ЛИАМ
День четвертый
Лиам выглянул из окна в кромешную тьму, держа наготове «Глок». Он ничего не видел, даже если было на что смотреть.
Ночь стояла темная и зловещая.
Холод проник под дверь и протиснулся сквозь тонкие оконные стекла. Снегопад был таким сильным, что казалось шел сплошной стеной. Хижина скрипела под завывающим натиском ветра.
Призрак несколько раз предупреждающе залаял — глубоким рокотом, от которого у Лиама заболели уши. Шерсть на загривке встала дыбом.
Лиам снова посмотрел в окно. Оценка угрозы укоренилась в каждой клеточке его существа.
— Там может быть животное, — произнес он. — Например, лиса или койот.
— Может быть, — сказала Ханна тихим, дрожащим голосом.
Лиам отвернулся от окна и снова на нее посмотрел.
Ханна сидела, сгорбившись, на койке и подтянув ноги к груди, насколько позволял ее большой живот, с огромными глазами на бледном, осунувшемся лице. Все ее тело дрожало. Она выглядела испуганной.
— Что ты учуял? — спросил Лиам пса.
Призрак бросил на него полный отвращения взгляд, как будто это очевидно. Пес перестал лаять, но издал низкое угрожающее рычание.
Лиаму стало не по себе. Хотел бы он иметь зрение получше. Жаль, что нет возможности выйти и проверить.
На улице по меньшей мере минус двадцать пять, не считая жутких порывов ветра. Даже животные постарались бы найти себе убежище в такую погоду.
Через несколько минут Призрак перестал рычать и отступил к теплому очагу рядом с Ханной. Он плюхнулся на живот с удрученным фырканьем.
Лиам еще минут двадцать кружил по комнате, проверяя окна и прислушиваясь к любому шуму или движению.
Снаружи не виднелось ничего, кроме ветра, снега и темноты.
Наконец он убрал «Глок» в кобуру, вернулся к камину и принялся рыться в ящике с дровами, пока не нашел подходящий брусок. Лиам стесал его ножом с одного конца, затем вставил как прокладку в щель между окном, чтобы его нельзя было открыть снаружи. На всякий случай.
Ханна смотрела на Лиама широко раскрытыми глазами, продолжая с подозрением следить за каждым его движением.
Он поводил кочергой в камине, перелил воду из растаявшего снега в бутылку и сделал большой глоток.
Затем взглянул на Ханну.
— Хочешь немного?
Она кивнула, достала из рюкзака фляжку и протянула ему правой рукой, а левую прижала к животу.
Что с ней случилось? Почему она здесь?
Лиам не стал спрашивать. Это не его дело.
Он совершил добрый поступок. Спас Ханне жизнь и привел в убежище. Вот и все, чего от него можно было ожидать. Больше Лиам ничего не мог сделать.
Они расстанутся на рассвете, или сразу же, как стихнет буря.
Лиам вернулся к койке, открыл рюкзак и достал большую часть припасов. Он разложил их на постели, чтобы рассортировать и перепроверить то, что у него имелось.
Лиаму нравилось, когда все лежало на своих местах.
Он оставил пачку из пятисот долларов в купюрах по двадцать и пятьдесят на дне рюкзака. Лиам еще не успел потратить свои деньги, слишком опасаясь общения с людьми, чтобы решиться подойти к магазину или бензоколонке.
Его тактический нож и «Глок» надежно крепились к поясу. А повседневный набор все еще лежал в кармане парки. Там находились перочинный ножик, тактическая ручка со стеклобоем, светодиодный фонарик, две зажигалки и носовой платок с паракордом.
Ханна посмотрела на койку.
— У тебя много чего есть.
— Мне нравится быть подготовленным.
У Лиама было, мягко говоря, сумбурное детство.
Отец оказался больше заинтересован в своих кулаках, чем в любви к сыновьям. Лиам всегда ненавидел чувствовать себя во власти других, быть обязанным взрослым, которым стоило бы принимать интересы мальчика, но которые этого не делали.
Лиам верил, что должен быть готов ко всему. Ничто не могло застать его врасплох. Ничто больше не заставит его чувствовать себя беспомощным или беззащитным.
— Я тоже, — сказала Ханна так тихо, что Лиам едва ее расслышал.
Он тщательно упаковал свой рюкзак — так, чтобы быстро достать то, что нужно. Лиаму стоило как можно скорее найти недостающие медикаменты. И еще ружье.
— Ты военный? — Ханна наблюдала за ним, нервно покусывая нижнюю губу. — Выглядишь так, словно служил в армии.
Она права, но Лиам не любил об этом говорить.
Армия стала его спасением. Способом сбежать от унылой домашней жизни. Он поступил на службу в тот же день, когда ему исполнилось восемнадцать, и, в конце концов, заслужил звание оперативника элитного подразделения Дельта.
После восьми лет службы, Лиам ушел из-за проблем со спиной.
Он регулярно тренировался, чтобы оставаться в форме, но не мог бегать и прыгать, как раньше. Лиам ненавидел этот факт, но научился с ним жить. Как и с плохими воспоминаниями — боев, страха, боли и смерти.
Лиам научился жить со многим.
— Что-то вроде этого, — пробормотал он, глядя на свои руки.
Последовало неловкое молчание.
— А чем занимаешься ты? — спросил Лиам, потому что ему показалось невежливым не ответить на ее шквал вопросов.
— Я… — Ханна колебалась. — Раньше я пела. Получила музыкальное образование. Но теперь… Больше не пою.
Лиам ничего не ответил.
Снаружи застонал ветер. Крошечные кусочки льда бились об оконные стекла.
— Ты сказал, что у тебя нет семьи. Совсем? Даже родителей? Ни братьев, ни сестер?
В груди Лиама непроизвольно поднялись эмоции — раскаяние, вина, ощущение потери.
Его отец был пьяницей, который едва держал еду на столе, зато часто использовал кулаки на их матери — депрессивной женщине, которая и сама оказалась никудышным родителем.
Теперь они оба мертвы. Уже как много лет.
Единственным друзьями Лиама стали брат-близнец, Линкольн, и невестка, Джесса.
Общительный Линкольн с своим заразительным смехом, неугасаемым оптимизмом и своеобразной любовью к жизни. Полная противоположность Лиаму, который был застенчивым, замкнутым и одиноким даже в детстве.
Смерть близнеца оставила пустоту в его груди — там, где должно находиться сердце.
А еще Джесса. Сострадательная, спокойная и уравновешенная. Ее длинные темные косы обрамляли царственное лицо с теплой улыбкой и сияющей светло-коричневой кожей. Джесса была самой красивой женщиной на свете. Была.
У Лиама остался еще один живой член семьи. Но он не мог о нем думать. Эти мысли убивали. Лиама захлестнуло горе. Сожаление жгло горло, словно кислота.
Он моргнул. Затем вытеснил ужасные воспоминания — аромат жасминовых духов, крики, кровь и вонь горящего реактивного топлива.
— Тебе нужно отдохнуть, — произнес Лиам резче, чем намеревался. Ханна вздрогнула. Его пронзило чувство вины. Он не хотел ее напугать. — И что-нибудь съесть, — добавил Лиам чуть мягче.
— У меня кончилось все, кроме арахисового масла, — Ханна произнесла эти слова осторожно, как будто если бы сказала что-то не то, Лиам снова набросился бы на нее. Или того хуже.
Чувство вины окрепло еще больше.
Лиам отвел взгляд.
— У меня есть немного тушеного чили. Я разогрею его для нас обоих.
Все, что угодно, лишь бы отвлечься от собственного позора. От воспоминаний, которые преследовали Лиама на каждом шагу, вторгались в его сны.
После того, как он подогрел чили на огне, они сели есть в напряженном молчании.
Пламя взревело и затрещало, когда загорелось еще одно полено.
Лиаму не хотелось разговаривать, и Ханне, похоже, тоже.
Она сидела, съежившись в своем углу, и больше не задавала вопросов.
Ханна вылила половину чили в свою походную кастрюлю и поставила ту на пол для Призрака, который проглотил угощение в два счета и вылизал посуду дочиста. А когда закончил, то уткнулся носом в дверь, желая облегчиться.
Она дернула дверную ручку, выпустила пса и захлопнула дверь после того, как в хижину ворвался порыв ветра. Комнату снова окутал холод.
Кроны деревьев стонали от ветра. Ветви скрипели и царапали крышу.
Через минуту вернулся Призрак, предупредив о приходе своим глубоким раскатистым лаем. Он встряхнулся, разбрызгивая повсюду снег, а затем свернулся перед огнем с самодовольным выражением на морде.
Ханна настороженно взглянула на Лиама, сжав губы в тонкую линию.
— В чем дело?
— Что будем делать? — она смущенно махнула рукой. — Ну, когда нам нужно будет…
— Уборная находится в десяти ярдах позади хижины.
Ханна побледнела.
— Или так, или поставим тут посуду.
Ханна посмотрела на дверь, потом на Лиама, и снова на дверь. А затем сморщила нос.
— Тогда уж лучше снаружи.
— Может, все же не стоит ходить до уборную, — сказал Лиам, передумав. Ханна, скорее всего, потеряется в этой метели, и тогда ему придется идти ее искать. — Просто выйдем из хижины, сделаем свои дела и вернемся.
Они оделись и по очереди сходили по нужде. Лиам никогда так не скучал по туалету в теплом помещении, как в это мгновение.
После того, как оба вернулись в домик, Лиам поставил дверной упор на место и подбросил еще поленьев в огонь.
— Как только буря прекратится, я уйду. А ты можешь оставаться здесь столько, сколько захочешь.
Ханна выглядела немного озадаченной. Она прикусила потрескавшуюся нижнюю губу и кивнула.
Лиам прочистил горло.
— Желаю тебе удачи в твоем путешествии.
— Спасибо.
Ханна посмотрела на него своими большими печальными зелеными глазами, прежде чем опустить взгляд на свои сцепленные руки. Эти глаза приводили в замешательство. Зеленые, как мох, или самая глубокая лесная чаща.
— Поспи немного, — резко произнес Лиам.
Ханна легла на койку, продолжая настороженно за ним следить. Он видел, как она достала кухонный нож с каминной полки, но сделал вид, что не заметил этого.
Ханна боялась его.
И Лиам злился. Не на нее, а на того, кто мог с ней такое сотворить. Он старался не думать о беременной спутнице, которая завтра останется одна. Такая крошечная, бледная и пугливая. Но Лиам за нее не отвечал. Это не его проблема, повторял он себе снова и снова.
В ту ночь он спал беспокойно. Не от страха, а от чего-то другого. Какой-то печали. «Что, если» и «должен» неумолимо кружились в его голове. Сожаление и отвращение к себе тяжело осели внутри, словно огромная глыба льда.
Метель бушевала всю ночь и весь следующий день.
Большую часть четвертого дня Лиам с Ханной провели за едой, подогревая растопленный снег, чтобы умыться, и лежа на своих кроватях, погружаясь в сон и просыпаясь под звуки потрескивания и шипения огня, скрипа и оседания хижины, снега, забивающего окна, и стонов ветра.
И Лиам и Ханна были истощены морально и физически. Их тела жаждали отдыха. В конце концов, они оба ему поддались.
Где-то в середине второй ночи завывание ветра стихло.
Лиам поднял руку и посмотрел на часы. Только 3:23 утра.
Он откинулся на койку, поправил рюкзак под головой и закрыл глаза. Стоило бы поспать подольше.
Потому что его путешествие еще не закончилось.