На гребне волны

Интерлюдия

Октябрь (листопад), 997 год. Византийская империя, Константинополь

Бывали места, где людям из киевской Тайной Стражи и жрицам Лады работалось хорошо, вольготно. Случались места более неприятные, но всё же приемлемые для выполнения поручений. Вместе с тем были и такие земли, в которых даже самые вроде бы простые действия приходилось совершать со столь значимым напряжением сил, что только помощью богов и справлялись порой. Константинополь, он же Царьград, и был из числа таковых.

Тут тем же жрицам Лады не получалось действовать в своей привычной манере, то есть ослепляя всех красотой, влюбляя, завораживая, тем самым получая верных и преданных кукол, способных многое отдать обожаемым своим женщинам. Они, конечно, могли попробовать, но тем самым привлекали к себе внимание тех, кто был знаком с подобными повадками. Тоже выходцев из Тайной Стражи, но бывших, сейчас ставших глазами, ушами, а ещё карающими руками византийской базилиссы Анны и её мужа. Владимира Тмутараканского. Предавшие своих богов, землю предков, все то, что делало их руссами, они ярились, словно свора бешеных и в то же время голодных псов, оказавшись вновь близ трона. Пусть и другого. И всеми силами показывали и доказывали, что лучше них никого и быть не может. Доказывали успешно, не зря же у восседающих на имперском троне супругов не осталось опасных врагов, да и не слишком опасных тоже. Убиты, ослеплены, оскоплены, высланы в самые отдалённые провинции. Ну и, само собой разумеется, предварительно обобраны, обглоданы если не до костей, то близко к этому.

Ядовитому ромейскому хитроумию были противопоставлены яростный натиск, ум же с хитростью, но более жёсткие. Готовность идти по телам открыто, а не таясь, она тоже сильно помогала. Всё же изнеженные жители Царьграда, попавшие под многовековое влияние восточных народов, перенявшие от них множество слабостей, и закалённые в боях бывшие варяги – совершенно разные люди. Стоило ли удивляться, кто именно взял верх в этом противостоянии?

Но опасны для людей русского конунга они были не этим. Владимир Тмутараканский, помня о том, что объявлен по всей Руси предателем земли и богов, желанной целью для любого, живущего по Русской Правде, ещё со времени своего прибытия в Тмутаракань начал крепить не только войско, но и собственную защиту от кинжала, стрелы, яда в кубке с вином. Хорошо крепил, тщательно. А уж оказавшись в Царьграде как супруг сперва наследницы, а потом и базилиссы, с новыми возможностями… Его защита стала действительно слабоприступной.

А потом случился Доброга. Тот самый, оказавшийся вовсе не верным слугой Владимира, но кем-то другим. Убийство Добрыни, неудачная попытка ускользнуть, мучительная казнь… И новый приступ страха, заключавшийся в очередном усилении и улучшении защиты себя и жёнушки – она была ни разу не любимой, но важной – от покушений. В таких условиях проводникам воли конунга стало совсем плохо, да и несколько попавшихся братьев и сестёр окончили свою жизнь быстро и печально. Хорошо ещё, что успели отравиться, а не мучились в пыточных, ведь ромеи знали толк в мучениях.

Однако любые сложности преодолимы. В том числе и те, которые упорно создавал Владимир Тмутараканский. Вот и собравшиеся в небольшой вилле в окрестностях Царьграда были из числа тех, кто научился эти самые препятствия обходить. Хорошо обходить, пусть и применяя новые ухватки, доселе не используемые либо используемые слабо.

Жрица Лады Любомира. Красивая, статная женщина, приближающаяся к концу четвёртого десятка лет, но сохраняющая красоту молодости… в своем естественном состоянии, а не в той личине, которую уже более трёх лет носила. Что это была за личина? Весьма омерзительная для неё, с трудом удерживаемая, но оказавшаяся чрезвычайно действенной. Встретив её на улицах Царьграда, никто бы не узнал в лицо, даже не заподозрил бы в принадлежности к росскому роду-племени и тем более к жрицам богини любви, красоты и кое-чего ещё. Смердящее рубище, грязные космы, шаркающая походка и постоянные исступлённые крики, что проклинали как грешников, так и просто всех тех женщин, что осмеливались выглядеть красиво и показывать эту самую красоту хоть в ничтожной мере. Блаженная Епифания, вот как её называли среди ромеев. Личина, ставшая очень даже известной среди их церковников. Очень подходящая, поскольку такими вот орудиями пользовались жрецы распятого бога что в Риме, что в Царьграде., держа в ежовых рукавицах многочисленную паству и даже привлекая новую… кого подобное притягивало и умиляло.

Сейчас она, пользуясь краткой передышкой и возможностью смыть с себя всю грязь и мерзость, облачиться в нормальную, чистую одежду, сидела в кресле, прикрыв глаза и с улыбкой на уставшем, почти что измождённом лице. Для собравшихся не являлось тайной, что «блаженная Епифания» скоро исчезнет, прекратит своё существования, устроив самосожжение «во славу Господа Иисуса Христа», но не на виду, а лишь в присутствии своих верных учениц, которые, что и естественно, продолжат благочестивый и безгрешный поход наставницы против мирской гордыни, женского самолюбования и греха похоти. Она устала, ей требовался не отдых даже, а длительный покой. Тот самый, что как можно дальше от гнездилища ромеев с их безумной верой, замешанной на кровавых, мучительных, бесконечных и бессмысленных страданиях.

Мал Святославович, тут отзывающийся на имя Геннадий, создал себе личину иного вида. Очень полезную и также позволяющую добиться определённого влияния в Царьграде. Геннадий был одним из наиболее известных… нищих. То есть сам то он уже давно не стоял с протянутой рукой близ паперти одного из многочисленных храмов, хотя сперва пришлось показать себя и там. А вот, пользуясь совершенно иными знаниями и умениями, сколотить из немалой части городских нищих крепкую шайку – это совсем другое дело. Не слишком большая, не претендующая на совсем уж широкое распространение, она была достаточно влиятельной в мире царьградских разбойников. Возможность получения знаний о той, изнаночной стороне жизни ромейской столицы она многого стоила. Да и сами нищие, покорные воле Мала, порой пробирались в такие места, что аж сердце замирало от предвкушения раскрытия важных тайн и получения ценного знания. Конечно, требовалось из множества осколков собирать мало-мальски цельную картину. Но оно того стоило… Иногда так уж точно.

Мал, он же Генналий из Киликии, даже не скрывался, ведя жизнь довольно открытую. Просто, как и ему подобные, щедро платил ромейским стражникам, которые, получая свою долю звонких монет, исправно закрывали глаза на очень многое. Главное, чтоб это самое «многое» на выходило за очерченные рамки, только и всего. Вот и был человек из киевской Тайной Стражи доволен собственными успехами. Потому и сидел, попивая разбавленное водой вино, болтая с третьим из присутствующих, мрачным и озлобленным на всех ромеев вместе взятых человеком очень особенной внешности. Тем, о принадлежности коего к деятельности людей русского конунга и вовсе нельзя было подумать.

Евнух. Типичный такой, ни с кем иным не спутать. И облик не росский, за ромея можно было легко принять. Хотя на самом деле Пётр был урождённым болгарином, чья жизнь с самого детства сложилась слишком уж печальным образом. Болгаро-византийская война, она, как и большинство войн, протекала не просто с большими потерями обеих сторон, но и со всей прилагающейся жестокостью и грабежами. Вот во время одного из таких семья Петра была перебита, а сам он попал в плен как живая добыча. Ромеи знали толк в том, как и кого брать в плен, чтобы получить с этого немалую выгоду. Те, за кого можно было получить выкуп – это само собой. А ещё красивые девушки, порой совсем-совсем юные, и… мальчики. Омерзительные и искажённые пристрастия некоторой части ромеев к мужеложеству были известны далеко за пределами их империи. Вот и Петра прихватили в числе прочих пленников именно с этой целью.

Дальше – совсем плохо. Продажа паренька богатому выродку, который обожал молоденьких мальчиков, причём особую слабость питал к тем, кто был непокорным. Обожал ломать их, превращая в выгоревшие изнутри покорные оболочки, калеча души, а порой и тела. И более года мучений, поскольку ломаться он и не собирался, из-за чего постоянно пребывал в подвале, прикованный цепями и живущий впроголодь. Затем… этот самый ромей счёл, что оскопление сделает его игрушку боле податливой и смирной. Подумал и ошибся, причём со смертельным для себя исходом. Поняв, что дальше будет совсем жуть жуткая, Пётр притворился… чтобы потом, через месяц, зубами перервать глотку «хозяину», прирезать жену и двух сыновей-подростков, знавших о том, что творит их выродок-папаша и не видящих в том ничего гадкого. Потом же, прихватив немного золота и серебра, ему удалось не просто бежать с виллы, где его держали. Но и затеряться.

Возвращение в Болгарию, осознание ненужности, невозможности найти себя по причине искалеченности. Жалости он не хотел и не принимал. Вдобавок же раз и навсегда преисполнился отвращения ко всему, что было связано с той религией, что допускала как создание скопцов, так и просто позволяла существовать нелюдям наподобие бывшего «хозяина», Луки Трибоника, из знатного и богатого семейства. Неудивительно, что такого как он вскоре нашли. Не свои болгары, а русичи, чьи не только торговцы, но и иные посланцы последнее время зачастили в Болгарское царство. Подобрали, стали обучать, поскольку в ненависти к ромеям и разочарованности полнейшей в христианской вере даже не сомневались. Увечье, опять же, оказалось в их глазах немаловажным преимуществом.

Изменилось в бывшем болгарине многое, начиная с самого простого, имени. Был Петр, а стал Вадим. Вера опять же поменялась, благо от старой он уже отказался, а в таком случае принятие новой, причём вполне осознанное, было естественным поступком. Потом же, должным образом подготовленного, его и отправили в Византию, из которой он ранее бежал и не мыслил, что придётся когда-нибудь возвратиться. Да ещё столь необычным образом.

Евнухам у ромеев, как ни странно, были открыты многие дороги из числа тех, по коим нормальному, не калеченному человеку пройти невозможно. Да и одному калеке с другими такими же сходиться гораздо легче. Особая, замкнутая общность, других не то что резко отторгающая, но мягко так выдавливающая вовне. Зато особый источник сведений, за которые частенько даже платить не приходилось, потому как из обычных разговоров и сплетен уже-не-мужчин получалось узнать то, что и Любомира с Малом из-под своих личин блаженной и побирушки вызнать оказались не способны.

Ну и последний, Индульф Скользкий, тут ставший Рустамом Ильнуровым, торговцем из Булгарии. Правоверным магометанином, доказывающим сие всем своим поведением. Намазы должное число раз в день, одеяния, несколько жён с наложницами и даже мужское своё хозяйство приведший в полагающееся правоверному состояние, чтоб точно никто ничего не заподозрил. Почему именно Булгария? Внешность! Булгары тип лица имели совершенно не восточный, потому ими прикидываться было легко и просто. А заодно общаться в торговой среде, причём такой, в которой старались с торговцами русскими дела иметь очень ограниченно. А уж в Царьграде торговцев с Руси было совсем мало по понятным причинам. Опасно тут было для них, очень опасно. Вражда не простая, а чуть ли не абсолютная с мгновения, как Владимир умостил своё седалище на византийский престол.

Вот эти четверо и являлись самыми, пожалуй, важными и ценными прознатчиками Руси в византийской столице. Не похожие на тех, которые были раньше. Потому и остающиеся живыми и на воле, а ещё доставляющие новые и новые сведения, отправляемые в родные края по тайным путям, зачастую даже с людьми, которые о том не подозревали. Совсем недавно отправили и то, что удивило даже их, казалось бы, ко многому привычных. Вокруг этого сейчас разговор и крутился.

- Многое делать доводилось, но выводить из Византии разложившиеся трупы, перед тем очистив от гнилой плоти и разобрав по косточкам… Такое я не скоро забуду, - усмехался Мал, покачивая кубок и смотря за тем, как вино колышется, наводя на какие-то непонятные мысли.

- Ты забудешь не скоро, а я и вовсе никогда, - поморщилась так и не открывшая глаз Любомира. – Эта гниль у моих девочек хранилась. Бедные! И так вынуждены притворяться убогими слугами распятого, про чистую одежду и мытьё надолго забывая. А тут и это…

- Вонь. Только там она и могла остаться незамеченной.

Индульф, как и почти всегда, был несколько грубоват, называя вещи не просто своими именами, но и довольно жёстко, забывая о желательности смягчения образов. Только от правды не отмахнуться. Лист лучше прятать в лесу, а гниющие куски трупа, похищенные из склепа, выстроенного Владимиром любимому дядюшке, в месте, где обитали как бы «ревностные христиане и чуть ли не святые». Ну а дальше… Кости помещали в два десятка рак – медных, дабы не привлекли к себе внимания желающих поживиться - и в таком виде, по отдельности вывозили с доверенными людьми через Болгарию. Болгарское царство, так и остающееся, несмотря на все войны, крепко связанным с Византией общей культурой, тоже потребляло мощи святых и разных праведников. В очень больших количествах, надо заметить! Именно поэтому никого не удивлял подобного вида товар. Похищать его точно не стали бы! Медь не была великой ценностью, а кости… их можно и на месте найти, не возя издалека. Уж торговцам реликвиями, на девять десятых поддельными, это лучше прочих было известно.

- Едет теперь Добрыня обратно на Русь. По кусочкам, а всё равно едет, - хмыкнул Мал. – Думаю, нам только предстоит узнать, чем он после смерти так важен оказался, что конунг даже гнилыми костями не побрезговал.

- Мысли есть, но пока помолчу, - невесело так усмехнулась Любомира. На пару мгновений приоткрывшая глаза. – И если я права, то мы великое дело содеяли, други. И новые совершим. Выполнено одно поручение, но теперь и новые поступили. Все мы про то ведаем, все раздумываем, как лучше их воплотить, чтоб и дело сделать и самим не попасться.

- Евнухи при дворе базилиссы жадны, но осторожны, - мягким и довольно тонким по понятной причине голосом вымолвил Вадим. – Подменить терновый венец и бич на подобия будет очень сложно. Они охраняются истово верующими жрецами. А вот как следует запечатлеть их, дабы создать подобия для последующей подмены – мне уже удалось договориться. И не последним доводом послужила твоя известность, Любомира. Это многое даёт, многим помогает.

- Мои девочки и запомнят и проверят, не подделка ли. Но не похоже. Жадность… она полезна. Но жреческая верность распятому богу – это плохо. Нужно искать тех, кто верит лишь во власть и золото. И постараться, чтобы возникло время, когда там будут нужные нам люди, готовые помочь для достижения собственных целей.

- Я понял.

Болгарин склонил голову, признавая опыт старшей и более опытной. И собирался в скором времени начать проверять и вот эти пути, очень обещающие. Особенно если не скупиться на золото, покупая на него ещё и время. Золота, к счастью, хватало.

- Буколеон. Плащаница, - вновь напомнила о необходимом Любомира. Тут мы должны порадовать конунга.

- И порадуем, - радостно отозвался Мал. – Этот дворец не просто богат и не так часто посещаем, но ещё и не слишком хорошо охраняется. В сравнении с остальными. В Царьграде много тех, кто умеет владеть мечом, но не хочет часто и долго подвергать жизнь опасности. Разбойничьи шайки тоже хотят богатой добычи. И ещё свалить грядущее на… Варду Фоку и его людей. Они к этому непричастны, но так удобно обвинить тех, кто точно не сможет оправдаться, кому всё равно не поверят.

- Неудачное покушение на базилиссу и её мужа. И неважно, что их в то время там и быть не должно. Не поверят, но станут кричать, что так и было. А след уйдёт через продажу того, что напавшим удастся вынести. И часть продать… Тем, кого я подскажу. Халифаты, Каирский и Багдадский, покупают любые настоящие ценности. Купцы оттуда вольготно чувствуют себя в Царьграде. И достаточно им только шепнуть, как они сами сделают остальное. И люди Владимира с Анной будут считать, что след ведёт туда. К тем, кто пожелал получить много золота и каменьев. А вот для чего… пусть гадают.

- Не заиграйся, Индульф! – повысив голос, предостерегла жрица. – Если узнают о тебе, то…

- Я всегда осторожен. Или скользок, это кто так говорить любит. Узнают о других, глупых и жадных. С того и нам польза будет. Со всего, я это умею.

- Дай то боги! Мал…

Один из «повелителей побирущек» Царьграда с искренним интересом посмотрел в сторону жрицы, которая, что ни говори, являлась самой главной среди присутствующих. Не просто так, а ожидая её дальнейших слов. И дождался.

- Нужно, чтобы никто из наймитов и просто желающих пограбить разбойников не понял насчёт истинной цели нападения.

- Они не поймут. Любомира. В конце и вовсе огонь скроет все следы. Мы успели познать его настоящую силу. Не зря же на знамени конунга Ермунганд и языки пламени.

- Не зря… Когда?

- Семь, может десять дней. Спешка тут вредна.

- Хорошо, Мал. Пусть будет так. Теперь же… Час-другой у нас ещё есть. Давайте же просто отдохнём, прежде чем разойтись и вновь надеть на себя личины, которые для кого просто неприятны, а для кого в край омерзительны.

Все понимали чувства, коими был переполнен голос женщины. Даже положение командующего шайками побирушек было не столь ужасно, как то, кем была вынуждена прикидываться Любомира. Её поддерживало разве что осознание, что скоро это закончится. Совсем скоро. А получение хотя бы одного из Орудий Страстей должно было стать удачной возможностью попросить ещё сильнее приблизить срок её возвращения к нормальной жизни. И ради этого жрица Лады готова была прыгнуть выше головы.