Миллионщик

Глава 3

Провожать нас вышел весь наш поселок. Старый Захар перекрестил меня на прощание, женщины-нанайки плакали, артельщики желали удачи. Левицкий стоял поодаль, явно не выспавшийся и молчаливый, он провожал нас долгим, задумчивым взглядом. И вот, заскрипел лед под полозьями нарт, радостно взвизгнули застоявшиеся остроухие лайки, и вскоре наш прииск скрылся за заснеженными деревьями. Впереди нас ждал долгий путь: первым делом мы направлялись по льду амура и Шилки в Сретенск, главный речной порт Забайкалья. Собаки бодро тянули нарты, и уже к середине дня мы вышли на простор Амура. Стоял морозный, ясный декабрьский день. Низко висевшее над горизонтом солнце заливало заснеженную тайгу ослепительным блеском. Впрочем, уже вскоре нам пришлось одеть берестяные очки — насаптоны: в ясный день ничего не стоило схлопотать снежную слепоту.

Я сидел на передних нартах, рядом с Ороканом, который ловко управлял своей дюжиной лохматых, нетерпеливых псов. Собаки, радостно взлаивая и вырываясь из-под его крепкой руки, легко тащили легкие, просмоленные нарты по прозрачному льду замерзшего Амура. Морозный ветер обжигал лицо, но это был приятный, бодрящий холод. Жена Захара снабдила меня в дорогу теплой, подбитой мехом кухлянкой, а на ногах моих были высокие торбаса из оленьей кожи, руки защищали меховые рукавицы. На коленях я держал берестяной короб, в котором, заботливо завернутые в лыко, лежали три оставшиеся китайские фарфоровые вазы — те самые, что проделали столь долгий путь из Монголии на Амур.

Рядом со мной, укутанный в несколько слоев одежды так, что виднелся только кончик его покрасневшего от мороза носа, сидел Изя Шнеерсон,. Он то и дело ежился, кутался плотнее в свой необъятный кожух и что-то бормотал себе под нос про «эту собачью жизнь» и «когда же мы доберемся-таки до цивилизованных мест».

Дальше ехали нарты с Лян Фу, тайпинами, а замыкал нашу небольшую колонну Сафар. Он ехал, внимательно осматриваясь по сторонам, рука его привычно лежала на цевье перекинутого поперек нарт штуцера. Его задачей была охрана нашего каравана от возможных неприятностей.

Путешествие по зимнему Амуру было удивительным и захватывающим. Могучая река, скованная толстым, многометровым льдом, превратилась в широкую, бесконечную дорогу, уходящую за горизонт. Тишина стояла такая, что, казалось, слышно было, как трещат от мороза деревья. Только скрип полозьев по снегу, рычание и лай собак, да редкие гортанные покрикивания Орокана нарушали эту первозданную тишину.

Иногда на льду попадались торосы — нагромождения ледяных глыб, которые приходилось объезжать или с трудом перетаскивать через них нарты. Иногда во льду встречались трещины и промоины, коварно прикрытые тонким слоем снега, — Орокан, с его «пристрелянным» взглядом и острым чутьем, безошибочно угадывал их и объезжал стороной.

На ночь мы съезжали с Амура и углублялись в лес — там было не так ветрено, как на реке. Разводили большой костер, варили в котелке чай и сытную похлебку из сушеного мяса и юколы.

Собаки, сбившись в кучу, спали рядом, согревая друг друга. А мы сидели у огня, смотрели на звезды, такие яркие и близкие в этом морозном, чистом небе, и разговаривали о разном — о нашем прииске, о будущих планах, о далекой, почти забытой жизни.

На русском берегу, изредка попадались небольшие казачьи станицы или заимки староверов, мы видели суровых, бородатых мужиков в овчинных тулупах, с ружьями за плечами. Они выезжали на Амур рыбачить, ставя сети под льдом, или охотились на зверя на лыжах. Относились они к нам настороженно, но без враждебности. Иногда мы останавливались у них на ночлег, за рубли покупали хлеб или свежее мясо. Казаки с любопытством разглядывали нас, расспрашивали, кто мы, откуда, куда путь держим. Мы отвечали уклончиво, не вдаваясь в подробности: «торговые люди, едем за товаром».

На китайском, маньчжурском берегу жизнь была другой. С берега мы видели лепившиеся друг к другу вдали небольшие селения — фанзы из дерева, или, чаще — из глины и камыша, с причудливо изогнутыми крышами. Морозный воздух доносил оттуда лай собак, детский смех, обрывки незнакомой, гортанной речи. Маньчжуры, в своих стеганых ватных халатах и меховых шапках, выезжали на лед Амура. Они тоже ловили рыбу, ставили капканы на соболя и лисицу.

С ними мы без особой нужды старались не контактировать. Орокан, который немного разговаривал по-маньчжурски, утверждал, что это хитрый и недружелюбный народ. Случалось, что они нападали на одиноких путников, грабили, а то и убивали. Поэтому мы держались от их селений подальше, стараясь не привлекать к себе внимания. Тем не менее, когда мы встречались нос-к-носу на льду Амура, неугомонный Изя с помощью Орокана постоянно пытался завязать с ними торг. Иногда это удавалось, и мы получали баранину, немного мороженой рыбы или гаоляна. Больше ничего хорошего у местных маньчжуров не было.

Однажды мы наткнулись на целый караван маньчжурских торговцев. Несколько десятков нарт, груженых тюками с чаем, тканями, какими-то китайскими товарами, тянулись длинной вереницей по льду Амура. Их сопровождали вооруженные охранники с фитильными ружьями и длинными копьями. Мы предпочли объехать их стороной, не искушая судьбу. Орокан, ехавший впереди, заметил их издалека и тут же направил нарты по ближе к берегу, предупредив нас. Мы тут же ощетинились оружием… но все обошлось.

Так, день за днем, мы продвигались на запад. Морозы крепчали, иногда доходя, по моим ощущениям, до сорока градусов. Случались и бураны, когда приходилось по нескольку дней отсиживаться в каком-нибудь укрытии, пережидая непогоду.

Проходили дни, а мы все продолжали свой путь, преодолевая версту за верстой по бескрайним ледяным просторам Амура, а затем и Шилки, в которую он впадал. Морозы не ослабевали, солнце по-прежнему скупо отмеряло короткие зимние дни, а ночи были длинными, темными и очень холодными. Но мы уже привыкли к этому ритму, к жизни в дороге, к постоянной борьбе со стихией. Собаки наши, хоть и подустали, но все так же резво тащили нарты.

И вот, наконец, после почти месяца пути, проделав, по моим прикидкам, не меньше восьмисот верст по льду сначала Амура, а затем и Шилки, мы увидели впереди долгожданную цель нашего первого этапа путешествия — город Сретенск.

Он появился внезапно, за очередным изгибом Шилки, словно вырос из-под снега. Небольшой, приземистый, он раскинулся на высоком, обрывистом берегу реки, у подножия заснеженных сопок. Деревянные, почерневшие от времени дома с резными наличниками и высокими крышами теснились друг к другу, карабкаясь по склонам. Из труб вился сизый дымок, смешиваясь с морозным туманом, окутывавшим город. Над всем этим возвышалась каменная колокольня богатой церкви, чей золоченый крест тускло блестел в лучах низкого зимнего солнца.

Сретенск, как я уже слышал, является важным речным портом. Именно отсюда снаряжались караваны судов, барж, пароходы, доходившие до Благовещенска и еще дальше — до устья Амура. Но это все — в навигацию, летом, а теперь жизнь здесь, казалось, замерла до весны, до вскрытия рек, до начала сплава. У пристани, вмерзнув в толстый лед Шилки, стояло несколько колесных пароходов — небольших, неуклюжих, с высокими трубами и обледеневшими палубами. Они выглядели сейчас беспомощными и осиротевшими, как выброшенные на берег киты.

Мы въехали в город по главной улице, широкой, но занесенной снегом. Народу на улицах было немного — редкие прохожие, закутанные в тулупы и бараньи полушубки, спешили по своим делам, оставляя на снегу глубокие следы. Изредка проезжали сани, запряженные одной-двумя лошадками, или нанайские нарты, груженые дровами или связками мороженой рыбы.

Остановившись на постоялом дворе, который держал какой-то ушлый китаец, мы сняли пару комнат, накормили собак, отогрелись у жарко натопленной печи. А затем, оставив Изю и Сафара присматривать за нашим золотом и вещами, я с Ороканом отправился на пристань — разведать обстановку.

И вот тут-то меня ждала неожиданная и очень приятная встреча. Внимательно разглядывая вмерзшие в лед пароходы, я вдруг увидел знакомое название на борту одного из них — «Нерчинск». Это был пароход капитана Скворцова! Неужели он тут?

Я, не раздумывая, направился к пароходу. Постучал по обледенелому гулкому корпусу сначала кулаком, потом — рукоятью «Лефоше», но судно ответило безмолвием.

— Эй! Тебе чего надо! — вдруг раздался крик.

Оглянувшись, я увидел вдруг казака-бурята в толстенном тулупе, по самые уши закутанного в мохнатый шерстяной шлык.

— Скажи-ка, любезный, где бы мне отыскать капитана Скворцова? — спросил я как можно дружелюбнее.

— Пошто тебе капитан? — хмуро спросил казак. — Куда плыть собрался?

— Да ладно, не серчай, служилый! — улыбнулся я, присовокупив рубль серебром. И, как это обычно бывает, добрым словом и денежными знаками я добился много большего,чем просто добрым словом.

— Постоялый двор Трапезникова! Там спроси — смягчившись, отвечал казак. — А ты сам-то отколе будешь?

— Да так, по делам торговым! А где этот постоялый двор?

Казак махнул рукой в сторону идущей вдоль берега Шилки улицы.

— Вон он. Третий отсель!

Вскоре я уже стучал в дверь снимаемого капитаном «нумера». Орокан решил вернуться в нашу комнату — мой таежный друг еще стеснялся делать визиты к таким «большим начальникам», как капитан парохода.

— Кто там еще? — раздался из-за двери знакомый, чуть хрипловатый голос.

— Никифор Аристархович, — крикнул я. — Курила, с Амура! В Байцзы с вами ездил!

Дверь тут же распахнулась, и на пороге появился Скворцов — плотный, краснолицый, с седыми бакенбардами, нафабренными усами и добродушной усмешкой в глазах. Он был одет в теплую морскую куртку и меховую шапку.

— Курила! Вот так встреча! А я уж думал, съели тебя там медведи в этой тайге, или тайпины к хунхузам переметнулись! Ну, что встал, проходи, проходи, гостем будешь!

Мы крепко обнялись. В его тесной, не особо уютной комнате, по крайней мере, было тепло: жарко топилась небольшая чугунная печка, пахло дымком, смолой и крепким турецким табаком.

— Сейчас я чаю нам соображу. Ээй, человеек! — крикнул Скворцов куда-то в лестничный пролет, вниз, и вскоре у нас на столе уже возвышался пузатый, покрытый патиной медный самовар, вкусно пахнущий дымом.

— Ну, рассказывай, как твои дела? — спросил Скворцов, наливая мне в щербатую фаянсовую кружку обжигающе горячий чай. — Ты, кстати, как чай пьешь? По-бурятски али как?

— Давай по-бурятски! — согласился я, уже привыкнув к этому странному напитку с маслом и солью.

И конечно, разговор зашел о главной цели моего приезда в Сретенск и дальнейшего путешествия в Читу — о необходимости оформить понравившуюся мне землю и прикупить оборудование.

— А что именно тебе надобно? — Скворцов задумчиво почесал в затылке. — Без хороших насосов да инструментов трудно в тайге.

— В первую очередь — помпы, Никифор Аристархович, — сказал я. — Мощные, чтобы воду откачивать, особенно зимой. А еще — кирки, лопаты, тачки, может, какой буровой инструмент. Да и ртуть бы не помешала.

Капитан хмыкнул.

— Ртуть — это товар дефицитный, да и опасный. Но, думаю, у местных купцов можно будет раздобыть, если хорошо заплатить. А вот с помпами… — он сделал паузу, хитро прищурившись. — С помпами можно порешать. Есть у меня тут одна мыслишка!

Он подошел к окну, посмотрел на свой вмерзший в лед пароход.

— Видишь ли, Курила, на каждом пароходе есть помпы. Воду откачивать из трюма, котлы питать. У меня на «Нерчинске» тоже стоит неплохая, английского производства, еще до войны поставлена. Сейчас, зимой, пока навигации нет, она мне особо-то и без надобности. А к весне я могу и новую заказать, здесь, в Сретенске, есть подходящие мастерские. Там наши умельцы и не такое делают! Так что… — он подмигнул мне, — если цена устроит, могу тебе свою помпу уступить.

— Никифор Аристархович… — усмехнулся я. — Конечно, устроит! О цене договоримся!

— То-то же, — усмехнулся капитан. — А еще, — он понизил голос, — я могу поговорить с другими капитанами, что здесь на зимовке стоят. И их тоже помпы без дела простаивают. Думаю, если предложить хорошую цену, они тоже не откажутся. Деньги сейчас всем нужны, зима длинная, а доходы только с навигации. Так что, может, и три, и четыре помпы тебе раздобудем. Но надо ммм подмазать. Соображаешь?

— А то! Спасибо вам огромное, Никифор Аристархович! — от всей души поблагодарил я его. — Вы меня просто спасли!

— Да ладно, чего уж там, — отмахнулся он. — Свои люди — сочтемся.

— Никифор Аристархович, может еще в одном деле подскажите, — решил я пробить тему продажи золота.

— Может, и подскажу, — разгладил он усы.

— Где бы можно было золотишко продать, что бы и вопросом по меньше и цена хорошая, — напрягшись спросил я.

— Ууу, — махнул он рукой и задумался. Ну, ежели немного, то и в Чите можно сбыть, найдутся там купчишки. А ежели по больше, то в Иркутск надо, а то и дальше.

Что-то подобное и я предполагал.

Благо был запасной вариант, где это можно было попробовать в той же Кяхте. Богатеев там хватает. Да хоть та же Верещагина дама умная и хваткая.

Чай не водка, много не выпьешь. От самовара мы плавно перешли к китайскому рисовому вину «хуацзю», а там — и к «напиткам сурьезного калибру».

Никифор Аристархович, обрадованный встречей и предвкушением выгодной сделки, расщедрился на бутыль какой-то забористой настойки на травах, которую он называл «сибирским бальзамом». Штука эта оказалась на редкость коварной — пился бальзам легко, а по мозгам бил отчаянно.

Мы с капитаном, вспоминая былые приключения и строя грандиозные планы на будущее, незаметно для себя уговорили всю бутыль. В общем, на осмотр продаваемой помпы мы смогли отправиться лишь на следующий день, да и то ближе к обеду.

Голова гудела, а во рту стоял такой перегар. Изя Шнеерсон, никогда не отличавшийся любовью к горячительному, смотрел на нас с плохо скрываемым сочувствием.

— Н-да, Курила, — прохрипел капитан Скворцов, когда мы, наконец, выбрались из душных комнат постоялого двора на морозный воздух. Его обычно румяное лицо было сейчас бледным, с синеватыми кругами под глазами.

— Перебрали мы вчера с тобой этого… бальзаму. Голова — чугунная, и ноги не слушаются. Надо бы того… опохмелиться! А то и до парохода не дойдем!

Сказано-сделано. Зайдя в ближайший трактирчик, пропахший кислыми щами, дешевой махоркой и перегаром, мы заказали по стопке мутной водки и по тарелке горячих, жирных сибирских пельменей. Водка оказалась дерьмо-дерьмом, а вот пельмени — что надо. Тем не менее, после стопки мне сильно полегчало: огненная влага обожгла горло, разлилась по телу приятным теплом, и мир снова обрел краски и звуки. Головная боль немного отступила, а в ногах появилась какая-то уверенность.

— Ну вот, теперь можно и делами заняться, — крякнул капитан, вытирая усы рукавом своего старого, но крепкого морского бушлата. — Пойдем, покажу тебе помпу, которую я уступить готов!

По скрипучим, обледеневшим сходням мы поднялись на палубу, спустились в машинное отделение, где важно поблескивали заиндевелой начищенной медью детали паровой машины.

— А вот и она, красавица моя, — произнес капитан, указывая на громоздкое сооружение, установленное на палубе, недалеко от рудиментарной пароходной мачты. — Помпа ручная, поршневая. Ни разу меня не подводила.

Я с любопытством принялся разглядывать это чудо техники.

Помпа представляла собой массивный чугунный цилиндр, из которого сбоку выходила толстая труба. Она, как пояснил Скворцов, проходила по палубе и оканчивалась в шпигатной трубе корпуса судна, через которую откачиваемая вода и выливалась за борт. Внутри цилиндра ходил поршень, приводимый в движение длинным деревянным рычагом-коромыслом. Рычаг этот был подвешен на толстом пеньковом стропе к мачте. Чтобы привести помпу в действие, нужно было несколько человек, которые, налегая на коромысло, качали бы его вверх-вниз.

— А отчего не паровая? — несколько разочарованно произнес я.

— Обычно, — пояснил Скворцов, — на речных судах устанавливают по четыре таких помпы, и качают, коли надо, всей командой, если не дай бог случится течь. Работа, конечно, не из легких, но зато — надежно. Никакого тебе пара, никаких котлов. Ведь может так просадить, что и котлы-то потухнут, а матрос, он завсегда справится! Махай себе рычагом, да воду выплевывай.

Для нашего прииска, где не было ни угля, ни дров в достаточном количестве для работы паровой машины, такая ручная помпа была более подходящей. Она проще в обращении, не требует сложного обслуживания и, главное, работала на «подножном корму» — на мускульной силе наших работников, которой у нас, слава Богу, теперь хватало. А главное — ее можно отвезти на прииск прямо сейчас!

— А сколько она может воды откачать, Никифор Аристархович? — спросил я. — И почем вы ее уступите?

— Воды, Курила, она откачает столько, сколько сил у твоих ребят хватит, — усмехнулся капитан. — А что до цены… думаю, договоримся.

После недолгого, но оживленного торга, в котором Изя Шнеерсон, торговался до последнего медяка, мы сошлись в цене в сто пятьдесят целковых. Я тут же отсчитал капитану Скворцову требуемую сумму в рублях, и помпа, можно сказать, стала нашей. Мы договорились, что заберем ее через пару дней. За это время матросы Скворцова должны были ее снять.

Затем Скворцов, как и обещал накануне, провел нас к другим вмерзшим в лед пароходам, познакомил с их капитанами.

Нас он представил как «надежных господ, имеющих понимание».

После такого разговор сразу же принимал доверительный характер. Многие из них, узнав о нашей удачной сделке с Никифором Аристарховичем и о том, что мы готовы платить и золотом, и рублем, тоже охотно согласились продать свои простаивающие без дела ручные помпы, установленные у них в трюмах. В итоге, к вечеру того же дня, я стал счастливым обладателем еще двух таких же поршневых насосов, — один точь-в точь как у Скворцова, другой немного поменьше скворцовского, но тоже вполне работоспособный и крепкий.

С таким арсеналом ручных помп мы могли бы значительно облегчить себе работу по осушению шурфов и подаче воды на промывочные машины.

Кроме насосов, я, по совету Изи, который успел обежать все местные лавки и склады, закупил в Сретенске у предприимчивых купцов и другой необходимый инструмент — партию прочных кирок и лопат, несколько крепких тачек, которые были гораздо удобнее наших самодельных деревянных, несколько комплектов буров для разведки золотоносных пластов, а также приличный запас пороха для взрывных работ, свинца для литья пуль и, конечно, ртуть, о которой так настойчиво говорил мне Захар. Все это добро, вместе с помпами, нужно было как можно скорее доставить на наш прииск, где все это уже с нетерпением ждали.

Разумеется, тащить все это громоздкое и тяжелое оборудование с собою в Кяхту, а затем и в Читу, было бы слишком долго и неэффективно. Поэтому я решил разделиться.

— Орокан, — сказал я молодому нанайцу, когда все сделки были завершены, и мы вернулись на постоялый двор, где нас уже ждали Сафар и остальные. — Твоя задача — вместе с двумя нашими ребятами и Изотом доставить помпы, инструмент и все остальное на прииск. Собаки у вас есть, нарты тоже. Дорогу ты знаешь. Как можно быстрее доставьте все это Левицкому, он там разберется, что к чему. А мы с Изей и Сафаром поедем дальше, в Кяхту, а оттуда — в Читу.

Возьмите все нарты и собак, что есть, если надо — купите еще. А мы с Изей наймем тут пару саней да поедем в Кяхту.

Орокан молча кивнул. Двое нанайцев, его помощники, тоже были готовы.

На следующее утро Орокан покинул Сретенск, а мы наняв двое саней с ямщиками, отправились в Кяхту. Ведь, что бы выкупать землю, надо иметь на руках чистую валюту…