Микки-7

24

— Это то самое место? — спрашивает Берто из кабины.

Дверь отъезжает в сторону, я смотрю вниз. Мы парим над расселиной, похожей на любую другую расселину в этом богом забытом месте. Неужели здесь я и провалился?

— Может быть, — говорю я. — Кто знает?

— Будем считать, что да, — решает Берто.

Подвесная лебедка отматывает два метра троса.

Восьмой поднимает с пола рюкзак и пристегивается.

— Увидимся внизу, — говорит он и шагает в пустоту.

Когда трос разматывается до конца, я беру свой рюкзак. Он не настолько тяжелый, как я ожидал.

Трудно поверить, что в нем заключена разрушительная сила, способная стереть с лица земли целый город.

Вскоре лебедка начинает сматывать трос назад. Но когда показывается конец троса, я все еще в нерешительности.

— Слушай, Берто, — говорю я. — Прежде чем я спущусь вниз, будь любезен, проясни мне одну вещь. Что на самом деле случилось с Шестым?

Берто вздыхает.

— Его забрали ползуны, Микки. Я тебе и в первый раз так сказал, когда ты спросил, выйдя из бака.

— Что-то не верится, — замечаю я. — Ты тогда сказал, что его съели ползуны, помнишь?

— Я не говорил, что они его съели, — возражает Берто. — Я сказал, что они его забрали. Ты сам решил, будто послужил ползунам пищей. Шестой работал в другой расселине, недалеко отсюда. Как я уже говорил, они вылезли из-под снега. Но они его не разрывали на части, а просто утащили в яму. Прошло пятнадцать минут, прежде чем я потерял сигнал. Последние десять минут передаваемый текст был бессвязным. У меня сложилось впечатление…

— Какое? — спрашиваю я.

— Я почти уверен, что они поступили с Шестым точно так же, как и мы с тем ползуном, которого вы притащили, — поясняет Берто. — Разобрали его на части, чтобы посмотреть, как он устроен.

— Они взяли его окуляр, — говорю я. — Взяли мой окуляр!

— Возможно, — соглашается Берто. — Хотя вряд ли сумели придумать, что с ним делать.

Всего два дня назад я бы с ним согласился. Но теперь?

— Ты солгал мне, — говорю я. — Солгал командованию. О том, что ползуны разумны, ты, видимо, догадался раньше меня. За сокрытие такой информации тебя могли отправить на переработку, Берто. О чем ты только думал?

Он не отвечает. Я жду целых десять секунд, затем качаю головой и берусь за трос.

— Я испугался, — признается Берто.

Я поворачиваюсь к нему. Он прячет глаза.

— Чего ты испугался? — удивляюсь я. — Пока не сфальсифицировал отчет, ты не сделал ничего плохого. В том, что случилось со мной, ты не виноват.

— Нет, — говорит он, — я боялся не командования. А этих долбаных ползунов. Наверное, я мог бы тебя спасти. Вытащить из той расщелины. Я даже смог бы спасти Шестого, если бы быстро приземлился, а потом включил ускоритель. Но я этого не сделал. Не сделал, потому что струсил.

И внезапно все обретает смысл.

— А ты же у нас Берто Гомес, — говорю я, — тот парень, который способен пролететь на флиттере сквозь трехметровую щель между скалами на скорости двести метров в секунду. Ты ничего не боишься.

Он вздыхает и кивает.

— А ты не боялся пойти на риск, что тебя сбросят в рециклер, потому что ты не смог признаться мне, Маршаллу… и даже самому себе в том, что струсил?

Берто отворачивается к приборной панели.

— Тебя ждет Восьмой, Микки.

— Знаешь, — говорю я, — если хоть один из нас выберется и станет Девятым, первым делом я набью тебе морду.

Ему нечего на это сказать.

Я пристегиваюсь и выхожу.

— Ну, что думаешь? — спрашивает Восьмой, когда я отстегиваюсь внизу. — Это то место?

Я оглядываюсь вокруг. Дно расселины примерно шесть метров в ширину. С обеих сторон над нами нависает тридцать метров льда. На полпути к стене изо льда торчит валун, немного похожий на голову обезьяны.

— Да, — говорю я. — Думаю, это здесь. Хотя точность вряд ли важна. Я почти уверен, что тут вся местность изрыта ходами. Даже если провал не тот, через который я спускался раньше, просто нужно найти другой вход в туннели.

Трос сматывается, и спустя несколько мгновений мы слышим гул гравитации, когда шаттл Берто улетает прочь. Мы начинаем идти. За первым же валуном я вижу край пролома. Судя по всему, в последние несколько дней снега выпало не так много, чтобы засыпать яму.

— Вот, — говорю я. — Тут я и провалился.

Мы подходим к краю и заглядываем в крутой наклонный туннель с каменными стенами диаметром чуть больше метра.

— Здесь вполне можно спуститься, — замечает Восьмой.

— Слушай, — говорю я, — нам не стоит этого делать.

Он поворачивается ко мне:

— Думаешь, найдем более удобный спуск?

— Нет, — говорю я. — Я не это имею в виду. Я имею в виду задание. Мы не должны его выполнять.

— Нет, должны, — возражает он.

— Ползуны — разумные создания, — объясняю я и показываю большим пальцем на рюкзак у себя за спиной: — А это попахивает военным преступлением. Если Мидгард узнает о наших проделках, из колонии сделают следующий Голт.

У нас в рюкзаках, по сути, две пузырьковые мини-бомбы: в обеих по пятьдесят тысяч крошечных порций антивещества из запасов топливного хранилища «Драккара», каждая из которых изолирована в магнитном монопольном пузырьке. Когда мы их выпустим, они разлетятся вокруг, словно блуждающие огоньки.

В конце концов пузырьки схлопнутся.

От такого багажа за спиной меня продирает озноб.

— Я знаю, что они разумны. — Восьмой пожимает плечами. — Именно поэтому мы и должны их уничтожить. Используй мы оружие против людей — это сочтут военным преступлением, а на плацдарме все средства хороши. Наши терраформирователи при необходимости зачищали целые континенты, чтобы подготовить место для колонии. Тебе это известно. — Он садится на край ямы и наклоняется вперед. — Дашь мне руку, а? Тогда я дотянусь до первого уступа, не так высоко спрыгивать.

— Один из них спас меня, — говорю я.

Он поднимает взгляд.

— Что?

— Два дня назад, — поясняю я, — когда я заблудился в этих туннелях, а Берто записал меня в покойники, меня спас один из ползунов. Поднял и отнес почти к самому куполу. Выпустил меня на волю.

— То есть ты хочешь сказать, — говорит Восьмой, — что во всех наших с тобой проблемах виноваты ползуны?

Хм. Можно, конечно, и так взглянуть на нашу ситуацию, почему бы и нет.

— Как бы то ни было, — заявляет Восьмой, — теперь это не имеет значения. Ты слышал командора. Если мы откажемся, то отправимся в рециклер с концами. Маршалл сотрет нашу личность с сервера, и гребаная Чен займет наше место. — Он сползает немного ниже и снова заглядывает вниз. — И знаешь что? Думаю, я и сам справлюсь. — Он упирается руками в противоположные края отверстия и повисает, болтая ногами. — Увидимся внизу.

Восьмой спрыгивает и исчезает из виду.

Я стою и долго смотрю в провал. Наверное, я мог бы уйти — побродить по снегу, а потом отщелкнуть замки на шлеме и покончить с этим.

Но что изменится? Командор пошлет Берто или Нэшу отыскать мое тело, заберет рюкзак с бомбой и пошлет в туннели Девятого, если Восьмому не удастся довести дело до конца.

В конце концов у меня пищит окуляр.

<Микки-8>: Спускайся, Седьмой. Дело не ждет.

Я вздыхаю, туже затягиваю ремни на рюкзаке и спрыгиваю вслед за Восьмым.

— Нам лучше разделиться, — предлагает Восьмой. — Отойти друг от друга как можно дальше, а затем одновременно нажать на пуск. Так мы обеспечим максимальную площадь поражения, а заодно не придется беспокоиться, что взрыв одной из бомб запорет схему рассеивания второй.

— Восьмой, — начинаю я, но он мотает головой:

— Нет. Ничего не хочу слышать. Иди давай. Держи голосовой канал связи открытым и дай мне знать, когда будешь готов. А если встретишь своего тогдашнего приятеля… — Он отворачивается. — Ну, извинись перед ним, что ли, я не знаю. Скажи, мол, ничего личного.

Я еще долго стою и смотрю, как рассеивается за ним тепловой след, хотя Восьмой давно уже скрылся в одном из боковых туннелей. Может, я жду, что он вернется. Но он не возвращается. В конце концов я тоже выбираю туннель, поправляю рюкзак на плечах и шагаю вперед.

— Седьмой, ты там?

— Здесь я.

— Кажется, в туннелях пусто. Что-нибудь видишь?

— Нет. Но все время что-то слышу.

— Да, я тоже. Как будто кто-то скребется за стенами, да?

— Ага. Думаю, это наши друзья.

— По-твоему, они знают, что мы здесь?

Я возвожу глаза к сводам туннеля, хотя он этого и не видит.

— Это их дом, Восьмой. Если бы один из ползунов забрался в купол, мы бы тоже мигом его обнаружили.

Молчание затягивается, и я уже начинаю думать, что связь оборвалась.

— Думаешь, они знают, для чего мы здесь?

Проходит десять минут. Я стою на перекрестке, пытаясь решить, двинуться мне по наклонному спиральному лазу вверх или вниз, когда мигает экран коммуникатора. В левом верхнем углу поля зрения застывает неподвижный кадр. Это вид сверху на широкую глубокую пещеру.

Каждый квадратный метр ее дна покрыт ползунами.

Теми, что поменьше: это они утянули под снег Дугана и прогрызли пол главного шлюза.

Их там, наверное, тысячи.

Десятки тысяч.

— Седьмой! Седьмой, ты это видишь?

— Вижу, — говорю я. — Восьмой, послушай… — начинаю я и умолкаю.

Что тут скажешь? Я вспоминаю паука, которого выпустил в бабушкином саду много лет назад. А если бы он снова забрался в дом, стал бы я его снова спасать или просто задавил бы, и дело с концом?

А если бы я обнаружил целое гнездо, десятки и сотни пауков, и понял, что они решили основать у нас колонию?

— Восьмой!

Он не отвечает.

— Восьмой? Ты еще там?

И тогда я понимаю, что Восьмой уже мертв.

Что теперь? Я понятия не имею, в какой стороне он был и на каком расстоянии от гнезда ползунов нахожусь я сам.

Не знаю, успел ли он запустить бомбу, прежде чем его схватили.

Туннели представляют собой замкнутый лабиринт. Я могу находиться за много километров от того места, где умер Восьмой, или оно окажется за следующим поворотом.

Можно попытаться найти его.

Или взорвать заряд и покончить с этим.

Я закрываю глаза, берусь за шнур, активирующий бомбу, но не решаюсь дернуть.

Мысленным взором я вижу костер: он горит задом наперед, всасывая дым и превращая пепел в дрова.

Потом я вижу шелкопряда. Однако он больше не улыбается. Глаза сощурены, рот сжался в тонкую жесткую линию.

И тут передо мной раскрывается окно чата.

<Микки-8>: Поним… ешь?

Я открываю глаза.

Что-то движется в темноте.

Оно заполняет собой почти весь туннель.

<Микки-8>: Ты меня понимаешь?

Я моргаю, провожу языком по зубам и судорожно сглатываю. Руку я держу на спусковом шнурке.

<Микки-8>: Да, я тебя понимаю.

<Микки-8>: Ты Первый?

А вот теперь не понимаю. Ползун приближается. Обе пары жвал широко раззявлены. Это ведь угрожающая поза — или нет? Я непроизвольно делаю шаг назад и крепче сжимаю шнур.

<Микки-8>: Ты Первый?

Я мотаю головой. Идиотизм: даже если бы ползун понимал человеческий язык тела, у него, вероятно, нет глаз.

<Микки-8>: Мы уничтожили твоего Второго. Ты исходник?

Исходник? Второй?

Он говорит о Восьмом.

Теперь я могу дернуть шнурок.

Могу, но не дергаю.

Вместо этого я совершаю прыжок веры.

<Микки-8>: Да, я исходник.

Голова ползуна опускается к полу туннеля, и челюсти медленно закрываются, сначала внутренняя, затем внешняя.

<Микки-8>: Я тоже Первый. Поговорим?

И мы начинаем говорить.