Молодая, только после медучилища, поселковая фельдшерица подтвердила поставленный бабой Маней «диагноз», но она же и успокоила. Беременность Али пока была в самом начале, не больше двух недель. Рекомендовала побольше двигаться, чаще дышать свежим воздухом, хорошо питаться, поставляя зародышу весь необходимый «строительный материал». И не нервничать. Последнюю рекомендацию выполнить было сложнее всего. Миша вот-вот должен был вернуться из Нижнеярска, а «мужняя жена» не знала, как преподнести ему эту новость. Обрадуется он? Испугается? Останется равнодушным? Полюбит ли их общего ребенка? Чтобы узнать это, нужно увидеть его глаза, которые порой были красноречивее слов.
Не окажись в ее чреве комочка слизи, из коего, если все пройдет благополучно, через девять месяцев появится крохотная копия Миши, Аля не стала бы всерьез задумываться обо всем этом. А теперь приходилось думать не только о собственном счастье. Дочь профессора Казарова всегда считала, что как ни велика любовь мужчины и женщины, она отодвигается на второй план, едва появляется плод этой любви. И родители обязаны на годы вперед обеспечить своему малышу уют, покой, сытость и безопасность. Да и что такое любовь, как не уловка эволюции, призванная обеспечить продолжение рода?
Не о любви теперь следовало думать, а том, что они смогут дать своему малышу. Будет ли у него нормальная семья? Аля честно попыталась разобраться в том, кто же такой на самом деле отец ее будущего ребенка? Вот если взглянуть на Мишу непредубежденно, без всякой фантастики — бродяга без роду, без племени. Человек без паспорта, который в любую минуту может оказаться обыкновенным беглым зэком. И не помогут ни хорошие отзывы малопихтинских учителей, ни детское знакомство с участковым, старшим лейтенантом Марьиным. Придет из Мирного милицейский газик, наденут на милого наручники и увезут. А если он не даст себя увезти, разметает вихрем милиционеров, как сделал это с тремя алкашами зимой — Аля ни минуты не сомневалась, что спас ее тогда именно Миша, хотя они никогда об этом не говорили, — так выйдет еще хуже.
Неужели придется остаться одной с дитенком на руках? Горемычной матерью-одиночкой. Теперь поневоле думалось, что зря она потащила тогда Мишу к участковому. Может, следовало спрятать любимого до поры до времени у дяди Ильи на заимке? Кто бы стал интересоваться постояльцем лесника? Малые Пихты не столица. Режимных предприятий не имеет. До государственной границы несколько тысяч верст. Если Миша не беглый, серьезных претензий у власти к нему быть не должно, а для нее, Али, он хорош и такой, какой есть. Жили бы себе потихоньку. Пусть бы даже и выздоровел Исидор Иванович, нашлась бы для Миши другая работенка. Он вон какой рукастый да головастый. Мог бы пойти на рудник, поступить на заочное отделение горного техникума, получить специальность.
Да такого бы и в институт взяли. Пусть для начала пришлось бы школу рабочей молодежи окончить, ради аттестата. В конце концов, при Мишиных способностях ему ничего не стоит сдать экзамены экстерном. Да и кто сказал, что на Малых Пихтах свет клином сошелся? Могли бы и в Нижнеярск переехать, а то и — в Новосибирск. А там Академгородок. Вдруг пригодятся сведения обо всех этих космических кораблях и империях? Даже наверняка пригодятся. Жаль только, посоветоваться не с кем. Кому расскажешь? Поднимут на смех. И сама-то она не очень уверенна, что рассказы и рисунки возлюбленного супруга — не плод его больного воображения. Вернее, она-то почти уверенна, но доказательств у нее никаких. Разве что метаморфа. Таких игрушек на Земле наверняка не делают.
Так размышляла Алевтина Вадимовна, сидя у окошка на закате летнего дня, когда во дворе закудахтали куры и чьи-то быстрые шаги прошуршали по траве. Не мужские — это Аля поняла сразу. Мелкие, семенящие. Наверное, кто-то из соседей пожаловал, вернее — соседок. За солью или за спичками, а может — просто так, лясы поточить.
Стукнула дверь, и сразу раздался резкий и неприятно высокий голос Нины Петровны:
— Аленький! Ты дома?!
Господи, как только ребята в школе ее вопли переносят? Не даром же кличут Пожарной Сиреной…
— Дома, Ниночка Петровна, — нехотя откликнулась хозяйка дома.
Поднялась навстречу. Пожарная Сирена ввалилась на кухню — толстая, раскрасневшаяся, запыхавшаяся.
— Ах ты бедняжка моя! — немедленно запричитала она. — Сидишь в одиночестве. Скучаешь…
Аля собрала все наличные силы, спросила со всевозможной приветливостью:
— Квасу хотите, Ниночка Петровна? Или, может быть, — чаю?
— Только не чаю! — выдохнула та. — Жара стоит несусветная, будто и не в Сибири живем. У нас еще что, говорят под Нижнеярском тайга горит, весь город в дыму!
Аля поставила перед ней большую кружку, налила квасу из трехлитровой банки, которую всего полчаса назад принесла из погреба.
— Как же так — в дыму, — проговорила она. — Там же Миша!
— Да ничего с твоим Мишей не сделается, — отмахнулась историчка. — Тебе сейчас о себе нужно думать, дорогая…
— А что мне о себе думать? — вяло проговорила Аля. — Я дома сижу, бездельничаю.
— Э-э, милая… — Володина осуждающе покачала головой, словно Аля была ее ученицей. — Женщине в наше время завсегда о себе думать нужно.
Алевтина обреченно кивнула. Похоже, Пожарная Сирена всерьез намеревалась обрушить на нее очередную порцию афоризмов житейской мудрости.
— Теперь есть кому обо мне думать, — на всякий случай уточнила Аля.
— Михаил Васильевич мужчина, конечно, интересный, но, если хочешь знать мое мнение, не пара он тебе.
— Это решать только нам с Мишей, — напряженно сказала Алевтина, а про себя подумала: черт бы тебя побрал с твоим мнением. И чего приперлась, спрашивается? Подругу навестить, скучающую в одиночестве? Так не по тебе же скучающую… Ну ладно, навестила, выполнила моральный долг — и ступай себе с богом.
Однако Володина не спешила уходить. Наоборот. Поерзала на табурете, усаживаясь поплотнее.
— Да-да, конечно, — пробормотала она. — Знаешь, я давно хотела поговорить с тобой, Аленький, — продолжала она. — Да все как-то не получалось… Школа, хозяйство… Да и ты с некоторых пор стала домой спешить…
Историчка нервно хихикнула и испуганно прикрыла грубовато накрашенный рот пухлой ладошкой.
— О чем же?
— О вас! — сказала Володина, не смущаясь откровенной скукой, прозвучавшей в голосе собеседницы. — О Михаиле Васильевиче и о тебе… Ты только не обижайся, Аленький, но, понимаешь, неопределенность ваших отношений бросает тень на наш коллектив…
Аля недоуменно уставилась на нее.
— Это в каком же смысле, Ниночка Петровна?
— Вы же учителя, милочка! — назидательно продолжала Пожарная Сирена. — Дети смотрят на вас. Берут пример.
Это было уже слишком.
— Как же так, бросает тень?! — с яростным недоумением осведомилась Аля. — Половину учебного года — не бросала, а теперь — бросила? Когда Миша поднимал успеваемость в классе — не бросала. Укреплял дисциплину — не бросала. Организовывал кружок — не бросала. А из-за того, что мы с ним пока по объективным причинам не расписаны, значит, бросила?!
— Погоди-погоди, не кипятись! — Историчка замахала на нее ладошками. — Претензий к Михаилу Васильевичу, как к педагогу и общественнику, да и к тебе тоже — у нас нет, но учителя советской школы должны быть безупречны в моральном отношении. Иначе как им доверить ребят?!
Спорить с этой общественницей, председательшей месткома было бесполезно, и Аля только вяло огрызнулась:
— По-твоему — мы аморальны, Ниночка Петровна?
— Ну-у, я бы не ставила вопрос так остро, но ты вспомни, дорогая, у тебя это уже не первый случай в жизни, когда ты живешь с мужчиной не расписанной…
— А вот это никого не касается! — всерьез разозлилась Алевтина.
— Прости, Аленький! — пошла на попятную Пожарная Сирена. — Не стоило, об этом говорить, конечно, но, поверь, душа за тебя болит, ей богу. Нескладная ты какая-то… Вечно привечаешь каких-то бродяг…
— Миша — не бродяга, — устало проговорила Аля, которая порой терялась от такой самозабвенной бесцеремонности. — Он — мой муж.
— Муж, объелся груш… — пробурчала Володина. — Может, и правильно, что вы пока не расписаны. Подумай хорошенько. У нас в поселке есть достойные кандидаты. Владислав Юрьевич, например…
— Ах, Владислав Юрьевич! — вскинулась Аля. — Это он тебя подослал?!
Овечье лицо исторички сделалось бледным, как полотно.
— Как это — подослал?! — с ужасом спросила она. — Когда?!
— Уж не знаю, когда, — со всем возможным для себя сарказмом произнесла Аля. — Вам виднее, Ниночка Петровна. Нашли за кого сватать! За стопроцентного кобеля, который ни одной юбки в нашей школе не пропустил. А может, он и к тебе подкатывался, а, Ниночка Петровна?
Володина сползла с табурета, едва удержавшись на ногах, попятилась к выходу.
— Да что ты такое говоришь, Аленький… — пролепетала она. — Как тебе такое только в голову взбрело…
— Знаете, как это называется, товарищ председатель месткома? — продолжала наседать на нее Алевтина. — Сводничество, вот что это такое!
— Бесноватая! — взвизгнула Пожарная Сирена и выскочила за дверь.