Молот Пограничья. Книга IV

Глава 28

Это было… Нет, пожалуй, алтарь с его чарами и рядом не стоял. Даже со средним жив-камнем, которого едва хватило сделать несколько шагов, управлять древней боевой машиной казалось чем-то запредельным. А сейчас, когда Святогора наполняла мощь полноразмерного силового кристалла…

Как только энергетический контур заработал, и тусклые прорези перед лицом исчезли, я перестал быть человеком. Волот перестал быть безжизненным сплавом металла и магии, и вместе мы стали чем-то большим. Всемогущим титаном, напрочь лишенным слабостей простых смертных.

Я не просто получил новое тело вдвое выше и в десятки раз сильнее прежнего. Древний металл щедро делился чем-то неизмеримо большим — памятью. Опытом сотен схваток, каждым движением, которые направляли руки предков Игоря Кострова, будто все они оставили в Святогоре крохотный отпечаток того, что обычно называют душой.

Я только теперь понял, что имел в виду Горчаков, когда говорил, что машина должна принять человека внутри — ведь именно это с нами и случилось. Под броней волота сплелись воедино и моя истинная сущность, и чары, и то, что нельзя объяснить даже самой сложной и крутой магией. И в этом безупречном сплаве металла, духа и плоти уже не осталось места ни сомнениям, ни страху, ни милосердию, ни желанию сохранить себя в бою.

Ничему из того, что хоть как-то могло помешать сражаться.

Осталась только ярость. Холодная, как лед на Неве, и светлая, как само первородное пламя. В моей стальной груди вместо сердца мерно пульсировал жив-камень, до отказа наполненной маной из Основ рода Костровых, и я был в своем праве. Не только стоять за дом, вотчину, семью и друзей, но и избавить мир от тех, кто пришел по наши души.

Не просто победить и выиграть битву, а прикончить их всех до единого. Крушить, топтать, рвать на части, рубить с размаху тяжеленным клинком длиной в человеческий рост. Пусть ненадолго — на сколько хватит заряда в жив-камне — перестать быть человеком, племянником, внуком, братом и даже восставшим из небытия Стражем Тароном и превратиться в машину, которая существует с одной единственной целью.

Нести смерть.

Под ногами что-то хрустнуло — то ли горящие бревна, то ли кости еще одного бедняги штурмовика, который не успел убраться вовремя — и я вышел за частокол. Дым расступился и перед глазами тут же зарябило от бессчетного количества крохотных фигурок. Низкорослые пигмеи, похожие на тараканов, разбегались в разные стороны, но у некоторых все же хватило мужества и глупости броситься в рукопашную.

Они умерли первыми. Один взмах гигантского клинка снес головы сразу двоим бойцам в черном, а третьего почти разрубил надвое. Я стряхнул с меча обмякшее тело и ударил снова, отправляя к Праматери еще четверых. Свежая заточка и колоссальный вес оружия делали свое дело, и рука почти не чувствовала сопротивления плоти, когда та с влажным хрустом расступалась под лезвием.

Больше желающих лезть под правую руку не нашлось — зато меня тут же атаковали слева. Чей-то клинок скользнул по броне, тщетно надеясь отыскать щель между пластинами, и я стряхнул с плеча повисшую фигуру в черном. Боец попытался откатиться в сторону, но не успел: бронированный сапог Святогора с лязгом опустился, ломая ребра и вдавливая в снег то, что только что было человеческим телом. Я вслепую отмахнулся гигантским кулаком, ухватил пальцами, дернул, и, развернувшись, закончил начатое мечом. Всего несколько мгновений — и вокруг меня лежало около десятка искалеченных мертвых тел. Остальные зубовские гридни и «черные» в спешке отступали.

Но лишь для того, чтобы вновь взяться за штуцера и ружья. Со всех сторон загремели выстрелы, и по броне Святогора застучали пули. Крохотные и бесполезные кусочки свинца, не способные навредить неуязвимой плоти титана. Не совладав со мной в ближнем бою, враги теперь предпочитали держаться на расстоянии.

Но у меня и на такой случай имелся свой козырь. Картечница сердито лязгнула, разворачиваясь на приваренном чуть ниже локтя креплении, и нацелилась стволом вперед. Перед глазами снова мелькнула темнота и узкие прорези шлема: мне пришлось на мгновение разорвать связь с волотом, чтобы уже человеческими пальцами нащупать спрятанную броней рукоять.

Но чары снова ожили, заботливо подсвечивая скрытые в густом дыму мишени — и я изо всех сил вдавил гашетку.

Картечница мерно застучала, выплевывая гильзы, и снег в паре десятков шагов впереди взорвался крохотными фонтанчиками. Отдачи я почти не чувствовал — только вибрацию и звон, который отзывался эхом в стальном нутре волота. В моем плече свернулась лента на две с лишним сотни патронов — вполне достаточно, чтобы как следует проредить зубовское воинство, но я все равно старался беречь боезапас и бить прицельно.

Насколько это вообще возможно, стреляя с одной руки из игрушки весом в три десятка килограмм. Наверняка я мазал куда больше, чем попадал в цель, но зато огневой мощью теперь превосходил целый взвод обученных и тренированных солдат. Картечница хлестала врагов, оставляя в строю широкие бреши. Бойцы в черном падали рядом с телами в новомодном пятнистом камуфляже, и мощи оружия уступали даже Одаренные.

Перед глазами несколько раз вспыхнуло пламя, растекаясь по шлему и кирасе Святогора, но чары и металл выдержали. А вот человеческая плоть — нет: я просто влепил во вспыхнувший впереди Щит длинную очередь, и очередная пуля пробила его насквозь вместе с магом, а следующие потащили по утоптанному снегу уже бездыханное тело.

— За мной! Вперед!

Мой голос, усиленный магией Святогора, прогремел над полем боя. И его ярость оказалась куда страшнее и картечницы, и огромного клинка: враги побежали. Они огрызались огнем из штуцеров, но уже не просто отступали, перегруппировываясь для стрельбы, а спасали свои жизни от огромной боевой машины, шагавшей по мертвым телам их товарищей.

Я шел через огонь и саму смерть. Продолжал стрелять, вжимая в рукоять гашетку и выкашивая одну за одной крохотные хрупкие фигурки — и мои люди шли следом. Немногочисленные защитники крепости выныривали из дыры в частоколе и бросались в атаку, и теперь уже мы преследовали врагов, хоть даже сейчас у северной стены их оставалось почти втрое больше.

Горчаков вдруг возник слева. Огромный, лишь немногим ниже меня ледяной великан с крохотной косматой головой мчался по родной стихии, поднимая прямо из залитого кровью снега клинки в два человеческих роста. Тяжелые полупрозрачные лезвия с гулом кружились в воздухе, кромская броню и плоть, ломались, разлетаясь осколками — но и те выкашивали врагов не хуже пуль.

А справа от меня шел дядя — обычный человек, закованный в броню, что досталась нам после схватки со средним из сыновей Зубова. Его Основа не могла подпитывать маной чары, заключенные в металле, зато обычных человеческих сил было столько, что выкованный мною из кресбулата двуручник порхал, как перышко, отделяя от тел головы и конечности.

Я дернулся было помочь, но у дяди и так нашлись защитники: не успели «черные» развернуться, чтобы дать бой, как на них налетели сияющие броней фигуры. Две высоченные и одна приземистая, с двумя короткими клинками — Рамиль, Василий и Жихарь.

Елена… Нет, ее я не видел, но дочь Горчакова тоже держалась неподалеку — взгляд то и дело натыкался на тела со стрелами в спине или горле. И их, пожалуй, было немногим меньше тех, что настигли пули, хоть я уже и отстрелял ленту чуть ли не целиком.

Ствол картечницы дымился, но продолжал плеваться свинцом. И я уже не пытался беречь патроны, чтобы уложить побольше врагов прежде, чем они доберутся до деревьев впереди. Рука работала сама, кромсая очередями крохотные бегущие фигурки, а глаза — то, что заменяло их Святогору — рыскали по затянутой дымом круговерти, выискивая того единственного, кто еще мог остановить ход древней боевой машины.

И он появился — когда я уже почти поверил, что старик просто сбежал, а не выжидает где-то у кромки леса. Прямо передо мной сверкнула яркая вспышка, металл застонал, и несколько сотен килограмм гигантского тела Святогора протащило по снегу подошвами бронированных сапог. Не будь у него центр тяжести в полтора раза ниже, чем у человека, меня и вовсе опрокинуло бы — такой силы оказался удар.

И не успел я толком понять, что случилось, как меня снова атаковали. На этот раз с двух сторон одновременно, будто какой-то подземный великан попытался сдавить волота ладонями размером в два человеческих роста. Промерзшая плоть Тайги вздыбились и обрушилась на броню всей своей тяжестью. Картечницу тут же смяло, и вода из кожуха с шипением хлынула на раскаленные от магического огня пластины. Стальные суставы хрустнули, и движители под доспехами Святогора натужно загудели, сопротивляясь чужой мощи.

Волот медленно, буквально по миллиметру расправлял плечи, чтобы нас не размазало в лепешку, и теперь слияние сыграло злую шутку — ведь тело каждой клеточкой чувствовало боль машины, как свою собственную.

— Отец Всемогущий… — простонал я.

Зубов был запредельно, чудовищно силен — но и меня защищало нечто большее, чем металл и древние чары. Жив-камень пульсировал в груди, и по стальным жилам волота растекалась магия, которая помнила и отца, и брата, и деда, и всех предков, что когда-либо касались родового алтаря. Будто они все разом взялись за неподъемную для одного Кострова тяжесть — и отбросили ее в стороны огромными руками Святогора.

Земля и лед застучали по броне, осыпаясь, и я наконец увидел своего врага.

Кряжистая фигура в черном бушлате неподвижно стояла в полусотне шагов впереди, у самой кромки, разделяющей просеку и лес за ней. Мимо Зубова бежали его бойцы, кто-то падал, сраженный стрелой или пулей, но старика это, похоже, нисколько не волновало. Словно во всем мире не осталось никого и ничего, кроме нас двоих. И схватки, которую следовало непременно закончить.

Здесь и сейчас.

Я крестовиной меча смахнул с левой руки остатки картечницы. Лишний вес сейчас ни к чему, а починить дорогую игрушку можно будет и потом — если повезет прожить достаточно, чтобы добраться до чертова старикашки.

Стоило мне шагнуть вперед, как навстречу прямо из снега поднялись острые холодные пики. Лед исступленно колошматил, ломаясь о наколенники и кирасу, но лишь слегка замедлил движение Святогора. Впрочем, именно этого Зубов, похоже, и добивался: наконечник его трости снова вспыхнул пламенем, и на плечо будто обрушилась дубина размером с сосну. Огненный Клинок прошелся по броне, высекая искры, и с сердитым воем врезался в крестовину меча.

Обычная сталь бы такого не выдержала, но зачарованную во времена молодости волотов делали на совесть. Я чуть согнулся и рывком поднял руку вверх, отбивая удар. Полыхающий клинок Зубова дернулся и ушел вбок, срезая молодые деревья, и старику пришлось отступить — весьма поспешно.

Может, поэтому очередной удар и оказался послабее предыдущих. Красная Плеть хлестнула наискосок, с гудением прошла по шлему и обвилась вокруг латной перчатки Святогора. Броня плавилась, роняя в снег раскаленные капли, но держала. Огненный хлыст натянулся, как струна, соединяя нас с Зубовым, и мне осталось только перехватить его и дернуть посильнее.

Старика швырнуло вперед, словно он вовсе ничего не весил, и кубарем протащило по снегу несколько шагов. Заклинание погасло, и я изо всех металлических сил рванул вперед, сокращая расстояние. Движители под броней натужно взвыли, огромный клинок Святогора с гулом опустился, целясь в крохотную и хрупкую фигурку в черном бушлате…

И замер, будто ударив в стену.

Зубов встретил меч голой рукой. Просто подставил ладонь — и несколько десятков килограмм стали, помноженные на мощь волота, оказались бессильны.

— Думаешь, можешь справиться со мной? — прорычал он. — Мальчишка!

Не знаю, какой фокус старик до последнего держал про запас, но точно что-то помощнее и Факела, и Зарницы, и даже Огненного Клинка — вместе взятых. Я на мгновение ослеп, а в грудь ударило так, словно Святогор ненароком оказался на пути идущего на всех парах курьерского поезда. Наплечник со скрежетом вывернуло, а пластины кирасы со скрежетом разлетелись в стороны. За ними последовал и кусок руки — всю левую половину доспехов волота магия буквально порвала на части.

Но этой боли я уже не почувствовал. Видимо, заклинание каким-то образом зацепило и внутренние модули, и на снег я рухнул уже в собственном, человеческом теле — хоть и заключенном в стальное нутро Святогора. Шумный и звонкий мир вокруг исчез, сменившись душной темнотой, и я лежал в ней — неподвижный, скованный по рукам и ногам ремнями, оглушенный, но целый и невредимый.

Впрочем, вряд ли надолго: вторым ударом Зубов снес шлем.

— Вот и все, — усмехнулся он, приближаясь. — Глупый маленький бастард отправится туда же, куда и его брат с папашей.

Будь у меня время на такие глупости, я бы, пожалуй, испугался: выглядел старик и правда жутко: всклокоченный, с кровавыми ссадинами на лбу и щеках и обезумевшим от ненависти взглядом — от прежней благообразной стати не осталось и следа. Даже для Одаренного его ранга схватка оказалась не из легких. Похоже, Зубов вложил в заклинания весь резерв, и теперь ковылял по снегу с тростью в руках вовсе не потому, что непременно хотел проломить мне череп собственноручно.

А я мог только бестолково трясти головой и дергать плечами, тщетно пытаясь освободиться. Ремни под броней лопнули один за одним, но сталь держала крепко. Лишившись силы, доспехи Святогора из надежной защиты превратились в оковы.

В роскошный металлический гроб, слишком прочный и тяжелый даже для Стража.

— Покончу с тобой, — произнес Зубов, без спешки занося трость, — и потом займусь твоей проклятой семейкой.

— Ну же, давай, — прошептал я пересохшими губами. — Давай, чертова железка, работай! Если в тебе осталось хоть чуточку магии, хоть самая капелька…

И чары отозвались. Не так, как прежде, а робко и нерешительно. Я не слышал ничего, кроме шумного дыхания Зубова и трескотни штуцеров, и все же откуда-то знал, что Святогор стыдится собственной беспомощности. Но даже сейчас он пытался меня защитить — как мог. Напрочь отключая от прожорливого энергетического контура, сенсоров и систем управления, чтобы страдало только его металлическое тело. А мое — хрупкое и беззащитное — осталось невредимым. Магия волота погасла, сохраняя жизнь хозяина.

Ведь откуда ему, дураку кресбулатовому, было знать, что этой самой жизни нам обоим осталось всего ничего?

— Слушай сюда, железяка древняя, — прорычал я. — Работай! Я тут главный, понял? Это приказ. Командирский доступ! Запуск от имени… да черт бы тебя побрал!

В груди тихо щелкнуло, и движитель взвыл, оживая.

— Что?.. — пробормотал Зубов.

Но договорить не успел. Энергия вновь хлынула в искалеченное тело Святогора, принося с собой то, от чего он до последнего пытался меня уберечь. Я почувствовал боль в оторванной чуть ли не по локоть руке. Грудь вспыхнула огнем, будто это мои ребра только что вывернули наружу, отрывая от плоти вместе с ключицей и плечевым суставом. Любой другой на моем месте, пожалуй, тут же отправился бы прямиком к Праматери — пережить такое и для человека было невозможно.

Просто у меня нашлась причина задержаться.

Ведь вместе с болью пришла и сила. Сигнал мчался по электронным синапсам, снося все блокировки и запреты и повторяя одну-единственную команду. Магия ломилась из резерва напрямую, всей мощью первородного пламени — и давала схеме такую нагрузку, которую не смогло выдержать даже творение древних колдунов и инженеров.

И первым, как всегда, перегорело и сломалось самое хрупкое — сердце машины. В груди жалобно хрустнуло, и мне между ребер будто вонзили раскаленный прут. Боль навалилась с такой силой, что на этот раз сознание окончательно утонуло в горячей и черной пустоте.

Но перед тем, как отключиться, я все же успел почувствовать, как под броней грозно взвыли движители. Уцелевшая рука Святогора поднялась из снега, взметнулась, нащупывая податливую плоть гигантскими стальными пальцами.

И изо всех сил сдавила.