Люди Крови

29

Ярость сменяется глубоким горем. Я знаю, что моя жена мертва. Впервые с того

дня, как мы поженились, я не могу мысленно поговорить с ней. Я не чувствую ее. Как будто я утратил одно из своих пяти чувств: зрение или слух например. Теперь я действительно один. Мне больше не на что надеяться.

Моя жизнь кончена.

Это Хорхе Сантос во всем виноват. Я с удовольствием представляю себе его медленную агонию. Вновь пытаюсь разорвать цепи, но они все еще не поддаются. Наручники глубоко врезаются мне в запястья, но я только радуюсь этой боли. Потом приходят слезы, и я радуюсь им тоже. Теперь я понимаю, что чувствовал отец, когда умерла мать. Так же, как и он, я потерял подругу. И потерял ребенка, еще до того, как он родился и увидел этот мир. Мне хочется выть и рвать на себе волосы… Черт бы побрал Хорхе Сантоса!

И все-таки это не только его вина! Ведь я – убийца его сестры. Я взял его в плен и держал в рабстве. Его женщина сейчас умирает, если еще не умерла на галерее моего дома, смертельно раненная моей женой. Если у кого и были причины желать моей смерти, то у него.

У меня нет сомнений в том, что он намерен убить меня. Я знаю этого человека. Остается только высчитать, сколько ему потребуется времени, чтобы добраться до меня. Как и при игре в шахматы, он будет довольно долго колебаться, опасаясь, что его позиция недостаточно выигрышная. А так как я обездвижен и заперт, он будет думать, что есть время подготовиться.

Сначала он зарядит две пушки на платформах. Больше, чем две, не станет: они слишком громоздкие, ему будет тяжело. К тому же, у него есть союзники: Тинделл и Чен. От Тинделла, я в этом уверен, не будет никакого проку. Он спрячется за их спины. Как военный человек генерал Чен предпочтет решительный штурм. Он чувствует себя в безопасности, пока с ним его пулемет.

Но Сантос скажет, что только он знает дом. Уверен, что он захочет принять еще какие-нибудь меры предосторожности, прежде чем снова спустится в подвал. Например, заткнув за пояс несколько пистолетов, прочешет верхние этажи в поисках Элизабет. И только не найдя ее там, спустится вниз.

Честно говоря, я испытываю искушение позволить ему убить меня. Моя жена и мой ребенок мертвы. С тяжелым вздохом я вновь ложусь на койку. Мысль об одиноком существовании на острове приводит меня в ужас. У Сантоса по крайней мере осталась мать, к которой он может вернуться. У меня нет никого.

Темнота окутывает меня. Я становлюсь ничем, погруженным в ничто, воздухом, временем, которое длится вечно. Я бы плыл и плыл, если бы не мои цепи, тянущие меня вниз. Я бы провалился в черную дыру, если бы подо мною не было койки. «Должно быть, так и умирают, – думаю я. – Может быть, мне удастся это сделать».

Собственное дыхание меня раздражает. Ненавижу стук своего сердца. Хочу тишины, полной тишины. Хочется покоя. Но чем меньше я двигаюсь, чем больше успокаиваюсь, тем настойчивей стучит в моем мозгу какая-то мысль. Какое-то чувство, от которого моя душа никак не хочет отказаться. Как ни стараюсь я его погасить, оно вторгается в мое сознание вновь и вновь. Наконец, не в силах больше бороться, я пытаюсь распознать его, отключив все остальное. Мои чувства приводят меня в замешательство своей расплывчатостью. Это очень похоже на мысленный разговор, это напоминает нашу с Элизабет небывалую близость – проникновение в чувства друг друга. Ни слов, ни образов – лишь чувства, летучие ощущения движений, неожиданных столкновений с чем-то мягким, с чем-то влажным и теплым…

Элизабет умерла. Я знаю это. Я это чувствую. И все же обрывок ее сознания, возможно, остался. А вдруг ее можно воскресить? Мое сердце бешено стучит. Я зову:

– Элизабет!

Ответ меня поражает. Ни слова, ни мысли, только чье-то нежное и легкое прикосновение к моему сознанию. Нет, это не моя жена. Это мой нерожденный сын!

Генри! Моего ребенка еще можно спасти. Это открытие меняет для меня все! Если я сдамся, если я позволю Сантосу и прочим победить меня, погибну не только я, но и мой сын. Время, которое секунду назад ничего для меня не значило, теперь стало важнее всего на свете.

Я проклинаю себя за то, что так долго жалел себя, вместо того чтобы обдумать, как спастись самому и спасти ребенка. Сейчас они, должно быть, прочесывают дом. Я должен начать действовать немедленно. Я снова осматриваюсь по сторонам, но по-прежнему ничего не вижу. Снаружи ночью мне светят звезды и хотя бы половина луны. Но здесь нет никаких источников света. Я погружен в полную темноту.

Цепи, которыми я скован, слишком прочны, чтобы разорвать их, но для существа, которое может произвольно менять свой облик, все это вряд ли имеет значение. Снова проверяю, действует ли на меня еще Слеза Дракона: концентрируюсь на том, чтобы сделать тоньше свою правую руку и запястье.

Тело почти не реагирует на мои приказы. Оно очень медленно и лениво меняет форму. Тем не менее, я не оставляю своих стараний, не обращая внимания на боль, которой сопровождаются подобные изменения. Хоть бы успеть до того, как Сантос закончит свои поиски в доме. Наконец мне удается освободить одну руку. С левой все проходит даже легче, чем с правой. Я перехожу к ногам. Потом остается только железный ошейник. Это оказывается самым трудным. В конце концов мне удается удлинить и сузить свою голову, чтобы выскользнуть. Отбросив цепи, я сразу встаю и едва не валюсь назад – резкий подъем, остаточное действие Слезы Дракона и полная темнота вокруг дезориентируют меня. Некоторое время сижу без движения, пытаясь сообразить, где может быть дверь.

Добравшись до нее, я понимаю, что расстояние между толстыми железными прутьями – не более трех дюймов. Представив себе, как сложно мне будет изменить свое тело так, чтобы протиснуться, я почти плачу. Конечно, это можно сделать, но раньше я никогда не пробовал. Отступаю на несколько шагов. Делаю пару глубоких вдохов, набираясь сил для трансформации, отступаю еще немного… и упираюсь спиной в стенку, которой я здесь вовсе не ожидал.

Тут же вспоминаю, что Кейси настаивала, чтобы меня поместили в маленькую камеру. Я усмехаюсь, качаю головой, делаю еще несколько глубоких вдохов, чтобы голова прояснилась, потом шагаю от той стены, в которую упираюсь спиной, вперед – до следующей стены. Всего-навсего пять шагов! Я едва удерживаюсь от смеха Представляю, какая у Сантоса будет физиономия, когда он вернется и обнаружит пустую запертую камеру. Я берусь за конец койки, поднатуживаюсь и поднимаю ее, таким образом открывая себе проход в сокровищницу, а из нее – и выход к причалу.

Пожелав поместить меня в самую маленькую и неудобную камеру, Сантос и Мортон, которые не знали этого потайного хода, невольно облегчили мне побег.

Уже на лестнице я закрываю за собой дверь и спускаюсь вниз через две-три ступеньки. Не теряю времени, чтобы включить свет. Я и так знаю дорогу. На бегу стаскиваю с себя одежду, распахиваю дверь наружу. Морщусь от запаха серы, который стоит в воздухе после всей этой стрельбы, и меняю обличье.

Я взмываю в небо и в несколько взмахов крыльев перелетаю от причала к галерее. Моя бедная Элизабет, вся изувеченная, бездыханная, лежит на парапете. Кейси Мортон – в нескольких ярдах от нее, кажется все еще жива. Дыхание ее прерывисто, едва заметно.

Посмотрев на море, я улыбаюсь: «Бэнкс» качается на волнах, стоя на якоре в нескольких милях от берега. Разумеется, Тинделл побоялся подплыть ближе. Осматриваюсь: нет ли поблизости Сантоса и остальных, не сидит ли кто в засаде. Нет, я уверен, они все еще рыщут по дому. Обнаружив пустую камеру, они будут ждать нападения из-за каждой двери.

Моя главная забота сейчас – мой ребенок. Я открываю ему свое сознание и благодарю судьбу за то, что нахожу отклик. Тело его матери остыло, атмосфера изменилась, и в его ответных сигналах уже звучат первые нотки страха.

– Все хорошо. С тобой все будет в порядке,- мысленно убеждаю его я, зная, что слов он пока что не поймет, но надеясь, что на него подействует моя ласковая, утешительная интонация. – Я твой отец, Генри. Я пришел, чтобы позаботиться о тебе.

Внутренне содрогаясь, я распарываю живот Элизабет когтями. Если бы я мог найти другой способ, я бы нашел его, но сейчас время дорого и главное – спасти сына. Проникнув внутрь ее тела, ищу пузырь, в котором находится ребенок, нахожу его и вынимаю скользкое тельце. Мой сын слабо пищит. Я баюкаю его, пытаясь согреть своим телом, и поражаюсь, как он хорошо сложен. Если не считать длинного хвоста, он не больше человеческого детеныша. Генри поворачивает голову, и я смотрю в его изумрудно-зеленые глазки. В этот момент я чувствую все, что чувствует он, и нас объединяет такая любовь и нежность, что у меня ноги подкашиваются. Бедная Элизабет! Ей не суждено было испытать это.

Я поднимаю ребенка к небу, и он мяукает, неуклюже разворачивая крылышки и разевая рот. Он очень голоден, ему сейчас необходимо хорошо питаться. Вот почему моя жена хотела, чтобы у нас под рукой были пленники.

Младенец снова мяукает, и я кладу его на грудь Кейси Мортон. Очень скоро он понимает, что это пища, и начинает есть. Женщина вздрагивает, а потом тихо и благодарно испускает свой последний вздох. Я позволяю Генри поесть вволю, а потом, поняв, сколько энергии я потратил за последнее время, присоединяюсь к нему.

Порыв ветра приносит мерзкий запах человеческого пота. Не поднимая головы, я смотрю вверх одним глазом и вижу Сантоса с двумя пушками под мышкой и тремя старинными кремневыми пистолетами за поясом.

Должно быть, он обошел дом и теперь вернулся на галерею с другой стороны. Я внутренне собираюсь, но продолжаю есть, наблюдая за ним и прикидывая, где же могут быть остальные. Я выжидаю.

Сантос останавливается, ставит одну пушку на пол, целится, глубоко вдыхает в себя воздух, кладет палец на спусковой крючок. Я хватаю Генри в охапку и взмываю в воздух. Пуля свистит там, где я только что был. Вслед мне слышится пулеметная очередь. Чен следит за моим полетом из тени. Он стреляет, пока не кончаются патроны.

– Черт! Мать твою! – вопит Сантос. Он отбрасывает пушку, берет другую, поднимает голову вверх, ищет меня в ночном небе.

Сейчас моя главная забота – Генри. Я описываю круги над домом, раздумывая, где его надежнее спрятать. В конце концов я прихожу к выводу, что внутри он будет в безопасности. Прижав сына к себе, я врываюсь в большую комнату через окно, сбрасываю на пол диванные подушки и сооружаю постель для Генри в укромном уголке комода. Устроив его там, я бросаюсь вниз по винтовой лестнице в свою комнату.

Дверь на галерею все еще открыта. Ее распахнула Элизабет, когда выходила. Я улыбаюсь, подумав о том, какие у людей будут лица, когда они меня увидят. Они ожидают, что я нападу с воздуха, а вовсе не из соседней комнаты. Некоторое время я прячусь в тени, наблюдая за Сантосом, Ченом и Тинделлом на галерее и прислушиваясь к их разговору.

– Ну, что мы теперь будем делать? – спрашивает Тинделл.

Сантос и Чен смотрят на него в упор.

– Мы? – переспрашивает Чен. – А где ваше оружие?

– Вы прекрасно знаете, что я в эти игры не играю. Я юрист. Мое оружие – слова…

– Ну что ж, когда эта тварь вернется, мы постоим в сторонке и послушаем, как вы ее будете убеждать! – говорит Сантос.

Чен смеется.

– Можете смеяться, сколько вам угодно. Только помните, что именно моя лодка увезет вас отсюда. Что бы вы делали, если бы не я?

– Лучше не напоминайте мне, Джереми, – говорит Чен, наводя свой АК-47 на Тинделла. – Если бы не вы, моя компания делала бы свой бизнес с «Карибским талисманом». Если бы не вы, мы с коллегами в Китае не потеряли бы столько денег в том пожаре. Если бы не вы, мой сын Бенни был бы сейчас жив. Если бы не вы, мои люди вернулись бы домой к своим семьям.

Тинделл вспыхивает:

– Хватит капать мне на мозги всей этой демагогией! Мой сын тоже погиб, знаете ли! Ни вы, ни ваши коллеги что-то не возражали, когда я все это затевал. Вы охотились за де ла Сангре, как и я. Если бы не я, вы бы ни черта не знали о его делах и передвижениях. – Он поворачивается к Сантосу. – Если бы не я, вы бы до сих пор гнили в тюрьме! Кто, черт возьми, по-вашему, заплатил за вас выкуп?

– Я, – отвечает Чен.

– Но без меня вы даже не узнали бы никогда о существовании Сантоса…

– Заткнитесь вы оба! – прикрикивает на них кубинец.

Они удивленно смотрят на него.

– Нам нужно еще раз обыскать дом… и остров.

Мы должны найти эту гадину и обоих де ла Сангре и убить их.

Воспользовавшись тем, что они так поглощены разговором, я нападаю.

– Черт! – орет Сантос, увидев меня в дверном проеме.

Тинделл издает визгливый вопль, хватает с полу автомат одного из убитых китайцев и опрометью убегает прочь.

Чен, не сдвинувшись с места, стреляет в меня из своего АК-47. Его черное жерло пышет огнем. Почти все пули попадают мне в живот, вызывая многочисленные вспышки боли. Я с воем бросаюсь на Чена. Сантос пытается прицелиться в меня. Но я – слишком проворная мишень. Я бью Чена лапами, потом приподнимаюсь в воздух, чтобы снова обрушиться на него сверху. Мои когти яростно раздирают его плоть. Чен хватается за горло и падает, пробулькав напоследок какие-то непонятные слова.

Сантос следит за всеми моими передвижениями. Я взлетаю, делаю крутой вираж, описываю круг и скрываюсь из виду, оставляя его целиться в пустое ночное небо. Через несколько мгновений появляюсь снова, залетаю с тыла, на лету «чиркаю» кубинца когтями по спине и проношусь мимо. К его чести, ему все-таки удается выстрелить в меня.

Огромная пуля застревает у меня в спине, между крыльями. Я стараюсь удержаться в воздухе и работать крыльями, но боль и нахлынувшая слабость одолевают меня. Хочу издать устрашающий рев, но вместо него у меня вырывается стон. Я падаю на пол всего в нескольких футах от Сантоса.

– Ага! – торжествующе вопит он. Но тут боль от ранения дает себя знать и он оседает на пол.

Мы оба лежим неподвижно: человек и дракон, страдающие от ран.

Сантосу удается сесть. Он сверкает на меня глазами:

– Чтоб ты сдох, гадина! – выплевывает он, вытаскивает из-за пояса пистолет и стреляет.

Боль я испытываю, но пуля даже не пробивает моей чешуи. Прежде чем он успевает управиться со следующим пистолетом, я бью его хвостом. Оглушенный, он проезжает на спине несколько футов по полу и замирает.

Пока он неподвижно лежит на спине и тонкая струйка крови вытекает у него изо рта, я подтягиваюсь поближе к телу Чена и ем, кусок за куском. Я насыщаюсь, чтобы поскорее залечить свои раны.

Сантоса я все же не выпускаю из поля зрения. Он не шевелится, но смотрит на меня, и с каждым моим укусом глаза его расширяются от ужаса. Я уверен, он планирует свой следующий шаг, ищет мое слабое место. Но я вовсе не собираюсь давать ему поблажек. Со всем этим пора кончать. Пора ему наконец узнать, кто я такой. Итак, я складываю крылья, удлиняю свои конечности и издаю страшный рев, нарушающий ночную тишину. Сантос готовится к моей следующей атаке. Вместо этого… я превращаюсь в человека Голый, я подхожу к нему, вытаскиваю у него из-за пояса оставшийся пистолет и прицеливаюсь ему в голову. Он со стоном садится.

– Кто ты такой, черт тебя возьми?

– Я устал,- отвечаю я. У меня нет ни малейшего желания объяснять что-либо этому человечишке. Мое внимание привлекает горящий в свете факела медальон на его шее. Я протягиваю свободную от пистоле та руку и говорю:

– Отдай мне цепочку.

– Извини, – отвечает он. – Боюсь, что не смогу. Этот медальон принадлежал моей сестре.

– Я знаю, – киваю я, – я снял его с нее когда она умерла.

– Когда ты убил ее, – поправляет меня Сантос.

Я смотрю на этого человека и понимаю, сколь велика его потеря. Но я больше не чувствую своей вины в том, что так случилось. Я такой, какой я есть.

Из тени выходит Тинделл с АК-47 в руках.

– Стреляйте! – кричит ему Сантос.

Джереми прицеливается в меня:

– Я всегда знал, что вы монстр, но такого не мог себе представить.

Интересно, имеет ли он хоть малейшее представление о том, как пользоваться оружием. И сколько, кстати говоря, там осталось патронов?

– Бросьте оружие, Джереми, – говорю я.

Он мотает головой:

– Нет уж. Тогда вы убьете меня. Это вы бросайте оружие.

Если я выстрелю первым и мне не удастся убить его, я оставлю своего сына сиротой. Я не могу сейчас пойти на такой риск. Я знаю Джереми. Если есть способ улизнуть от чего-нибудь неприятного, он им воспользуется. Я киваю и кладу свой пистолет на пол.

– Разве я когда-нибудь пытался убить вас, Джереми? А ведь поводов у меня было хоть отбавляй! Бросьте оружие.

– Да стреляйте же! – орет Сантос.

Тинделл раздумывает, но потом взгляд его суровеет. Он смотрит на меня в прицел.

До того, как он нажимает крючок, я успеваю сказать:

– Подумайте, Джереми. Вы же видели, что мне нипочем раны, которые покончили бы с любым другим. Чем же ваши пули лучше других? Вы уверены, что хотите рискнуть?

– У меня нет выбора.

– Джереми, какой мне смысл убивать вас? Кто вас заменит в офисе? Вы знаете, что нужны мне. Нам всегда удавалось уладить наши разногласия. Положите оружие. Обещаю, что дам вам уйти.

– Задница! – шепчет Сантос. – Чего стоят его обещания…

– Вы помните, чтобы я когда-нибудь нарушил свое слово?

Тинделл трясет головой:

– Я не хотел доводить до этого. Но вы не оставили мне выбора. Фабрика Чена принадлежала красным. Они пришли в ярость, когда он потерял столько денег. Чен обещал им взять реванш и вернуть потерянное. Он угрожал убить меня, если я ему не помогу. Я был вынужден. Кроме того, вы убили его сына и моего тоже. Вам не следовало этого делать, Питер.

– Возможно, – говорю я, – но сейчас пришло время сложить оружие.

– Не делайте этого! – рычит Сантос.

Тинделл снова тщательно прицеливается. Я судорожно сглатываю слюну, наблюдая за тем, напрягается ли его палец на спусковом крючке или нет.

Никто не произносит ни слова. Только шум волн, набегающих на берег и откатывающихся обратно, нарушает ночную тишину. Я смотрю на Тинделла, вернее, на черное дуло его автомата.. Где-то в темноте подвывает собака. Ветер проносится по галерее, колебля пламя факелов, заставляя рваные тени плясать по полу и стенам.

Наконец я решаю испытать это никчемное создание, которое, видимо, думает, что может противостоять моей силе, проверить, есть ли в нем хоть капля храбрости.

– Джереми, или стреляйте, или бросайте к чертовой матери оружие! – раздраженно говорю я.

Тинделл лишь поудобнее устраивается, плотнее прижимая приклад к плечу. Взгляд его становится тверже, челюсти сжимаются, и я уже готовлюсь быстро отскочить в сторону, так как вижу, что его палец на спусковом крючке готов согнуться. Я даже не уверен, что смогу так быстро отпрыгнуть и принять свое настоящее обличье. Но тут у Тин-делла на лбу выступают капельки влаги, пот стекает по его лицу, автомат слегка дрожит в его руках.

– Бросьте это, Джереми, – увещеваю я. – Мы оба прекрасно знаем, что вы не способны убить.

Вам пора домой.

Дрожа, Тинделл медленно опускает АК-47 на пол. Сантос стонет. Я усмехаюсь, глядя ему в глаза, потом опять поворачиваюсь к Тинделлу.

– Ступайте к своей лодке, Джереми, – говорю я ему. – Позже мы все уладим.

– Спасибо, Питер, – говорит Тинделл, пятясь к выходу. – Вы не пожалеете. Спасибо.

Пока он идет по острову, я слышу лай и рычание нескольких уцелевших собак. Хорошо, что хоть кто-то из них остался жив. Свистом отзываю их, чтобы дать возможность Тинделлу благополучно добраться до шлюпки. Потом я говорю Сантосу:

– Вставай, мне нужна твоя помощь.

Он с большим трудом, постанывая от боли, встает на ноги.

– Какой дурак этот Тинделл, верно? – говорит он.

– Такой же, как вы все.

Мой сын громко кричит. Его плач слышен нам даже снаружи. Меня тянет броситься по лестнице наверх и поскорее успокоить его, прижать к себе. Но у меня есть еще дела, которые необходимо сделать немедленно, для его же безопасности.

– Боже мой! – восклицает Сантос. – Это еще кто?

– Мой сын, – отвечаю я. Потом указываю на останки Элизабет. – А это моя жена. Ты убил ее.

Хорхе хочет пожать плечами и кривится от боли:

– Надо думать, мне отсюда не выйти, а?

Я качаю головой, потом смотрю на море, на белый шлейф, оставляемый катером, и прикидываю, сколько времени потребуется Тинделлу, чтобы добраться до «Большого Бэнкса» на шлюпке.

– Пошли, – говорю я. – Надо спешить.

– А с чего это мне помогать тебе? – спрашивает Сантос.

Действительно, с чего? Я задумываюсь. Я смотрю на этого человека, который позволяет себе разговаривать со мной вызывающе даже сейчас, когда у него не осталось никакой надежды.

– Ты хочешь выйти отсюда? – спрашиваю я.

Он кивает.

– Что ж, когда мы закончим, я дам тебе шанс.

– Как Тинделлу? Я сам не советовал ему верить твоим обещаниям.

– Все будет по справедливости. Я сказал Тинделлу, что дам ему уйти, и выполнил свое обещание.

Я сказал ему, что разберусь с ним позже, и разберусь.

Сантос горько усмехается:

– Ладно, де ла Сангре, давай кончать со всем этим. Мне не терпится посмотреть, как ты себе представляешь справедливость.

Я приношу порох и ядро и наблюдаю, как он заряжает пушку. Потом мы вместе разворачиваем орудие, наводим его на то место, где шлюпка Тинделла будет через несколько минут.

– Это будет нелегко, – качает головой Сантос.

– Ты, кажется, говорил, что хорошо стреляешь, – отвечаю я и отправляюсь в оружейную за старинной отцовской подзорной трубой.

– Траулер подбить было бы легче.

– Нет, – не соглашаюсь я, изучая в подзорную

трубу черную воду, различая белый завиток пропеллера, силуэт лодки, спину Тинделла. – Надо стрелять невысоко над водой.

Я передаю трубу Сантосу, чтобы он понял, чего я хочу, а сам отправляюсь за факелом. Наконец он говорит:

– Пожалуй, ты правильно рассчитал.

Он проверяет, с какой стороны ветер, чуть поднимает ствол, показывает мне, куда, по его мнению, должно упасть ядро.

– Я скажу тебе, когда он будет рядом, – говорю я, беру у него трубу, отдаю ему факел. Мы оба неотрывно смотрим на море, следим за перемещениями Тинделла.

Сантос стоит рядом со мной с горящим факелом в руке. Он ждет моей команды. Я дожидаюсь момента, когда шлюпка оказывается в нескольких дюжинах ярдов от катера. К этому времени Тинделл, вероятно, уже считает, что он в полной безопасности. Я усмехаюсь и командую:

– Пли!

Пушка с ревом выплевывает пламя. Ядро летит почти параллельно воде и сначала разносит мотор, потом бензобак и, наконец, попадает в Тинделла. Тинделл и его лодка исчезают после короткой вспышки пламени. Сантос, глядя на воду, только присвистывает и говорит:

– Ого!

На нас опять опускается ночная тишина Бриз уносит запах серы. Генри в доме успокоился и больше не плачет. Я вздыхаю и смотрю на море. Раньше, до этой ночи, я бы вместе с Сантосом порадовался столь удачно задуманному и исполненному выстрелу. Сантос выжидающе смотрит на меня:

– И что теперь?

Я опять вздыхаю. Вокруг нас – смерть, вся галерея залита кровью. Но этого пока мало. Еще одна жизнь должна прерваться сегодня. Иначе нельзя. Отец был прав. Нельзя доверять людям. Но мне не хочется просто так уничтожать этого человека.

– Иди возьми какое-нибудь ружье и заряди его,- говорю я ему, а сам беру старинный пистолет, который раньше положил на пол.

– А ты уверен, что с пушкой я один не справлюсь? – спрашивает Сантос.

– Уверен.

Он бредет по галерее к одному из пистолетов с раструбом, идет с ним в оружейную за порохом и возвращается обратно, чтобы зарядить оружие у меня на глазах.

– Насколько я понимаю, у нас дуэль?

Я киваю:

– Я же обещал тебе, что все будет по справедливости.

– А что если ты проиграешь?

– Не проиграю,- отвечаю я, подумав о том, как легко мне просчитать все его движения.

– Кто знает, де ла Сангре, кто знает! Я почти сделал тебя сегодня два раза, не так ли?

– Заряжай-заряжай.

Закончив, он смотрит на меня, и его передергивает:

– Ну что ж, все было не так уж плохо… В другое время, в другом месте мы бы… В конце концов, ты ведь говорил, что мы друзья, не так ли?

Сантос прицеливается в меня.

Я со стыдом вспоминаю, что действительно в какой-то момент мне подумалось, что между нами возникло нечто вроде дружбы. Я поднимаю свой пистолет и целюсь.

– Между нами и вами не может быть дружбы.

– А кто это вы? – спрашивает он.

Я смотрю Сантосу в глаза, жду, когда он какой-нибудь мелочью выдаст себя. Он не отворачивается. Не дрожит. Его храбрость дает ему право получить ответ на свой вопрос.

Но Сантос не собирается ждать моего ответа. Он судорожно втягивает в себя воздух, и я, не сомневаясь в том, что это значит, нажимаю спусковой крючок за миг до того, как он нажал бы свой. Он одновременно получает пулю и мой ответ:

– Драконы!