Месть Седьмой

Глава 25

ШЕСТАЯ

Подъем на вершину пирамиды Майя занимает у нас около получаса. Я пытаюсь скоротать время, считая ступени, но сбиваюсь где-то в районе двух сотен. Некоторые из них раскрошились до трещин, что того и гляди вывернешь ногу, а в других местах дождь отполировал древние камни до состояния горки. Мы используем разросшиеся из джунглей лианы для преодоления особо трудных участков, подтягиваясь по ним, как по канатам. В основном мы молчим, за исключением случаев, когда надо предупредить о предстоящих впереди каверзных местах. Кажется, как-то невежливо нарушать покой Святилища.

Забравшись на вершину храма, мы, наконец, делаем передышку. Марина вся взмокла из-за жары, подъема и напряжения, вызванного необходимостью поддерживать телекинезом тело Восьмого. Я кладу Ларец, который тащила наверх всю дорогу, и разминаю пальцы. Адам упирает руки в бедра, обозревая окрестности.

— Вот это вид, — говорит он.

— Да, великолепный, — соглашаюсь я.

Вершина храма возвышается над макушками деревьев, давая нам разглядеть, за заполонившей пирамиду растительностью и расчищенным могами кольцом земли, другие руины Майя и буйно произрастающие вокруг джунгли. Я представляю, как здесь стоял какой-нибудь пожилой правитель Майя и осматривал свои владения. А затем, я представляю, что тот же правитель возводит глаза к небесам, откуда, сквозь облака, спускается лориенский корабль. Картинка настолько реальная и живая, что у меня появляется странное чувство, что мое видение не просто плод моего воображения. Многие века назад здесь действительно случилось нечто подобное — лориенцы пришли, и Святилище это запомнило.

— Народ, взгляните-ка сюда, — зовет нас Марина.

Мы с Адамом отрываемся от созерцания видов и идем по плоской крыше храма. В самом ее центре стоит каменная дверь. В первый момент мне кажется, что дверь высечена из того же светлого камня, что и остальная пирамида, но когда я подхожу ближе, становится ясно, что дверь гладкая и ничем не повреждена — светло-бежевая порода не несет на себе следов воздействия времени, как остальная пирамида. Даже если дверь и простояла тут длительное время, все равно видно, что ее установили на вершину уже построенной пирамиды.

Дверь никуда не ведет — Марина демонстрирует сей факт, обходя ее кругом. Кулон Марины завис напротив двери, ожидая, когда мы его подхватим.

Я останавливаюсь перед дверью и изучаю ее поверхность. Она абсолютно гладкая — ни ручек, ни чего-либо похожего — за исключением девяти круглых углублений, расположенных по кругу в центре.

— Как кулоны, — говорю я, проводя пальцем по холодному камню.

Марина подхватывает из воздуха свой кулон и вставляет его в одну из выемок. Он подходит идеально и издает хрустящий щелчок. Однако дверь не двигается.

— У нас их только три, — морщусь я. — Этого не достаточно.

— Попытка не пытка, — говорит Марина, вставляя второй кулон.

Она права. Мы слишком далеко зашли, чтобы поворачивать назад. Я снимаю кулон Джона и приставляю к углублению.

— Ну, была не была, — говорю я, вставляя последний кулон на место.

В тот же миг камни лоралита начинают сиять тем же светом, что и энергия защитного поля. Свечение распространяется, соединяя кулон за кулоном, заполняет пустующие ячейки и образует кругообразный знак. Его форма напоминает мне шрамы, образующиеся у нас на ногах, когда один из Гвардейцев погибает.

А затем дверь с вековым скрежетом уползает вниз, в пирамиду, оставляя лишь тонкий дверной проем. Только за ним я вижу не джунгли, а пыльное помещение, освещенное приглушенным голубым свечением лоралита.

— Я думала, нам не хватит кулонов, — говорю я. — У нас ведь не было даже половины.

— Возможно, Святилище знало, как сильно нам нужно попасть внутрь, — предполагает Марина.

— Это что-то вроде портала, — говорит Адам, заглядывая в комнату за дверным проемом. — Это находится внутри храма?

— Давайте выясним, — говорю я, поднимая Ларец Марины и переступая через порог.

Я тут же теряю ориентацию, не могу понять где что, и возникает ощущение как на американских горках, которое я испытывала всякий раз, когда Восьмой использовал свое Наследие Телепортации. Это длится всего секунду, и вот уже я моргаю, привыкая к тусклому свету внутренней части Святилища. Из-за перемены давления закладывает уши, и у меня появляется чувство, будто пройдя сквозь портал, я попала прямо в середину храма Майя. А учитывая, что шум джунглей как отрезало, гораздо глубже. Возможно, Святилище вообще целиком под пирамидой.

Марина — с телом Восьмого на буксире — и Адам следуют за мной, щурясь, чтобы приспособиться к недостатку света. Как только мы все оказываемся по одну сторону двери, проем, моргнув, исчезает. В комнате не остается выхода, только сплошная известняковая стена, правда, с таким же кругом углублений, как были на двери. Наши кулоны звонко шлепаются на пол, и я поспешно их подбираю.

— Святилище, — выдыхает Марина.

— Как же давно ваш народ сюда это поместил? — спрашивает Адам.

— Спроси чего полегче. Нам рассказывали, что они веками наведывались на Землю, — рассеянно отвечаю я, озираясь вокруг. — Видимо, как раз для этого.

— Они готовились к этому дню, — добавляет Марина со зловещей уверенностью.

— Ну и что они нам оставили? — закончив осмотр, слегка разочарованно спрашиваю я. — Пустую комнату?

Святилище представляет собой длинную прямоугольную комнату с высокими потолками и совершенно без окон и дверей. Это как если бы наши предки телепортировались в цельный кусок скалы, каким-то образом сумели выдолбить в нем помещение, а потом забыли его отделать. Тут ничего нет. Жилки светящегося лоралита хаотично пронизывают каменные стены и потолок, заполняя всю комнату кобальтовым свечением. Мой взгляд скользит по разводам Лоралита — в этом есть что-то смутно знакомое, просто я пока не могу сказать, что именно.

— Это Вселенная, — говорит Адам. — Тут… гораздо больше, чем нам вообще известно. Могадорские звездные карты не покрывают так много.

Его слова доходят до меня не сразу. Но затем я замечаю, что прожилки Лоралита в некоторых местах объединяются в круги, и я угадываю звездные завихрения в знакомой мне части космоса и за его пределами. Это как Макрокосм, только куда больше и охватывающий большую часть Вселенной. Я нахожу на стене Лориен — светящаяся капелька лоралита, сияющая чуть насыщеннее, чем остальные точки.

— Наш дом, — говорю я, нежно касаясь Лориен пальцем. По коже пробегают мурашки, когда лоралит как-будто пульсирует в ответ, почти как если бы он меня узнал.

— Мой дом, — говорит Адам сухо. Он указывает на область, которая заметна по полному отсутствию Лоралита, как если бы в мерцающей Вселенной существовала пустота. — По крайней мере, ваши предки правильно передали все грозные и мрачные участки.

— То больше не наши дома, — говорит Марина, повторяя пальцем траекторию полета нашего корабля от Лориен к Земле. — Вот где теперь наш дом.

Лоралит, обозначающий Землю, светится гораздо сильнее, чем на других участках стены. Марина нажимает на него пальцем, от чего лоралит издает хруст и начинает вибрировать.

Что-то под нами начинает двигаться.

С потолка сыпется всякая грязь, частички пыли сверкают во вдруг ярко засветившемся лоралите. Я знаю, что бояться нечего — это лориенское место, для нас оно безопасно — но все равно невольно прижимаюсь к ближайшей стене — из-за того, что все вокруг трясется, Святилище вдруг начитает вызвать клаустрофобию. Адам с круглыми глазами шатается рядом со мной.

С протяжным стоном и каменным скрежетом часть пола, в центре комнаты, начинает подниматься вверх в форме круга. Напоминает алтарь или пьедестал, вырастающий из пола. Комната перестает сотрясаться только когда эта штука доходит примерно до талии. Это интерьерное дополнение сделано из чистого Лоралита. Известняковая плита, бывшая ранее полом, лежит поверх этого лоралитового цилиндра, напоминаю крышку, удерживающую что-то внизу. Мы втроем осторожно подходим ближе.

— Похоже, эта штуковина больше не вылезет, — говорю я, касаясь известняковой плиты, но пока ее не сдвигая.

— Прям как-будто колодец, — говорит Адам задумчиво. — Как думаете, что там внизу?

— Ни малейшего представления, — отвечаю я.

— Смотрите, — говорит Марина. — Рисунки.

Вижу. Похожи на те, что Восьмой показывал нам в пещере в Индии, за исключением того, что эти высечены прямо по краям лоралитового колодца. Я обхожу вокруг колодца, чтобы рассмотреть их все.

Девять силуэтов нависает над планетой, похожей на Землю, на которой стоят они же, только меньшего размера.

Человеческая фигура — не могу точно определить, мужчина или женщина — стоит перед дырой в земле и бросает в нее содержимое какой-то коробки.

Снова девять силуэтов, на этот раз расположенных на фоне замка, защищающих его от чего-то похожего на лавину или, может быть, трехглавого дракона.

— Опять пророчества? — спрашиваю я.

— Возможно, — говорит Марина. Она задержалась перед высеченной фигурой человека с коробкой. — А может, инструкции.

Я становлюсь рядом с ней.

— Думаешь, это то самое место? Где мы, хм, вверим наши Наследия Земле?

Марина кивает. Она бережно кладет тело Восьмого на землю, потом телекинезом спихивает известняковую плиту, закрывающую колодец. Та падает на пол с глухим стуком, и старый камень тут же разваливается на части.

Из колодца вырывается колонна чистого голубого света, настолько яркого, что я прикрываю глаза рукой. Он как прожектор, и тепло от его свечения прогревает до самого нутра.

— Это же… — Адам умолкает, не в силах закончить свою мысль. В его черных могадорских глазах глубокий восторг.

Марина садится на колени перед своим Ларцом и открывает его. Она зачерпывает оттуда пригоршню драгоценных камней и бросает их в колодец Святилища. Они блестят и сверкают, проскальзывая сквозь пальцы и падая в свет. Тут же вся комната становится как будто немного светлее. Прожилки Лоралита в стенах пульсируют сильнее.

— Шестая, помогай, — говорит Марина взволнованно.

Я достаю из Ларца мешочек с грунтом и высыпаю его содержимое в колодец. Пыльное помещение заполняет аромат благоухающей зелени, и свет разгорается еще сильнее. Следом за грунтом Марина отправляет в колодец пучок засушенных веток с листьями. В тот момент, когда они погружаются в свет, но перед тем, как выскользнуть из ее руки, я могу поклясться, что ветки вновь становятся живыми и зелеными. Как только они пропадают из виду, по комнате проносится легкий охлаждающий нас ветерок.

— Работает, — говорю я, хотя и не совсем уверена, чем именно мы занимаемся. Я только точно знаю, что это правильно.

Когда мы полностью опустошаем Ларец, я беру банку с прахом Генри, аккуратно снимаю крышку и высыпаю его в свет. Пылинки мерцают, погружаясь в колодец. Жаль, Джон этого не видит.

Я поворачиваюсь к Марине и деликатно киваю в ту сторону, где покоится тело Восьмого.

— Может стоит…?

Марина трясет головой, глядя на Восьмого.

— Я еще пока не готова, Шестая.

Улучив момент, обвожу взглядом комнату, проверяя, произошли ли еще какие-то изменения. Свет из колодца по яркости теперь подобен солнечному, но глаза уже не слепит. Прожилки лоралита в стенах энергично пульсируют. Наш Ларец пуст, и прах Генри развеян.

— Больше ничего не осталось, — говорю я Марине. — Пора.

— Кулоны, Шестая, — говорит Марина. — Мы должны отдать колодцу кулоны.

— Постой-ка, — говорит Адам, впервые выступая вперед. Слова Марины вырвали его из благоговейного оцепенения, с которым он наблюдал за всем происходящим. — Если ты бросишь туда кулоны, у нас не останется пути назад.

Я все еще держу все наши кулоны, намертво вцепившись в них пока думаю.

— Мы должны верить, так? — говорю я, пожимая плечами. — Что бы здесь ни находилось, что бы Старейшины тут для нас не оставили, придется этому довериться — что оно покажет нам выход наружу.

— Согласна, — кивает Марина.

Адам какое-то время смотрит на меня, потом переводит взгляд на свет. Все, что довелось ему наблюдать сегодня, должно быть, противоречит всем его могадорским инстинктам. Но в нем так же есть и Гвардеец.

— Ну ладно, — говорит Адам. — Доверюсь вам.

Я держу кулоны чуть дольше, чем требуется. Я носила амулет на шее почти всю свою жизнь. Много раз он напоминал мне о том, кто я, откуда, и за что борюсь. У меня сердце кровью обливалось от потери двух кулонов, и без своего кулона мне всегда было не по себе. Он такая же значительная часть меня — каждого из нас — как и шрамы на наших лодыжках. Но пришло время с этим расстаться.

Я бросаю все три кулона в колодец.

Последствия наступают немедленно и ослепляюще. Свет из колодца вспыхивает сверхновой, я вскрикиваю и прикрываю рукой глаза. Наверняка, Адам с Мариной делают то же самое. Откуда-то снизу доносится свист, будто в полет устремились тысячи крыльев, или мини-торнадо опустился внутрь Земли. Из глубины раздаются громкие тяжелые удары, вибрация от которых отдается мне в зубы. Несколькими секундами позже звук повторяется.

Бу-бум. Бу-бум.

Ритм крепчает и нарастает. Выравнивается.

Это сердцебиение.

Не знаю, сколько я нежусь в этом чистом синем свете, как долго слушаю звук биения сердца Лориен. Возможно, пару минут, а может быть, пару часов. Впечатления гипнотические и приятные. Я едва не пропускаю момент, когда свет начинает тускнеть, а громкость сердцебиения уменьшается до ненавязчивого ровного стука. Это как пробуждение от теплого сна, который не хочется покидать.

Я открываю глаза и тут же задыхаюсь от изумления.

Над колодцем, в колонне голубого света, в вертикальном положении висит Тело Восьмого. Я стискиваю руку Марины.

— Это ты делаешь? — непроизвольно вскрикнув, спрашиваю я.

Марина мотает головой и сжимает мою руку. В ее глазах стоят слезы.

Чуть позади нас на коленях стоит Адам. Должно быть, свалился во время светового шоу. Он крайне озадаченно смотрит на Восьмого.

— Что происходит? Что это?

— Посмотрите на него, — говорит Марина. — Посмотрите!

Я как раз хочу сказать Адаму, что представления не имею, что происходит, когда замечаю, что пальцы Восьмого двигаются. Может ли это быть игрой света? Нет — Марина, должно быть, видит тоже самое, потому что издает слабый писк, а затем зажимает ладонью рот, другой рукой сильно сжимая мою.

Восьмой двигает пальцами. Находясь в зависшем положении, дергает руками и ногами. Он поворачивает голову так, будто мышцы шеи скованы спазмом.

А потом он открывает глаза. Они цвета чистого лоралита и светятся тем же кобальтовым оттенком, что и жилы на стенах. Когда он открывает рот, из него тоже исходит синий свет.

— Приветствую, — говорит Восьмой гулким, совершенно чужим голосом, не принадлежащим нашему другу. Это очень мелодичный, прекрасный голос, какого я никогда не слышала раньше.

Это голос Лориен.