Милостыня от неправды

39

Выплывшая из хлебных полей каменная громада старого города, как всегда, расстроила Йота безвкусно расположенными зданиями — словно все свалили в кучу перед тем, как убрать. Когда ехали по городу, Йоту казалось, что здесь в угрюмых домах живут угрюмые люди. Построенный из кирпича город от времени почернел, а протекающий через него некогда широкий ручей обмелел. В нем еще водилась рыба, но для трапезы она была уже непригодна.

Карета остановилась у калитки, спрятанной в вековом плюще. Дверь открылась с готовностью и услужливо. Дом был небольшим и казался тихим. Он осел одним углом и будто окривел на левый глаз. Йот шел вдоль сотлевших плетней, за которыми заунывно росли цветы непонятного цвета. Видно было, ими хотели обуютить дом, но ничего из этого не получилось. А в доме пахло мочалом и свежими простынями, как в бане.

Ноема-жрица, увидев в окно Йота, легла на свое роскошно-развратное ложе. Когда надзиратель за храмами появился в дверях, Ноема измерила его с ног до лысины взором и, уловив его неуверенность и удобопреклонность на плотскую похоть, приветливо улыбнулась.

Выпили крепкой хмельной влаги. Глядь, появились еще чаши. Йот был готов к подобного рода встречам. Его не раз пытались задобрить вином, и пред каждой поездкой Йот принимал снадобья, чтобы не захмелеть. Принимал их и на этот раз и все же вскоре вошло в него вместе с вином Ноемы-жрицы детско-радостное ощущение праздника. Йот почувствовал сильное влечение к сочной женщине, и вскоре, преданные плоти, два бесконечно одиноких человека унижали себя до бессмыслия бессловесных. Когда волна похоти откатилась, Ноема-жрица сказала:

— Говори, зачем приехал. — Почти ласково.

— Я надзираю за храмами… — начал было Йот.

— Ты приехал сюда сам по себе, — прервала его Ноема-жрица. — Ты что-то ищешь, что-то хочешь узнать, что-то мучает тебя, поэтому ты здесь.

— Я так много хочу узнать, что неудобно и спрашивать… Слышала ли госпожа что-нибудь о книге Еноха?

— Об этом можно узнать только у самого Тувалкаина! Иагу может знать, но вряд ли он захочет с тобой откровенничать.

— Еще мне хотелось бы знать, что в действительности произошло у заброшенной штольни при закладке нового города.

Ноема долго молчала, и Йот подумал, что она отвечать не собирается. Но она еще немного подумала с чего начать и начала:

— Сейчас у меня украли всех духов, но были времена, когда я была сильна ими, так сильна, что соблазнила сынов Божиих, и они спустились в шатры к каинитянкам. Иаред, отец Еноха, пал одним из первых. Но вот его сын, Енох-сифит, начинает молитвенную жизнь, и так очищает себя словесными жертвами Богу, что ангелы света берут его на небо, и Енох узнает многое из пророческого прошлого и пророческого будущего. Ангелы возвращают Еноха на землю для проповеди. Тогда мне подчинялись очень сильные духи. С их помощью я могла проникать в сознание любого человека на любом расстоянии от него. Но когда я пыталась пройти в сознание Еноха, меня охватывал страх. Там был ангельский мир, там был сифитский Бог. Никто не верил мне, даже мой брат Тувалкаин. Мы были тогда дружны с ним. Но я так и не смогла донести до брата, что Енох-сифит действительно спускался от ангелов. А у заброшенной штольни по молитве Еноха наши идолы разлились водой, а сам Енох по солнечному свету пошел к гребню скалы, где его ожидали ангелы.

— Почему тогда вы не обратились в веру сифитов?

— Не знаю… Доказать ничего невозможно. Даже самой себе. Тут же приходят мысли, что Еноху-сифиту покровительствуют более мощные ангелы, и он внушает мне и свет, и ангельский мир, и сифитского Бога, Которого невозможно видеть… Кстати, Енох был здесь, в моем доме.

— Енох? Здесь?

— Не за тем, о чем ты подумал! В Енохе было столько ангельского света, что он попалил бы любую из нас… Он говорил интересные вещи. Именно тогда явилось миру новое сифитское пророчество о том, что Бог уничтожит развращенных людей потопом. И спасется только один праведник со своим семейством. Имя праведника — Ной.

— Ной? — переспросил Йот.

— Да, Ной. До меня это пророчество тогда еще не дошло, а Енох, видимо, полагал, что я уже знаю его, и сказал, что не я буду женой Ноя.

— Не вы?

— Не я!

— А почему вы должны быть женой Ноя?

— Что с тобой?

— Нет-нет, ничего… Душновато немного… Наверное, у жены этого Ноя по сифитской сказке должно быть такое же имя, как и у вас?.. Ноема?

— Это не сказка, Йот! Эту весть принес от ангелов Енох.

Йот вытер потную лысину краем простыни. Он лихорадочно повторял про себя: «Ной… Ноема… Ной… Ноема…»

— С одним Ноем некоторое время я учился в школе. Его жену зовут Ноема. С ней я тоже учился в школе. Она даже нравилась мне. — У воспоминания Йота был запах прелых листьев. Йот помнил, что в тот день солнце казалось лимонным. — Однажды я заступил ей дорогу, когда она выходила из школы. На лице девушки появилось недоумение. Каникулы я провел в городе и считал, что веду себя как горожанин, то есть нагло и разнузданно. Я считал, что такое поведение должно нравится девушкам. У ее губ появились едва заметные складки. На девушке туго сидел выношенный плащ, а ее робкие руки, торчащие из коротких рукавов, придавали мне уверенности. Сам я был одет несколько щеголевато, по-городскому. Мне хотелось кое-что показать ей, и я достал из своей сумки тетрадь, настоящую бумажную тетрадь со своими рисунками. Девушка почему-то спрятала свои восковые таблички за спину.

— Я нарисовал историю одного приключения, — не без гордости сказал я. — Эта история про нас с тобой.

— Ты хочешь показать ее мне? — спросила девушка, и легкие складочки расправились у ее губ.

Мы сели на скамейку в кустах школьного парка. Тень от акации накидкой легла на плечи девушки. Ей не понравилась нарисованная мною история. Одна страница в тетради была со шторкой. Я так и не решился отодвинуть ее, но сказал:

— Там мы с тобой лежим в постели.

Около губ девушки снова появились складки, как у взрослой женщины, и я почувствовал, что мои глаза забегали. Ноема поднялась, и, выйдя из тени акации (тень-накидка осталась на скамейке), пошла прочь. А я, растерянный, шел рядом и от пробуждающейся злости улыбался. А потом стал хвастать, что совсем скоро я переезжаю в город, а в городе у нас — очень влиятельный родственник, а, стало быть, у меня большое будущее. Из-за недомолвок и недоговоренностей я самому себе казался глубоким, взрослым. Я даже намекнул девушке, что готов разделить свое будущее с ней. Мы подходили к д-образному мосту через железную дорогу. Я сказал, что мост этот строил мой родственник — Енох, тот самый Енох, который построил основанный Каином город.

— Енох, который построил этот мост, не строил город, — с вызовом и горечью ответила девушка, — и твоим родственником быть не может. — Она остановилась. — Город построил Енох-каинит, а мост — Енох-сифит, построил над рекой.

От услышанного я впал в гугнивое оцепенение.

— Однажды у заброшенной штольни, там, где сейчас богатый квартал города, Еноха-сифита заставили служить с каинитами. Но идолы каинитов разлились водой. А Тувалкаин до того возненавидел вышедшую из берегов реку, что пустил ее по другому руслу. А по старому построил железную дорогу. — Слова девушки дышали правдой, но я и мысли не мог допустить, что кто-то в классе знает историю лучше меня. А бить было нечем. Меня до висков захлестнула внезапная досада. Я повел себя совершенно бесчестно.

— Ты знаешь о том, что законом запрещено деление на сифитов и каинитов? И у тебя за такие слова… — Я хотел припугнуть девушку, думал, что она начнет оправдываться, но она только спросила:

— Вот ты, оказывается, какой? — И, поспешая, пошла прочь от меня.

Йот не сказал Ноеме-жрице, что ему захотелось сделать девушке больно, и он, кипя, крикнул вдогонку:

— У тебя будут неприятности! — И оправдывая себя: — Ты сама этого захотела!

Вечером Йот рассказал отцу о новых исторических фактах. У отца Ноемы были неприятности.

— Ноема вышла замуж за парня из нашего класса, — сказал Йот предводительнице блудниц. — Ной — сифитский священник. Правда, служить ему запретили: ленивый слишком, сам строить ничего не хочет — привык на все готовенькое!

— Я с ним однажды встречалась: весьма посредственный молодой человек — не исключено, что пророчество Еноха прельстит его. Оно наполнит жизнь никчемного человечка ложным смыслом, как бы приподнимет его над другими людьми. Тем более жена — Ноема. Трудно будет разубедить этого несчастного. Бедные люди! Напридумывали себе сказок и живут в них. Недавно про вагон какой-то придумали, в котором повезут последних сифитов, верующих в пастушеского Бога. И надо бежать за этим составом, хвататься за колеса, только бы уехать! И что ты думаешь, Йот? И побегут, и будут хвататься за колеса!

Йот удивительно хорошо выспался на ложе Ноемы-жрицы и проснулся бодрый и решительный.

«Я-то думал, они по недомыслию своему, по глупой упертости не соглашаются, — размышлял Йот, возвращаясь от Ноемы-жрицы, — а они, пожалуй, возомнили, что они-то и спасутся в предстоящем потопе, который сами выдумали и которым пугают народ. Они взяли на свой щит выдумку, а выдумка эта несет разложение. Этим и страшна! Но я собью спесь с этих выскочек! Уа! Образ мысли их преступно-ясен: все идет к гибели. И все это им внушил какой-то Енох, который ничего стоящего после себя на земле не оставил, кроме каких-то блаженств и легенды о самом себе… Что ж, Ной, ты бросил мне вызов, и я принимаю его. Бросил мне и моему миру, и тебе придется испить унижение! Я не позволю тебе и таким, как ты, позорить наш мир, наши дела, наши свершения и наши мечты. Выскочки!.. Неудачники!.. Недоучки, которые не могут смириться со своей посредственностью и выдумывают всякие истории, в которые верят сами и заставляют верить себе подобных. Ты, Ной, мысленно уже там, в послепотопном мире. Но построить новую жизнь ты, Ной, не сможешь, потому что вы, сифиты, уже сейчас, до потопа, придумали новую сказку об огненном наказании послепотопного мира. За что? За что, Ной? За то, что остальные люди не так посредственны, как ты? За то, что они талантливы. За то, что они своей головой и своими руками могут делать то, что недоступно таким, как ты, Ной? Да, мы другие! Хочешь, я скажу тебе, Ной за что ты ненавидишь мир? Потому что без тебя, Ной, люди проникнут в тайны жизни и смерти и обретут бессмертие здесь, на земле. И для этого твоя проповедь не нужна! И не нужны блаженства какого-то там Еноха. Люди будут летать по воздуху быстрее, чес сегодня бегает по рельсам паровоз! Люди преодолеют притяжение планеты и полетят к звездам! Я верю в это! Это будет в будущем. И это будущее дорого мне, и я сделаю все возможное, чтобы оно стало настоящим! Без твоей проповеди, Ной! А если когда-то и будет твой потоп, водный или огненный, мы сядем в свои межзвездные ковчеги и улетим к другим планетам. И среди бесконечного множества их найдем одну, пригодную для жизни и заселим ее. Не пугай нас потопом, Ной! Мы его не боимся! Мы, люди, сможем прожить и без Твоего Бога! И мне дороги люди, которые будут жить в будущем, здесь, на земле, или на других планетах, в других звездных системах. Я уже сейчас восхищаюсь мужеством первых покорителей космоса! Вот во что я верю, Ной, а не в твой потоп!.. Да, мы (человечество), — продолжали говорить воображаемому Ною Йот и содействующие ему бесы, — совсем недавно пережили жесткое время. Было много человеческих жертв. Но кто уничтожен? В основном — каиниты, которые чуть было не пошли на поводу у пастушеского Бога. Посмотри: те из сифитов, которые отказались от отеческих заблуждений, живут хорошо, многие занимаются наукой и достигли в своих областях значительных успехов. Их труд пойдет на благо всего человечества! Время все поставит на свои места! Историю не обманешь! — Йот заплакал, как плачут бесы, когда не могут сотворить зло. — Когда наука начнет воскрешать мертвых, они, умершие, а потом воскрешенные нами, будут благодарны нам, Ной, нам, а не тебе и не таким, как ты! Благодарны! И покаются, что изменили каинитам с их верой в человека с большой буквы! Человека!!! Человек — это звучит гордо! Я не отдам тебе людей, Ной! Я не дам тебе их обманывать!.. Да, сифиты любят тебя! Это понятно. И ты приобретаешь уверенность в себе от этой слепой любви. Но это неправильно. Так не должно быть! Мы тебе обещаем, Ной, что с каждым годом людей, которые любят тебя, будет меньше и меньше. Мы позаботимся об этом! Ты не так праведен, Ной, как кажешься самому себе! Я бы понял тебя, если бы ты жил, как Авель: пас овец и молился… — Мучимые неотвязными рассуждениями выкрикивали Йот и содействующие ему бесы. — А чем ты будешь рубить свой ковчег, Ной? Топором? Но первый топор выковал Тувалкаин! Ты спасешься, используя труд тех, кого со спокойной совестью оставишь за бортом своего ковчега. Это низко! — Йот погрозил пальцем воображаемому Ною. И тут только заметил, что карета стоит, а возница, сняв наголовник и в смущении поминая его, с робостью заглядывает в окно. Йот догадался, что стоит возница давно и не решается прервать его. Йот сконфузился, но как можно раскованнее сказал:

— Я готовлю речь.

— Вы меня напугали, господин! — сказал возница и пристально посмотрел в кошачьи глаза Йота, и взгляд возницы показался Йоту верхом неучтивости. Говорил возница назойливо-услужливым голосом, но уши нагло и вызывающе торчали в стороны. Йот, раздраженный и дрожащий от негодования, крикнул: — Я готовлю речь!

— Да-да, конечно, — закивал возница, натягивая наглавник. Хрящеватые уши возницы растягивали наглавник в стороны нагло и вызывающе. — Я подумал, что в карете еще кто-то… но раз никого нет… — Но возница все же заглянул в нутро кареты.

— Нет здесь никого, говорю, нет! Я готовлю речь!

— Я могу ехать, господин?

— Да, ты можешь ехать! — сказал, успокаиваясь, Йот. — Но если уж очень тебе любопытно, ты можешь заглянуть и под сиденье. — И сердито отворил дверцу. Возница смущенно улыбнулся, но в карету заглянул, заглянул и под сиденье со словами:

— Господин Йот не должен сердиться, господин Йот должен знать, что я отвечаю и за его безопасность. — И, закрывая дверцу, сказал слова, после которых лысина Йота от злости взопрела: — Осторожнее, господин, с этими речами. Сифиты раньше говорили, будто это падшие ангелы заставляют людей вслух разговаривать с собой.

— Ты из сифитов? — строго спросил Йот.

— Я сам не знаю, из кого я, — клятвенно заверил возница. — Я — дите человечества.