Люди Крови

15

Утром на шестой день нашего пребывания на побережье, получаю на почте пакет из Майами. Вскрыв его, я обнаруживаю там два конверта: первый – с надписью «Элизабет де ла Сангре», и второй – помеченный «Хорхе Сантос». Взвешиваю каждый из них на ладони и улыбаюсь. Я знаю, что нет необходимости проверять, все ли в порядке. Сколько бы Тинделл ни брюзжал и ни жаловался, дело он делает быстро и хорошо, особенно если ему пригрозить как следует. С конвертами в руках я бегу на «Большой Бэнкс». Мне очень хочется немедленно ознакомиться с досье на Сантоса, но вместо этого я прячу его в ящик стола, кладу его в самый низ, под все остальные бумаги, и отправляюсь будить мою невесту. Потом, когда выйдем в море, у меня будет предостаточно времени почитать об этом субъекте.

Я нежно глажу Элизабет, она тихонько стонет, бормочет: «Потом, потом…» и зарывается в одеяло.

– Посмотри-ка, – говорю я и кладу конверт с надписью «Элизабет де ла Сангре» на кровать рядом с ней. – Наконец прислали. Мы можем выходить в море.

Она садится в постели, распечатывает конверт.

– Так быстро?

Она сидит на кровати, обнаженная, скрестив ноги. Ее маленькие круглые груди слегка покачиваются, когда она перебирает бумаги, изучает свое свидетельство о рождении, паспорт, карточку социального страхования, диплом об окончании школы «Корал Гейблз», права на вождение машины, регистрационную карту избирателя. На всех этих документах стоит ее имя.

Я, как всегда, в восторге от ее внешности, в каком бы обличье она ни пребывала. Присев на ее постель, кладу руку ей на грудь, намекая, что неплохо бы прилечь. Однако в глубине души я сознаю, что уж для этого-то у нас будет предостаточно времени. Когда я убираю руку с ее груди, Элизабет бросает на меня удивленный взгляд. Думаю, она поражена тем, что я могу ни с того ни с сего отказаться от близости с ней.

– Потом, – говорю я.

Мысленно я уже дома. Впервые за много дней я позволяю себе широко улыбнуться:

– Мы сейчас отплываем.

Когда я выхожу из каюты, в спину мне летит подушка.

Обычно Элизабет не торопится вставать и тратит много времени на умывание и одевание. Но сегодня не успеваю я дойти до мостика и завести мотор, как она присоединяется ко мне. На ней нет ничего, кроме ярко-синего купальника бикини. Волосы со сна растрепаны. Она улыбается и говорит:

– Отплываем!

Помощи от нее никакой. Когда я пытаюсь объяснять ей что-то про моторы, она откровенно зевает:

– Просто научи меня управлять катером, – говорит она, – а как там все устроено – меня не интересует.

Она подходит ко мне поближе только когда я на секунду-другую отвлекаюсь от нее, чтобы взглянуть на компас.

– Еще долго? – спрашивает она, прижимаясь ко мне сзади.

Я отрицательно мотаю головой, стараясь не обращать внимания на тепло ее мягкого тела, на ее нежный запах. Двигатели разогреваются, все системы работают нормально. Я встаю за штурвал, а Элизабет велю сойти на берег и отдать швартовы. Она возмущенно сверкает на меня глазами и отправляется выполнять распоряжение, только когда я добавляю: «Пожалуйста». Но идет при этом так медленно, что у меня возникает огромное искушение все сделать самому. Не могу не восхищаться медленной кошачьей грацией ее движений. Глядя на ее неумелые действия, я не в силах удержаться от умиленной улыбки. Когда она, наконец, заканчивает, я завожу катер.

Элизабет запрыгивает на борт, когда катер уже отходит. Явно понимая, что я за ней наблюдаю, она медленно идет по носовой части палубы, укладывая канат так, как я велел ей. Она изгибается и покачивает бедрами сильнее, чем это обычно делают при ходьбе. Ее груди вот-вот выскользнут из чашечек бюстгальтера. На ее смуглой коже блестят капельки пота. Влажный купальник прилипает к груди и животу. Я смотрю на нее и думаю, какая она, должно быть, соленая на вкус. Элизабет оглядывается, смеется, указывает на что-то позади меня.

– Питер! – кричит она. – Берегись вон той палки!

Едва успев опомниться, даю задний ход, потом аккуратно огибаю знак выхода из канала.

– Капитан, – кричит она, подбоченясь, – смотри, куда правишь!

– С тобой это не так-то просто! – огрызаюсь я.

– Правда? – с невинной улыбкой она оттягивает лямки купальника и на секунду демонстрирует

мне свои упругие груди с темно-коричневыми сосками. – А я думала, что тебя это больше не интересует.

Я хочу рассердиться на нее, но неожиданно улыбаюсь:

– Я вовсе не говорил, что не интересует.

– Но ты так себя вел, – возражает Элизабет, поворачивается ко мне спиной и смотрит, как мы проплываем мимо других катеров, стоящих у пристани.

Я понимаю, что это она наказывает меня за то, что я пренебрег возможностью близости с ней.

– Что смотришь? Ты никогда ничего подобного не получишь! – кричит она.

Я возмущенно вскидываюсь, но потом соображаю, что это она отвечает на жадный взгляд престарелого пузатого мужчины, сидящего на носу своего катамарана. Тот разевает рот с тлеющей сигарой. Его жена, с трудом втиснувшая свои телеса в черный закрытый купальник, смотрит вслед нашему катеру с выражением крайней брезгливости на лице. Что удивительно, она презирает не своего мужа, а мою жену. Элизабет срывает лифчик и машет ей, потом спускает трусики и поворачивается задом. Сигара выпадает изо рта у старика.

– Подавись ты! – кричу я, набирая скорость и тем самым гоня волну к их яхте. Их еще долго будет качать, когда мы пропадем из виду.

Элизабет резвится на палубе, подбрасывая купальник. Потом она встает по ходу катера, расставляет руки и ноги, позволяя встречному ветру ласкать себя, высушивая выступивший пот. Так она и стоит, не обращая внимания на взгляды с проплывающих мимо лодок. Когда мы, наконец, покидаем гавань, я зову ее к себе на мостик.

– Ну как? Ты еще в своем уме? – кричит она мне.

– Сохранить рассудок было почти невозможно,- отвечаю я, глядя на нее.

Элизабет со смехом бежит к мостику. Она обнимает, целует меня и шепчет мне на ухо:

– Я хочу тебя.

– Еще не время, – говорю я, крепко держа штурвал и готовясь провести наше маленькое судно мимо самой серьезной мели вблизи берега.

Она прижимается ко мне сбоку. Кожа ее прохладна от ветра, соски затвердели. Я изо всех сил стараюсь не обращать на нее внимания, оставаться только внимательным лоцманом, но она трется об меня, целует в шею, стаскивает с меня одежду.

– Элизабет! – возмущенно взываю я.

Она хохочет, продолжает дразнить меня. Я с трудом принуждаю себя следить за волнами и встречными лодками. Но чем дальше уплывает от нас Ямайка, тем труднее мне сосредоточиться, тем острее я чувствую присутствие Элизабет рядом. Когда гладь океана заполоняет собою все и в пределах видимости не остается ни кусочка суши, я сдаюсь, устанавливаю автопилот, срываю с себя одежду и отдаюсь во власть своей подруги.

– Ну наконец-то! – восклицает Элизабет, отстраняется от меня, медленно идет к скамье. Прекрасно понимая, что я слежу за каждым ее движением, она ложится на скамью навзничь.

– Давай же, Питер! Ты и так заставил меня ждать слишком долго.

Глядя на ее обнаженное тело, освещенное ярким солнцем, я шепчу:

– Теперь, должно быть, ты надеешься, что я вознагражу тебя за долгое ожидание?

– Да, хотелось бы…

Потом ни один из нас не дает себе труда одеться. Мы лежим, обнявшись, и слушаем рокот моторов, вдыхаем соленый воздух, позволяем ветру обдувать наши тела. Мы дремлем, убаюканные покачиванием на волнах.

Просыпаемся только с наступлением темноты. Не обменявшись ни словом, мы меняем обличье и взмываем в ночное небо на охоту. Нам хочется убивать и есть. После охоты мы снова занимаемся любовью на палубе, засыпаем и пробуждаемся ранним, утром, чтобы увидеть загорающуюся полоску, зари. Мы вновь становимся людьми и снова отдаемся друг другу, только уже в каюте… На следующую ночь мы делаем то же самое. Мы нападаем на лодки контрабандистов, рыщем по окраинам островов. О нас еще сложат страшные сказки и песни, которыми будут пугать не одно поколение детей.

Время становится безразмерным. Я теряю счет дням, давно уже не знаю, где мы находимся. Книги, взятые с собою, остаются непрочитанными. Папка с материалами на Хорхе Сантоса так и лежит в ящике стола. Мне некогда раскрыть ее. Я и Элизабет почти весь день спим. Мы едва переговариваемся, не поверяем друг другу своих мыслей, ничего не рассказываем. Иногда мне кажется: все, что нас волнует,- это следующая охота, еда, совокупление, потом опять охота, опять еда…

Однажды днем, когда мы еще не успели придать себе естественный облик, когда еще недостаточно стемнело, для того чтобы отправиться на охоту, я вдруг вижу в глазах Элизабет слезы:

– Я попыталась поговорить с Хлоей… До этого мы общались с ней каждый день. А сегодня я уже не смогла с ней связаться.

Я молча киваю и обнимаю ее, удивленный тем, что ее слезы вызвали во мне такую нежность. И все же я рад, что она пришла ко мне за утешением.

– Мы уже около Кубы, – говорю я, – слишком далеко для нашего способа общения. Даже мы не всесильны. Теперь тебе придется писать ей.

– Это не то! – капризничает она.

– Конечно, не то, – соглашаюсь я. Элизабет отстраняется. Я не знаю, как утешить ее, что сказать.

Потом мы снова меняем обличье, охотимся, занимаемся любовью. И на следующий день тоже. «Большой Бэнкс» и расстилающийся вокруг нас океан – теперь наша вселенная. Интересно, а что там, за ее пределами?