На гребне волны

Интерлюдия

Июнь (кресень), 997 год. Бургос, графство Кастилия

Кастилии и её владетелям было не привыкать к самым разным событиям, в том числе и весьма печальным, угрожающим самому существованию этой земли как полностью или частично независимому образованию. Страх, он тоже был довольно частым гостем. Только страх страху рознь и в этом граф Санчо Гарсия и имевшая весьма большое влияние на него мать, Ава Рибагорская, совсем недавно убедились. Как раз после того, как голубиная почта принесла известия о случившемся в Сальдании. Взятие Сальдании, смерть самого графа Сальданского Гарсии Гомеса, а главное – посмертная его участь, наглядно показывающая, что с этих самых пор с противниками Бермудо Леонского церемониться не собираются. Особенно с теми, кто хотя бы раз даже улыбнулся в сторону мавров и лично халифа аль-Мансура.

- Бермудо обезумел! Он не понимает… Такого не должно было случиться! Я должен… Мы должны…– вскрикнул Санчо, мечась от одной стены к другой, то сжимая руки в кулаки, то начиная жестикулировать, словно помогая не совсем осмысленным порой речам.

- Успокойся, сын! – голос матери подействовал на графа, словно удар хлыста на норовистую, но уже укрощённую лошадь. – Бермудо уже ничего не решает, он лишь кивает головой, на которой сияет корона, придавая дополнительную силу словам другого короля – северного варвара и идолопоклонника. Оставайся у короля Леона что-либо значащий голос, разве он допустил бы случившееся после взятия Сальдании?

- Нет, матушка…

Ава Рибагорская лишь невесело улыбнулась, в очередной раз убедившись, что пока ещё в состоянии как влиять на сына, так и успокаивать его вспышки чувств, зачастую неуместных. Только вот поводов для веселья не было. Вообще. Особенно после того, как по кастильскому двору уже поползли слухи о случившемся в Сальдании и о том, чем это может грозить уже им. Не стоило удивляться, если уже через день-другой весь город будет обсуждать приближающуюся угрозу. А ещё через некоторое, довольно незначительное время, и вся Кастилия. Учитывая же, что немалая часть армии её покойного мужа предпочла присоединиться к войскам Наварры, лишь бы не служить «шлюхе, готовой подставить задницу первому попавшемуся мавру, только бы не делить постель не то что с мужем, а просто с добрым христианином», то… Там наверняка найдутся те, кто сочтет, что их род вполне может сменить род Лара в качестве графов Кастильских.

Вдова Гарсии Фернандеса Лары понимала, откуда подул ветер и что он с собой принёс. Те самые слова, сказанные ею около семи лет назад, в то время, когда её сын Санчо поднял мятеж против собственного отца. Все сколько-нибудь сведущие в делах кастильских знали, что одним из главных подстрекателей стал граф Вела, равно как и его сторонники. Зато гораздо меньшее число представляло, сколько слов, обещаний и золота потратила сама Ава Рибагорская, чтобы сперва вложить эти замыслы в голову графа Велы, а затем постараться, чтобы они воплотились в жизнь.

Лишь после того, как граф Вела и иные бросили первые камни на чашу весов, в игру вступила и сама тогда ещё законная жена графа Кастилии. Понимая, что поддержка её сына, скажем так, невелика, она заранее постаралась озаботиться получением оной со стороны. Откуда? Конечно же от тех, с кем её муж никогда не стал бы вступать в союз… от мавров, от халифата. Отсюда и те прозвучавшие слова о готовности стать женой даже мавра, только бы это помогло избавиться от Гарсии Фернандеса Лара.

Оно и помогло, пусть не сразу и частично. Санчо Гарсия Лара получил в помощь мавританское войско… и был разбит отцом, пусть и сумел отступить с остатками верных ему воинов. Однако, всерьёз озабоченный тем, что его Кастилия погружается в междоусобную войну, Гарсия Фернандес, скрипя зубами, всё же пошёл на мировую с проблемным отпрыском, выделив тому часть кастильских земель в качестве независимого владения. Равно как и своё прощение… на словах.

О, Ава Рибагорская знала своего пусть ненавистного, но мужа. Следовательно, понимала, что он непременно передаст власть над Кастилией отнюдь не Санчо, а его младшему брату Гонсало, ибо, что было бы совсем плохо, своей любимой дочери Онеке. Своей любимой… той, которая от всей души ненавидела брата и весьма прохладно относилась к собственной матери. Особенно после тех самых слов про готовность стать женой мавра в обмен понятно на что.

А затем была смерть Гарсии Фернандеса и переход власти к тому, кого тот так и не успел окончательно от неё отстранить. Её любимый ребёнок сумел получить то, чего она для него желала – власть над Кастилией. Ну а то, что для укрепления оной пришлось признать себя вассалом халифа аль-Менсура… что ж, за всё приходится платить. К тому же подобная плата устраивала как нового графа, так и стоящую за его спиной Аву из Рибагорсы. Более того, в относительно близкой перспективе просматривалась корона всего Леона, опять же вассального от халифата. На пути к этому, как ей тогда казалось, было лишь одно значимое препятствие – Гарсия Гомес, граф Сальдании, который также успел показать себя важным для халифа Кордовы.

И вот теперь этой преграды нет. Казалось бы, стоило порадоваться, да как-то не получалось. Оценивая ситуацию в настоящий момент, Ава воспринимала смерть графа Сальдании как обрушение стены, ограждающей Кастилию, её и сына Кастилию, от неудержимо накатывающейся волны, пришедшей с севера. Той, с которой не договориться уже потому, что эта стихия не желает договариваться, предпочитая получать желаемое силой.

Сила, она бывает разная. Сила слов и оружия, войск и хитрости, яда и интриг.Ставшие по собственным желаниям союзниками короля Леона идолопоклонники явно преследовали собственные цели, в которые Ава Рибагорская долгое время не стремилась вникать, о чём потом сильно пожалела. Ведь ясное дело, что не Бермудо Леонский и не его советники ещё до смерти Грсии Фернандеса распускали слухи о том, что стоит тому пасть в одной из битв или попасть в плен к маврам, как его жена, змея ядовитая и коварная, сразу же продаст маврам как саму Кастилию, как и кастильцев… в качестве галерных рабов, евнухов и гаремных наложниц.

Собственно, случившееся после гибели супруга Авы… во многом, пусть и не во всём, стало явью. Мать нынешнего графа Кастилии не собиралась обманывать саму себя, понимая, что для правительницы, пусть и стоящей за троном и шепчущей в ухо носителя короны. Самообман бывает чрезвычайно опасен. Но только сделав Кастилию вассалом халифата, она могла сохранить трон для своего сына, для Санчо. А неудачники и неудачницы, попавшие к маврам… В конце концов, смирение тоже добродетель, вот пусть этим они и утешаются.

Недовольство народа – это можно было пережить. Измену немалой части кастильского войска, что переметнулось к королю Наварры… тоже. Особенно учитывая, что халиф аль-Мансур вновь прислал немало своих воинов для поддержки важного для него сейчас вассала. Гораздо опаснее было то, что Онека, сестра Санчо и её, Авы, дочь, пользуясь суматохой, возникшей после смерти отца, улизнула в ту же самую Наварру. Под крыло Гарсии II Санчеса, короля Наваррского, где её приняли со всем почётом, уважением и явно строили далеко идущие планы.

Возвращаться обратно? О нет, Онека прямо и без каких-либо сомнений заявила, что скорее предпочтёт броситься к ногам пришельцев с севера с просьбой принять под своё покровительство, нежели вернётся в Бургос, к «любимым» матери и брату, которые уже сподобились обещать одну из дочерей/сестёр в качестве очередного украшения гарема аль-Мансура.

Действительно, такая договорённость была, и Ава Рибагорская с сыном намеревались её выполнить, несмотря на все… сложности, которые возникали. Уже многие кабальерос, не говоря про простых инфансонов, открыто плевались в сторону Бургоса и особенно графа Кастилии с его матерью, которые даже родной сестрой и дочерью готовы были торговать. Контраст с покойным Гарсией Фернандесом был разительным… да и король Наварры на этом фоне смотрелся гораздо более благородно. Да что там, даже Бермудо Леонский, на которого раньше кастильские кабальерос посматривали сверху вниз, стал казаться не таким уж плохим монархом в их понимании. Что ни говори, но он вёл войну с халифатом и войну относительно успешную, особенно с учётом заключенного союза с далёкой Русью. Тем более сейчас, когда эти союзники прислали не просто войско, а войско большое, сильное, привыкшее побеждать.

Привыкшее, да. И доказавшее это только что, с ходу, без сколь-либо значимой задержки растоптав вроде бы хорошо укреплённую Сальданию. А графа Гарсию Гомеса, убитого при попытке бежать из обречённой крепости, и после смерти не оставили в покое, сделав из его хладного трупа пугало для всех, кто даже подумает о возможности вступать в какие-либо переговоры с маврами.

Чучело – вот какая участь была уготована тому, кто стал вассалом халифа аль-Мансура. С трупа Гарсии Гомеса была снята кожа, обработана на скорую руку, набита так, как это делают с охотничьими трофеями. После этого получившееся… распяли на воротах Сальдании как напоминание. Более того, запретили снимать, выставив стражу. И про то, чтобы разослать весть о случившемся по всем ближним и не очень землям позаботились. Ободряя одних, ввергая в панику других… заставляя всерьёз задуматься третьих. Ведь если одного из «предателей» постигла такая судьба, то могут ли другие чувствовать себя в безопасности?

Ответ на этот вопрос был предельно прост. Не могут! Сама Ава Рибагорская словно бы ощутила лезвие хорошо заточенного охотничьего ножа, которым свежуют добычу. И ощущение это было из числа тех, которым место разве что в ночных кошмарах. Её же сын и вовсе не находил себе места, то пытаясь залить страх вином, то бросаясь к ней за советом. А что она могла сказать? Хотя нет, сказать как раз могла, но следовало хорошенько думать, прежде чем облекать мысли в слова. Положение их разом стало ещё более опасным, нежели было каких-то пару дней тому назад.

- Сын… перестань! – прикрикнула Ава на графа, который пусть и не метался взад-вперёд, но то пытался смять в руках кубок – к счастью, пустой - то пробовал на прочность висящую у него на шее золотую цепь. – Мы должны быть готовы к чему угодно, даже к самому худшему.

- Стать охотничьими трофеями этого варвара?! – передёрнуло Санчо, с трудом сдерживающегося, чтобы не сорваться на не подобающий положению крик. - Лучше уж бежать… Туда, где нас согласятся принять вместе с тем, что осталось в сокровищнице.

- Об этом я тоже думала. Там осталось достаточно. Вопрос лишь в том куда бежать, чтобы нас приняли как подобает а не для виду, чтобы потом выдать или отравить. Но я надеюсь, что до такого не дойдёт.

- Рибагорса?

Ава не то чтобы призадумалась, скорее заново вытащила из разума воспоминания, относящиеся к этому пути. Да, это была её родная земля, там, при всех сложностях, беглецов из Кастилии могли и принять, и укрыть сколь угодно долгое время. Родная кровь… Вместе с тем эту дорогу она хотела оставить напоследок, когда все иные закроются. Об этом и сообщила сыну:

- Только если не останется другого выхода. Графство Рибагорское не так сильно, чтобы действительно помочь нам. Не укрыть, а именно помочь. Ты ведь не хочешь окончательно потерять власть над Кастилией, сынок?

- Я не для того так долго шёл к этому, чтобы отдать так скоро и… так позорно.

- Тогда послушай свою мать, которая никогда не давала дурных советов, - уже привычным тоном, с добавлением естественного для неё нажима проговорила Ава. – У границ наших земель находятся верные нам люди, которые сразу же пришлют весть, как только заметят войско Леона и их северных союзников. Если такое случится – мы не уподобимся графу Сальдании, который решил отсидеться в крепости и проиграл всё, даже свою жизнь. Мы покинем Бургос сразу, взяв с собой золото и действительно верных нам воинов. И отправимся на юг… в халифат. Будем просить великого и могучего халифа аль-Мансура оказать нам помощь в войне не только с Леоном, но и с теми, кто доставил и ему множество печалей.

Вот тут Санчо Гарсия Лара искренне заинтересовался. Он и так оказался чересчур тесно связан с маврами, да и вообще немалую часть его войск, на которых он мог рассчитывать, составляли как раз присланные халифом отряды. Как предполагалось изначально – для присмотра и чтобы новый кастильский граф не попытался договориться с врагами халифа, особенно с Бермудо Леонским. Но теперь…

- А может нам не придётся бежать? Если халиф, поняв, наконец, всю опасность, грозящую его завоеваниям, успеет ударить по леонцам и другим. Или сначала соединится с нашими войсками. Мы же послали к нему людей, а в письмах… Там не простые слова, а и наши обещания, и объяснения, что может случиться, если падут Сальдания и Кастилия. Сальдания уже пала.

- Здесь от нас уже ничего не зависит, Санчо, - опечалилась Ава Рибагорская. – Новое письмо мы отправили почти сразу, как только весть о падении Сальдании донеслась до нас. Остаётся надеяться либо на разум халифа, либо на медлительность леонцев. И да поможет нам бог!

Говоря эти слова, Ава невесело улыбнулась. Сложно надеяться на бога тем, кто по существу предал его, будучи готов продать своих единоверцев правителю, враждебному не просто, но и по вере. Однако иного просто не оставалось… она считала именно так и даже не собиралась допускать мыслей, что можно было бы пойти иными дорогами.

А халиф Кордовы, на помощь которого она так рассчитывала… Аль-Мансур, за минувшие годы потерявший почти все свои корабли, получивший сожженные и ограбленные прибрежные поселения, не зря вёл войска на Леон. Понимал, что если не лишит северян их леонских союзников, то для подвластным ему земель наступят совсем чёрные дни. Впрочем, они уже почти наступили! Западное побережье халифата заметно обезлюдело, а пример взятого штурмом Лиссабона и ещё нескольких портов помельче напоминал, что противостоять росским кораблям, «украшенным» головами чудовищ, и на море невозможно, и на суше проблемно. Держать же действительно многочисленное войско в каждой крепости в дне пути от моря… Подобное было бы чересчур расточительно даже для обогатившегося при аль-Мансуре халифата.

И торговля… та, которая морская. Теперь она сосредоточилась исключительно внутри Медитерранского моря, ведь корабли, осмелившиеся, пройдя через пролив, направиться в Нормандию, Бретань, Англию или в иные земли имели очень большие шансы попасться бороздящим водную гладь тем самым кораблям-драккарам. А после такой встречи оставались лишь сами корабли и перевозимые ими товары, но никак не торговцы и не команды. Россы вырезали всех мавров без исключения, даже в плен никого не брали. Удар по торговле был для халифата весьма чувствителен. Это помимо иных, тоже чувствительных, убытков. Следовательно, у аль-Мансура просто не было иного выбора, кроме как ударом по Леону укрепить свою не так давно взятую власть. Точнее сказать, трон, на который он сел, приказав удавить юного халифа Хишама II из династии Омейадов и сев на его место, пользуясь поддержкой почти всех знатных родов.

Узурпация власти, смена династии… С одной стороны, основатель династии имеет большие преимущества, не будучи связан прежними союзами и обязательствами. С другой, он просто не имеет права допускать серьёзных ошибок и терпеть болезненных поражений. Ведь тогда может образоваться другой молодой хищник, которому придёт в голову мысль, что и он с таким же успехом может сесть на трон, ещё толком не успевший укрепиться под нынешним властелином.

Не-ет, нынешний халиф Кордовы непременно постарается всеми силами обрушиться на Леон. А «все силы» - это не только мавры, но и склонившиеся перед ним вассалы из числа христиан, среди которых сейчас наиболее значимым является граф Кастилии Санчо Гарсия Лара. А раз так, раз аль-Мансура можно было назвать кем угодно, но не неспособным смотерть в будущее, то… Он должен прийти им на помощь, ну или хотя бы не просто принять беглецов, а использовать их как важную фигуру в ведущейся игре.

Ава Рибагорская впервые за последнее время робко, но улыбалась. Ей казалось, что она нашла дорогу, ведущую к выходу из запутанного, полного опасностей лабиринта.