Милостыня от неправды

21

— Может быть, я понапрасну беспокою вас, господин, но неожиданно скульптор Нир изъявил желание участвовать в нашем деле. И, по-моему, то, что он предлагает, достойно внимания.

Тувалкаин жестом гостеприимного хозяина указал Иагу на скамью возле стола.

У Тувалкаина была отменная память. Прошла ни одна сотня лет с тех пор, как на стене древнего города Нир изваял идола, но изваял так, что бок его и узор башни породили сотканного из неба ангела. В те времена изображать ангелов запрещалось. Тувалкаин помнил шахту, в которой отбывал наказание скульптор Нир, помнил даже, что узники этой шахты вели себя подозрительно послушно, только раз в знак протеста сожгли корзины, в которых таскали руду. Тувалкаин помнил, что в глубине этой шахты, на малахитовой глыбе, Нир вырубил историю каинитов, истинную историю каинитов и при живом Каине изобразил его, убивающим своего брата. Тувалкаин помнил тот день, когда его подручный уродец Ир — маленький, тщеславный, изворотливый, по-каинитски благочестивый, — обнаружил в заброшенной штольне секретную писаницу. В тот же день на городской площади, на которой Нир ваял гигантскую голову Каина, Тувалкаин намекнул скульптору, что обнаружил писаницу. Тувалкаин помнил, как смущенный Нир выронил из рук зубило, и оно со звоном отскочило от брусчатки. Тувалкаин помнил, как через несколько дней Нир признался, что писаницу вырубил он. Тувалкаин помнил растерянность Нира, когда ему было сказано, что в его подземной работе нет лжи. Тувалкаин не забыл, что в новом городе, который он построил своей волей и в котором сейчас жил, статуй больше, чем людей. А если посмотреть на него в солнечный день с горы, то может показаться, что на город спустилась белокрылая стая ангелов. И в том, что город в народе называли городом ангелов, без сомнения, заслуга скульптора Нира. Тувалкаин знал, что несколько лет назад Нир ушел в горы и живет отшельником, хотя в городе у него едва ли ни самый красивый дом. Тувалкаин знал, что ученики носят в горы скульптору Ниру еду и новости, а что творит горделивый разум Нира, Тувалкаин не знал и узнавать не собирался, потому что были дела и поважнее философских идолов Нира. Тувалкаин не ожидал, что Нир откликнется на задуманный им проект в рамках бескровной борьбы с устоявшимся заблуждением сифитов о якобы неминучем потопе. Слова Иагу приятно удивили Тувалкаина.

— Нира всегда пленяли ангелы, но проповедует он любовь к чувственному миру, — рассудительно проговорил Тувалкаин и раскрыл папирус. Глаза его давно пригляделись ко всему на свете, но на этот раз удивились и они. Иагу с беспокойством наблюдал, как изменялось лицо господина. А тот с трудом сдерживал улыбку, а когда она все же проявилась на лице, улыбнулся и Иагу. Тувалкаин поймал себя на том, что смотрит на проект как бы глазами сифитов. Он будто слышал их мысли, возмущенные неугодным творением человеческого духа: каиниты ставят памятники грехам человеческим. На рисунках Тувалкаин узнал баснословное пастбище сифитов, с которого якобы ангелы навсегда забрали Еноха, и на котором в память этого вознесения соорудили жертвенник своему пастушескому Богу и небольшой храм над жертвенником. Во времена тиранства и храм, и жертвенник были разрушены. Тувалкаин узнал пастбище по окаймляющим его наклонным скалам. Их будто положил сверхмощный порыв урагана. «Полегшие» скалы удивительным образом напоминали застывшие волны. Нир воспользовался необычным ландшафтом. В его скульптурной композиции «поваленные» скалы символизировали воды потопа. А над этими «каменными водами» возвышалась строго вертикальная скала, на вершине которой застыла бесстрашная тигрица со спасенным котенком в зубах. А уступом ниже красивая обнаженная женщина протягивала спасающую руку к жестоким водам, из которых тонущий мужчина протягивал матери младенца.

— Как бы от противного, — произнес Тувалкаин, продолжая сосредоточенно разглядывать рисунок. — Скульптурная композиция как бы не отрицает потопа, но как бы говорит…

— …о жестокости сифитского Бога, — закончил Иагу и горячо кивнул.

Тувалкаин скрепил папирусы бечевкой и написал: «Да будет исполнено». И спросил, передавая папирус:

— Кстати, как поживает этот отшельник? Чем дышит?

— Да тем же, чем и все! Дух времени, что ли… Пытается создать человека!

— Из чего же вознамерился создать человека скульптор Нир?

— Из красной глины.

— Как это делали боги, создавая Адама?

— Возможно.

— Человек Нира огромен?

— Нет, возраст десятилетнего мальчика.

— И?

— Он пытается оживить его.

— Оживить кусок глины? Каким образом?

— Он пишет на лбу у глиняного изваяния магическое слово.

— И что же это за слово?

— Это слово «жизнь».

— В камне Нир гораздо умнее. — Тувалкаин ожидал, что Иагу поддакнет ему улыбкой, но Иагу сказал:

— Но глиняное изваяние Нира растет.

— Может, оно еще и говорит?

— Нет, оно молчит, но и Адам у богов поначалу молчал.

— Как имя доглядчика? Ему можно доверять? Он, случайно, не курит зелий?

— Имя его — Иагу. Я своими глазами, господин, видел, как глиняный человечек вырос до размеров взрослого мужчины. Правда, на моих же глазах он треснул и разлетелся на куски.

— А почему ты следишь за Ниром?

— Он встречался с Твердым Знаком, который занимается генетическими исследованиями на чечевице. Он из сифитов… Сын пытается воплотить в жизнь идеи отца.

— О чем же беседовали Нир и Твердый Знак?

— Они спорили… Твердый Знак доказывал Ниру, что искусственные люди смогут приобрести человечность, только познав любовь.

— А Нир?

— Нир смеялся! Он смотрит на искусственного человека как на помощника в трудных работах, в местах, где возможности человека недостаточны. А Твердый Знак, похоже, верит, что когда-нибудь сможет воскресить Сифа, Авеля и Адама.

— Про возвращение в рай Твердый Знак ничего не говорил?

— Нет! Ему, мне кажется, и на земле живется неплохо.

— Весьма странная для сифитов философия. Вы не проверяли, нет ли у них в роду матери-каинитянки?

— Я проверял — нет! Наверное, культуры сифитов и каинитов переплетаются и без нашего участия.

— Твердый Знак — это наша победа, Иагу! — со спокойным удовлетворением проговорил Тувалкаин.

— И еще, господин! Только не подумайте, что я без вашего ведома следил за вашим братом Иавулом-музыкантом. Сведения приходили из косвенных источников. Ваш брат Иавул-музыкант — очень закрытый человек. Наша жесткая жизнь заставила его спрятаться в самого себя. А мы (Иагу чуть было не сказал: «не используем его талант»)… а мы не помогаем в должной степени развернуться его гению. Между тем, его философские мысли…

— Его философские мысли? — удивленно переспросил Тувалкаин.

— Слова Иавула-музыканта не могут не заинтересовать. Он не оформляет свою философию тем или иным привычным для нас образом. Он даже подчеркивает ее бесформенную исключительность. Ведь музыка не имеет формы! Мы оцениваем дерево по плодам и листьям — Иавул судит о нем по мелодии, которую оно испускает. Иавул слышит его! Он слышит каждого человека! И что ценно для нашего общего дела, Иавул через музыку хочет объединить всех людей в гармоничное стадо. И при этом как о будущей данности говорит о времени, когда посвященные станут слушать особую музыку на своих закрытых собраниях.

— Странно, почему он никогда не заговаривал об этом со мной.

— Ну, наверное, эта музыка еще не написана. И еще не понятно, кого Иавул считает посвященными. Но сейчас — не об этом. Иавул-музыкант не раз говорил о мелодиях, исходящих от городских скульптур Нира. Они красивы, как и статуи, но в них доминирует мелодия неудовлетворенности. Это мелодия самого Нира. Он сожалеет, что не может оживить своих каменных ангелов. Однажды Нир предложил Иавулу вдохнуть жизнь в глиняного истукана с помощью музыки.

— И?

— Иавул-музыкант отказался.

— Почему?

— Я не знаю, господин.