Мангака 2

Глава 17

Мрачные, чёрные, косматые тучи неслись по небу как табун вороных лошадей, которых то и дело подгонял пастух-ветер, что вызывало удивительный контраст с тем, что происходило внизу, на кладбище, где ни малейший ветерок не нарушал установившийся тут абсолютный покой, который лишь изредка тревожило пение какой-то ночной птицы, но даже оно было таким тоскливым, как будто оплакивало кого-то.

Я лежал на земле в гордом одиночестве, связанный по рукам и ногам, и смотрел на ночное небо, где из-за нёсшихся туч то и дело выглядывала кровавая луна, которая как будто подсматривала за нами.

Несмотря на то, что подо мной был постелен плед, лежать было неудобно. Плед был слишком тонкий, и я постоянно ощущал спиной малейшие неровности и мелкие камни, впивающиеся в меня, но приходилось терпеть. Я сейчас прямо как принцесса на горошине, в японском варианте, блин. Только та спала на целой куче матрасов, а подо мной только тоненький плед.

Мало того, что лежать было весьма некомфортно, так ещё и откровенно скучно. Время тянулось невыносимо медленно, и даже нельзя было взглянуть в телефон, чтобы глянуть, который час. Отвык я уже вот так лежать, и ничего не делать. Обычно мне всегда нужно было куда-то бежать или садиться рисовать, и лишь в больнице я немного отлежался, но и там свободного времени у меня было не очень много. А ещё я вдруг осознал, что, избавившись от школы, свободного времени у меня стало ещё меньше. Раньше, когда ходил на уроки, я часа в два — три дня освобождался, эти же съёмки занимали весь день, и длились до позднего вечера!

Нет, я догадывался, что у актёров не всё так легко и просто, как кажется со стороны, но надеялся, что съёмки будут не каждый день, и не продлятся долго. Да и думал, что так как почти весь сюжет завязан на кладбище, где всё ночью происходит, то днём я буду свободен, и лишь вечером на пару часов придётся заезжать. Но пока мои надежды не оправдывались…

Нет, актёрская судьба точно не для меня, если я не передумаю свою жизнь с мангой связывать. Слишком много съёмки занимают времени, а после них так устаёшь, что на творчество и сил никаких не остаётся. Так что решено. После этого фильма с актёрской карьерой завязываю.

— Стоп! Снято! — нарушил тишину вдруг голос режиссёра, и кладбище зашевелилось. Забегали гримёры, поправляя на скорую руку грим актёрам, с деловым видом носились ассистенты, разнося кофе и воду, операторы стали проверять оборудование. В общем, кладбище ожило, как бы странно это не звучало.

— Сайто, ты как там? Развязать или потерпишь? В следующей сцене ты ещё связанным будешь, — склонился надо мной режиссёр.

— Развязать, конечно! Я уже рук и ног почти не чувствую, — возмутился я, — И скажите там, чтобы в следующий раз слабее связывали. И почему вы меня так долго лежать заставили? Минут пятнадцать ведь точно прошло. Там вся сцена-то секунд тридцать будет длиться всего в фильме.

— И будет очень хорошо, если в этих пятнадцати минутах мы найдём нужные нам тридцать секунд. Если же нет, будем снимать ещё эту сцену, столько, сколько нужно, — нахмурился режиссёр, пока какой-то парень из съёмочной группы развязывал на мне верёвки, — И больше уважения, Сайто-сан. Вы сейчас разговариваете со мной в непозволительном тоне!

— Прошу прощения, Танака-сан, — тут же повинился я, спохватившись. Действительно, что-то расслабился, и позволил своему раздражению наружу вырваться. Режиссёр-то ни в чём не виноват. С ним подобный тон недопустим.

— Ничего страшного, бывает, я всё понимаю, — тут же вернулся он в благодушное настроение, — Мало кому понравится валяться связанным на земле, а ты ещё очень молод у не умеешь должным образом контролировать свои эмоции. Но тебе нужно этому учиться! Наше общество весьма консервативно, и отторгнет тебя, если ты будешь всё время идти на поводу у эмоций, и станешь вести себя неподобающим образом. Контроль, контроль и ещё раз контроль, вот к чему ты должен стремиться! — многозначительно поднял он вверх указательный палец с видом настоящего гуру и вдруг где-то рядом раздался оглушительный грохот.

— Макото, лысая ты обезьяна! Ты опять, что ли, пьяным на площадку припёрся? — раненым бизоном взревел режиссёр, направляясь в сторону шума, — Не дай Ками, ты какой-нибудь осветительный прибор мне сейчас разбил! Я ж лично с тебя шкуру спущу!

— Контроль, контроль, и ещё раз, контроль, — повторил я за ним, растирая затёкшие руки, и наблюдая за тем, как он разносит виновато отвешивающего ему поклоны лысого техника.

— Сайто, ты как тут? — подбежала неожиданно ко мне Канна, — Очень больно? Давай помогу, — опустилась она передо мной на колени, и стала растирать мне руки, — Я с ужасом думаю о том, что скоро и меня связывать будут. Представляю, какие у меня синяки останутся после этого. Кожа у меня нежная, чуть надавишь, уже синяк. Тебе лучше?

— Да, спасибо, — поблагодарил я, чувствуя, как побежала по венам кровь, и глядя на девушку, которая при лунном свете казалась ещё красивее, чем днём, — Уже гораздо легче.

— Ну, и хватит тогда с тебя, — раздался рядом невозмутимый голос новенького, — Канна, я тебе кофе принёс и дораяки. Пришлось, правда, выдержать целую битву с Рюсэем, так как дораяки было последнее, а он хотел его для Мэй взять, но, как видишь, я сумел одержать победу, — обворожительно улыбнулся красавчик Канне, держа в одной руке чашку с кофе, а в другой — блюдце с дораяки, которое представляло собой два бисквита, между которыми находится анко, паста из бобов адзуки.

— Спасибо, Касуми, — тепло поблагодарила его Канна, — Подожди ещё минутку, пожалуйста. Сайто, как твои ноги? Встать можешь, или их тоже по массажировать надо?

— Было бы неплохо, — не стал отказываться я, хотя в принципе, уже всё было нормально. Очень уж приятно было ощущать прикосновения мягких ладошек Канны, да и захотелось побесить немного этого напыщенного типа, изображающего из себя тут то ли прислугу, то ли аристократа в пятом поколении. Вон как мрачно сверлит меня взглядом. Аж на душе немного полегчало. И как-то быстро они друг друга по имени начали называть. В Японии это как-то не принято… С другой стороны, мы с Канной тоже с первого дня знакомства стали друг друга по имени звать. С ней это как-то само собой вышло. Очень уж она лёгкая в общении.

— Канна, кофе остынет. Уверен, что с Сайто-куном всё в порядке будет, — не унимался Китамура, которого аж корёжило от того, что Канна дотрагивалась до моих ног. Завидует, что ли? Честно говоря, очень хотелось нагрубить ему, но я сдержался. Пока он не сделал мне ничего такого, чтобы хамить ему, а то, что он ухаживает за Канной, это вообще не моё дело. Вот если бы он первый перешёл черту, нахамив мне, тогда другое дело…

— Ничего страшного, я холодный кофе даже больше люблю, — улыбнулась она ему, но массаж делать всё же перестала, и встала, принимая у него чашку. Я тоже поднялся, и сделал несколько резких махов руками и ногами, окончательно приходя в норму.

— Ого! Да ты крут! — восхитилась девушка, — Я и так знала, что ты неплохо дерёшься, но не ожидала, что у тебя такая растяжка. Ты чем-то занимаешься? Какими-то боевыми искусствами?

— Больше на балет похоже, чем на боевые искусства. Там-то как раз не принято высоко задирать ноги, — слегка усмехнулся, глядя на меня, Касуми, — Видимо, Сайто-кун у нас танцами увлекается. Не так ли?

— Так и есть, — не стал разубеждать я его, — У меня, кстати, в эти выходные выступление будет на соревнованиях. Можете прийти посмотреть.

— Я не уверен, что…

— Я обязательно приду! — перебила Китамуру Канна, — Буду болеть за тебя! Ты, Касуми, если не хочешь, то не ходи. Вы же не друзья с Сайто.

— Нет-нет, я обязательно составлю тебе компанию, — тут же переобулся он в прыжке, — Уверен, что наша дружба с Сайто-куном ещё впереди. Куда приходить и во сколько?

— Я позже напишу эту информацию Канне, — уклончиво ответил я, так как сам ещё не знал адреса и времени начала турнира.

— Вот вы где! А я вас ищу, — торопливым шагом подошёл к нам режиссёр, — Настало время для нашей главной на сегодня сцены. И я хочу, чтобы вы выложились на полную при её съёмке! Дайте мне эмоции! Мы не уйдём сегодня до тех пор отсюда, пока я не буду полностью удовлетворён вашей игрой. А полностью удовлетворён я буду только в том случае, если вы сумеете довести меня до слёз!

— Мы готовы, Танака-сан! — чуть поклонилась Канна, — Только что за сцена-то?

— Как? Вы так и не поняли, Хашимото-сан? — удивлённо, и вместе с тем с каким-то предвкушением в голосе спросил у неё режиссёр, — Ну, какая ещё сцена может вызвать у нас такие эмоции, как не ваша смерть?

— Нет-нет-нет! Умоляю вас! Вы не можете со мной так поступить! — надрывалась, рыдая, Канна, — Прошу, не убивайте меня! Я никому ничего не скажу!

— Конечно не скажешь, — зловеще ухмыльнулся Рюсэй, стоявший в окружении остальных одноклассников, молча смотревших на лежавшую на земле связанную Канну, — Потому что сегодня ты умрёшь, чем поможешь нам вызвать нашего господина. Уверен, что в этот раз он отзовётся на наш зов, ведь мы принесём ему сразу две жертвы.

— Ублюдки! — рыкнул я, изо всех сил напрягаясь, пытаясь ослабить верёвки, — Отпустите её! Вам нужен был лишь я. Она… Она же ни в чём не виновата. Убейте меня, но не трогайте её! — пафосно проорал я, мысленно поморщившись. На мой взгляд, слишком уж тут всё было эмоционально, но такова была особенность местного кино. Да и не только японского, а азиатского в целом. В драматичные моменты от актёров требовалось максимально показывать эмоции, из-за чего лично у меня появлялось ощущение, что актёры переигрывают, но тут такое было в порядке вещей. Вот теперь мне и приходилось надрываться, изображая гнев и страх за девушку, буквально выплёскивая их из себя.

— Помолчи, — пнул меня ногой Рюсэй, — До тебя очередь дойдёт позже.

Вот поганец… Он должен был лишь изобразить пинок, но его ботинок весьма чувствительно ударил меня в бок. Ничего, я ему это ещё припомню.

— Стоп! — рявкнул тут режиссёр, — Канна, больше отчаяния и ужаса в голосе. Пока не верю. Рюсэй, я хочу видеть мерзавца! Больше жёсткости и наглости в голосе. Сайто, гнев вижу, но страха за любимую не чувствую в голосе. Ещё раз. Начали!

— Нет-нет-нет! — взвыла опять Канна, и я еле подавил тяжёлый сдох. Чувствую, эту сцену мы будем снимать очень долго…

— Танака-сан, — где-то после четвёртого или пятого дубля обратился вдруг к режиссёру Китамура, — Обратите внимание, что Рюсэй не обозначает удары, а и правда бьёт Сайто. Синяки ведь будут, и тогда, если их увидят его родители, у вас проблемы будут.

— Что? — раздражённо взревел Танака-сан, — Сайто, это правда?

Я промолчал, так как ни жаловаться не хотел, ни оправдывать урода Рюсэя. А ещё не понял, с чего вдруг Китамура решил вмешаться, и настучать на Рюсэя. Не верил я в его альтруизм. Если только хочет лучше выглядеть в глазах Канны?

— А ну-ка, — не дождавшись от меня ответа, режиссёр наклонился ко мне, и задрал кофту, — Вот дерьмо! — выругался он, явно увидев там что-то не очень хорошее. Ну да, Рюсэй под конец уже и не сдерживался в ударах. Странно, что Танака-сан сам этого не заметил.

— Ты что творишь? — накинулся режиссёр на стоявшего с невозмутимым видом Рюсэя, — Тебе же ясно было сказано — изобразить удары! Понимаешь меня? Изобразить! А если ты ему ребро сломал⁈ Под суд захотел, идиот?

— Танака-сан, вы же сами требуете от нас достоверности, а как можно её добиться, лишь обозначая удар? Если Сайто не будет чувствовать боли, он не сможет изобразить её и ненависть, — ничуть не испугался угроз Рюсэй, — И он и сам это понимает. Видите же сами, что он не жалуется даже. Это Китамура зачем-то лезет не в своё дело, а Сайто-кун стоически терпит и вживается в роль. Идеала можно добиться только через боль и страдания, — пафосно заявил он, со скрытой усмешкой поглядывая на меня.

— А ты чего молчишь, Сайто? — накинулся уже на меня Танака-сан, — Сразу бы сказал, чтобы он полегче бил. Зачем терпишь?

— Всё нормально, Танака-сан, не переживайте. Рюсэй-кун прав. Чтобы достоверно сыграть ненависть, надо ощутить её по-настоящему. И у него получилось, мне действительно удалось возненавидеть его. Давайте уже доснимем сцену, пока эффект не пропал, — поспешил успокоить я режиссёра, даже не глядя на Рюсэя. Мы ещё вернёмся с ним к этому разговору, но потом. Без лишних глаз. А жаловаться было бы плохой идеей. Думаю, Рюсэй именно этого и добивался, чтобы я пожаловался, и прослыл в глазах остальных стукачом и слабаком.

— Хорошо, давайте уже тогда к сцене убийства приступим, — согласился со мной режиссёр, — Поздно уже. И да, пока не забыл. Завтра у всех выходной, так что время отоспаться у вас будет. Не жалейте сил, выкладывайтесь на полную.

Актёры слегка оживились при новости о выходном, и мы продолжили.

— Господин, мы взываем к тебе! Откликнись на зов своих преданных слуг и явись нам! Прими нашу жертву, во славу свою! — исступленно орал Рюсэй, занося нож над лежавшей на земле Канной.

— Взываем к тебе! — дружно крикнули все остальные актёры, мрачно глядя на девушку.

— Будьте вы все прокляты! — с ненавистью выпалила Канна, и из последних сил прошептала, — Синдзи, прощай! Я… Я… Я люблю тебя…

— Нет! Нет! Не смейте! Уроды! Подонки! Не трогайте её! Иначе я убью вас! Всех! Вы слышите меня? — рвался я исступленно из верёвок, с ужасом глядя на то, как Рюсэй медленно поднимает нож, — Камэ… Я… Тоже тебя люблю… И… Прости меня.

— Ты ни в чём не вино… ах, — хрипло вздохнула девушка, когда клинок с хрустом вонзился в её грудь.

На самом деле он, конечно, никуда не вонзился, а тупое лезвие вошло в рукоять, когда Рюсэй обозначил удар, а сам звук удара изобразил как-то один из помощников режиссёра. Вообще, насколько я знал, фильм после того, как он будет готов, переозвучат, и по идее, все эти звуки и не нужны были, они всё равно будут накладываться позже, но режиссёр решил так. Максимальная достоверность.

Следующие минут пять я вопил как ненормальный, изображая одновременно и горе, и ненависть к убийцам, призывал на их головы всевозможные кары, внутри себя сгорая от стыда за своё поведение. Поверить не могу, что кому-то может понравиться такая играя, но приходилось терпеть, и выполнять требования режиссёра.

— Стоп! Снято! — прозвучала, наконец, долгожданная команда, и я с облегчением замолчал, даже охрипнув под конец. Третий дубль, как-никак. Удивительно, как я ещё себе голос не сорвал.

— На сегодня достаточно. Развяжите наших героев, — скомандовал режиссёр, — Не могу сказать, что я в восторге от последнего дубля, но это было лучше, чем в предыдущих. Пока будем считать, что сцену мы отсняли, но я потом ещё раз пересмотрю её. На сегодня все свободны. Напоминаю, что завтра, а точнее, уже сегодня, у вас выходной. Всем доброй ночи!

Мы в разнобой попрощались с ним, и стали собираться по домам.

— Ну, ты и орал там, — жизнерадостно заржал Кастет, когда я заполз в машину, и мы двинулись к дому, — Даже нам было слышно. Ганс, когда в первый раз услышал твой истошный вопль, вообще решил, что на тебя там напали, и к тебе кинулся.

— Не я один, — невозмутимо отозвался немец, — Ты, вообще-то, рядом со мной бежал, если забыл.

— Да меня просто в туалет приспичило, — смущённо отмахнулся от него Лёха, — Но потом мы привыкли. Я и не ожидал, что ты на такие вопли способен. И я вообще не понимаю, зачем так исступленно орать? Я потому и не люблю японские и корейские фильмы, не говоря уж о китайских, что слишком уж там переигрывают. Вот зачем так делать? Главный герой должен быть мужественным и невозмутимым, а не орать, как баба.

— Ну, вот такая тут особенность, — устало пожал я плечами, — Нужно максимально изображать эмоции. Сам не люблю подобное. Но воля режиссёра — закон. Кстати, то, как играют ваши, российские актёры, мне гораздо больше нравится.

— Ого! Ты смотрел русские фильмы? — бросил на меня удивлённый взгляд Кастет.

— Ну, да. Ты же знаешь, что я учу русский язык, а по ним это лучше всего делать, — соврал я.

— Круто! И какой твой любимый фильм? — не унимался Лёха.

— Сложно сказать. Я ж многого в них не понимаю, — уклончиво ответил я, вспомнив, что тех фильмов, что я смотрел в своём мире, тут нет, — Не помню названий. В основном, боевики какие-то.

— Ну, да. Чего ещё от пацана ждать, — хохотнул он, — Драки да стрельба. Я тоже в твоём возрасте именно такое предпочитал смотреть. Сейчас же на комедии да фантастику перешёл.

— Странно, а мне показалось, что в последнее время ты про любовь да драмы смотришь, — тут же сдал его с потрохами Ганс.

— Тебе показалось, — поспешно открестился Кастет, чем ещё больше убедил меня в том, что Гансу вовсе не показалось, — Это я просто…

— Погоди, — резко перебил его тот, — У дома кто-то стоит. Похоже, нас ждут. Тормози, я гляну, кто там.

— Нормально всё, — успокоил я его, увидев, кто ждал нас у двери. В тусклом свете от фонаря всё же удалось разглядеть соседку, Айку, переминающуюся с ноги на ногу, — Это ко мне…

— Как-то поздновато для свиданий, нет? — бросил Лёха взгляд на часы в машине, которые показывали уже два часа ночи, — Как её родители выпустили вообще в такое время из дома?

— Вот сейчас и узнаем, — вздохнул я, вылезая из машины, и направляясь к девушке.

— Привет, — тихо поздоровалась она, когда я подошёл к ней, — Извини, что так поздно, но нам нужно поговорить….