Микки-7

14

— Налетай! — предлагает Берто. — Заказывай все, что пожелаешь, приятель.

Я невольно кошусь на кролика.

— В пределах разумного, конечно, — добавляет он. — Я все-таки не калорийный магнат.

Я оглядываю кафе. Мы пришли к началу ужина, так что пока здесь не слишком многолюдно. Однако за столиком у дверей сидит куча охранников. Один из них встречается со мной взглядом. Он что-то говорит своим друзьям, и все за столом дружно разражаются смехом.

Отлично. Теперь я расходник, который боится умереть. Я почти уверен, что достиг социального дна, ниже которого, по меркам колонии, упасть невозможно.

— Эй, — окликает меня Берто. — Ты чего завис?

Я поворачиваюсь к стойке раздачи.

— Обозначь предел, — говорю я. — А то я готов смести все, что вижу.

Берто тоже смотрит на стойку и задумчиво чешет в затылке.

— Вот что я тебе скажу. Выбирай на тысячу килокалорий, идет?

Я смотрю на него:

— Тысячу? Ты не шутишь?

— He-а, — говорит он. — И до этого я был с тобой совершенно искренен. Ты мой лучший друг. Я не должен был тебе лгать. Считай, это мой способ извиниться.

Он по-прежнему лжет, но сейчас мне на это наплевать. Я заказываю картофель, жареных сверчков и маленькую миску салата из помидоров. Это всего семьсот килокалорий, так что я добавляю кружку протеиновой пасты. Не пропадать же добру, верно? Когда мой поднос выдвигается из раздаточного устройства, я вижу, что Берто тоже сделал заказ.

Себе он заказал кролика.

— Берто! — возмущаюсь я. — Какого хрена, дружище?

Он усмехается.

— Ты же не думал, что я стану из-за тебя голодать? Брось, Микки. Мне, конечно, стыдно, но не настолько. Я не склонен к самобичеванию. Просто хочу поделиться своим богатством с ближним.

На двоих у нас выходит две тысячи четыреста килокалорий. Берто показывает окуляр сканеру. Тот мигает зеленым.

— Серьезно, — говорю я, — какого хрена?

Улыбка Берто становится шире.

— Помнишь, я вытащил тебя полетать на флиттере?

О боже, помню ли я.

— Помню, — говорю я. — Такое забудешь!

Его поднос выскакивает из раздачи. Мы забираем еду и направляемся за стол у дальней стены. По дороге я затылком чувствую на себе взгляды парней из службы безопасности.

— Помнишь, мы перелетели через горную гряду примерно в двадцати километрах к югу от купола?

Весь наш полет остался в памяти одним размытым пятном, и я понятия не имею, о чем говорит Берто, но, чтобы не прерывать рассказ, киваю. Мы садимся, и он тут же вгрызается в кроличий окорочок.

— На вершине гребня была скала, — бубнит он с набитым ртом. — Мы пролетели прямо над ней. Припоминаешь?

К этому моменту чушь, которую он несет, уже окончательно меня достает.

— Нет, — говорю я. — Честно говоря, не припоминаю.

Он пожимает плечами.

— Неважно. Представь себе гранитный шип метров тридцать высотой, к которому прислонена еще одна плита, чуть покороче. Расстояние между ними у основания примерно десять метров, а кверху сходит на нет.

— Хорошо, — киваю я. — Наверное, такое я могу себе представить. — На самом деле теперь, после его описания, я вроде бы припоминаю участок, о котором идет речь. Я еще подумал тогда — классное место для боулдеринга[9].

Пока мы не узнали о ползунах.

— Так вот, — продолжает Берто, — за последние несколько недель я всем уши прожужжал своими рассказами о том, что смогу пролететь сквозь эту щель в скалах. Безумие, правда? Я имею в виду, что даже если лететь, развернувшись на девяносто градусов, зазор с обеих сторон будет максимум полметра, и входить в поворот придется с запасом в десятую долю секунды, не больше.

— Да, — соглашаюсь я. — И впрямь безумная затея. И что было дальше?

— А дальше, — говорит Берто, — все согласились с тем, что это настоящее безумие. И тогда я начал принимать ставки.

Он прерывается, чтобы откусить кусок мяса, но я не нуждаюсь в том, чтобы он закончил свою мысль.

— Так ты это сделал?

— Ага, — говорит он с самодовольной ухмылкой, которой я не видел на его лице, кажется, с тех самых пор, как он выиграл треклятый турнир по погболу. — Сделал. И собрал на ставках три тысячи килокалорий. Неплохо, правда?

— Ты… — начинаю я и замолкаю, чтобы собраться с мыслями. — Берто, ты мог погибнуть.

— Мог, — кивает он. — Но не погиб.

Я кладу вилку рядом с подносом, и руки сами собой сжимаются в кулаки.

— Ты рисковал жизнью. Ты рисковал своей чертовой жизнью ради двухдневного пайка!

Самодовольная ухмылка линяет с лица моего товарища.

— Эй, — ворчит он, — полегче, приятель. Не нужно преувеличивать.

— Я преувеличиваю? Ты рисковал жизнью ради каких-то несчастных калорий, Берто! А ради меня ты на такой риск не пошел… черт бы тебя подрал.

У Берто отвисает челюсть. Он смотрит на меня. Я — на него.

Тут я понимаю, что, кажется, сболтнул лишнее, обмолвился о том, чего, по его представлению, никак не мог знать… или все-таки мог? Господи, я не в силах упомнить даже своего вранья, где уж мне уследить за ложью Берто!

— Микки, — произносит Берто. — Ты сейчас о чем?

Я беспомощно открываю и закрываю рот, как рыба, вытащенная из воды.

— Ты же только что из бака, — продолжает он. — Или я что-то путаю, Микки?

Я отворачиваюсь. Один из охранников уставился на нас.

— Да, Берто. Так и есть, ты же знаешь.

— Я считал, что знаю, — говорит Берто. — Но, должен признаться, ты меня удивил.

Я тыкаю вилкой в картофелину, кладу в рот и жую. Это первая твердая пища за два дня. Досадно, что я даже не могу по-настоящему ею насладиться.

В следующие пять секунд я пять раз решаю во всем признаться и столько же раз передумываю. Когда я снова смотрю на Берто, он медленно жует и рассматривает меня с прищуром. Я представляю, как говорю ему: «Я не умер. Ты бросил меня в той долбаной расщелине, но я не умер». А когда он откусывает очередной кусок кролика, мысленно добавляю: «Может, следовало предложить тебе двухдневный паек, чтобы ты за мной вернулся, а?» Я собираюсь с духом, чтобы вывалить ему все это, но тут охранник, наблюдавший за нами издалека, встает из-за стола и направляется к нам.

Этот парень мне смутно знаком. Его зовут Даррен. Для колониста он крупноват: ростом почти с Берто и на вид килограммов на десять тяжелее, с остриженными под машинку темными волосами и нелепой курчавой бородкой, пучком растущей только на подбородке. Он не дурак — дураков в экспедицию не брали, — но всегда поражал меня поведением, которое демонстрируют только очень глупые люди, стоит им обрести хоть немного власти. Он останавливается в двух шагах позади Берто, скрещивает руки на груди и наклоняет голову набок.

— Здравствуйте, джентльмены, — говорит Даррен. — Смотрю, вы сегодня наслаждаетесь нашими рационами?

Берто оборачивается, чтобы взглянуть на него, подносит ко рту кроличий окорок и нарочно медленно откусывает.

— Ага, — отвечает он с набитым ртом. — По полной программе.

Лицо Даррена искажается.

— Ты мерзавец, Гомес. Ты мог сегодня утром угробить и себя, и наш единственный рабочий флиттер.

Берто пожимает плечами, поворачивается ко мне и отгрызает еще кусок.

— Без меня флиттер в любом случае бесполезен. Нэша не летает на аппаратах без генератора гравитации. — Он прожевывает, глотает и вытирает рот рукавом. — И кстати, если тебя так сильно заботит сохранность имущества колонии, почему ты участвовал в ставках? Я бы не полетел, если бы вы на меня не поставили. — Он усмехается и заговорщицки подмигивает мне: — Впрочем, кого я обманываю? Конечно, полетел бы. Здесь скука смертная, а это был настоящий экстрим!

Экстрим. Кто бы сомневался. Я с такой силой стискиваю челюсть, что, кажется, у меня сейчас раскрошатся зубы. Даррен переводит взгляд на меня:

— А ты чего набычился, Барнс?

Я боюсь не совладать с голосом, поэтому молчу. Даррен хмуро сдвигает брови и делает полшага вперед.

— Я не шучу, — говорит он. — Если тебе есть что сказать, говори. Если нет, тогда сотри это выражение с лица.

— Отвали! — бросает Берто. — У Микки выдалась пара непростых дней.

— Да-да, — кивает Даррен. — Как же, наслышан. Вчера он позволил погибнуть двум нашим товарищам, а сегодня вырубился посреди боя и вынудил Чен спасать его задницу во второй раз за сутки. Сочувствую, чувак.

Берто аккуратно кладет кроличью кость на поднос и упирается обеими руками в стол. Он больше не ухмыляется.

— Отойди, Даррен.

— Отсоси, Гомес. Я только что съел на ужин поганую пасту из рециклера, и я не в настроении…

Тут он умолкает, потому что поступает крайне опрометчиво, пихнув Берто в затылок. Как я уже говорил, Даррен — крупный парень, охранник из службы безопасности. Наверняка он привык, что подобное поведение сходит ему с рук.

Но Берто, насколько мне известно, такого поведения никогда и никому не прощает.

Одним неуловимым движением он отталкивается от стола, крутнувшись на ноге, и одновременно, разворачиваясь как пружина, отталкивает скамейку, которая бьет Даррена по голеням.

Не случайно Берто так хорош в погболе. Для нескладного и долговязого парня, каким он кажется со стороны, двигается он нечеловечески быстро. Даррен не успевает даже поднять руки, а кулак Берто уже врезается в левую половину его лица и сбивает с ног.

В этот момент обычная школьная заварушка перерастает в бойню.

Я выскакиваю из-за стола. Даррен пытается встать на ноги. Ему удается подняться на одно колено, но Берто ставит ногу ему на плечо и пинает обратно. Не успевает он опустить ногу, как на него налетает другой охранник, ужинавший с Дарреном, и с разбегу толкает Берто лицом на столешницу. От удара стол проезжает по полу полметра и чуть не сносит меня, я едва успеваю отпрыгнуть назад. Берто пытается освободиться, но на нем повисают еще двое: первый пригибает его за шею, стараясь повалить на пол, второй выворачивает руки за спину. Я хватаю первого за плечо здоровой рукой, но тут кто-то третий дергает меня сзади за шкирку, отрывает от пола, с размаху швыряет лицом вниз, падает сверху и вжимает колено между лопаток. Последнее, что я чувствую, — зубцы электрошокера, прижатые к моему загривку.

— Объяснитесь.

Я искоса смотрю на Берто. Он сверлит взглядом пятно на стене над головой Маршалла. После пяти секунд неловкого молчания я говорю:

— Произошло недоразумение, сэр.

Командор прикрывает глаза и с видимым усилием расслабляет челюсть. Когда он снова открывает глаза, они узкие, как бойницы.

— Недоразумение, — повторяет он. — Именно так вы бы охарактеризовали события этого дня, мистер Гомес?

— Нет, сэр, — отвечает Берто. — По-моему, все участники полностью отдавали себе отчет в происходящем.

— Ясно, — говорит Маршалл. — И что именно все так отчетливо понимали?

Берто с трудом сдерживается, чтобы не улыбнуться.

— В первую очередь участвовшие офицеры службы безопасности были расстроены тем, что изначально неверно оценили ситуацию, и один из них сорвался и решил выместить зло на ни в чем не повинном человеке: первом, кто подвернулся под горячую руку.

— Ясно, — кивает Маршалл. — Следовательно, мистер Дрейк напал на вас? Как же так вышло, что именно он попал в лазарет с трещиной в скуловой кости, тогда как вы, по-видимому, совершенно не пострадали?

Берто пожимает плечами.

— Я сказал, что он напал на меня. Я не сказал, что его нападение увенчалось успехом.

Маршалл еще больше хмурится и поворачивается ко мне:

— Вы согласны с тем, как Гомес характеризует инцидент, мистер Барнс?

— В общих чертах, — говорю я. — Даррен сам подошел к нам. Мы даже не смотрели в его сторону. Он явно был сильно расстроен, поскольку ему пришлось ужинать протеиновой пастой, и мне показалось, что он хочет затеять со мной ссору. Когда дело дошло до рукоприкладства, он, похоже, немного удивился, хотя чему тут удивляться. В конце концов, он первым поднял руку на Берто.

Лицо Маршалла искажает гримаса отвращения, как будто он наелся собачьего дерьма.

— Что ж, прекрасно. Я хотел бы наказать вас за это происшествие по всей строгости, тем более что вы попадаете ко мне в кабинет уже второй раз за последние сутки. Однако, к моему сожалению, запись с камер видеонаблюдения по большей части подтверждает ваш рассказ. Дрейк явно подошел к вам по собственному почину и как минимум дотронулся до Гомеса, прежде чем был нокаутирован. Честно говоря, я ожидал большего от нашей службы безопасности. — Командор не уточняет, имел ли он в виду рассудительность или лучшие навыки кулачного боя. Вместо этого он откидывается на спинку кресла и скрещивает руки на груди. — Только одно мне непонятно. Почему Дрейк ел протеиновую пасту из рециклера, а вы двое, можно сказать, пировали? Если мне не изменяет память, вчера я урезал рационы вам обоим, а охранникам сейчас полагается две тысячи килокалорий в день. — Он задумчиво гладит подбородок. — Но даже если забыть про пайки, с какой стати Дрейк набросился с обвинениями именно на вас?

Берто бросает на меня быстрый взгляд, но я понятия не имею, как нам выкрутиться из этого положения.

— Трудно сказать, сэр, — говорит Берто. — Может, он израсходовал свои калории, плотно позавтракав?

— Понятно, — кивает Маршалл. — Значит, эта запись не имеет к случившемуся никакого отношения?

Он дотрагивается до планшета, лежащего на столе, и у меня в окуляре всплывает видеоролик. Я моргаю, чтобы включить проигрывание. Изображение зернистое, снято издалека: флиттер Берто ныряет к нагромождению скал на заснеженном горном гребне. Скальная формация выглядит точно так, как я ее запомнил: две плиты, растущие из поля валунов, образуют узкий треугольник. С этого ракурса кажется, что флиттер не сможет проскочить в зазор, и хотя я уже знаю, чем кончилось дело, в животе у меня холодеет. Берто поднимается примерно на сотню метров, подстраивает высоту, а затем в последнюю секунду бросает флиттер в брешь между камнями, даже не поцарапав краску.

— Ох, — выдыхает Берто. — Вы это засняли?

— Да, — говорит Маршалл, — мы это засняли. В настоящий момент колония находится в состоянии повышенной боевой готовности, Гомес. Мы теряем людей, и лишних колонистов у нас нет. Вследствие чего мы внимательно следим за обстановкой. Мало что может укрыться от наших глаз. Учитывая, что вы были в курсе, как скверно обстоят у нас дела и с человеческими, и с материальными ресурсами, потрудитесь объяснить, почему вы посчитали возможным рискнуть не только собственной жизнью, но и, что не менее важно, двумя тысячами килограммов незаменимого металла и электроники — и все ради нелепой ребяческой выходки, ради какого-то трюка.

Берто молчит, уставившись в стену. Маршалл не сводит с него глаз, по моим ощущениям, целую вечность.

— Хорошо, — наконец говорит командор. — Как вы уже догадались, мне известно о том, что вы принимали ставки. Вряд ли есть смысл объяснять все правила, которые вы нарушили за последние два дня, потому что вам явно наплевать. — Он наклоняется вперед, упирается локтями в стол и вздыхает. — На данный момент я не знаю, что мне с вами делать, Гомес. Высечь я вас не могу, хотя, если честно, это меньшее, чего вы заслуживаете. Однако, согласно уставу Альянса, порка, к сожалению, не является утвержденным методом дисциплинарного воздействия, поскольку не отвечает гуманистическим принципам. — Он делает паузу и поворачивается ко мне: — Может, у вас, Барнс, есть какие-то соображения на этот счет?

Я оглядываюсь на Берто и честно смотрю в глаза Маршаллу:

— У меня, сэр? Нет, сэр.

Командор снова вздыхает и откидывается на спинку кресла.

— Учитывая мои ограниченные возможности, полагаю, мне только остается увеличить вашу рабочую нагрузку и сократить рационы. Следующие пять дней, Гомес, будете выходить на смены за себя и за Аджайю. По крайней мере, это убережет вас от неприятностей. Кроме того, я урезаю ваш рацион еще на десять процентов. Думаю, проблем не возникнет: у вас в любом случае не будет времени поесть. И наконец, я блокирую возможность принимать переводы от всего персонала на тот случай, если у вас возникнут новые гениальные идеи, как обмануть своих товарищей-колонистов.

— Сэр, — начинает Берто, но Маршалл обрывает его на полуслове:

— Не падайте духом, Гомес. Как я уже сказал, это меньшее из того, чего вы заслуживаете. Но если будете упорствовать, то можете сподвигнуть меня на рассмотрение более радикальных способов решения проблемы, которую в настоящий момент собой представляете.

У Берто упрямый вид человека, которому есть что возразить, но после недолгой борьбы с самим собой он сглатывает, снова упирается взглядом в стену за головой командора и выдавливает:

— Да, сэр. Спасибо, сэр.

— Отлично, — говорит Маршалл. — Можете идти. — Когда мы встаем и поворачиваемся, чтобы уйти, он говорит мне в спину: — Кстати, Барнс. Не знаю, какова была степень вашего участия в данном инциденте, но предполагаю, что вы так или иначе к нему причастны, вследствие чего я уменьшаю и ваш рацион на пять процентов.

Я снова поворачиваюсь к нему:

— Что? Нет!

— Десять процентов, — говорит Маршалл. Когда я снова открываю рот, он спрашивает: — Хотите, чтобы они превратились в пятнадцать?

Челюсть у меня захлопывается с громким щелчком.

— Нет, сэр, — говорю я. — Спасибо, сэр.