Моя по праву зверя (СИ)

Глава 31

Она лежит в моей постели. На шее — моя метка. На коже — мой запах.

Мой волк впервые за долгое время тих. Он насытился, успокоился, потому что взял то, к чему рвался с первой секунды, как только уловил её аромат.

Я два дня держался в стороне — не потому что не хотел быть рядом, а потому что впервые не знал, какие слова скажут больше: мои чувства или моя растерянность.

«Ты меня любишь?» — спросила она тогда.

А я смотрел молча. Потому что не знал, что это значит. Любовь.

Мама умерла, когда мне было десять, и дом сразу опустел. Отец не оставил места для слабости: он учил меня выживать, держать удар и никогда не показывать, что больно.

Для меня всё сводилось к примитивному — снял напряжение, закрыл ночь, отпустил омегу за дверь. Стая, закон, ответственность — вот что держало меня на плаву, а не тепло чьих-то рук.

Они сами тянулись ко мне, жаждали метки, места подле альфы, и я привык считать это естественным порядком вещей — пока не понял, что мир может быть другим.

Пока не появилась она — городская, дерзкая, слишком смелая, чтобы склонить голову, и слишком живая, чтобы молчать.

Она чужая для стаи — не лесная, правил наших не знает, защиты не просит, приказов не ждёт; просто вошла в мою жизнь и, глядя прямо, выплюнула в лицо: «Ты мне не указ».

Я впервые столкнулся с омегой, которая смотрела прямо в глаза — без страха, без привычной игры на выживание.

Она говорила честно, дерзко, не пытаясь понравиться или заслужить место рядом, и для меня это было новым, непривычным ударом.

А я? Я — альфа, глава стаи.

Привык, что стоит сделать шаг — и дорога свободна. Взгляд вниз, согласие до слов, покорность до приказа. Но она не опустила глаза. Она словно вцепилась в невидимые границы, которые я не успел даже обозначить.

Мой волк взвыл, будто узнал сразу всё — добычу, пару, смысл. А я растерялся. Не знал, как её удержать. Зверь рвался наружу, звал, готов был разорвать меня изнутри, лишь бы я пошёл за ней.

И в тот миг стало ясно: плевать, откуда она. Не лес и не город решают. Решает только то, что она — моя истинная. И зверь понял это раньше меня.

Она — моя полярность и мой хаос, в котором я готов жить до конца. Когда я поставил метку, она не дрогнула — доверилась, выбрала сама, и потому я никогда не отпущу.

Я не идеален и не мастер красивых речей, но знаю одно: она моя. Не по положению или запаху, а по сути и сердцу.

Завтра я выйду к стае и назову её своей истинной, будущей Луной. И если кто-то осмелится проявить недовольство — мне всё равно, я не обязан никому давать пояснения.

Почему выбрал её — городскую, дерзкую, ту, что не опустила голову перед альфой? Она вошла в мою жизнь и изменила всё. Она не знала правил и не хотела их знать, но сама стала правилом.

Волк внутри меня бушевал, проявляя агрессию и забирая всё на своём пути. Но теперь он успокоился. Потому что рядом не просто кукла или покорная омега — рядом она. Она смотрит прямо, не боится силы и умеет её контролировать.

Я сжал её сильнее, чем позволял разум. Вдохнул тёплый, живой запах её кожи и впитал его. Теперь это часть меня — метка, связь, закон.

Завтра стая узнает, чья она, а сегодня знаю только я — и этого достаточно. Она спит рядом, ровно дышит, её тепло ложится в ладонь так естественно, словно всегда принадлежало мне.

Утро окутывало тишиной. Белла спала, закутавшись в одеяло так, будто ночь не тронула её вовсе. Но я помнил каждую секунду.

Не стал будить. Натянул джинсы, вытащил кофту с кресла — ткань всё ещё хранила её запах. На пороге задержался, взглядом скользнул по её лицу. Потом закрыл дверь.

Алекс не любил пустой болтовни. Звонил только по делу. Если он сам набрал, значит, дело серьёзное.

Я вошёл без стука. В кабинете пахло горьким кофе и перегретым воздухом. На столе лежала карта южной границы, рядом — ноутбук, планшет и скомканные записи.

Алекс сидел, ссутулившись, пальцы отбивали короткий ритм по закрытой крышке ноутбука. Услышав мои шаги, он не поднял голову сразу — только после паузы, как будто собирался с мыслями. Взгляд — напряжённый, без привычной иронии. Значит, разговор серьёзный.

— Что есть? — голос у меня выходит коротким, без интонаций.

Он не отвечает словами. Отодвигает ноутбук и протягивает планшет. На экране — записи камер с южной границы. Последние трое суток.

Первое видео: женская фигура. Шаги быстрые, но не суетливые, будто всё заранее рассчитано. Слишком узнаваемая походка. Не Селена. Рейчел.

— Она была там, — тихо говорит Алекс. — И не раз. Без сопровождения, без оглядки. Это ненормально.

Я молчу. Для главы Совета выйти к границе без охраны — значит быть уверенной в том, что опасности нет. А уверенность такого уровня не берётся из воздуха.

Второе видео. Мужская тень. Нечёткая картинка, но хватило одной линии профиля. Я узнал сразу. Дрейк.

Алекс смотрит прямо, не торопится с выводами.

— Они встречались.

Его аргументы звучат спокойно, но от этого только весомее. Если Рейчел пошла на контакт — значит, у неё есть цель. И эта цель вряд ли в пользу стаи.

— Три встречи. По полторы–две минуты. Без звука. Но маршрут после — всегда один, — Алекс выдвигает планшет, потом карту. Красные отметки, даты, стрелки. — Почти каждый раз она выходит туда, где нашли мальчишку. Слишком точно, чтобы быть случайностью.

Я смотрю. Не как на картинку — как на отчёт об операции. Чётко. Холодно.

— Селена?

— Ни разу рядом. — Алекс качает головой. — Возможно, не знала. А может, знала — но не участвовала.

И всё складывается. Не девочка — мать. Не соблазн — расчёт.

Рейчел всегда играла в долгую. Сначала мягко: предложения, осторожные разговоры в Совете. Потом — Селена в моей постели. Красивое тело, запах мёда и мха. Омега, созданная, чтобы соблазнять. Но в глазах — тень. Там всегда было больше. Не страсть. Стратегия.

Тогда я не придал значения. Селена не Белла. И никогда ей не станет. Но теперь ясно: это не её игра. Это ставка матери.

Рейчел не мечтала просто выдать дочь за альфу. Она хотела большего — контроля над стаей. Через меня. Через пару. Через постель.

— У неё есть мотив, — произношу тихо. Слова падают тяжело, без спешки. — Белла рушит её схему. С ней нет рычагов.

Алекс кивает.

— Считаешь, сливала Дрейку?

— Да. — не отвожу взгляда от экрана. — Она дала ему путь. Дала время. Не напрямую — но если он знал, где искать щенков, значит, кто-то провёл. И это была она.

На стоп-кадре — Рейчел. Профиль ровный, осанка прямая, шаль на плечах. С виду — деловая, спокойная.

— Она в лоб не пойдёт, — говорю коротко, сжатым тоном. — Но заведёт так, чтобы чужие сделали её грязную работу.

Алекс молчит, смотрит на экран, ждёт. Я уже решил — это не обсуждение, это приказ.

— Следи за ней, — бросаю. — Никаких обвинений. Никакой огласки. Пусть думает, что всё идёт по её плану.

Он кивает, медленно, понимая вес слов. В его глазах читается согласие и готовность исполнить — А Селена? — спрашивает, и голос звучит ровно, но с ноткой тревоги.

— Если вмешается — это будет её выбор, — отвечаю прямо. — Но Белла — моя. Свою территорию я защищаю сам.

Встаю и выхожу. Дверь за мной захлопывается, и в груди остаётся лед — не гнев, не ярость, а чистая решимость. Холод, который режет яснее любого крика.

Прохожу коридором, и мысль одна: стая под контролем, предатели — под наблюдением. Я даю команду тихо, без громких жестов: больше камер, смещаем маршруты патрулей, тени вокруг Совета — под мониторинг.

Рейчел? Она не первая, кто мечтает о короне. Но я не тот альфа, которого можно водить на поводке: если кто-то попытается рулить моей стаей через интриги или через чужие руки — я сниму эту голову сам.