Лунная заводь

ГЛАВА 4. ПЕРВЫЕ ИСЧЕЗНОВЕНИЯ

Мы отнесли Тору назад, к тому месту, где ждала нас Эдит, и подробно рассказали ей обо всем случившемся, начиная с того момента, как мы обнаружили плиту. Эдит сосредоточенно выслушала наш рассказ; когда мы закончили, Тора вздохнула и открыла глаза.

— Я бы хотела взглянуть на камень, — сказала Эдит. — А вы, Чарли, побудьте пока с Торой.

Мы в полном молчании прошли через внешний двор и остановились перед плитой. Эдит коснулась ее рукой и, точно так же, как в свое время это произошло со мной, быстро отдернула руку, но потом решительно протянула ее снова и некоторое время держала, не отрывая от камня. Казалось, она прислушивается. Затем Эдит повернулась ко мне.

— Скажи, Дэвид, — сказала моя жена, и сердце у меня защемило от невыразимой тоски, прозвучавшей в ее голосе. — Дэвид, ты бы очень… очень огорчился, если бы мы ушли отсюда, оставив все как есть и не пытаясь понять, что это такое, а?

Уолтер, еще никогда в жизни мне ничего не хотелось так сильно, как выяснить, что же скрывается за этим камнем. И тем не менее я, постаравшись придать себе глубоко безразличный вид, небрежно ответил:

— Нет, Эдит, ни капельки. Конечно, если ты хочешь, мы уйдем отсюда.

Она все поняла по моим глазам. Эдит опять повернулась лицом к серому камню, и я увидел, как мелкая дрожь сотрясла ее тело.

— Эдит, — воскликнул я, терзаясь угрызениями совести и острой жалостью к жене, — Эдит, уйдем отсюда!

Она снова взглянула на меня.

— Наука — ревнивая особа, — процитировала она известное изречение. — А впрочем, — добавила Эдит, — возможно, у меня просто разыгралась фантазия. В любом случае, ты никуда не пойдешь! Нет! Но знай, Дэвид, что я останусь здесь с тобой.

И ничто уже не могло ее заставить изменить свое решение. Когда мы подходили к месту нашей стоянки, Эдит положила мне ладонь на руку.

— Дейв, — сказала она, — если этой ночью произойдет что-нибудь необъяснимое… что-нибудь, что покажется., ну, слишком опасным… ты обещаешь утром вернуться на наш остров, сразу же как это будет возможно, и там дожидаться возвращения туземцев?

Я был готов на все, лишь бы остаться здесь и посмотреть, что же произойдет ночью, и, не задумываясь, пообещал.

Мы приглядели местечко, расположенное футах в пятистах от ступеней лестницы, недалеко от входных ворот во внешний двор.

Закуток, на котором мы остановили свой выбор, служил надежным укрытием для сидящих внутри и в то же самое время оттуда были прекрасно видны ступени и входные ворота перед террасой. Незадолго до наступления сумерек мы обосновались там и стали ждать, что же произойдет. Ближе всех к гигантским ступеням находился я, рядом со мной — Эдит, затем Тора и, наконец, Стентон.

Надвигалась ночь.

Спустя какое-то время начал потихоньку светлеть восточный край неба, и мы знали, что это предвещает восход луны. Становилось все светлее и светлее; из-за моря показался краешек светлого диска, и вот к а небо выплыло во всей красе ночное светило.

Я поглядел на Эдит и Тору. Моя жена внимательно к чему-то прислушивалась. Тора с того момента, как мы здесь устроились, так и сидела, не меняя позы: положив руки на колени и спрятав лицо в ладонях.

А потом, когда все вокруг затопило серебряным светом, на нас напала жуткая сонливость. Казалось, она сочится прямо из лунных лучей и непреодолимо склеивает веки… заставляет закрывать глаза. Я почувствовал, как ослабла рука Эдит в моей ладони.

Голова Стентона свесилась ему на грудь, он качался, словно пьяный. Я попытался приподняться, испытывая сильное желание упасть на землю и уснуть.

Дремота все сильнее и сильнее сжимала меня в своих тисках, и пока, я пытался преодолеть ее, Тора приподняла голову, будто прислушиваясь, и повернулась к входным воротам. Какое-то бесконечное отчаяние и упоительный восторг были написаны на ее лице. Я снова попробовал встать, и волна глубокого сна нахлынула на меня. Уже проваливаясь в небытие, я словно через толщу воды услышал хрустальный перезвон; величайшим усилием воли приподняв веки, я открыл глаза в последний раз — Тора, омытая лунным светом, стояла на самой верхней ступеньке лестницы. Сон обхватил меня своими тесными объятиями, и я окончательно погрузился в забвение.

Когда я очнулся, уже брезжил рассвет. Вспомнив о том, что случилось ночью, я стал в панике шарить вокруг себя, пока не наткнулся на Эдит, и сердце мое подпрыгнуло от радости. Жена зашевелилась и села, протирая заспанные глаза. Стентон лежал на боку, позади нас, обхватив голову руками.

Эдит со смехом смотрела на меня.

— О небо! Все проспали! — сказала она. Память постепенно возвращалась к ней. — Что произошло? — прошептала она. — Что заставило нас так крепко уснуть?

Тут очнулся Стентон.

— Бог мой! — воскликнул он. — У вас такой ошарашенный вид, словно вы познакомились с привидением?

Эдит схватила меня за руки.

— Где Тора? — вскрикнула она.

И прежде чем я смог что-либо ответить, побежала к входным воротам, с криком: "Тора! Тора!"

— Тору забрали, — вот все, что я мог сказать Стентону.

Вместе мы подошли к Эдит. Остановившись возле громадных каменных ступеней, она со страхом глядела через входные ворота на террасу. И здесь я рассказал им все, что увидел перед тем, как сон окончательно свалил меня. Потом мы поднялись по ступеням, перешли двор и остановились около серого камня.

Не было видно ни малейших следов того, что плита открывалась; она так же плотно, как и вчера, примыкала к окружающим камням.

Никаких следов?

Не успел я так подумать, как Эдит опустилась на колени перед плитой и подняла что-то, лежащее у ее подножия. Это был крошечный лоскуток пестрого шелка. Я узнал ткань косынки, которой Тора повязывала себе голову. Эдит молча разглядывала лоскут с такими ровными краями, словно его срезали острой бритвой; несколько ниточек, выпавших из ткани, бежали к подножию плиты и исчезали под ним.

Этот серый камень был дверью! Она открылась, и Тора прошла сквозь нее!

Я думаю, что в ближайшие несколько минут мы вели себя так, словно вырвались из сумасшедшего дома. Мы орали и молотили по плите кулаками, били по ней палками и камнями. Наконец к нам вернулся здравый смысл.

Гудвин, за последующие два часа мы перепробовали все имеющиеся в нашем распоряжении средства, стараясь проделать в плите отверстие. Мы пытались ее сверлить — сверла ломались о камень. Мы пробовали подорвать плиту, обложив ее зарядами динамита, — ни одной царапины не появилось на поверхности плиты, только, сверху градом сыпались камни.

К полудню мы потеряли всякую надежду. Пока не наступила ночь, мы должны были на что-то решиться. Я считал, что нужно идти на Понапе за помощью, но Эдит настаивала, что не стоит понапрасну терять драгоценное время: вряд ли мы сможем убедить наших людей вернуться сюда этой ночью, скорее всего мы тогда вообще их никогда не увидим.

Что нам оставалось делать? Ясно, что мы могли выбрать только один из двух вариантов: либо возвращаться в свой лагерь, дожидаться возвращения туземцев и уже тогда уговаривать их пойти вместе с нами на Нан-Танах, либо… Вы же понимаете, Гудвин, что мы не могли поступить так малодушно: это означало, что мы бросаем Тору по крайней мере на два дня..

Другой путь состоял в том, чтобы оставаться здесь и дожидаться наступления ночи; как только камень начнет открываться, можно было бы попробовать проскочить внутрь и постараться вызволить Тору, пока камень снова не захлопнулся.

Без колебаний наш выбор остановился на втором решении: мы проведем эту ночь на Нан-Танахе!

Ну разумеется, мы досконально обсудили феномен одолевшей нас сонливости. По нашей теории все эти огоньки, звуки и исчезновение Торы были связаны с таинственными ритуальными обрядами туземцев, и вполне естественно было предположить, что именно они-то и наслали на нас дремоту, возможно какими-нибудь воскурениями… вы не хуже меня знаете, как искушены жители Океании в знании подобных вещей. А возможно, это была простая случайность, и сон навеяли на нас какие-нибудь газообразные вещества или запахи растений природные явления, которые совпали по времени с таинственным обрядом.

На всякий случай мы приготовили примитивные, но достаточно эффективные респираторы.

До наступления сумерек мы провели ревизию нашего арсенала. Эдит, если вы знаете, одинаково ловко управляется и с ружьем, и с пистолетом, поэтому было решено оставить ее в засаде; Стентон должен был занять позицию почти у самого верха лестницы, а я устроиться напротив него, с той же стороны, что и моя жена. От места, которое я наметил для себя, до Эдит было не больше двухсот футов: я мог бы время от времени поглядывать в закуток, где она укрывалась, чтобы увериться в ее безопасности. Стентон и я, каждый со своего места, могли контролировать поход через ворота, а позиция Стентона, кроме того, давала ему возможность заглянуть во внешний двор.

Слабое свечение возвестило восход луны. Стентон и я быстро заняли свои места. Из-за горизонта величаво выплыл круглый диск, и в одну секунду море и лежащие вокруг нас развалины залило ярким светом.

Как только взошла луна, со стороны внутренней террасы послышался странный тихий вздох. Стентон выпрямился и стал внимательно смотреть под арку, вскинув ружье.

— Стентон, — осторожно позвал я. — Что вы видите?

Он сделал знак рукой, призывая меня к молчанию.

Я повернул голову, чтобы взглянуть на свою жену, и чуть не вскрикнул. Эдит лежала на боку. Ее лицо, выглядевшее несколько карикатурно из-за респиратора, закрывавшего ей нос и рот, было обращено наверх, в сторону луны. Она снова спала глубоким сном.

Я опять повернулся, чтобы окликнуть Стентона, и, случайно скользнув взглядом по вершине лестницы, остолбенел от изумления. Лунный свет стал непрозрачным: он, казалось… как бы это выразиться… свернулся… как сворачивается молоко. Сквозь него бежали маленькие искорки и прожилки ослепительно яркого огня. Какие-то странные вялость и апатия, непохожие на сонливость предыдущей ночи, навалились на меня. Скованный по рукам и ногам, я не мог даже помыслить о том, чтобы пошевелиться. Я пытался крикнуть Стентону… я не мог даже двинуть губами. Гудвин, я не мог даже перевести взгляд в другую точку.

По счастью, Стентон оказался в поле зрения моего неподвижного взгляда, и я видел, как он, прыгая по ступеням, направляется к входным воротам. Мне показалось, что это странное, похожее на свернувшееся молоко свечение поджидает его. Стентон вошел в сверкающий туман… и скрылся у меня из глаз.

Наступила такая тишина, что я слышал удары своего сердца. Прошло несколько секунд и словно хлынули звонкие струйки дождя, заставляя сердце радостно и учащенно биться и тут же сжимая его крохотными ледяными пальчиками… а потом… из внутреннего дворика до меня донесся, прорезав лавину тренькающих звуков, голос Стентона: дикий крик… нет — вопль, наполненный чувством безмерного блаженства и невыносимого ужаса!

И опять наступила тишина…

Я силился разорвать опутавшие меня узы и не мог… даже опустить веки; глаза, сухие и воспаленные, мучительно болели.

А потом, Гудвин, я в первый раз в жизни увидел то, что не поддается никакому описанию!

Мелодичный перезвон стал еще громче. С того места, где я сидел, была видна подворотня и базальтовые ворота над ней, разбитые и покоробленные, они возвышались над стеной футов на сорок — совершеннейшие развалины, абсолютно неприступные.

Из подворотни во все стороны брызнули лучи яркого света. Он нарастал, становясь все интенсивнее, он лился бушующим потоком… и из этого потока света вышел Стентон!

Это был Стентон. Но Боже… Что за вид!

Сильная дрожь сотрясла тело Трокмартина.

Я ждал продолжения… не в силах пошевелиться…