Маша без медведя-2

03. КАЖДОМУ ПО ЗАСЛУГАМ

ИСЦЕЛЕНИЯ

Между делом я вязала браслетики. На неделе приходила ещё женщина с ребёнком, а в воскресенье аж четверо.

С этого дня они пошли потоком. Редко случался день, когда на прогулке не подходил кто-нибудь. Иной раз приходило двое, трое, терпеливо ждали, снося и ветер, и мокрый снег. Я не спрашивала у них ни диагнозы, ни подробности — я ж не медик. А исцеляющей энергии всё равно. И даже когда они начинали рассказывать мне, как и что вышло — останавливала. Всё равно не пойму и не запомню. Да и незачем, по большому счёту. Смотрела только на правду. Не врёт — значит, надо помочь. Не могла я отказать им, даже зная, что за мной, возможно, уже следят. Не может быть, чтобы при наличии императорских магов, не было надзорной службы. Если только это не разовое обращение к какому-нибудь магу-отшельнику, что тоже возможно.

Девочки из отделения смотрели на меня как на заболевшую. Пока не случилось вот что.

Во вторую субботу октября вся гимназия поехала на очередную экскурсию и там попала под шквальный ветер — совершенно внезапно налетевший, с мокрым снегом и пронизывающими порывами. Вроде бы, и до автобуса добежали быстро, а к вечеру половина отделения уже чихала. Дальше — больше. Лихорадочный румянец, жар, накатывающие головные боли. Докторица металась между спальнями, не придумав ничего лучше, как всех девочек изолировать в своих кабиночках, потому как никакой лазарет бы уже не справился. Да вся гимназия превратилась в сплошной лазарет…

Я вытащила свои верёвочки — а было их у меня на тот момент всего около сорока штук — и пошла повязывать в первую очередь тем, кто свалился с высокой температурой.

Потом я подумала, что это будет долго, а в гимназии ещё три отделения. И можно сделать всё быстрее, если…

Я обошла шкафы и постучалась в Анечкину кабинку.

— М? — ответила она.

— Аня, мы должны с тобой сделать богоугодное дело, — сказала я серьёзно.

— Гагое? — прогнусавила Анечка. Она тоже чихала, но старалась держаться бодро.

— Я буду девочкам верёвочки завязывать, а ты молитвы петь.

— Да я де багу… — Аня отодвинула шторку и горестно покачала головой.

— Это ничего, сейчас всё пройдёт… — я взяла ей за руку и, прикрываясь «магией внутрь», включила исцеляющий механизм. Потом завязала на руке верёвочку и спела свою любимую «Царю Небесный».

— Это что — это всё? — не поверила Аня, прямее усаживаясь на кровати.

— А чего бы ты хотела? — полюбопытствовала я.

— Почему всё прошло?

— Мы помолились, — почти честно сказала я.

Но ведь и это тоже было, правильно?

— Так. А ну, давай свои браслеты!

Начали мы со своей спальни. Как я уже сказала, в первую очередь завязали браслетики тем, кто трясся, имел на щеках красные пятна и обливался болезненным потом. Потом тем, у кого раскалывалась голова. Потом всем остальным по убыванию. Не хватило двух штук. Я сперва расстроилась, а потом вспомнила, что с десяток ещё у меня на запястье привязан! Девчонки смотрели на мои манипуляции с вялым любопытством.

— Итак, дамы! — громогласно объявила Аня. — Кто может стоять — тот стоит. Кто не может — сидит или уж лежит. Кто может петь — поёт!

И она запела. Когда Аня поёт, это всегда потрясающе. Слышали все, кто хотел и кто, может быть, хотел не очень. А я очень аккуратно, под прикрытием «магии внутрь», наложилась на Анину природную магию своей целительной, и они, звучащие в стройной гармонии, потекли сквозь накопители.

Мне казалось, что потоки живой энергии струятся сквозь меня. А потом я услышала, что к нам присоединились ещё голоса, и ещё! Не прошло и четверти часа, как вся спальня была на ногах и пела, собравшись вокруг Ани.

— Пойдёмте во вторую? — попросила Шура, сестрёнка которой лежала пластом.

Это предложение было воспринято с воодушевлением.

— Браслетик перевязать надо, да? — Рита, которой этого явно не хотелось делать, взялась за узелок.

— Можно не перевязывать, — я от происходящего впала в странное головокружительное состояние, — возьмёте девочек за руки.

— А их больше! — вытаращила глаза Зиночка.

— Так и у вас по две руки.

После второго отделения мы пошли в первое, в котором в это время сидела докторица, и дальше, по кругу — в четвёртое. Четвёрка, обычно практически пустая, сегодня как нарочно была в полном составе. Медички хлопотали вокруг Дуси, у которой, на фоне переохлаждения, обострились проблемы с почками. Дуся тяжело ворочалась и плакала.

— Ой-ой! — посочувствовала Аня и скомандовала: — Девочки, разобрались!

Третье отделение втекло в четвёрку и распределилось по кроватям лежачих, ходячих взяли под руки с такой уверенностью, что старшие даже возразить ничего не успели. Я села на краешек Дусиной кровати и начала развязывать на своём запястье браслетик и повязывать ей. Я почему-то так устала, что готова была сама тут же лечь, хоть на пол…

— А что происходит? — растерянно спросила Лена.

— Сейчас вы увидите божественное исцеление, — с удивительной для меня уверенностью объявила Анечка.

И они его сделали! Это было поразительно, но они сделали. Они уже были так уверены, что могут исцелять, что воздух почти искрил от силы.

Батюшка, пришедший на третий этаж, чтобы отслужить молебен о здравии, и явившийся, собственно, на звук, замер на пороге. Девчонки наперебой бросились рассказывать ему, как они сейчас пели все вместе, и как исцелились сами и исцелили девочек, и как это было чудесно.

Этого душевного всплеска хватило, чтобы я поднялась и дошла до нашей спальни. Как уснула — не помню. Назавтра мне наперебой рассказывали, что рухнула я пластом, как подрубленное дерево, и добудиться меня на ужин не было никакой возможности.

НЕОЖИДАННАЯ ПОМОЩЬ

Утром я относительно пришла в себя и поняла, что запасных браслетиков у меня осталось всего семь. А сегодня воскресенье, люди пойдут — что делать? Я вытащила свои шерстяные клубки, крючки…

— Помочь? — Маруся пересела на кровати ногами в мою сторону. — У меня крючок тоже есть.

— Дай-ка и я тоже, — подсела к нам Анечка. — Петь надо? — проницательно уточнила она.

— Это было бы здорово, — согласилась я.

— Что петь?

— А что хочешь, любое.

Следом за ней потянулись и другие девочки, и вскоре все кровати вокруг плотно наполнились воспитанницами, поющими и работающими крючками.

Я тем временем вытащила свою белую жестянку и начала подбирать бусинки — по три к каждому браслетику — большую и две маленьких, и тут же их аккуратно обрабатывать скрытным способом.

— Ой, дамы, а что это вы здесь делаете? — любопытная Рита слегка запыхалась, должно быть, примчалась снизу.

— А можно мы тоже? — потёрла ладошки Зиночка. — Я бы вот бусинки пришивала, а?

Как вы поняли, вокруг меня образовалась целая мастерская.

— Девочки, а что если мы малявкам всем таких браслетиков навяжем? — предложила Ника. — Болеть меньше будут, так? Что скажешь, Маша?

Я уже успела привязать десяток новых браслетиков себе на руку, чтоб пополнее зарядились (между прочим, то ли в силу пения, то ли коллективного воздействия, но они уже были полны почти на треть).

— А что, хорошая идея!

Девчонки сейчас здоровы. Мы им наденем браслетики, сейчас заряженные совсем слегка, но они ведь будут работать как аккумуляторы — и будут обеспечивать поддержание здоровья. Почему нет? Как дополнительная подзарядка.

В итоге браслетиков собралась здоровенная кипа. Мне, правда, пришлось три раза бегать вниз, к «дальним родственникам». У меня осталась всего одна полностью заряженная верёвочка. И куча сил уходила на то, чтобы следить за общим нейтральным балансом.

— А зачем ты их на руки привязываешь? — с любопытством спросила Рита.

Упс. Не расскажешь же всё…

— Чтобы всё время со мной были, если вдруг кто попросит.

— Сунула бы в карман, — рассудительно предложила Зиночка, добавляя в горку очередной готовый браслетик.

— А если платье поменяет да переложить забудет? — возразила Шура. — А если вдруг в кармане оставит да в стирку сдаст, и затеряются они? Нет, правильно Маша делает…

Вот так внезапно моя целительская деятельность стала общим достоянием. Единственное, о чём я честно предупредила девочек, так это что если просто взять шерстяной шнурок и пришить к нему бусины, он вряд ли чем поможет. А чтоб запустить «механизм исцеления», молитву нужно знать особенную. А открыть я её никому не могу, потому как сила потеряется. В общем и целом это была правдивая версия, рассказанная доступными для понимания словами.

Однако, вечерами около моей кровати часто стал собираться кружок. Девчонки шли со своими крючками и иголками, а Анечка многозначительно возвещала на всю спальню, что «время петь!» И было в этом что-то очень домашнее.

Подобная деятельность, конечно же, была замечена и персоналом, и (главное) священником. В один прекрасный день (а точнее — в пятницу, перед часом подведения итогов за неделю) весь наш «шнурочный» кружок был приглашён в директорскую. Там же сидел и гимназический батюшка, и завуч, и все наши классные дамы.

Директриса попросила нас озвучить подробности субботнего исцеления гимназисток. Слово за слово — и перед собранием всплыла подробная картина, в которой было и про болящих, и про молитвы, и про верёвочки. Верёвочки были немедленно затребованы к осмотру.

— Мария, а тебе зачем так много? — удивился батюшка.

Это он не видел, сколько с утра было. Я ж в обед десяток раздала, не меньше.

— Я молюсь, пока их ношу, — перевела происходящее в привычные для него понятия я, — и потом они лучше работают.

Гимназические дамы впились в священника глазами, явно ожидая вердикта. Тот поправил крест, подумал.

— Не вижу ничего предосудительного. Если бы девочки просто вязали эти бирки и надеялись на них — это одно. Однако, они делают сие с молитвой и на молитву уповают. Подобным же образом поступают и сестры многих обителей, выполняя рукодельное и золотошвейное послушание, и бывает так, что церковь отмечает примеры их благодатного применения…

Короче, нас благословили, и дело было признано благим. Говорят, докторша потом настояла на некоторых ограничениях, но все кто хотел по-прежнему свободно подходили к забору во время наших прогулок, так что пусть уж…

Меня произошедшее страшно обрадовало, я решила, что теперь-то уж мы будем жить в спокойствии и умиротворении. И так мы и жили — целых полтора дня! И это в очередной раз тюкнуло меня в темечко напоминанием, что расслабляться никак нельзя.

РОДСТВЕННИЧКИ

Двадцать первое октября.

В то воскресенье мы после завтрака сразу пошли в цветочную гостиную — по-любому ведь «дальние родственники» ко мне придут, так чтоб уж не бегать. Пока посетителей не было, воспитанницы занимали лучшие места, изо всех сил изображая светский салон.

Мы пошли в музыкальный угол, к инструментам. Маруся села к фортепиано, сыграла пару песенок.

— Дай, я тоже свои упражнения повторю, пока никого нет, — попросила я. — В этот раз у меня, пожалуй, получится прилюдно не опозориться.

Посмеиваясь, мы поменялись местами: я — за рояль, а Маруся — сбоку, внимательно следя за моими стараниями.

И вдруг лицо её исказилось. Я оборвала песенку на середине и спросила:

— Что случилось?

Она же молча встала, неотрывно глядя на входную дверь, от которой в нашу сторону шли мужчина во фраке и роскошно разодетая дама.

Маруся сделала шаг вперёд, и мне показалось, что я услышала, как у неё скрипнули зубы. Или не показалось? По мере того, как парочка приближалась, я всё больше уверялась, что ничего хорошего из этого визита не выйдет, и как только они подошли на дистанцию разговора, накрыла всех нас четверых колпаком «тени», густо подбавив изоляции.

— Зачем вы явились? — процедила Маруся.

— Фи, как недоброжелательно, — с наигранной приветливостью затараторила дамочка. — Мы ведь, всё-таки родственники! Почему-то мы узнаём о вечере в присутствии государыни от третьих лиц, а ведь можно было и записку прислать! Нам также сказали, что по просьбе воспитанниц выдаются именные приглашения, и мы решили, что в свой день рождения государыня, возможно, также прибудет, и ты, конечно же…

— Ты отдал ей мамины серёжки? — голос Маруси клокотал от ярости. — Вы же сказали, что шкатулку с драгоценностями не нашли среди обломков⁈

ВОТ ЧТО БЫВАЕТ, КОГДА НАЧИНАЮЩИЙ МАГ ВСТРЕВАЕТ В РАЗБОРКИ…

Маруся смотрела только на мужчину, сжимая кулаки до побелевших костяшек.

— Но милочка, — дама старалась изобразить добродушие и заботу, — ты же понимаешь: в гимназии столько девочек, некоторые из вовсе неблагополучных семей. Здесь ценные вещи могут украсть.

— Но их украли вы!

Лицо женщины из натужно-слащавого превратилось в откровенно отталкивающее:

— Мария! Ты ведёшь себя недостойно!

Дядька тоже раскрыл рот и надулся, чтобы громко возмутиться, но Маруся успела раньше:

— И вы говорите это мне???

— Да что ты себе…

В этот момент мне показалось, что Маруся сейчас бросится на эту расфуфыренную куклу и вырвет материны серьги у неё из ушей прямо с мясом. Хотя другая сторона сознания считала, что она, скорее, мужику рожу раскорябаяет. Но Марусе удалось удивить меня сильнее. Она вдруг шагнула вперёд и произнесла формулу «вскрытия воров». Идеально произнесла: звуки, интонации, даже жесты!

Я в первый момент так растерялась, что на неосознаваемом автоматизме максимально усилила накрывающий нас купол. Это действие получило последствия, которые также можно было спрогнозировать, если бы я настолько не обалдела. Тётка выкрикнул что-то вроде: «Я не подвизалась выслушивать малолетнюю хамку!» — и рванула на выход, от души впечатавшись в закрывающий купол. Закрывается-то он на определённом расстоянии вокруг меня, и изнутри выйти также проблемно, как попасть снаружи. Из носа у неё хлестанула кровь.

— Я тебе это так не спущу! — орал в это время мужик и тряс у Маруси перед лицом холёной рукой в белой атласной перчатке.

И тут десять секунд прошло. По белому атласу поползли пятна весьма отвратительного вида.

Дядька остановился и уставился на свою руку. Сдёрнул перчатку. Маруся рефлекторно отшагнула назад, спрятав руки за спину.

А я смотрела на этот ужас и давила дурноту. Нет, дядька Грой, когда хвастался своей формулой, предупреждал, что самое неприятное — лицезрение последствий. Я знала это, и когда мы воевали с кухонными воровками, внутренне была готова. Но, оказывается, это были такие цветочки… Рука этого Марусиного родственника сделалась преимущественно двух цветов: багрового и чёрного. Из-под лопающихся струпьев сочилась какая-то слизь.

Я почувствовала, что завтрак намеревается покинуть желудок неблаговидным способом и срочно предприняла меры — для себя и Маруси.

Хорошо хоть, для нас это не имеет запаха, а вот для них…

Мадам заткнулась, наблюдая за мужем. Потом уставилась на свои руки в кружевных перчатках. Сквозь кружево, уродливо подчёркивая узор, сочилось кроваво-гнойное… Тётка закатила глаза и осела на пол мягкой куклой. Омерзительной, побывавшей в помойном ведре куклой.

— Вы ш-ш-шт… — мужик двинулся в нашу сторону.

— Стоять! — в лицо ему смотреть было решительно невозможно, дышать сделалось трудно. — Маруся, это кто такие?

Она отвернулась к роялю.

— Это брат отца. Дядя Стива, как он себя называет. И его милая жёнушка. Мои официальные блюстители наследства. Когда папин кабинет… — она часто заморгала, — заминировали… я в летнем лагере была. Для музыкантов. Они… даже на похороны меня не взяли. Сразу распорядились отвезти сюда.

Я испугалась, что вот сейчас она заплачет — ведь это же так больно… Но Маруся вдруг заговорила жёстким и холодным голосом:

— Теперь они распоряжаются моими счетами. И шкатулкой с драгоценностями моей покойной матери, как видишь. Полагаю, к моменту моего выхода отсюда у меня не останется ничего.

Дядька как будто скорчился под её взглядом и ничего не сказал.

Я потёрла лоб. Боже, сколько всего сразу… Так. По порядку.

— Стива или как там тебя, ты меня слышишь?

Он кивнул и хрипло, булькающе ответил:

— Да.

Господи, лучше бы я на него не смотрела… Что же становится с теми, кто ворует по-крупному, у государства?

— Во-первых, не вздумайте никому говорить, как вам досталось это проклятье! — я для верности быстро сформировала «запечатывание уст»: — Запрещаю говорить о том, что сделала Маруся. Обо мне запрещаю говорить вообще! У вас с женой неделя, чтобы прийти с повинной к… куда тут у вас полагается приходить. А потом год, чтобы возместить весь причинённый ущерб. Иначе вас ждёт однозначный и малоприятный финал. Действие формулы необратимо. Я бы на твоём месте поторопилась, а то вдруг отвалится что — язык там или руки. Как признаваться будешь?

Мысли скакали, налезая друг на друга. Гостиная наполнялась народом, куда с этими теперь?

— Так, Стива, бери свою супружницу, идёшь за мной. Маруся, пошли через пожарный выход.

Мы двинулись к дверям, через которые во время выступлений ходили артисты, а на вечерах с чаепитиями — официантки, вышли в «уличный» коридор, прошли до ближайшего пожарного тамбура, а оттуда направились к воротам.