Маша без медведя-2

24. КАЖЕТСЯ, ПРИБЛИЖАЕТСЯ…

ГДЕ-ТО. ИМПЕРСКАЯ БЕЗОПАСНОСТЬ

— Зря вы, всё же, отец Сергий, больницу покинули.

— Как сказала моя ночная посетительница: угрозы жизни больше нет. Так что оставим это.

Отец Сергий не хотел признаться сам себе, что в первую очередь принял решение отказаться от госпитализации из-за поселившегося внутри страха. Открыть глаза и снова увидеть её, странное и непонятное создание, сумевшее каким-то образом преодолеть его блокирующий выпад. Да и с островами вопрос повис — что за острова старец Макарий в виду имел? Это был основной повод срочно отправиться в пустыньку. Глядишь, старец и прольёт свет на природу неизвестной магички.

Он аккуратно уместил ноющее тело в кресле:

— К слову, похоже, она была удивлена, что не каждый наш маг способен на исцеляющее воздействие. Даже как-то, знаете ли, неловко стало. А в больницу не вернусь, не уговаривайте.

— Настаивать не буду. Прошу лишь ознакомиться с копией представленного доклада.

Отец Сергий взял бумаги, пробежал глазами, вернулся к строчкам: «По утверждениям г. Скворцова, указанная особа (далее — „девушка“) с лёгкостью могла принимать разнообразные образы, как мужеского, так и женского пола, а также животных и мифологических персонажей, приобретая каждый раз полную естественность вида».

В это он мог поверить. Полная естественность. Даже глаз путался, какая из внешностей — исходная или наведённая — истинная. И, к вопросу о сущности магической природы этой девицы, один из указанных в отчёте образов — лиса. Вернее, лис, да ещё обряженный в одежды, и не упоминается множественность хвостов, если сравнивать с индонезийскими докладами — но столь ли это существенно?

Филипп Афанасьевич, по своей привычке расхаживающий по кабинету, осторожно спросил:

— Что думаете о порталах?

— О порталах?

— На второй странице.

Отец Сергий сердито (сам на себя) поджал губы. Эта болезненная слабость и связанная с ней невнимательность раздражали. Нет, решительно нужно в пустыньку к Макарию, там всё и заживает быстрее.

На второй странице была описана процедура изгнания духа, одержанием которого страдал младший Скворцов. Видно, что ювелир не очень-то хотел оглашать подробности, но кое-что читалось и между строк. Глаза уткнулись во фразу: «Опрашиваемый настаивает, что девушка не просто изгнала дух африканского мага, но заключила его в камень с дыркой, размером приблизительно с тот же магический камень, который он добровольно передал в пользование Управления».

— А ведь отец Макарий не смог изгнать беса, — негромко сказал внимательно наблюдающий за Сергием Филипп Афанасьевич.

— Нет, — он покачал головой, — не «не смог». Сказал, что не будет. И мне не разрешил, ничего не объясняя. Да и не бес это был, если верить утверждениям этой… барышни.

— А вы склонные ей верить?

— Оценочным суждениям — пожалуй. Она показалась мне весьма… — и тут отец Сергий понял, что за противоречие его смущало. Если опираться на версию про азиатскую лису, у этой дамы должен быть совсем другой менталитет, другие привычки, манеры, способ изъясняться. Нет, эта девушка принадлежала к очень похожей культурной традиции. И была, несомненно, образованна… — … весьма рассудительной, — пробормотал он и вернулся к чтению.

«От перевода духа в камень указанный камень пошёл чёрными разводами и приобрёл некоторую способность к перемещениям. Далее этот камень был опущен в ёмкость со святой водою (стакан), а девушка столь обессилела, что проспала несколько часов. Затем она покинула дом Скворцовых, велев старшему беспрерывно читать евангелия. Вернувшись спустя около часа, девушка переместила камень вместе со стаканом и верхней частью стола посредством кратковременного портала в некую область, полную кипящей лавы, где всё указанное, предположительно, и сгорело. Девушка утверждала, что место сие находится на иной планете, целиком покрытой огненными океанами. Где пребывала девушка в период между изгнанием духа и его окончательным перемещением, г. Скворцов не знает. Обрезки ножек стола и скатерти, его покрывавшей, характеризуются идеально ровными срезами, не имеющими следов инструментальной обработки».

— Не думаете ли вы, что она могла открыть портал… в ад? — Филипп Афанасьевич смотрел напряжённо.

Отец Сергий помолчал.

— Я не знаю, — он покачал головой. — Затрудняюсь ответить. Филипп Афанасьевич, организуйте мне машину, к отцу Макарию поеду. Слишком много вопросов.

АНДРЮША

На подлёте к гимназии я поняла, что молебен во дворе уже идёт. Тут меня как шилом пронзило — а я??? Подъём когда себе был, а меня-то нет!

Паники в рядах руководства вроде бы не наблюдалось, но кто его знает.

В ряду нашего отделения я отыскала Марусю с крайне сосредоточенным, напряжённым лицом. А рядом стояла я! И даже немножко рот открывала.

Эк, Маруся молодец, а я её недооценивала, гляди ты! Сама сформировала иллюзию, сама держит. Причём, держит крепко, да и в обморок хлопаться не собирается. Вот что значит, инквизиторам стрессы полезны.

Зато допущенная во двор толпа уже волновалась. Вроде, всё как обычно, а самого главного не происходит — исцеления (и даже намёков на него).

Я опустилась у задних рядов болящих и пошла, раскладывая в раскрытые горсточки заряженные браслетики, иногда останавливаясь подольше, чтобы оказать кому-то непосредственную помощь. Люди обрадовались, зашевелились, запели громче, перекрывая даже наш гимназический хор. Никто не спешил расходиться, и даже когда отведённое время закончилось и директриса дала отмашку воспитанницам идти на поздний воскресный завтрак, люди продолжали стоять и петь, ожидая, пока браслетики получат все — за эти месяцы сложилось такое поверье, что иначе они не заработают. Последние ожидающие, стоявшие в первых, ближних к крыльцу рядах (прямо как в той книге про Бога*), протягивали руки и шарили глазами по пространству, надеясь разглядеть невидимое. Я устало раскладывала им верёвочки, желая только одного — дойти уже до кровати.

*Фраза про первых, ставших последними

встречается в книгах Нового Завета

несколько раз.

И тут я почувствовала странное присутствие. Но не враждебное, а… Это было очень похоже на ощущения, когда приближаешься к намоленному месту. Концентрат энергий. Вот, как в старый большой храм входишь. Только в этот раз храм сам шёл в мою сторону.

Я обернулась. За спинами толпы, приближаясь всё ближе, сияло, словно солнце сквозь редкие облака. Сияние двигалось ко мне, и перед ним расступались люди. Вот сейчас…

Парень был странный. Невысокий, худой, взъерошенный, с неестественно яркими белками глаз на лице таком сером, словно он спит на угольной куче. Не исключено, что так оно и было, вон разводы и вовсе чёрные. Одет ветхо. Через плечо лямка перекинута — а сумка-то на мешок похожа, чисто рогожка. И ноги босые! Такие же угольные, потому сразу в глаза и не кидается.

— Матушка! Вот и нашёл я тебя! — закричал он, увидев меня, и побежал навстречу, оставляя на тоненьком покрывающем асфальт снежке совершенно сюрреалистичные босые отпечатки — и спокойно вошёл под мой многажды защищённый купол!

Хотелось отчего-то смеяться и плакать.

— А ты разве ж меня видишь?

— Конечно, вижу, родная! Конечно, вижу! Хоть свет под спудом прячешь — всё равно мне-то видать! — он хитро засмеялся и бросился ко мне обниматься. Это было так по-детски и непосредственно, что я тоже засмеялась и обняла его костлявую фигурку.

— Ты кто такой есть?

— Андрюша я.

И тут я поняла, что народ вокруг прекрасно видит его — не видя меня. И, скорее всего, слышит?

— А я Маша.

— Мария, значит. Ах, спасибо, сподобил Господь повстречаться! А я ведь, знаешь, и не надеялся. В Москве был, у Василия*, так боялся не успеть. Долго идти, пешком-то…

*Имеется в виду —

у Василия Блаженного.

Очень странное у меня ощущение было от этого разговора, будто и понимаю я слова — и не понимаю…

— А куда не успеть-то, Андрюша?

— Так к тебе. До южного моря мне никак не дойти, ты уж, матушка, прости. Да и здесь моё место.

Я вглядывалась в его голубые лучащиеся глаза. Что же он видит там, за изнанкой бытия? И вдруг что толкнуло меня:

— Андрюшенька, ты возьми, родной, у меня браслетики. Как не будет меня, увидишь, кому нужнее — тому и повяжешь.

Он, словно ждал предложения, с готовностью распахнул свою неказистую сумку, в которую я сгрузила всё, невостребованное сегодня.

— Знаешь ли, приходи в следующее воскресенье сюда, я тебе ещё приготовлю.

Он сложил брови домиком:

— Забудешь ведь, матушка. Не до того тебе будет.

Я хотела сказать, мол — не забуду, да подумала, что слишком это самонадеянно прозвучит.

— Спросишь Марусю Рокотову. Ей оставлю.

Андрюша отступил на шаг и неожиданно низко поклонился:

— Спасибо, матушка. Приду.

УЖАС, КАК Я УСТАЛА

В отделение я приволоклась из последних сил. Маруся хмуро сидела в нашем двойном задёрнутом закутке. Увидела меня — обрадовалась! Я обняла её:

— Клятвенно обещаю тебе рассказать всё в подробностях, но только когда высплюсь. Не могу, веришь?

— Верю. Пошли в санчасть?

— Пошли. Иллюзия у тебя шикарная получилась, кстати. Даже пела!

— Ты заметила⁈

— А ка-а-ак же! Самое главное, вот этот если явится, — я на скорую руку вылепила памятную сферу с отцом Сергием, — не пытайся с ним сражаться, — звучало по-дурацки пафосно, но я не могла сейчас даже слова подбирать. — Вообще, даже виду не подавай, что ты магичка. Глядишь, пронесёт.

— Это вообще кто? — настороженно уточнила Маруся.

— Местный антимаг. Помнишь, ты с тем инквизиторским проклятием порвалась? — мы кривовато кивнули друг другу. — Он такое с магом делает по щелчку. Раз — и ты как тряпка, никаких сил.

— Ну-ка, ещё раз его покажи.

— Да я тебе вообще сферу отдам, я его и так запомнила, не вытравишь…

Проснувшись, я почувствовала, что в сумерках палаты есть ещё кто-то кроме меня.

— Это я, — сказал Марусин голос.

— Я что-то аж испугалась.

— Да я поняла.

— А чего в темноте сидишь?

— Чтоб тебя не будить.

Маруся зашуршала платьем, выглянула в окно и только после этого щёлкнула выключателем.

— Есть хочешь?

— Ужас как.

— Я тебе обед принесла. Разогрей только.

Я кинула в тарелку термо-формулу и взялась за ложку.

— А ты почему здесь? В театр не поехала?

— Опасалась явления кого-нибудь… вроде того антимага.

Караулила, значит.

— Ой, не говори! Напугал он меня просто до икоты.

Пока я рассказала обо всех моих приключениях, вызвавших у Маруси новую порцию поражённых возгласов, настало время ужина. Сразу после обеда было тяжеловато, и я напомнила себе медведя на пирушке. Сейчас — никаких танцев, разве что петь. Петь низким, сытым голосом, мда.

— А ты видела, что фургон убрали? — спросила Маруся.

— Может, перепрятали получше?

— Сомневаюсь. Чувство вот это тягостное пропало.

— Слежки?

— Да. Что-то, вроде, есть, но мелкое такое, как комариный писк.

— Неужели они от нас отстали?

— Или испугались. Вон как ты их шарахнула.

В то, что меня прям-таки испугались, я верила не очень.

— Выжидают, может быть?

— Тоже вероятно.

И тут я вспомнила утреннюю встречу!

— Так вот к чему этот разговор про южное море был…

— Какое море? — не поняла Маруся.

— Да приходил утром такой забавный человек…

Я рассказала про чудного Андрюшу, и мы некоторое время сидели молча.

— Так. В моём присутствии в следующее воскресенье он не усомнился, — Маруся покусала губу, — значит, я точно буду здесь. И ты, по всему выходит, будешь. Только окажешься страшно занята.

Мы уставились друг на друга.

— Ты не передумала? — уточнила я для верности.

Разговор о возможном уходе из гимназии был, но мало ли.

— Вот ещё! Решили вместе — значит, вместе.

— Выходит, у нас неделя до тех пор, пока всё не разъедется по швам.

Маруся снова закусила губу, окинула взглядом свой угол…

— Лучше будет, если ты и мои вещи заранее унесёшь. Если что — сразу уйдём налегке.

— Логично. Тогда давай, перебери. Мешок у меня остался, я же всё выложила. Если что, два-три раза слетаю.

Я огляделась. За четыре месяца я привыкла и начала относиться к гимназии… не то что бы как к дому, а… как к постоянному прибежищу, что ли? А теперь взгляд вдруг стал чужим, отстранённым. Мысли мои были уже не здесь. Что забрать?

Или проще сообразить, что оставить?

Однозначно, я не собираюсь тащить с собой всё гимназическое. Слишком приметные форменные вещи, да и нужды особой нет. Зачем, скажем, мне на южных морях зимние шубы да шапки? А если уж что понадобится, куплю, правильно?

— Книги куда девать? — с некоторой досадой пробормотала Маруся. — Сдам, пожалуй, в библиотеку. Хоть какая-то польза.

— А давай их тоже на ту квартирку перенесём? — предложила я. — Деньги есть, оплатим лет на пять вперёд, будет у нас капитальный схрон. А за эти пять лет уж как-то определимся. Учебники мои — можно сдать. А памятные книжки жалко.

— Они некоторые с подарочными надписями.

— Тем более! Пакуй, я возить буду.

— Ночью, что ли?

— А что? Весь день спала.

ГДЕ-ТО. СНОВА ИМПЕРСКАЯ БЕЗОПАСНОСТЬ

— Чем порадуешь?

— Андрюша блаженный в город вернулся.

— И что же?

— Видели его у гимназии. Говорят, — подчинённый осторожно глянул на начальника, — во дворе с какой-то невидимой святой обнимался, кланялся да благодарил. То ли с Марией Магдалиной, то ли с самой Богородицей…

Филипп Афанасьевич выпрямился в кресле и аккуратно сложил ладони друг на друга:

— Гимназию пока оставить в покое. Вообще туда не лезьте, старец Макарий не велел.

— А как же…

— Вот вернётся отец Сергий из пустыни, он нам всем и объяснит, «как же». А пока никаких агрессивных действий.

— Да какие же агрессивные действия! Мы ж даже аппаратное фиксирование сняли, один визуальный наблюдатель и ходит.

— Вот он пусть и ходит, в книжечку записывает. Теперь вот что. Тот связной британцам «липу» передал?..

ГРУЗОВЫЕ ПЕРЕВОЗКИ

Я вытащила и расправила леталку, отвердила хвост, на котором обычно сидела Маруся:

— Так, давай книги складывай и привязывай. Вон, хоть толстой пряжей. А мешок мне в руки. И шкатулку…

Если бы не капитальная тень, наше копошение вызвало бы всеобщий ажиотаж. А так спальня готовилась ко сну, не ведая, что происходит прямо в её середине.

— Ты, пока я летаю, остальные вещи в простынь завяжи, иначе сто раз гонять придётся.

Летела я не напрямую, а немного петляя. Боялась, что кто-нибудь умный, приложив к карте линейку, сможет вычислить конечную точку моего маршрута. За несколько улиц до нужной точки я начала следить за балансом энергий максимально тщательно, чтоб никакая следящая труба меня не засекла, а к заветному балкону, можно сказать, прокрадывалась вовсе на цыпочках.

Свет в квартире зажигать не стала — достаточно было бьющей в окна луны, растолкала по ящикам комода Марусино богатство, книги в шкаф составила. Хотела было настроить цветы на автоматический полив и подпитку жизнью, но тут же шлёпнула себя в лоб — уж тогда проще карточку «Я здесь!» на балконе повесить. Потом с цветами разберёмся. В конце концов, когда этот кипеш пронесёт, таких цветов можно будет хоть поле вырастить.

Назад летела на пустом мешке, как на ковре-самолёте, опять со всеми предосторожностями.

Второй рейс, с Марусиным кулём из простыни, прошёл не без казусов. Сперва мы его еле в окно вытолкнули — рыхлый он получился, бесформенный. А потом я его чуть над городом не развалила. Вот был бы конфуз, да уж.

В третью очередь я отвезла свои рисовальные богатства.

Закончили мы эти экстренные грузоперевозки к двум часам ночи. У меня в комоде остались только казённые мелочи (типа расчёски и ниток), пряжа и коробка с бусинками. На этот счёт у меня родился отдельный план, для реализации которого мне требовалось выйти в город днём.