На суше и на море - 1963

Александр Колпаков
И ВОЗГОРИТСЯ СОЛНЦЕ

Научно-фантастический рассказ

Рис. А. Колли

Михаил Соколов должен был вы-к 78-й секции Космотрона, но задержался в диспетчерской башне, ожидая вызова Дайна.

Дежурный фотоэнергетик Цыба, длиннорукий, нескладный, но удивительно подвижный парень, работал одновременно на двух пультах. Кроме того, как человек общительный, он еще вел разговор с Михаилом.

Они говорили о Космотроне.

— Ничего у них не выйдет!.. — бубнил Цыба. — Ровным счетом.

Коротко прогудел сигнальный робот. Цыба кинулся к главному пульту. Некоторое время он молча нажимал разноцветные клавиши, направляя избыточную энергию в башни аккумуляции.

Меркурий — не зеленая лужайка под Эвенкором. Это там можно экспериментировать. Сколько влезет! А здесь…

Угловато повернувшись, он ринулся к другому пульту, чтобы погасить коронные разряды, голубым ореолом опоясавшие Концевой Параболоид.

Михаил улыбнулся:

— Брось хныкать… Прошлого не вернешь. Забудь о нирване.

Цыба вздохнул и промолчал. Он понимал, что сонному житью давно пришел конец. Бывало, на Меркурий годами не заглядывали гости с Земли, можно было спокойно дремать в диспетчерском кресле и думать о поездке на родину. А теперь вертись, как дьявол, едва успевая подавать энергию бесчисленным потребителям.

Соколов вплотную подошел к обзорной стене. К югу от башни на искусственной черно-коричневой равнине лежал ГАДЭМ, как сокращенно именовали Главную Автоматическую Энергоцентраль Дневной стороны Меркурия. Раньше здесь была маленькая научная станция: несколько фотоэлементных приемников, бронированный жилой купол, десятка два гелиоэнергетиков. Ученые не спеша изучали ритм деятельности Солнца. Спокойная, размеренная жизнь… Оживление наступало лишь к концу года: с Земли прибывала ракета, доставлявшая продовольствие и смену ученых. А потом все изменилось. Возник ГАДЭМ, город с тысячами «рабочих» — механоавтоматов, кибермонтажников, биороботов. С подземным поясом, где было все для жизни людей: комфортабельные жилища, плавательные бассейны, воздух, насыщенный запахом моря и степей, уголки субтропической зелени.

Сооружения ГАДЭМа улавливали энергию Солнца и запасали ее впрок.

Михаил перевел взгляд. Сотни фотоэлементных зеркал и леса колонн-волноводов придавали городу странное сходство с громадным судном, распустившим ярко сверкающие паруса; башни аккумуляции, где накапливалась энергия для Космотрона, напоминали утесы, мимо которых плыл этот корабль Вселенной. Но все подавлял размерами выходной раструб Космотрона, или, как его называли, Концевой Параболоид. Он парил в пространстве над ГАДЭМом, словно невесомый, нацелив свою гигантскую чашу в созвездие Весов — на Титан, спутник Сатурна, где создавался второй Космотрон.

Чудовищный дымный диск Солнца, выпустив багровые щупальца протуберанцев, изливал на Меркурий океаны света. Казалось, раскаленная поверхность планеты вот-вот вспыхнет. Но тем не менее снаружи кипела жизнь. Непрерывно прибывали грузовые автоматические ракеты. Едва коснувшись посадочной площадки, они лопались, как созревшие почки. Космотронные роботы тут же набрасывались на них, выгружая строительные машины, сложные сферические конструкции, охлаждающие установки, генераторы, вездеходы… Пустая ракета «складывалась», невидимый импульс включал ее двигатель, и она отправлялась в далекий путь к Земле. Другие роботы стаскивали грузы в громадные штабеля, словно холмы, высившиеся в окрестностях ГАДЭМа.

Строительство ГАДЭМа идет к концу. Энергию только подавай. Цыбе, конечно, не легко. Да и не только Цыбе. Взгляд Соколова блуждал по меркурианскому горизонту — расплывчатому, незаметно переходящему в черный фон небосвода. А мысли были обращены к далекой родине. Михаил думал о том, что за восемь лет работы на Ночной стороне Меркурия, где планетологи прокладывали трассу для Космотрона, он совсем отвык от Земли. Правда, иногда он испытывал смутное желание пройти по шумным улицам Эвенкора, встретить сверстников и знакомых. Но не настолько сильное, чтобы его осуществить. Огненные равнины Дневной стороны и ледяные пустыни Ночного Меркурия — весь этот мир, не имеющий ничего общего с земным, был ему ближе, роднее.

Временами Михаилу казалось, что нет и никогда не было уютной зеленой планеты Земля, что вырос он не на берегах Енисея, а на сожженных Солнцем плоскогорьях, с которых безостановочно текут реки жидких металлов.

Он опять взглянул на город, на панораму строительства. Кольцевое тело Космотрона, подобное гигантскому валу, уходило от ГАДЭМа на запад, к Сумеречному поясу, за которым лежало царство мрака и холода. Да, машина созидания пущена, и ее не остановить.

— С такими методами далеко не уедешь, — продолжал ворчать Цыба. — Сидят себе в Эвенкоре и руководят по космофону, а на Меркурий их не затащишь арканом. Потому и частые неполадки…

— Ты думаешь, в этом дело? — заметил Соколов. — Вряд ли. Беда в том, что передоверили все электронным машинам. А здесь нужен живой человеческий ум… — Он помолчал. — И такой ум есть. Это Кедров.

— Не знаю такого! — сказал Цыба. — Все они хороши! Одно слово — корифеи… Теоретики.

— Слушай! — неожиданно взорвался Соколов. — Не будет по-твоему! Тебе и твоим друзьям из Эвенкора хотелось бы прикрыть все это? До лучших времен?..

Цыба поглядел на него вызывающе:

— А хоть бы и так! Да, я считал и считаю, что Космотрон — преждевременная затея.

— Вот, вот… — саркастически улыбнулся Соколов. — Знакомая песня. Я слышал ее восемь лет назад. Не выйдет!..

Их спор был прерван мелодичным сигналом видеотелефона. Цыба включил экран. На нем возникло усталое лицо Дайна, начальника строительства. Найдя глазами Соколова, Дайн кивнул ему и спросил:

— Ты, кажется, собирался на Ночную сторону?

— Собирался, — ответил Соколов, насторожившись.

— Придется подождать.

— Да, слушаю, — несколько удивленно проговорил Соколов.

— Покажешь трассу одному человеку. Ты его знаешь.

— Кедров?! — Соколов даже шагнул вперед. — Он здесь?

— Ракета на подходе, — сказал Дайн. — Договорились? Конечно!

Дайн опять кивнул, и его изображение медленно растаяло.

— А-а! — сказал Цыба. — Вот в чем дело. Этот Кедров все-таки не унимается. Даже сюда прикатил.

— Ты же его не знаешь? — ехидно заметил Соколов.

Цыба передернул плечами и отвернулся к обзорной стене. В западной стороне неба уже показалась ракета, о которой говорил Дайн, — ! необычный корабль, похожий на диск, распиленный вдоль и обращенный выпуклостями внутрь. Слабо мерцал его прозрачный сферический корпус, втиснутый меж половинок диска. Корабль медленно падал на равнину Космотрона.

— Странно?! — с недоумением сказал Цыба. — Это не рейсовая ракета. Я еще таких не видел. Как думаешь, что за аппарат? — обратился он к Соколову.

Не отвечая ему, Соколов быстро пошел к шлюзовой камере.

Корабль-диск совершил несколько кругов над Концевым Параболоидом, по наклонной ринулся вниз и замер в пространстве, едва не задев купол башни. Соколов так и не успел надеть скафандр, наблюдая за диковинным кораблем, вокруг которого мощно пульсировал голубой ореол. Но вот он угас, корабль приземлился. Раскрылся люк. Да, так и есть. Он узнал Кедрова. «А кто с ним?» — подумал Соколов, глядя на большую группу людей, шедших вслед за Кедровым.

Щелкнул автомат, открывающий первый тамбур, со звоном ушла в пазы внутренняя дверь. Гости с Земли вступили в башню. Неторопливо сняли шлемы.

— Здравствуй, Кедров! — сказал Михаил неуверенно. — Ты меня помнишь? — Он с тревогой всматривался в Кедрова: что-то странное в его лице привлекало внимание. Но что?.. Михаил поглядел внимательнее. В глазах, в чертах лица Кедрова застыло огромное напряжение: он не щадил себя.

Кедров чуть наклонил крупную лобастую голову (он был высок и худощав, выше всех присутствующих), некоторое время разглядывал Михаила удивительно проницательными глазами. Потом сделал пальцами характерный жест у виска, словно отгоняя какие-то навязчивые мысли, и басом спросил:

— Ты Соколов?

Михаил подтвердил.

Тогда Кедров схватил его за руку и потащил к выходу. Ничего не понимающий Михаил даже не пытался сопротивляться. Кедров, подавая ему скафандр, шлем, перчатки, быстро говорил:

— Вспомнил… Ты прокладывал трассу по Ночному Меркурию? Восемь лет назад? Да, да… Это там авария? Так едем быстрей! Мне необходимо посмотреть своими глазами. А это… — он махнул в сторону прибывших с ним людей, — инспекция… Комиссия Совета Энергии… Хотят законсервировать Космотрон. Оставить дело будущим поколениям. Слепцы!.. Едем!

— Постой, постой, — оглушенный потоком его слов. Михаил принимал вещи и складывал их на левую руку. — Какая комиссия? Почему законсервировать?

— После, после — отмахнулся Кедров. — Едем!

— Нет, погоди, — сказал Михаил. — Вот идет Дайн.

Отовсюду к башне спешили меркурианцы операторы, энергетики, монтажники, планетологи, кибернетики. Грузно переваливаясь в фотоэлементном скафандре, вошел Дайн. Его усталое лицо было озабочено больше, чем всегда. Откинув шлем, он пожал Кедрову руку и сказал:

— Кажется, они всерьез задумали прикрыть Космотрон… У них теперь есть основание. Эти проклятые геоны…

— Будем бороться, — ответил Кедров.

— Но за ними стоит Совет Энергии, — вяло сказал Дайн. — Это что-нибудь да значит.

В диспетчерском зале стало шумно и тесно. Плотная стена меркурианцев окружила членов комиссии, забрасывая их вопросами. Когда намечен пуск Космотрона? И состоится ли он вообще? А верно говорят, что строительство могут приостановить? И почему?

Председатель комиссии, пожилой толстый мужчина с благообразным лицом и блеклыми серыми глазами, молчал, изредка проводя по лбу рукой и с благоговением непосвященного разглядывая пейзажи Меркурия. Потом осторожно пробрался через толпу, приблизился к Дайну и скрипучим голосом произнес:

— Надеюсь, ты предупрежден о нашем прибытии?

— О, да, — не очень приветливо сказал Дайн. — Все-таки ты добился своего, Борак?

Тот слабо усмехнулся и развел руками:

— Напрасно сердишься, Дайн. При чем тут я? Мнение большинства, — он повел рукой в сторону членов Совета Энергии, вокруг которых бесом крутился Цыба, что-то нашептывая. «Радуется, — с неприязнью подумал о нем Соколов. — Уверен, что теперь Космотрон прикроют, и он снова будет годами дремать в кресле.

— Ладно, — угрюмо сказал Дайн. — Так с чего начнете знакомство. Может, хотите проехать к Сумеречному поясу?

В глазах Дайна мелькнули насмешливые огоньки. Он знал, что его предложение наверняка не примут.

— В этом нет необходимости, — сухо отрезал Борак. — Нам достаточно осмотреть ГАДЭМ и Концевой Параболоид.

— Ваше право, — пожал плечами Дайн. Он повернулся к Кедрову — Так поезжай. Михаил знает, где место утечки энергии.

Соколов молча надел скафандр, перчатки. Перед тем как застегнуть шлем, сказал:

— Теперь я понял. Это знаменитый Универсон? — он показал глазами на дисковидный корабль, лежавший на площадке перед башней.

— Да, — негромко ответил Кедров. Его бас наполнился удовлетворением. — Универсон — странное название, не правда ли? Но оно имеет свой смысл.

Кедров сразу забыл о поездке, увлеченно рассказывая о любимом детище. Говорил он короткими фразами, отрывисто. Многое было неясно Михаилу, но главное он понял. Аппарат является универсальным преобразователем энергии и одновременно машиной пространства-времени. Он мог поглощать энергию в любой форме: кванты света, радиоволны, звездные корпускулы, нейтрино, мезонные ливни, космическое излучение, — и трансформировать ее в полезную работу или в любую субстанцию, необходимую в данных конкретных условиях. Например, в реактивную отдачу гравитонов. В этом случае Универсон превращается в космический корабль, способный достичь скорости, как угодно близкой к световой. Кроме тою, корабль обладал удивительным свойством: по желанию Кедрова мог изменять свою конструкцию — из ракеты перестраиваться в сухопутный вездеход, в глубоководную лодку и даже в подземный винтоход. Достаточно было послать на его механизмы определенный радиоимпульс. Нейтрализация же геонов, ради которой вначале создавался аппарат, теперь оказалась для него частной и наиболее простой задачей.

— Это здорово! — восхищенно сказал Михаил. В его душе внезапно загорелась надежда. Все обойдется, они еще увидят, как сверхмощный луч протонов пронижет бездну космоса. В безотчетном порыве он сжал локоть Кедрова. Тот посмотрел на него с удивлением. Михаил смутился, разжал пальцы, деловито сказал:

— Ну что ж, поехали на секцию.

…Глухо урчал реактор, введенный Кедровым на полный режим. Универсон, пробившись сквозь пылевую бурю в окрестностях ГАДЭМа, мчался по раскаленной пустыне Криофори. То и дело ему приходилось форсировать реки жидких металлов, взбираться на отвесные склоны гор, тающих в адской жаре, или стремглав падать в глубокие ущелья, где клубился металлический туман. Слева на горизонте все время виднелось тело Космотрона. Преломляясь на его гребне, солнечный луч порождал самые неожиданные цветовые эффекты. Справа тянулась большая цепь вулканов, извергавших тучи пепла, лаву и камни. Почти ежеминутно на аппарат обрушивались пылевые смерчи, и Соколов с Кедровым часами двигались в кромешной тьме, нащупывая дорогу инфракрасными локаторами. Иногда приборы, тускло мерцавшие на панели робота водителя, словно сходили с ума. Надсадно гудел реактор, трещали счетчики частиц, судорожно метались стрелки на шкалах энергомеров. Универсон начинал самопроизвольно рыскать по сторонам, на мгновение даже замирал, кружась на одном месте.

Выключив робот, Кедров останавливал аппарат и принимался анализировать показания приборов. Михаил помогал ему. Работали они молча. Все было ясно и без слов: Универсон проходил зону геонных скоплений, представлявших громадную опасность для людей и аппаратов. Только сильное защитное поле, окружавшее Универсон, спасало учёных от мгновенного поражения таинственными излучениями.

Потом они снова мчались вперед. По мере того как Универсон приближался к Сумеречному поясу, чудовищный диск Солнца все ниже склонялся к горизонту. По корпусу машины еще сильнее забарабанил дождь непрерывно испарявшихся и конденсировавшихся легкоплавких металлов. Лучи света с трудом проходили завесу металлического дождя, окрашивая и без того мрачные пейзажи в густо-багровые тона. Вскоре Солнце скрылось, наступила тьма, но они облегченно вздохнули: наконец-то смолк утомительный гул фотоэлементных охладителей.

Михаил украдкой поглядывал на Кедрова, и его сердце сжимала тревога. Что с ним?.. Нет, это был совсем не тот жизнерадостный, быстрый, как ртуть, юноша, который увлек его тогда грандиозным замыслом проекта «Меркурий — Титан». Неразговорчив, угрюм, как будто даже болен. Вероятно, устал от борьбы с косностью и недоверием ученых Эвенкора? А где же его неизменная спутница? Он хотел опросить об Ауре, но сдержался. Интересно, сильно ли она изменилась за эти годы?.. Он пытался представить себе ее нынешний облик, но из этого ничего не вышло. Зато он вспомнил ее прощальный взгляд, быстрые уверенные движения — и Аура ожила. Но все же это был прошлый образ… Михаил закрыл глаза и весь ушел в воспоминания. Кедрову же казалось, что этот обожженный меркурианским солнцем парень, лучший знаток Сумеречного пояса и Ночной стороны, суровый практик-исследователь, далекий от интеллектуальных вывихов, просто спит, убаюканный мерным гулом реактора.

А Михаил снова видел тот яркий летний день, восемь лет назад, когда возвращался с Меркурия в Эвенкор. Рейсовый ионолет только что вышел на Полярную электромагнитную спираль и устремился на юго-восток, к Енисею. Полулежа в кресле, Соколов глядел вниз на быстро перемещающиеся горы, леса, реки… Стены ионолета были настолько прозрачны, что создавалась полная иллюзия свободного парения, и Михаил чувствовал себя легко, свободно, радостно — словно птица, обретшая свободу. Позади остались пылающие ущелья Меркурия, изнурительный труд по картографированию ночного полушария, бесконечные пересъемки одной и той же местности. Наконец-то он отдохнет!..

Уже под вечер на юге разлилось туманное зарево. Ионолет плавно снижался над Эвенкором — научным центром человечества. Двухсоткилометровый овал города, вписанный в восточно-сибирскую тайгу, расцветился огнями. Неярко заблестели ленты высокочастотных дорог, расходящихся из центра Эвен-кора. Мягко серебрилась ажурная громада Всемирной Академии Наук, за ней желтел архитектурный ансамбль Совета Энергии. Центральную часть города несколькими рядами опоясывали академии отраслей знания, институты и лаборатории, школы и жилые дворцы, стадионы и парки.

Ионолет бесшумно опустился на площадь перед зданием Физического Центра. Ощущая волнение, Соколов встал, шагнул к люку…

Город встретил его мелодичным шорохом уличных эскалаторов, оживленным говором людей, сплошной поток которых лился по ярко освещенному проспекту. Некоторое время Михаил стоял в нерешительности, размышляя, куда ехать. Он не думал задерживаться в Эвенкоре, его родители были далеко на севере. Сходить завтра в Совет Энергии, договориться о посылке в ГАДЭМ дополнительных ракет с оборудованием и продовольствием, нанести визит старым друзьям — и все, пожалуй… Машинально ловя взгляды незнакомых девушек, он вдруг расслышал, о чем возбужденно говорят эти спешащие куда-то люди:

— Да, да… Кедров. Автор проекта «Меркурий — Титан». Завтра он выступает в Совете Энергии. Пойдем?

— К сожалению, не могу. Лечу в Полинезию.

— Протонное солнце, говорите? А кому оно нужно? Да еще в поясе астероидов?!

— Голова все-таки, этот Кедров. И молод необычайно, — щебетали девушки.

— Только длинный, как мачта. Не в моем вкусе.

— А ты-то здесь при чем?!

«Что за проект? — думал Михаил, направляясь в юго-западный сектор Эвенкора. — Раз это дело касается Меркурия, надо обязательно узнать».

Был уже поздний вечер, когда он добрался наконец до Дворца Ученых. В просторном вестибюле, перед большим табло, казалось, дремал робот-швейцар. Обнаружив присутствие Михаила, он вопросительно наставил на него диск звукоанализатора.

— Свободный номер найдется? — опросил Михаил.

Механоавтомат молниеносно повернулся, послал радиоимпульс. В центре табло загорелась крупная надпись: «6 этаж, комната 27».

— Понятно, — сказал Михаил.

— Ужинать будете? — предложил металлический голос.

— Нет, спасибо. Только кофе и бутерброд.

…В комнате играли отсветы ночных огней, еле слышно звучала музыка, исходившая от стен. Соколов лежал в чистой» прохладной постели и все еще думал об услышанном. Проект «Меркурий — Титан?» Это что-то необычное. Видимо, меркурианскому захолустью приходит конец?

Лишь под утро он забылся беспокойным сном.

…А на другой день чуть свет он уже мчался в Совет Энергии. Он думал, что будет первым. Но огромная чаша Совета, прикрытая поляроидным куполом, напоминала растревоженный улей. В скоростных лифтах вниз-вверх сновали тысячи озабоченных людей, решая на ходу текущие дела. По всему гигантскому амфитеатру в воздухе носились те же самые слова: проект «Меркурий — Титан».

«Кажется, я успел вовремя», — подумал Соколов, с трудом протискиваясь сквозь ряды людей, заполнивших проходы. На семидесятом ярусе ему удалось найти свободное кресло. Включив экран видоискателя, он ряд за рядом осматривал амфитеатр, надеясь встретить знакомые лица. От напряженного разглядывания у него зарябило в глазах. Потом он увидел совсем недалеко от себя высокого, ростом более двух метров, юношу с крупной лобастой головой и резкими чертами нервного лица. «Кедров?.. Ей-ей, он, — подумал Соколов, вспомнив вчерашнюю реплику одной из девушек, — действительно, мачта…»

Кедров был не один: его сопровождала очень красивая и очень грустная брюнетка. Он помог ей занять свободное место, возле Михаила, а сам бегом спустился к эскалатору и поехал вниз, на дно амфитеатра, где на овальной трибуне стояли члены Совета Энергии — группа мужчин и женщин в светлых одеждах. С помощью десятков телеаппаратов и радиофонов они руководили ходом дискуссии. То и дело звучал громкий голос Председателя Совета.

Михаил снова перевел взгляд на девушку и невольно залюбовался ее чеканным профилем. Почувствовав это, она внимательно посмотрела на него и равнодушно отвернулась. «Гордячка», — подумал Соколов. Сердце его учащенно забилось. Ему стало жаль эту незнакомку. Почему, он не знал. Он видел лишь, что она несчастна. «Что гнетет ее?» — спросил он себя.

— Простите… Этот высокий юноша, что был с вами… Кедров?

Девушка вздрогнула и нервно повернула к нему голову: глубокий, очень умный, с каким-то затаенным огоньком взгляд на секунду задержался на лице Соколова, потом угас, стал равнодушным, бесстрастным.

— Да, это Кедров, — задумчиво проговорила девушка. — Разве вы не знаете автора проекта «Меркурий — Титан»?

Последние слова были произнесены с явной гордостью.

Михаил смутился. Наступила неловкая пауза.

— Три года не был в Эвенкоре, — пробормотал Соколов. — А вообще на Меркурии много слышал о здешних корифеях… — Он едва удержался от язвительных замечаний, вспомнив о самых невероятных теоретических указаниях, которые получали строители ГАДЭМа из Эвенкора. Теоретики были убеждены в непогрешимости и абсолютной точности решений, выдаваемых кибернетическими «мыслителями» Эвенкора. «Верьте электронному мозгу, если сомневаетесь в собственном», — твердили они в космограммах. «Все идет по плану. Выполняйте намеченную программу». А меркурианцы проклинали их, бесконечно переделывая конструкции. Вместо полутора лет ГАДЭМ строили четыре года.

Девушка поглядела на него с удивлением и спокойно предложила:

— Я могу познакомить вас.

— Да, конечно, — обрадованно сказал Михаил.

— Хорошо.

Он хотел поблагодарить ее, но тут мощно прогудел гонг. Михаил увидел на экране разгоряченные лица ученых, споривших с Кедровым. Затем к радиофону подошел Председатель Совета. Его резкий голос покрыл шум, царивший в амфитеатре. Наступила относительная тишина.

— Прошу внимания!.. Вы знаете, зачем мы собрались здесь. Выношу на обсуждение проект Кедрова. Сначала послушаем автора.

Шум в зале утих. В ложе физиков-теоретиков сразу началось движение, включились портативные кибероанализаторы. «Сейчас они все рассчитают, — мысленно усмехнулся Соколов, — как для ГАДЭМа. На бумаге-то получается хорошо».

Послышался густой бас Кедрова. Михаил придвинул ближе диск радиофона, качавшийся на гибком стержне перед креслом. Интересно, что скажет этот долговязый теоретик?

Но то, что предложил Кедров, оказалось так необычно и грандиозно, что Михаил забыл все свои предубеждения. Он боялся пропустить слово. Вместе с теми, кто находился в зале Совета, Кедрова слушала по телесвязи вся планета.

— Проект «Меркурий — Титан», — говорил Кедров, — довольно прост: на Меркурии и Титане, охватывая планеты по экватору, сооружаются гигантские Космотроны — ускорители ядерных частиц. В течение многих лет для них накапливается энергия. Затем в ускорители впрыскиваются мощные пучки протонов и начинается их разгон. Протоны обладают удивительным свойством: они почти до бесконечности могут поглощать энергию. Словно бездонная бочка Данаид, они будут «глотать» миллионы миллионов электронвольт, все больше «тяжелея» — вследствие увеличения их массы по закону Эйнштейна. Наконец протоны приобретут такие громадные скорости, что каждый из них будет нести энергию, равную энергии крупной планеты! В один и тот же момент Космотроны «выстрелят» эти пучки протонов навстречу друг другу. В точно рассчитанном месте между орбитами Юпитера и Марса — произойдет столкновение ядерных ливней. Мгновенно колоссальная энергия протонов преобразуется в массу. И возгорится искусственное «протонное» солнце. Пояс астероидов, затрудняющий межпланетную навигацию, исчезнет. Испарятся мелкие астероиды и космическая пыль. Наиболее крупные астероиды — такие как Церера, Веста, Паллада — упадут на новое солнце. Потоки тепла и света обогреют Марс, спутники Сатурна и Юпитера. Больше того. Грандиозный ливень антивещества, возникший при столкновении протонов высоких энергий, по заранее созданному «магнитному коридору» устремится к Юпитеру. Космический взрыв при соприкосновении этого ливня с Юпитером затмит блеск протосолнца. А когда зарево аннигиляции погаснет, Юпитера, как планеты, не станет. Он распадется на тысячи бесформенных глыб материи. Будущие поколения получат строительный материал для сооружения вокруг Земли и Солнца оболочки Дайсона, которая изолирует разумный мир от космоса и позволит экономно, в течение долгих миллионов лет, расходовать солнечную энергию.

На куполе зала вспыхнул огромный экран. Кедров обрушил на притихший амфитеатр целый ураган цифр, индексов и уравнений, из которых действительно следовало, что он прав.

Кедров кончил говорить. Некоторое время царила тишина. Все молчали, собираясь с мыслями. Но вот прозрачные стены Совета Энергии, казалось, дрогнули от приветствий. Это бесчисленные каналы связи принесли в зал одобрение миллиардов слушавших Кедрова. Человечество аплодировало смелости и гению.

Но здесь, в собрании высокоученых специалистов, требовались прежде всего факты и научные аргументы. Посыпались вопросы. Непрерывно гудел бас Кедрова, отвечавшего оппонентам.

— Прошу слова! — раздался скрипучий голос. Вслед за тем Михаил узнал всходившего на трибуну. Это был Борак, один из влиятельных старейшин Совета, сухарь и педант.

— Проект Кедрова хорош, — начал Борак. — Но, мягко говоря, преждевремен. Наши новые машины хомо сциентис — а в их памяти собраны все научные знания людей прошлых эпох проверили два миллиона практических вариантов проекта. И вот вывод: затея неосуществима! — Борак потряс кипой перфолент. — Нереальна!

Он подкрепил свои слова выразительным жестом, точно подводя черту.

Сторонники проекта поднялись с мест, требуя слова. Кедров, поминутно отбрасывая назад копну волос, свисающую на лоб, громовым басом что-то доказывал Бораку, который слушал его, наклонив голову и язвительно улыбаясь. Кедров бросился к микрофону. Уверенные, сильные интонации его голоса опять привлекли общее внимание. Михаил невольно признал, что Кедров обладает большой силой убеждения. Безупречная логика мысли, достоверность экспериментальных фактов и искусные доводы на миг заставили, умолкнуть противников, возбудили еще больший энтузиазм у защитников проекта. Чаша весов явно склонялась на их сторону.

— Учтено все!.. Все! — повторял Кедров, рубя ладонью воздух.

В душе Михаила поднялось застарелое недоверие к теоретикам. Он снова вспомнил бесконечный перемонтаж ГАДЭМа, напрасные аварии и жертвы. «Ох, уж эти мыслители», — подумал он.

— А геоны вы учли? — поднявшись с места, спросил он Кедрова. Шум оборвался. Тысячи глаз с недоумением воззрились на Соколова: его мало кто знал в этом ученом собрании.

— Не знаю, что это такое, — настороженно прогудел Кедров. — Вот именно, — усмехнулся Соколов. — А даете гарантии…

— Я слушаю вас, — помрачнел Кедров.

Девушка удивленно и, как показалось Михаилу, с неприязнью посмотрела на него. Стало так тихо, что в зал проник далекий шум большого города.

— Одно дело расчеты, теория, — продолжал Михаил. — А практика всегда подсовывает неожиданности…

Он рассказал о геонах — странном явлении, совсем недавно открытом на Меркурии. Это сгустки неизвестной материи, свободно плавающие у самой поверхности планеты. Впервые их обнаружили топографы, производившие съемку Сумеречного пояса. Затем геоны появились около станции и натворили немало бед: вывели из строя главное фотоэлементное зеркало, сожгли несколько десятков роботов. Дело в том, что стоит только геону коснуться твердой поверхности, как он взрывается, освобождая сконцентрированную в нем энергию. Но не всегда. Некоторые виды геонов — главным образом зеленоватые сфероиды — непостижимым образом могут проникать сквозь любой защитный экран. Тогда происходит разряд приборов, падение мощности силовых установок.

— Как с ними бороться, никто не знает, — сказал Михаил в заключение и не удержался, чтобы не отпустить несколько язвительных замечаний по адресу научного руководства Эвенкора. На Меркурии им недовольны. Непрерывно меняются решения. Нет ничего устойчивого, окончательного.

— А как же вы хотели? — взволновался Борак. — На то и вариационный анализ! Мысль отражает тот факт, что мы живем в вероятностной Вселенной.

Соколов махнул рукой, как бы говоря: «Ну, понес…» — и, садясь, добавил вслух:

— Лично я верю в проект. Но его надо уточнить, имея в виду геоны. Я все сказал.

— Вот, вот! — скрипуче проговорил Борак. — Товарищ с Меркурия прав! Пока нечего и думать!.. Видите, Кедров и не подозревал о геонах.

В зале поднялся шум. Защитники проекта растерянно ждали, что скажет Кедров. Но тот молчал, поглядывая на Соколова.

— Да, вероятно, это серьезная опасность, — наконец проговорил он. — Но думаю, что ее удастся преодолеть.

…После длительного обмена мнениями Совет принял соломоново решение: проект должен быть осуществлен, но не раньше, чем автор найдет средство борьбы с геонами.

…Сумеречный пояс встретил их необычайным по силе ураганом, и Михаил вернулся к действительности, так как Кедров едва справлялся с рыскавшим во все стороны аппаратом. Здесь, на границе двух полушарий Меркурия — дневного и ночного, — шла вечная битва жары и холода. Массы раскаленных вихрей материи, соприкасаясь с охлажденными почти до абсолютного нуля горными породами, вызывали мощные процессы. Там и сям со взрывом испарялись глыбы замерзших газов древней атмосферы Меркурия — азота, кислорода, аммиака, углекислоты и тотчас сжижались, водопадами изливаясь на Универ-сон. Машина пробиралась в густом, молочно-голубом тумане, буксуя среди нагромождений размягченных теплом скал.

Но вот пограничная полоса кончилась, они вступили в страну вечной ночи. Еще ярче засияли на небе звезды, и среди них две самые яркие: бело-голубая Венера и… Земля — крупный изумруд, брошенный в черную бездну космоса. Михаил глядел на родную планету, чувствуя, как в груди нарастает теплая волна… Его вдруг охватила безотчетная тоска по родине, по ее лесам и полям, долинам и рекам, по ласковому теплу земного солнца. На мгновение он увидел своих стариков — отца и мать, еще полных сил и здоровья, несмотря на полуторавековый возраст. Представил, как они по вечерам беседуют о нем… И снова его мысль унеслась в прошлое.

Зал Совета быстро опустел. Михаил видел, как Кедров и его спутница направились в кольцевую галерею амфитеатра. Он вышел вслед за ними. С галереи открывался чудесный вид на Эвенкор. За Енисеем в голубой дымке стояли здания Физического Центра. Свет заходящего солнца плавился на куполах и шпилях, теряющихся в бесконечной перспективе. А прямо внизу безмолвно катила свои воды великая река, и лиственницы задумчиво смотрелись в ее живое, изменчивое зеркало, в котором отражалось высокое синее небо.

Они заметили Соколова и молча ждали, когда он подойдет. Соколов чувствовал себя не очень уверенно, ему казалось, что Кедров зол на него. Все-таки сообщение о геонах было парфянской стрелой. Но Кедров сразу рассеял неловкость. Улыбаясь, он протянул руку:

— Так это о тебе говорила Аура? Знаешь, я не в обиде. Истина прежде всего! Геоны, малыш, это, действительно, загвоздка.

— Меня зовут Михаил. Соколов Михаил.

— Понятно, — гудел Кедров, доброжелательно разглядывая Соколова.

— Придется поломать голову… А ты, брат, настоящий меркурианец. Загорел до черноты.

И он забросал Михаила вопросами о природе геонов. Отвечая ему, Соколов поразился, как быстро тот схватывает суть явления, которое для него, много раз наблюдавшего действие геонов, было совсем непонятно. Второстепенные, с точки зрения Соколова, факты и детали явления Кедров вдруг освещал с какой-то иной, едва понятной Михаилу стороны. Михаил чувствовал себя школьником-первоклассником, и его ироническое отношение к Кедрову поколебалось. И в то же время он не мог не заметить, что Кедров, при всей силе интеллекта, был удивительно далек от реальности и слишком легко смотрит на будущие практические трудности.

Они настолько увлеклись спором, что совсем забыли об Ауре. Наконец она прервала их:

— Хватит на сегодня! Ты забыл, Всеволод? Ионолет на Сахалинскую Ривьеру стартует в пять часов.

Но Кедров решительно покачал головой:

— Теперь это невозможно! Сообщение о геонах меняет все планы. Я должен немедленно заняться ими.

— Но ведь это бесконечная песня. Всегда работа и только работа. Прошу тебя, уступи.

Кедров промолчал. Глаза Ауры умоляюще посмотрели на Михаила. Соколов вдруг понял причину ее постоянной грусти: она любила Кедрова, а тот меньше всего думал о личном.

— Может, Аура права? — полувопросительно сказал он.

— Нет, нет, — с добродушной иронией проговорил Кедров.

— Тебе крайне необходим отдых, — упрямо сказала Аура. — Ты же обещал… После окончания проекта.

— Оставим это, — прогудел Кедров.

Он положил руки на край балюстрады и уставился на широкое зеркало Енисея. Казалось, он любуется природой, по Михаил понимал, что мысли Кедрова заняты совсем другим. Его уже здесь не было.

Аура взглянула на Соколова, словно хотела сказать: «Вот так всегда».

«Странный человек, этот корифей, — подумал Соколов. — Безнадежный. А она не понимает. Или примирилась?»

Аура чуть вздрогнула и обернулась. Ее глаза сказали вызывающе: «Каков бы он ни был, я люблю его…» Михаил смутился. Он понял, что девушка угадала его мысль. И ему вдруг захотелось помочь ей. Но он еще не знал, как это сделать.

Они молчали и смотрели на город. Солнце уже село. Прозрачные стены зданий горели в последних лучах заката. К причалу на реке медленно подходил голубой атомоход, его палубы были усеяны людьми. Отчетливо доносились музыка, возгласы, веселый смех женщин…

Соколов вздохнул. Да, Земля все та же. Но он странным образом отвык от нее. Ничто не привлекало его здесь. Он взглянул на Ауру. Женщина… Олицетворение земного. Когда-то он любил одну из них. Но та не захотела — или не смогла — последовать за ним на Меркурий. Она была слишком земной и слишком слабой. А может быть, так и должно было случиться?.. С тех пор он старался не думать о них. Тем более что суровая профессия планетолога отнимала все силы и время. Он опять посмотрел на Ауру и неожиданно представил себя и ее на пышущих жаром плоскогорьях Меркурия, среди ледяных торосов ночного полушария. А эта смогла бы?..

Внезапно он тронул Кедрова за плечо:

— Вот что… Я мог бы немедленно вернуться на Меркурий… Хорошо знаю места, где рождаются геоны. Вам ведь нужно знать о них все?

Кедров рассеянно взглянул на него. Потер пальцами висок. Михаил повторил свое предложение. Только после этого до Кедрова дошел смысл его слов.

— Да, да!.. — оживленно пробасил он. — Ты угадал! — Сняв руки с балюстрады, Кедров повернулся и неожиданно пошел к выходу, бросив Соколову: — Тогда идем! Я составлю программу изучения геонов.

Михаил посмотрел на него, на Ауру, которая, казалось, не замечала происходящего, закусив в зубах листок плюща, обвивавшего колонну.

— Ты что, раздумал? — нетерпеливо сказал Кедров.

Уже в дверях Соколов попрощался с ней взглядом.

Ехали молча. Кедров рассеянно поглядывал на людей, стоявших выше и ниже их на ярусах движущихся тротуаров. Когда они подъезжали к Физическому Центру, Соколов спросил:

— Разве можно так? Вы невнимательны к ней.

Кедров добродушно пожал плечом, иронически улыбнулся:

— Ей богу, малыш, ты заблуждаешься.

Уточнять дальше не было смысла, и Михаил промолчал.

…В тот же день поздним вечером, закончив дела в Совете Энергии и получив от Кедрова программу исследований, Михаил томился на Восточном космодроме, ожидая вылета полу-грузовой меркурианской ракеты. Неожиданно он увидел Ауру. С бьющимся сердцем он пошел навстречу. На миг возникла безумная мысль, что она пришла ради него.

— Вы… ищете меня? — спросил он, вглядываясь в спокойное бесстрастное лицо и пытаясь понять, что привело ее сюда.

Глаза Ауры чуть улыбнулись:

— И да и нет… Наверное, вы подумаете, что я просто ненормальная. — Она непринужденно рассмеялась. — Да, я пришла к вам… — Помолчав, она решительным тоном сказала: — Помогите мне попасть на Меркурий.

— Зачем? — изумился Михаил.

— Чтобы помочь Всеволоду.

— А-а… — протянул Михаил, усиленно размышляя. — Да… Конечно.

— Значит, я буду полезна там? — спросила девушка, неправильно истолковав слова Михаила. — Я ведь биокибернетик.

— Ничего не выйдет, — с сожалением сказал он. — Хотя профессия дефицитная… Но для работы на Меркурии требуется многолетняя подготовка. Вас все равно не пропустят на контрольном пункте Инспекции, отправят обратно.

Аура с досадой посмотрела на него:

— Жаль… Мне так хочется помочь Всеволоду. Пять лет он пробивал этот проект. И больше ничего не хотел знать. Сегодня, казалось, он победил. Но тут выступили вы…

— Я не мог промолчать.

— Да, это верно… Но теперь за геоны уцепятся Борак и другие. — Они сделают все, чтобы похоронить проект Всеволода.

— Но почему? Разве это возможно в наше время?

— Идеалист… А еще меркурианский следопыт. — Она почти ласково посмотрела на него. — Здесь борются не злые силы. Борак и его сторонники давно предлагают перегнать ближе к Солнцу Марс, крупные спутники Сатурна и Юпитер. Их проект утвержден. А тут появился Всеволод со своим — более простым, экономичным.

— Ага, — сказал Михаил, чувствуя себя в чем-то виноватым. — Теперь понимаю…

Оказывается, эта девушка не так уж глупа. Ему захотелось ободрить ее.

— Проект Кедрова победит, — убежденно сказал он. — Мы поможем все — и ты, и я, и много-много других людей.

— Это было бы замечательно! — порывисто воскликнула Аура, но выражение ее глаз не изменилось. Они по-прежнему оставались серьезными, чуть грустными. Но где-то в глубине зрачков жили острый интерес и любопытство. Михаил понял, что она изучает его.

Металлический голос объявил о посадке в меркурианскую ракету. Ее гигантский корпус уже плавно поднимался носом в зенит вместе со стартовой колонной.

— Пора, — произнес Соколов. — Пожелай мне спокойного перелета. И привет Кедрову! Его проект победит, — повторил он.

Аура пристально посмотрела на него, молча протянула узкую сильную руку…

— Наконец-то выбрались из ада! — сказал Кедров. — Где же секция?

Михаил молча указал на далекую россыпь огней, видневшуюся сквозь прозрачный корпус Универсона. Они перевалили через торосистый гребень, образованный глыбами твердого аммиака, проехали несколько километров по волнистой равнине и уткнулись в подножие космотронного вала.

Кедров и Михаил еще не успели застегнуть шлемы, как. снаружи нетерпеливо застучали по корпусу.

— Это ты, Макролев? — спросил Михаил, высунув голову из наружного люка и силясь разглядеть что-нибудь в темноте.

— Так точно, ваше степенство, — ответил снизу молодой голос.

— Вольно, — с улыбкой сказал Михаил громадному детине в блестящем термоскафандре. Это был Лев Грушин, лучший инженер-монтажник секций Космотрона. За рост и комплекцию меркурианцы прозвали его Макрольвом. — Все дурачишься?

— Виноват, товарищ главный… Обознался. Думал, к нам старик Саваоф прикатил. Уж больно машина чудная. А кто там еще?

— Кедров.

Макролев обрадованно почесал пластмассовым пальцем воображаемый затылок скафандра:

— Это очень кстати. Кедров нужен нам даже больше, чем Саваоф.

— Как дела? — спросил Михаил, давая дорогу Кедрову.

— Восьмой раз проверили секцию, — удрученно сообщил Макролев. — Сверху донизу. Но не можем ничего сделать. Энергия уходит, как вода в решете.

— А где твои монтажники?

Макролев кивнул на светлячки, — ползавшие над их головами по цилиндрическому телу Космотрона:

— Полный комплект. Сто двадцать человек.

Кедров и Михаил поднялись по винтовой лестнице на гребень Космотрона и заглянули в огромный, как котлован, люк. Даже сквозь пластик шлема в лицо их пахнуло слабым теплом, исходящим от волноводов и энергоприемников. Иногда мрак, царивший в недрах Космотрона, озаряли вспышки, похожие на сполохи в темную летнюю ночь.

— Они возникают через каждые пять минут, — прозвучал в шлемофоне Михаила чей-то голос. — С поразительной точностью…

Он оглянулся. Позади и выше него стояли монтажники, похожие в своих тяжелых скафандрах на сказочных богатырей, Их фигуры смутно чернели на фоне звездного неба.

— А сейчас загорится конус, — сказал другой монтажник.

И действительно, вскоре последовала серия вспышек. Затем, как бы сквозь оболочку секции, наружу просочилось странное сияние. Оно имело вид опрокинутого конуса, упиравшегося вершиной в гребень Космотрона. Внутри свечения ритмически пульсировали зелено-желтые вихри, пронизанные светлыми нитями. Размытое основание перевернутого конуса терялось где-то в высоте.

— Что это может быть? — спросил Макролев. Кедров напряженно размышлял. Михаил видел, как по его лицу разливается болезненное выражение, словно он преодолевал какой-то скрытый недуг.

После длительного раздумья Кедров попросил отвести монтажников к Универсону и вызвать по радио роботов, бесстрастно ожидавших приказаний внизу, у подножия Космотрона.

— Что ты задумал?

— В секцию проникли те же самые геоны… Только они преобразовались в какую-то новую энергетическую форму. Надо их изгнать.

— Смотри ты! — удивился Макролев. — А мы ломали голову. Оказывается, очень просто?!

— Не совсем так, — сказал Кедров. — Попробую рассчитать. Беда в том, что геоны обладают всепроникающей способностью. Впрочем, пойдем.

И они отправились в Упиверсон, чтобы проделать необходимые расчеты на машине. Между тем роботы, подчиняясь радиокомандам Макролева, спустились в Космотрон. Несколько часов подряд они передавали Кедрову результаты измерений, по которым тот набросал картину скопления геон-материи.

Кедров работал с невероятной быстротой и четкостью. Михаил едва успевал записывать команды машине. На синем экране проектора то и дело возникали массивы двоичных чисел, а натренированный мозг Кедрова тут же переводил их на язык почти непонятных Соколову формул и уравнений. И снова Михаил с суеверным страхом подумал, что способности «корифея» превосходят все мыслимые границы человеческих возможностей. Словно Кедров на сотню лет опередил нормальный ход социальной эволюции.

— Все! — сказал Кедров. Внезапно он замер, опустив руки. Потом сделал знакомое движение пальцами у виска, словно пытаясь поймать что-то ускользающее. В его глазах было огромное напряжение. — Вот только решу сферическую гармонику…

Его бас угасал. Он подпер голову руками и некоторое время молча сжимал виски. Потом медленно положил пальцы на клавиши биоконтактного проектора.

— Сейчас… Сейчас… — Он преодолел оцепенение и мгновенно решил сложнейшее уравнение четырехмерного анализа. Энергичным движением руки набросал схему и встал: — Вот цепь истечения! Геоны преобразуются в электронный ток. Роботы станут антеннами. В конце геон-распада они сгорят… Зови монтажников!

Но Михаил выразил сомнение:

— Мне кажется, какая-то часть геон-материи останется в Космотроне. Почему так, не могу объяснить, но я уверен в этом…

— Что ты предлагаешь? — перебил Кедров.

— Размонтировать секцию. Привезти из ГАДЭМа новые блоки и собрать их заново.

— Ты определенно устал! — сказал Кедров с внезапным раздражением. — Расчеты, основанные на моей теории, верны!

Соколов пожал плечами. Его поразил непримиримый тон Кедрова — всегда спокойно-добродушного, терпеливого, уравновешенного. «Что с ним?» — подумал он.

— Я докажу! — гневно прогудел Кедров, неправильно истолковав жест Соколова. Выхватив из ячейки микрофильмы и поочередно вкладывая их в проектор, он говорил, говорил… Напряженно звучал его голос, лились формулы, цифры, свидетельства крупнейших физиков. На экране бесконечной чередой проходили невыразимо сложные уравнения. Чувствуя, как у него трещит голова, Михаил перестал понимать Кедрова… — Ведь так? Верно? — бросал тот ему в лицо.

«Нет, с ним неладно, — решил Соколов. — Как только пустим Космотрон, силой заставим вернуться на Землю и как следует отдохнуть». Он подошел к Кедрову, шутливо поднял вверх руки:

— Ну, хватит… Сдаюсь. Может, ты прав. В конце концов практика — солдат. Это сказал еще Леонардо да Винчи.

Кедров замолчал, словно его выключили. Долго смотрел на Михаила, потом вдруг махнул рукой и добродушно произнес:

— Да, оставим это. Я погорячился. Но ты недооцениваешь теорию.

Михаил послушно кивнул.

Кедров ласково похлопал его по спине, открыл люк…

Монтажники быстро смонтировали цепь разряда, установили на гребне Космотрона обреченных роботов и подали Кедрову сигнал готовности.

…Около полусуток рвались в небо желто-голубые стрелы. Огромная энергия распада геонов, концентрируясь в телах бывших роботов, через квантовый прожектор Универсона истекала в пространство. Над замерзшими пустынями Ночного Меркурия еще долго после этого висела прозрачная голубая пелена.

Сделав свое дело, Макролев и его монтажники погрузились в вездеходы и двинулись дальше: им предстояло обогнуть планету по экватору и проверить все триста восемьдесят секций. Кедров и Михаил еще два дня дежурили у приборов, чтобы удостовериться в полном отсутствии геон-материи.

Они сидели на куполе Универсона и думали каждый о своем. Почти осязаемое безмолвие неслышно окутало их плечи, растеклось по ледяным торосам, по аспидно-черному валу Космотрона. Тонкие лучики звездного света больно кололи глаза. Михаил только что убедился, что квантовый индикатор Универсона показывает нуль. Геон-материя бесследно ушла, растворилась в электромагнитном поле Меркурия. Расчет Кедрова был верен, и Михаил ощутил стыд за свои недавние сомнения.

— Теперь все в порядке… — сказал он Кедрову. — Мы работали не зря. Бораку и его комиссии не к чему будет придраться. И солнце возгорится! Это будет завершающий аккорд.

— Наоборот, малыш, начало, — поправил его Кедров. — Вечное Начало. До самого конца Познания. Впрочем, ему, как и Вселенной, нет конца.

— А человеку? — глянул на него Соколов. — О человеке ты забыл? Твой кумир — познание. Прекрасно! А другим… кто возле тебя… хочется немного и тепла.

Кедров не отвечал. Михаил опустил голову, тяжело задумался. Казалось, перед ними прошла неясная тень Ауры.

…Спустя три года после их встречи на Восточном космодроме Аура все-таки появилась на Меркурии. Отряд Михаила в это время прокладывал самый трудный участок космотронного вала — по Сумеречному поясу, через бурные потоки жидких металлов, полузастывшие озера кислорода и моря лавы.

О прибытии Ауры сообщил Цыба, с которым Михаил регулярно — два раза в сутки — ожесточенно ругался, выколачивая дополнительную энергию для тысяч роботов и криогенных машин, строивших разгонный туннель Космотрона. Они только что закончили по видеофону очередной «разговор», и возбужденный Михаил собирался покинуть свой вездеход. Он уже открыл люк, но остановился, опять услышав за спиной знакомый голос:

— Эй, Соколов! А ты, оказывается, скромник!

— В чем дело? — обернулся Михаил и увидел на экране скуластую физиономию Цыбы, расплывшуюся в хитрой улыбке.

— Да ничего особенного, — тянул Цыба. — Только не совсем этично разыгрывать из себя отшельника. А тем временем…

— В чем дело? — повторил Михаил. — Тебе захотелось поболтать? Так ищи другого! Мне некогда.

Фотоэнергетик согнал с лица улыбку.

— Нет, почему же! Я просто хотел сообщить приятную новость… Тут тебя разыскивает одна женщина. Очень красивый представитель рода homo sapiens. Прилетела из Эвенкора.

У Соколова гулко забилось сердце.

— Где она? — бросился он к экрану.

— То-то, схимник-отшельник, — опять усмехнулся Цыба и снисходительно погрозил пальцем. — Здесь она, в диспетчерской…

Не дослушав, Михаил включил диск активации. Взвыл атомный двигатель. Вездеход, словно застоявшийся конь, с места взял предельную скорость. «Она здесь!.. — неслись мысли. — Все-таки добилась… Молодчина. Одна или с Кедровым? Нет, конечно одна». Снова в его душе горела надежда.

Он разыскал Ауру в «подземном» поясе ГАДЭМа. Девушка сидела на берегу искусственного водоема и так пристально смотрела в прозрачную голубоватую воду, что Михаил, не дойдя нескольких шагов, замер, не решаясь окликнуть ее. Наконец она увидела, вернее, почувствовала, что он здесь, и медленно повернула голову.

— О, это ты… — просто сказала она, словно они расстались только вчера. Легко поднялась на ноги — гибкая, сильная, будто тугая стальная пружина. Протянула узкую руку. Лицо оставалось спокойным, лишь серо-голубые, с затаенными огоньками глаза чуть-чуть потеплели.

— Это хорошо… Хорошо, что приехала, — бормотал Михаил, пожимая ей руку. — Это здорово. Я рад, рад…

Она с некоторым усилием освободила пальцы, деловито сказала:

— Всеволод не мог прибыть. Он не покидает Физического Центра. Проблема геонов действительно сложна. Очень сложна.

Затем она сообщила, что тех фактов и наблюдений, которые Михаил собрал и передал по космофону в Эвенкор, недостаточно. Нужны новые данные подробности внутреннего строения геонов.

— Деликатная задача, — покачал головой Соколов. — Но представляю, как ее решать. Дайк, пожалуй, не сможет мне выделить людей. А одному…

Вот — программа исследований, — Аура достала из нагрудного кармана розовую пачку перфолент. — Ты не один. Со мной прибыли добровольцы. Почти вся молодежь Кибернетического Центра.

— Вот как! — удивленно сказал Михаил. — Да ты просто молодчина! Тогда мы это сделаем.

Уже в пути к Сумеречному поясу она рассказала о событиях, связанных с проектом Кедрова. Пришлось выдержать длительную борьбу с Бораком и большинством Совета Энергии, которые воспользовались тем, что Кедров целиком был поглощен конструированием аппарата для защиты от геонов. Борак почти добился решения о начале подготовительных работ в духе своего проекта. Однако после бурных споров в Совете Земли сторонники Борака вынуждены были отступить: неожиданную поддержку Кедрову оказал Совет Экономики, признав его проект более выгодным.

— Все теперь зависит от Всеволода, — задумчиво сказала она. — Удастся ли ему создать аппарат?..

Михаил смотрел на Ауру и думал о том, что заставило ее стать тенью Кедрова. Ему стало жаль ее. Он понял, что любит, и вздохнул. Вот еще забота. Это было так же бессмысленно, как любить далекую звезду.

— А как Всеволод? — спросил он. — Все такой же?

— Все по-прежнему, — нехотя проговорила она.

До самой границы Сумеречного пояса она не проронила ни слова. Аура вспоминала то время, когда веселой, беззаботной девушкой встретилась с Кедровым. Как все сначала было ясно, легко! Она бездумно последовала за ним, не отдавая себе отчета, насколько далеки они друг от друга. Духовный мир Кедрова, круг его интересов был для нее как неразгаданная надпись исчезнувшей цивилизации. Войти в этот круг она не могла — все это — превосходило границы обычного человеческого разумения. Тогда же и надо было решать. Но она долго колебалась, потому что любила. Теперь же что-то изменилось… Аура никогда бы не призналась Михаилу, что встречи с ним тогда, в зале Совета и на Восточном космодроме, повергли ее в растерянность, открыли, что он ей ближе и понятней, нежели Всеволод.

…Они заканчивали обширную программу изучения геонов. Вездеход Соколова пробивался к подножию вулканического плато, где нужно было снять один из важных приборов, фиксирующих стадии рождения наиболее крупных геонов. Меркуроходы с добровольцами двигались в километре правее и левее их, завершая обследование южной зоны. Чтобы сократить путь к цели, Соколов осторожно вел машину по крутому склону действующего вулкана. Над его вершиной висело густое облако пепла, но лавы не было видно. «Цикл относительного затишья», — подумал Михаил и в этот момент заметил прозрачно-голубой геон. Соколов еще ни разу не видел такого огромного сгустка. Как назло, из-за горизонта выплеснулись солнечные протуберанцы, а затем и часть диска Солнца. Непрерывно меняя свои очертания и. форму, — то вытягиваясь в цилиндр, то сворачиваясь в кольцо или диск, — подгоняемый лучами света геон взлетел к вершине вулкана и исчез в кратере. И тотчас сильнейший взрыв потряс окрестности: мгновенно освободилась энергия, сконцентрированная в геоне. Застилая полнеба, из кратера вырвалась темно-пурпуровая туча. Померкло Солнце — так ярка была вспышка. Верхушка вулканического конуса исчезла, широкие трещины раскололи склон горы. Казалось, содрогнулся весь Меркурий.

Бурля вязкими водоворотами, из трещины хлынули потоки лавы. Гора осела и частично обрушилась в образовавшийся провал. Михаил почти бессознательно включил антигравитаторы. Но все же меркуроход с невероятной силой ударился о выступ скалы. Не выдержав удара, с пронзительным лязгом отскочила крышка люка, башня наполнилась пеплом. Соколов услыхал сдавленный возглас Ауры. Обернувшись, увидел, что она судорожно цепляется одной рукой за край люка: ее тело было уже за бортом. Меркуроход, покачиваясь, висел над самым краем бездонного провала, зацепившись за камни аварийными лапами. Михаил понял, что Аура сейчас полетит вниз, в пропасть, куда низвергались лавовые потоки… Он успел удержать ее на весу одной рукой. В следующее мгновение втащил в башню, захлопнул люк… Антигравитаторы уже набрали необходимую мощность и плавно приподняли машину на высоту нескольких метров.

…Совсем близко он увидел глаза, наполненные ужасом. Она судорожно рыдала:

— О-о!.. Как это было страшно…

— Пустяки! Ты не ушиблась? — он внезапно привлек ее к себе.

Аура медленно приходила в себя и бессознательно отстранялась, но он не отпускал. Она вздохнула, затихла, положила ему голову на грудь. Так они сидели и молчали, пока робот не довел меркуроход до цели.

…Через два дня Аура улетала обратно в Эвенкор. Михаилу было грустно, хотя он старался и не показывать этого.

— Ты еще вернешься в ГАДЭМ? — спросил он.

— Да, вместе с Всеволодом. — Она задумчиво поглядела на него.

— Я буду ждать, — сказал Михаил.

Она промолчала. Потом, уже поднявшись к люку рейсовой ракеты, обернулась и с улыбкой помахала рукой.

— Пора, малыш, — прогудел над его ухом Кедров. Михаил вздрогнул, встал, начал собирать приборы.

…К исходу «дня» они благополучно достигли равнины ГАДЭМа. Михаил сразу заметил необычное оживление. На космодроме стояли два пассажирских лайнера.

— Еще кто-то прибыл, — сказал он, стараясь разглядеть длинную цепочку людей в скафандрах, тянувшуюся к диспетчерской башне.

— Биокибернетики, — равнодушно ответил Кедров, думая о чем-то другом. — Они входят в группу запуска Космотрона. Биокибернетики? переспросил Михаил. — Значит… — он замолчал.

— Да, — закончил за него Кедров. — И Аура тоже.

Михаилу очень хотелось пойти туда, к ней… Но, поглядев на спокойного, отрешенного от всего Кедрова, он не сдвинулся с места. Кедров направил машину прямо к Главной башне, где должны были находиться и члены Совета Энергии. Едва войдя в зал, Михаил понял, что здесь уже известно об успешном дебюте Универсона.

Борак подошел к Кедрову, протянул руку:

— Рад за тебя, коллега. Совет формально не имеет теперь никаких возражений. Можно испытывать Космотрон. Поздравляю.

Однако его слова плохо вязались с разочарованным выражением лица.

— Говоришь, формально? — сказал Кедров. А на деле?..

Борак развел руками:

— Истинный ученый должен сомневаться до конца. Возможны любые случайности. Мы живем в вероятностной Вселенной.

— Вероятность и случайность не одно и то же, — заметил Кедров.

— Не спорю, — охотно согласился Борак. — Однако… Он не досказал свою мысль и язвительно улыбнулся.

…Чем ближе подходил день пуска Космотрона, тем напряженней бился пульс жизни ГАДЭМа. Михаил окунулся в гущу самых неотложных дел. Он вынужден был тянуться из последних сил, чтобы не отставать от Кедрова, энергия которого подавляла и изумляла его. То они корпели над уточнением программы разгона протонов; то вместе с Данном, как одержимые, мчались на Станцию Космосвязи — вести очередные переговоры с Титаном, где готовился к пуску аналогичный Космотрон; то часами бродили в лабиринтах Концевого Параболоида, вместе с армией инженеров и наладчиков выверяя тончайшие механизмы синхронности. Временами Михаил забывал даже о том, что Аура здесь, в главной диспетчерской. Несколько раз заговаривал о ней с Кедровым, но тот словно не понимал, о чем идет речь. Сжигаемый лихорадкой последних приготовлений, Кедров был похож в эти дни на сомнамбулу. Подчиняясь его неукротимой энергии, ворочалась вся эта громадная масса людей, механизмов, автоматов, хотя формально ею управляли Дайн, Цыба, Соколов и тысячи их товарищей.

Только однажды Соколову удалось мельком увидеть Ауру, когда он заскочил в главную диспетчерскую, чтобы узнать о ходе монтажа Командного робота. Он подошел к ней чуть ли не на цыпочках. В башне царила атмосфера лихорадочного волнения: приближался день пуска, а Командный робот не был готов. Вокруг его звездообразного корпуса с раскрытыми лучами-створками густо толпились озабоченные кибернетики. Они были прекрасными инженерами. Все, что можно было сделать, они сделали. Но сверхтонкую настройку Биоробота — эту новейшую науку, возникшую в связи с пуском Космотрона, — освоили лишь несколько человек, и среди них Аура.

— Аура, — тихо позвал он.

Девушка блеснула на него серо-голубыми глазами, усталым движением поправила волосы, стесненно вздохнула.

— Ну, теперь ты довольна? — он кивнул на Биоробот, на равнину, ясно видимую сквозь стену башни. Тысячи роботов, похожих на больших пауков, деловито монтировали последние секции Космотрона, тянули линии волноводов, устанавливали защитные экраны и барьеры. — Дело идет к концу.

Она смотрела на него и молча улыбалась. Говорить было не о чем: не то время, не та обстановка. Все личное казалось сейчас несущественным. Сознание победы общего дела связывало их сердца более прочной нитью. Кто-то включил многоканальный космофон. В зал ворвался вихрь кодированных сигналов: обрывки команд, ответов, запросов. То переговаривались между собою роботы, заканчивая предпусковые операции на Космотроне. Иногда в их голоса врезалась живая струя человеческой речи. Михаил попеременно узнавал голоса Кедрова, Цыбы, Дайна, Макрольва, следивших за действиями автоматов. Внезапно все голоса смолкли, в космофоне послышался негромкий металлический лязг. Растянувшись по всей равнине, армия механоавтоматов двигалась к своим «жилищам» — ангарам. Высоченный тороидальный вал Космотрона, уходивший в обе стороны за горизонт, бросал на них ослепительные копья света.

Настал день пуска. Глаза всех, кто был на Меркурии — в подземных убежищах, пунктах связи, диспетчерских и операторских залах, — устремились на купол Главной Башни управления. Там был Дайн, бесконечно усталые глаза которого светились тихой радостью: наконец-то свалилась с плеч эта невиданная стройка; Борак и члены Совета Энергии, упорно сохранявшие на лицах традиционный скепсис и недоверие; застывший у пульта Цыба — изредка он будто просыпался и нервно передергивал плечами.

Михаил, Кедров и Аура находились в отсеке Командного робота.

В космофоне размеренно прозвучал металлический голос автомата:

— Есть Титан! Они готовы.

И тотчас на вершине Концевого Параболоида возник яркий зеленый шар — сигнал начала эксперимента.

Кедров не сводил взгляда с большого, во всю стену, круга цезиевых часов, стрелка которых отсчитывала последние секунды. Вот она коснулась деления «нуль». Автоматически включился Командный робот. Точно такую же операцию проделал и его коллега на далеком спутнике Сатурна, в двух миллиардах километров отсюда. Аура, крепко сжав пальцами звукоприемный шлем, старалась уловить только одну мелодию — голос Главного Нейрона, едва пробившийся сквозь тысячи сигналов, испускаемых приборами Концевого Параболоида. И не только уловить, но и довести до совпадения, резонанса, с ответной мелодией, которую испускал Командный робот Космотрона. В момент резонанса включится электромагнитное поле ускорителя. Точным движением Аура возбудила группу искусственных биоклеток, вмонтированную в электронную схему Биоробота, и замерла, обратившись в слух. Вскоре она отчетливо восприняла мелодию Главного Нейрона. Мелодия была так чиста, окрашена такой глубокой, почти человеческой тревогой, что сердце Ауры дрогнуло. Ей почудилось, что бесстрастный автомат взволнован какой-то опасностью и зовет на помощь… Она беспокойно взглянула на пульт, где светились бесчисленные шкалы приборов. Нет, кажется, все в порядке.

Мелодии слились. Концевой Параболоид украсился разноцветными сигналами сторожевых роботов. Сверхплотный шнур протонов начал свой бег в разгонном туннеле. Триллионы киловатт энергии неиссякаемой лавиной ринулись в Космотрон, сжимая его электромагнитную «пружину». За доли секунды обежав Меркурий по экватору, протоны в конце каждого оборота получали все более мощный толчок. Цыба, словно фокусник, проделывал угловатые, но безупречно точные манипуляции на клавишах энергопульта, искусно варьируя резервами энергии. Все ближе скорость протонов подходила к световой…

В Главную Башню поступило сообщение актинометрической обсерватории. Обычное сообщение: на Солнце начался цикл особенно бурного роста протуберанцев. Борак, сидевший у экрана связи, прослушал сводку и пожал плечами:

— Ну и что?.. Подумаешь, невидаль. Протуберанцы…

И рассеянно взглянул на колоссальные вихри материи, вставшие по краям солнечного диска. Сквозь защитное вещество башни они казались тускло-желтыми, совсем незаметными.

А потом в Главную Башню ворвался Макролев, на ходу сбрасывая шлем.

— Кедров!.. — вопил он. — Где Кедров?!

— В чем дело? — немедленно отозвался бас.

Взмыленный Макролев остановился в дверях отсека!

— Геоны!.. Масса геонов!

— Откуда?! — удивился Кедров. — В Сумеречном поясе мы уничтожили все, что было.

— Не знаю… — тяжело выдыхал Макролев, — не знаю… Они идут с юго-востока.

— Не связано ли это с протуберанцами? — деловито поинтересовался Борак. — Я только что слушал сводку. Усиление активности.

Кедров глянул на косматое Солнце, висевшее над ГАДЭМом, потом на Борака и метнулся к шкафу, где находились скафандры.

Все поднялись с мест, заговорили. Михаил устремился вслед за Кедровым. Он понял, в чем дело.

Они бежали к Универсону. Кедров достал плоский радиокристалл, излучил на аппарат импульс. Машина на глазах изменила свои формы, превратилась в вездеход, и на его куполе выросли большие зонты квантовых прожекторов.

На предельной скорости они вынеслись к окраине ГАДЭМа.

— Вот они! — сказал Михаил. Насколько хватал глаз, до самого горизонта колыхалось море прозрачно-фиолетовых шаров, цилиндров, торов. Геоны медленно обтекали Концевой Параболоид, все убыстряя движение.

— Да, да, — бормотал Кедров, лихорадочно настраивая робота-водителя на только ему известный режим. — Я так и думал. Геоны — дети Солнца. Оно рождает их! Но кто мог знать?.. Они не могли возникнуть так быстро! Это внезапное усиление активности Солнца…

— Но Солнце хорошо изучено, — возразил Михаил.

— Только вековые циклы… А тысячелетние! Миллионолетние?.. — Кедров то и дело поглядывал на часы. Всем своим существом он чувствовал, как течет время. Там, внутри космотронного туннеля, продолжался разгон протонов. Их энергия приближалась к критическому значению. «Успеем ли?» — подумал он.

Они помчались наперерез большому сферическому геону. С внутренним трепетом Михаил ждал, что из этого выйдет… Аппарат врезался в голубой сгусток энергии. Полыхнула ослепительная вспышка, автоматически ослабленная светофильтрами. Упиверсон содрогался в крупных вибрациях. На миг Соколову показалось, что машина разваливается на куски. Он глянул вверх: из квантовых прожекторов били фиолетовые лучи.

— Все правильно, — подтвердил Кедров. — Энергия протонов преобразуется в видимый свет.

Ритм движения геонов изменился. Они остановились, словно живые существа, почуявшие опасность. Потом быстро образовали несколько сгустков, похожих на гигантские диски, и узким клином ринулись на Концевой Параболоид.

— Как их тянет туда, — прошептал Михаил. Он догадался, что между электромагнитным полем Космотрона и геонами возникло какое-то непонятное притяжение.

Кедров прибавил скорость, обогнал головные геоны и, круто развернув Универсон, начал длинными зигзагами резать скопление. Смерчи фиолетовой субстанции, вставшие над ГАДЭМом, погасили свет меркурианского Солнца. Люди в Главной Башне, затаив дыхание, следили за поединком. Один за другим геоны исчезали в ненасытной пасти квантовых прожекторов. Вокруг аппарата бушевали вихри освобожденной энергии.

Наконец все было кончено… Последний геон истекал голубым, медленно бледневшим лучом. Остатки других ослепительными разрядами прыгали по телу Космотрона. Кедров с отчаянием смотрел на них, сознавая, что на карту поставлена судьба дела: он думал о всепроникающей способности этих разрядов. Глаза его неестественно расширились. В них была огромная усталость.

— Ох, как тебе надо отдохнуть, — с болью проговорил Михаил. — Когда же все это…

— Скорей в башню! — прервал Кедров. — В башню! Еще, может быть, не поздно.

Они бросили Универсон на площадке перед Главной Башней. Кедров гигантскими шагами взбежал к люку кессона. Он тяжело дышал и все поглядывал на часы.

…В башне их встретило подавленное молчание. Михаилу показалось, что Борак язвительно улыбается, но это было не так: Борак и не думал злорадствовать. Кедров подбежал к экрану Командного робота, впился взглядом в зеленые кривые. Электронный ток в Космотроне достиг максимума. Робот издал особый звенящий сигнал. Цыба молниеносно переключил башни аккумуляции на полную мощность.

— Бесполезно, — тихо прогудел Кедров, глядя на экран резонанса Биоробота. — Совпадения не будет…

Побледневшая Аура молча кивнула, не в силах говорить. Опа лишь показала подошедшему Михаилу на экран. Две яркие кривые на нем — голубая, космотронная, и красная, Биоробота, — не слились. А они должны были слиться!

И только тогда все поняли, что произошло. Резонанса нет! Значит, последний, самый мощный потенциал тока не достиг максимума. Движение протонного луча в туннеле Космотрона ничтожно замедлилось. Но этого было достаточно: протоны вырвутся из Концевого Параболоида на микросекунду позже, чем их «собратья» на Титане. Протоны не встретятся в поясе астероидов! Они пройдут мимо друг друга. Солнце не возгорится. Ничего не будет.

— Кривые совпали! — воскликнула вдруг Аура, в ее голосе был слабый отзвук надежды.

Кедров покачал головой:

— Они должны были сделать это секунду назад.

— Но почему?! — закричал Михаил и осекся. Он сам понял, почему: следы разбитых геонов проникли в туннель Космотрона, на исчезающе малую величину замедлили скорость протонов.

— Да, да… — глухо бормотал Кедров, глядя на него пустыми глазами, и медленно опускался на пол, чувствуя, как волна раскалывающей боли охватывает мозг.

Все, кто мог, оставили свои места, бросились поднимать его.

— Всеволод! дорогой, — умоляла Аура. — Что с тобой?..

Борак осторожно потряс его за плечо:

— Коллега… Ну, что ты?!. Никто не виноват. Флуктуация Солнца. Спонтанный взрыв. Кто мог предвидеть? — Но голос его дрожал, а взгляд был прикован к раструбу Космотрона. Тот. почти скрылся в мерцании энергетических вихрей.

Вдруг космос прорезала ослепительно белая черта.

— Вырвался, — сказал Цыба упавшим голосом.

То был протонный луч, способный превратить любую планету Системы в газовую туманность. С горящих равнин Меркурия поднялись невиданные смерчи, на ГАД ЭМ обрушились пылевые тучи, металлический град, обломки скал.

— Выключите Космотрон! — умоляла Аура, бессознательно прижимая к груди голову Кедрова. — Остановите!

— А толку что? — мрачно сказал Цыба и потерянно махнул рукой. — Энергия вложена, протоны улетели…

Кедров медленно приходил в себя, шатаясь вставал на ноги._; Все услышали его тяжелое, прерывистое дыхание.

— Что с тобой? Что?.. — испуганно спрашивала Аура, пытаясь расстегнуть на нем скафандр.

«Эх, дружище корифей… — с горечью думал Михаил. Его охватило отчаяние. — Неужели все рушится?»

Как заводной манекен, Кедров отстранял руки Ауры, а сам рвался к пульту. Наконец он почти упал в кресло. Поймал руку Михаила:

— Помоги… — прохрипел Кедров. — Скорей… Проектор… Микрофильм «Теория тяготения».

Сознание Кедрова медленно прояснялось, но боль в мозгу не утихала. И он понял, что это возмездие. За расточительство. Перед ним прошла вся его жизнь. Он закрыл глаза, потер виски. Словно наяву увидел строгое, умное лицо друга детства Кристофера, его поблескивающие очки, спокойный голос. Кристофер был врачом духа, избравшим науку с немного смешным названием «церебрология». «Ничего не поделаешь, Сева… Эти приступы будут повторяться. Если не сбавишь нагрузку на свой мозг. Пойми. Ты… Как бы это сказать… Симптом. Нет, иначе. Первая ласточка. Да, да! Первая ласточка. Вестник грядущей расы людей с могучим интеллектом — качественно иным, чем у нас, их несовершенных предшественников. И появятся они неизбежно. Материя, стремясь бесконечно глубоко познать самое себя, создала нас и других разумных… Но это лишь первая ступень… Какая-то флуктуация в саморазвитии мыслящего духа породила тебя, вернее, твой мозг. Преждевременно. На сотню лет. А ты — человек своей эпохи и еще не готов к этому. Недостаточно гармоничен. Не умеешь пользоваться этим благом. Сбавь нагрузку!.. Предупреждаю тебя».

И Кедров понял истину. Он стал рабом собственного мозга, данного ему преждевременно. Всю жизнь его увлекал этот дьявольский поток развивающейся мысли, не оставляя ни времени, ни сил для простых радостей бытия. Его сердце не хотело знать иных эмоций, кроме ненасытной потребности мыслить, проникать в бесконечность еще не освоенных глубин познания.

Разумом он понимал все: и красоту природы, и движения сердец людей, которые окружали его. И Ауру. Да, он виноват перед ней. Слишком долго испытывал ее терпение. Он ничего не мог ей дать, не мог любить ее. Хотел, но не мог. Этот мозг отнял у него все. А она не хотела понять. Просто ей было непонятно это. И ничего тут не поделаешь. А сейчас надо сделать все, чтобы помочь этим славным, милым ребятам.

Михаил тронул его за плечо:

— Вот это?

Кедров лихорадочно переворошил груду микрофильмов. Выхватив одну из катушек, вложил в проектор. На экране возникли строки.

— Читай! — сказал Кедров. Его голос окреп. Боль, невыносимая боль, проходила.

— Если сообщить телу скорость, предельно близкую к световой, его масса бесконечно возрастет. Оно станет подобным мощному центру тяготения: Солнцу, звезде либо крупной планете, — прочел Михаил и непонимающе посмотрел на Кедрова, на Борака, стоявшего рядом.

— Вот именно, — подтвердил Кедров. — Такое тело может оттянуть на себя протонный луч. Исправить его отклонение. Тогда встреча состоится! — Он потер виски.

Но это ведь теория, — выразил сомнение Борак, напряженно слушавший все, что говорил Кедров. — Где взять такое тело?

— Универсон, — сказал Кедров.

Словно вспоминая что-то давно забытое, он мельком посмотрел на дисковидный корабль, который стоял на площадке перед башней.

— Универсон?.. — машинально повторил Борак. — Да!.. Конечно! Его можно разогнать до любой скорости! Лишь бы была энергия.

— Ее даст Космотрон! — Кедров взглянул на приборы. — Столько, что хватит на разгон целой планеты. Садись, рассчитывай!.. Я дам уравнение.

— Что рассчитывать? — не понял Борак.

— Сколько нужно энергии! нетерпеливо прогудел Кедров. — Режим разгона, траекторию преследования. И главное — время! Когда стартовать, чтобы Универсон догнал протоны?..

— Что ты говоришь? — ужаснулся Борак. — Нет! Нет!.. Это невозможно! Это лишь теория!.. Я подумаю…

— Время! — прервал его Кедров, показывая на часы. — Прошло четыре минуты с тех пор, как вырвался протонный луч. Ждать больше нельзя!

Борак послушно сел за пульт. Три долгие, томительные минуты решал электронный вычислитель систему тензорных уравнений, составленных гением Кедрова. Михаил, крупными шагами мерявший зал, от волнения пощелкивал пальцами. Этот сухой звук странно гармонировал с внутренними шумами вычислителя.

Аура, поднявшая голову при первых словах Кедрова, настороженно переводила взгляд то на Михаила, то на Борака и не могла понять, о чем идет речь.

— Что ты задумал? Что? — спрашивала она Кедрова, но тот молчал.

Загорелся оранжевый круг на панели вычислителя, машина выбросила готовое решение. Кедров схватил бланк, жадно прочел.

— Еще не поздно! — воскликнул он. — В нашем распоряжении семь минут… Сосредоточивайте энергию! — Он резко встал и ринулся к выходу, застегивая скафандр. У выхода остановился, обернулся, сказал Михаилу:

— Помоги подготовить Универсон. Захвати аварийный запас космонавта.

Аура глянула на Универсон, на Концевой Параболоид. Увидела в глубине космоса радужные волны, просвечивающие сквозь вихревое клокотание материи. Эти волны оставлял после себя протонный луч. И поняла все.

— Нет! — вскрикнула она, бросаясь к Кедрову — Что ты задумал?! Нет!..

Кедров взял ее руки, ласково прогудел:

— Успокойся. Я знаю, что делаю. — А сам смотрел поверх ее головы на протонную «воронку», «высверленную» в космосе. И думал о том, что протонный луч с Титана, разминувшись с меркурианским, может задеть Меркурий. Он опустил руки Ауры, быстро надел шлем.

— Нет! Нет! — глухо рыдала Аура, обнимая его. — Не уходи…

Кедров виновато гладил ее лицо, одной рукой нащупывая дверь кессона.

— Оставь его… — тихо сказал Михаил. Тяжело ступая в громоздком скафандре, он подошел вплотную к Ауре. — Это единственный выход. Только он умеет управлять Универсоном. — Михаил вложил ей в руку бланк — Здесь все команды для робота. Прошу тебя.

Звонко щелкнула дверь кессона… Оба вздрогнули и одновременно повернули головы. Кедров был уже снаружи.

— Еще две минуты! — сказал Михаил. — Будь умницей. Забудь обо всем. Управляй Биороботом… Ждать нельзя!

Он нагнал Кедрова у подножия башни. В руке Кедрова лежал радиокристалл — и опять Универсон на глазах изменил свои очертания, стал дисковидной ракетой. Они работали молча.) Дорога была каждая секунда. Сняли квантовые зонты, разместили аварийный запас. Кедров прыгнул в люк, обернулся:

— Прощай, малыш…

— Дружище, — прошептал Михаил. — Дорогой мой корифей…

Он не мог даже плакать. Да это было и ни к чему. Кедров не нуждался в этом.

Универсон круто взмыл вверх. Некоторое время Михаил следил, как Кедров поднимается к горлу Концевого Параболоида, искусно управляя аппаратом. Сквозь прозрачное вещество диска видел его спокойные, размеренные движения.

Когда Михаил вернулся в башню, корабль плавно входил в раструб Космотрона, чтобы впоследствии попасть точно на гребень энергетической волны. На его обводах возник туманный ореол защитного поля. В космофоне прозвучал знакомый густой бас:

— Готов. Давайте старт!

Медленно, очень медленно Аура подняла бланк с командами к прорези в теле Биоробота. Ее пальцы дрожали. Последовал щелчок. Биоробот проглотил программу действий. Оставалось нажать кнопку пуска. Несколько раз Аура пыталась это сделать — и не могла.

— Время!.. — тихо сказал Цыба, включая всю энергию ГАДЭМа. — Будет поздно.

Пересилив себя, она запустила Биоробот. В следующий момент увидела, как Универсон ввинчивается в пространство, окутанный вихрями пульсаций. Прижавшись к обзорной стене, Аура тщетно пыталась рассмотреть корабль, но он уже исчез. Лишь в черной бездне таял серебристый шлейф… Соколов подошел к ней, молча стал рядом. В зале управления царила тишина. Борак глубоко задумался, время от времени потирая ладонью свою лысину. Настойчиво гудел зуммер космофона — то радировали с Титана, обеспокоенные молчанием ГАДЭМа. Дайн, всегда усталый Дайн, медленно прошел к космофону и выключил зуммер.

Кедрова увлекал могучий поток. Энергия, испущенная Космотроном в виде сверхплотного вытянутого облака, непрерывно сгущалась дисками корабля и затем истекала реактивным гравитонным лучом. Универсон, скрытый внутри этого облака, в сумасшедшем темпе набирал скорость. Противоинерционные экраны работали на высшем пределе, и их мучительно надрывный вой был так нестерпимо высок, что Кедров вынужден был надеть звукогасящий шлем. Но только благодаря этим экранам он оставался в живых, ибо ускорение, заданное программой «погони за протонами», превосходило все мыслимые границы возможного. Звездное небо исчезло. Космическая сфера представлялась Кедрову сплошным туманно-серым конусом, в вершине которого все ярче горела ослепительная игла — «хвост» протонного луча. Универсон, содрогаясь и вибрируя, все ближе подходил к абсолютной скорости. Выполняя команды Кедрова, робот-пилот совершал у пульта невероятно быстрые движения, и в мерцании волнового экрана казался смазанным призраком. Изнемогая от напряжения, Кедров обернулся, чтобы в последний раз взглянуть на Солнце. Но то, что он увидел, потрясло его. Лучи видимого света уже не могли догнать корабль, и Солнце излучало радиокванты. Казалось, на сером небе пылают не одно, а миллионы обычных солнц! Кедров едва не ослеп и отвернулся. Но впереди и несколько сбоку его тоже встретило море огня. Радость переполнила сердце Кедрова: он понял, что его корабль настиг протоны. Вскоре на экране появилась еще одна звезда — встречный протонный луч, мчавшийся от Титана. Стремительно изгибающаяся траектория меркурианского луча, ясно видимая на волновом экране, вдруг распрямилась: громадная сила тяготения Универсона, равная сейчас притяжению крупной звезды, изменила курс протонов. «Теперь вспыхнет новое солнце», — подумал Кедров с удовлетворением и до предела повернул диск ускорения. В следующую секунду Универсон удалился от точки встречи протонов на треть миллиона километров. Неимоверная вспышка озарила космос. Волновой экран испустил тысячи ярчайших игл. Протонные лучи встретились!

Инстинктивным жестом Кедров прикрыл глаза. Незнакомое ему чувство покоя, отдыха разливалось по телу. И главное — отдыхал мозг. Кедров спросил себя: «Ты доволен? Счастлив?..» И подумал, что покой и счастье — несовместимые понятия. Но он не знал покоя, прокладывая путь к счастью. Значит, достиг его.

Рождение солнца в поясе астероидов видели отовсюду: с земных обсерваторий и в гигантские телескопы, установленные на спутниках Земли; на орбитальных станциях и с бортов кораблей, уходивших к звездам, и даже с других планет Галактики. На астроэкране в Главной Башне вращался раскаленный шар Протосолнца — бело-розовый и слепящий. Здесь собрались все меркурианцы, сдержанно выражая свою радость. Работа миллионов людей не пропала впустую. Для них возгорелось еще одно солнце. И в его свете Аура и Михаил — с застывшими лицами прильнувшие к обзорной стене, — думали о Кедрове… Да, они больше не увидят его. Но зато вечно будет цвести жизнь, плескаться вода, шелестеть под синим небом листья деревьев. И будет жить в сердцах память о Кедрове, о необычной цене его победы над косной материей.

Снова и снова возвращалась Аура к образу Всеволода. Но он уже потерял свои живые, конкретные черты. Он уходил в звездную безбрежность — туда, где сиял шар нового солнца. А рядом был этот молчаливый, обожженный меркурианским солнцем человек. Он был ей ближе, понятней. И она чувствовала, что ей необходимо освободиться от непосильной ноши, которую несла все эти годы. Она еще не знала, когда и как это сделает. Но это было неважно. Важно было то, что она осознала.

И Михаил думал о Кедрове, о его удивительной судьбе. Сотни лет будет он пронизывать Вселенную, пока диск-ракета не замедлит свой немыслимый бег. Описав виток спирали в замкнутом на себя трехмерном пространстве-времени, Всеволод вернется в Солнечную систему — живой, невредимый, так как в корабле осуществлен полный круговорот веществ. Замедление времени «сожмет» для него эти годы и месяцы в дни… Весть о подвиге опередит его и встретит его самого в одну из далеких эпох, когда будут жить люди-титаны — с могучим интеллектом и громадным сердцем. И они скажут ему слова привета, теплой благодарности. Потому что Кедров принесет им живое дыхание своего времени, дыхание тех, кто любил его. А Михаил любил Всеволода. Пусть тот был человеком другого мира, иного измерения. Но он вернул ему, простому следопыту с Меркурия, любовь к зеленой планете Земля.