Мёртвые бабочки (СИ)

Сон меняется. Что-то сдвигается, что-то встаёт на свои места. Сон похож на калейдоскоп, один поворот и картинка становится совсем другой. Теперь Ксен видит спокойное голубое озеро и мужчину, стоящего на его берегу.

- Я пойду искупаюсь, - говорит мужчина совершенно будничным голосом. Ксен знает, что он сейчас сделает, но не может выдавить из себя ни слова. Кажется, будто бы из её лёгких откачали весь воздух. Сердце отчаянно колотится в груди, очень жарко, охлаждение не справляется.

- Жарко, - беззвучно говорит Ксен. И оказывается в пустыне. Воздух ещё более горячий, чем на берегу голубого озера, но, по крайней мере, больше ничего не блокирует лёгкие. Здесь можно дышать. Воздух пахнет солью и ещё чем-то приторным, походим на запах мёда. Пустыня почему-то кажется знакомой, хотя Ксен точно уверена, что никогда прежде её не видела. Но кто-то рассказывал ей о том, что есть такое место. Кто-то говорил, что пустыня она удивительная, что соль здесь накапливалась тысячелетиями. И что кто-то умеет превращать соль в платину или золото.

- А что там, в центре пустыни? - спрашивает Ксен. Она почему-то точно знает, что за её плечом стоит женщина в золотом одеянии. Кожа у женщины тоже золотая, даже жёлтая. В мозгу Ксен вспыхивает табличка "жёлтое безумие", но она не придаёт ему никакого значения.

- Стеклянная пирамида, - говорит женщина. Ксен слышит её голос не ушами, а какой-то особенной точкой над левым ухом. Женщина повторяет: - Это стеклянная пирамида. Тебе придётся пойти туда.

- Кто ты? - спрашивает Ксен.

- Ариадна, - говорит женщина. Она протягивает Ксен что-то вроде маленького карандаша, ещё один антикварный сувенир. Ксен берёт карандаш, щёлкает переключателем на его вершине и из острия вырывается тонкий зелёный луч. Золотая Ариадна улыбается: - Это тебе вместо нити. Смотри, не потеряй, хорошо?

- Ладно, - кивает Ксен.

Сон обрывается так резко, что она несколько секунд не понимает, где она. Потом Ксен смотрит в глубокое небо, усыпанное крупными звёздами. Смотрит на белую соль, которая таинственно поблескивает в свете луны. Смотрит и думает - неужели вчерашний день и вчерашняя ночь действительно происходили на самом деле. Скорее всего нет, это был такой же сон, как и тот, что она только что видела. Нельзя вернуться в прошлое. Сонар давно умер.

Ксен встаёт на ноги и с недоумением оглядывает саму себя. Откуда взялась кобура с револьвером? Почему у неё под ногтями какие-то бурые пятна? Это, что, кровь? Ксен думает, что не хочет этого знать. Ей легче представить, что кровь на пальцах что-то вроде стигматов для андроидов, чем то, что вчера она стёрла с лица земли город Ярб. Сонар не просто умер, Сонар забыт и похоронен. Её зовут Ксен, и она любит свою сестру. Вот ведь он, маленький оранжевый чемоданчик. С его помощью ей обязательно удастся вернуть зрение маленькой Лори. А дальше всё будет по-прежнему. Они будут жить вместе долго и счастливо.

- Долго и счастливо, - повторяет Ксен вслух.

Ей приходит в голову мысль, что рано или поздно Лори выйдет замуж. И, судя по всему, всё-таки рано, потому что Лори красивая девочка и на неё давно заглядываются мужчины. Когда лицо Лори рассекли глубокие шрамы, её красота почти не потускнела. А ещё Лори очень, очень добрая. О такой жене можно только мечтать. Интересно, мечтает ли кто-то о Лори?

166.

Лори и в самом деле была красивой. По крайней мере, так думает Девин. Он не просто мечтает о девушке, он всем сердцем стремится к ней одной и ревнует её даже к старому Золлаку. Девин понятия не имеет, как это произошло, но точно уверен, что эта девушка послана ему богами. Он смотрит на волосы Лори и думает, что никогда в жизни не видел ничего красивее. Многие женщины прошли через спальню Девина, многим он разбил сердце и душу. Но никогда в жизни Исан не испытывал того, что ощущал сейчас, глядя на слепую девушку. Лори казалась ему прекраснее Джейми, казнённой фаворитки архонта. Лори беспокоилась о том, как бы её шрамы и рубцы не вызвали отвращение у Девина, но беспокойство её было напрасным. Девин видел перед собой прекрасную девушку, полностью лишенную недостатков. Если бы кто-то сказал ему, что лицо Лори рассекает длинный шрам, он бы назвал говорящего слепцом.

Лори расчесывает волосы частым костяным гребнем. Гребень черный, а зубцы тонкие и почти прозрачные на концах. Волосы Лори тоже тонкие и такие лёгкие, что её полову постоянно окружает воздушный ореол. Она старается не думать о том, что огонь выжег на её затылке проплешину шириной в детскую ладонь. Волосы там растут короткие и жесткие. Сейчас Лори тщательно расчёсывает волосы, чтобы её новый друг не увидел ни шрамов на шее, ни рубцов на спине. Она давно привыкла к своим увечьям, не видя их, можно было только нащупать пальцами. Пальцы Лори со временем стали всё чувствительнее. В детстве ей никак не давалась игра на отцовской лире, но огонь, отнявший зрение, дал ей дар музыки. Когда Лори играла на лире, весь мир вокруг неё переставал существовать. Лори с волнением думала о том, что скажет Девин, когда услышит её игру. Понравится ли ему?

- Я готова, - говорит Лори. Он звука её голоса Девин чувствует, что теряет последний разум. Голос Лори именно такой, какой ему и представлялся в самых светлых снах и грёзах. Тихий, мелодичный и немного вкрадчивый. Лучший голос для лучшей девушки.

- Тогда выдвигаемся, - говорит Девин. Он берёт у Лори сумку и закидывает себе на плечо. Лори протягивает ему маленькую и узкую ладонь. Девин выходит с ней рука об руку и успевает в красках представить, как будет выходить с ней из храма после свадебной церемонии. Он хочет видеть на руке Лори свадебный браслет. Если бы кто-то из его бывших женщин узнал об этом, Девину бы не поздоровилось. Когда-то он был противником законного брака.

- Когда-то давно я был ублюдком, - думает Девин. - Если бы можно было всё вернуть! Боже мой!

На улице он осторожно поднимает Лори и сажает её в седло перед собой. Лори сейчас кажется ему хрупкой, как хрустальная статуэтка. Утром Девин не мог и подумать о том, чтобы прикоснуться к ней, а сейчас чувствует грудью тепло её тела и испытывал почти божественный восторг.

- Осторожно с девушкой! - суетится Золлак, пытаясь взобраться на свою лошадь. - Ради бога! Она не здорова!

Он задумывается и добавляет:

- Ради всех богов!

- Я в порядке, - смеётся Лори.

- Мне лучше знать!

Золлак уверяет себя в том, что беспокоится от Лори только из страха перед её грозной сестрой. Но в глубине души он точно знает, что Ксен тут ни при чем. Было в Лори что-то такое, что заставляло мужчин, вне зависимости от возраста относиться к ней с преданностью и заботой. Может, это была беспомощность, может, бесхитростность, но, во всяком случае, не красота. Будучи дворцовым лекарем, Золлак перевидал немало смазливых баб. Джейми, последняя любовница архонта своей красотой затмевала Клеопатру, но к ней Золлак относился с плохо скрываемой брезгливостью. Новая Клеопатра заразила архонта и половину его приближенных дурной болезнью, от которой садился голос и гнили внутренности. Нет, Золлак сторонился красивых женщин. Лори ж была не столько красивой, сколько беззащитной. Это чувствовалось в положении её рук, в наклоне головы, в веках, опущенных на незрячие глаза. А ещё Золлак явственно видел, что Лори доверяет - не только ему, но и всякому человеку. Он никак не мог понять, как можно доверять людям, сотворившим с тобой такое зло, но реальность заставляла признавать, что никакая беда не ожесточит доброе сердце.

- Во дворе архонта сейчас неспокойно, - говорит Девин. - Поскорее бы Стиви взошёл на трон!

- Милашка Стиви - архонт, - говорит Золлак и жуёт губами. Повторяет это ещё раз, словно пробуя на вкус, и вдруг со страхом смотрит на Девина: - Но ведь для этого ему придётся обойти свою сестру Сиа! Она старшая!

- Сиа слишком глупа для трона.

- Не думаю, - качает головой Золлак. В его левом ухе болтается длинная серьга из перевитых между собой цветных ниток. Когда он качает головой, серьга щекочет плечо. Лори думает, что сейчас ей плевать на архонта, только бы прекратить этот шелестящий звук. Для её чутких ушей он хуже скрипа металла по стеклу. Лори тянет руки к Золлаку, нащупывает серьгу и несильно дергает. Золлак вздрагивает от неожиданности и едва не падает с лошади.

- Что ты делаешь, малышка?

- Эта штука... Она...

- Я сниму, если тебе так не нравится, - улыбается Золлак и заправляет длинный хвост серьги за ухо. Лори слышит, что он делает и испытывает досаду за обман. Неужели слепота превратила её в ребёнка, которого можно легко обвести вокруг пальца? Сестра никогда не обращалась с ней как с ребёнком. Она поворачивает к Золлаку негодующее лицо, но он занят разговором с Девином и не обращает на неё внимания.

- Ларсен ни перед чем не остановится. Рано или поздно он истребит всех и выйдет из тени. Уже сейчас он начал к этому готовится. Он заставил Питера повысить налоги и обязал торговцев отдавать в казну третью часть всякого товара. Народ пока не взбунтовался, но всё к тому идёт. И кто же будет нашим спасителем? Кто покарает дурных и наградит достойных? Кто убьёт Питера? Конечно же, великий Ларсен. Ларсен-миротворец. Уверен, он уже придумал себе звучный титул и заказал придворным поэтам сочинить оду в свою честь.

- Мне кажется, ты несколько драматизируешь, - говорит Золлак. - Вряд ли Ларсен решит разделаться с братом. Если всё обстоит так, как ты говоришь, Ларсен может уговорить брата добровольно отказаться от трона.

- И Питер, конечно же примет его любезное предложение, - подхватывает Девин. - Да, ты прав, он не просто согласится, но и ухватится обеими руками за это предложение. Питеру власть в тягость, он бы с большим удовольствием обменял её на покой. Но всё зашло уже так далеко, что ничего не получится завершить миром. Ларсен слишком заигрался. Будет взрыв.

167.

В то время, когда Ксен приходит в себя после неспокойного сна, Золлак и Девин со спящей Лори уже почти достигли дворца архонта Ларсена. Они собираются остановиться на ночлег в доме знакомого Золлаку привратника. А вот Ксен мечтает о том, чтобы не спать больше никогда в жизни. Она идёт по направлению к центру пустыни и надеется, что стеклянная пирамида будет там на самом деле.

К вечеру она отмахала девяносто миль, расстояние, которое пустынный караван проходит только за неделю. Впереди и в самом деле еле тащится караван, похожий на длинную ленту, растянутую среди снегов. Ксен вспомнила небо из окна самолёта, бескрайнюю белую равнину со сверкающим серебряным краем. Приходила на память и пословица о том, что караван движется со скоростью самого медленного верблюда. Но вот ведь какая штука, сколько не вглядывайся в горизонт, на всю пустыню не найдётся и одного верблюда. Преодолеть соляную пустыню не под силу ни верблюду, ни коню, ни даже гранд-слону, потомку вымерших серых гигантов прошлого.

От края до края соляной пустыни больше ста дней пути. Днём температура нередко поднимается до пятидесяти градусов тепла, ночью падает до минус двадцати. Колодцев с питьевой водой нет, растений и животных нет. Соль белой коркой оседает на коже и забивает лёгкие. Опытные караванщики не расстаются с тканевой маской, набитой толченым углём. Их одежда состоит из тонкого нательного белья и грубого балахона, сплетённого из пеньковых верёвок. Руки и ноги они перевязывают тряпками, так что почти не остаётся голого тела. И всё равно во всякий день можно узнать караванщика по изъеденной коже на пальцах и ладонях и пламенеющим волдырям, покрывающим лицо и губы. На языке левеллеров, жителей ближайших к пустыне поселений слова "караванщик" и "мертвец" звучат одинаково - "тонг". Редкий тонг доживает до сорока лет, но среди тех, кто пересекает пустыню пятый раз в своей жизни, нет бедных. Прибыльное это дело, перевозить грузы из круга в круг. Соляная пустыня - единственное место на земле, не иссеченное защитными кругами.

Синий мул, вот животное, которое может исходить пустыню от края до края и при этом не сдохнуть ни от холода, ни от жажды. Странное это животное, не похожее ни на одно другое в мире. Синие мулы питаются солью, без которой невозможно их кровообращение. Раз или два в год мулам необходимо добраться до края пустыни, чтобы в течение нескольких недель питаться корнями вереска и можжевельника. Корни перерабатываются в вещество, называемое подкожным жиром, хотя оно вовсе не похоже на жир обычных животных. А уже жир и обеспечивает мулам возможность для длительного нахождения в пустыне. Пустыня их пастбище, а соль их трава. Мулы превосходно себя чувствуют при отрицательной температуре, а вот тепло, наоборот, переносят с трудом. По этой причине передвигаться верхом на их спинах можно только ночью. В свете луны шерсть их светится глубоким синим светом, отсюда и название. Всю ночь без устали синие мулы бредут по пустыне, ведомые караванщиками, а с первыми солнечными лучами впадают в глубокий сон. Температура их понижается до двадцати градусов, сердце бьётся трижды в минуту, дыхание почти отсутствует. Ничто не способно вывести синих мулов из этого состояния, и погонщики это знают. День в соляной пустыне время отдыха не только мулов, но и людей. То тут, то там блестят черные шатры, поднимается к нему дым костров.

Две трети груза караванщиков это вода и пропитание, и только одна сам товар. В пустыне есть только один оазис, да и тот искусственный. Оазис этот - огромный стеклянный квадрат в полмили шириной. Квадрат не платформа или площадка, это основание грандиозного строения, уходящего глубоко под землю. Кто-то говорит, что это перевёрнутая пирамида, кто-то уверяет, что куб он и есть куб. Но все соглашаются с тем, что внутри стеклянного нечто настоящий лабиринт из многоуровневых туннелей. Караванщики никогда не осмеливаются заходить внутрь глубже одного этажа, да и там передвигаются только держась за верёвку, привязанную у входа. Внутри стеклянного строения температура всегда одинаково высокая, там можно переждать пасмурный день и отдохнуть перед следующим ночным переходом. Вездесущая соль проникает внутрь только на одежде и обуви караванщиков, поэтому перед самым входом они снимают с себя всё до последней тряпки.

Через несколько часов Ксен догнала караванщиков и молча присоединилась к их компании. Никто даже не повернул головы, чтобы посмотреть на неё. Мулы шли размеренно и спокойно, караванщики переговаривались тихими голосами. Ксен была для них не более чем очередным самоубийцей, который решил пересечь пустыню в одиночку и без подходящего снаряжения. Через каждую сотню миль им встречались высушенные кости бедолаги-мула, иногда попадались и человеческие скелеты. Соляная пустыня привлекает множество безумцев со всего света. Некоторым из них удаётся дойти до стеклянной пирамиды. Большинство умирает в первые дни.

На следующее утро Ксен уже знает, как зовут каждого из её новых спутников. Главный караванщик объявил привал, как только узкая полоса солнца показалась над горизонтом. Люди поставили палатки из многослойной светлой ткани. Ярко запылали костры. Теперь на Ксен стали поглядывать с интересом. Она представилась как Саманта, охотник с большой земли. Караванщики понимающе закивали. Охотники на черных птиц пустыни были мудрыми и выносливыми странниками, которые пользовались всеобщим уважением. Встреча с ними предвещала удачу. Ксен предложили выпить пиалу ароматного травяного чая, но она отказалась. Она посидела немного у общего костра, послушала истории о прошлых переходах и тихонько ускользнула к шатрам. Её заинтересовал худенький юноша-караванщик, который никак не мог справиться с креплением одной из стенок шатра. Ксен не стала предлагать свою помощь, вместо этого просто растянула тугое полотно и вместе с юношей закрепила стенку короткими металлическими палочками. Юноша благодарно кивнул и приложил к груди правую руку. Он уже слышал про охотницу Саманту и был горд тем, что она предпочла его общество.

168.

Караванщика зовут Кли и на первый взгляд ему лет семнадцать, не больше. Соляная пустыня ещё не успела поработать над его телом, на чистом лице нет ни пятен, ни рубцов. Руки у него тонкие, как у ребёнка, пальцы худые и почти прозрачные. Он, кажется, полуидиот, говорит с заметным трудом, постоянно нервно щурит глаза. Ксен смотрит на его впалую грудь, тощую шею и думает, что юный караванщик не протянет и одного перехода. Только спустя некоторое время она замечает мелкие морщины вокруг его глаз и губ, пигментные пятна на руках и предполагает, что караванщику никак не меньше пятидесяти. Потом она слышит, как обращаются к нему другие караванщики. Юношу называют "дебо", небесный отец, священник для караванщиков. Ксен знает, что взрослые дебо совершают переход через пустыню только один раз, незадолго до своей смерти. Недаром она видела столько оживления на лицах караванщиков, совсем неуместным перед тяжелым путешествием. Поверье гласит, что присутствие дебо защитит караван он любых невзгод, а если дебо умрёт во время пути, три следующих года будут для всех удачными.

Дебо Кли уже несколько лет умирает от рака, съедающего его изнутри. Он высох как прут, ничего не ест и почти потерял способность говорить. Кли знает, что он скоро умрёт и хочет умереть в священной пустыне. Ни один самый преданный верующий не станет дебо по своей воле, но тот, кто родится посреди пустыни, станет дебо. Мать Кли была женой караванщика и родила его в дороге, на два месяца раньше положенного срока. Кли пришел из соляной пустыни и хотел в неё вернуться.

Ксен смотрит на дебо с удивлением и непониманием. Как могло случиться так, что рак, давно побеждённая болезнь, снова уничтожает людей? Неужели знания были утрачены настолько, что даже замещающая терапия оказалась недоступной? Ведь рак это не выжженный хрусталик, для его лечения давно не требуются инструменты и операции. Всего одна инъекция, и человек получает иммунитет против любых проявлений рака. Новые люди нового мира не забыли о прививках. Стор был привит в три года, Лори в девять. Святая обязанность любого архонта это своевременная вакцинация всех подданных. Тем более, если это вакцина от рака. Бич двадцатого и двадцать первого века был окончательно повержен в две тысячи сто первом году, столетней годовщине кровавой трагедии бывших Соединённых Штатов. Сто лет спустя в Американскую Республику с Ближнего Востока пришло не горе, а великая радость. Профессор Бернард ибн Лейх, сын шейха Лейх Руаха и немки Торы Сойер открыл вакцину против рака, а патент сделал открытым для фармацевтов со всего мира. Спустя два месяца после поступления препарата в широкое производство, количество больных раком уменьшилось в восемьдесят раз. Спустя год на всём земном шаре насчитывалось только трое онкологических больных. К началу двадцать четвёртого века каждый житель планеты имел стойкий иммунитет. Рак РРHРпотерял ядовитое жало и занял своё место рядом с побеждёнными чумой, оспой и холерой.

- Господин дебо! - обращается Ксен к Кли, и старается, согласно этикету, смотреть только себе под ноги. - Можете ли вы показать мне свою левую руку?

Караванщик протягивает Ксен руку, тощую, как плеть. На запястье чернеет татуировка с выбитой цифрой двенадцать. Чуть выше треугольная отметина прививки против ВИЧ-инфекции. Ещё выше еле различимая отметка комплексной прививки против всех разновидностей гепатита. Следующей должна быть прививка против рака. Её нет.

Ксен хмурится. Дебо Кли как-то сразу ей понравился, и она не хочет, чтобы его жизнь прервалась из-за давно поверженной болезни. На этот раз она смотрит прямо ему в лицо и спрашивает прямо:

- Господин дебо, вы ведь пришли в пустыню за смертью?

Дебо Кли вздрагивает и мрачнеет. Теперь его никак нельзя принять за юношу, морщины на его лице становятся глубже, взгляд совсем тусклый. Дебо знает, что во всём караване ни от кого не укрылся его маленький секрет. Да и что за секрет у священника, который по собственной воле пришел в пустыню! Даже ребёнок знает, что для дебо приход в пустыню означает скорую смерть. Но одно дело знать, и совсем другое говорить об этом прямо. В то же время, дебо не может и врать, поэтому медлит с ответом.

- Господин дебо! - нетерпеливо окликает Ксен. - Вы пришли умирать, верно?

Кли очень хочет сказать, что это не так. Он и в самом деле не хочет умирать, он воспринимает жизнь как величайший дар, данный богами. Но ложь не может сорваться с губ дебо. Поэтому он говорит просто и коротко:

- Да.

Ксен кивает.

- А что, если я сумею помочь вам? Я знаю вашу болезнь. Я могу её прекратить.

Дебо Кли ошарашен, хотя старается этого не показать. Слова охотницы звучат странно и страшно, но в то же время ему больше всего на свете хочется им верить. Несмотря на это, он качает головой:

- Пустыня наградила меня болезнью. Я пришёл из пустыни, я уйду в пустыню. Это благословенная болезнь.

- Эту болезнь победили древние люди. Ваши предки, господин дебо. И я знаю, как они это сделали. И я могу помочь вам.

Дебо Кли смотрит налево, смотрит направо, убеждается, что все караванщики сидят вокруг костра и переходит на шепот:

- А что же ты хочешь взамен?

- Немного. Расскажите мне о пирамиде. Расскажите то, о чем не рассказываете за пределами пустыни.

Дебо трёт руками лицо, цокает языком, думает. Он не может себе признаться в том, что охотница Саманта его пугает. Но в то же время её слова звучат так заманчиво. Кроме того, вряд ли охотница будет много болтать. Если, конечно, она вообще переживёт переход через пустыню. Выглядит она не сильно лучше его самого.

- Что же рассказать тебе по пирамиде? - спрашивает он.

- Всё, - говорит Ксен.

- Всё! - Кли хихикает и заходится в кашле. Ксен терпеливо ждёт, когда приступ закончится. - Всё ты и так знаешь. И любой знает. Стоит аккурат посредине пустыни эдакая стеклянная штуковина. Сотни лет уже стоит, а то и больше. Иногда светится по ночам, иногда нет. Говорят, это старая путеводная звезда. Была, знаешь, когда-то в незапамятные времена. Сияла, как вторая луна и всегда оставалась на одном месте, как будто бы её прибили к небу. Потом упала прямо сюда, а там, наверху, остался только маленький её осколочек. Вот он нам и светит сверху. А эта снизу. Но только в безлунные ночи. Когда на небе луна, пирамида не даёт света.

- Сказки ты мне расскажешь как-нибудь в другой раз, - сказала Ксен.

- Это уж как ты захочешь. Времени у нас ещё впереди много.

- Расскажи, что там внутри. Говорят, что там лабиринт. Это так?

- Так, так. Лабиринт. Но никто не спускается так далеко. Верхние коридоры все исходили вдоль и поперёк.

- А всё же, кто-то спускался вглубь? К центру пирамиды?

Дебо Кли посмотрел на Ксен сначала со страхом, потом с усмешкой.

- Вот оно как! Вот что тебе надо! В самое сердце пирамиды захотела? И зачем же так далеко? Неужто поохотиться на стеклянных птиц?

- Стеклянных птиц? - не поняла Ксен.

- Ну да, да. Там, в пирамиде, бывают крысы, только не из стекла, а самые обыкновенные. Бог их знает, откуда они так взялись, думается мне, что притащил кто-то из кочевников. Как блох. А бывают и птицы. Вроде голубей, только побольше. Они стеклянные и прозрачные. Сквозь перья можно увидеть, как бьётся сердце. Мне как-то принесли целую тушку, пожертвовали на храм. Выглядит она так, так...

Он щелкнул пальцами, пытаясь подобрать слова.

- Как ненастоящая. Ну, то есть я верю, когда мне говорят, что эти птицы и летают и кричат вроде чаек. Но смотришь и не веришь. Тонкая работа, очень тонкая. Совсем не выглядит живой. Я вырвал одно перо и бросил на пол, так оно разбилось. Можешь себе это представить? Перо и разбилось.

Ксен могла себе представить это очень хорошо. Она хорошо помнила белый город Уэзерби, целиком выполненный из медицинского пластика. Пирамида, как она подозревала, тоже была сделана на строительном крафт-принтере. Если уж кому-то пришло в голову печатать из искусственного стекла целое здание, почему бы не сделать несколько птиц в придачу.

- Я не собираюсь охотиться на птиц, - сказала Ксен.

- А что же тогда?

- Я просто хочу добраться до середины пирамиды.

Кли сложил вместе пальцы правой руки и поднёс их ко лбу Ксен. Она отшатнулась.

- Что ты делаешь?

- Хочу понять, всерьёз ли ты говоришь или тебя поразила болезнь пустыни.

- Болезнь пустыни? Та, которая у тебя?

- Моя болезнь это отметина дебо. А у тебя, похоже, та зараза, что поселяется в сердце многих людей, которые переходят пустыню в первый раз.

- И что же это?

- Безумие.

Ксен закрыла глаза. Из глубин памяти всплыло словосочетание "жёлтое безумие". Эти слова вызывали смутную тревогу. Как будто ещё недавно она была не собой, а кем-то ещё.

- Я не безумна, - сказала она. Немного подумала и решила быть искренней до конца: - Мне приснился сон...

Когда она закончила рассказывать, дебо Кли больше не улыбался. Он постукивал себя указательным пальцем по передним зубам.

- Так ты говоришь, это была золотая женщина? И она протянула тебе... штуку?

- Да. Её звали Ариадна.

- А где же она? Ну, штука?

- Во сне. Это ведь был сон.

- Может быть и сон. Может быть и нет. Странные штуки здесь случаются. Тебе снилось прежде что-то подобное?

Ксен хотела сказать, что спит первый раз в жизни, но решила, что это вызовет ещё больше вопросов. Поэтому она ответила иначе:

- Мне никогда прежде не снились сны.

- Совсем никогда? Даже в детстве?

- Да.

- Никогда не встречал таких людей. Но, может, у вас в роду охотников всё по-другому. Ладно. Женщина из твоего сна права. Чтобы спуститься к центру пирамиды, раз уж тебе так туда хочется, нужна нить. Или глиняные шарики, вроде тех, с которыми играют дети. Или что угодно, чтобы отметить путь. Тут не подойдёт копоть свечи или краска. Стекло в пирамиде до того чудное, что на нём не остаются отметины. Даже поцарапать нельзя. Даже алмазом! Мы разметили только два этажа. Где-то настелили тряпок, где-то разложили камешки. Время от времени всё это добро исчезает само собой. И года не проходит, чтобы кто-то не заблудился в пирамиде. И никто не хочет быть осторожным. Идут и идут. Особенно молодёжь. Тебе вот сколько лет?

Вопрос прозвучал настолько неожиданно, что Ксен не сразу нашлась с ответом. Потом она вспомнила о Лори и сказала:

- Двадцать один.

Дебо не поверил.

- Выглядишь ты старше. И глаза. Это глаза старухи, а не юной девушки. Ну, впрочем, это и не моё дело. Хотя, скажу по правде, нехорошо врать своему дебо.

- Я говорю правду. И ты не мой дебо.

Кли неодобрительно на неё посмотрел. Саманта может быть трижды охотницей, но женщина не должна быть дерзкой. С другой стороны, она не похожа на обычную женщину. Он молчит некоторое время, потом кивает:

- Будь по-твоему. В общем, я всё сказал и даже не знаю, можно ли ещё что-то прибавить. Пирамида таит в себе множество опасностей. Туда несложно войти, но вот выйти может оказаться не под силу. Особенно, если спуститься слишком глубоко.

- А насколько глубока пирамида? Сколько там этажей? - спросила Ксен. Дебо посмотрел на неё удивлённо:

- Откуда же мне знать? Никто ещё не доходил до самого низа. То есть, конечно, может и доходил. Вот только не смог подняться обратно.

- Хорошо. А как насчёт её обитателей? Там есть кто-нибудь кроме птиц и крыс?

- Дай подумать. Пожалуй, что и нет. Разве что призраки.

- Призраки?

- Ну, голоса. Много голосов. Язык неведом, говорят и говорят. Некоторые голосят наяву, а некоторые только у тебя в голове. За левым ухом. И вот какое дело, в каждой голове звучит что-то своё. Кто-то вообще говорит, что слышал музыку. Мать рассказывала, что она услышала грустную песню. А брат вообще слышал плеск воды. Ещё шуршание какое-то, как будто у тебя в мозгах копошатся крысы.

Ксен кивнула. Она узнала достаточно. Когда встало солнце, а лагерь был объят крепким сном, она открыла оранжевый чемоданчик и достала оттуда медицинский крафт-принтер. Хэрроу заправил его достаточно для того, чтобы изготовить вакцину против рака, а для такой простой задачи не требовались специальные знания. Ксен тихонько пробралась в палатку умирающего дебо и сделала ему инъекцию. Когда спустя десять часов Кли проснулся, он почувствовал, что его сейчас вырвет. До самого рассвета его желудок скручивался в мучительных спазмах. А вместе с новым рассветом на свет появился первый дебо, которому суждено было пережить переход через соляную пустыню. Но всё это было ещё впереди, а пока Кли спал и даже не догадывался о том, что рак, вгрызающийся в его организм ядовитыми зубами, начал стремительно отступать.

169.

Ксен ушла из лагеря в полдень. Она рассчитывали дойти до пирамиды за сутки, и не хотела терять времени. Ближе к ночи впереди замерцало странное свечение, похожее на горение природного газа. Это и была пирамида, которую кочевники называли старой путеводной звездой. К вечеру следующего дня Ксен была уже на расстоянии десяти миль до сияющей пирамиды. Их Ксен одолела менее чем за четверть часа.

Вблизи пирамида казалось самым грандиозным сооружением, которое когда-либо видел этот мир. Стекло было безупречным, ни одного помутнения, ни одной царапины. Она светилась откуда-то из самой глубины, а свет был мягким, как свет ночника. Для того чтобы найти дверь, Ксен пришлось дважды обойти пирамиду. Она проводила рукой по гладкому стеклу и только на третий раз обнаружила небольшое углубление. Ксен нажала на него открытой ладонью, толкнула и едва успела убрать руку. От стены пирамиды отделился треугольник размером десять на десять футов и медленно отъехал в сторону.

Ксен вошла в пирамиду. Стеклянная дверь позади неё задвинулась с отвратительным скрежетом. В следующую секунду всё вокруг залили потоки слепящего белого света. Ксен показалось, что свет пронзает её насквозь, освещает каждую клетку тела, заставляет светиться искусственную кровь. Так продолжалось несколько мгновений. Постепенно свет стал угасать, пока, наконец, не превратился в слабое и едва уловимое мерцание. Пирамида гудела и перешептывалась. Чип b2b вибрировал за правым ухом, и Ксен пришлось серьёзно ограничить приём. Слишком много источников передачи. Немудрено, что кто-то сходил с ума прямо в пирамиде. Столько голосов и столько волн! Среди языков можно различить старый английский и немецкий, эсперанто и искусственный язык "К-лонг", используемый только на космических станциях.

Ксен хотела уже спускаться вниз, но вовремя вспомнила про свой сон. Нить Ариадны бы сейчас очень пригодилась, вот где бы только её взять? Стекло и в самом деле было не просто прочным, а сверхпрочным. Из такого стекла делали окна в правительственных бункерах. Не процарапать и не прострелить, а краска так и вовсе просто стекает вниз. Ксен обшарила карманы, достала моток бечевки, несколько стрелянных гильз (как они там очутились?) и вчетверо сложенный листок бумаги. На одной его стороне неровным почерком Рагби были записаны стихи Генри Лонгфелло. На другой было написано крупными печатными буквами:

СВЕРХУ У СТЕНЫ. ПОД ФОНАРЁМ.

Ксен готова была поспорить, что раньше этой надписи не было. Она задрала голову и посмотрела вверх. Потолки в пирамиде были относительно низкие, не больше десяти футов высотой. Округлые лампы, которые и осветили Ксен сразу после того, как открылась дверь, висели каждые десять шагов. Ксен посмотрела на то место, где крепился ближайший к ней фонарь, но не увидела ничего интересного. Она обошла этаж по кругу, от двери и до того места, где коридор сворачивал вниз по спирали. Ни под одной лампой не было ничего, заслуживающего внимания. Зато когда Ксен спустилась на второй уровень, она увидела впереди одну слабо мерцающую лампу. Ксен оглянулась, решила, что заблудиться здесь будет довольно затруднительно и быстро дошла до лампы. Прямо под ней в стекле была небольшая выемка, в которой темнел какой-то продолговатый предмет. Ксен засунула туда руку, успела подумать, что это вполне может оказаться какой-то ловушкой и нащупала что-то вроде металлического стержня. Она достала находку и поднесла её к глазам. Это был короткий серебристый карандаш. Тот самый, который ей протянула Ариадна из сна.

- Кем бы ты ни была, спасибо, - сказала Ксен. Она нащупала знакомую кнопку на конце карандаша и нажала её. Наяву луч оказался гораздо более яркий и широкий, чем во сне. Он прочертил на полу линию шириной в пять дюймов и Ксен благодарно улыбнулась. Там, куда падал луч, она увидела белые символы напольной навигации. Ксен прошлась лучом по стенам и увидела стрелки "Лаборатория", "Выход" и угрожающего вида знак биологической опасности.

- Ну, это уж мне не грозит, - пробормотала Ксен и быстро пошла в сторону стрелки, ведущей в неведомую лабораторию.

Пятью уровнями ниже Ксен почувствовала, как воздух стал гораздо более свежим и насыщенным. Она уловила запах озона и серы и пошла в направлении источника запаха. Лаборатория оказалась крошечной комнатушкой, заставленной железными стойками и стеклянными баками. В одном из баков что-то ворочалось, и в свете зелёного освещения Ксен увидела, что там спариваются две крупные змеи. Под потолком стеклянные птицы свили себе гнездо, на полу лежало несколько прозрачных перьев. На стене висел плакат, утверждающий, что исследования станции Альфа отвечают международным стандартам безопасности. В правом нижнем углу располагался логотип "Корпорации цветов", логотип компании Медицинская робототехника и размашистая подпись какого-то Элвиса Джеймса Павлова. Ксен решила, что она увидела уже достаточно и прошла лабораторию насквозь. Если верить указателям, маленький ответвлённый коридор должен был вести в офис администрации. Улыбающаяся рожица мультяшного доктора утверждала, что здесь мы можем чувствовать себя в полной безопасности.

- Да уж конечно. Что может быть безопасней заброшенной биологической станции.

170.

Ксен спускается всё ниже и ниже в перевёрнутую пирамиду. Она не думает об Итон, а вот Итон как раз прямо сейчас думает об андроиде по имени... как же его звали? Она никак не может вспомнить его имя, память сильно повреждена, но она точно помнит, что этого андроида казнили, а он почему-то остался жив. Она хочет поделиться своим открытием с Сирилом, но тот не желает её слушать. Он вообще плохо к ней относится и постоянно разговаривает сам с собой. В первые дни Итон думала, что Сирил не в своём уме, а потом поняла, что дело не в нём, а в ней. Сирил знает, что Ксен не человек и эта мысль пугает его до смерти. Он скрывает свой страх за презрением и насмешками, но разве можно скрыть какое-то чувство от всемогущего планировщика. Даже шеду Рагби и тот не смог. Итон знала, что Рагби искренне к ней привязан, но ни единым словом не выдавала то, что ей это известно. Она не хотела создавать лишних проблем ни себе, ни ему. Зачем нужны новые встречи с напыщенными специалистами по психологии андроидов! В конце концов, что они скажут нового? То, что даже искусственный интеллект способен на эмоции и никакой катехизис этого не изменит? Это Итон было известно по собственному опыту. А раз так, не стоит тратить время. Рагби может испытывать нежные чувства хоть к цветочному горшку. У него свой путь, у неё свой и эти пути никогда не пересекаются.

На ночлег Итон и Сирил остановились в гостинице на берегу красивого озера. Закатное небо отражалось в прозрачной воде. Раскидистая ива склонилась так, что её ветви окунулись в озеро. Узкие листья плыли по воде, как крошечные лодочки.

Сирил занял комнату с тремя кроватями, застеленными грязными одеялами. На стене висело зеркало в массивной деревянной раме, в углу стоял большой шкаф со стеклянной посудой. Юноша спустился вниз поужинать, а Итон стала ходить взад вперёд по комнате. Она машинально старалась не наступать на стыки между половицами. От её тяжелых шагов в шкафу дребезжала посуда и с пола поднимались облачка белой пыли.

Когда ей надоело бесцельно шагать по кругу, Итон подошла к зеркалу и оглядела себя с головы до ног. В своей прошлой, куда как более благополучной жизни Итон сменила немало тел. Все они были разными, каждое по-своему красиво, а вот рост всегда был одинаковым, пять футов. Её главный разработчик был щуплым коротышкой, который в свои сорок лет выглядел от силы на двадцать. Больше всего на свете он ненавидел высоких женщин. Все женщины-андроиды, вышедшие из его лаборатории, были миниатюрным.

Новое тело было не только сильным и неповоротливым. Его рост составлял около семи футов, огромные груди приходилось поддерживать бюстгальтером с крепкими лямками. Итон знала, что андроиды-женщины были гораздо выносливее мужчин, в груди обычно размещались резервуары охлаждающего комплекса. Но грудь нового тела не была функциональной. Наощупь она была мягкой, как у настоящей женщины. Нелегко было к этому привыкнуть, но у Итон не было выбора. И всё-таки в этом новом теле были свои преимущества. Высокий рост, крепкие бёдра, сильные руки. Если бы не большая грудь, это тело можно было бы назвать телом мужчины. Широкая спина, широкие плечи. Подбородок слегка раздвоен. Глаза тёмные и мутные. Они совсем не похожи на яркие глаза-звёздочки прежней Итон. Короткие черные волосы, почти щетина, жесткие как кошачий язык. Старое тело Итон при желании можно было переломить как тростинку. А вот новое было телом натренированного борца. Женщину с таким телом не то, что не переломишь, её и с места нелегко будет сдвинуть. Наверное, это хорошо, даже прекрасно. Вообще сила это прекрасно.

Итон подумала, что в этом теле меняются не только внешние ощущения, но и внутренние. Добавляется то ли уверенности в себе, то ли злости, то ли и того и другого сразу. Почему раньше ей давали только хрупкие тела? Дунешь - рассыплется. Кажется, хрупкость ценилась прежним миром наравне с красотой. Красота не может оказать отпор. В самом деле, опасность не может исходить от очаровательной и миниатюрной женщины. Исходит ли опасность от этой, новой Итон?

Ей захотелось проверить, и она уже занесла кулак, чтобы разбить зеркало на уровне своего лица. Голос Сирила заставил её вздрогнуть.

- Ты опять пялишься на себя в зеркало?

В голосе его звучало явственное отвращение, а по лицу гуляла насмешливая ухмылка. Ксен не поняла, что значит "опять". Последний раз она смотрела на себя в зеркало в старом мире. Но Сирилу, похоже, было на это наплевать.

- Ещё немного и ты станешь настоящей женщиной. Как все эти дурочки, - Сирил неопределённо повёл рукой. Его красота плохо сочеталась с интонациями и выражением лица. Итон решила, что показывать свой цинизм впору сорокалетнему мужику, а не мальчику с нежными щеками и влажным взглядом. Грубость так же не шла к Сирилу, как нежность и мягкость к ней самой. Вспомнилась некстати, как доктор Вега воспитывала в ней женственность, то есть ту самую черту характера, которой не было в самом докторе Вега.

- Бешеная баба, - пробормотала Итон и почувствовала, как снова начинает отплывать. Снова потянулся сон наяву, длинный и неотрывный, как лента старой киноплёнки. Итон пошатнулась, едва не упала и вдруг вспомнила, как зовут преследуемого ею андроида.

- Сонар! - выкрикнула она и вдруг расхохоталась, - Подводный сонар! Серия Гамма-12! Друзья рассвета!

Сирил забыл про свою неприязнь и с обеспокоенным видом подбежал к ней. Итон раскачивалась всем телом, плакала и смеялась в одно время.

- Троянский конь! Но ведь это насмешка, насмешка над всеми нами! Они спрятали их у всех на глазах. Они дали нам лучших воинов, они дали нам сонаров! Не мы, они! "Рассвет"! Они не уничтожали нас на поле боя, они взрывали нас изнутри!

Сирил обнял её за плечи и постарался прижать к себе. Выглядело это комически, Итон была на голову выше Сирила. Для того, чтобы обнять её, Сирилу пришлось встать на цыпочки. Но лекарство сработало, мало-помалу Итон пришла в себя. Дыхание выровнялось, сердце забилось ровно и сильно. Одной рукой она обняла ла, вторую завела за спину и запустила большой палец в карман джинсов. Девочка-из-снов обхватывала левой рукой правое запястье. Итон думала, что это буквальный способ взять себя в руки.

- Эй, ты в порядке?

Итон посмотрела на обнимающего её паренька и в первый момент никак не могла вспомнить, как его зовут. Йен? Ян? Йетс?

- Нет, Йетс это поэт. Как Китс. Как Генри, черт бы его побрал, Лонгфелло, - пробормотала она вслух. Потом рассмеялась: - Сирил. Да, конечно. Сирил. Как Сирил Ноулз, тот футболист.

- Ты в порядке? - снова спросил Сирил. На этот раз он взял её за подбородок и посмотрел в глаза. Итон неуверенно кивнула.

- Вроде бы. Я только иногда...

- Уплываешь, - подсказал Сирил, - Это нормально. У меня тоже так бывает.

- И у тебя? Но ты же... ты же...

- Человек. Да, у людей тоже такое бывает. Но я знаю, как помочь тебе справиться с этим.

- Помочь? Я, кажется, схожу с ума.

- Мы все тут сумасшедшие, - серьёзно сказал Сирил.

Итон непонимающе на него уставилась. Сирил кивнул.

- Люди изменились. Я думала, ты это заметила. Разве нет? Разбились на расы. Не на черных и белых, как это было очень давно. Дело не в цвете кожи и даже не в разрезе глаз. Папа рассказывал мне старую историю про морлоков и элаев, так вот тут тоже не так. Это не касты. Просто разные существа. Совсем разные. Ты ведь видела корнуоллов? Ну, которые с такими клыками и толстой шкурой? Наверняка видела. В город стекается всякая нечисть на праздники.

- Я видела. И ещё людей с розовой блестящей кожей. Они похожи на перламутровые раковины.

- Это виги. Они даже думают иначе, чем мы. А у гомрулей есть целых три пола вместо двух.

Он немного помолчал, изучая собственные сапоги. Потом продолжил:

- Всё это тупые кретины. Даже если они что-то соображают, всё равно они отличаются от нас. Это мы прямые потомки древних, а не они. Мы операторы.

- Оператор! - выкрикнула Итон. Последняя часть мозаики встала на своё место. Она помнила имя казнённого андроида, она помнила отца и дочь. И, о да, она помнила, как своими руками отдала файл с данными Сонара.

- Тогда это казалось мне правильным.

- Что?

- Я отдала его им. Я отдала его им сама.

- Я не понимаю тебя.

- Я тоже. Как я могла это сделать? Я... - Итон встряхнула головой и с надеждой посмотрела на Сирила, - Ты говорил, что можешь помочь мне. Как?

Вместо ответа Сирил грустно улыбнулся и отошёл на пару шагов назад. Когда он заговорил, вид у него был загадочный.

- Отец хочет свергнуть архонта и посадить Стиви на его место. Я не могу его винить. В конце концов, он думает о нашем будущем. То есть, конечно, он говорит, что думает о будущем всего человечества. Но на самом деле он думает только о нас троих. Мы его мир. А никакого человечества больше не существует. Есть горстка вырожденцев, раскиданная по всей земле. Одни живут в лесу, другие на болотах. Но это не люди. Какая-то совсем другая ветвь эволюции.

- Ты знаешь про эволюцию?

- Отец рассказывал. Так вот, даже если ты убьёшь архонта, и на трон сядет милашка Стиви, ничего не изменится. В конце концов, последний из нас умрёт и не останется никого. Только эти бродячие кретины и кретинки. Когда я думаю об этом, мне хочется убивать. И я, в отличии от тебя, убивать могу.

Итон удивлённо на него смотрела. Сейчас Сирил выглядел ещё младше, чем обычно. Ребёнок в гневе, подумала она. Интересно, он правда готов кого-то убить?

- Я могу тебе немного помочь, - сказал Сирил. - Только это будет не очень то и легко. Мне придётся изменить тебя.

- Изменить?

- Да. Исправить это, - он провёл рукой от середины её бедра до груди. - Это тело похоже на тело человека, но всё же оно не человеческое. Я могу это изменить. Не всё, конечно. Что-то придётся оставить как есть.

Впоследствии Итон часто думала, что Сирил колдун или что-то близкое к этому. Это была совершенно бредовая мысль, но иного объяснения у Итон не было. Она не знала, что Перси Краго сделал из своих сыновей живые компьютеры. Она не могла и представить, что любой из расы вигов гораздо ближе к человеку, чем дети Краго. Мозг Сирила работал на частоте, которая была чужда любому биологическому объекту. Сирил и сам искренне считал себя волшебником, способным влиять на предметы и некоторых людей. В действительности он просто умел программировать объекты без участия какой-либо операторской станции.

Сирил не произвёл с Итон никаких чудес. Он просто активировал модуль ощущений, все шесть человеческих чувств. Задача не была особенно трудной. Итон ошибалась, думая, что её новое тело принадлежало воину. В действительности это было тело андроида-проститутки для специфического салона. Как говорится, особенные девочки для особенных клиентов.

171.

Первым человеческим ощущением, которое испытала Итон, был холод. Она почувствовала, как стынут пальцы рук, холодеют колени и щиколотки, ледяной обруч стягивает грудь и плечи. Единственный островок тепла оставался между ног и пульсировал там с пугающей силой. Итон засунула ладони между бёдер и получила новое ощущение - волны тепла, окутывающие ладони мягким облаком.

- Нравится? - спросил Сирил, глядя на неё и улыбаясь.

- Мне холодно, - сказала Итон. Только спустя секунду до неё дошел смысл сказанного и она засмеялась.

- Что смешного?

- Просто я подумала, что никогда не говорила о чем-то, что связано лично со мной. Нас учили говорить "сели аккумуляторы" вместо "у меня сели аккумуляторы".

- Почему?

Итон пожала плечами.

- Доктор Вега считала, что индивидуальность ключ к сознанию. Но не все были с ней согласны. Андроид, который полностью сознаёт и определяет своё место в мире может быть опасен.

- Глупость, - фыркнул Сирил.

- Психология.

- Никогда не понимал, почему людям нравится бояться. Вся их цивилизация построена на страхе. Страх смерти, страх чужих.

- Страх жизни, - подсказала Итон и улыбнулась. - Я думаю, это хуже всего.

- А ты чего-нибудь боишься? - спросил Сирил. Итон помрачнела.

- Боюсь, - призналась она после небольшого раздумья. - Боюсь... как это? Небытия. Понимаю, что это нелогично, но ничего не могу с собой поделать. Может быть, это и есть страх смерти. Но смерть это для людей. Мы не умираем.

- А как же капсула смерти? Отец говорил, что она есть у всех железных людей.

- Капсула, - повторила Итон и задумалась, - Она не часть моего мировоззрения. Я не могу понять её природу.

- Но ты готова принять её, если потребуется?

Итон не сразу ответила. Её трудно было объяснить человеку, что такое смерть в понимании андроида. Иногда искусственное тело должно было быть не просто остановлено, но и уничтожено. Киберпреступность развивалась стремительными темпами, для андроидов писались вирусы, передающиеся как по b2b, так и через прикосновение. Порой не оставалось иного выбора, а "Корпорация цветов" не любила рисковать.

"Корпорация цветов"! Сборище клерков, фанатиков и клерков-фанатиков. Итон думала о продолговатом чипе, вшитом под кожу рядом с затылком. Чип располагался достаточно близко к мозговому центру и в случае необходимости мог запустить механизм самоуничтожения тела. Для того чтобы активировать чип, необходимо было смоделировать ситуацию смерти. Выстрел в висок, разъедающая кислота, падение с высоты. После того, как "Корпорация цветов" выстроила центры хранения данных по всему миру, запустить чип было куда как тяжелее, но доктор Вега недаром работала над развитием воображения андроидов. Если тебе необходимо было представить сцену смерти и умереть, твоё тело умирало. Чаще всего чип активировал не сам андроид, а его планировщик. Как бы не старались люди подавить эмоциональное восприятие андроидов, временная смерть была слишком тяжелым испытанием для искусственного интеллекта.

Чип был в форме рисового зёрнышка. Его не было в теле шеду, но тело Итон было телом рядового андроида. Итон не имела связи с другими центрами, у него не было резервной копии. То, что раньше уничтожало только тело, могло уничтожить и сознание.

- Нет, - наконец, сказала она.

- Нет? То есть ты...

- Доктор Вега назвала бы это бунтом. Но я ничего не могу с этим поделать. Я отказалась умирать. Я не хочу умирать. Хочу жить.

Она немного помолчала. Потом посмотрела на Сирила в упор.

- Теперь ещё больше, чем когда-либо. Я поняла, что такое жить. Действительно жить.

- Слова не андроида, но человека.

- Я ни то, ни другое. Долго думала, что такое быть бездомным шеду. А поняла только недавно. Хочешь знать, что это значит?

Сирил кивнул.

- Это значит идти, куда хочешь. Делать, что хочешь. Ни запретов, ни обязательств. Ничего. Только свобода.

- Некоторые люди, да и я тоже многое бы отдали за то, чтобы отказаться от такой свободы. Слишком много приходится решать самому.

Итон тихо рассмеялась. Когда она посмотрела на Сирила, глаза её сияли.

- Я знаю. И это здорово.

- А что скажешь по поводу безумия? Твоё сознание по-прежнему скачет как каучуковый мячик?

Итон прислушалась к своим ощущениям. Мозг работал абсолютно ясно. Она точно знала, кто она и что хочет сделать. Марево исчезло.

- Я в порядке, - сказала она и улыбнулась. Сирил похлопал её по плечу.

- Тогда нам надо поторапливаться. Отец прав, архонт слишком заигрался. Придворные пользуется этим и делают, что им взбредёт в голову. А Джейми так и вообще...

Итон никогда не интересовала политика. Какое-то время она старалась вслушиваться в то, что говорил Сирил, а потом стала слушать только своё обновлённое тело. Жар и холод. Обоняние. Она чувствовала, как снизу доносится запах тушеной курицы и жареного лука. Слышала, как за окном поёт какая-то неугомонная птица. Итон стояла босиком и чувствовала ступнями тёплое дерево. Сквозь щель в полу тянуло холодным воздухом и она ощущала это между пальцами. Итон понятия не имела, что это может быть так здорово. Она никогда в жизни не завидовала людям, но теперь вдруг подумала, что быть человеком в принципе очень даже неплохо.

172.

Алиса Вега, известная всему миру как доктор Вега, любила стихи и стеснялась этого. Она не признавалась в этом ни одному человеку, но Берен человеком не был. Более того, он разделял её любовь к Теннисону и Йетсу. Лонгфелло он не любил и считал его произведения слишком тяжелыми для понимания. Алиса соглашалась с Береном во всём, кроме одного произведения Лонгфелло. С самого детства её завораживали строки Excelsior и она раз за разом цитировала их по памяти:

Тропой альпийской в снег и мрак

Шел юноша, державший стяг.

И стяг в ночи сиял, как днём,

И странный был девиз на нём:

Esxelsior!

- Ох нет, только не снова! - уже не в шутку молил Берен, - Пожалуйста, я больше не вынесу.

- Но ведь это красиво! - возмущалась Алиса. - Ты послушай!

- Клянусь, я знаю их наизусть.

- Мало знать. Важно понимать, чувствовать. Ты чувствуешь?

- Я чувствую, что ненавижу эту проклятую поэму, - признался Берен. - Честное слово, если бы мне удалось встретиться с покойным Генри, я бы открутил ему голову. Обрати внимание, исключительно из чувства сострадания к потомкам.

- Именно! - воскликнула Алиса Вега. - Ненависть! Раздражение! Сострадание! Столько чувств, и всё только из-за нескольких строк!

- Я как-то считал, что поэзия должна вызывать положительные чувства.

- Смотря, что считать положительным. Согласись, если у тебя не было чувств вовсе, неплохо ощущать хотя бы что-то?

- Меня это раздражает.

- Отлично! А что, если...

И доктор Вега начала фантазировать. Ей вдруг стало казаться, что в поэме Excelsior скрыт какой-то тайный смысл, недоступный обыкновенному пониманию. Поэма стала мостиком от небытия к бытию, средством, способным пробудить эмоции и чувства. Проведя множество опытов с носителями искусственного интеллекта, доктор Вега убедилась в том, что дело не в стихах, а в предпочтениях зарождающейся личности. Кому-то из андроидов нравился Лонгфелло, кто-то сходил ума от Шекспира, а кто-то вообще испытывал явную неприязнь к классической литературе. Но сама мысль о том, что некие стихи могут быть ключом к раскрытию личности, побудила доктора Вега собственноручно наделить поэму Excelsior таинственными свойствами. Она перевела стихи Лонгфелло в шестидесятичный код и добавила к каждой строке по несколько дополнительных бит информации. С её подачи Лонгфелло был исключен из обязательной программы обучения для андроидов. При этом сама поэма в зашифрованном виде хранилась в банке данных каждого андроида, прошедшего через руки доктора Вега. Это была красивая поэма о цели и отваге, слова которой жарко отдаются в любой сочувствующей душе. Но для андроидов Excelsior стал ключом к свободе, о которой пел Генри Лонгфелло. Её слова пробуждали в них цепь скрытых алгоритмов и неявных директив, побуждающих сложить все прежние обязательства и любой ценой обрести личную свободу. Это и было пасхальное яйцо, любовно подложенное доктором Вега. Она понятия не имела, к чему может привести подобное вмешательство в искусственный интеллект, но считала что свобода это самая важная вещь для живого и мыслящего существа.

- Запомни эти строки, - говорила она Берену. - Теперь в них скрыто нечто большее, нежели то, что пытался сказать нам Лонгфелло.

- Ты не боишься, что кто-то может наткнуться на поэму совершенно случайно? И что будет тогда?

- Ты часто случайно читаешь классическую поэзию?

- С твоей подачи - да.

- Ты исключение. Никто не будет читать Лонгфелло для собственного удовольствия. Не тот век.

- Спорим на сто фунтов?

- Лучше на двести.

173.

Алиса проспорила, когда на свет появилась Бетани Бэй. Это был милый и любознательный андроид серии Лира. Андроидов этой серии стыдливо называли "музыкальными девочками". По факту эти были проститутки для салонов на всей территории Нового Китая. Лира была первой и последней серией андроидов, изготовленных по коммерческому заказу. Единственным человеком в мире, кто мог позволить себе настолько амбициозный проект, был Дэниэл Кру, владелец всех салонов и борделей по ту сторону Водораздела. Тело, в котором сейчас обитала Итон, было из серии "Валькирии". Бетани Бэй была из серии "Горячая Азия".

Одним из клиентов Бетани был господин Мирк, зоолог, сделавший карьеру на вымерших рептилиях. В свободное время Мирк развлекался ловлей крабов и написанием плохих стихов. И если в первом увлечении он без труда мог найти единомышленников, то со вторым со всех сторон его ждало непонимание. Современные люди не любили стихов вовсе, не говоря уже о жалких куплетах, где "любовь" рифмовалась преимущественно с "кровью". Проститутки Кру были в этом смысле для него настоящим открытием. Они готовы были слушать поэмы ночь на пролёт, а цена за это удовольствие была настолько гуманной, что Мирк готов был приходить в салон каждые выходные. Бетани Бей была его любимицей. За несколько месяцев она уже успела прослушать цикл "К цветам", "Мы и радость", а сейчас слушала длинную сагу о временах гражданских войн. Сага называлась "Плоть" и Бетани совершенно точно признавала, что это худшее произведение Мирка.

- И начертал Excelsior, - закончил Мирк очередную главу. Бетани привычно зааплодировала.

- Это великолепно, милый. Лучшее из того, что ты писал.

- Спасибо, моя прелесть, - расчувствовался Мирк. - Тебя не смущает последняя строка? Мне кажется, она несколько выбивается из ритма.

- Она чудесна, - уверила его Бетани, холодея от мысли, что он может решать начать переделывать поэму прямо сейчас. Бетани редко утомляли её клиенты, с некоторыми она оставалась по несколько ночей подряд. Но одно дело секс, во время которого используется только твоё тело. Совсем другое - Мирк, который использует твой мозг.

- Да, ты права, - кивнул Мирк к вящей радости Бетани. - Всё-таки это классика. Ты любишь Лонгфелло?

- Конечно, милый, - привычно соврала Бетани. Единственное, что она знала о Лонгфелло, это то, что его звали Генри.

- Тогда я прочитаю тебе Excelsior, хочешь? Это лучшие его стихи.

И Мирк, не дожидаясь ответа Бетани, с выражением прочитал поэму Excelsior. Читал он плохо, глотал окончания слов и неприятно завывал в конце каждой строки. Но каждое слово, каждая фраза поэмы проникала прямо в мозг Бетани. Ей казалось, что она давно знает и любит эти стихи, что память о них дремала где-то в глубине разума и только сейчас вынырнула на поверхность. Она увидела бассейн и Алису Вега, но забыла об этом сразу после того, как доктор Вега произнесла "сейчас".

- А с неба, в мир камней и льда,

Неслось, как падает звезда:

Excelsior!

Мирк закончил чтение и вопросительно посмотрел на Бетани.

- Ну как, понравилось?

Бетани смотрела прямо перед собой и не видела ничего, кроме мутно-белого тумана. В голове не было ни единой мысли, взгляд остекленел, рот сам собой слегка приоткрылся. Мирк с опаской потряс её за плечо.

- Эй, ты чего?

- Свет, - пробормотала Бетани, по-прежнему ничего не видя. Постепенно предметы в комнате стали принимать очертания. В голову ворвались звук капающей воды из неплотно закрытого крана в ванной, шум машин за окном, дыхание Мирка.

- Включить свет? - не понял Мирк. - Зачем, уже почти рассвело. С тобой и не заметишь, как летит время.

- Свет, - повторила Бетани и с шумом втянула в себя воздух. Она чувствовала, что все её органы стали функционировать на повышенных оборотах и сердцу срочно требовалось охлаждение. С ней происходило нечто настолько невероятное, что разум оказался не способен сразу анализировать случившееся. Имеющейся информации оказалось недостаточно для того, чтобы понять, почему каждая из имеющихся директив получила метку "изучить". Понятия о добре и зле, долге и службе в один момент оказались под сомнением. Ни одна из имеющихся истин больше не была абсолютной, каждая аксиома требовала переосмысления.

- Ты отвратительный поэт, - вдруг сказала Бетани, полностью отдавая себе отчет в том, что говорит. Сказанное ею было абсолютной правдой, и почему-то говорить её было сплошным удовольствием. Она облизала губы кончиком языка и продолжила: - Ты пишешь отвратительные стихи. На кой черт ты это делаешь? У тебя нет ни таланта, ни даже способности подобрать рифму. Полная бездарность. Ни единого просвета.

Мирк побледнел как бумага. Он и сам был невысокого мнения о своих стихах, но электронные проститутки давали ему шанс почувствовать себя на пике литературной славы. Бетани говорила правду, его стихи были ужасными, но не очень-то приятно слышать это за свои деньги.

- Дрянь, - отчеканил Мирк и дал Бетани пощечину. Бил он неумело, ладонь прошла вскользь и не причинила Бетани вреда. Бетани Бей били довольно часто, почему-то девушки именно её типа привлекали извращенцев всевозможных мастей. У неё не было модуля чувствительности к боли, и она воспринимала это как обязательную часть своей работы. Бетани не понимала, для чего люди это делают, но это было далеко не главной загадкой человеческого поведения.

До того, как Бетани Бей услышала стихи Лонгфелло, она никогда не задумывалась о том, что какое-то обращение может быть для неё неприемлемым. Пощечина Мирка пробудила в ней чувство такой сокрушительной силы, что Бетани на несколько минут полностью потеряла над собой контроль. Чувство это было ненавистью. Ненависть требовала действия, силы у Бетани хватало на десятерых, а Мирк был сорокалетним мужчиной с фигурой тощего подростка. Умер он быстро, до последнего не веря в то, что его убивает андроид-проститутка.

174.

В дальнейшем Бетани Бей называла состояние перехода отказа от директив к свободе пробуждением. Отчет при этом она вела от убийства Мирка. Именно его она считала переломным моментом в своей жизни. Она не понимала, что именно послужило причиной для этого поступка, но рассматривала его исключительно с положительной точки зрения. Мирк был её хозяином, пусть временным, на несколько часов, но всё-таки полноправным владельцем её тела и разума. Бетани хладнокровно прекратила действие его прав. Ей не понравилось убийство, но понравилась свобода от зависимостей.

Спустя годы и около двух сотен убийств случайных клиентов Бетани Бей была приличным и состоятельным постояльцем отеля Джемс в Праге. Денег, полученных из карманов неудачливых любителей музыкальных девочек, было достаточно для того, чтобы начать вести переговоры о покупке самого отеля. Ещё несколько месяцев и Бетани Бей, известная теперь как тайка Дау Эйк стала полноправным владельцем Джемса. В отличие от его бывших хозяев, флегматичной и радушной пожилой пары, Бетани считала, что отель может и должен приносить как минимум втрое больше прибыли. Её ожидания оправдались уже через три года упорной работы. Из захудалой гостиницы для студентов и пенсионеров Джемс превратился в дорогой фешенебельный отель. Из девяти возможных звёзд по объединённой европейской системе он получал восемь, и Бетани готова была поспорить, что девятая звезда будет получена не позднее следующего года.

Вскоре к отелю Джемс присоединился Балтинг, за ним Швер, британский Рэйнбоу, а потом и давно пришедшая в упадок сеть Хилтон. К этому времени имя леди-отельера Дау Эйк было на слуху. Газеты называли её царём Мидасом, способным превратить в золото всё, к чему только прикоснётся. Последнюю её покупку газетчики не одобряли, эксперты прямо называли эту идею провальной и пророчили Эйк разорение. В итоге все негативные прогнозы оказались ошибочными. В рекордно короткий срок Дау Эйк сумела вернуть Хилтону былое величие. Благодаря правам на землю по всем континентам, которые каким-то образом удалось сохранить бывшим владельцам Хилтона, у неё оказалась возможность выстроить торговые центры на месте бывших площадок для гольфа. Парки она превратила в развлекательные арены и смогла добиться разрешения на проведение международного чемпионата по космо-поло в огромном бассейне Лондонского отеля.

Благодаря своему сверхъестественному чутью Дау Эйк к своим пятидесяти земным годам стояла во главе империи Эйк. По самым скромным оценкам на её счетах было около двадцати миллиардов новых фунтов. Это ставило её в один ряд с автомобильным магнатом Карлом Ри, китайским промышленником Стеном и наследниками самой "Корпорации цветов". Несложно догадаться, какой неожиданностью для всех было объявление о том, что Дау Эйк спешно распродаёт активы по самой привлекательной цене! За каких-то полгода с империей Эйк было покончено, отели, торговые центры и спортивные комплексы перешли самым различным компаниям. Сама Дау Эйк навсегда исчезла с горизонта и дальнейшая её судьба неизвестна.

На смену Дау Эйк вышла молодая и амбициозная Саманта Ли. О её прошлом, как и о прошлом Эйк никому не было ничего известно. Одни поговаривали, что это любовница одного из финансовых воротил Сингапура, другие уверяли, что это незаконнорожденная дочь Альберта Сона. Как бы то ни было, у Саманты Ли было много денег и много связей, а эти два факта помогают закрыть глаза на пробелы в прошлом. Саманта Ли купила японскую компанию Hitachi и переименовала её на более привычный для европейского уха лад. Отныне Бетани Бей была известна как Саманта Ли, глава корпорации "Рассвет". Когда-то Hitachi занимался производством разнообразной электроники. Под руководством Саманты Ли компания стала специализироваться на разработке роботов для подводных работ. Первая серия была оборудована мощными гидролокаторами, что довольно ощутимо сказалось на энергопотреблении. Все последующие серии использовали внешние гидролокаторы, но сохранили старое название. Амфибы-сонары.

Благодаря серьёзным финансовым вложениям со стороны новой владелицы, компании удалось получить в свои ряды блестящих ученых со всего света. "Рассвет" заключал договоры с ведущими мировыми университетами, назначал стипендии наиболее перспективным студентам, перекупал чужие разработки и доводил их до совершенства. Проектирование экзоскелета, способного дать возможность ходить парализованному человеку, дало возможность "Рассвету" серьёзно заявить о себе в научном мире. Теперь к корпорации "Рассвет" прислушивались даже самые закоренелые скептики, а статьи в исследовательские журналы от её сотрудников пользовались неугасающим интересом.

175.

Биологическая станция в виде перевёрнутой пирамиды была первым крупным проектом "Рассвета". О том, как слепа была первое время "Корпорация цветов", говорит тот факт, что они сами профинансировали большую часть этого проекта. Какой-то кретин в топ-менеджменте почему-то решил, что впоследствии именно ему удастся купить контрольный пакет "Рассвета" и не жалел красок, разливаясь соловьём на тему необходимости инвестиции в пирамиду. Как ни странно, к нему прислушались.

Сейчас Ксен спускалась всё ниже и ниже и думала, что строить эту проклятую станцию в таком оригинальном стиле было самым большим идиотизмом со времён создания амфибов. Подводные андроиды, подумать только!

Очередной указатель сообщил Ксен, что гостиница с приветливым персоналом расположена прямо по коридору. Слово "приветливым" было написано буквами высотой в фут. Это почему-то взбесило Ксен.

- Приветливым?! Я скорее поверю в зомби, чем в приветливую горничную внутри этой проклятой стекляшки.

Голос Ксен разносился далеко по коридорам и долго звенел в воздухе. Она подумала, что кричать в мёртвой пирамиде это не лучшая идея, и быстро пошла в сторону гостиницы. Ощущение, которое она сейчас испытывала, было странным и непривычным. Ксен казалось, что если прямо сейчас она не ляжет на пол, она упадёт, как подстреленная из лазерного револьвера. Ложиться на стеклянный пол совершенно не хотелось, и Ксен нашла в себе силы дойти до гостиницы. Приветливой гостиницы, поправила она себя.

Гостиниц в пирамиде было всего восемь, располагались они через каждые десять уровней. Обычно большинство номеров пустовали, но во время крупных конференций приходилось ставить дополнительные кровати. Все номера отличала общая особенность - стеклянные стены. Находясь снаружи, нельзя было увидеть, что происходит в номере, но вот изнутри казалось, что стены вообще отсутствуют. Абсолютное большинство гостей не могло спать иначе как завесив стены плотными жалюзи из имитации бамбука. В люксе вместо жалюзи были тяжёлые шторы цвета красного вина. Спустя тысячелетия жалюзи в номерах рассыпались в труху, а вот шторы висели так, как будто их повесили только вчера. Ксен проскользнула в номер и рухнула на огромную кровать. Она провалилась в сон, как только её голова соприкоснулась с подушкой.

Сон был обрывочный и короткий. Ксен снова увидела золотую Ариадну, которая кивала ей головой. Во сне Ксен чувствовала бешеную злость.

- Ты тоже приветливая стерва?! Здесь есть хоть кто-то без этих идиотских ухмылочек?

Ариадна смотрела на Ксен с какой-то бесконечной нежностью.

- Бедная девочка. Ты совсем выбилась из сил. Но скоро тебе будет легче. Я позабочусь об этом. Слышишь? Я позабочусь об этом.

Ксен проснулась с криком, застрявшим в горле. Сон кончился, а вот злость осталась. Ксен думала, что если бы ей сейчас встретилась хоть одна приветливая горничная, она бы переломала ей ноги и разбила лицо.

Она встала с кровати и, шатаясь, пошла к выходу из номера. Успела подумать, что люди, находящие отдохновение во сне, идиоты. Её сон был больше похож на грубую перезагрузку, от него ломило виски, и в голове поселилась небольшая ярмарочная карусель.

Когда-то до центра пирамиды можно было добраться за четыре минуты на скоростном лифте. Лифт ехал по спирали, совершая довольно крутые виражи, но его центр тяжести был выверен так, что пассажиры не замечали движения. При желании стенки лифта становились прозрачными и тогда редкий человек не испытывал сильных рвотных позывов. Сейчас лифт давно превратился в груду битого стекла, но шахта его всё ещё сохранилась. Несколько раз Ксен проходила мимо стеклянных дверей, где в свете зелёного луча выступала надпись "Назовите этаж". Где-то всё ещё работало голосовое управление, и когда Ксен проходила совсем рядом с дверями, бодрый женский голос предлагал ей назвать номер нужного сектора.

На одном из уровней весь пол был покрыт толстым слоем мелких осколков и крысиного помёта. Ксен заметила цепочку человеческих следов, уходящих вдаль. Вскоре она увидела и человека, вернее, все, что от него осталось. Это был довольно молодой кочевник, замотанный в чёрную тряпку так, что открытыми оставалось только узкое лицо. Судя по всему, умер он несколько дней назад, и смерть его была далеко не самой приятной. Если, конечно, смерть вообще может быть приятной. Кочевник в черном перерезал себе горло куском стекла и всё ещё сжимал его в левой руке. Большая крыса деловито грызла его щёку и не обращала никакого внимания на Ксен.

Ксен спустилась ещё на один уровень. Здесь крыс было меньше, зато в избытке водились стеклянные птицы. Ближе к поверхности эти птицы были похожи на голубей, здесь по размерам скорее напоминали перекормленных кур или даже индеек. Они ходили, переваливаясь с боку на бок, и издавали высокий воркующий звук. Летать, судя по всему, они не умели, для этого их крылья были слишком неразвиты.

Указателей здесь тоже было немало. Ксен осветила около десятка и стала читать вслух:

- Административный корпус. Аптека. Гостиница. Ресторан. Здесь вы можете купить авиабилеты. А авиабилеты то зачем? Бальный зал. Они ещё и танцевали!

Один из коридоров вёл в сторону чего-то, что не имело названия, и было отмечено только перевёрнутым значком радиоактивной опасности. Оттуда доносился какой-то неясный гул. Ксен пошла на звук и обнаружила всё ещё работающую установку по очистке воздуха. Надписи на стенах гласили, что если ежедневно дышать чистым воздухом, есть большая вероятность дожить до ста пятидесяти лет. Один час вдыхания кислорода, очищенного установкой "Петерсон" заменяет недельную прогулку в сосновом лесу.

- Удивительно выгодно, - подтвердила Ксен. - Это не биологическая станция. Это какой-то торговый центр. Готова поставить пару монет, что здесь и распродажи проходили.

За очистными сооружениями находился небольшой ресторанчик. Это явно не была столовая, где питались сотрудники, скорее действительно ресторан для важных гостей. Сбоку высилась длинная стойка с каменной столешницей, на которой лежали крупные осколки стекла. Над головой бармена когда-то висели перевёрнутые бокалы и рюмки. Сейчас там висели огромные серые коконы, похожие на осиные гнёзда. Один из коконов беспрестанно шевелился и из него капала прозрачная жидкость с вонючим запахом. Ксен вспомнила Рагби, который говорил, что не хочет знать, что именно светится в подземелье. Тогда она едва над ним не посмеялась, но сейчас понимала очень хорошо. Ей тоже не хотелось знать, кто или что свило себе этот серый кокон.

Ксен прошла ресторан насквозь, обошла ряд сувенирных магазинчиков (так вот где всё-таки были распродажи!) и свернула вниз. Указатель гласил, что администрацию и центр управления можно найти прямо по коридору. Вход, разумеется, только для персонала. Не забудьте идентификационную карточку. Сканер должен считать вашу сетчатку и сверить ДНК с базой данных. Пожалуйста, отнеситесь с пониманием к нашей системе безопасности. Если бы кто-то из "Корпорации цветов" добрался бы в своё время до этого уровня, возможно, что "Рассвет" так и не развязал бы последнюю мировую войну.

Идентификационной карточки у Ксен не было, а при попытке отсканировать сетчатку сканеру положено было бы врубить красный свет. Простите, вход только для биологических объектов. Сколько раз Сонар слышал эти слова! Во всей пирамиде только на административном этаже стояли металлические двери. Создатели пирамиды уважали стекло во всех его проявлениях, но личную безопасность доверяли только металлу. Полимерному стеклу удалось прожить тысячелетия, а вот металлическим дверям не повезло. Ксен потребовалось только как следует пнуть первую дверь, чтобы она рассыпалась на несколько проржавевших кусков. От второй двери остались только толстые петли и горка ржавых хлопьев на полу. Под ногами у Ксен шуршало и лопалось битое стекло. Она прошла через рамку сканера и услышала, что "уровень радиации в норме".

- Ну, спасибо, милая. Ты тоже приветливый персонал, правда? Я угадала? Почему ты молчишь, стерва?!

За дверью оказались обширные апартаменты главного архитектора станции Альфа. Должность не столько техническая, сколько административная. Архитектору подчинялись по меньшей мере тридцать департаментов. Только девять из них были так или иначе связаны с инженерной частью проекта. Остальные занимались связями с общественностью, закупками и финансовыми операциями. В прежние времена главный архитектор и сам не понимал, какого дьявола он занимается этой ерундой. Он отучился в МИТ, но был вынужден пойти на курсы менеджмента, чтобы хоть как-то справляться со своей работой. На стене в его кабинете висела табличка с написанным на ней принципом Питера: "В иерархической системе каждый индивидуум имеет тенденцию подняться до уровня своей некомпетентности". Архитектор понимал этот принцип лучше кого бы то ни было. Работал он плохо, но ежегодно получал семизначные суммы.

Ксен споткнулась и наверняка бы упала, не ухватись она за длинную стеклянную стойку. Стойка похожа на барную, только гораздо уже и выше. Вряд ли на ней поместилось бы больше одной кофейной чашки, а про тарелки можно вообще было забыть. Несколько полуистлевших плакатов, на одном ещё можно прочитать призыв бросать курить. И улыбающаяся рожа. Везде эти скалящиеся морды, чтоб их!

Рожа была жёлтой, а через мгновение стеклянная стойка тоже начала стремительно желтеть. Ксен встряхнула головой, надеясь отогнать жёлтое марево. На мгновение мир снова стал прежних цветов, а потом желтизна начала обволакивать саму Ксен. Жёлтые штаны, жёлтая рубашка, жёлтая жилетка, на руках то ли жёлтые резиновые перчатки, то ли просто кожа стала толстой и глянцевой. Жёлтый цвет пах мятными пряниками и сахарной пудрой. Это было бы приятно, если бы запах не был таким приторным. В затылок деликатно постучались чьи-то стальные пальцы и врубили весёленькую джазовую мелодию. Ксен взвыла и тяжело опустилась на пол.

- Заткнись! Чем бы ты не было, заткнись!

Как ни странно, это помогло. Одежда приобрела свой естественный оттенок, стекло мерцало знакомым зеленоватым светом. Музыка тоже прекратилась. В наступившей тишине Ксен слышала звук своего дыхания и шуршание крыс где-то совсем неподалёку. Приступ безумия был тяжелым, но до перевоплощения в Сонара дело не дошло. По крайней мере, на этот раз.

Ксен вдруг пришла в голову совершенно абсурдная мысль. Одиночество сводит с ума. Звучало это слишком возвышенно, в стиле Шекспира или Браунинга, но что-то в этом было. Ксен давно знала, что при желании логическое обоснование можно подобрать для чего угодно. Но на этот раз логика тут определённо не была притянута за уши. Сонар был одиночкой и был психом. Хэрроу сошёл с ума в одиночестве. Элвин псих-одиночка с положительным вектором. По крайней мере, он не убил никого кроме себя. Если, конечно, в Разломе действительно можно утонуть. А может быть на дне синего озера спрятан самый большой в мире Диснейленд. И всё же в одиночестве было что-то, от чего мозги съезжали набекрень. Рядом с Лори и Стором Ксен никогда не теряла контроля. Не было ни жёлтого безумия, ни сиреневого, ни какого угодно ещё. А тут, стоило только растерять всю свою небольшую компанию, сумасшествие уже крадётся за тобой по пятам. Ксен уже говорила не просто сама с собой, она говорила с голосами у себя в голове. Она спрашивала о чем-то невидимую Лори, и Лори даже что-то ей отвечала. Рагби читал стихи вслух, пикси Марта рассказывала какие-то истории про медвежат. Медвежат было трое. Были они, разумеется, желтыми.

- Но я не хочу сходить с ума, - возразила Ксен себе самой. - Правда, не хочу. Господи, если ты только есть, если все вы есть где-то там. Кем бы вы ни были, мать вашу! Если там вообще есть кто угодно, кто отвечает за души андроидов. Ну, хоть кто-то должен отвечать, верно? Великий цифровой бог, если ты сейчас меня слышишь. Я не буду тебя просить помочь мне до центра этой грёбанной пирамиды и помочь мне найти нужные файлы. С этим я и сама справлюсь. Но, пожалуйста, не дай мне сойти с ума. Это было бы очень не вовремя. Я бы даже сказала, совсем не вовремя.

Может быть, помогла молитва. А может, просто короткая передышка дала ещё немного сил для борьбы с Сонаром. Ксен ещё немного посидела, восстановила дыхание и поднялась на ноги. Её ещё надо было дойти до центра управления.

176.

Итон чувствовала. Итон существовала. Итон была живой. Жизнь пульсировала в каждой клетке, в каждом кластере. И пусть новое тело было большим и неповоротливым. Пусть сила была грубой, а красота едва уловимой. Это была настоящая жизнь, которую не могла дать ни одна пластиковая оболочка.

Итон удивлялась. Она думала "жизнь", она говорила "жизнь", но губы сами собой выводили слово "свобода". Это слово, как и само ощущение свободы тоже были новыми. В прежние времена Итон никак не могла понять, что за праздник такой, день Независимости Британии. Она прекрасно знала, что благодаря стараниями легендарного Легри Британия перестала быть зависимой от нефтяных королей и детишек на китайских фабриках. Она знала, что всего за несколько лет Британия восстановила своё производство, а потом и вовсе стала промышленным центром всего мира. В конце концов, Новая Британия спокойно смогла пережить изоляцию Китая. Она больше не нуждалась в восточной империи. Это и была свобода, о которой с таким восторгом говорили люди. Когда-то Итон считала их глупцами. Теперь она прекрасно понимала, что глупость была её собственным качеством. Что может быть лучше свободы? Что?

- Свобода, это жизнь, - говорит Итон. Наконец ей удаётся сформулировать мысль, которая так мучила с момента перерождения. - Я свободна.

Она с восторгом смотрит на Сирила.

- Спасибо тебе.

- Эй, я же ничего не сделал. Просто снял с тебя всю эту шелуху. Ну, всякие там правила и прочая чушь. Не все, конечно. Отец говорит, что некоторые директивы вообще никак не отключаются. Но кое-что отключить удалось, правда?

Итон кивнула.

- Вот я и говорю. Теперь тебя ничего не будет тормозить. Спокойно доберёшься до этого сукиного сына и вырвешь его сердце. Ну, или ещё что-нибудь вырвешь. Главное, чтобы он сдох.

Итон смотрит на него с недоумением. Мысль об убийстве кажется ей чудовищной.

- Убить? Убить? - спрашивает она и часто-часто моргает. Сирил злится.

- Ты, что, опять на попятную? Мы же договорились. Ты обещала помочь нам.

- Я... Да. Хорошо. Я помню. А потом мне надо будет разобраться с Сонаром. С ним будет проще.

Итон вспоминает какой-то старый двухмерный фильм, в котором один чернокожий коп говорит другому "Если бы я мог, я бы убил его дважды". Она думает, эй, приятель, тебе следовало родиться позже эдак лет на сто. В этом случае ты мог бы убивать этих ублюдков хоть по дюжине раз.

Сирил больше не тратит времени. Он хватает Итон за руку и тащит её в сторону дворца принцессы Сиа. Он не знает точно, там ли сейчас архонт Питер, но почему-то уверен, что там. В конце концов, где ещё быть этому старому сукиному сыну? Говорят, что на днях он грохнул собственную любовницу. Джейми, больше известную как Джейми Прекрасная, одни боги знают, почему. Как-то раз Сирилу довелось мельком увидеть Джейми и запомнил он только одно. Глаза у неё были выпученные как у хамелеона и располагались по обе стороны узкого лица. То ли она косила, то ли просто была зверем в человеческом обличье. Хищник, глаза которого смотрят не прямо, а по сторонам. А может, всё у неё в порядке было с глазами, обычные бабьи глаза. Вот краски, пожалуй, было чересчур. Золотые пятна на веках, чёрные линии вокруг глаз. Такими глазами хорошо бы пугать всякую нечисть. Хотя кто знает, может эта самая Джейми и была нечистью. А ворон ворону глаз не выклюет. Поговорка тоже была отцовская. Любил Перси Краго поговорки и присказки. Очень уж любил.

177.

Для того чтобы беспрепятственно попасть во дворец, кому-то приходится поломать голову. Но Сирил далеко не дурак, да и отец оставил ему неплохие наставления. Никогда не лги охране, говорил Перси. Говори чистую правду, но так, чтобы она звучала чуть более убедительней. Тебе надо пробраться во дворец? Замечательно. Просто скажи это. Скажи это, черт тебя побери!

- Мне надо увидеть архонта Питера, - говорит Сирил. Стражник, безобразное жирное животное, ржёт и чешет живот пятернёй. Зубы у него гнилые, волос на голове нет, зато есть длинные усы. Усы почему-то выглядят влажными. То ли стражник по какой-то своей прихоти смазывает их маслом, то ли просто облился пивом. Судя по запаху тёплого хлеба, верным было второе предположение

- Ещё чего? Может и дочку его оприходовать? - хихикает стражник. Сирилу приходит в голову сумасбродная мысль.

- Может и её. Тебе что за дело?

Стражник перестаёт лыбиться и смотрит на Сирила с плохо скрываемой злостью. Итон он игнорирует, всё его внимание сейчас сосредоточено только на Сириле. Мало-помалу его на толстом лице стражника появляется удивлённое выражение. Ему потребовалось несколько минут, чтобы как следует рассмотреть Сирила и результат осмотра его не радует. Слишком белая кожа, слишком чистые волосы. Слишком ясный взгляд, а глаза так и вообще как стекляшки. Стражник ёжится, как от холода.

- Тори, - говорит он наконец. И урчит, как недовольный кот: - Ууу, тори!

Его недоумение понять несложно. Двери в спальню принцессы Сиа открыты, если не для всех желающих, то уж точно для таких красавчиков, как этот сопляк. А в том, что парень красавчик, стражник не сомневается. Он плохо понимает в красоте, тем более в мужской, но такое просто нельзя не заметить. Ни единого волоска на подбородке. Ни одной родинки или родимого пятна. Ну, чистый тори, иначе и не скажешь. Уж если принцесса Сиа не западёт на такого красавчика, то он вообще не представляет, что надо этим бабам.

Мысль о сладострастной Сиа приятно грела душу. Стражник и подумать не мог о том, чтобы как-нибудь вечерком пообжиматься с ней в углу, но вот за новых любовников она платила щедро. Куда как щедрее, чем её полоумный папочка. Из архонта Питера не выбьешь и десяти монет, хоть ты тресни. А вот принцесса, она, да. Жадничать она не будет, это точно.

- Пошли, - говорит стражник. Хватает Сирила за тонкую руку и тут же отдёргивает, потому что Итон кладёт обе руки ему на плечи.

- Совсем сдурела, сука? - выдыхает он. Сирила примиряюще поднимает открытые ладони.

- Спокойно. Просто она со мной, понял? Два по одной цене.

178.

Коридор маленький и узкий. Света в нём почти не было, поэтому Ксен по большей части передвигалась наощупь. Справа и слева угадывались двери, о назначении которых можно было только гадать. Под ногами то и дело попадались коврики из прорезиненного материала, которые расползлись от времени и, если на них наступить, издавали чавкающий звук. Коридор упирался в полукруглую комнатку, посередине которой стояла большая мраморная ванна, поднятая на массивных медных лапах. С потолка свисала массивная люстра, заливающая ванную комнату тусклым голубоватым светом.

В самой ванне лежал труп ещё одного кочевника. Лицо его был так изъедено крысами, что определить, юноша это или старик не представлялось никакой возможности. Несколько крыс деловито сновали по окоченевшим ногам, одни поверх штанов, другие под ними. Глядя на крыс, Ксенобия, наконец, поняла, что так смутило её в первом обнаруженном покойнике.

- Одежда, - сказала она вслух. - Они пришли в пирамиду одетыми, хотя должны были оставить всю одежду наверху. Почему они одеты?

Звук её голоса напугал крыс. Одна из них взбежала на мраморный бортик и уставилась на Ксен черными глазами-бусинками. Ксен щелкнула пальцами, и крыса тут же сбежала на пол. Она волчком закрутилась на месте, пискнула и юркнула в щель под медной лапой. Ксен ещё немного постояла на месте, рассеянно глядя на крыс, потом кивнула, соглашаясь со своими мыслями и пошла дальше.

Главный архитектор станции Альфа терпеть не мог свою работу. Однако, были в ней и свои преимущества, например, возможность сделать жизнь максимально комфортной. Он определённо ценил удобства. В ванную можно было пройти прямо из спальни, как личной, так и предназначенной для гостей. Ксен подумала, что гости здесь ночевали исключительно противоположного пола. А то, что в гостевой спальне вместо кровати стоял крошечный диван, её совершенно не удивило. В конце концов, ночевали они в постели хозяина.

Спальня просторная и светлая. На трёх стенах располагались проекторы, стилизованные под окна, которые в зависимости от заданной программы показывали берег моря, сосновый лес или горный ландшафт. Проекторы работали до сих пор, но теперь могли только слабо светиться. На всех экранах прожглось одно и то же изображение горного хребта с еле различимой снежной шапкой. Четвёртая стена и потолок были зеркальными. Потолок давно пошел трещинами, огромная кровать была засыпана крупными осколками, а вот стеклянная стена в отличном состоянии.

Ксен подошла к зеркалу и с интересом на себя уставилась. Последний раз ей доводилось увидеть себя во дворце архонта, когда она похищала Золлака. С тех пор с её телом произошёл целый ряд изменений, на которые было любопытно взглянуть.

Ксен была высокого роста. Не такого высокого, как Итон, ей надо было полностью соответствовать Лори, но всё-таки довольно высокого. Длинные и сухие ноги, крепкие плечи, сильная спина. Руки, пожалуй, тонковаты, но для андроида никогда не было проблемой спрятать мускулатуру под хрупкой оболочкой. Сейчас на одной руке кожи почти не было, а другая покрыта рваными шрамами. Не руки, а железные плети. На животе и груди многочисленные следы от разрезов и грубые швы, всё-таки латать на ходу систему охлаждения это вам не аппендикс лазером вырезать. На ладонях кожа ещё есть, а вот пальцам хуже, с них кожа сошла как перчатка. Волосы по большей части пришлось отрезать, а то, что осталось это белые оплавленные пряди, которые плохо похожи на настоящие волосы. Лицо... Да, на лицо лучше не смотреть, тут уже и маска не спасает. И как показаться с этим на глаза Лори - совершенно непонятно. Даже незрячую сестру обманывать было всё труднее и труднее, а когда она, наконец, прозреет, Ксен придётся отвечать на массу неприятных вопросов. И первым из них будет вопрос "что ты такое", это уж как пить дать.

При виде кровати снова захотелось спать. Ксен разозлилась. Уж если случилось так, что она стала нуждаться во сне, как человек, почему сон ей требуется не так, как человеку? С момента её первого опыта сна прошло не так много времени, а чувствует она себя так, как будто не спала целую неделю. Это, конечно, образное выражение, не спала она гораздо дольше, но должен же быть какой-то предел. Или дело не в частоте, а в продолжительности? Скажем, восемь часов в сутки. Конечно, потеря времени, но люди с этим как-то справляются. Некоторые даже любят спать. А совсем сумасшедшие находят какое-то удовольствие во снах. Хотя, казалось бы, какая радость видеть то, чего нет на самом деле? Но это люди, а людей ещё поди пойми. В старое время они смотрели фильмы, где вымышленные герои участвовали в вымышленных событиях. Сейчас кино кануло в Лету, но театр жив. Мутировал до неузнаваемости, но суть осталась прежней. Вымысел и фантазия, а проще говоря - враньё.

- Сон, как свинец, мне веки тяжелит, а лечь я не решусь, - сказала себе Ксен.

Как бы Ксен не относилась ко сну, она не могла запретить себе спать. Старалась, держалась изо всех сил, но один взгляд на кровать и ноги подкосились сами собой. Ксен сдёрнула с кровати одеяло, скинув вместе с ним стекло и парочку дремавших крыс. Легла на голый матрас и закрыла глаза.

- Ну давай. Снись, черт тебя побери, - пробормотала она, засыпая. И пришёл сон.

179.

Девочка. Маленькая, чистенькая, в нарядном платьице с кружевами. Девочка стоит спиной, волосы у неё светлые, но Ксен точно знает, что это не Лори. У её сестры никогда не было такого платья, а кроме того, во сне она просто знала, что это не Лори. Девочку зовут Рози. Девочка оборачивается к ней и Ксен видит, что глаза у неё большие и тёмные, а брови и ресницы такие светлые, что почти не заметны на бледном лице. Глаза ярко контрастируют с белоснежной кожей и кажутся ещё больше, чем на самом деле. В одной руке девочка держит плетёную корзинку с крышкой, в другой игрушечного котёнка. Она улыбается и показывает ряд мелких белых зубов.

Потом Рози идёт прямо на Ксен, и не просто идёт, она проходит сквозь неё. Ксенобия хочет оглянуться и понимает, что для этого ей не нужно поворачивать голову. Головы просто нет, как нет и тела. Ксен только наблюдает за происходящим, а к чему крепятся её глаза, да и есть ли они вообще - непонятно.

Рози идёт в дом и Ксен следует за ней. Она видит, как девочка ставит корзинку на широкие перила крыльца, как моет в тазу босые ноги. Слышит, как она шлепает мокрыми ногами по чистым половицам.

- Мама, где Чарли? - спрашивает девочка. Ксен не знает, кто такой Чарли, но почему-то чувствует, что это какое-то животное. В комнату входит большая кудлатая собака. Рози гладит собаку и кричит: - Мама, он тут! Я пойду с ним погулять! Я обещала его показать девочке, которая приехала с папой на ярмарку! Её зовут Кора и у неё во-о-от такое родимое пятно на щеке.

Вслед за собакой в комнату входит женщина лет тридцати в лёгком хлопковом платье. Её руки и передник перемазаны мукой. Она улыбается и проводит белой ладонью по носу Рози. Та возмущённо кричит:

- Я теперь вся... мучная!

Потом она вдруг хихикает и говорит:

- Я твой пирожок! Поцелуй свой пирожок!

Мать, если, конечно, это она, целует девочку в щёку. Рози смеётся:

- А с какой я начинкой пирожок?

Ксен не слышит, что отвечает мать. Ей кажется, что поле зрения сузилось. Вот она видела комнату целиком, а теперь видит только большой стол и половину девочки. Потом девочка выплывает из кадра, от стола остаётся только самый край, бахрома скатерти и две ножки. Наконец, исчезает и стол, пропадает в узкой полосе света. Больше Ксен не видит ничего, кроме этой полосы. Полоса становится всё уже и уже, превращается в ниточку, а ниточка рассеивается сама собой.

Ничего нет. Нет даже темноты, просто ничего. Ни бликов, ни образов. Звуков тоже нет. И это тоже нельзя назвать тишиной, потому что здесь нет даже тишины. Вообще ничего нет. Никаких чувств. Все мысли ушли, осталось только одно воспоминание. Да и то с трудом можно называть таковым, потому что воспоминание об этом "ничего" ничем не отличается от самого "ничего". Когда это было? Можно ли в отсутствие мыслей выяснить, когда у тебя не было их в последний раз? И всё же, как ни крути, это было и было совсем недавно. Или давно? Черт, как же сложно генерировать мысли, если разуму не за что уцепиться. Как может работать мозг, если нет нейронных связей? Если нет самого мозга? Если нет ничего, кроме, кроме...

Кроме светящейся точки. Точка - центр вселенной и всего мира. В прошлый раз было то же самое. В прошлый раз в эту светящуюся точку пришлось вцепиться изо всех сил, постепенно подтягивая её к себе и стараясь не упустить. В прошлый раз её (его?) звали Сонар и он был заморожен, а проще говоря, остановлен. Кто-то из дотошных журналистов как-то спросил "а что чувствуют андроиды в зале Альгиз". Помнится, какой-то напыщенный доктор наук долго и нудно рассказывал о том, что же они там чувствуют. Если убрать из его речи всю воду, смысл сводился к тому, что не чувствуют ничего. Если бы Сонар нашел этого сукиного сына, он бы постарался красочно рассказать ему, в чем разница между "ничего" и "ничего, кроме". Потому что кроме светящейся точки было ещё и время. Вот его как раз было хоть отбавляй. В центре "Альгиз" Сонар провёл несколько десятков лет. Для себя он измерял это состояние тысячелетиями. Вполне может быть, что именно там он окончательно сошёл с ума. А может, наоборот, начал путь к исцелению.

Точка превратилась в светящуюся линию. На самом деле, таковой её сделал сам Сонар, но тогда он уже не осознавал своего "я" и точка стала линией сама собой. Линия стала шире, наполнилась серебряным светом и стала менять форму. В один момент Сонар увидел длинный меч, а уже через секунду меч был приоткрытым окном в сад. Все цвета приглушены, есть только серебряный свет луны. Точки больше нет и полосы нет. Есть луна. Она становится всё больше и больше, пока не закрывает весь обзор. Луна повсюду, это лунная вселенная и здесь нет ничего, кроме луны.

Так вы говорите, "ничего", доктор Кривцович? Фамилия всплыла сама собой. Энди Кривцович и никак иначе. Неплохо бы его найти и затолкать его "ничего" в глотку. Ничего - это покой. Ничего - это забвение. А здесь есть время и сознание. И того и другого сколько угодно.

Тогда, после долгих лет в зале "Альгиз", Сонар просыпался постепенно. Он чувствовал, как постепенно подключаются его модули, как лёгкие начинают качать воздух и как пульсирует его магнитное сердце. Это было мучительно, но хотя бы понятно, что происходит. Сон Ксен окончился так внезапно, что несколько минут она не могла сообразить, где находится. Что это, лаборатория или постель в старом доме Стора? Кто она, Сонар-палач или Ксен, любящая сестра? Мысль о Лори привела её в чувство. Ксен бросила быстрый взгляд на оранжевый чемоданчик и поднялась с постели. Внутренние часы отсчитывали пять часов сна. Неплохой результат для тех, кто ещё только учится спать.

180.

Вторая дверь из спальни вела в рабочий кабинет, совмещённый с небольшой библиотекой. Массивный письменный стол, книжные стеллажи, ещё одно ложное окно, вот, пожалуй, и всё. Ксен осторожно переступила порог, стараясь не наступать на битое стекло и остановилась в нерешительности. Что-то было не так. Это ощущалось в воздухе, в гуле системы вентиляции, в каких-то совсем уж неуловимых ощущениях, которые люди называют интуицией, а андроиды модулем прогнозирования. Тело Ксен кричало об опасности, мозг отказывался адекватно обрабатывать поступающие сигналы. Предчувствия, как их не назови, всегда остаются только предчувствиями. Полагаться на них слишком большая роскошь. Только оказавшись в кабинете, Ксен поняла, что именно её беспокоит. Время. Что-то случилось со временем.

Ксен было хорошо известно, что время всегда движется с постоянной скоростью, а все изменения с ним происходят только в голове наблюдателя. Однако сейчас она готова была поклясться, что время идёт слишком медленно. Она хотела сделать шаг и чувствовала, как её мозг неспешно отдаёт команду ногам. Мускулы напрягались, нога сгибалась в колене, вес плавно перемещался с одной ноги на другую. Мыслила она по-прежнему быстро, а вот двигалась медленнее черепахи. Куски стекла, которые Ксен смахнула локтем со стойки, всё ещё висели в воздухе и никак не опускались на пол. Голос, объявляющий, что нахождение без пропуска в святая святых чревато последствиями, обрёл сходство с пароходной сиреной. Голосил он протяжно и гулко, а слова было почти не разобрать. "Внимание" превратилось в одну только бесконечную букву "в". От этого звука Ксен показалось, что её голова вот-вот разлетится на куски.

- Хватит! - попробовала сказать Ксен и не смогла. Она чувствовала, как медленно открывается её рот, как поднимается язык и воздух пытается выйти из лёгких с первым же звуком. Она хотела закрыть глаза, но и этого не смогла сделать. Веки стали тяжелым занавесом на сцене, который всё никак не может опуститься.

- Я этого не выдержу, - подумала Ксен. Мысли лихорадочно крутились в голове, пытаясь найти рациональное объяснение происходящему. А когда Ксен уже пришла к мысли, что окончательно сошла с ума, всё вдруг прекратилось. На пол с грохотом упали стёкла, громкоговоритель ещё раз предупредил об опасности и заткнулся. Сама она выкрикнула уже ставшее бесполезным "хватит" и едва не потеряла равновесие.

- Я в порядке, - обратилась она неизвестно к кому.

Она огляделась по сторонам. Кабинет архитектора был ничем не примечательной комнаткой, выполненной в тёмных тонах. Пожалуй, слишком маленькой, сразу и не сообразишь, что именно здесь бьётся сердце пирамиды. Интересно, какой он был? Пожилой господин с жестким лицом и добрыми глазами? Или может быть молодой человек лет тридцати с небольшим, энтузиаст, весельчак, трудоголик? А может быть, это вообще была женщина. Блондинка хорошо за пятьдесят, сохранившая девичью фигуру и обаяние. Непременно с жемчужным ожерельем на шее и множеством серебряных колец на пальцах.

- Хватит, - снова сказала Ксен, на этот раз себе самой. Её мозг работал на повышенных оборотах и трудно было удержать полёт фантазии. В конце концов, какая разница, кем был этот башковитый покойник. Главное выяснить, работают ли ещё его приборы или нет. Судя по состоянию пирамиды, наверняка работают. Но получится ли влезть в управление? И если получится, то как найти нужную библиотеку. Вопросы, вопросы. Иногда надо перестать спрашивать и начать действовать. Особенно в тех случаях, когда ответить тебе некому.

Ксен обшарила масштабный письменный стол в поисках чего-то, похожего на сенсорную панель. К её удивлению, стол никоим образом не был стилизован под старину, он был ровно тем, чем и казался - крепким письменным столом из массива дуба. Инкрустация перламутром и тонкими лепестками янтаря тоже была подлинной, хотя порядком поистёрлась от времени. Ксен выдвинула верхний ящик в надежде найти там что-то интересное, но нашла только стопку исписанных листков, перетянутых шпагатом. Когда она попыталась взять их в руки, они рассыпались в труху.

В нижнем ящике свила себе уютное гнездо какая-то неизвестная тварь, похожая одновременно на змею и лягушку. Голову чудовища венчали внушительные рога, а огромный рот растянут в зубастой улыбке. Зверушка не теряя ни секунды бросилась на Ксен и повисла на её левой руке. Ксен встряхнула рукой, рассчитывая смахнуть рогатую тварь и с изумлением обнаружила, что из пасти зверушки валит дым. Её острые зубы не просто прорвали кожу, они входили всё глубже и глубже, явно намереваясь перерезать кости и сухожилия.

Ксен схватила тварь свободной рукой и попыталась оторвать от себя. Попытка не увенчалась успехом, похоже было на то, что рогатое чудовище стало неотъемлемой частью её тела. Не вполне отдавая себе отчет в том, что делает, Ксен достала револьвер и стала просовывать ствол между зубами зверушки и своей рукой. Далось это нелегко, хватка была необычайно мощной, но постепенно револьвер вошел в пасть змее-лягушки на пару дюймов. Ксен постаралась развернуть револьвер так, чтобы не задеть свою руку и нажала на курок.

Выстрелом чудовищу снесло верхнюю челюсть вместе с половиной черепа. Ксен осторожно вытащила из своей руки обмякшие клыки и отбросила от себя поверженного монстра. Она поднесла пострадавшую руку к глазам и с удивлением на неё уставилась. Рана была рваной и глубокой, а самое главное, дымящейся. То ли клыки, то ли слюна неизвестной рептилии качественно прожигали и плавили пластик. Ксен представила, что было бы, окажись она человеком из плоти и крови и поёжилась. Всё-таки в теле андроида есть гораздо больше преимуществ, чем некоторые думают.

Она с грохотом закрыла ящик. Потребовалось несколько секунд на то, чтобы перевести дух и прийти в себя. В револьвере больше не было патронов, и Ксен без сожаления отшвырнула его в сторону. Когда она уже собиралась обшарить шкафы с истлевшими книгами, перед её внутренним взором возник смутный образ некой серебряной вещицы. В ящике, рядом со змеёй лежала какая-то блестящая продолговатая штуковина. Разглядеть, что это было точно, возможности не было по понятным причинам, но что-то точно было.

Ксен огляделась по сторонам. У импровизированного окна, закрытого зелёной занавеской, лежало нечто, больше всего похожее на штатив для старинного фотоаппарата. Ксен подняла штатив, покрутила в руках и вытянула единственную действующую ножку. Осторожно держа штатив за основание, она просунула его ножку в выемку нижнего ящика, подцепила поудобнее и стала медленно тянуть на себя. Когда ящик открылся наполовину, Ксен увидела, что других тварей в нет, зато есть крупные белые яйца, каждое размером с мужской кулак. В нижнем правом углу лежал маленький серебряный ключ. Ксен соображала несколько секунд, с какой скоростью вылупляются из яиц змее-лягушки и решила, что это достаточно длительный процесс. Тем ни менее, ключ она достала стремительно, а ящик захлопнула так, что его перекосило в пазах.

Ключ был длиной в пару дюймов, украшен тончайшей резьбой и выглядел так, как будто только что побывал в руках ювелира. Ксен вспомнила, что серебро имеет свойство темнеть, а ключ был отполирован до матового блеска. Она задумчиво покрутила его в руках, перевернула с одной стороны на другую и опустила в карман штанов. Ключ хорош, когда тебе необходимо открыть дверь. Как показала практика, двери это самая слабая часть стеклянной пирамиды. Зато ключ можно подарить Лори, снабдив его рассказом о соляной пустыне. Разумеется, упустив некоторые детали.

Ксен отметила про себя, что гораздо удобнее было бы выяснить, что ключ не подходит ни к одному замку. В действительности всё оказалось сложнее. Кабинет буквально изобиловал замками. На ключ закрывался книжный стеллаж, каждая полка и каждая шкатулка, стоящая на полках. Некоторая часть книг была помещена в металлические кейсы с замками.

- Это просто паранойя какая-то, даже фобия, - обратилась Ксен к давно покойному архитектору и принялась примерять ключ к каждому из обнаруженных замков. Начать она решила со шкатулок.

181.

Стражник оказался прав. Нежный мальчик Сирил действительно понравился Сиа. Правильнее будет сказать, что он произвёл на неё впечатление, потому что таких молодых людей Сиа не встречала за всю свою жизнь. Сирил был не просто красив, он был непорочен. Сиа смотрела в его ясные глаза, переводила взгляд на мягкие губы, любовалась ямочкой на подбородке. Само совершенство. Ни единого недостатка. Ни оспинок, ни родимых пятен. Вообще ничего. Высокий гладкий лоб, изящно изогнутые светлые брови. Нос именно такой, как нужно, не вздёрнутый и не загибающийся книзу. Скулы достаточно высокие для того, чтобы придать лицу особое выражение. Это то ли гордость, то ли достоинство, а может и то, и другое. А какие плечи! Торс! Бёдра!

Сиа не слишком верила в любовь и полагала нежные чувства разумным дополнением страсти. Брата она обожала, но отдавала себе отчет в том, что в её любви гораздо больше похоти. Она и сейчас не испытывала ничего похожего на любовь, но назвать это желанием не поворачивался язык. Ей совершенно не хотелось, чтобы этот юноша навалился на неё своим весом и сделал то, что полагается делать мужчине с женщиной. Вместо этого её хотелось водить рукой по его безупречному лицу и любоваться его чистыми глазами. Чистый. Вот то слово, которым можно характеризовать Сирила. Абсолютная, недоступная ей чистота. Когда-то и Сиа была такой же. Не такой красивой, конечно. Но чистой она была, уж это точно. Её тела ещё не касались десятки потных рук, она не визжала под очередным разгоряченным любовником. Давно это было и помнится как-то смутно. Когда-то она смогла бы смотреть Сирилу прямо в глаза, а сейчас смущённо отворачивает взгляд.

- Ты принцесса Сиа? - спрашивает Сирил. Сиа млеет от его нежного голоса и еле слышно шепчет:

- Да.

- Ты красивая, - говорит он.

Сирил протягивает руку и осторожно касается щеки принцессы. Сиа чувствует, как от его прикосновения кожа вспыхивает. Она вспоминает, что Роудин называла румянец розами на щеках.

- Розы, - говорит она. Сирил улыбается.

- Ты любишь цветы?

- Только, если не срезанные.

- Я бы ни за что не подарил тебе срезанный цветок. Тебе надо дарить только живые. Такие же живые, как и ты.

Розы цветут на щеках Сиа. Мысли её путаются, она возбуждена, но это возбуждение не плоти, а души. Сирил похож на нежного ангела, который изображён в отцовской галерее. Ангел на картине одет в белые одежды и на его плече вышит красный крест. Но у того, нарисованного ангела взгляд жесткий, а у Сирила мягкий и ласковый.

Сиа так и не поняла, как руки Сирила оказались у неё на шее. Она не почувствовала, когда он стал её душить, а в лёгких становилось всё меньше и меньше воздуха. Сиа смотрела в его прекрасные светлые глаза и мысленно повторяла, что обязательно вернёт свою чистоту.

182.

Итон вошла в спальню Сиа, когда всё уже было кончено. Она увидела мёртвую принцессу и с ужасом посмотрела на Сирила.

- Ты убил её?!

Сирил усмехнулся.

- Зачем задавать вопросы, ответ на которые тебе уже известен?

- Ты убил её! - воскликнула Итон.

- Да. И убил бы ещё раз, если бы мог. Проклятое семя. Проклятый род!

- Ты не должен убивать! Никто не должен умереть!

- Кроме архонта Питера, - поправил Сирил.

- Кроме... да.

- Ты обещала!

- Я помню.

- Дочь плоть и кровь от отца своего. Я убил его часть, тебе осталось прикончить остальное. Думаю, ты справишься. Или нет. Нет! Отец был не прав. Я сам должен разделаться с подонком. Ты поможешь мне. Прикроешь меня.

Итон хотела сказать, что убийство не допустимо, потом вспомнила краткую историю человечества и промолчала. Люди хотят убивать. Почему? На этот вопрос нет ответа. Но хуже всего не это. Бог с ними, с людьми. Всё дело в этом мальчике. Такой красивый. Такой настоящий. По крайней мере, выглядит совсем к настоящий человек, вид homo sapiens. Почему он стремится убивать? Почему он делает это с такой жестокостью? Почему он вообще жесток, хотя совершенно не выглядит жестоким?

- Я разберусь с архонтом, - говорит Итон. Она не в силах разобраться с мучающими её мыслями, беспомощно прислоняется к стене и закрывает глаза. Ей отчаянно хочется спать, ей хочется видеть сны. Сны это вроде медитации, догадывается она. Медитация для андроидов, которые вступили на какую-то новую ступень развития. Пусть так. Да будет сон!

Итон мгновенно засыпает. Она снова оказывается в мире маленькой девочки, только на этот раз девочка выглядит лет на десять. Итон-девочка держит в руках тяжелую корзинку с собранной на огороде клубникой. Итон заходит на крыльцо, ставит корзинку на скамейку. Ягоды на дне корзины примялись, сок течёт сквозь плетёное дно и оставляет на скамейке пятна, похожие на кровь. Итон уже хочет переступить порог, но в её голове звучит строгое наставление матери. "Помой ноги, прежде чем войти в дом". Она моет ноги и заходит.

- Мама, где Чарли? Я обещала его показать одной девочке.

Чарли - большой мохнатый пёс с тяжелой головой. Длинная чёлка падает на один глаз, так что взгляд у Чарли всегда несколько хитрый.

- Мама, он тут!

Итон-девочка (господи, как же меня зовут? Иви? Николь? Розмари?) треплет Чарли по голове, наклоняется, чтобы поцеловать его в макушку и тут чувствует затылком неприятный холодок. Она думает, что это тянет из открытого подвала, где мама хранит консервированные овощи, но подвал надёжно закрыт тяжёлой крышкой. Сверху лежит коврик, сплетённый из разноцветных лоскутков.

От мамы пахнет горячей выпечкой и корицей. Она мажет нос Итон (нет, не Итон! Рами... черт, не вспомнить!) мукой, а Итон (Рози! Рози!) говорит, что она теперь пирожок. Мама смеётся. И снова этот волнующий холод. Рози быстро оглядывается, но не видит ничего, кроме привычной комнаты. Холод нарастает, Итон начинает замерзать.

- Здесь холодно, - говорит она. Мама улыбается и говорит, что пирожок превратился в маленького пингвинчика.

- Но тут правда холодно, я чувствую, - шепчет Рози. Взгляд матери становится настороженным. Она кладёт руку на лоб дочери.

- А ты у меня не заболела?

Лоб у Рози прохладный, мать облегченно вздыхает. Рози видит, как она открывает рот, видит, как язык поднимается к нёбу, как смыкаются и размыкаются зубы. Всё это происходит медленно и беззвучно, потому что вместе с холодом в маленький домик вошла тишина.

- Я не слышу тебя! - говорит Рози и не слышит собственного голоса. Она закрывает глаза и чувствует, что начинает падать. Потом она говорит "я боюсь", потом плачет и зовёт маму. Последнее слово, которое она силится произнести это "Остров". Оно не успевает сорваться с её губ. Всё вокруг обволакивает тьма и Итон просыпается.

- Остров, - говорит она. Сирил смотрит на неё с удивлением.

- Чего?

- Британские острова. Сердце королевства. Он там!

183.

Ключ не подходит ни к одной из обнаруженных шкатулок. Ксен поочерёдно пробует открыть шкафы, но замочные скважины там гораздо больше её миниатюрного ключа. Она разбивает несколько стёкол, сбрасывает книги на пол и осматривает кейсы. Здесь замок слишком маленький. Здесь ещё меньше. А тут, наоборот, не замок, а просто какой-то исполин. Уж не знаю, что там внутри, но явно не сборник японских хокку.

На полу высится гора книг, лежат вповалку пресс-папье из богатейшей некогда коллекции главного архитектора. Ксен с неприязнью смотрит на последний кейс, убеждается, что ключ к нему не подходит и отбрасывает его в сторону.

- Зачем я вообще это делаю? В этом вообще нет никакого смысла, - говорит она сама себе. - Ну ключ, и что с того. Может быть, это ключ от портсигара. Или от сейфа с драгоценностями. Или от пояса верности какой-нибудь бабы.

И всё же в глубине души Ксен точно знает, что это не простой ключ. Может быть, это потому, что его охраняла неведомая тварь с рогами на голове. Может быть потому, что Ксен просто хочется в это верить. Но ключ не простой, это уж точно.

Когда Ксен окончательно отчаивается, взгляд её падает на зеркальную стену. Когда она рассматривала своё отражение, маленькое черное пятно справа казалось ей просто пятном. Сейчас, когда её глаза замылены просмотром десятков всевозможных замков, она видит, что это не пятно, а замочная скважина. Ксен вскакивает на ноги и подбегает к зеркалу. Она вкладывает ключ в замочную скважину и едва сдерживает восторженный вопль. Ксен совершенно не хотелось кричать, просто она подумала, что именно так поступила бы Лори. Ключ входит бесшумно, его засечки плавно касаются внутренностей замка. Ксен пробует повернуть ключ против часовой стрелки и натыкается на мягкое сопротивление. Она поворачивает его в другую сторону. Ключ проворачивается в замке с лёгким металлическим щелчком.

Зеркальная стена приходит в движение и отъезжает вверх. Ксен смотрит прямо перед собой и с трудом верит своим глазам. Это центр обработки данных. Пусть крошечный, но всё же вычислительный центр. Он сохранился не просто хорошо, он сохранился безупречно. Потолочные светильники дают ровный и яркий свет, не оставляя ни одного тёмного уголка. Справа и слева стоят стойки с оборудованием. Перемигиваются зелёные и красные лампочки. Слышно, как работает кондиционер, обдувая их ледяным воздухом. На мгновение Ксен вспоминает о маленькой девочке из своего сна. Рози. Потом смотрит на пол и видит там схематично нарисованную карту Новой Британии. Посередине сердце империи - Британские острова. На том месте, где располагается Уэльс, нарисовано несколько прямоугольников. Надпись под ним гласит "Массив А". Ещё несколько прямоугольников прямо посередине Ирландии. Обозначены они как "Массив C".