Лунная заводь

ГЛАВА 35. ЛАРРИ, ПРОЩАЙ!

— Ларри, счастье мое… — журчал золотой голосок. — Сердце у меня словно птица, что вылетела на волю из гнезда скорби…

Мы прошагали уже весь мост почти до самого конца, одни гвардейцы Акка шагали рядом с нами, другие следовали сзади в сопровождении "ладала", которые примчались нам на помощь; впереди мягко покачивался в носилках Радор, забинтованный с ног до головы; рядом с ним, в других носилках, лежал Нак — король лягушкообразных, мало чем напоминающий того грозного исполина, которым он был в начале битвы, но тем не менее живой.

Прошло уже немало часов после всех описанных мною ужасных событий. Сейчас ближайшей моей задачей было разыскать Трокмартина и его жену среди огромного множества тел, густым слоем, словно осенние опавшие листья, устилавших всю каменную арку, парящую над морем, весь обрывистый берег, выход из пещеры и дальше, — так далеко, насколько хватал глаз, простирался ковер из мертвых тел.

Наконец с помощью Ларри и Лаклы я отыскал их. Трокмартин и Эдит лежали почти у самого конца моста, неразлучные, как и прежде. Они крепко держались за руки, обратив друг к другу бледные лица, волосы женщины струились по груди мужчины!

Можно было подумать, что когда ушла сверхъестественная жизнь, которую Двеллер вдохнул в них, на одно краткое, на одно быстротечное мгновение вернулась их настоящая жизнь, и они узнали друг друга… узнали и соединили руки, прежде чем милосердная смерть взяла их к себе.

— Любовь сильнее всего на свете..

Служительница тихо роняла слезы, склонившись над ними.

— Любовь никогда не оставляла их. Любовь сильнее Сияющего Бога. Вся злобная сила этого Бога ушла навсегда, а любовь не оставила их, и не оставит никогда, куда бы ни пошли их души.

Стентона же и Тору найти не удалось, да по правде говоря, после того, как мы нашли моего друга и его жену, я уже не хотел больше никого искать.

Они умерли — и они стали свободны.

Мы похоронили Трокмартина и Эдит рядом с Олафом в садике Лаклы, разбитом на террасе. Но прежде чем тело моего старого друга приняла в себя могила, с печалью в сердце я тщательно обследовал его. Кожа была необыкновенно гладкая и упругая, но очень холодная, и это не был холод смерти, нет — руки мои задрожали от какого-то странного озноба, и когда я прикоснулся к телу Трокмартина, я почувствовал неприятное покалывание в пальцах. Тело казалось совершенно обескровленным: расположение вен и артерий едва можно было угадать по слабо намеченным белым прожилкам, как будто стенки сосудов давно слиплись. Губы, рот, даже язык — все было белым, как бумага. И я не заметил ни малейших следов разложения, известных нам — ни одного темного пятнышка на белом, как мрамор, теле. Что бы ни представляла из себя та животворящая сила, которая исходила от Двеллера или наполняла его жилище, заряжал энергией живых мертвецов, она заодно предохраняла тела от разложения — это было совершенно очевидно.

Но для действия яда гигантских медуз она не являлась препятствием, ибо, как только мы покончили со своим грустным делом, посмотрев вниз, на винноцветные воды, я увидел, как бледные тела бывших рабов Двеллера, плавающих там, исчезают, претворяясь в постоянно меняющее цвета великолепие разноцветных лун, на всех парах спешащих сюда со всего огромного пространства Винноцветного Моря.

В то время как все человекообразные лягушки, собравшиеся здесь от самых отдаленных лесных уголков, очищали мост и обрывистый берег пещеры, вынося покойников на носилках и сбрасывая их в воду, мы слушали вожака "ладала".

Они восстали, как и обещал их посланник Радору.

"Ладала" сражались, не щадя ни себя, ни противника, с тем гарнизоном, который Йолара и Лугур оставили для охраны своего города-сада у Серебряных вод. Произошла кровавая. бойня, в результате которой вырезали почти всех светловолосых Вот такие страшные плоды принесла та ненависть, которую взращивали так долго высокорожденные господа. Не без некоторого сожаления я подумал о том, что эта же участь постигла и всех сказочно прекрасных, веселых и коварных красавиц, живших в города- ну что ж, как говорится, что посеешь, то и пожнешь.

Древний город Лоры превратился в морг. Из всех правителей города едва ли двум десяткам удалось спастись бегством, да и те спрятались в таких опасных и неприспособленных для жизни местах, что называть их убежищем было бы просто насмешкой.

Но и "ладала" тоже дорого заплатили за победу. Из всех мужчин и женщин города — ибо женщины наравне с мужчинами приняли участие во внезапно вспыхнувшей войне — едва ли десятая часть осталась в живых.

А светящиеся пылинки, танцующие в воздухе, стали еще гуще, еще плотнее, грустно шептали "ладала"!

Они рассказали нам о том, как вырвался из-за своей Вуали, словно комета, Сияющий Бог, и как неистово устремились следом за ним его войска, ряды живых мертвецов шли один за другим, и казалось, что им не будет конца.

Рассказывали они и о том, как перерезали всех жрецов и жриц, обитавших в храме с семью террасами, и о том, как вспыхнули сигнальные огни, зажженные невидимыми руками, и вслед за этим разодралась на клочки радужная завеса, а потом страшное землетрясение сотрясло светящиеся скалы. Еще они рассказали о том, как исчез под завалом обломков вход в потайное место, в котором томились в рабстве орды Сияющего Бога., и запечатал наглухо вход в его логово.

Затем, когда они утолили свою ненависть, и бурлящая Лора немного успокоилась, окрыленные победой "ладала", захватив в свои руки оружие тех, кого они убили, подняли Теневую Завесу, прошли через Портал и встретили бегущие остатки йоларовских войск… тут-то и встретили они свою кончину.

Но Маракинова они нигде не видели! Неужели русскому удалось улизнуть, недоумевал я, или же он остался лежать среди мертвых на поле брани?

Сейчас "ладала" пришли звать к себе Лаклу, уговаривая ее взять на себя управление их народом.

— Ларри, милый, я не хочу, — сказала она ирландцу. — Я хочу уйти отсюда и пойти с тобой в Ирландию. Но, может быть, на некоторое время нам надо задержаться — мне кажется, что Трое Богов хотели бы того, — сказала Лакла, и навести порядок здесь.

Но Ларри сейчас волновала не проблема управления Мурией, а нечто совсем другое.

— С ума сойти, они перебили всех своих жрецов! Кто же тогда поженит нас, сердечко мое? — терзался он. — Нужен ведь какой-то обряд, хотя бы тот, что устраивают в честь Сийя и Сийаны, — необдуманно ляпнул он.

— Пожениться! — не веря своим ушам воскликнула служительница. Пожениться нам? Но, Ларри, ведь мы уже женаты!

У О'Кифа сделался такой вид, словно его вот-вот хватит удар: глаза вылезли на лоб, челюсть отвисла.

— Как? — просипел он, заикаясь. — Когда?

Вид у него был преглупый.

— Ну как же, когда Мать призвала нас к себе, и мы вместе стояли перед ней, когда она положила нам руки на головы… после того, как мы дали обещание. Ты разве ничего не понял? — с неописуемым изумлением спросила служительница.

Ларри пристально посмотрел ей в глаза, в чистые ясные золотые глаза, в ее чистую ясную душу, что отражалась сейчас в них. Ларри сник. Любовь и нежность преобразили его суровое энергичное лицо.

— И тебе этого достаточно, mavourneen? — смиренным голосом прошептал он.

— Достаточно? — изумлению служительницы не было предела, она ничего не понимала. — Ну, конечно, достаточно. Ларри, милый, что же больше мы могли просить у нее?

Глубоко вздохнув, он прижал ее к себе.

— Поцелуйте новобрачную, док! — крикнул О'Киф.

И вот в третий и — ах, с какой болью в душе я говорю это! — в последний раз Лакла, вспыхнув румянцем и играя ямочками на щеках, наклонилась ко мне. И сердце забилось у меня в груди, как птица, от прикосновения ее мягких сладостных губок.

Скоро все приготовления к нашему отбытию были завершены. Радор к этому времени окончательно оправился от ран, могучее здоровье карлика помогло ему быстро встать на ноги. Он намеревался возглавить наш поход. Когда все было готово, Лакла, Ларри и я отправились к винноцветному камню — двери, ведущей в обитель Трех Богов. Мы, разумеется, прекрасно понимали, что они уже ушли отсюда, несомненно, последовав за своими сородичами — за теми, чьи глаза я разглядел в клубящемся тумане, за теми, кто, появившись из какого-то таинственного места, служившего им домом, пришел на помощь Трем Богам, чтобы соединенными усилиями победить Сияющего Бога.

И мы не ошиблись. Когда громадная плита отошла в сторону, нас уже не встретил, как раньше, мощный поток опалесцирующего сияния. Обширное помещение купола казалось пустым и необитаемым. От изогнутых стен исходил рассеянный свет, но очень слабый, возвышение опустело, исчезла закрывающая его стена сверкающего лунного пламени, Некоторое время мы стояли, склонив головы в благоговейном молчании с переполненными благодарностью и любовью сердцами… и еще пожалуй — грустью и сожалением, размышляя об этой удивительной Троице, странной и чуждой нам, и все-таки такой близкой и родной, — ведь они, как и мы, хотя и непохожие на нас, были тоже детьми нашей общей Матери-Земли.

Меня, в основном, занимала мысль о том загадочном обещании, которого они добивались от служительницы и Ларри. Странно, думал я, откуда же тогда (если все, что они говорили, было правдой!), откуда же тогда взяли они силу, чтобы предотвратить жертвоприношение на самом пороге его свершения.

"Любовь сильнее всего на свете!" Так сказала Лакла.

Неужто все, в чем они нуждались, все, что им требовалось, заключалось именно в той силе, которой обладает любовь, в силе, которая присуща воле человека, приносящего себя в жертву, и с помощью этой силы их собственная мощь возросла настолько, что они сумели разрушить это злобное создание, эту великолепную тварь, прежде надежно укрытую щитом их же любви? Может быть сама мысль о самопожертвовании, само намерение добровольно отказаться от всего самого дорогого, что есть у человека, оказалась такой же сильной, как если бы Ларри и Лакла твердо и непоколебимо, отбросив от себя даже слабую тень надежды на спасение, уже совершили все, что обещали, и стали тем ключом, с помощью которого Трое Богов намеревались отпереть наглухо запертую дверь, охраняющую Двеллера, и ударить по его существованию.

Здесь была тайна., великая тайна! Лакла осторожно прикрыла за нами камень винного цвета.

Тайна же появления красного карлика объяснилась очень просто, когда мы обнаружили около полдюжины водяных кориа, пришвартованных к берегу маленькой бухточки недалеко от того места, Где Йекта — живые цветы — поблескивали своими рубиновыми головками. Карлики, очевидно, привезли эти шлюпки с собой, и откуда-то из-за дальнего края обрывистого берега, спустив их на воду, они добрались до нас незамеченными, причалили к противоположному краю острова и, рискуя своей жизнью, нанесли нам решительный удар. Что и говорить, при всем зловредном и коварном нраве Лугура, в храбрости ему нельзя было отказать!

Вся пещера была сплошь устлана телами живых мертвецов, Акка сотнями сгребали их, выносили на носилках и сбрасывали в красные воды. По аллее, вдоль которой двигался Двеллер, мы быстро — насколько это было возможно прошли к тому месту, где нас ожидали кориа. Прошло немного времени и мы, проехав мимо ворот, между которыми раньше висела Теневая Завеса, проследовали дальше, к сияющим Серебряным Водам.

По настоянию Лаклы мы остановились во дворце Лугура, уж не знаю почему, но она наотрез отказалась идти в жилище Йолары. И там, в одной из комнат, украшенной колоннами и более похожей на праздничную залу, нам прислуживали девушки черноволосого народа. Лица их весело сияли, и больше не было ни тени страха или печали в их озорных глазках.

Вдруг меня одолело нестерпимое желание своими глазами посмотреть на разрушительные изменения, постигшие логово Двеллера, о которых нам рассказали "ладала". Мне хотелось убедиться, нет ли хоть какой-нибудь возможности отыскать вход туда, чтобы исследовать его тайны.

Я неуверенно высказал свои пожелания служительнице и О'Кифу. К моему удивлению, они поспешно согласились составить мне компанию, почему-то смущенно переглядываясь между собой.

— Конечно, пошли прогуляемся, — вскричал Ларри, — до наступления ночи у нас еще куча времени.

Хлопнув себя по лбу, он бросил украдкой взгляд на Лаклу.

— Ах ты, черт… я и забыл, что тут не бывает ночи, — пробормотал он.

— О чем ты, Ларри? — удивленно спросила она.

— Я сказал, что больше всего мне хотелось бы, чтобы мы сейчас сидели в нашем доме в Ирландии и смотрели, как садится солнце, — пылко зашептал он ей на ухо.

Мимоходом я заметил, что Лакла почему-то вдруг залилась румянцем.

Впрочем, надо было поторапливаться. Мы прошли к храму. К счастью, его уже очистили от ужасающего беспорядка, оставшегося после той кровавой резни, о которой нам рассказали. Пройдя через подземную пещеру, наполненную призрачным голубоватым туманом, мы пересекли узкий мосток, переброшенный через бушующую внизу морскую пучину, и, поднявшись по лестнице, вышли как и в первый раз на помост из слоновой кости, у самого подножья хмурой громады джетового амфитеатра.

Оглядев Серебряные Воды, я не увидел никаких признаков ни волшебной паутины, сплетенной, казалось, из множества радуг, ни колоссальных столбов, на которых она висела, ни того странного покатого валика, изогнутого полукругом, — я заметил его под Вуалью, в тот момент когда из-за нее, кружась, выбежал Сияющий Бог, чтобы приветствовать свою жрицу и прорицателя, и потом, когда он, танцуя со своими жертвами, скрылся за своей завесой. Не было ничего, кроме разбитых и растрескавшихся кусков лучезарных утесов, заваливших озеро беспорядочной грудой.

Долго-долго глядел я туда., и отвернулся, опечаленный. Даже теперь, когда я знал уже о том, что скрывалось за радужной завесой, на душе у меня было так тяжело, как будто навеки утрачен некий предмет необыкновенной красоты и ценности, и никогда его теперь не вернуть, никогда ему уже не придется пленять наше зрение — творение могущественнейших богов было разрушено до основания.

— Пошли назад, — резко сказал Ларри.

Я немного приотстал от них, якобы заинтересовавшись каким-то обломком с остатками резьбы: в конце концов, они не очень нуждались в моем присутствии. Я смотрел, как они медленно шли, обнявшись, черные волосы перепутались с золотисто-бронзовыми локонами. Затем я двинулся следом. Ларри и Лакла переходили мосток и уже были на половине пути, когда в оглушительном реве несущегося в пропасти потока воды мне померещилось свое имя.

— Гудвин! Доктор Гудвин!

Я обернулся, недоумевая. Из-за пьедестала, на котором стояла какая-то группа изваяний, крадучись, выбрался… Маракинов! Вот оно что — выходит, я угадал: каким-то образом ему удалось улизнуть от разъяренных "ладала" и затаиться здесь. Высоко подняв вверх руки, он с опаской шел ко мне.

— Я закончился, — шептал он. — Сдаюсь! Я не знаю, что они будут делать со мной…

Маракинов кивком указал на служительницу и Ларри, сейчас уже достигших конца мостков. Занятые друг другом, они, не оглядываясь на меня, пошли дальше. Маракинов подошел ближе. Мутные, словно у пьяного, глаза горели безумным огнем; на изможденном лице, как будто над ним поработала рука резчика, резко выделялись рельефные складки и морщины.

Я сделал шаг назад.

Злобная ухмылка, напоминающая звериный оскал, перекосила физиономию русского. Набросившись на меня, он молча вцепился руками мне в горло.

— Ларри! — отчаянно завопил я и кубарем покатился по полу, сбитый с ног яростным натиском русского. Краем глаза я заметил, как те двое повернулись, остановились как вкопанные, и потом быстро побежали ко мне.

— Вам ничего не выйдет вынести отсюда, — визжал Маракинов. — Ничего!

Моя нога внезапно потеряла опору и провалилась в пустоту. Страшный рев мчавшегося внизу потока воды оглушил меня. Я почувствовал на лице мелкую изморось, рванулся вперед…

Я падал… падал вниз… вместе с русским, пытавшимся задушить меня. Я ударился об воду, стал тонуть, руки, сжимающие мое горло на мгновение ослабили хватку. Судорожно извиваясь, я попытался освободиться, сознавая, что меня как неодушевленный предмет со страшной скоростью швыряет и тащит за собой — в этом не было никакого сомнения — быстро мчавшийся поток, падающий из какой-то расщелины в дне океана… но куда?

Еще немного, пока хватало дыхания, я боролся с этим дьяволом, вцепившимся в меня мертвой хваткой.

Затем с пронзительным визгливым свистом, как будто все ветры мира разом вырвались на свободу, обрушилась кромешная тьма.

Сознание возвращалось медленно, урывками.

— Ларри, — стонал я. — Лакла!

Ослепительный свет проникал мне в глаза даже через сомкнутые веки. Глаза нестерпимо болели. Я приоткрыл их и тут же судорожно зажмурился сверкающие ножи и иголки впились мне в глаза, доставляя невыносимую муку. Я снова, крайне осторожно, приоткрыл веки! Это было солнце!

Пошатываясь, я встал на ноги. Позади находилась полуразрушенная стена, сложенная из базальтовых монолитных блоков, гладко обтесанных, прямоугольной формы. Передо мной тихо колыхалась голубая гладь Тихого океана — казалось, он улыбается мне.

А немного в стороне, так же, как и я выброшенный волной на океанский берег, лежал — Маракинов!

Израненное тело лежало в такой позе, что можно было не сомневаться — он мертв! Но даже бурные воды той бешеной реки, что вынесла нас сюда, да что там — даже сама смерть не смогла смыть с его лица торжествующей усмешки. Напрягаясь из последних сил, я проволок тело по песчаному берегу и столкнул его в воду. Легкая волна набежала на труп, захлестнула его с головой и понесла прочь от берега.

Кружась и ныряя, он покачивался на воде, и все новые и новые волны, играя мертвым телом, относили его от берега. Так он навсегда исчез из моей жизни… вернее то, что еще оставалось от Маракинова со всеми его кровожадными планами превращения нашего прекрасного мира в преисподнюю, какая и не снилась человеку.

Силы снова покинули меня. Я забрался в какие-то заросли и уснул. Проспал я должно быть довольно долго, ибо, когда я проснулся, на востоке уже занималась заря. Я не стану описывать вам подробно всех моих страданий: достаточно сказать, что мне удалось найти источник пресной воды и какие-то фрукты, и незадолго до наступления сумерек с превеликим трудом, стеная и корчась от боли, я взобрался на вершину базальтовой стены и огляделся, чтобы понять, где я нахожусь.

Это оказался один из островков на самой окраине Нан-Матала. На севере я разглядел отчетливо выделяющуюся на фоне закатного неба черную тень развалин Нан-Танаха — там находилась лунная дверь…

Да, там была лунная дверь, и любым путем, во что бы то ни стало я должен был добраться до нее — и как можно быстрее!

На рассвете следующего дня я собрал плавающие в воде обломки деревьев и, связав их вместе обрывками лиан, соорудил что-то похожее на примитивный плот. Затем, помогая себе каким-то нелепым приспособлением в форме весла, я добрался до Нан-Танаха.

Медленно, с щемящим и замирающим сердцем приближался я к нему. Солнце уже перевалило за полдень, когда я причалил свое разваливающееся корыто у небольшой отмели между полуразрушенными морскими воротами и, с трудом забравшись по гигантским ступеням, направился во внутренний дворик.

Едва зайдя в него, я остановился, и слезы градом покатились у меня по щекам. Я рыдал навзрыд от горя, разочарования и усталости, никого не стесняясь, да и кто мог здесь услышать меня!

Огромная стена, в которую была вставлена лунная дверь — та дверь, перешагнув порог которой мы попали в страну Сияющего Бога, — теперь лежала разбитая и разломанная на куски. Бесформенная груда базальтовых блоков, оставшаяся от развалившейся стены, поблескивала в лучах заходящего солнца, наполовину скрытая под слоем воды.

Не было никакой лунной двери!

Ничего не соображая от горя и слез, я брел вперед, карабкаясь и оступаясь, по выступающим из воды обломкам, пока не добрался до самого последнего. Я видел впереди один только океан. Здесь произошло сильное понижение суши, вероятно, в результате подземного толчка, и весь этот край острова ушел под воду… не было никаких сомнений, что эхо катаклизма, взорвавшего логово Двеллера, донеслось и сюда.

Маленький квадратный островок под названием Тау, под которым скрывались семь шаров, исчез полностью. Сколько я ни старался, я не увидел от него никаких следов.

Лунной двери больше не существовало; проход к Лунной Заводи был для меня закрыт… и залой, где она находилась, безраздельно завладело море!

Не было дороги к Ларри… и к Лаклв!

Жизнь больше не имела для меня никакого смысла.