Магия и пули

Глава 12

Инженер-электрик 1-го разряда Коваленков Валентин Иванович и начальник станции коллежский асессор Скрицкий Николай Александрович выглядели людьми, уставшими головой пробивать кирпичную стену. Нет, на лбу ни у одного, ни у другого не виднелось шишек от ударов, но обоих инженеров объединял тоскливый взгляд. Появление князя, представленного как инженер Кошкин, в сопровождении полковника Федорова, не произвело на связистов ровно никакого впечатления. В помещении станции, заполненном шкафами с предупреждающими надписями о высоком напряжении, было темновато, пахло озоном и маслом. Коваленков был одет примерно так же, как и Федор — в рабочую блузу, поверх нее — кожаный фартук. Круглая голова связиста, коротко выстриженная, несла отметины ожогов, усы и брови явно испытали на себе высокую температуру. Скрицкий в мундире Санкт-Петербургского электротехнического института рядом с ним был, скорее всего, генератором идей, руками работавшим мало.

И оба страдали от неприятия этих идей, оттого к визиту двух заводчан отнеслись более чем прохладно, не ожидая от них ничего, кроме досужих разъяснений, что лампа обязана светить и освещать, а не передавать телефонию. И уж совсем неожиданно прозвучали слова «инженера Кошкина»:

— Правда ли, господа, что вы изобрели электровакуумную лампу, усиливающую колебания переменного тока малой амплитуды?

— Откуда вы можете знать… — протянул Коваленков, но Скрицкий перехватил инициативу:

— Будем честны, идею мы взяли из американского научного журнала. Джон Флеминг изобрел двухэлектродную вакуумную лампу, пропускающую гальванический ток лишь в одном направлении, назвав ее вентилем. Ли де Форест добавил третий электрод и тем самым создал аудион — лампу, в которой сила тока управляется напряжением на отдельном электроде. Наши заслуги скромнее. Мы выделали первый вентиль Флеминга и первый аудион де Фореста в России.

— Мать честная… Аккуратнее не могли? — поразился увиденному Друг.

Федор, никогда радиолампы не знавший, уставился непонимающе на банку объемом около литра с длинным запаянным носиком. Внутри проглядывало хаотичное плетение из нескольких сеток, оттуда вверх и вниз через мутноватое стекло проходили неровные медные проволочки. Было чрезвычайно странно, что днем ранее Друг пришел в такое возбуждение, услышав, что в России есть собственные радиолампы. Склепанные на скорую руку бомбы смотрелись не в пример цивильнее, чем это стеклянно-медное недоразумение.

В глубине станции виднелась высокотемпературная печь. Очевидно, именно здесь плавилось стекло и выдувались безобразные банки. Наверняка прямо тут Коваленков спалил ресницы, усы и брови. И уж совсем несложно догадаться: вряд ли начальство электротехнического института одобрило бы выделку ламп рядом с практическим радиотелеграфическим оборудованием. Два энтузиаста промышляли опытами в Сестрорецке на свой страх и риск, оттого не радовались визитерам.

Федоров расспросил, как лампа может усиливать телефонный сигнал, чем вызвал целую лекцию о том, что звук в телефонных проводах передается колебаниями электрического тока, затухающих, но если подать эти колебания на один из электродов лампы-аудиона, то ток между двумя другими электродами будет в десять раз больше…

— Друг, ты в этом понимаешь? — спросил князь.

— Ничуть, Федя. Лампы в моей реальности ушли в прошлое, когда я был совсем молодым, остались лишь для каких-то любителей. Что-то из школьных уроков физики помнится фрагментарно, но не суть. Эти двое разбираются лучше. Вот производственной базы для опытов и выделки им не хватает. Как устроена радиолампа, я не знаю. Но те, что я мальчишкой держал в руках, а мы ими кидались друг в друга и разбивали о стенку, имели куда меньший размер и умещались на ладонь. Ну, и выглядели аккуратно. Посмотри на сие чудо — как корова хвостом слепила. Головы светлые, а руки растут не из правильного места.

Как только коллежский асессор закончил говорить, князь спросил в лоб, будто трижды выстрелил:

— А возможно ли применение усилительных ламп в приемо-передатчике? Удастся ли наладить связь с французскими союзниками, если германцы порежут кабели? И, главное, можно ли сделать станцию носимой — на вьюках одной-двух лошадей или даже в ранце?

Электротехники переглянулись.

— Не-е-е, точно нет. Пока — нет, — отрезал Коваленков.

— Конечно — да, — на полсекунды раньше начал Скрицкий. — Только надобно денег и сколько-то времени.

— А вы посчитайте, господа, сколько нужно времени и денег. Мы с его высокоблагородием на стрельбище спешим. К вечеру загляну. Посмотрю, что вы надумали.

— Пустое это, сударь. Учитель наш, Попов Александр Степанович, царство ему небесное, столько порогов обил и слышал везде одно: «неудобоприменимо», «практической ценности не представляет». Оттого у нас приборы теперь от Маркони и Телефункен, а не российской выделки, — опаленные рыжие брови Коваленкова сошлись в букве V, он исполнял роль пессимиста в дуэте.

— Ассигнования не только казенные, но и частные случаются, господа, — заверил их Федор. — Да только спрос за частный рубль строже. Вечером зайду, ждите. Честь имею!

Полковник, человек передовых взглядов, и то поглядывал на тульского коллегу с недоумением. Но перечить не стал.

Быстрым шагом они пересекли заводской двор, точнее — целую улицу, вдоль которой стояли цеха. Офицерская школа, на чье стрельбище они отправлялись, была недалеко.

Припекало солнце. К стрельбищу вплотную подступал зеленый лес. На огневой позиции молодые офицеры смотрелись как посетители пикника на опушке, не хватало только корзин с шампанью и барышень под зонтиками.

— Раз был на императорских смотринах Осененных, — шепнул Федоров. — Чистый расстрел! Стоит себе человек, перед ним взвод. Целься! Пли! Говорят, однажды защита оплошала, так весь в дырках и упал, государю настрой испортив. С тех пор их поначалу здесь испытывают, кто на что годен. А уж потом под императоровы очи.

На офицерском стрельбище Сестрорецка все было обустроено гуманнее. Перед огневым рубежом стоял щит в рост человека — кусок броневого пояса, снятый со старого корабля. Испытуемый заходил за стальной барьер и, услышав команду «целься», напрягал свой дар, если тот сам не включался при опасности. Щит накрывал и броню. Отметины от пуль на ее поверхности свидетельствовали, что щиты у некоторых пробивало. Какими железными нервами приходится обладать командиру гвардейского полка Осененных! Ведь у всех подчиненных — разная сила и характер дара, да еще упрямство. Каждый — из знатной семьи, некоторые даже из романовской августейшей… Индивидуалисты, заносчивые донельзя.

Испытания винтовочным залпом шли гладко, пока Федор не предложил опробовать карабины под патрон «Арисака». Старший из гвардейцев хмыкнул, глядя на несерьезный с виду боеприпас — куда меньший калибром, чем у трехлинейки. Да и ствол оружия короче, оттого бой слабее.

— Ваше сиятельство! — обратился к Осененному Федоров, воинским званием выше командира у гвардейцев, но не имевший иного дара, кроме инженерного. — Так дозвольте нам стрелять бегло.

— Почему бы нет? — хмыкнул капитан-гвардеец. — Баловство это — ваши карабины. У противника — винтовки «Маузер» сходного с «мосинкой» калибра, пулеметы, подобные «Максиму», но коль настаиваете… Что ж, прошу! Юнкер Граубе — за щит!

Федор взял один из карабинов, стоявший в пирамиде. Подхватил снаряженный магазин.

Грубоватое сестрорецкое оружие больше походило на брутальный РПК — ручной пулемет Калашникова, только без сошек и с винтовочным прикладом. Федор взял ремень в распор и поднял оружие.

— Целься! Пли! — раздалось сбоку.

Отдача оказалась невеликой — по сравнению с пулеметом, разумеется. Мушка после выстрела основательно задралась вверх. Использовав раму и газоотводный поршень, Дегтярев породил проблему, хорошо известную Другу по «калашу» из-за большой массы металла, движущегося назад под воздействием газов. Сейчас это не имело значения, целились они условно — примерно в центр броневого щита в сотне шагов.

Других недостатков Федор не нашел. Карабин бил исправно, в руках лежал хорошо. Справа и слева столь же часто палили другие стрелки.

Опустошить магазин не удалось. Над броней вдруг раздулся полупрозрачный серый шар, он лопнул, и пули принялись высекать искры из брони.

— Прекратить огонь! — раздалась команда.

— Как же так? — поразился офицер-гвардеец, когда стрелки разрядили карабины. — Такими малыми пульками…

— Зато летят шибче, — объяснил Федоров. — И по обычным солдатам, простецам, из нашего карабина стрелять сподручнее. Он легче, ухватистей, скорострельней. А покойнику — какая разница, просверлили дырку в нем калибра 7.62 или 6.5. Все одно, улетела душа в рай.

Пришла очередь гранат. Гвардейский капитан не утерпел и отправил за щит одного из молодых офицеров — испытать его защиту от осколков. А на огневом рубеже оказался Прохор. Отпросился из цеха или сбежал самовольно, дабы увидеть, как бабахает плод его рук, князь не стал спрашивать.

— Дозвольте мне, господа хорошие? — попросил мастеровой.

— Очень кстати, — ухмыльнулся Друг. — Власть не любит, тот еще бомбист. Счас бабахнет.

И, как водится, накаркал.

Разрешили, а гвардейцы даже посмеялись — ненадолго, впрочем. По командам «целься-пли», заимствованным из винтовочных стрельб, Прохор помчался к щиту. Не добегая шагов тридцати, с силой швырнул гранату вперед и вверх. Как говорится, со всей пролетарской ненавистью.

Граната, оставляя чуть заметный дымный след, понеслась к щиту, отскочила от его верхушки и упала за броней.

Две или три секунды ничего не происходило. А потом бахнул взрыв. Не сказать, чтоб сильный. Над броней взвилось облачко. Еще через пару секунд донесся крик солдата, наблюдавшего за стрельбами из траншеи:

— Его благородие раненый!

Бросились всей гурьбой. Подпоручик лежал ничком. Корпус гранаты разорвался на осколки, и они пробили летний китель на спине гвардейца, впились в затылок и в седалище. Близкого разрыва магическая защита не сдержала. Растолкав глазеющих, над пострадавшим наклонился врач, по регламенту дежуривший на стрельбище. Не прошло минуты, как он распрямился и стянул фуражку с головы. Следом сняли головные уборы офицеры. Федоров перекрестился.

На рябом лице Прохора, затесавшегося среди набежавших к месту трагедии, мелькнуло торжество: отомстил представителю «эксплуататорского класса». Но куда большее омерзение у Федора вызвали слова гвардейского капитана, произнесенные вполголоса: «Слава Создателю, произошло не в высочайшем присутствии». Над теплым еще телом подчиненного Осененный думал только о грядущих неприятностях…

Бам! Хрясь! Бронированное авто с пулеметом в башенке ударом стального рыла снесло пограничный шлагбаум. Бельгийские пограничники прыснули в стороны, не решившись стрелять или иным образом задержать нарушителя. За броневиком двинулись грузовики, полные солдат, тягачи с пушками, изготовилась конница…

— Правильно поступили, — хмыкнул кайзер Вильгельм в адрес бельгийцев. Сидя в авто с открытым верхом, он обозревал картину вторжения в бинокль. — С вами не воюем. Пусть пропускают без боя. Наш враг — Франция.

Кайзер не зря рассчитывал на сговорчивость бельгийцев. Сосредоточение многотысячной армии у границы, истерические вопли французов, заявления об обеспокоенности российского правительства не привели ровно ни к чему: в Бельгии не была объявлена мобилизация, выходной день население страны провело на улицах и в парках, радуясь теплой майской погоде…

Первое сопротивление Мааская армия рейха встретила только возле Льежа. Кроме бельгийской дивизии Жерара Лемана, здесь были размещены две французские бригады. За сутки после начала германского вторжения они успели окопаться, создав приличную линию обороны вокруг крепости.

Генерал от инфантерии фон Эммих грамотно расположил войска, подтянул вперед осадные орудия и доложил Вильгельму о готовности к штурму. Пушки нацелились перепахать с землей французские траншеи. А уж потом можно общаться с комендантом крепости, предлагая погибнуть за Францию или остаться жить за Германию.

— Вы правильно поступили, генерал, — похвалил Вильгельм. — Но я отменяю наступление пехоты. Ради последующей кампании первый удар должен быть показательный и демонстративный. Чтобы все враги — и нынешние, и возможные в будущем — дрожали от одной лишь мысли о сражении с войсками великой Германии. В атаку пойдут только маги! Пленных, если кто останется живой, отпустим по домам. Пусть рассказывают, что пережили, сеют панику. Форвертс!

И вот, без артиллерийской подготовки, под аккомпанемент одного только барабанного рокота, по зеленому майскому лугу двинулась шеренга людей, одетых в черную форму с серебряной опушкой. Они шли ровной линией, хоть и не строевым шагом, подняв руки. Если посмотреть вблизи, то над ними начало мерцать прозрачное облако, немного похожее на мыльный пузырь — в таких же радужных разводах.

Вильгельм откровенно гордился, наблюдая. Благодаря тевтонской дисциплине впервые в истории овладения магическими силами удалось добиться синхронной работы группы одаренных, по природе — исключительных индивидуалистов. Сейчас они действовали как одно целое. Обладавшие довольно средними навыками маги, выступавшие вместе, да еще снабженные амулетами, намного превосходили лучшего французского магистра или сильнейших Осененных России. Это — абсолютное оружие!

Из крепости ударили пушки. Били метко, явно пристрелянные заранее. Порой снаряды ложились столь густо, что огонь, дым и взлетающие в воздух куски дерна полностью заслоняли магический взвод.

Маги шли, не замедляя шаг.

При каждом прямом попадании или ударе осколков облачный пузырь вспыхивал ярко и опадал.

Вильгельм несколько занервничал, когда отряд приблизился шагов на пятьсот к первой линии окопов. По магам открыли стрельбу из винтовок и ручных пулеметов. Защитный купол, ранее озарявшийся раз от раза, теперь светил почти непрерывно.

Волновался и фон Эммих.

— Ваше Императорское Величество! Разрешите контрбатарейный огонь!

— Выдержат, — проскрипел Вильгельм. — Еще сотня шагов, и пушки замолкнут. Они побоятся попасть по своим.

Барабанщики давно убрали палочки. Непрерывный грохот с передовой звучал неизмеримо громче барабанов.

Орудия, наконец, замолчали.

— Ваше Императорское Величество! Французские пулеметы тоже не стреляют, — сообщил фон Эммих.

— А для чего я распорядился дать полмиллиона марок нужному человеку? — не без гордости ответил монарх. — Они приняли на вооружение пулемет Шоша вместо русского. Говорят, у Шоша отличный пулемет для ближнего боя — если орудовать им как дубиной.

Когда маги приблизились к брустверу, общий купол их распался. Теперь каждый уповал лишь на собственную защиту. Французы могли бы взять их на штык, но не получилось.

Взмах десятка рук — и в траншею полетели тысячи ледяных стрел. Магия оказалась так сильна, что пронзенные ими люди падали на хрусткую подстилку из замерзшей воды. Но она моментально испарилась, когда траншеи заполнили и взорвались огненные шары, моментально добившие раненых и испепелившие тела.

Это был триумф!

Магистр, командовавший отрядом, обернулся и увидел отмашку сигнальщика: форвертс! вперед!

Снова сомкнулась шеренга, укрывшись прозрачным пузырем. Снова в немцев летели пули, бессильно скатывающиеся на траву. Но тут произошло неожиданное.

От леска в левый фланг магов понеслась толпа людей с винтовками наперевес. Бежали они нестройно и очень быстро. Как назло, взводный магистр устремился к крепости, не глядя по сторонам.

— Что за шайзе? — возмутился кайзер.

Фон Эммих первым узнал контратакующих по широким красным шароварам и таких же фесках на головах

— Зуавы. Колониальные войска. Дикари с ружьями.

Названные «дикарями» зуавы чрезвычайно организованно остановились в сотне метров от магов. Их было где-то с батальон. Часть зуавов прилегла на землю, выставив стволы вперед, остальные подняли винтовки и прицелились… И первый же залп снес общий купол!

Пулеметы лежавших на земле стрелков били непрерывно. Их дружный рев не походил на лай «дубинок» Шоша. Личную защиту магов они снесли столь же быстро. Только один из немцев успел развернуться и рухнул навзничь. Скастованный, но не брошенный огненный шар взорвался у него в руке.

— Фон Эммих! Приказываю: артиллерии — огонь!

Перекошенное от дикой ярости лицо монарха помешало генералу задать естественный вопрос: вдруг там еще живы наши? Когда Вильгельм приходил в такое состояние, перечить ему было смерти подобно…

Крепость Льеж продержалась дня три. Бельгийский гарнизон, вдохновленный мужеством французской пехоты и особенно зуавов, уничтоживших ударный магический взвод, сопротивлялся отчаянно. Германцы захватили Льеж, почти не применяя магию: несли потери, отступали, обрушивали на защитников новые тонны снарядов и снова шли вперед… В плен попало меньше трети защитников, большинство — ранеными.

Вильгельм, не желая слушать о потерях, твердил только одно: форвертс!

Новое свидание Варвары с обходительным и невозможно красивым офицером сорвалось грубо даже с поправкой на военное положение: поручик из гарнизонной комендатуры вручил ей предписание срочно выехать в столицу в распоряжение разведки Генерального штаба. Происходящее очень походило на арест, разве что ее не посадили в закрытый экипаж и не сковали запястья наручниками. Варваре разрешили собрать вещи, но не позволили никого предупредить, в том числе — любезного штабс-капитана. Билет в Москву ей вручили на вокзале, заодно — и в Санкт-Петербург, причем в обоих вагонах были выкуплены целые купе для нее одной, а второе — для сопровождающих, унтера и двух солдат.

В Москве провожатые позволили лишь купить газеты и некоторые мелочи. Найти телефонический аппарат и попросить барышню соединить с родителями — ни в коем разе. Что Варвару очень злило, провожали и до отхожего места, где ожидали у дверей. Ее даже подмывало бросить унтеру в лицо: коль у вас таков приказ, так заходи и глазей.

Из газет Варвара узнала о войне. Отечественные редакторы перепечатали сообщения французских агентств о необычайном бое возле Льежа, о скандале, вызванном массовым отказом пулеметов Шоша. Лишь зуавы, второсортно снаряженные пулеметом Кошкина, перестреляли магическую гвардию тевтонцев как тетеревов на токовище. Сообщалось, что Военное министерство Франции отменило заказ на пулеметы Шоша, приказав вместо них выделывать русские.

России война напрямую не коснулась — германцы не напали. Но это ненадолго, как писали репортеры. Государь Георгий Алексеевич выдвинул ультиматум Вильгельму: убираться из Бельгии. Не рассчитывая, что тот одумается, объявил всеобщую мобилизацию, намереваясь увеличить армию на миллионы.

В питерском вагоне Варвара начала прикидывать. Князь — человек тертый. Хоть она не знает деталей его договоров, можно побиться об заклад, что выделка его пулеметов во Франции — сотнями тысяч, как писали репортеры — сделает его миллионером в французских франках. А ведь что-то получает и в России, например, за те же пулеметы с зажигалками. Получается, что миллионщик и в рублях. А еще наследник состояния Юсупова…

Эдакий жених и болтается незнамо где. Живо приберут к рукам! Родовых невест на деньги тянет словно муху на медок. Глазом не моргнет — окрутят!

Питер оказался не конечной точкой путешествия. Казенный экипаж свез ее на Финляндский вокзал. Варваре захотелось закатить скандал, кричать, что она — дочь князя Оболенского, Осененная. Но сдержалась — не стоит так ронять себя на глазах у публики.

В этот раз ехали недолго. Конвоиры вывели ее в Сестрорецке, а встречающим был… она глазам едва поверила — сам Юсупов-Кошкин.

Если секундою назад она кипела гневом, прося бога наслать казни египетские на виновника ее похищения и ссылки, то сейчас бросилась к князю со словами:

— Феденька! А я ведь испугалась… Везли силой, не спросивши, не объяснив… Сказали бы — к тебе, сама б рвалась.

— Прости, дорогая! — неловко стал оправдываться он. — Война, германские глаза и уши повсеместно. Ты мне нужна — и даже очень. Потому просил привезти тебя негласно. Не учел, военные бывают грубоваты …

— Знаю! Знаю! Не важно. Главное — мы вместе!

Душа ее пела. Но недолго.

Первое разочарование наступило, когда Федор показал отведенную ей комнату в казенном доме на заводе, а правильней сказать — казарме. Кровать, стол, шкаф, рукомойник с тазиком. Удобства общие — в конце коридора, там же, где оправляются жены мастеров[62]. Сам Федор, впрочем, жил не лучше.

Питался, правда, хорошо. Кто-то из инженеров завода свел его с аккуратной вдовушкой, и та ежедневно приносила горячие чугунки с домашней готовкой. Выросла вдовушка в Витебской губернии и готовила по-белорусски: десятки картофельных блюд на выбор, самые вкусные из которых — колдуны с мясом, замечательный овощной суп с яйцом и сметаной, женщина называла его «холодник», заливное, а также множество салатиков, в которые добавляла дикорастущие растения, придававшие еде несравненный аромат свежести. С появлением Варвары князь приказал удвоить количество приносимого и объявил о прибавке жалования вдове: в деньгах он стеснен не был.

Второе и главное разочарование наступило, когда Федор объявил причину вызова Варвары в Сестрорецк. Оказывается, романтическими чувствами здесь не пахло. Даже похотливым желанием пригласить в опочивальню. Ему потребовались ее преданность и расторопность.

А Варвара чуть не бросилась ему на шею! Какой стыд!

Устроив Оболенскую в казарме и накормив с дороги, князь повел княжну на радиотелеграфическую станцию.

— Без преувеличения скажу вам: здесь рождается будущее России, рассказал по пути. — Два инженера-электрика, подвизавшихся на ниве телефонной связи и беспроводного телеграфа, смогли выделать опытовый прибор, позволяющий усиливать слабые электрические сигналы. Не хочу отравлять вам жизнь техническими подробностями, скажу лишь: их усердие недооценено казенными установлениями. Я договорился с приемным отцом. Он выделяет изрядную ссуду, для начала — до двухсот тысяч рублей. Мы учреждаем «Санкт-Петербургское коммерческое общество эфирной телефонии» и здесь же, в Сестрорецке, закладываем завод по выделке деталей для эфирных приемников и передатчиков. Директором общества, возможно — первой в российской истории, станет женщина. Вы, Варвара. Если, конечно, не откажетесь.

— Но я же ничего не смыслю в радиотелеграфии!

— Я в делах эфирных ровно так же не понимаю. И не надо. Пусть ломают головы нанятые специалисты. Но надзор за ними хочу поручить человеку надежному и доверенному. Чтобы деньги шли на дело, а не в карман приказчиков. Сами не разберетесь в махинациях — берите опытного счетовода, пусть он проверяет.

— Попробую… — ответила Варвара. — Хоть неожиданно это все.

— Я рад!

Федор посвятил ее в детали. С заказов французского правительства на пулеметы во Франции собирается некоторый капитал. В Туле деньги есть, зажигалки продаются хорошо — сверх всяких ожиданий. Так что эфирное начинание мог бы оплатить, не прибегая к помощи приемного отца. Но французскими накоплениями нельзя воспользоваться до конца войны, а Юусупов-старший денег дал с условием: жениться. Срок — два года. Невеста — родовая из одобренных отцом. Дар должна иметь. Варвара этим условиям отвечала, кроме одного — ее Юсупов не одобрит.

Сглотнув комок, она сказала:

— Строг ваш приемный батюшка…

И замолчала.

Федор, тяжело вздохнув, ответил только:

— Что уж говорить… Связан я, поскольку слово дал.

Поднимаясь по темноватой лестнице на второй этаж станции, Варвара приподняла подол повыше, чтобы не испачкать. Если и дальше так пойдет, придется шаровары завести по примеру парижских девушек-эмансипе. И плевать, что окружающие не поймут.

Ее мозг, столь ценимый князем, работал на полные обороты.

Итак, из двух вариантов будущих мужей — Федора или красавчика голландца, первый отпадал. Второй приблизился к реальности. Двойной оклад, а после — и директорский, распоряжение кассой акционерного общества быстро приблизят ее к заветной цифре в двенадцать тысяч рублей. Лишь бы какая-нибудь оборотистая крыса в Туле не опередила с женихом… При первой же возможности надо сообщить ему, что вынуждена уехать по делам семейным. Отец пообещал приданное. Между строками прозвучит: оно будет твоим… Варвара принесет себя и деньги на крылах любви.

Мужчина, крылья эти отвергавший, познакомил Варвару с электриком 1-го разряда Коваленковым.

— Знакомьтесь, Варвара Николаевна. Это Валентин Иванович. Он так увлекательно рассказывает про лампу-аудион, что бабушки со своими сказками внучкам на сон грядущий не сравнятся.

Варваре вдруг стало жалко технаря с ожогами на грустном лице. Зря Федор ерничает: если человек предложил новинку, которая стоит сотни тысяч, он — не пустое место.

— Так это вы, Валентин Иванович, изобрели русскую беспроволочную радиотелеграфию? — спросила Коваленкова.

Электрик улыбнулся.

— Не я, Варвара Николаевна. Как говорил мой учитель, Александр Попов, у радио нет изобретателя. Множество великих умов, таких как Герц и Максвелл, несли по крупице к общему знанию, пока российский естествоиспытатель Яков Наркевич-Иодко не сложил все это воедино…

Варвара слушала внимательно, хотя не понимала половины слов. Неважно — после разберется. Разошедшегося электрика прервал Федор.

— Скажите, Коваленков, какая сумма вам нужна для выделки аудионов для практических радиостанций? — спросил.

Уверенность, с которой электрик рассуждал о вещах технических и теоретических, моментально испарилась.

— Ну… Десять тысяч!

Похоже, что от названной цифры он сам едва удар не получил — так запунцовел щеками. Федор усмехнулся.

— Видите, Варвара Николаевна, как глубоко и тщательно проработана экономическая сторона прожекта? Названа первая пришедшая на ум круглая цифирь, уверен — с потолка. Возьметесь построить… ладно, не завод. Пусть для начала мастерскую по выделке аудионов, а еще по выпуску готовых приемников-передатчиков? Справитесь?

— Дайте время на расчет, и я вам обязательно представлю смету, — ответила Варвара.

— Хорошо, — кивнул Федор. — Но хочу особо подчеркнуть: мне нужна радиостанция. Чтоб двое-трое унесли в заплечных мешках, а не плыл целый корабль или караван из повозок одвуконь. И понадобится она чрезвычайно скоро. Осваивайтесь! Я же вынужден идти. Тут на стрельбище конфуз случился. Предложил нехитрое оружие для пехоты, и никто его всерьез не принял. В результате при испытаниях офицер погиб. Я не виноват ни в коей мере, но погибший — родственник кого-то из великих князей. Начальство офицерской школы, ответственное за казус, пытается снять с себя вину. Потому вынужден ходить к следователю, объясняться. До вечера!

Варвара осталась и продолжила расспросы Коваленкова. Взяв лист бумаги, принялась заполнять его убористым почерком. Затем другой и следующий лист. Очевидно, что компетенций Коваленкова и второго из родоначальников проекта, по фамилии Скрицкий, не хватает. Нужно ехать в электротехнический институт. Искать помещения, затем — подрядчика, чтоб их приспособить.

Составляя план, Варвара вдруг поймала себя на мысли, что ей стыдно перед Федором. Что не оправдал ее надежд — не его вина. А теперь считаем. Он увеличил ее содержание вдвое. Как только мастерская заработает, Федор увеличит ей оклад до приличествующего директору. Наверное, не меньше тысячи в месяц. И коли соберется замуж, то с приданым без сомнения поможет. Стало быть, двенадцать тысяч наберутся скоро и вполне честно. Да и папенька при таком счастливом разрешении дела непременно расщедрится.

Для того стоит служить Федору преданно, на совесть, а про то, как обобрать его собиралась, поскорей забыть.

За июнь германские войска захватили Бельгию и вышли на французскую границу. Рейхсвер[63] двинулся к Парижу. Британия еще только переправляла свои дивизии на материк да вывела в море тяжелые корабли Грандфлита. Российский самодержец, выполняя обязательства перед французами, объявил войну Германии и двинул армию к Восточной Пруссии.

В это время в небе Франции разыгралось удивительное сражение: техника против магии. В первые же дни обе стороны потеряли дирижабли и даже аэростаты наблюдателей: огненные шары магов-огневиков превратили их в облака пламени из горящего водорода и обшивки.

Попытка летать на большой высоте мало помогла. Туда поднялся двухместный аэроплан с магом во второй кабине. Произошло это в самом конце долгого июньского дня. Объятая пожаром «Бавария» падала долго и внушительно.

В борьбе с аэропланами магия не помогала: шары огня и ледяные стрелы летели слишком медленно. Попасть в машину, разгоняющуюся до сотни километров в час, а в пикировании — куда больше, выходило совершенно невозможным.

Ситуацию изменил Манфред фон Рихтгофен. Слабый огневик, считавшийся неперспективным для магического строя на земле, он пошел в авиацию. В одном из первых же боев в хвост его «Альбатросу» зашел французский «Ньюпор». Когда смерть казалась уже неминуемой, фон Рихтгофен потянул ручку на себя, вывернулся на сиденье и швырнул клубок огня прямо в винт французского аэроплана! Потеряв пропеллер, француз пытался снизиться на планировании, но «Альбатрос» сделал петлю и сам зашел ему в хвост, безжалостно расстреляв из пулемета. Опыт живо переняли, очистив небо от аэропланов лягушатников.

Завоевав превосходство в воздухе, немцы продолжили наступление с севера на юг. Кайзер, находясь у первой линии, более не бросал на убой магические взводы, действуя по старинке: сначала артиллерия перепахивала передний край. Магов он берег, памятуя урок под Льежем.

Ему принесли трофейный пулемет, снятый с убитого зуава. Внешне — примитивный, с большим блином-магазином сверху. Но стрелял он замечательно. Ничего подобного кайзеровская армия не имела. Генералы вновь ошиблись, посчитав оружие негодным для рейхсвера. К счастью для него, пулеметов у французов было мало. Гораздо чаще немецкая пехота, приблизившись к французским траншеям, попадала под огонь артиллерии, выкашивавшей зольдатен шрапнелью. Атака захлебывалась, приходилось снова обрабатывать французские полевые укрепления из орудий.

Когда передовые части рейхсвера приблизились к реке Марна, во временную ставку Вильгельма пришла шифрованная радиодепеша из разведуправления Генерального штаба. Прочитав ее, кайзер отменил приказ о наступлении.

В депеше говорилось:

Вызванные в походный шатер Мольтке, Бюлов, фон Клюк, фон Хаузен и другие генералы услышали самый непредсказуемый приказ, который только мог прозвучать, когда Париж уже должен показаться на горизонте.

— Перейти к обороне. Линию фронта выровнять, окопаться. Прекратить вылеты авиации. Начинаем переговоры о перемирии на год. Наша цель — Россия!

Неожиданное прекращение победного марша на Париж вылилось в «чудо на Марне». Лишь пара самых доверенных людей знала истинную причину стоп-приказа кайзера.

Впитав магию Кошкина, саму по себе — слабую, Вильгельм станет сверхчеловеком, способным единолично добиться победы на поле боя против целой армии.

Он будет неуязвим и всесокрушающ.

Он проживет сотни лет, не страшась болезней и дряхлости.

Поглотив Россию, он получит в распоряжение ее несметные богатства, а потом расправится и с Францией.

Находясь на мостике флагманского линкора, обеспечит победу Флоту открытого моря над Грандфлитом, после чего вопрос десанта в Британию и ее оккупации решится в течение нескольких недель.

Все колонии Франции и Великобритании перейдут под штандарт рейха. Остальным придется покориться молча, признав вассалитет.

Для воплощения этого грандиозного замысла оставалось привезти в Берлин единственного человека и отнюдь не члена императорской фамилии. Группам, готовящим захват Юсупова, предстояло использовать все ресурсы, сохранившиеся в России после антигерманской истерии. Коли вдруг понадобится, то взять штурмом Сестрорецкий завод. Неужели можно сомневаться в успехе?

Распустив генералов, Вильгельм принялся за текст ультиматума французам. Цель — перемирие. Пока — на год. На время перемирия все земли, захваченные рейхом, у него и останутся.

Великобритания без Франции воевать на суше не решится.

Фактически, русский царь останется перед Германией и Австро-Венгрией в одиночестве. Да еще Турция рвется в бой, вспоминая о старых счетах с Россией.

Русских можно только пожалеть. Но Вильгельм делать этого не будет.