— Так, — хмуро сказал я и притормозил.
Пассат замедлился, и я свел его на обочину. Почувствовал, как под колесами захрустел гравий. Не глуша двигателя, я обернулся к Жене.
— Чего ты? Что случилось?
— Не выгорит это, Витя. Больно рискованно все, — покачал головой Корзун. — Ты ж знаешь, мне Ванька как брат младший. Да, пусть глупый еще, с пулей в голове. Но ты ж понимаешь, что я за него горой. Когда отчим его буянил, я ж ходил дядьку Генку усмирять, чтоб тот пацана не кошмарил.
Фима тоже обернулся, непонимающе посмотрел то на меня, то на Женю.
— Чего ты, Жень? Мы ж с тобой все обсудили. Ты был согласен, — проговорил я.
— А сейчас передумал. Слишком это все сложно. Вдруг что-то не получится? Шнепперсона надо будет защитить, разогнать пацанов. А что, если эти утырки за неудачу Ваню станут избивать? Или чего еще похуже?
— Боишься? — Спросил я, заглянув Жене в глаза.
Женя замолчал. Бледнокожее лицо его почти незаметно побелело. Внешне он казался совершенно спокойным. Только едва слышимо подрагивающий голос, да кожа на щеках, ставшая болезненно светлой, выдавали какие-то Женины эмоции. Но я знал своего друга. Понимал, какая буря сейчас бушует у него в душе.
— Я воевал, — сказал он дрожащим голосом. — Вот там страшно было. А тут я не боюсь. Просто…
— Боишься, — я вздохнул. — Боишься за Ваню. Это нормально, Женя. Боишься, потому что хочешь уберечь.
— Нет, не боюсь, — покачал он головой. — Давай мы уж тут как-то попроще. Давай подкараулим, да просто похитим пацана. И все тут. Пусть у меня поживет. Я его за замок посажу, хер он из квартиры выйдет. А как одумается, так отправлю к сестре.
— Женя, — я вздохнул. — Он так просто не одумается. Те бритоголовые для него щас родней мамки, да и тебя вместе с ней. Момент упущен. Нужно следовать плану. Тогда все получится. Ваня сам поймет, что для Серпа он просто расходный материал, как патрон в магазине. Больше ты тут ничего не сделаешь.
— Сука, мля! — Взорвался вдруг спокойный до того Женя, сильно ударил в обивку крыши кулаком, — я, что ли виноват, что пацан в собственном соку варился⁈ Я виноват, что он сидел дома, с этим алкашом, пока сеструха вкалывала на работе, чтобы хоть как-то семью содержать⁈ Я, что ли⁈
— Тихо, Женя. Тебя никто не обвиняет, — покачал я головой. — Все нормально.
— И что я теперь должен делать⁈ А если пацан того⁈ Да я ж себе этого не прощу! Сука! Лучше бы я схлопотал пулю, чтобы всего этого не видеть! Единственный мужик в семье, и так про#бать племяша⁈ Да че это за херня⁈
Я поджал губы, глядя ему в глаза. Тут мне все стало ясно. Женя винил себя в том, что Вано подался к нацикам.
— А что я мог сделать?.. У меня, у самого мамка дома сидит, иной раз так горюет, что не есть по три дня! А за квартиру платить надо. Я ж всегда на работе…
Женя, погас так же быстро, как и вспыхнул. Он опустил глаза. Некоторое время сбивчиво и глубоко дышал. Потом успокоился, последний раз громко выдохнув носом.
— Лады. Извиняйте, мужи. Ранение это, еще и Ванька. Че-то все навалилось, вот я и психанул.
— Да нормально все, — тихо сказал я. — Я тебя прекрасно понимаю, Жень. Ты, считай, в семье, один мужик нормальный. Считаешь, что должен всем помогать, тянуть всех. Думаешь, что это твоя вина, раз Ванька ушел в банду, а ты за ним не уследил. Но скажи мне, ты сестре помогаешь деньгами?
— Помогаю, если просит, — буркнул он. — А при чём тут это?
— Ты че, сидел все это время дома, штаны протирал, что ли? Ты на воротах стоял как проклятый. Рисковал каждый раз нож под ребро получить. И все ради бабла. Чтобы можно было своих выручить. Да, с Ванькой вот как вышло, но ты тут не виноват.
— Все, не надо. Поехали, — отмахнулся Женя.
— Нет. Надо, — настоял я. — Мне надо, чтобы все мои бойцы, а тем более друзья, были душевно уравновешенные. Только тогда мы останемся сильными. Только тогда сможем все преодолеть. А если лишние тараканы в голове, то и в руках силы не будет, Жень.
— Ай… — он снова махнул рукой.
— Ты тут не виноват, — повторил я. — От себя сделал, все, что мог. Сейчас мы тоже сделаем все, чтобы вытянуть оттуда Ваню. Сделаем все грамотно. Целый будет твой племяш.
— Надо было мне его к себе жить взять, — опустил глаза Женя. — Я ж хотел. Но, сука, не решился. Подумал, а справлюсь ли я с ним? А мамка-то с Ванькой сживутся? И как я его буду воспитывать, если сам постоянно на сменах?
— Жек, прекращай, — покачал я головой. — Так сложились обстоятельства. Теперь пацана надо вытягивать. И главное, как ты сейчас можешь мне помочь — поверить, что все у нас получится. Понял?
Женя поджал тонкие губы, отвернулся.
Фима, который все продолжал водить взглядом от меня к Жене, затих, как будто бы ожидая развязки какого-то кино.
— Ладно, — сказал Женя на выдохе. — Прав ты тут, Витя. С Обороной я тоже тебе не верил, но вижу, что ты в правильную сторону идешь. Хочешь для себя и нас бОльшего. Ты не подведешь.
— Не подведу, — кивнул я. — Ну че, едем?
— Стойте, — вдруг вклинился Фима. — Я тут это, можно поссать сбегаю?
— А че не сбегал, пока мы разговаривали? — Спросил Женя раздраженно.
— Так это… Интересно было, чего решите.
С нациками мы договорились провернуть все следующим вечером. Я дал им наводку, что Шнепперсон будет возвращаться домой в восьмом часу вечера, и поймать его можно в пустом дворе, у его подъезда. Роль подъезда выполнял, как ни странно, подъезд. Правда, мой, ведущий в тот самый дом, в котором мы с Мариной сейчас снимали квартиру.
По договоренности, Серп привезет пацанов ко двору и высадит. Они должны будут сначала наехать на Шнепперсона, а потом избить, с обязательным ломанием ног и прочих конечностей. Естественно, ломать еврейского юриста никто не будет, потому что мы не позволим.
По задумке, Степаныч должен будет подоспеть и шугануть пацанов, шмальнув пару раз в воздух для лучшего эффекта. На этом, по сути, первая часть плана была окончена и настанет время переходить ко второй, гораздо более сложной.
— Ой вэй, — сказал трясущийся в машине Шнепперсон. — Может, мы еще-таки переиграем все взад? Шнепперсону не очень хочется оказаться какой-нибудь боксерской грушей.
— Не окажешься, — сказал я, выглядывая через лобовое, чтобы убедиться, хорошо ли просматривается подъезд. — Ты будешь в полной безопасности. Степаныч не даст им сделать тебе ничего плохого.
— Очень хочется в это верить, — сказал юрист, сжимая свой пустой портфельчик.
— Ты только это, — с заднего сидения начал Фима. — Веди себя как-нибудь пофактурнее. Как-нибудь по-еврейски.
— Это как же я, разрешите спросить, должен себя вести? — Обернулся к нему удивленный и раздраженный еврей. — На ходу кушать мацу и одновременно почитывать Тору? Или, может, Шнепперсон должен сообщать каждому встречному, что он таки еврей, и чтобы в Шаббат не выходит на работу?
— Ну… если хочешь, — не понял иронии Фима, — можешь еще надеть круглую шляпу, как у вас принято.
— Ага, и лапсердак, — кисло добавил Женя. — Фима, ты лучше молчи. За умного сойдешь.
— Будет вам известно, что Шнепперсон к харедим не относится, — сказал юрист обиженно.
— Чего? — Удивился Фима.
— Шнепперсон у нас не ортодокс, — пояснил я.
В следующее мгновение, Монтана на моем запястье пропищала назначенное время, и я сказал:
— Ну ладно, давай, Шнепперсон. Пошел, боец.
— Ну, смотрите. Если в теле Шнепперсона сломается хоть какая-то, самая маленькая косточка, это будет дорого вам стоить.
С этими словами юрист вышел из машины, хлопнул дверью. Потом пошел прочь от высокой и старой раскидистой абрикосы, в черной тени которой мы поставили пассат.
Юрист, осторожно и как-то сутулясь, словно бы пугаясь любого шороха, направился через двор к дому, потом вдоль стены, к подъезду, в котором, к слову, уже ждал Степаныч.
— Ну и где они? — Спросил Женя, и в его голосе едва слышно прозвучали нотки беспокойства.
— Щас будут, — ответил я.
Шнепперсон же вдруг взял и дошел до подъезда. Растерянно потоптался у порога полминуты, а потом пошел обратно.
— А че это он делает? — Удивился Фима.
— Тихо. Жень, не видишь, где их машины? — спросил я.
Женя, всмотрелся в свое окошко, потом переложил костыли и полез по дивану к противоположной двери, стал смотреть.
— Нету.
— Кинули, — сухо сплюнул Фима.
— Не-не, — покачал я головой отрицательно. — Бабки им нужны, это было сразу видно. Они придут. Опаздывают, только.
— Главное, чтобы юрист не сдрейфил и не пошел обратно, — холодно проговорил Женя.
Однако против Жениного ожидания, Шнепперсон дошел до угла, сделал вид, что завязывает шнурок, потом направился к подъезду.
— Вон! Вон идут! — Аж подпрыгнул на месте Фима, тыкая пальцем в лобовое.
С другой стороны двора к юристу решительно направлялись трое бритых подростков.
— Ваня среди них? — Спросил Женя, подавшись между нашими с Фимой сиденьями. — С ними же?
— Будет с ними, — уверенно сказал я.
— А если нет?
— Будет.
Шнепперсон боялся. Он ходил у девятиэтажки всего лишь минуту, но для него будто бы прошла целая вечность. Его трясло. Был ли это страх, или же прохлада ранневесеннего вечера атаковали юриста, он не понимал. Тогда решил, что причина, и в том, и в другом.
Когда он медленно шел к подъезду второй раз, ему приходилось бороться с всевозрастающим желанием посмотреть по сторонам, чтобы увидеть, откуда надвигается опасность. Вся животная часть Шнепперсона требовала этого. Требовала просто бросить все и убежать. Однако он держался.
Держался в основном потому, что был по-настоящему деловым человеком и умел соблюдать договоренности так же крепко, как это делал и сам Летов.
Он помнил, как прекратились нападки на его контору, когда Летов одолел Михалыча. Помнил, как, держась Витиного слова, его друзья исправно, каждый день, дежурили у него в кабинете, чтобы не допустить наезда. Шнепперсон помнил и потому согласился. Потому и держался. Он верил Летову, ведь этот человек единственный, кто протянул юристу руку помощи в критический момент.
А глупости с кабинетом в Обороне были больше шуткой и требованием, чтобы сохранить лицо. Шнепперсон понимал, что получил от Летова и его людей главное — безопасность. Сейчас он среди сильных, и это поможет ему пережить неспокойное время.
При любых других обстоятельствах он не согласился бы, или, зная о нападении, убежал, стараясь держаться подальше. А сейчас Шнепперсон терпел. Терпел, потому что знал — Летов не подведет его.
Когда он увидел, как из-за угла противоположного дома выходят и быстро движутся к нему трое молодых парней, Шнепперсон захотел убежать. Он едва справился с дрожью в ногах, чтобы не сорвать весь план Летова. Переборов себя, юрист даже остановился недалеко от входа в подъезд. Сделал вид, что роется в своем пустом портфельчике.
— Ну здорово, жидяра, — крикнул один из скинов моложавым, звонким голосом.
У Шнепперсона кровь застыла в жилах от страха. Юрист бросил на них по-настоящему испуганный взгляд.
Они были уже здесь. Уже каких-то два метра разделяли их со Шнепперосном. Шнепперсон хотел было что-нибудь ответить скинхедам, но язык словно бы отсох. Только это он и успел почувствовать, потому что в следующий момент на него налетели.
Парнишка, что был повыше, с налету ударил его подошвой большого ботинка в плечо. Юрист не почувствовал боли. Его откинуло на стену, и ноги принялись отказывать. Шнепперсон стал сползать прямо под боты нацикам.
— Гаси его! Ноги ломай, ноги! — Кричал кто-то из них.
Вся троица показалась Шнепперсону безликими, совершенно одинаковыми призраками во тьме. Призраками, которые сейчас нанесут ему непоправимый вред.
«Сейчас меня забьют до смерти, — пролетело у Шнепперсона в голове. — Сейчас меня будут бить. Прыгать на мне, пока я не испущу дух».
Едва юрист оказался у их ног, прозвучал выстрел. Потом еще и еще один. Парни замерли.
— Вы че, суки! — Раздался хрипловатый голос Степаныча. — Этот под нами ходит! Перестреляю всех, как собак!
Шнепперсон, закрывал голову руками, но поднял взгляд. Вся трое налетчиков застыли над ним, обратили свои одинаковые лица в одну и ту же сторону. Когда раздался четвертый выстрел, все как один принялись бежать прочь. Во дворе эхом разлетелся гул подошв их тяжелой обуви.
— Ну че ты, живой⁈ — Подскочил к юристу Степаныч.
— Да пока дышу-таки, — проговорил он непривычным самому себе хриплым голосом.
— Ну, вставай. Ниче не сломали?
— Нет, — прохрипел он опять, — не успели… Малолетние звери…
— Все нормально Шнепперсон, — Степаныч поднял его на ноги, стал отряхивать плащ юриста. — Все хорошо. Ты красавец. Смелый. Отлично сработал.
— Упаси меня бог от такой работы, — проговорил Шнепперсон и услышал в собственном голосе привычно ироничные нотки. Это был хороший знак.
— Че за херня там случилась? — Обернулся Снегирь, когда троица парней влетела на заднее сидение его копейки. — Стреляли⁈
— Там этот жид был не один! — Крикнул ему Ваня. — Видать, кто-то из братков его сторожил!
— Нас чуть не постреляли! — Заорал Серега. — Над башкой так пули и свистели!
— Давай, погнали! — Вклинился третий, по имени Саша. — Он же может быть не один! Вдруг еще братки есть! Замочат нас щас, как щенков!
— Мля! — Крикнул Снегирь и дал по газам, — походу, нарвались мы!
Копейка буксанула, свистнула резина задних колес, и они сорвались с места.
— Ну ты, Шнепперсон, красавец! — Похлопал ему по спине Фима. — Мы уже перепугались, что тебя сейчас начнут бить. Возможно, даже ногами. А ничего! Ты даже перед лицом, так сказать, врага, не потерял решительного расположения духа!
— Попрошу меня не трогать, — кисловато сказал Шнепперосн, отстраняясь от Фимы.
Все вместе мы стояли под абрикосом, у пассата.
— Молодец, юрист, — посмотрел я на него одобрительно. — Все сделал как надо.
— Вам спасибо, — посмотрел он сначала на меня, потом на Степаныча. — Я уж думал, из Шнепперсона под той стеной выбьют-таки дух. А вы успели.
— Степаныч успел, — улыбнулся я.
— Ай, — старик отмахнулся. — Да чего там было успевать-то? Я просто в подъезде спрятался и наблюдал, пока нацики не подойдут.
— Ну, так что? Был среди них Ваня? — Спросил Женя юриста.
— Да откуда Шнепперсон знает? — Развел тот руками.
— Так, я ж тебе его описал.
— Знаете, темнота и то обстоятельство, что тебя сейчас забьют ногами до смерти, как-то не способствует-таки узнаванию чужих, совершенно незнакомых молодых людей. Да еще и когда все они, извините, побриты налысо.
Женя не ответил, только засопел.
— Да был он там. Я уверен, — сказал я. — Других Серп не прислал бы. Я с ним буквально договорился о том, что придет именно Ваня.
— А ты, Степаныч, не рассмотрел? — Спросил у него Женя.
— Не. Я другими вещами занимался.
— Я уж напугался, ты их постреляешь, — улыбнулся Женя натянуто.
— Из чего? — Рассмеялся Степаныч и передал Жене свой пистолет, которым он гонял пацанов.
— Хм, — Женя улыбнулся уже искренне. — Откуда у тебя такое добро?
— А вот… — Хмыкнул Степаныч. — Места знать надо.
— Чего там? — Вытянул шею любопытный Фима, пытаясь взглянуть на пушку из-за плеча Шнепперсона.
Женя хмыкнул и дал ствол мне. Это оказался советский стартовый пистолет ИЖ. Железный тяжеленький и черный он оттопырил свою широкую спусковую клавишу, встроенную в рукоятку с бакелитовыми накладками.
Заряженный холостыми, пистолет мог причинить вред разве что стрелку, если облако пороховых газов попадает ему в лицо из выходного отверстия для патрона, расположенного сверху корпуса.
— О-о-о-о, — сказал Фима, принимая ствол. — Сигнальный⁈
— Стартовый, — сухо ответил ему Степаныч.
— Блин, крутой какой, — Фима повертел ствол в руках. — Слышь, Степаныч, а подари его мне, а? Я, когда был маленький, всегда о таком мечтал. Вы ж у меня все пушки забрали.
— Шиш тебе, отдай сюда, — Степаныч выхватил у него ИЖ.
— Степаныч, ты че такой жадный? — Обиделся Фима.
— Да мне не жалко. Просто я тебя знаю. Ты ж с этой игрушкой умудришься кого-нибудь замочить. Ну или влезть в неприятности.
— Ну? И че теперь? — Спросил у меня Женя.
— А теперь действуем дальше, — сказал я. — Нациков мы, так сказать, прогрели. Теперь надо дожимать. Ну че, Степаныч, ты со своими договорился?
— Ну, — Кивнул он. — Завтра с утра подбегут.
— Сколько?
— Пятеро. Ну и я шестой. Все приедут с пушками.
— Хорошо, — я кивнул. — Как сказал классик, все идет по плану.
Внезапно во двор въехал милицейский бобик ППС. Мы удивленно замерли, когда откуда непойми взявшаяся машина подкатила к нам, а потом из всех дверей полезли менты.