Миссия "Звезда Хазарии" или "Око Кагана"

ГЛАВА 2.

В вечерних сумерках трое иудеев пробирались по грязным узким улочкам Семендера, освещая себе путь тусклым фонарем из просмоленного бычьего пузыря.

Подбирая полы длинных одежд и перепрыгивая через канавы с текущими нечистотами, они стремились, как можно быстрее достигнуть главной площади города, на которой стоял дворец наместника Абескунской низменности. Обнесенный крепкой высокой стеной, этот дворец именовался Анжи-крепостью. Перед высокими воротами крепости иудеи остановились. Один из них обратился к застывшим на страже воинам:

– Позовите начальника стражи, нам назначил аудиенцию сам наместник, его векиль в курсе.

Одетая в блестящие железные доспехи, с остроконечными шлемами на головах, опирающаяся на длинные копья, дворцовая стража ни как не прореагировала на обращение иудея. Тот снова повторил свою просьбу. Один из стражников снизошел до него и молча, постучал тупым концом копья по воротам. Через некоторое время, громыхая, открылась тяжелая калитка, из которой вышел наружу начальник караула, высоко держа над головой глиняный светильник с коптящим фитилем.

– А, хазаретяне, – устало произнес он, недовольный тем, что его побеспокоили, – мне говорил векиль, что вы придете, но он сейчас занят.

– Ничего, мы подождем.

Иудеи, переступая с камня на камень, перебрались через большую вонючую лужу, которая живописно растекалась перед самым дворцовым комплексом, и вошли в ворота крепости. В сопровождении начальника караула они прошли по широкому двору, свернули на право, миновали еще пару двориков поменьше и остановились у двери ведущую в каменную цитадель. Стражник постучал в дверь и передал иудеев подошедшему слуге, который незамедлительно повел их внутрь. Он привел их в богато убранное помещение все устеленное персидскими коврами.

– Вы должны подождать здесь, – молвил он, оставляя их.

Иудеи кивнули в ответ, сняли сандалии, ступили на ковер и опустились на колени. Один из них, тот, что держал в руках книгу в кожаном переплете с серебряными застежками, тихо произнес:

– Нужно во чтобы-то ни стало завладеть камнем.

– Лишь бы наместник не обманул, – шепотом ответил другой, – о его жадности и корыстолюбии ходят легенды не только по Семендеру, но и по всей Абескунской низменности вплоть до Дербента.

Третий, до того момента молчавший, но с большим интересом слушавший их короткий диалог, возмущенно закивал головой, в пользу второго.

– Я думаю нельзя сразу отдавать выкуп, нужно сперва поторговаться.

– Ты как всегда прав Аарон, я тоже так считаю, – Изобар поудобнее уселся на ковре, а ты чего молчишь, Завулон? Чего это ты опять смотришь в свою книгу, наверное, за долгие годы ты выучил ее наизусть?

Завулон аккуратно закрыл книгу, повернул голову в сторону собеседников, и тихо ответил:

– Не нравится мне этот векиль. Слишком умен и хитер. Как бы он не повел двойную игру.

– Зря ты так, – Аарон тихо засмеялся, – наш векиль, как и его хозяин, очень любит золото, а заплатили мы ему предостаточно.

Завулон покачал головой.

– Золота много не бывает, – возразил он, – я все же не доверяю ему. Эта ширванская лиса, видит Господь, пытается нас надуть. По-моему правильно мы сделали, что спрятали деньги за выкуп у торговца пряностями. Если что-то пойдет не так, ищейкам наместника ни в жизнь не догадаться, почему при нас не окажется золота.

Обмен мы назначим завтра у ворот синагоги.

Наместник Абескунской низменности, Фархад Абу-Салим, был не в духе. За последний год он часто бывал в таком состоянии. Виной всему была нехорошая обстановка, сложившаяся вокруг его владений. Вести, поступавшие отовсюду, были не радостными. Невиданная сила пронеслась по территории Ирана по другую сторону Абескунского моря. Грозные воины, не весть, откуда взявшиеся, пришедшие из невиданных далей, сначала покорили Хорезмское царство, затем стрелой пронеслись по родной Персии, огибая море, грабя и превращая в пепел все на своем пути. Конечно, крупные города устояли от разбойничьего набега, но множество более мелких поселений были попросту уничтожены. Падишах не смог отразить внешнюю угрозу и, как положено, встретить врага. Монголы ушли, но опасность нового нашествия была не за горами. Хотя враги и не дошли до земель Фархата, но ему от этого было сейчас не легче. Падишах требовал собрать втрое больше налогов, а с чего их было собирать? В ожидании лучших времен торговля практически замерла. С ее упадком практически рушилась вся власть наместника. Чем платить наемным воинам, а за просто так, никто не хочет рисковать своей головой. Те торговцы, которые еще осмеивались вести свои караваны из Ширвана в Восточную Европу, подвергались постоянным нападениям горцев, которые осмелели до такой степени, что в наглую появлялись, чуть ли не у стен Семендера. Чем можно было устрашить горцев, Фархад Абу-Салим не знал. В великой тревоге и в подавленном настроении, он слушал доклад своего векиля.

Вот и сейчас, Фархад мерил большими шагами красный зал Анжи-крепости, хмуро глядя в пол, покрытый цветной мазаикой. В очередной раз, дойдя до стола, Фархад остановился и помешал серебряным стержнем благовония. Курильница, выполненная из чистого золота в форме мифического чудовища с зелеными изумрудными вместо глаз, казалось, наблюдала и насмехалась над наместником. Фархад был грузным мужчиной слегка за пятьдесят пять, с седыми отвислыми усами и большим горбатым носом, словно у хищной птицы и взглядом, выражающим алчность и властолюбие. Все, что касалось наживы, было для него святым, и сейчас, когда векиль начал докладывать о текущих дворцовых расходах, взгляд наместника вновь оживился, и от прежней медлительности не осталось и следа. В очередной раз, дойдя до двери, он на мгновение остановился возле позолоченной клетки с большим красивым попугаем. Фархад взял со стола красное яблоко, вытащил из ножен кинжал, в основании рукояти которого блестел большой драгоценный камень и разрезал фрукт на мелкие куски. Взяв один кусочек, он просунул его сквозь прутья клетки. Птица в миг жадно схватила клювом подачку. Дождавшись пока попугай проглотит лакомство, наместник повернулся лицом к векилю.

– Вчера ты говорил мне об иудеях, которые прелагают мне высокую цену за мой драгоценный кинжал?

Фархад вытер его об край одежды и засунул обратно в ножны, прикрепленные к поясу золотым кольцом.

– Все верно, мой господин, иудеи с минуты на минуту должны придти к вашей милости.

Фархад вновь потерял интерес к разговору. Он подошел к широкой тахте, покрытой богатым персидским ковром, и улегся на нее. После сытного ужина, наместника всей Абескунской низменности, защитника ислама и поборника справедливости постепенно клонило в сон. Фархад отчаянно боролся с этим чувством, пытаясь как-то еще слушать то, что говорил ему векиль, но глаза закрывались сами собой. Кроме того, из открытого окна, летний ветерок приносил такой душистый аромат цветущих акаций, что этот запах просто одурманивающее действовал на Фархад Абу-Салима. Уже не слушая, что говорил его смотритель дворца, наместник великого Иранского падишаха, медленно погружался в сладкие грезы сна. Человека, который занимал должность векиля у могущественного Абескунского наместника, звали Абдурахманом. Заметив, что хозяин заснул, векиль замолчал и долго стоял посередине зала, не решаясь покинуть его и побеспокоить сон Фархада. В конце концов, он приподнял чалму, вытер ладонью бритую вспотевшую макушку, снова опустил чалму на место, с тоскою посмотрел на входную дверь и тихонько, на цыпочках покинул красный зал Анжи-крепости.

Небо горит в лучах багряного заката, освещая своими последними лучами бескрайнюю степь. Высокие жесткие стебли травы режут, словно бритвы босые ноги Фархад Абу-Салима.

– Где я? Почему я здесь один? Почему я бос? – удивленно задает себе вопрос Фархад, оглядываясь вокруг.

А где-то там, совсем близко, за соседним курганом раздается волчий вой. Фархад вздрагивает во сне. Резко начало темнеть. Жуткий вой повторяется снова и снова.

– Что происходит? Нужно побыстрее отсюда выбраться. Фархад пытается бежать в противоположную сторону. Острая трава больно колит голые ступни и мешает бежать, словно пытаясь охватить и спутать ноги. Фархад не обращает внимания на боль и пытается бежать еще быстрее. Сзади слышится шорох травы, будто крупный зверь бежит по его следу. Фархад в страхе боится оглянуться и делает еще один рывок вперед. Но то, неведанное никак не отстает, а наоборот, пытается настигнуть его и он уже всем телом чувствует жаркое дыхание зверя. В отчаяние, вконец запутавшись босыми ногами в высокой траве, Фархад падает на землю, переворачивается на спину и пытается как-то защититься. Неведомое, остановилось возле него и приняло очертание огромного черного волка, глаза которого словно огнем пытались прожечь Фархада. Завороженно глядя на него, Фархад Абу-Салим произнес трясущимися губами:

– Кто ты?

– Я Иблис, дух зла, коварства и тьмы. Я дитя, которое родилось, когда первый осенний лист коснулся земли. Я то, что сотворено Творцом из бездымного огня и света. Я существо, которому дарован вечный мир листопада. Я тот, который понимает, ценит и в тоже время боится вечности. Золотая пора года подарила мне невидимые крылья, на которых можно улететь в мечты. Я тот, кто сотворен Творцом, глядящим на меня сверху и тем, кто создал меня из-под земли. И потому, сколько бы ты не смотрел на меня и не думал обо мне, ты не найдешь даже намека на то, почему я здесь. Когда я снова растворюсь во тьме, ты не сможешь найти и крупицы праха моего, потому, что моя душа настолько плотная и необъятная, что кажется, будто у меня нет тела. Если ты считаешь, что, заглянув в мои глаза, ты увидишь там правду мира, то ты глубоко ошибаешься. Ты ничего не увидишь в них кроме холодной белой пустоты…

– Шайтан, оставь меня! Сгинь!

Фигура волка стала трансформироваться, приобретая очертания человека. Лица Фархад Абу-Салим разглядеть не смог, но вот глаза, они словно прожигали его на сквозь адским огнем. Фархад начал задыхаться.

– Оставь меня Иблис! Мне больно!

Хохот был ему ответом.

– Не надо! Сгинь, оставь меня! – повторял вновь и вновь Фархад.

– Не бей собаку, потеряешь друга! – грозно произнес Иблис.

Все померкло в глазах Фархад Абу-Салима, и только жуткий хохот стоял в ушах. Что-то холодное коснулось его щеки. Страх и страстная жажда жизни заставили, его разом напрячь все силы, и вскочить на ноги. Фархад Абу-Салим раскрыл глаза и начал всматриваться в углы красного зала Анжи-крепости. Из раскрытого окна, как и прежде, веял легкий июньский ветерок, который приносил одурманивающий запах акаций.

На широкой тахте, рядом с Фархадом, сидела его дочь, озорница Айгыз, она в страхе отодвинулась от отца и закрыла лицо руками. Фархад Абу-Салим встал с тахты:

– Что ты тут делаешь Айгыз? – недовольно задал он вопрос юной девушке.

– Я пришла тебя навестить, отец, ты спал, и я не стала тебя будить. Тебе, наверное, снился страшный сон, потому что ты махал руками, кричал и стонал, а потом, захрипел так, будто умирал. Я испугалась и дотронулась рукой до твоего лица.

Фархад Абу-Салим тяжело вздохнул:

– Хвала Аллаху, что, то, что я видел, привиделось мне только во сне. Но до чего было все реалистично. Иди к себе, Айгыз, мне нужно побыть одному.

Молодая девушка в темно-красном, до пят, шелковом платье, беспрекословно встала с тахты, и, звеня золотыми и серебряными украшениями на груди, послушно выбежала за дверь. Фархад проводил ее взглядом, затем развернулся и подошел к открытому окну. Давешний сон ни как не хотел выходить из головы. Фархад попробовал переключиться на другую тему. Сильно ныло левое бедро, немного скособочившись, он перенес центр тяжести тела на правую ногу.

– Опять дает о себе знать эта старая рана, – подумал он.

Эта застарелая рана была подарком от непокорных горцев, которые лет пятнадцать назад, подкараулили наместника во время охоты в одном горном ущелье. Тогда, тяжелая стрела пробила железные латы и глубоко вонзилась в тело. С тех пор Фархад Абу-Салим стал бесплодным, хотя оставался мужчиной. Поначалу он грешил на жен и поэтому стал все больше пополнять свой гарем, но все попытки оказались тщетны. Теперь, с головой погрязший в делах управления провинцией, в свои пятьдесят шесть лет, Фархад если и навещал жен, то только раз в декаду.

Больше всего его огорчало то, что он не имел наследника. Эта заноза до боли глубоко сидела в подсознании и не давала Фархаду покоя. В тяжелые минуты размышлений, он все время думал об этом:

– Для чего я живу! Кому мне оставить свои богатства? Что станет с моим родом, когда я угасну?

Долгое время он не находил ответа на эти вопросы. Единственной отдушиной была любимая дочь Айгыз, которая своим поведением мало походила на девушку. Пользуясь безграничной любовью отца, она постоянно выкидывала такие штучки, которые были не свойственны юной девушке и шли в разрез с нормами ислама. Но родительская любовь безгранична. Фархад терпел и прощал, стараясь закрывать глаза на выходки юной розы, как в минуты отцовской любви он ее ласково называл.

Все изменилось с тех пор, как от падишаха в Семендер приехал чиновник за дополнительным сбором налога. Приехал на время, а остался навсегда. Темиш-паша, как его называли, происходил из хорошего персидского рода близкого к престолу падишаха и к тому же он доводился дальним родственником Фархаду. Сначала наместник держал его от себя на расстоянии вытянутого кинжала и старался не подпускать его близко к делам провинции, но потом, со временем, Темиш-паша сделался, не заменим. Фархад стал лелеять мечту о том, как бы было прекрасно выдать за него замуж Айгыз. Эта идея все больше крепла в его подсознании. Он часто подмечал жадные взгляды, которые бросал Темиш-паша на его красавицу дочь, но одно маленькое но, мешало прекрасной комбинации, которую хитрый Фархад Абу-Салим давно уже разложил по полочкам, его дочь, Айгыз, терпеть не могла Темиш-пашу.

На фоне этих мыслей Фархад отошел от воспоминаний о страшном сне и практически забыл его, а зря, как показало время. Мечта о внуке-наследнике, которому можно будет передать все свои богатства, больше заботила его, чем глупый сон.

– Нужно будет проучить строптивую девчонку и заставить ее покориться воле отца.

Шум шагов за спиной, заставил Фархада оторваться от грез. Он резко обернулся к входной двери.

– А, Темиш-паша, проходи, я тебя ждал.

По мутному взору Темиш-паши было заметно, что он сегодня чересчур много выпил вина. На его скулах и шее выступили красные пятна. Вступив на середину зала, он сразу перешел к делу:

– Сегодня утром из Ширвана в Семендер прибыл богатый торговый караван. Среди множества товаров, которые купцы привезли с востока, я разглядел одну чудную жемчужину, которую хочу преподнести тебе Фархад Абу-Салим в дар, чтобы немного развеять твою тоску и грусть. Это прекрасное создание, словно бутон красного тюльпана, который вот-вот должен раскрыться. У нее такой гладкий живот и гибкий стан, что она напоминает мне стройный кипарис. Груди ее упруги и тверды как два спелых плода на тонкой ветке. Сегодня ночью, ты в полной мере можешь насладиться ее красотой.

Темиш-паша захохотал. На вид ему можно было дать, лет тридцать пять, но выглядел он старше своих лет. Темиш-паша был смугл и худощав, но жилист и крепок. Отличительной его особенностью от выходцев из иранских равнин, было то, что он был кривоног, словно все свою жизнь не слезал с коня. По всей видимости, в его роду, кто-то из его далеких предков происходил из кочевников. Первым делом, глядя на его лицо, бросался большой рот с белыми и очень ровными зубами. Толстые губы практически всегда радушно улыбались, но они лишь прикрывали пасть хищника, готового в любой момент перегрызть кому-нибудь глотку.

Темиш-паша хлопнул в ладоши, двери отворились, и в красный зал Анжи-крепости старый евнух ввел стройную худощавую полунагую девушку, прикрывавшую лицо краем полупрозрачной ткани накинутой на голову. Наместник оценивающе посмотрел на нее. Девица, на первый взгляд совсем не понравилась Фархад Абу-Салиму. Она была совсем юна и тонка в стане, длинные рыжие волосы были убраны на затылке. И еще, она показалась ему слишком бледной без яркой помады на губах, без румян на щеках и почти без украшений. Фархад Абу-Салиму нравились другие женщины. Он предпочитал наложниц с широкими бедрами и большим задом, вздымающимися к верху грудями и массивными, твердо стоящими на земле ногами. Его женщины всегда были покрыты с ног до головы тяжелыми дорогими украшениями. Его возбуждали наложницы с подведенными глазами и длинными ресницами, он сходил с ума от маленьких рисунков на коже грудей и внизу живота. Идеальная женщина в подсознании Фархад Абу-Салима должна была походить на расписной кувшин. Только такие особи прекрасной половины человечества способны были на короткое время вызвать интерес и желание у стареющего наместника и утолить его телесную жажду. В порыве страсти, он всегда опрокидывал их на ложе, жадно выпивал до дна их красоту, а затем, потеряв интерес, отправлял их обратно на женскую половину.

– Ну, как тебе мой дар? – Угодливо спросил наместника Темиш-паша.

Прелести юной девы не произвели должного впечатления на Фархада. Однако он поблагодарил Темиш-пашу и велел евнуху отвести наложницу на женскую половину. Когда за ними закрылись двери, наместник продолжил разговор:

– Ты долго отсутствовал Темиш, что нового за пределами Семендера?

– А что может быть нового? Горцы обнаглели до предела. Они нападают и грабят торговые караваны, а людей уводят в полон. Вот я и решил наказать их. Две недели я повсюду гонялся за их шайками, которые при виде моих людей рассыпались и уходили вглубь гор.

– Ну и как, преследование шло успешно?

– Не очень, – серьезно ответил Темиш, – результата никакого, я только загнал их высоко в горы, а сам не рискнул далеко идти за ними. На обратной дороге я встретил караван и сопроводил его в Семендер, там я и нашел для тебя эту жемчужину, – Темиш снова похотливо засмеялся, – устал я что-то, душа просит праздника и веселья, ты как на это смотришь уважаемый Фархад Абу-Салим?

– Крайне отрицательно!

– Почему?

– Сейчас должны придти иудеи, с которыми нужно обсудить условия очень важной и выгодной сделки.

– Иудеи, это так скучно, лучше давай позовем молоденьких танцовщиц с голыми пупками и розовыми пятками, и пусть они попляшут под звуки музыки, раскачивая в такт бедрами, чтобы усладить наши с тобой усталые души, а иудеи подождут до завтра.

– Ты, Темиш, чересчур сегодня много выпил вина, раз не хочешь меня слушать. Эти иудеи предлагают за мой кинжал, точнее за камень в его рукояти, несколько тысяч золотых и сумма эта не конечная.

Темиш-паша вмиг принял серьезный вид. Его глаза заблестели, а взгляд стал сосредоточенным.

– Откуда столько золота? У всей их общины не наберется столько денег. Сборщики налогов выкачали у них все за свободное проживание в городе. А зачем, спрашивается, им нужен этот камень, цена которого не превышает и ста золотых?

– А ты подумай над этим Темиш, ты всегда отличался гибкостью ума, за что я тебя и уважаю.

Темиш-паша задумался, но, сколько бы он не напрягал свои мозги, путный ответ ни как не лез в голову. В конце концов, он сдался и обратился к наместнику за разъяснениями:

– Ума не приложу, зачем он им понадобился?

Фархад улыбнулся. Именно эта улыбка, вместе с блеском алчной наживы в глазах, придавала его лицу хищное выражение. Выдержав небольшую паузу, тем самым все больше разжигая интерес в молодом собеседнике, он произнес:

– С этим камнем связана древняя легенда, которая гласит о том, что когда "Око кагана" попадет в руки последнему наследнику из рода Ашинов, тогда Хазарский Каганат возродится вновь.

– Так, где же взяться в Семендере последнему наследнику из рода Ашинов? Их род уничтожен более ста лет назад с падением Итиля. Если кто чудом и остался жив из их рода, то он, наверное, пасет скот на степных просторах Великой Кумании, а еще вернее, прозябает где-нибудь в рабстве. У них не может быть столько золота, это я точно знаю.

– Зря ты Темиш недооцениваешь важности их общины. Они хитры и богаты, хотя и живут не на показ, как все нормальные люди. Мои соглядаи заметили в городе троих приезжих богатых иудеев. Двое из них представители рода Ашинов, а третий, мудрец с востока. Я сразу придал этому значение, а ты, как вижу, не владеешь обстановкой в городе, а зря. Сегодня они должны придти ко мне. Я их жду и хочу, чтобы ты присутствовал при разговоре.

– Ты собираешься отдать им камень Фархад?

– Не знаю. Скорее всего, я хочу получить их золото… – сквозь смех произнес наместник.

Векиль Абдурахман, спешил к своему господину, чтобы доложить о том, что иудеи прибыли и ждут, когда он освободится и примет их. Абдурахман был достойным своего господина слугой. Хазаретяне щедро заплатили ему за эту встречу с наместником, но его жадность не имела границ. Тихо передвигаясь по многочисленным коридорам крепости, он быстро достиг красного зала. Дверь была неприкрыта полностью, и Абдурахман впал в искушение. Желание подслушать, о чем говорит господин с Темиш-пашой, превысило осторожность. Подобравшись на цыпочках к двери, он приложил ухо к щели. Было слышно, но не видно. Тогда Абдурахман убрал ухо и приложил глаз. Стало видно, но не слышно. Тогда векиль решил делать это поочередно, что привело достопочтимого Абдурахмана к достижению желаемого результата. Подслушав разговор, векиль смекнул, что можно получить с иудеев дополнительную плату за то, что он предупредит их о том, что его хозяин хочет забрать у них золото и ничего не дать взамен. Однако, поразмыслив на эту тему, он решил не торопить события, пустить их на самотек, а дальше действовать по обстоятельствам.

– Нужно будет обязательно как-нибудь незаметно поприсутствовать при разговоре иудеев с господином, – решив, что он уже подслушал достаточно, Абдурахман отпрянул от двери и, прерывая смех наместника, доложил о том, что хазаретяне прибыли.

– Хорошо Абдурахман, веди их сюда, а мы пока поболтаем с Темишем о пустяках.

Векиль ушел, оставив их вдвоем. В ожидании хазаретян, нить разговора прервалась. Фархад Абу-Салим думал о золоте хазар, а его молодой собеседник о его дочери и о власти. Не выдержав томительной паузы, Темиш-паша первым завязал разговор:

– Достопочтимый Фархад Абу-Салим! – льстиво начал он, – я уважаю и люблю вас как родного отца. Нет у меня на свете человека ближе, и я во всем хочу походить на вас. В наших жилах, конечно, течет родственная кровь, но ее содержание не так велико как хотелось бы мне. И поэтому моим естественным желанием стоит цель породниться с вами. Я несколько раз просил руки вашей дочери, но вы все время откладываете день свадьбы. Я, и только я, могу сделать вашу дочь Айгыз счастливой. У вас нет наследника и такой уважаемый человек как вы, не может не задумываться о продолжении своего рада. Мальчик, который обязательно родится от этого брака, подарит вам надежду, а его любовь к вам усладит сердце. Поэтому я не понимаю, почему вы затягиваете этот светлый миг своего счастья?

Наместник с интересом посмотрел на молодого собеседника. Его слова вновь задели за живое и разбередили сердечную рану. Для себя, Фархад уже давно решил, что лучшего кандидата в мужья для Айгыз не найти, но упорство и строптивость дочери по существу этого вопроса ставили в тупик Фархада, тем самым, увеличивая его душевные страдания. Стараясь не обидеть Темиш-пашу, он решил сначала поговорить с Айгыз и вновь уклонился от конкретного ответа:

– Айгыз еще ребенок и рано думать о свадьбе. Мало того, она категорически отказывается выходить за тебя замуж.

– Видано ли такое? – Начал оправдательную речь Темиш, – Женщины, они созданы Творцом, чтобы покоряться воле мужчины, и только они вправе решать их судьбу и думать за их благополучие…

Договорить ему не дали. Предварительно постучавшись, векиль Абдурахман ввел в красный зал Анжи-крепости дожидавшихся аудиенции наместника иудеев, тем самым, вытаскивая своего хозяина из создавшегося очень щекотливого положения. Поклонившись, векиль вышел из зала, оставляя маленькую щелочку между дверьми, в которую он тотчас сунул свой нос.

Крепкие стены Анжи-крепости имели свои уши, а ее красный зал приемов не был исключением. Узнав от слуг, что Темиш-паша направился к ее отцу, Айгыз чувствуя сердцем, что их разговор будет касаться ее персоны, в темноте, никем не замеченная, она тихо поднялась по каменным ступеням на террасу, прокралась к раскрытому окну, увитому густым плющом и растворилась в его листве. Она не ошиблась, разговор поначалу действительно зашел о ней. С тех пор, как Темиш-паша появился во владениях ее отца и поселился в Анжи-крепости, с того первого раза, когда она еще ребенком увидела его, у нее выработалась стойкая антипатия к Темишу. Прошло несколько лет, и Айгыз подросла, превращаясь из нескладного подростка в очаровательную юную женщину. Все это время она пыталась обходить стороной несносного, противного Темиша. За его слащавой улыбкой всегда скрывались обман и ложь, в его льстивых речах всегда чувствовались подвох и тайный умысел. Айгыз искренне удивлялась, почему до сих пор отец не замечает всего этого.

С некоторых пор, Темиш-паша начал бросать на нее красноречивые взгляды, ей это не понравилось, но в угоду отцу она терпела, хотя жизнь ее с этого момента превратилась в сплошную череду неприятностей, которыми хитрый Темиш, в угоду своим страстям, плотно окружил ее. Однако с полгода назад, наглый Темиш перешел к более активным действиям и попросил руки у ее отца. В его далеко идущих планах, со временем, был захват власти и полное управление провинцией ее стареющего отца, не имеющего наследников мужского пола. Власть Иранского падишаха слабо распространялась на удаленные земли, поэтому Абескунская провинция была лакомым куском для амбициозного Темиша. Чтобы взять в свои руки бразды правления и заменить на его посту Фархад Абу-Салима, Темиш-паше требовалось лишь найти ключик, который был заключен в сердце Айгыз и тогда, все его далеко идущие планы должны были претвориться в жизнь. Все это Айгыз понимала, но никак не могла объяснить отцу, который твердо стоял на заключении брака с ненавистным Темишем. Все уговоры отца по этому поводу были тщетны. Айгыз твердила одно и то же:

– Нет!

Это нет, все время огорчало и раздражало Фархад Абу-Салима и, в конце концов, терпению его пришел придел и он перевел дочь из отдельно отведенных покоев в крепости, которые она занимала по праву единственной и любимой дочери, на женскую половину своего дворца. Айгыз выиграла время, но ее будущее замужество оставалось весьма туманным. Для себя она твердо решила, что никогда не станет женой Темиш-паши. И сейчас, узнав от слуг, что Темиш беседует наедине с отцом, Айгыз решила тайно разведать суть разговора и именно для этого она прокралась ночью под окна красного зала и затаилась в густом плюще.

Хазаретяне смело вошли в зал переговоров и учтиво поклонились наместнику.

– Говорите, – грозно произнес Фархад Абу-Салим, – что за дело привело вас ко мне, мой векиль сообщил мне, что у вас есть интересное предложение, так ли это?

Завулон сделал шаг вперед и вышел на середину зала:

– Позволь мне, о Великий наместник Абескунской низменности, защитник ислама и поборник справедливости, высказаться за всех.

Завулон замолчал и склонил голову, дожидаясь разрешения.

– Говори, раз уже начал, – милостиво махнул рукой Фархад.

– Твой векиль, достопочтимый Абдурахман, сказал тебе сущую правду. Однако то, что я сейчас произнесу, предназначено только для твоих ушей.

– Здесь нет лишних ушей, Темиш-паша моя правая рука, я сам просил его присутствовать при нашем разговоре. Продолжай!

– Хорошо. Мы знаем, что казна твоя пуста, а Иранский падишах требует от тебя все больше и больше золота в уплату налогов. Мы знаем и другое, что воинам своим ты давно не выплачивал вознаграждения, торговля слабеет с каждым днем, честные купцы боятся покидать высокие стены Семендера, опасаясь за жизнь и свое имущество. Все это исходит оттого, что смелые горцы с каждым днем наступают тебе на пятки. Ты не можешь организовать достойный отпор потому, что воины твои давно уже не держали оружия в руках, никто не хочет рисковать головой попусту, а человек, который выводит их в погоню за горцами, думает больше о своей наживе, чем об общей пользе.

– Да как ты смеешь, поганый иудей говорить такие речи? – не на шутку разволновался Темиш-паша, – Я вот тебе сейчас язык укорочу.

Он выхватил из ножен кривой клинок и угрожающе двинулся в сторону Завулона.

Фархад Абу-Салим остановил его жестом руки и заставил вернуться на место.

– Стой Темиш, язык укоротить вместе с головой мы всегда успеем. Я хочу послушать, что он скажет дальше. Продолжай мудрец.

Темиш-паша еле сдерживал ярость. В гневе его глаза пылали огнем. Его привычная слащавая улыбка медленно сошла с лица и сменилась на злобную маску, похожую на лик невиданного еще людьми, какого-то языческого божества, под которой пылали не шуточные страсти. Завулон наоборот казался спокойным. Скрестив руки на груди, он с вызовом взирал на Темиш-пашу. Дождавшись пока наместник вновь разрешит ему говорить, Завулон продолжил:

– Власть падишаха сейчас как никогда слаба и поэтому для вас настало время отделиться от Ирана и взять бразды правления в свои руки. Зачем вам нужен падишах, который не может защитить своих земель. Вы, достопочтимый Фархад Абу-Салим, сами можете стать истинным правителем этих территорий и вам незачем озираться назад.

– Фархад! Этот наглец издевается над нами. Его язык хуже змеиного жала. Не слушай его, это измена!

– Погоди Темиш. Всегда полезно узнать что-нибудь новенькое. В твоих словах, мудрец, есть доля истины. Но чтобы воплотить в жизнь то, что ты говоришь, по крайней мере, нужно иметь сильное войско, а где его прикажешь взять? Ты же сам знаешь, моя казна пуста!

– Наша община может ссудить вас золотом, но под определенные гарантии.

– И что вы за это хотите?

– Мы хотим, чтобы в ваших землях нам было позволено беспрепятственно справлять религиозные надобности, а также просим разрешения на беспошлинную торговлю на всех базарах нам и нашим единоверцам, но главное, мы хотим получить в залог гарантии состоявшейся сделки ваш драгоценный кинжал с камнем в основании рукояти. Как видите, мы не просим слишком многого.

– И сколько вы готовы заплатить?

– Для начала мы готовы безвозмездно передать вам три тысячи золотых драхм чеканки Сасанидского царя Перза, а вы отдадите нам кинжал с камнем в залог. Потом мы и дальше готовы ссужать вас золотом под гарантии возврата и с определенным торговым процентом по мере необходимости.

– Ваше предложение заманчиво, я хотел бы поразмыслить над этим. Если я соглашусь, как скоро вы дадите деньги?

– Все будет зависеть от вашего мудрого решения. Как только мы получим кинжал с камнем, первые три тысячи золотых драхм тут же будут ваши.

– Значит золото в Семендере? – обрадовано произнес наместник, выдавая тем самым свою заинтересованность.

– Я этого не говорил, но вы его получите, это уж наша забота.

– Хорошо. Я согласен, когда произведем обмен?

– Если вы согласны, светлейший шах, то мы сможем произвести наш обмен завтра в полдень на городском рынке у ворот синагоги, но вы должны дать клятву, что сдержите свое слово?

– Да как ты смеешь, поганый иудей, требовать клятвы от самого поборника справедливости, – Темиш-паша гневно выступил вперед.

– Успокойся Темиш, ты слышал, наш друг назвал меня шахом, а такой титул стоит многого. Я дам вам такую клятву. Пусть Всевышний услышит мои слова, то, что мы сделаем завтра, я делаю без заднего умысла! Теперь твоя душа спокойна мудрец?

Завулон молча, кивнул головой и низко поклонился наместнику.

– Ну, что, я думаю на сегодня довольно. Идите с миром, а завтра мы вновь встретимся.

Иудеи низко поклонились, прижимая руки к сердцу, и попятились к дверям. Векиль Абдурахман едва успел убрать свой нос и отойти на безопасное расстояние, как двери отворились и из зала вышли трое хазаретян. Абдурахман угодливо подошел к ним и проводил до крепостных ворот. По дороге он всячески заискивал перед ними, но слова не сказал о грозящей опасности. Юная красавица Айгыз, поняв, что отцу сейчас не до ее замужества, успокоилась и тайком покинула террасу, направляясь на женскую половину дворца.

Утро следующего дня началось для Завулона как обычно с Шахарита. В доме купца Аарона, в предрассветный час, гости, хозяин и домочадцы, собрались на молитвенную службу. Изобар, как старший по возрасту, выступил в роли шалиах цуббар (посланника общины) и начал произносить текст молитвы вслух. Следом за ним, все собравшиеся трепетно повторяли слова. У благочестивых иудеев существовал обычай, по которому требовалось начинать Шахарит еще до восхода солнца, чтобы произнесение Шма приходилось на момент зари. Так случилось и на этот раз. Это был хорошее знамение и Изобар перешел к чтению молитвы Амида. После окончания богослужения все собрались за большим столом на послемолитвенный завтрак. Аппетит к Завулону почему-то никак не приходил. Горячее блюдо с рисом, изюмом и мелко нарезанной бараниной, которое стояло перед ним, так и осталось нетронутым. Все мысли Завулона были направлены на то, как бы побыстрее завладеть "Оком кагана". Завтрак подошел к завершению. До назначенного срока обмена еще оставалась уйма времени, которое в ожидании тянулось медленно.

Завулон встал из-за стола и решил немного побродить по городу. Дом Аарона располагался в самом центре старого квартала на набережной у порта Семендера. Завулон вышел на узкую улочку и побрел вниз в сторону моря, внимательно рассматривая достопримечательности. Легкий южный ветерок плавно тянул с побережья, делая атмосферу прогулки иудейского мудреца, погруженного в свои думы, особенно приятной.

– Поразительно, как в этом восточном средневековом городе причудливо слились арабские, персидские, иудейские и христианские традиции, – думал Завулон. – А этот старый порт, где еще можно полюбоваться духом старины, эти пришвартованные к причалам суденышки, которые за много веков не изменили ни вида и облика, ни такелажа и торговых путей.

Завулон повернулся спиной к морю и посмотрел на Семендер. Анжи-крепость, как свидетельство былой славы Хазарского Каганата, величественно возвышалась над городом. Летние утро, которое обещало перерасти в прекрасный день, навивало на Завулона романтические воспоминания о прошлом. Постепенно иудейский мудрец успокоился. Все сомнения о предстоящей сделке рассеялись, они как бы ушли в сторону. Его душа наполнилась удивительной одухотворенностью. Бесцельно бродя по узким улочкам, рассматривая ажурные минареты мечетей, синагоги и христианские храмы, он сам не заметил, как оказался в центре Семендера на городском базаре.

Слово "базар" имеет в нашем понимании негативную коннотацию. Но мало кто знает, что это слово наделено семантикой второго смысла: беспорядка и хаоса, хотя в смысловом отношении слово "базар" – это место торговли, которое не терпит вмешательства со стороны властей, так как живет по своим внутренним законам, не писанным, но все же существующим. В то время, на востоке, говорили: "Базар не песня, не купишь, так послушаешь" и этим было сказано все. В Семендере, не имея денег, можно было, гуляя по базару наесться до отвалу и перепробовать все. Восточный базар – это визитная карточка в ряду национальных образов мира Востока, которая раскрывается во всей своей оригинальности. Для чужеземца, которым, по сути, и являлся Завулон, это было ни с чем несравнимое зрелище по обилию рас, одежд и нравов. Базар древнего Семендера, это пестрое смешение иудеев, персов, половцев-кипчаков, гордых язычников горцев, христиан и заезжих купцов из Средней Азии и Востока. Помимо торговых процессов на базаре узнавали новости, заключались сделки, распространялись сплетни, выслушивались и сочинялись невиданные истории, живущие впоследствии по законам фольклорной действительности, на базаре отдыхали в чайхане, ели и вкушали дурман. А еще на базаре встречали тех, кого искали.

Завулон шел по рядам прилавков, которые располагались, как казалось на первый взгляд, не стихийно, а упорядочено. Любой товар имел только свое, специально ему предназначенное место в пространстве базара, и любовался местным колоритом. Кто-то громко окликнул его по имени. Он обернулся, всматриваясь в толпу.

– Ты куда пропал? Мы и не заметили, как ты исчез, – произнес подоспевший Аарон.

Завулон пожал плечами:

– Да вот, решил немного пройтись и полюбоваться былой славой Великой Хазарии.

– И как?

– Никак. Весьма все мрачно и туманно.

– Почему?

– Потому что горько глядеть на крах нашей культуры и засилье персов.

– Но ведь после того как "Око кагана" окажется у нас, все изменится к лучшему?

– Так гласит древняя легенда, – многозначительно произнес Завулон.

– Давай не будем здесь стоять, а лучше навестим моего друга Гасана. Там, за мешками с пряностями, спрятан и наш мешочек с золотыми монетами, которые пойдут в обмен на камень.

– Пойдем Аарон, – грустно произнес Завулон, – заодно и глянем, не замышляет ли чего дурного этот старый лис Фархад.

Они медленно тронулись в путь, с трудом протискиваясь в толпе. В этот утренний час на базаре совершался этический ритуал торговли – "тахарат". Этот обряд заключался в очищении и омовении тела, чтения молитвы, в которой торговцы обращались к Всевышнему со словами благодарности и просьбами о милостях. Затем шло очищение рабочего места для успешной торговли. Аарон действительно был колоритной фигурой на местном базаре. Его поочередно все приветствовали, желали здоровья, благополучия семье и детям, максимально выражая свою признательность и доброжелательность. Двое дервишей с разных концов базара, со специальной сковородкой в руках, на которой были специально подожжены ветки сухого исырака – ритуальной высушенной травы от сглаза и изгнания нечисти, обходили прилавки, окуривая их и собирая за это действие определенную мзду. Останавливаясь только для приветствий и рукопожатий, Аарон вел Завулона через лабиринты базара к лавке торговца пряностями. Носильщики, "тащишки арава", бегали по базару с тележками, нагруженными всякой всячиной, и повсеместно громко кричали: "Арава пошт-пошт", разгоняя народ с дороги.

Ни один продавец не осмеливался продать первый товар женщине, все с нетерпением ждали правильного покупателя, мужчину, который должен был сделать первый почин. Так уж сложилось на Востоке, что считалось, что у мужчин легкая рука и природная доброта, способствующие торговле. Торговцы, получив деньги от первого покупателя, долго трясли их в руках, высоко поднимая над головой, поплевывали для вида в сторону и произносили: "суф-суф-суф". Наконец пробравшись к выходу через все торговые ряды, Аарон и Завулон остановились у лавки торговца пряностями Гасана, которая располагалась напротив синагоги. Увидев их, он кивнул головой в знак приветствия, но, не расслабляясь ни на минуту, продолжал ожесточенно торговаться с очередным покупателем. Закончив, наконец, торг и получив взамен несколько серебряных монет за свой товар, тем самым, потеряв к покупателю всяческий интерес, Гасан подошел к иудеям. После обмена приветствиями, Аарон спросил его:

– Ну что, Гасан, как сегодня торговля?

– Да вроде бы ничего, день обещает быть удачным.

– Хвала Всевышнему! – вновь произнес Аарон, – Скажи мне, Гасан, не крутились ли тут у ворот синагоги посторонние люди?

– Вроде с утра все было тихо. Вчера вечером, твои люди принесли мне твой товар. Я его спрятал в укромном месте, как ты и просил, так что все в порядке.

– Если что, ты действуй Гасан, как договорились. Я на тебя надеюсь, не подведи! – Не беспокойся Аарон, все мы люди, а честный человек дорожит своим словом. Хоть и разные у нас с тобой вероисповедания, но совесть, она ведь у порядочных людей одинакова всегда, она либо есть, либо ее просто нет. Так что не переживай, все будет, как договорились.

Тепло распрощавшись с Гасаном, Аарон и Завулон, отправились в обратный путь домой. Час обмена был еще далек, и они решили скоротать время за чашкой холодного щербета и игрой в нарды. Завулон не верил в честность Фархада. И поэтому они еще вчера решили, что навстречу с наместником пойдут Изобар и Завулон, чтобы не подвергать излишнему риску Аарона и его семью. Было решено, перед самой встречей с наместником, погрузить их на небольшую джоху, которая стояла на якоре в порту Семендера. А в случае провала их замысла, по сигналу, поданному с берега доверенным человеком, лодка должна была немедленно поднять паруса, отчалить от берега и взять курс на ближайший остров Абескунского моря, а что будет потом, на то воля Всевышнего!