Миллионщик

Глава 12

Глава 12

Нужно было действовать быстро, решительно и по нескольким направлениям сразу.

— Первое и самое главное, нам нужен хороший юрист. Не какой-то провинциальный стряпчий, который только и умеет, что намекать на взятки. Нет, тут надобен настоящий, который знает все лазейки в законе и не боится вцепиться в глотку ни процессуальному противнику, ни судебному чиновнику.

— Но где же его взять такого? — с сомнением спросила Ольга. — Да и денег на такого ухаря у нас нет.

— Деньги — моя забота, — отрезал я. — За стряпчим я поеду во Владимир. А если надо — и в Москву.

— Однако, Владислав Антонович, — в волнении проронила Ольга, — не забывайте, что ни я, ни Мишель не можем сами защищать наши интересы. Поместье находится в опеке, и все дела, в том числе и судебного толка, ведет опекун — Аристарх Ильич Селищев.

Меня от этой новости как будто током ударило. Вот дьявол! Уже несколько раз я слышал «поместье в опеке, поместье в опеке», но только теперь вплотную столкнулся с последствием этого простого словосочетания.

— Кто он? — тут же спросил я, сделав это, кажется, слишком резким тоном.

— Это наш дальний родственник, отставной чиновник гражданской службы Аристарх Ильич Селищев. Он проживает в Москве.

— Значит, я точно еду в Москву. Изя, и ты тоже. Что из себя представляет господин Селищев?

— Мы его почти не знаем, — отвечала Ольга. — Он приезжал всего раз, после… после всего. Вел себя очень холодно, отстраненно. Сказал, что делами будет заниматься его поверенный, а нам велел ничего не предпринимать и не вмешиваться. Иногда нам кажется, что он совсем не защищает наши интересы, а наоборот, действует заодно с Мезенцевым…

Это был еще один узел, который предстояло развязать. Но сначала нужно было выиграть время.

— А где можно встретить этого Клюквина?

— Это заседатель гражданской палаты губернского суда. Очевидно, о нем можно справиться в суде! — пояснил Мишель.

— Значит, с этого и надо начать. Я вынужден на время покинуть вас. Мадмуазель, вот тут, — я протянул Ольге пачку серых пятидесятирублевых купюр, — пятьсот рублей на ваше проживание в ближайшие месяцы. Не благодарите, это деньги вашего брата.

Не теряя ни часа, я нанял на почтовой станции свежих лошадей и, не заезжая даже в деревню, чтобы предупредить свою охрану, помчался во Владимир. В городе, разумеется, мне нельзя было таскать с собой оружие, но совершенно без него я чувствовал бы себя голым. Поэтому по прибытии решил тотчас же купить хотя бы тяжелую трость, что и выполнил благополучно, проезжая Вязники. Дорога была отвратительной, но я гнал ямщика, не жалея ни его, ни лошадей.

Во Владимир прибыл на следующий день к обеду. Город произвел на меня впечатление сонного захолустья. Множество церквей, деревянные тротуары и единственная мощеная улица. Я быстро нашел здание, где размещалась Гражданская палата губернского суда — огромное, помпезное здание с колоннами, перед которым стояли пролетки и коляски.

Зайдя в высокие двери, я спросил какого-то мелкого чиновника за конторкой:

— Уважаемый, позвольте оторвать вас от ваших упражнений. Не соблаговолите ли пояснить, как я могу увидеть господина Клюквина? Это по тяжбе Левицких и Мезинцева!

Чиновник, воровато зыркнув на меня из-под растрепанной сальной шевелюры, куда-то исчез. Прождав его пару минут, я уж было хотел найти иного Вергилия, что показал бы мне все круги местного бюрократического ада, как вдруг услышал над ухом до противности вкрадчивый голос:

— Простите, сударь. Мы знакомы?

Оглянувшись, я увидел невысокого, очень приличного господина с одутловатым лицом, благообразной лысиной, маленькими, бегающими глазками и бакенбардами, одетого в форменный судейский вицмундир.

— Вы Клюквин?

Господин с полным достоинством поклонился.

— Так точно-с. Михаил Евграфович, к вашим услугам.

— Я желал бы переговорить с вами по делу Левицких. Это возможно?

— О, безусловно! Извольте подождать меня в ресторации — она напротив, в здании Дворянского собрания. Я буду в течение получаса! — пообещал чиновник и изобразил на лице самую участливую мину.

«Да ты, я смотрю, тот еще фрукт», — подумал я, выходя на улицу. Мне всегда становилось не по себе, когда жизнь сводила вот с такими преувеличенно любезными господами. Обычно они оказывались первостатейными мразями.

А прямо напротив, как я и рассчитывал, располагалась лучшая в городе ресторация «Губернская». Именно здесь в клубах табачного дыма и решались самые важные судебные дела.

Я занял столик в углу, заказал услужливо подскочившему половому с полотенцем обед и стал ждать. Вскоре Клюквин действительно появился на пороге. Разумеется, половые встретили его как завсегдатая. Окинув взглядом залу и заметив меня, чиновник немедленно подошел и опустился на стул напротив.

— Моя фамилия Тарановский, я хотел переговорить по делу Левицких. И у меня к вам сугубо конфиденциальный разговор, — не откладывая дела в долгий ящик, произнес я.

Клюквин окинул меня цепким, оценивающим взглядом.

— Левицких? — переспросил он, и в его голосе прозвучали нотки скуки и раздражения. — А вы, собственно, кто таков будете? Их новый поверенный?

— Скажем так, я представляю интересы их семьи, — туманно ответил я. — Я приехал, чтобы уладить это… досадное недоразумение с господином Мезенцевым.

— Недоразумение, говорите? — усмехнулся Клюквин. — У господина Мезенцева, между прочим, имеются на руках весьма веские документы. Дело почти решенное.

— Все в этом мире решаемо, Михаил Евграфович, — сказал я, понизив голос и глядя ему прямо в глаза. — Вопрос лишь в цене. Я знаю, что Ольга Александровна — барышня гордая и, к сожалению, стесненная в средствах. Потому она и не сумела по достоинству оценить ваши… труды по изучению этого дела. А я, совсем напротив, и не барышня, и не гордый, и совсем не стеснен в средствах. Поэтому хотел бы исправить эту оплошность. Вот прямо сейчас!

И незаметно под столом положил на его колено пачечку денег. Он не посмотрел, но я увидел, как пальцы привычно и ловко нащупали взятку и незаметно спрятали в карман.

— И что же вы предлагаете? — спросил он, и его глазки заинтересованно блеснули.

Вот не обмануло меня предчувствие. Мразь…

— Я предлагаю вам для начала небольшую благодарность за внимание к этому делу, — сказал я. — Там триста рублей.

Лицо Клюквина слегка вытянулось. Он, очевидно, ожидал сильно большего.

— Триста? — разочарованно протянул он. — Сударь, вы, кажется, не совсем понимаете сложности этого дела…

— Я все прекрасно понимаю, Михаил Евграфович, — доброжелательным, почти ласковым тоном перебил я его. — Это, так сказать, аванс. Знаете, чем аванс отличается от задатка? Аванс — в три раза больше. Ха-ха-ха! Видите ли, я же не требую от вас, чтобы вы взяли и выиграли нам дело. Я прекрасно понимаю, что это пока невозможно. Но нам с Ольгой Александровной нужно время, хотя бы два месяца, чтобы уладить дела с опекуном, собрать необходимые бумаги. Если вы сможете затянуть процесс, отложить торги, найти какие-нибудь «новые обстоятельства» в деле, чтобы оно не было решено в пользу Мезенцева, то ровно через два месяца получите еще тысячу.

Клюквин судорожно сглотнул. Слово «тысяча», произнесенное мною самым небрежным тоном, заставило его маленькие глазки расшириться. Это были очень большие деньги — годовое жалованье солидного чиновника!

— Два месяца… — задумчиво протянул он, мысленно уже пересчитывая будущий куш. — Что ж, это возможно. Дело действительно запутанное, требующее дополнительного изучения. Можно, например, затребовать дополнительные документы. Или назначить новое графическое исследование… Да, пожалуй, два месяца я вам твердо могу обещать!

— Вот и договорились, — сказал я, поднимаясь. — Ровно через два месяца я сам или мой человек свяжемся с вами. Надеюсь на ваше благоразумие, Михаил Евграфович.

Я вышел из ресторации, чувствуя себя как после визита к проститутке — мерзко, но удовлетворенно. Первый, самый важный шаг был сделан — я купил столь необходимое нам время. И за эти два месяца мне предстояло перевернуть всю игру.

Следующей моей целью была Москва. Предстояло найти этого таинственного опекуна, Аристарха Ильича Селищева, и понять, на чьей он стороне. Ехать на почтовых было долго и глупо. К счастью, во Владимире уже действовала та самая железная дорога, которая и стала причиной всех бед Левицких. Я решил воспользоваться плодами прогресса, который так безжалостно обошелся с моими друзьями.

Владимирский вокзал, или, как его здесь называли, станция Московско-Нижегородской железной дороги, представлял собой длинный деревянный павильон, выкрашенный в казенный желтый цвет, с большими окнами и резным навесом над перроном. Все было новым, пахнущим свежей краской, смолой и какой-то тревожной суетой.

Я купил билет первого класса. Это было дорого, но мне хотелось ехать с комфортом и, главное, посмотреть, как путешествует здешняя публика.

В ожидании отправления я прошелся туда-сюда по перрону… и тут взор мой привлекла знакомая фигура. Возле полосатой будки с часовым надрывался высокий унтер.

— Как стоишь, каналья? Как стоишь? Ты баба беременная или солдат?

И тут на виду у всего перрона унтер с размаху врезал солдатику по лицу. Тот мотнул башкой в дурацком «николаевском» шлеме так, что раздался деревянный стук: это служилый, видать, приложился затылком об заднюю стенку своей будки. Я уж было подумал, что унтер его нокаутировал, но нет: солдатик продолжал стоять, закусив окровавленную губу и с оловянными глазами выслушивая несущийся ему в лицо поток ругани.

Ну точно. Унтер Палицын!

Похоже, начальство не забыло верного служаку, переведя его с нервной должности по конвоированию арестантов на более спокойную — охрану вокзала. Вот же где довелось встретиться! Ну, дружок, сейчас ты у меня попляшешь!

Какое-то бесшабашное настроение овладело мною. Подойдя сзади к унтеру, уже нацелившемуся вновь заехать солдату в зубы, я ткнул его тростью в спину и самым развязным тоном, старательно грассируя, как человек, для которого русский язык неродной, произнес:

— Уважаемый, а вы ведь, кажется, служили в линейном батальоне. Или я что-то путаю?

Судорожно обернувшись, унтер уставился на меня и на всякий случай стащил с головы фуражку.

— Так точно, вашесокородь! Служу и посейчас!

— А что же ты, каналья, арестантов не конвоируешь, а тут ошиваешьси? — ласково спросил я, понимая, что сейчас лицо мое расплывается в сардонической ухмылке.

— Арестантов ныне по губернии поездами возют, вашесокородь! — вытягиваясь во фрунт, пролепетал Палицын. — Оттого условия службы переменились, вашесокородь!

В глазах его я видел смятение: унтер прекрасно понимал, что с таким развязным и независимым видом с ним мог разговаривать только какой-то очень высокопоставленный чиновник, но никак не мог понять, кто я. При этом — я видел это — лицо мое казалось ему знакомым, и это обстоятельство лишь увеличивало панику. Казалось, я мог прочесть его мысли, метавшиеся на неглубоких донцах унтер-офицерских глаз: «Какой-то начальник… Меня знает… А я не помню, кто это! Как к нему обращаться? Превосходительство? Высокородие? Высокопревосходительство?»

Но, не став дожидаться, пока изумление унтера разовьется до болезненной степени, я решил прикончить его более медленным и надежным способом. По набухшим векам, сетке сосудов на крыльях носа и прочим всем нам известным признакам я вскоре понял, что унтер, что называется, зашибает. Что ж, кому суждено утонуть, тот не повесится!

— Ты добрый солдат! — совершенно серьезным тоном произнес я, слегка ударив его набалдашником трости в грудь. — Я благодарю тебя за службу и теперь вознагражу по заслугам. Идем-ка сюда!

И я через неширокую вокзальную площадь повлек его с приземистому зданию с двуглавым орлом над входом. Недоумевающий Палицын покорно поплелся следом.

— Так, человек! — с ходу взял я в оборот содержателя трактира — Вот, видишь этого славного воина? Полуштоф водки ему каждый день. Понял? Каждый день! Плачу за три года вперед. Посчитай!

— Слушаюсь, ваш сиятельство! — угодливо изогнулся трактирщик. — А постные дни вычитать, ваш сиятельство?

— Ты что? Полный год считай! — возмутился я.

Получилось недорого — триста рэ с хвостиком. Я с удовольствием отсчитал сумму и взял за них расписку.

— Каждый раз пусть расписывается, как получит. Приду — проверю! — грозно прорычал я на прощание и поспешил на перрон, где уже гудел паровоз.

Что поделать? Каждому свое.

«По-настоящему коварная и иезуитская месть», — мелькнуло у меня в голове.

Поезд уже стоял у перрона, готовый к отправлению. Это было настоящее чудовище из железа и пара. Паровоз, огромный, черный, с высокой, похожей на самоварную трубой, увенчанной широченным искрогасителем, шипел, пыхтел, окутывая все вокруг клубами белого пара и едким запахом угля. Машинист в замасленной фуражке и его помощник, весь черный от копоти, деловито суетились у топки, подбрасывая в ее огненное чрево уголь.

Вагоны были сильно не похожи на те, к которым я привык в будущем. Они были короткими, высокими, с закругленными крышами, и больше напоминали поставленные на рельсы дилижансы. Вагоны первого класса были выкрашены в нарядный синий цвет и украшены позолоченными вензелями железнодорожной компании.

Я вошел в свой вагон. Внутри он был разделен не на привычные мне купе, а на несколько «салонов» или «отделений». Мой салон был рассчитан на шесть человек. Стены были обиты темно-красным, почти бордовым бархатом, на окнах висели тяжелые шторы с кистями. Вместо кресел — мягкие диваны, стоявшие друг напротив друга. Посередине — небольшой столик красного дерева. Было тесно, но по-своему уютно.

Моими соседями оказались солидный купец в добротном суконном сюртуке, с окладистой, цвета сосновой смолы бородой, его молчаливая, укутанная в шаль супруга, похожая на большую нахохлившуюся птицу, и молодой кавалерийский офицер в щегольском мундире, с тоненькими, закрученными вверх усиками. Последний явно был «рабом приличий» — первый класс был для него слишком дорог, но ехать иначе он не мог — не позволяла «офицерская честь». Как дети, ей-богу…

Прозвенел колокол, кондуктор в форменной фуражке пробежал по перрону, пронзительно свистнув в свой медный рожок. Паровоз дал протяжный, тоскливый гудок, состав дернулся, заскрипел и медленно, набирая ход, пополз из Владимира.

Ехать по местной железной дороге было делом непривычным и поначалу даже пугающим. Вагон сильно качало и трясло на стыках рельсов. Стук колес казался просто оглушительным. Но главное — дым: из трубы паровоза летели целые тучи черной, жирной сажи, которая, несмотря на закрытые окна, проникала во все щели. Через полчаса пути наши лица и одежда покрылись тонким слоем копоти.

— Вот же дьявольское изобретение! — проворчал купец, брезгливо отряхивая сажу со своего сюртука. — Никакого спокойствия. То ли дело на лошадках, с чувством, с толком, с расстановкой.

— Зато быстро, Афанасий Иванович, — возразил ему молодой офицер. — От Владимира до Москвы — всего шесть часов. А на лошадях — двое, а то и трое суток трястись пришлось бы. Прогресс, сударь!

За окном проплывали унылые пейзажи центральной России: поля, перелески, редкие деревушки. Поезд шел небыстро, верст сорок в час, и часто останавливался на небольших станциях, где его заправляли водой из огромных водонапорных башен и подбрасывали в тендер уголь.

На одной из таких станций я вышел на перрон размять ноги. Рядом с нашим синим вагоном первого класса стояли вагоны попроще. Второй класс был выкрашен в зеленый цвет, и диваны там могли похвастаться не бархатом, а жесткой, скользкой кожей. А дальше шли вагоны третьего класса — желтые, похожие на скотовозы. Внутри у них не было никаких отделений, только длинные, жесткие деревянные лавки вдоль стен. Там, в страшной тесноте, вперемешку с мешками и узлами, ехал простой люд: мужики в армяках, бабы в платках, ремесленники, солдаты. Из открытых дверей несло запахом махорки, кислой капусты и немытых тел.

В общем, не пожалел я, что взял первый класс.

Разговаривали в нашем салоне мало. Купец с супругой большую часть времени дремали, офицер читал французский роман, а я смотрел в окно и думал.

Настал вечер, кондуктор зажег свечи. Весь наш салон освещался одной-единственной свечой в стеклянном фонаре, подвешенном к потолку. Она тускло горела, качаясь в такт движению поезда, отбрасывая на наши лица дрожащие, пляшущие тени.

И мысли мои унеслись далеко отсюда…

Интерлюдия: Москва, XXI век

Зал арбитражного суда был стерилен и бездушен, как операционная. Я сидел рядом со своим шефом, Виктором Алексеевичем, владельцем промышленной группы «Объединенные машиностроительные заводы», и начальником службы безопасности.

Виктор, обычно вальяжный и уверенный в себе, сейчас был бледен, его холеное лицо осунулось. Мы проигрывали. Наш флагманский завод, сердце холдинга, вот-вот должен был уйти от нас. Ситуация казалась безнадежной.

Напротив сидели представители «Эльдорадо Голд», наших конкурентов, гиен, которые и затеяли всю эту травлю. Их юристы, лощеные, в дорогих костюмах, похожие на похоронных агентов, перешептывались и самодовольно ухмылялись. Они делили шкуру еще не убитого медведя. И уже праздновали победу.

Мне от души было жаль Виктора. Вляпался на ровном месте по самые помидоры! Его приятель и бизнес-партнер, основавший золотоносный рудник «Амбани Бира», взял кредит, а Виктора попросил предоставить залоговое обеспечение. И вот — кредит не отдан, дело в суде, кредиторы обращают взыскание на предмет залога. Идеальный шторм!

От грустных мыслей меня вдруг отвлек резкий, немного шепелявый голос.

— Прастите за опоздание, ваша честь!

Дверь широко распахнулась, и в зал суда вошел наш адвокат, Юрий Герардович Соловейчик. Я видел его впервые. Невысокий, сутулый, с растрепанной шевелюрой, довольно молодой, но в старомодных очках, он был похож на старого, потрепанного хорька, вышедшего на охоту. Он опоздал, и судья, строгая дама в мантии и с лицом римского прокуратора, недовольно поджала губы.

— Соловейчик, вы в своем репертуаре, — процедила она.

— Еще раз прошу прощения, ваша честь, — проскрипел Соловейчик, устраиваясь рядом со мной. — Изучал материалы дела. Занимательное. Почти детектив.

Затем он обернулся к нам.

— Здравствуйте, Виктор Алексеевич! Плохо выглядите. Рекомендую Багамы! Рад знакомству, молодой человек! Юрец! — развязно представился он, пожимая руку мне, а следом и начальнику безопасности.

— Сергей… — растерянно произнес я.

— Порядок в зале! Что может сообщить нам защита? — нахмурившись, спросила судья.

— О-о, уан момент! — театрально разведя руки, произнес «Юрец» Соловейчик, доставая из пухлого портфеля кипу бумаг.

Затем он встал, и начался спектакль. Нет, он не говорил громких речей, не сотрясал воздух пафосными тирадами (в хозяйственном суде, где нет присяжных, это бессмысленно), зато тихим, вкрадчивым, змеиным голосом задавал вопросы, заставлявшие господ напротив бледнеть и краснеть.

— Скажите-ка, глубокоуважаемый представитель истца, — обратился он к лощеному юристу «Эльдорадо Голд», — ваша компания приобрела право требования долга у банка «Прогресс-Капитал», не так ли?

— Совершенно верно, — самоуверенно ответил тот, глядя на Соловейчика свысока.

— А скажите, по какой цене вы приобрели этот долг, составляющий, напомню, пятьсот миллионов рублей? — невинно поинтересовался Соловейчик, поправляя очки на носу.

— Это коммерческая тайна, — нахмурился юрист, почувствовав подвох.

— Ваша честь, — повернулся Соловейчик к судье, — я прошу истца ответить на вопрос. Это имеет прямое отношение к делу. Мы полагаем, что сделка по уступке права требования является притворной и была совершена с единственной целью — причинить вред моему доверителю.

Судья, немного подумав, кивнула.

— Суд обязывает вас ответить.

Юрист «Эльдорадо Голд», побагровев, процедил:

— За десять миллионов рублей.

По залу пронесся шепоток. Соловейчик торжествующе улыбнулся, как хищник, почуявший запах крови.

— Десять миллионов за долг в два миллиарда с лишком… Весьма выгодная сделка, не правда ли? Почти даром. А теперь, скажите, пожалуйста, уважаемый представитель банка, — обратился он к другому свидетелю, — почему ваш уважаемый банк, известный своей жесткой кредитной политикой, продал такой крупный и, главное, обеспеченный поручительством целого завода, долг с дисконтом в девяносто девять с лишком процентов? Вы не находите это странным? Возможно, ваш банк занимается благотворительностью?

Представитель банка что-то забормотал про риски, про сложную экономическую ситуацию, про необходимость очистки баланса…

— Ваша честь, — снова повернулся Соловейчик к судье, и его голос зазвенел, как натянутая струна. — Все очевидно. Это не коммерческая сделка. Это сговор, преступная схема, направленная на преднамеренное банкротство и рейдерский захват предприятия. Истец, «Эльдорадо Голд», и банк действовали согласованно, чтобы обанкротить моего доверителя и за бесценок завладеть его активами. А теперь, ваша честь, самое интересное. Вишенка на этом гнилом торте.

Он достал из своей папки несколько листков, распечатанных из какой-то базы данных.

— Я запрашивал информацию о структуре собственности банка «Прогресс-Капитал». И выяснил, что двадцать процентов акций этого банка принадлежат офшорной компании Vektor-Invest Ltd, зарегистрированной на Кипре. Классическая схема, не правда ли? Но самое пикантное, ваша честь, заключается в том, что конечным бенефициаром, то есть, попросту говоря, владельцем этой компании является… — он сделал паузу, наслаждаясь эффектом, — является родная теща генерального директора компании «Эльдорадо Голд», госпожа Циперович Роза Марковна, 1948 года рождения, пенсионерка, проживающая в далеком городе Биробиджан!

Господа процессуальные противники гневно переглянулись.

— Протестую! — взвизгнул юрист «Эльдорадо Голд». — Сделка совершена, и она законна. Все, что говорит защита, не имеет отношения к делу! Долг есть долг, а уж по какой цене он нами приобретен — никого не касается!

— И тут вы ошибаетесь! — широко улыбнувшись, произнес Юрец. — Давайте-ка сложим два и два. Шесть лет назад компания «Амбани Бира» взяла у банка «Прогресс-Капитал» кредит в размере миллиард рублей. Из-за многочисленных просрочек с возвратом были начислены проценты, возникли штрафы и пени, долг теперь составляет два миллиарда двести шестьдесят миллионов. Так?

— Именно! — с ухмылкой произнес юрист «Эльдорадо». — И заметьте, все документы в порядке!

— Не сомневаюсь! Но почему вы обратили свой иск к залогодателям, а не к основному должнику?

— Это право истца! — неодобрительно заметила судья. — И вы, господин Соловейчик, должны бы это знать.

Юрец, казалось, только того и ждал. Он раскраснелся и, театрально размахивая руками с документами, затараторил так, что его одесский акцент стал совершенно очевиден всем и каждому:

— Ах, ваша честь, я действительно так думал… до недавнего времени. Ну конечно же, эти хмыри и вас ввели в заблуждение! А на самом деле вот, полюбуйтесь — компания «Амбарни Бира» была ликвидирована решением налогового органа еще в декабре прошлого года! Вот выписка из реестра! А золотоносный прииск на Амуре уже полгода разрабатывает совсем другое юрлицо!

В зале повисла мертвая тишина, — такая густая, что, казалось, ее можно было потрогать руками. Лощеный юрист «Эльдорадо» стал белее мела.

— Согласно статье 419 Гражданского кодекса, обязательство прекращается с ликвидацией юридического лица — должника. А в соответствии со статьей 352, с прекращением основного обязательства прекращается и право залога. Таким образом, никаких залоговых обязательств холдинга уважаемого Виктора Алексеевича уже три месяца как не существует. В иске должно быть отказано!

Виктор, сидевший рядом, шумно выдохнул, промакивая вспотевший лоб.

Судья медленно сняла очки и уставилась на юриста «Эльдорадо Голд» тяжелым, не предвещающим ничего хорошего взглядом. Игра была окончена. Это было тотальное уничтожение противника, публичная порка, после которой они уже не оправятся. С такой правовой ситуацией даже грандиозная взятка ничем не помогла бы истцам: слишком все очевидно. Соловейчик, этот тощий, потрепанный хорек, только что перегрыз глотки целой стае волков. Передушил, как курят…

Стук колес вернул меня в реальность. Я сидел в качающемся, пахнущем сажей вагоне и понимал, что мне нужен именно такой человек. Свой Юрец Соловейчик, въедливый, умный, бесстрашный. Тот, кто сможет найти ту самую ниточку, потянув за которую, можно распутать весь этот грязный клубок интриг вокруг имения Левицких. Не просто стряпчий, угодливый крючкотвор, а настоящий гладиатор судебных арен, волк, способный вырвать добычу из пасти системы. Но где — где отыскать такого, который не побоится бросить вызов системе, заглянуть в самые темные углы и вытащить на свет божий всю их подноготную?

Задача казалась невыполнимой.

На кону стояла судьба Ольги, ее брата, их родового гнезда и, вероятно, наших еще не начавшихся отношений. Ведь во все времена девушки предпочитают победителей.