Алан не вернулся с Мэл и Рэем домой.
Казнив Птицелова, он улетел, словно твердо решил оставить этот мир и обосноваться в Верхнем.
Рэя перенесли в замок прислужники. Жизни его ничто не угрожало, и силы к нему должны были скоро вернуться. Но отказ Алана вернуться не мог не печалить его.
- Отчего он улетел? - спрашивал себя Рэй, потирая лоб в задумчивости. И Мэл неизменно ему отвечала:
- Он не поверил мне. Он подумал, что я заманиваю его сюда лишь для того, чтобы спасти тебя.
- А ты была с ним честна?
Темные глаза Рэя, так похожие на глаза Алана, казалось, заглядывали в самую душу, и Мэл лишь кивнула.
- Я не посмела бы обмануть его, - ответила она. - Рэй… я люблю тебя. Ты знаешь. Но и Алан… Алан мне так же дорог, как и ты. Но я так долго не обращала на него внимания… Так долго думала, что он никуда не денется. Так долго считала его своим…
- Он твой, - ответил Рэй, внимательно рассматривая печальное лицо Мэл. - Иначе и быть не может. Он всегда был твоим, с тех пор, как учуял в тебе ведьму. Он выбрал тебя, как когда-то я выбрал свою Ведьму. Он мог искать Ведьм здесь, и, вероятно, нашел бы, но ты, твой запах, твоя магия манили его. Ты существовала для него одна в целых двух мирах. Как же он может быть не твоим?
- Тогда почему же он ушел? Почему?
Рэй задумчиво пожал плечами.
- Эта связь непонятна ему и пугает. Пугает твоя власть над ним, пугает свое желание верить тебе, хотя разум твердит ему, что ты лжешь. Он усматривает в этом влечении свою слабость и свою погибель. Алан всегда был осторожным.
После знакомства с Птицеловом на горле Рэя остался глубокий шрам и голос дракона теперь был хриплым, ломающимся, очень похожим на голос каменной головы, что лежала в пещерах под замком. Тот же тембр, те же интонации. Сходство было такое невероятное, что вздрагивали слуги и начинали озираться по сторонам.
А забытая всеми в тревожной суете последних дней Почтенная Мать осмелилась даже явиться в покои драконов, абсолютно уверенная в том, что это говорит ее супруг, старый дракон. Вероятно, она рассчитывала вернуть расположение старого правителя; или, быть может, напомнить ему, что она все же является его женой. А значит, не пустое место во дворце!
Так же она рассчитывала хитростью принудить его приструнить зарвавшихся и отбившихся от рук мальчишек, которые ее не уважают и ни в грош не ставят. Но увидев вместо мужа Рэя, развалившегося в кресле правителя, обложенного со всех сторон подушками, Почтенная Мать пискнула и дала задний ход, намереваясь бежать.
Но желтые шелка ее одежд были очень яркими для того, чтобы она смогла ускользнуть незамеченной. Темные глаза Рэя стали даже не золотыми - алыми от злости, когда он увидел родительницу.
- Нет-нет-нет, Почтенная Мать! - злобно хрипнул он, поднимаясь со своего сидения. - Куда же вы? Не уходите! Смотрите - я сам иду вам навстречу, чтобы поприветствовать вас!
Почтенная Мать замерла, соображая, что бы значила эта странная приветливость вкупе с раскаленными от гнева глазами.
- Моя собственная мать, - зло и горько заметил Рэй, меж тем неспешно приближаясь к матери. - Ты не самое страшное зло, хотя, признаться, куда уж хуже? Плести интриги за нашими спинами… Впускать в дом кого попало. Врагов! Наших врагов! Мы ведь твои сыновья. Неужто в твоей маленькой душонке нет ни капли привязанности?..
- Не понимаю, о чем ты, - трусливо ответила Почтенная Мать, отступая от зловещего Рэя. - Я наоборот, всегда желала вам только добра.
- Добра, - повторил Рэй задумчиво, рассматривая мать. - Почему-то твое добро приходит с целым мешком калечащих инструментов.
- Не моя вина, - визгливо воскликнула Почтенная Мать, - что вы хотите слушаться матери! Все беды у вас из-за этой, - она коротко кивнула на Мэл. - А я хотела тебе счастья!
- С Нагиней, - уточнил Рэй.
- Ну и что! - заверещала Почтенная Мать, краснея лицом. - Ну и что! Я люблю Нагов, они совершенно приятные существа! Они…
- Так и вышла бы замуж за Нага сама, - резонно заметил Рэй. - Зачем же мне их подсовывать?
Почтенная Мать презрительно скривила губы:
- За Нага? - со смехом произнесла она. - После дракона? Ты еще составатай меня за пастуха или сборщика риса!
- Ну уж нет, - ответил Рэй, невольно передернув плечами. - Я не желаю ничего дурного ни сборщикам риса, ни пастухам. Ни каким другим существам. Наказания достойна ты, а не они.
- Наказания? - переспросила Почтенная Мать, изготовившись плакать. - То есть, вот ты как со мной за мои труды? За мои бессонные ночи?
Рэй не слушал ее жалобы. Щелчком он подозвал к себе прислужников, они придвинули огромный куб и сдернули с него ткань.
- Нравится? - спросил Рэй у матери.
Под покрывалом скрывался огромный аквариум. На светлом кварцевом песке из раковин и камешков была построена целая деревенька, с красивыми домиками, с крутящимся колесом водяной мельницы, с мостиком через реку. Пышные водоросли тянули свои пушистые кроны к свету, стайки мелких быстрых рыбок металлическими искрами вспыхивали в зеленых зарослях. Толстопузые желтые и коричневые лягушки метались над фигурками божков.
- Ай! - воскликнула Почтенная мать, прижимая руки к груди и мгновенно забывая об опасности. - Это же точь-в-точь моя деревня! А вон дом моего отца! А вон в той роще мы резвились…
- Значит, ты не сильно будешь страдать, - заметил Рэй. - Ибо отныне быть тебе желтой рыбой, безмолвной и слабой.
Наверное, Почтенная Мать и не заметила, как обернулась в толстую круглую рыбу и затрепыхалась в ладонях Рэя. Он аккуратно погрузил ее в воду, и она заметалась, как безумная, меж прозрачными стенами аквариума.
- Я даже подарки тебе буду дарить, - заметил Рэй, щедро сыпанув пригоршню жемчугов и разноцветных драгоценных камней в воду. - Все, что пожелаешь. Только уже не буду слышать глупости, которые ты говоришь.
Желтая рыба металась в прозрачной воде между падающими в песок драгоценностями, и в ее рыбьих круглых глазах читался ужас.
- Ничего, - хладнокровно заметил Рэй, отирая руки. - Если поумнеешь, я верну тебе человеческий облик. Так что все зависит от тебя.
***
Башню окружали тучи.
С тех пор, как умер Птицелов, Алан оставался в своих апартаментах, будто прятался в этих грозовых облаках, в вечно ворчащем громе и сполохах молний. Он будто бы подсознательно это делал. Оставался в том времени, когда к нему такой же грозовой ночью явилась Мэл и позвала за собой.
Он не поверил ей.
Он помог спасти брата и раздавит эту гадину, Птицелова, но не поверил в искренность слов Мэлани.
- Любящая женщина скажет что угодно, - заметил Алан, безразлично вращая в пальцах бокал с виски и рассматривая игру света в янтарной жидкости, - лишь бы спасти любимого человека. Не станем пользоваться вынужденностью ее положения… не станем…
Лифт он замкнул на ключ. Чтобы она больше не смогла подняться к нему. Чтобы не смогла снова произнести каких-то неправильных слов, жалея его и обманывая. Чтобы не пробовала больше помирить их с братом.
- Мы не ссорились, - рокотал голос Алана, стремительно погружающегося в опьянение и оцепенение, которое приносило ему успокоение и облегчение. - Поэтому не стоит нас сводить лицом к лицу.
В соседней комнате, за тонкой перегородкой, была секретарша. Алан слышал, как она ходит, отыскивая нужные ему документы, как она пьет кофе и отвечает на звонки.
Красивая женщина. Самая красивая, которую можно найти в этом городе. Лицо его приемной. Неглупая, стильная. Аппетитная.
- Такая нежная, - рокотал Алан, прищурившись от сигарного дыма. - Такая…
Алан жаждал женщину, но не спешил ее позвать. Ему казалось, что на нее он смотрит как на жертву, которую хочется растерзать. Искусать. Истрепать. Выместить на ней жажду крови…
Вероятно, ей даже понравится его жадная жестокость. Не понравится - так все равно будет хвастаться, что шеф прижал ее. О чувствах девушки Алан думал сейчас меньше всего.
- Иди сюда, - гипнотизируя взглядом дверь, чуть слышно рычал Алан. - Иди…
Вот и с призывом этим он развлекался. Приманивал женщину, которая сейчас, несомненно, ощущала легкое беспокойство от направленной на нее магии.
Девушка за дверью стала беспокойной. Алан слышал, как она нерешительно покашливает за дверями, не отваживаясь зайти к нему. Но ее ладонь уже лежала на ручке двери, и Алан посмеивался, предвкушая то, что сейчас произойдет.
- Давай, иди, - посмеиваясь, шептал он, гипнотизируя горящим взглядом двери. - Иди…
- Это сможет заменить любовь?
Алан поперхнулся, закашлялся от дыма, расплескал на бумаги виски и обернулся к панорамному окну. Он нарочно сидел к нему спиной все это время, запрещая себе надеяться, запрещая высматривать в грозовых облаках голубые крылья…
Мэлани стояла ровно на том месте, где его воображение рисовало ее много-много раз. Промокшая под проливным дождем, в тонком платье, облепившем ее тело…
- Зачем ты здесь? - глухо произнес Алан, не в силах скрыть того, что его голос дрожит от радости.
- Поговорить, - ответила Мэлани, разведя руками. - Оставь девушку в покое. Я не позволю ей и пальцем тебя коснуться, потому что ты мой.
- Ну, что же ты молчишь? Ты не рад мне? Ты не ждал меня? Не говори, что не ждал. Я слышу, как бьется твое сердце.
Алан не знал, о чем говорить с Мэлани. Он был рад, но что-то внутри него говорило - не тронь, не подходи, не верь… Хотя это была его Мэлани, его голубая птица…
Она неспешно обошла его кругом, разглядывая, и Алан вздрогнул, сбросил наваждение.
- Я рад тебе, - хрипло ответил он. - И благодарен. За Рэя. Мой брат жив - это стоит дорогого. Ты вовремя позвала меня. Мы вместе смогли остановить это зло…
Сказал - и осекся, потому что это не те слова, которых ждала Мэл, не те, какие нужны были сейчас.
- Это все, что ты хотел мне сказать? - печально произнесла Мэл. - Все, что ты нашел в своей душе для меня? И ни слова о том, что разлука тяжела и невыносима? Ни слова о том, что ты не можешь забыть меня, как бы ни старался? Ни слова о том, что тебе всюду мерещится мой призрак, и что ты ищешь меня в толпе взглядом?
Мэлани оказалась близко-близко, она стояла прямо перед Аланом, почти касаясь его, и он с трудом удержал себя от того, чтобы прикоснуться, всего лишь прикоснуться ладонью к ее золотым волосам.
- Ты не скажешь мне о том, - продолжала Мэл, - что все время вспоминаешь нашу поездку, наш первый раз. Ты был смелее, Алан. Ты чувствовал, что тебя влечет ко мне, хотя вез меня для своего брата. Поэтому ты взял меня первым. Не удержался. Потому что ты нашел меня для себя. Не для Рэя. И сейчас ты молчишь, - продолжила Мэл, осторожно касаясь лица Алана, осторожно лаская его, - потому что боишься. Боишься меня; боишься себя. Тебе кажется, что если ты сделаешь шаг вперед, то навсегда пропадешь. Останешься моим рабом навечно, и я буду повелевать тобой.
- А разве это не так? - простонал Алан, прижимая ее ладонь к своей щеке, закрывая глаза и растворяясь в этой немудреной, но такой желанной и долгожданной ласке.
Он сдался.
Подобно Рэю, он ощутил на своей шее невидимый ошейник, который давил, не давая ему вздохнуть, и он сам покорно позволил его на себя надеть. Знал, что это шаг в пропасть - и позволил пленить себя, за краткую ласку, за теплую ладонь, прижитую к его щеке…
- Конечно, это так, - ответила Мэл. - Но только и я буду принадлежат точно так же. Уже принадлежу. Не покину и не предам.
- А Рэй? - ревниво произнес Алан.
Одного касания ему было недостаточно, мало! Он целовал ласковую теплую ладонь, обнимал женщину, гладил ее спину, ощущая под рукой дрожь. Мэлани промокла насквозь, ей было холодно, и он хотел согреть ее, растереть ее кожу до красноты, накрыть собой.
- Рэй и ты, - ответила Мэл. - Это одно целое. Для меня вы - одно целое. Я не могу без каждого из вас. Я люблю вас одинаково, Алан. То, что я люблю Рэя, не означает, что я не люблю тебя. И отталкивая меня, ты делаешь мне больно. Нестерпимо больно.
- Ведьма! - с мукой в голосе простонал Алан.
- Да, - ответила Мэл. - Твоя Ведьма. Рэй говорит, что это самое прекрасное чувство, которое только может родиться на свете - любовь между драконом и его Ведьмой. Когда ему подчинишься, нет никого, кроме влюбленных. Тогда, только тогда чувствуешь себя единым целым… Помнишь, ты хотел стать со мной единым целым, чтобы спасти брата? Отогреть его? А самого себя ты спасти не хочешь? Хочешь, чтоб огонь сожрал тебя изнутри?
Алан не ответил, потому что не мог ответить. Потому что пил дыхание Мэл, без которой тосковал и медленно угасал. Его горячие руки спешно избавляли ее от мокрого платья и ладони с блаженством разглаживали ее прохладную влажную кожу.
И Рэй, выступивший из темноты, не показался ему лишним. Его появление не царапнуло больно ревностью. Алан словно иначе посмотрел на брата; ему казалось, что он видит самого себя в зеркало. В зеркальном отражении мужчина неспешно стаскивал с плеч промокшую под дождем сорочку и смотрел, проникая взглядом в самое сердце.
Когда-то ведь они были единым целым?..
Мэл стащила с Алана одежду, уложила его на кожаный диванчик для посетителей - чуть скрипнула кожа под опустившимися на него разгоряченными телами. Она легла, прижалась к Алану прохладной грудью, отогреваясь об его жар, целуя Алана, а Рэй, склонившись и откинув с ее спины ее длинные влажные волосы, оставил горячий поцелуй на ее коже, высоко, почти у самой шеи.
Он расположился у Мэл за спиной, уселся, обхватив бедра лежащего Алана ногами. Движения его были неторопливы и плавны. Поднял Мэл, откинул ее себе на грудь, чуть удерживая ее ладонью за подрагивающее от прерывистого учащенного дыхания горло, заставил выгнуться ее грудью вперед, к ласкающим ладоням Алана. Мэл в перемешивающемся холодном свете вспыхивающих молний и теплом - от настольного светильника, - была прекрасна, как выточенная из драгоценного хрусталя статуэтка.
- Смотри, - произнес Рэй, все так же удерживая Мэл, - она вся твоя. Ее грудь ждет твоих рук. Разве нет? Я держу ее, держу для тебя. Мы вдвоем будем решать, сколько она получит ласки и любви. Мы будем решать, когда достаточно. Она наша. И всегда такой будет.
Ладони Алана скользили по прохладному телу женщины, поглаживали груди, щекотали соски, ставшие маленькими и жесткими от холода и чувствительной ласки. Мэл извивалась и стонала, прижимаясь раскрытым горячим лоном к члену Алана, и он чувствовал, как женщина становится все горячее и все влажнее там, между ног, пока он ее ласкает и гладит. Он медленно массировал ее соски, чуть вдавливая их чуткими пальцами в мякоть груди, и Мэл, все так же удерживаемая Рэем, извивалась и нетерпеливо терлась о встающий член Алана, виляя бедрами.
Пальцы Алана, прочертив атласно заблестевшую полосу на коже Мэл, скользнули с ее груди на живот, обведя приятную округлость женского тела, а затем забрались меж ее ног, легли на самое чувствительное, горячее местечко. Мэл взметнулась, но Рэй, целуя ее, не позволяя ей выкрикнуть ни слова, принудил ее оставаться на руке Алана и принимать его ласки.
Рука Алана двигалась, лаская женщину; Мэл глухо стонала, извивалась и дрожала всем телом, а Рэй будто бы пил каждый звук, вырывающийся из ее горла. Рука Алана жестко ухватила Мэл за талию, пока он ласкал ее - долго, до криков, до беспомощных животных стонов, - и Рэй отпустил ее, позволил улечься на грудь Алану, чтобы именно ему достался поцелуй ее дрожащих губ вместе с последним, самым сладким и самым беспомощным оргазменным стоном. Язык Алана проник в ее рот, лаская ее язык, и Мэлани в сладком безумстве запустила ноготки в его волосы, приникая к любовнику, прижимаясь крепко-крепко, будто желая слить воедино ритмы их сердец, перемешать кровь и раствориться друг в друге.
Тело Мэл пылало в руках Алана, бедра ее дрожали под ладонями Рэя. Тот склонился над ее спиной, исцеловывая, оставляя дорожку теплых прикосновений от лопаток и ниже, ниже, до самой поясницы. Его пальцы то поглаживали Мэл меж ягодиц, то ныряли в ее истекающее соком лоно, и она чуть заметно вздрагивала.
Рэй приподнял ладонями округлые ягодицы Мэл, и член Алана скользнул в тело Мэлани, вызвав у женщины полный удовлетворения вздох. Алан, обхватив женщину, целовал и целовал ее, подавшись вперед, погружаясь в ее сладкое, желанное тело. Его движения в ее теле были неспешными, глубокими, и она вскрикнула, когда руки Рэя подхватили ее, заставили сесть, принять в себя член Алана глубже.
Рэй целовал ее разгоряченный, возбужденный рот, ласкал Мэл языком, заставляя ее двигаться на члене Алана быстро и сильно, изнывая от наполняющих ее обжигающих ощущений.
- Смотри, - хрипло шептал Рэй, и его глаза сверкали золотом над плечом Мэл, - разве ты подчиняешься ей? Нет; она тебе.
Рука Рэя скользнула между разведенных ног Мэл, пальцы нашли горящую желанием точку и принялись поглаживать ее, отчего женщина раскричалась, насаживаясь на член Алана яростно, сильно, нетерпеливо виляя бедрами.
Алан снова притянул ее к себе, уложил себе на грудь. Пальцы растянули ягодицы Мэл, и член Рэя скользнул между ними, чувствительно лаская сжавшееся пятнышко ануса.
Движения обоих братьев были неторопливые, словно ритуальный танец, поцелуи и ласки уносили Мэл в небытие, прекрасное и наполненное наслаждением. Она выгибала поясницу, подставляясь под вкрадчивые поглаживания члена Рэя, и постанывала, уже желая его в себя.
Словно уступая ее немым мольбам, Рэй склонился над ней, прижался плотнее обжигая горячей кожей. Но член его нажал не сзади, а рядом с членом Алана, на промежность, и Мэл ощутила, как в ее лоно проникает второй член, растягивая ее, топя ее в остром удовольствии, наполняя ее тело так, что и дышать-то страшно.
Она вскрикнула, попыталась вывернуться, но Рэй ей этого не позволил. Он обхватил ее, вжался в ее мягкие ягодицы бедрами, заставил ее трепещущее тело принять его целиком.
- И детей наших, - выдохнул Рэй, - она будет носить вместе. Так же, как носила мать нас с тобой.
Мэл дрожала, зажатая меж горячими мужскими телами. Ее лоно было наполнено через не могу, натянуто туго на два члена, которые теперь то двигались в ней синхронно, словно один огромный член, то по очереди, лаская ее бархатное чувствительное донышко и ныряя в самую чувствительную глубину.
Мэл кричала, сходя с ума, выгибаясь и млея, пока два дракона двигались в ней, все сильнее и быстрее, все резче, лаская и терзая ее. Она уже не понимала, чьи руки ласкают ее грудь и бедра, чьи губы пьют ее горячее дыхание вместе с поцелуями. Она не могла двигаться; она могла только покориться и замереть, подчиняясь жесткой ласке и чувствуя, как удовольствие подкрадывается, охватывая все ее тело, до кончиков пальцев. Она кричала, чувствуя, как ее лоно пульсирует и сжимается на двух членах, и как семя обоих братьев перемешивается в ее теле.
Рэй и Алан целовали ее по очереди, жадно и страстно ласкали ее рот, проникая в него языками, а Мэл только чуть заметно вздрагивала, растворяясь в самых последних, самых сладких спазмах.