Лучшее за год 2006. Научная фантастика, космический боевик, киберпанк

Элеанор Арнасон Сад Хвархатский научно-фантастический романс

В роду Атква жил один мальчик. Как и все его родичи, он имел голубовато-серый мех. Но у родственников окрас меха был ровным, а у мальчика шкуру испещряли неяркие полоски и пятна. При тусклом освещении это невозможно было заметить. Под солнечными лучами мех выглядел похожим на сталь старинных мечей, что висели на стенах большого дома его бабушки. Их редко снимали со стен, разве что для полировки да иногда для тренировок, когда в дом приезжали родственники-мужчины. В то время редко кто пользовался мечами для сражений, чаще они служили реквизитом для актеров. Но дети должны знать историю своего рода.

Странный окрас меха появился благодаря рецессивным генам, поскольку Атква уже два столетия не обращались за спермой к представителям пятнистых семейств. В этом не было проявления каких-то предрассудков, в отличие от людей хвархаты относились к различию в окрасах скорее с любопытством, чем с предубеждением. Их предрассудки касались других областей.

Ровный окрас шерсти Атква был обусловлен обстоятельствами и чистой случайностью. Они проживали в той части света, где серый цвет был преобладающим, а клан был не настолько богатым и влиятельным, чтобы при заключении брачных контрактов обращаться к дальним соседям.

В младенческом возрасте мальчик был достаточно активным и смышленым, хотя ничем особенным и не выделялся. Примерно к восьми годам он превратился в жизнерадостного ребенка, полного энергии, хотя и склонного к задумчивости и внезапным переменам настроения. Это беспокоило его мать, и она решила посоветоваться со своей матерью, старейшиной рода, худой женщиной с поседевшим мехом и скрюченными болезнью пальцами.

— Что ж, — заметила глава рода, выслушав жалобы дочери. — Многие мужчины склонны к задумчивости. Так и должно быть, если они хотят выжить в космосе, где нет женщин, чтобы думать за них.

— Но он еще так мал, — возразила мать. — Он часами может наблюдать за рыбой в ручье или за жуками на кустах.

— Возможно, со временем он станет ученым. — Глава рода пристально посмотрела на свою дочь. — Это твой единственный мальчик. С самого рождения он был немного странным и требовал особого внимания. Вот поэтому ты так и беспокоишься. На это нет причины. Опомнись! Будь твердой! Твой сын еще может измениться. Если же нет, то пусть с ним разбираются наши родственники-мужчины.

В десять лет мальчик открыл для себя садоводство — случайно, когда решил проследить за тли, который вышел из соседнего леса, чтобы полакомиться свежими овощами. Солнце только что встало. Растения вокруг бабушкиного дома сверкали капельками росы. Воздух, попадавший в рот, казался прохладным и благоухающим.

Тли, довольно крупный экземпляр, ковылял по лужайке перед домом бабушки, и его пушистый толстый живот собирал свежую росу, словно тряпка, вытиравшая блестящую поверхность. За животным тянулся отчетливый след. Мальчик пошел по этому следу, стараясь не слишком приближаться к воришке. Тли не представляли особой опасности, если не загонять их в угол, просто мальчик не хотел его спугнуть.

Зверек обогнул дом и оказался в бабушкином саду. Там он, как показалось мальчику, не столько ел, сколько портил овощи. Надо было прогнать нарушителя. Но тут мальчика словно кто-то ударил — внезапно и очень сильно. Он был поражен открывшейся его взору красотой. Ощущение было таким, словно в грудь вонзилось острое лезвие. Не стоит думать, что это фигура речи, неправдоподобное преувеличение. Некоторые эмоции действительно причиняют боль, она может быть тупой и не слишком сильной, а может быть острой и пронзительной. Под воздействием таких чувств даже сердце способно остановиться на мгновение. Можно ощутить, что ты ранен или изменился, ведь серьезное ранение всегда влечет за собой некоторые перемены.

Так случилось и с мальчиком, хотя в тот момент он скорее всего, не понял, что с ним произошло. Будь он постарше, он бы знал, что эмоции быстро проходят, если не придавать им большого значения. А он замер, пораженный этой красотой. До конца своей жизни он запомнил, как выглядит этот сад: большой прямоугольный участок, окаймленный декоративными растениями, красные, фиолетовые, желтые и голубые листья которых казались гвардейскими стягами на военном параде.

Внутри яркого прямоугольника ровными рядами росли овощи. Некоторые растения цеплялись за шесты или шпалеры. Другие росли кустами. Были и такие, что тянулись вверх тонкими стебельками. Разнообразию форм не было конца. В то время как декоративные кустарники ослепляли яркостью окраски, овощные культуры были окрашены в приглушенные зеленые или синие тона. И все же, осыпанные каплями росы, сверкавшей в лучах низкого утреннего солнца, они казались — если можно так сказать — более привлекательными и свежими.

Вот так и случилось, что в то прохладное летнее утро Атква Акайн влюбился. Но не в другого мальчика, как того можно было ожидать через год или два, а в сад своей бабушки.

Остаток лета он провел на участке, где помогал двум старшим кузинам, ухаживающим за садом. По осени он перекапывал почву, укрывал сеном грядки, подрезал то, что необходимо было подрезать, и высаживал отделенные от взрослых растений корешки. Они были черными и сухими и казались ему мертвыми, но кузины утверждали, что весной и на них вырастут новые побеги.

Мать Акайна продолжала беспокоиться за сына. Мальчик проявил интерес к определенной деятельности. Это все же лучше, чем недавняя мечтательность. Но ей было бы намного легче, если бы он предпочел какое-нибудь более мужественное занятие: скачки на тсина, рыбалку в соседнем ручье, упражнения в стрельбе или игры в войну.

— Дай ему еще немного времени, — говорила бабушка Акайна. — С мальчиками всегда трудно, это я знаю по своим.

Она вырастила троих. Один из сыновей умер в результате несчастного случая еще в детстве. Второй погиб в космосе, во время недавно начавшейся войны. Враги — люди, хотя тогда еще никто не знал, как они называются, — появились из ниоткуда на бронированных и хорошо вооруженных кораблях. Все, что касалось этих существ, было окутано непроницаемой тьмой, как и та бездна, откуда они пришли. Но их намерения ни у кого не вызывали сомнений. Первая же встреча с ними закончилась сражением. И с тех пор других вариантов не было.

Третий сын главы рода был еще жив и дослужился до чина предводителя первого ранга. Это могло бы принести бабушке удовлетворение, но они слишком редко встречались. Дядя Акайна редко навещал родной дом. Матриарх посвятила себя заботам о единственной дочери, племянниках и их детях.

Вот и теперь, скрестив искривленные болезнью руки, она поучала дочь:

— Возможно, Акайн станет садовником на космической станции. Такие члены общества тоже полезны. В армии нужны не только солдаты.

В пятнадцать лет Акайн, как и все остальные дети его возраста, отправился в школу-пансионат. В этих заведениях мальчики учились жить в мужском обществе, среди представителей самых различных кланов. Позже это им пригодится. Юноша, который не способен существовать без своей семьи и страны, не подходит для космоса.

Кроме того, мальчики в школе изучали обычные для хвархатов науки и ремесла под руководством как мужчин, так и женщин. Но основным было чисто мужское занятие — изучение военной науки.

Школа Акайна была расположена на восточном побережье континента, среди бесконечных песчаных дюн, кое-где покрытых скудной растительностью. Для садоводства это место было мало пригодно. Тем не менее при школе имелся сад. Ботаника была важной наукой, а садоводство и огородничество считались достойными ремеслами.

Участок с огородом располагался с той стороны здания, которая была обращена к суше, и отчасти укрыт от преобладающих морских ветров. Акайн обнаружил его в первый же день после приезда. С запада огород закрывал ряд дюн, и вечернее солнце готовилось спрятаться за ними. Длинные тени протянулись к грядкам.

Садовник — мужчина с протезом вместо правой ноги — медленно ковылял между рядами растений, нагибался, что-то высматривал, попутно собирал жуков и давил их пальцами здоровой руки. Вторая рука неподвижно свисала вдоль туловища, очевидно, была повреждена, и совсем недавно. Рука сильно иссохла, и под черным мехом, казалось, не осталось ничего, кроме костей.

Акайн думал, что мужчина его не видит. Но садовник внезапно обернулся, выпрямился и посмотрел на мальчика своими желтыми глазами. Акайн выжидающе замер, не произнося ни слова. Возможно, кому-то он мог показаться странным, но в незнании законов вежливости его нельзя было упрекнуть.

— Ты новенький, — наконец заговорил мужчина. — Откуда приехал?

Акайн ответил ему.

— Значит, из глубины материка. Почему ты не на пляже? Не осматриваешь школу? У нас здесь отличный музей, полный диковинных экспонатов, присланных бывшими учениками.

— Мне нравятся сады, — сказал Акайн.

Мужчина еще раз окинул его взглядом, потом махнул здоровой рукой, приглашая войти. Мальчик шагнул вперед и оказался в саду.

Как выяснилось, садовника звали Тол Чайб. Он окончил эту школу много лет назад, ушел в космос, а потом вернулся сюда уже преподавателем. В ту первую встречу он больше ничего о себе не рассказал. Вместо этого он говорил о том, как трудно выращивать в песках здоровые растения. А потому, по словам Тола, он трудится над улучшением почвы. Школа снабжает его компостом и отходами из канализации. Причем в больших количествах, чем требуется.

— Если я и знаю что-нибудь наверняка о мальчишках и тсина, так это то, что они производят массу навоза.

Часть удобрений он использовал для грядок, бордюрных кустарников и газонов, остальное продавал местным фермерам.

Основная трудность заключалась в том, чтобы отыскать растения, способные выжить в здешнем суровом климате и на скудной песчаной почве.

— Они очень капризные. Вот потому так трудно вырастить наши овощи на других планетах. Там другое освещение и невидимое излучение. В почве могут содержаться другие минералы или те же самые, но в других пропорциях. Растение всегда лучше всего развивается на своей родной планете, правда, иногда, в редких случаях, случается такое, что в новых условиях начинается неестественно активный рост и размножение.

Акайн чувствовал себя одиноким и испуганным. Как он сможет выдержать пять лет обучения в школе? А после окончания учебы его судьба представлялась еще более ужасной. Очень немногие из мужчин-хвархатов оставались на родной планете. В возрасте от двадцати до восьмидесяти лет их жизнь проходила в космосе, где они проводили научные работы и готовились к неизбежной встрече с врагами. Вселенная таит в себе немало опасностей, а хвархатов нельзя было упрекнуть в излишней беспечности. И потому почти все мужчины отправлялись в космос, чтобы предотвратить нападение, а женщины оставались дома растить детей и обучать их мирным ремеслам.

Шестьдесят лет в металлических коридорах и редкие визиты домой. Хах! Перспектива казалась ужасной.

Сейчас, слушая Тола Чайба, Акайн немного успокоился. Возможно, он все же сумеет выжить в школе. И уж конечно успеет многому научиться у однорукого садовника.

Как и во всякой другой школе, обучение шло по общему плану. Мальчики проводили время в классах и лабораториях, ходили на экскурсии, занимались начальной военной подготовкой. На это уходил почти весь день. Но как только появлялось свободное время, Акайн уходил в сад Тола Чайба или в оранжерею, где всю зиму цвели разные растения.

Особенно приятно было войти в оранжерею, когда над кампусом кружил снег и с океана дул пронизывающий ветер. Стеклянные окна запотевали от влажного теплого воздуха, и внешний мир становился невидимым. А в оранжерее пахло землей и живыми растениями, цветы полыхали, словно пламя костра, и доносился резкий бесстрастный голос садовника.

Сначала Тол рассказывал Акайну о растениях, которые их окружали, потом об особенностях садоводства в космосе. Там наверху — Тол Чайб показал на потолок — сады необходимы по пяти причинам. Свежие овощи и зелень помогают сохранять здоровье. Растения помогают сохранять состав воздуха пригодным для дыхания, заменяя двуокись углерода кислородом.

— Безусловно, этот процесс возможен и при помощи бактерий или химических реагентов, но растения намного красивее и к тому же наполняют воздух приятными ароматами.

Кроме всего прочего, по словам Тола Чайба, каждая космическая станция должна быть автономным объектом.

— Корабль может затеряться в космосе. Космическая станция в условиях войны может оказаться отрезанной от родной планеты. Если такое случится, люди на борту должны иметь возможность обеспечивать себя воздухом, пищей и лекарствами.

— Вы рассказали о трех причинах разведения садов в космосе, — сказал Акайн. — Это здоровье, чистый воздух и автономия. А еще две?

— Радость, — ответил садовник. — Которую невозможно получить от бактерий или химикатов, и надежда когда-нибудь вернуться домой.

Под конец зимы Акайн узнал о том, как был ранен Тол Чайб.

Он служил главным садовником на небольшой станции, предназначенной скорее для научных целей, чем для войны. Во время стыковки грузового корабля пилот допустил ошибку — даже несколько ошибок, потому что запаниковал, как только понял, что стыковка корабля с базой идет не так, как положено. В результате была повреждена обшивка космической станции. Внутри резко упало давление. Тол Чайб на мгновение прервал рассказ и ухмыльнулся.

— В герметическом воздушном тамбуре моей секции были предусмотрены какие-то улучшенные затворы, но они не сработали, — сказал он.

Когда спасательная команда добралась до оранжереи, они увидели, что большая часть растений пропала — их выбросило в открытый космос. Почти все оборудование было разбито вдребезги. Тол Чайб лежал под грудой обломков неподалеку от шлюза, который все-таки закрылся.

— Они решили, что я был в беспамятстве, воздушный поток протащил меня через весь сад и я по пути разбил оборудование. Никто не сомневался, что я ударился о механизм затвора и оказался погребен под обломками.

От этой истории Акайна пробрала дрожь.

— Пилот корабля покончил жизнь самоубийством. Инженер, отвечающий за работу шлюза, тоже просил разрешения убить себя. Но старший офицер решил, что происшествие не было связано с его работой и не могло быть предусмотрено.

— А почему так получилось? — спросил Акайн. — Почему отказала система герметизации?

— Я так и не узнал. Сначала я был не в том состоянии, чтобы чем-то интересоваться. А потом не стал никого расспрашивать.

— А пилот получил разрешение на самоубийство?

— И это мне тоже неизвестно, — сказал Тол Чайб.

Пилот во время аварии поддался панике. Это единственное, что Акайн знал наверняка. Вероятно, увидев, что натворил, пилот испугался еще больше и решил убить себя, не имея на то позволения. Ужасное решение!

— Если он испросил разрешение на самоубийство и получил его, тогда он поступил правильно, — сказал Акайн. — И инженер поступил правильно, раз остался жить, не получив санкции на самоубийство. Хотя можно понять его желание умереть.

— Может, и так, — согласился Тол Чайб.

У Акайна появилась еще одна мысль, которую он не решился высказать.

— Тебя удивляет, что я еще жив, — сказал Тол Чайб. — Я долго размышлял, как поступить. — Он помолчал и пальцами здоровой руки дотронулся до бахромчатого края тропического цветка. — Раньше я был очень красивым. Многие мужчины поглядывали в мою сторону в надежде на взаимность. Хах! Я не сомневался, что могу доставить радость любому из них, если отвечу на их внимание. А когда я очнулся, уже без ноги… Вот это был сюрприз! На что после этого годится все остальное?

Акайн почувствовал себя неловко. Ни один ребенок не хотел бы сознавать, что взрослые могут быть несчастны. Герои в легендах — другое дело! Они могут страдать, но их страдания только вдохновляют молодежь. Но мужчина вроде Тола Чайба, хромой учитель, не должен показывать боль.

— Меня не радовала перспектива хромать по жизни дальше, — безжалостно продолжал садовник. — Я хотел быть ловким и быстрым, любить и быть любимым. Один из старших родственников навестил меня, пока я поправлялся после ранения. Он приказал мне ждать. И я ждал. Мои родичи советовались друг с другом и со старшими офицерами. Так принято решать подобные дела, — сухо добавил он. — Если только дело не происходит в героических пьесах.

— Я знаю, — вставил Акайн.

На самом деле он ничего не знал. До сего момента правила самоубийства казались ему чем-то нереальным, вроде формулы, которую надо выучить, даже если не собираешься применять эти знания в дальнейшей жизни. Приятно сознавать, что при помощи прутика и его тени можно вычислить высоту дерева, но нужно ли мне знать высоту дерева в жизни? Нет.

— В подобной ситуации, — снова заговорил Тол Чайб, — в героических пьесах мужчина оказывается в полном одиночестве или окружающие его товарищи слишком растеряны, чтобы принимать решение, и тогда он сам распоряжается своей судьбой. Что ему еще остается? Но прежде чем решиться на такой шаг, надо быть уверенным, что ты герой, и ситуация не допускает других вариантов. В моем случае было решено, что я должен продолжать жить — по разным причинам. У меня имелся значительный опыт в садоводстве, имелись способности к преподаванию. Кроме того, я единственный ребенок, а моя мать пользовалась любовью всего семейства. Своей смертью я мог причинить ей слишком большие страдания.

Вскоре после разговора Акайн покинул оранжерею и по свежевыпавшему снегу побрел к своему корпусу. Над головой раскинулось звездное небо. В тот вечер воздух казался совершенно неподвижным, хотя и пронзительно холодным. Мальчик шел в облаках собственного дыхания.

Пересекая игровое поле, он оглянулся и посмотрел сначала на снег, перечеркнутый цепочкой его следов, затем на небо. Как оно сверкало! Каким казалось многоцветным и неизмеримо огромным!

Внезапно он утратил чувство направления. Верх и низ больше не имели значения. Земля под ногами исчезла, тело стало совершенно невесомым. Он падал к бесчисленным звездам.

Ощущение ужаснуло Акайна, и он закрыл глаза. Еще мгновение ощущение падения продолжалось. А затем оно пропало так же быстро, как и возникло. Открыв глаза, Акайн обнаружил, что все вокруг вновь стало обычным.

Позже он не раз гадал: было ли это видением? Скорее всего нет. У него никогда не проявлялись способности к прорицанию, да он к этому и не стремился. Видеть то, чего не могут видеть остальные, казалось ему слишком обременительным. Прорицатели по большей части были странными и неприветливыми особами, вели уединенный образ жизни, отличный от общего уклада, и никогда не вписывались ни в одну группу. Ни один разумный мальчик не пожелал бы себе такой участи.

Акайн решил, что он слишком устал и расстроен рассказом своего наставника. Это ощущение больше никогда не возвращалось.

В положенный срок он окончил школу. Для хвархатов обучение несовместимо с гонкой. Никто не заканчивает учебу раньше остальных. Да и как это возможно? Каждый мужчина-хвархат после выпуска из школы идет в армию, а в армии не нужны подростки, не достигшие зрелости.

В возрасте двадцати лет Акайн покинул школу и отправился домой в длительный отпуск. И во время этого визита домой он, как обычно, работал в семейном саду. Мать продолжала терзаться сомнениями. Сын превратился в красивого молодого человека, стройного и ловкого, его бледно-серый крапчатый мех напоминал игру света на металлической поверхности или бегущую по камням воду. Но для своего возраста он был слишком спокойным, слишком задумчивым и слишком поглощенным уходом за любимыми растениями.

Если повезет, его назначат садовником. Учителя рекомендовали именно этот род деятельности, а родственники-мужчины утверждали, что при распределении старшие офицеры учитывают школьные рекомендации. Хотя конечно не всегда.

Незадолго до сбора урожая пришло назначение для Акайна. Как и ожидалось, он должен был отправиться в космос, но куда именно, в назначении не было указано. Он уложил вещи в одну разрешенную сумку и попрощался с семьей. Расстаться с матерью оказалось совсем не просто. В отличие от людей, хвархаты не выражают свое огорчение выделением влаги из уголков глаз. Не любят они и излишнего шума, так свойственного людям. Представители человеческой расы поднимают шум по любой причине, будь то горе, гнев, радость, раздражение или удивление. Это очень неудобно. Возможно, такой обычай достался им от предков, которые, как говорят, проводили много времени на деревьях и перекрикивались друг с другом. Вероятно, хвархаты произошли от животных, которые обитали на поверхности, в пределах видимости друг друга, а любой шум мог привлечь нежелательное внимание. В большинстве случаев они сохраняют спокойствие, во всяком случае по сравнению с людьми.

Но какой мужчина захочет видеть боль от предстоящей долгой разлуки на лице матери?

Попрощавшись, он вышел в сад. Декоративные растения, окаймлявшие участок, выросли уже до пояса. Их длинные узкие листья — красные, голубые и зеленые — казались Акайну рядом мечей, выкованных из разноцветного металла и украшенных драгоценными камнями. Особенно зелень сияла настолько глубоко и пронзительно, что невозможно было оторвать глаз. Больше того, Акайн ощущал эту красоту и в груди, и в горле.

В горячем летнем воздухе летали такие же разноцветные жуки. Нагнувшись, Акайн мог видеть притаившиеся в листве спелые плоды, готовые для стола. Он отыскал несколько поздних вредителей, раздавил пальцами и лишь тогда направился к ожидавшей его машине.

Одна из кузин довезла его до ближайшей железнодорожной станции, там они спокойно попрощались. Поездом Акайн добрался до местного аэропорта, а затем полетел самолетом на один из островов-космодромов. На каждом этапе путешествия окружающее Акайна пространство все больше ограничивалось в размерах и становилось все более искусственным. Наконец он очутился в сплошном лабиринте серых металлических коридоров. Ни одного окна в космос. А даже если бы они имелись, что там можно было увидеть?

Его недосягаемую родную планету.

Акайн ощутил, как его дух поник, словно цветок во время засухи. Как же он сможет выжить здесь? Голос бабушки зазвучал в мозгу и ответил на этот вопрос: благодаря верности и дисциплине. Он мысленно поблагодарил матриарха.

Сверхсветовой транспорт перенес Акайна вместе с другими молодыми мужчинами в одну из самых отдаленных областей освоенного хвархатами космического пространства. В таких точках редко строились станции. Они находились слишком далеко от родной планеты, и добраться туда стоило немалого труда.

Впервые долетев до этого сектора, хвархаты обнаружили, что здесь множество почти идентичных звезд. Сам по себе этот факт представлял большой интерес. В освоенной хвархатами области космоса звезды встречались не чаще, чем деревья на Большой Центральной Равнине, и располагались поодиночке, а не группами. Редко можно было увидеть две или три в непосредственной близости.

Если обычно звезда казалась одинокой, как бутылочное дерево, росшее в компании одного-двух собственных отростков, то здешние светила можно было сравнить с лесной рощей, возникшей вокруг редкого источника влаги. Конечно, хвархатам захотелось исследовать необычное явление, и у них хватило сил и средств построить станцию. Но ее ресурсы были весьма ограничены. Не забывайте, что шла война. Этот участок космоса находился слишком далеко от родной планеты хвархатов и от тех мест, где человеческие корабли создавали проблемы. Принимающим решения станция не казалась особенно важным объектом. Новый дом Акайна испытывал трудности со снабжением.

Представьте себе металлический цилиндр, летящий по орбите тусклой, ничем не примечательной звезды. Цилиндр небольшой и ровный, без каких бы то ни было выступающих пристроек, характерных для больших станций, которые со временем разворачиваются вокруг основного корпуса, образуя металлические подобия веток, цветов и почек. Вокруг них постоянно снуют вспомогательные суда — грузовые транспорты, спутники, челноки, обеспечивающие научную или военную деятельность, так что станция кажется растением, окруженным роем блестящих жуков.

Место назначения Акайна было совсем другим. Его станция была простым цилиндром, висящим на орбите звезды, лишенной планет. В отдалении виднелось скопление других звезд, излучавших тусклый красный свет.

— Как будто армия зажгла костры на привале, — заметил один из новичков. — И какой же долгой была ночевка! Костры почти прогорели. Они уже почти потухли.

— Может, тебе это кажется множеством костров, — отозвался другой солдат. — А мне они кажутся группой звезд.

Среди этой звездной рощи (или россыпи армейских костров) были рассеяны и некоторые другие небесные тела, незаметные для глаз новичков. Они имели различную природу. Большая часть представляла собой потухшие звезды, которые истощили запас энергии и превратились в космический шлак. Другие были осколками звезд, последняя группа, самая малочисленная, состояла из так называемых эксцентричных звезд, и вот они-то и представляли наибольший интерес для хвархатских ученых.

Акайна мало интересовали звезды. Вместо этого он исследовал внутреннее устройство станции: запутанный лабиринт коридоров и комнат. Конечно, здесь не было никаких окон, а большая часть голограмм (они были, хотя не такие впечатляющие и огромные, как на больших станциях) демонстрировала наиболее любопытные части Галактики.

В конце одного из коридоров размещалась голограмма огромной планеты, окруженной лунами и экваториальными кольцами. В другом коридоре можно было полюбоваться на человеческий корабль, который снова и снова взрывался после залпа хвархатских ракет. Хах! Это было впечатляющее зрелище. Драматическое и вдохновляющее!

Акайна определили в одну из кают, которую ему предстояло делить с четырьмя другими новобранцами. Каждый из них получил койку, рундук для хранения личных вещей и нишу в стене, где можно было поместить голограмму. Трое новичков установили изображения своих родных мест. Так же поступил и Акайн — он привез с собой снимок бабушкиного сада, сделанный в летний полдень. Последний из обитателей спальни, тощий парень с необычайно заметными и уродливыми пятнами на светло-серой шерсти, ничего не поставил в своей нише.

Странного парня звали Гехази Тев. Он оказался на удивление спокойным и дружелюбным для молодого мужчины, шкурой которого как будто вытирали пролитые чернила. И как мог появиться на свет такой уродец?

— Все объясняется довольно просто, — сказал Тев на второй или третий день знакомства с Акайном. — Моя мать — лучший математик в своем клане. Сперма, при посредстве которой я родился, принадлежала семейству Тевар, тоже известным ученым. У них в роду наблюдалась тенденция к пятнистости, но она проявлялась довольно редко. Они прилагали все усилия, чтобы искоренить этот дефект.

— Но дело в том, — продолжал Тев, явно имевший неплохие способности рассказчика, — что беременность матери протекала ужасно. Ее не только постоянно тошнило, но и способность к математическим построениям исчезла почти сразу после зачатия, то ли из-за плохого самочувствия, то ли из-за гормональных изменений. После родов меня подумывали уничтожить. Подумать только! — Он провел пальцами по руке, обезображенной особенно отчетливым пятном. — Никто не надеялся, что я смогу с этим нормально жить. Но мать уже заявила родичам, что никогда не согласится на вторую беременность. Ее научная деятельность была в самом расцвете, и она не хотела тратить время на материнство. Вот так. — Его дружелюбный голос излучал радость. — Родственники могли убить меня и лишиться генетического материала матери или оставить меня в живых. Кроме того, они надеялись, что во мне не найдется места для глупости.

— Тебя это сильно беспокоит? — спросил Акайн.

— Отсутствие глупости? Нет. Богиня и так населила Вселенную большим количеством глупцов. Насколько я могу судить, люди так же неразумны, как и хвархаты. К примеру, ради чего ведется эта война? Как мы собираемся победить людей, если не можем даже разговаривать с ними? И какие цели преследовали все те войны, о которых известно истории? Захват земель! Порабощение женщин и детей! Но для чего нам женщины человеческой расы? Если только у людей вообще имеются женщины в нашем понимании. Из того, что нам известно, у них существует пять различных полов и ни один из них не производит потомство так, как мы. А что до их земель, то как ими воспользоваться? Вряд ли наши растения приживутся на другой планете. Так ради чего мы воюем? Ради женщин, которые не могут произвести хвархатских детишек, ради земель, которые для нас бесплодны. И люди так же глупы. Если только у них нет другой причины для истребления иных народов.

Тев наклонил голову, размышляя над причинами войн.

— Я имел в виду твою наружность, — сказал Акайн. Он дотронулся до того участка меха, где не было пятен. Там шерсть отливала серебром. — Если ты всегда выглядел таким образом…

— Хах! Да я обязан был стать кем-то выдающимся. Перед нашей дверью выстраивалась очередь зевак, но все они чувствовали себя неловко рядом со мной. — Тев помолчал. Он растянулся на кровати и оперся подбородком на руки. — Да, иногда меня это беспокоило, — признался он в конце концов. — В первый раз это случилось, когда я осознал, насколько уродлив. И еще потом, в школе, когда мальчики начинают влюбляться. Я думал, что меня никто не будет любить и мне придется удовлетворять себя руками да просмотром программ о здоровом сексе, которые выпускает Организация общественного здоровья.

— И что? — спросил Акайн.

— Я просмотрел бесконечное множество программ на тему здорового секса, — ухмыльнулся Тев. — А потом открыл, что есть мужчины, которые предпочитают не только красавчиков. Можешь не сомневаться, я достаточно умен.

Они стали друзьями, хотя их соседи никак не могли понять, почему это произошло. Акайн был красив и часто грустил, именно такой тип нравится мужчинам старшего возраста — некоторым из них. Никто никогда не пытался утешать Тева. Для этого он был слишком уверен в себе и счастлив. Кроме того, Тев и Акайн не были ровесниками — Тев провел дома два лишних года, пока учился в институте Хелига. В то время как всем новобранцам было по двадцать или двадцать одному году, ему уже исполнилось двадцать три, хотя он выглядел не старше остальных. Вся его энергия была направлена на генерирование идей, а не на практическое их воплощение. Звезды он знал гораздо лучше, чем правила поведения.

Все время, отведенное на адаптацию новичков к условиям космической станции, они провели вместе.

— Словно два голубка, — говорили их соседи по каюте.

Они подозревали, что уродливого парня привлекает красота Акайна. Но что интересного мог найти Айкан в парне, речь которого порой было невозможно понять? Все эти загадки о звездах, которые падают внутрь себя, изменяют свою природу, данную им Богиней, и даже, по словам Тева, иногда выпадают из созданной Богиней Вселенной… Это непостижимо! Кто мог такое понять? Кто мог найти эти разговоры интересными или возбуждающими?

По окончании периода адаптации Тев стал проводить много времени с другими физиками. Акайн приступил к своей новой работе в саду станции.

Вы можете подумать, что это был настоящий сад и что парень был спасен, что он нашел свое настоящее призвание.

Так называемый сад занимал несколько комнат, обшитых листами серого металла, как и все прочие помещения. Подбор растений носил исключительно утилитарный характер, декоративных не было вовсе, и высаживались они не в грядки, а в металлические короба. Свет падал из панелей на потолке. Полив осуществлялся посредством трубок, подающих воду прямо к корням. Ничего не пропадало зря. И не было ничего, кроме самого необходимого.

Акайн открыл для себя, что садоводство для него означало не только сам сад. Он скучал по солнечному свету, облакам, дождю, жукам, воришкам-тли, холмам, встающим на горизонте, запахам близкого леса и океана. Короче говоря, он скучал по своему родному миру. А больше всего ему не хватало родных пейзажей — узких фьордов, пробитых волнами в скалах, быстрых ручьев и несокрушимых гранитных гор.

Но до восьмидесяти лет ему суждено лишь изредка посещать родные места, на короткое время отпуска. Одна только мысль о предстоящих шестидесяти годах жизни на космической станции вселяла в него ужас.

— Не печалься, — говорил ему Тев. — У тебя талант к садоводству. Старший садовник не раз об этом говорил. Со временем тебя переведут на какую-нибудь большую станцию, где будут и декоративные растения, и жуки, и, может, даже голограмма неба над нашей планетой. Думай об этом, пока черенкуешь свои растения. А я к тому времени стану известным физиком. Меня будут приглашать читать лекции, и мы будем со смехом вспоминать, как начинали взрослую жизнь.

Акайн с сомнением отнесся к его словам и не замедлил сказать об этом.

— Когда я стану знаменитым, я признаюсь, что всегда любил тебя, и только Богиня знает за что, ведь у тебя такой ужасный характер, — заявил Тев.

Акайн взглянул на приятеля:

— Это правда?

— Насчет характера? Конечно правда.

— Ты меня любишь?

— Я положил глаз на твою сияющую шкуру с первого же момента, как только увидел. С первого раза, как только услышал твои жалобы.

— Почему?

— Представления не имею. Не забывай, что моя территория — это звезды, а не мужчины.

Акайн не отрывал взгляда от Тева, который, по своему обыкновению, растянулся на кровати под пустой нишей. Он только что вернулся из общего душа и не одевался, так что все ужасные пятна были на виду. Одна отметина закрывала половину лба. Вторая, еще более отчетливая и неприглядная, занимала большую часть бедра.

— Ты никогда не пытался покрасить мех? — спросил Акайн.

— В детстве мои тетушки не раз пробовали меня перекрасить. Я ненавидел это занятие — оно доставляло немало хлопот, краска ужасно пахла, а через некоторое время приходилось повторять все сначала. Как только подходил срок очередной процедуры и на кухне распространялся запах краски, я убегал и прятался, так что за мной охотились все родственницы. В конце концов кузины отказались от этого занятия. «Если Теву нравится быть уродливым, пусть так и ходит, — говорили они. — Мы не будем за ним гоняться, словно за диким зверем». Потом сдались и тетушки.

— Ты никогда не жалел, что не послушался их?

— О чем ты говоришь, Акайн? Разве ты захочешь стать моим любовником, если я выкрашусь в черный цвет? Неужели ты считаешь, что красота важнее всего? Я предпочитаю быть умным.

Слов нет, пятна на его шкуре выглядели ужасно. Но его стройное тело было очень привлекательным, так же как и голос — всегда ровный и доброжелательный. В голове Акайна возникла неожиданная мысль: каково это — заняться любовью с тем, кто постоянно наблюдает за звездами и видит в них то, что скрыто от прочих наблюдателей?

Акайн поцеловал своего друга. Тев горячо ответил. Каким бы уродливым он ни был, каким бы ученым ни был, он, без сомнения, был способен на подлинную страсть.

Они стали любовниками. В случае, когда оба партнера молоды, а уединиться почти нет возможности, непременно возникают трудности. Иногда им приходилось ждать, пока разойдутся все соседи по спальне, иногда они пользовались комнатой для интима, совмещенной с гимнастическим залом.

Акайн считал, что такими вещами гораздо приятнее заниматься где-нибудь в лесах Атквы или в укромном уголке бабушкиного сада. Даже в дюнах вокруг школьного пансионата было бы немного комфортнее. Любовь и космическая станция казались ему несовместимыми. Хотя Теву ничуть не мешали ни серые металлические стены, ни пропахший машинными маслами воздух.

Акайн не раз задумывался, выбрал бы он более подходящего любовника, если бы его жизнь была другой? Кого-нибудь постарше, кто проявил бы к нему интерес? Например, старшего садовника?

Но проблемы возникали не только из-за недостатка удобных мест для занятий любовью, но и из-за второй страсти Тева. Загадки звездного скопления интересовали его не меньше, чем секс.

Если бы Акайн был столь же сильно увлечен своими занятиями, он бы легче переносил долгие периоды рассеянности Тева или его бесконечные рассуждения о поведении стареющих звезд. Он пытался говорить с приятелем о своих проблемах в саду станции. Там постоянно возникали трудности с соблюдением экологического равновесия. Почву в маленьком саду время от времени поражали паразитические организмы, которые нельзя было назвать ни растениями, ни животными, но они все же были живыми на свой, особый лад. Эти организмы происходили с родной планеты, но после того, как хвархаты нечаянно захватили их с собой в космос, несколько видоизменились. Паразиты бурно размножались при свете, который несколько отличался по спектру от природного освещения, и в почве, где отсутствовали обычные микроорганизмы.

Тев все это терпеливо выслушивал, но во всех излияниях Акайна он слышал только жалобы. Сад на станции не может не отличаться от сада на планете. В космическом садоводстве не обойтись без трудностей и проблем. Но для Тева, жизнерадостного и увлеченного, проблемы существовали, чтобы их решать или стойко переносить, не теряя присутствия духа. Он относился к ним так же, как и к пятнам на своей шкуре.

Если растения Акайна покрываются плесенью, что ж, значит, Акайн должен найти для них целебное средство. Если такого средства не существует, значит, придется выращивать другие виды полезных культур.

— Неужели тебя ничто не может обескуражить? — удивлялся Акайн.

— Да, иногда меня обескураживает твое поведение. Почему бы просто не наслаждаться жизнью? Ведь хандра ничего не улучшит. Подумай лучше о том, как ты привлекателен! Подумай о моем призвании! Неужели ты считаешь, что какая-то плесень может сравниться с трудностями, которые иногда возникают у меня, когда не идут вычисления?

Невзирая на прекрасные гены, Тев не стал первоклассным математиком. В своей работе он больше следовал инстинкту.

— Я не понимаю, откуда это во мне взялось, — говорил он. — Наверно, оттуда же, откуда и мои пятна. В любом случае, я не всегда до конца понимаю, как Богиня построила нашу Вселенную. Космос предстает передо мной чередой видений, и, если ты думаешь, что видеть вещи более чем в пяти обычных измерениях легко, ты ошибаешься. Вот и с этим скоплением звезд то же самое: чтобы как следует понять его природу, требуется гораздо больше, чем пять измерений. Здесь так много звезд, и они так близко расположены друг к другу!

Возможно, проблема была в несоразмерности проблем. Болезни растений по сравнению с затруднениями Тева в вычислениях представлялись сугубо тривиальным явлением. Возможно, разница была в темпераменте. Энергия Тева придавала смысл всему, чем он занимался. Если он боролся, значит, борьба этого стоила. Печаль Акайна, ставшая уже хронической, преуменьшала его переживания. Ни одно из его собственных дел не казалось важным ему самому, а уж окружающим и тем более.

Первый год пребывания в космосе подошел к концу. Начался второй год службы. Судя по весточкам с родины, дома все шло хорошо, хотя бабушкин сад и не цвел так пышно, как в те времена, когда за ним ухаживал Акайн. Несомненно, у него был талант садовода.

— Как удачно, что ты можешь применить его там, где находишься, — говорила мать.

Плесень теперь он научился контролировать. Старшего офицера удалось убедить закупить несколько декоративных растений.

— Только сажай их по углам, парень. В тех местах, которые не используются под овощи. У нас не настолько большая станция. Если офицерам не хватает цветов для возлюбленных, тем хуже для них. И можешь не просить, за жуками я посылать не стану. Они не предусмотрены бюджетом.

Сначала Акайн посадил растения с разноцветными листьями, и они вспыхнули как драгоценные камни по углам металлических коробов с зеленовато-голубой растительностью.

— Как будто огонь в ночи, — заметил один из старших офицеров. — А цветы можно посадить?

— Об этом надо говорить с командующим. Он говорит, что на цветы нет средств.

Офицер, талантливый физик и, по мнению Тева, просто хороший парень, протянул руку к ярким алым листьям.

— Может, что-нибудь удастся сделать, хотя он прав: не хватает денег даже на научные исследования. — Мужчина взглянул на Акайна: — Ты ведь дружок Гехази Тева?

— Да.

— Ты сделал прекрасный выбор. У парня хорошее будущее, несмотря на то что он уродлив, как глинобитная стена. Красота это еще не все. — Офицер снова дотронулся до листьев. — Хотя и она что-то значит.

На цветы деньги нашлись, а на жуков — нет. Старший офицер сорвал первый распустившийся цветок:

— Подарю моему милому.

— Я знаю, кто это, — сказал потом Тев. — Тот, кого он заменил на этом посту. Его переводят в управление. Он не очень-то заботился об исследованиях. Но был неплохим командиром и ребятам, которые предпочитают работать мозгами, давал возможность этим заняться. Как ты думаешь, Акайн, старшие офицеры могут полностью отдаваться своим чувствам?

— Я никогда не думал о командующем Узлом, как о возможном возлюбленном.

— Ученые не вступают в любовные союзы с представителями Узла, — сказал Тев. — С экономистами — да. И с администраторами, хотя в последних я не слишком уверен. И еще с военными экспертами. Но только не с физиками-практиками.

— Ты честолюбив? — спросил Акайн.

— Да, но не в этом смысле. Что мне нужно кроме тебя, — Тев перекатился на бок и крепко обнял Акайна, — так это долговечная слава и хорошая преподавательская должность.

По окончании второго года службы в космосе Акайн, как и любой другой молодой служащий, получил отпуск и отправился в родные края, в дом, где прошло его детство. Отпущенное ему время он провел за работой в бабушкином саду и в прогулках по каменистым холмам. По большей части — в одиночестве.

Хах! Старшие женщины клана утверждали, что он вырос. И стал еще красивее, чем прежде! Но они не стали говорить о его отчужденности, которая так их беспокоила. И о постоянно печальном выражении лица.

— Это, может быть, несущественно, — сказала бабушка, оставшись наедине с матерью. — У некоторых мужчин возникают трудности в космосе, но почти все успешно справляются с ними. И его дружба с молодым человеком меня очень обнадеживает. Я навела справки о семье. Это небольшой клан, не слишком богатый, но они заключают неплохие союзы, и внешность у них, как правило, привлекательная. Если связь продолжится, и Акайн останется с мальчиком Гехази, можно запросить их сперму.

— Но они живут на другой стороне планеты! — воскликнула мать Акайна. — Да еще эти уродливые пятна на шкуре!

— Да, это может повредить его будущим детям, — согласилась бабушка. — Хотя со временем он может превратиться в гения. Но ты права. Надо обратиться к его родственникам-мужчинам. У него много мужчин в роду, и по большей части они выглядят вполне нормально. А что до их удаленности, так мы живем в современном мире. Нельзя замыкаться в своей провинции. Кто знает, какие союзы принесут наибольшую пользу?

Под конец отпуска Акайн решил навестить свою школу. Пансион в это время был почти пуст, ученики разъехались на каникулы, но Тол Чайб был на месте и готовил сад к зиме. Да, в воздухе уже веяло прохладой, а ветер, дующий с континента, приносил запахи увядающих трав.

Весь день Акайн провел за работой со своим наставником; они перекапывали песчаную почву, резали черенки, сжигали мертвые сучья и опавшую листву. Вечером они уединились в квартирке Тола, пили халин и разговаривали. В конце концов оба немного опьянели.

— Знаешь, я всегда мечтал заняться с тобой сексом, — признался Тол Чайб. — Этого нельзя было допустить, пока ты не стал мужчиной, но желание не проходило. Оно пугало меня. Обычно молодые мальчики меня не привлекают.

«Интересно, — подумал Акайн, — почему я привлекаю внимание мужчин с физическими недостатками?» Может, они чувствовали его собственную ущербность, пусть и не столь очевидную? У Тева не было других недостатков, кроме его пятен. Во всем остальном он был просто образцовым молодым мужчиной: верным, целеустремленным, прямодушным и благочестивым. Хотя и не слишком сильным. Теву недоставало пятого мужского качества. Что ж, никто не может быть идеальным, и другие качества Тева — его жизнерадостность и ум компенсировали этот недостаток.

Признание Тола Чайба смущало еще больше. Глядя на садовника, Акайн чувствовал его одиночество и тоску по утраченному: своей былой красоте и жизни в космосе. В этом пожилом мужчине, как в зеркале, отражалось будущее самого Акайна. Он может стать таким же. Хотя вряд ли его будут привлекать молодые мальчики. Это настоящее извращение, а недостаток Акайна, каким бы страшным он ни был, нельзя назвать извращением. Он был садовником, которому хотелось работать в саду. Постыдное стремление! Но не настолько ужасное, как совращение малолетних.

После очередной чашки халина он оказался в постели Тола Чайба, хотя и не вполне осознавал, почему так получилось. Пожилой садовник хотел этого, и Акайн чувствовал, что должен старому учителю. Такое объяснение подходило не хуже любого другого. Утром они расстались, и Тол Чайб на прощание подарил ему тропический цветок из школьной оранжереи. Цветок был пышным и голубым, как летнее небо, хотя почти без аромата. Акайн носил его с собой, пока цветок не завял, а потом бросил в океан. Это произошло на скалистом острове-ракетодроме. Спустя икун он сел в ракету и улетел в космос.

На станции его с радостью приветствовал Гехази Тев.

— Надо сказать, что расставание пошло мне на пользу, — признался он немного позже. — Я больше размышлял об эволюции звезд, чем о сексе. Конечно, нам есть что порассказать друг другу, но звезды — это моя работа.

Во время отсутствия Акайна Тев перебрался в другую спальню, где кроме него жили еще четверо физиков.

— У меня нет причин оставаться в старой комнате. С теми парнями у меня нет ничего общего. Я оставался там только в силу привычки. Да еще из-за тебя. Но ты уехал.

Их роман продолжился, хотя мог и закончиться в любой момент. Кто может сказать, что удерживает вместе мужчин или женщин? Они вернулись к старым привычкам, упражнялись в гимнастическом зале и ходили смотреть записи пьес, поставленных на больших станциях, таких как Тайлин. Обоим нравилось нежиться в бассейне, обоим нравилось наслаждаться сексом в комнате для интима.

Это помещение было маленьким, как и все остальные на небольшой станции. В комнате стояли низкая кровать, привинченная к полу, и два стула, передвигавшихся по пазам. В потолке имелось зеркало, которое при желании отворачивалось, но обычно партнеры оставляли его. На противоположной стене можно было просматривать голограммы. Теву нравились картины космоса: галактики, туманности, звезды, планеты. Акайн предпочитал пейзажи родной планеты.

Во время одной из встреч в комнате для интима Тев стал рассказывать о своей работе. Они уже покончили с сексом и теперь просто лежали на широкой кровати. На голограмме сияли изображения трех звезд — красной, белой и оранжевой. Зеркало на потолке отражало неподвижные тела: Тев отдыхал, лежа на животе, Акайн раскинулся на спине.

Позже Акайн вспоминал эту сцену, как вспоминал тот день, когда он влюбился в бабушкин сад.

В тот период Тев увлекся геометрией.

— Я составляю модели, чтобы видеть, что именно происходит на этом участке пространства. Должен тебе сказать, это не так уж просто. Мы установили для себя пять измерений и привыкли оперировать ими, не заботясь о том, сколько их есть на самом деле.

Но понять это возможно, только воспользовавшись компьютером. И как наши предки умудрялись чего-то достичь до изобретения компьютеров? Представь, каково это — пытаться понять Вселенную, считая на пальцах! Или рисуя схемы на песке. Неудивительно, что Вселенная в те времена казалась такой маленькой. И такой простой.

Что надо сделать…

Тев приподнялся и стал шарить по карманам своей формы, брошенной на стуле. Затем слез с кровати и опустился на колени рядом с голографическим проектором. Три звезды исчезли, и на их месте возник предмет неправильной формы, составленный из мерцающих белых линий. Предмет плыл по воздуху, медленно поворачиваясь и меняя очертания.

— Надо исключить одно из видимых измерений и заменить его невидимым аспектом. Ты можешь сказать, что это слишком очевидно и было проделано сотни раз, но все же изображение не будет адекватным реальным процессам во Вселенной. Но если изготовить большое количество таких моделей и каждая из них будет обладать хотя бы малой частью реальности…

Теперь почти все пространство комнаты наполнилось плывущими по воздуху предметами, все они состояли из мерцающих линий, но отличались по цвету. Некоторые были красными или оранжевыми, как умирающие звезды, но встречались и голубые, и зеленые, и желтые. Хах! Это было похоже на сад! Только все цветы имели неправильную форму и продолжали меняться на глазах. Одни развертывались, словно бутоны по весне. Другие сворачивались, словно поглощая сами себя. Пока один объект уменьшался, другой, рядом с ним, вырастал и усложнялся. У Акайна закружилась голова.

— Задача в том, чтобы совместить все эти модели в единое целое. Вот здесь не обойтись без компьютера.

— Но к чему все это? — спросил Акайн. — Неужели эта россыпь уродливых предметов служит какой-то практической цели?

— Уродливых! — воскликнул Тев, — Дорогой мой, да это смысл всей моей жизни! — Он уже снова уселся на кровать и обхватил колени руками. Тев явно любовался своими произведениями. — Конечно, я еще молод, и модели могли быть лучше. Но могу тебя заверить, это тоже совсем неплохо.

— Ты говорил, что пытаешься увидеть невидимое и постичь то, что не поддается пониманию. Может, это тебе и удастся. Никто не сомневается в твоем таланте. Но я абсолютно ничего не понимаю в вещах, которые поглощают сами себя.

— Тебе нужны другие модели. Что-нибудь похожее на растения и жуков.

— В этом я разбираюсь, — согласился Акайн.

Тев замолчал и некоторое время наблюдал за странными объектами, которые продолжали двигаться, уменьшаться, делиться, изменяться и исчезать. Сад из страшного сна. Заколдованный сад.

Наконец он снова заговорил:

— Представь себе этот участок космоса, это скопление звезд как рощу деревьев в засушливой местности, где растениям приходится искать влагу. Мы считаем почву плотной и каменистой, мы думаем, что она твердая. А на самом деле ее пронизывает множество корней, они уходят в глубь и в стороны, пробиваются между камней, пронзают почву, переплетаются между собой. Вполне вероятно, что они соприкасаются.

В той местности, где Акайн провел детство, было много деревьев-рощ, когда от одной корневой системы поднималось несколько стволов. Но ему было трудно представить соединенные таким образом звезды. Вероятно, во время обучения в школе он не уделял должного внимания занятиям по физике.

— Мы знаем, что одни странные звезды могут соединяться с другими, такими же странными светилами. Как правило, при этом они находятся на значительном расстоянии друг от друга. А вот здесь, как мне кажется, звезды слишком близко подошли друг к другу. Петля анормальности замыкается. Ткань космического пространства пронзают невидимые связи… В этом нет ничего нового, и со мной согласятся многие физики. Но что касается понятия «петли анормальности» — эта идея не стала общепринятой, хотя я не первый, кто обращает на нее внимание. Но вот с этого момента и дальше, — Тев взглянул на своего друга, — идут мои собственные теории.

Согласно обычным понятиям, «почва» под нашей «рощей» находится в стабильном состоянии. Но ведь если корни деревьев пронизывают землю — это заметно. В основном на поверхности. Почва может подниматься или опускаться под воздействием прорастающих корней. В заселенных областях это явление не проходит незамеченным — нередко стены домов перекашиваются и трескаются. И все под действием корешков.

Тев растопырил пальцы, изображая распространение корней.

— Теперь представь себе, что «почва» нестабильна. Возможно, это известняк, в глубине изрытый множеством подземных пещер. Корни пробиваются вглубь и разрушают известняк, который, допустим, является потолком одной из таких пещер. Со временем потолок проваливается. Роща деревьев падает в открывшуюся пустоту.

Это было понятно. На Великой Центральной Равнине было много участков с известняковой почвой, и обычно на дне внутренних пустот собиралась вода. Сейчас влагу оттуда достают при помощи ветряных насосов. Раньше в крутых склонах вырубались ступени, и жители носили воду ведрами. Все это было известно Акайну, знал он и о том, что иногда целые участки почвы внезапно обваливались вниз. Но как может в космосе появиться пустота? В конце концов, пустота — это отсутствие камня. Но в космосе вообще нет камня. Как можно найти пустоту в пустоте?

— Давай, я опишу тебе другой пример, — предложил Тев. — Представь себе участок космоса в виде сыра.

— Чего? — недоуменно переспросил Акайн.

— Большого круглого сыра. — Тев описал окружность руками, демонстрируя величину головки. — Сыр подвергся нашествию жучков. Он выглядит вполне целым, но внутри превратился в сплошной лабиринт. Если такую головку слегка ударить или согнуть, приложить любое усилие и — бах! — сыр тотчас развалится. Не останется ничего, кроме крошек. Жучки разрушили собственный дом.

— Все это звучит очень тревожно, — сказал Акайн. — И к чему ты ведешь? К тому, что этот участок Вселенной превратится в крошки? Мне трудно даже вообразить такую возможность. А на что похожи крошки Вселенной?

— Знаешь, пример с рощей лучше, чем с головкой сыру. Но ты хотел растения и жучков, и я привел оба примера. Я считаю, что эта область космоса может разрушиться. Это более чем вероятно. Со временем крах неизбежен.

— И во что она превратится? В пустоту?

— По моим догадкам, это будет область анормальности. Безусловно, сферическая. Так всегда бывает.

— А что будет со станцией?

Акайн уже не лежал, а сидел в постели и с ужасом смотрел на Тева. Его друг описывал очень неприятную перспективу. Но в голосе Тева звучали только радость и любопытство. Он, как обычно, наслаждался своей сообразительностью. Кроме того, он рассматривал ситуацию как одну из шуток, которыми Богиня наполнила Вселенную. Набожный ученый всегда будет радоваться проделкам Великой Матери.

— Это зависит от масштаба коллапса, — ответил Тев. — Если он затронет большой участок пространства, станция погибнет. Но если крушение произойдет на достаточном удалении и не будет значительным, нам удастся наблюдать за процессом.

От этого разговора и странных изменчивых предметов, все еще плавающих по комнате, у Акайна разболелась голова. Он сказал об этом приятелю. Тев остановил проектор. Движение прекратилось, но странные фигуры остались.

Так намного лучше! Акайн снова улегся. Зеркало на потолке отражало его темное тело, с одной стороны которого висела воронка, образованная яркими красными линиями. Она выглядела так, словно выливалась сама из себя и исчезала, хотя и не двигалась. Центр воронки оставался пустым.

С другой стороны висела голубая сфера. Проектор остановился в тот момент, когда она начала превращаться в нечто со множеством острых углов. Видны были и выступающие вершины углов, и гладкая поверхность сферы. Акайн закрыл глаза.

Тев продолжал говорить. Требуются дальнейшие исследования. Он уже написал предложение.

— Но тебе известно, как финансируется станция. Если идея не может незамедлительно послужить военным целям, правительство она не заинтересует, а я не могу найти способ причинить кому-то вред при помощи своих идей. Может, со временем мы и отыщем возможность использовать области анормальности в качестве оружия, но это произойдет не скоро.

Наконец Тев устал. Его речь становилась прерывистой и сбивчивой. Слишком много неопределенности. Столь многое может произойти. Если даже станция не исчезнет бесследно, она может оказаться сильно повреждена. Нельзя рассчитывать, что процесс коллапса будет мирным и спокойным. А если даже станция уцелеет и ее работники останутся в живых, они могут обнаружить, что врата Хелигана потеряны.

— Мы окажемся в ловушке, — сказал Акайн.

Никто никогда не предостерегал его от занятий сексом с физиком. А следовало бы. Наверное, гораздо легче любить кого-то занятого более тривиальными проблемами.

— Мы сможем отправить домой послание, — ободряющим тоном сказал Тев. — Но только со скоростью света. Этого будет достаточно. Сигналу потребуется меньше пяти лет, чтобы достичь ближайших действующих врат. А после того как наша точка перехода исчезнет, правительство наверняка пошлет корабль в этот участок космоса.

— А как ты считаешь, что случится? — спросил Акайн.

— Станция будет разрушена.

— Скоро?

— Я не знаю, — сказал Тев. — Кое-какие результаты моей работы здесь подтверждают, что пространство в этой области космоса уже сильно повреждено, а наше присутствие, возможно, только усугубляет положение.

— Как это?

— Космические корабли приходят и уходят. Они производят определенное сотрясение, хотя в обычных ситуациях это и не имеет никакого значения. Кроме того, есть еще один эксперимент, который воздействует на пространство, подобно корням, разрушающим известняковый слой. — Тев слабо улыбнулся. — Эксперимент не прекращается, хотя я и намекнул, что работа может вызвать губительные последствия. Физики, которые занимаются той проблемой, не верят, что риск настолько велик.

— Тебя это беспокоит? — спросил Акайн.

— А что я могу сделать, кроме как представить начальству изложение своих идей? Теорию и описание моделей я отослал в институт Хелига. Если я здесь погибну, то стану знаменитым. Если выживу и коллапса не произойдет, значит, стану знаменитым позже. Нельзя жить в вечном страхе из-за собственных мыслей, Акайн.

На этом их разговор закончился, но Акайн никак не мог выбросить из головы слова Тева. Образы постоянно преследовали его: проваливающаяся под землю роща, съеденный изнутри сыр, сад уродливых цветов.

Ему и без того было тоскливо думать о предстоящих годах жизни на этой станции. Но умереть на ней? И как его угораздило связаться с таким парнем, как Тев?

Постепенно их связь сошла на нет. Тев воспринял это со своим обычным добродушием. Ничто не могло надолго вывести его из себя. Его постоянно увлекали какие-то идеи и движение вперед. Вскоре он нашел себе партнера среди физиков — не теоретика, а специалиста по прикладному использованию науки. Новый любовник говорил, что модели Тева очень интересны, но не верил в возможность катастрофы.

— Вы, теоретики, обожаете прогнозировать конец мира. Богиня может допустить мелкие оплошности в великих замыслах, но основа созданной ею Вселенной тверда. Космос не может развалиться на куски, словно мост, скрепленный некачественным раствором. Он живет! И будет жить вечно!

Что касается Акайна, то он сменил несколько партнеров. Но все увлечения оказались несерьезными. Это его не слишком беспокоило. Некоторые мужчины созданы для подлинной любви и пожизненного союза. Он таким не был. Секс — это хорошо. Так же как и дружба. Но истинной его любовью — средоточием всей его жизни — были растения.

Прошел еще один год. Он снова отправился домой в отпуск. Бабушка скоропостижно скончалась вскоре после его предыдущего визита. Пришла пора смешать ее пепел с землей и высечь имя на монументе в честь женщин Атквы.

Акайн приехал домой весной. Бабушкин сад пышно цвел, привлекая насекомых. В доме собралось множество женщин, все были заняты подготовкой к предстоящей церемонии.

Акайну нечем было заняться, и он отправился бродить по горам. С юга и запада от дома возвышались горные хребты, хотя и не слишком высокие, но весьма впечатляющие, благодаря выходам на поверхность вулканических пород. Никакого непрочного известняка! Его страна держалась на гранитном скелете! Спустя икун после того, как вышел из дому, Акайн добрался до своей любимой площадки, откуда открывался прекрасный вид на окрестности. Он продолжал подниматься, пока не оказался на вершине высокого безлесного утеса. Внизу простирались пологие холмы, покрытые бледно-голубой растительностью. Они обступали утес со всех сторон. То тут, то там вспыхивали цветные заплаты — желтые, оранжевые, бирюзовые, — это зацветали деревья и кустарники.

Внезапно Акайн понял, что исчерпал запас стойкости. Он больше не мог покинуть эти места. Он не сможет вернуться в космос.

Почему так произошло? Как может мужчина отказаться от исполнения своего долга? Его бабушка, наиболее уважаемый член клана, мертва. Его любовной связи настал конец. Наставник оказался извращенцем, предпочитающим молоденьких мальчиков. Сад на станции никогда не сможет заменить ему родную страну, раскинувшуюся под безоблачным небом.

На станции его ни на минуту не покидало ощущение пустоты за стенами: темной, холодной, лишенной воздуха, враждебной для любой жизни. Если верить Теву, то пустота за пределами станции ко всему прочему еще и ненадежна. Она может разрушиться в любой момент и превратиться во что-то еще более ужасное.

Здесь под его ногами был гранит.

К моменту возвращения в дом бабушки Акайн уже начал строить планы. Женщины все еще были заняты, особенно мать, которой предстояло теперь занять положение матриарха клана. Акайн стал собирать припасы; он потихоньку таскал их из кладовых и прятал в лесу. Инструменты. Одежда. Комплект оружия и боеприпасы. Охотничий лук и стрелы. Лекарства. Большой запас семян. Компьютер, битком набитый различной информацией.

Ко дню погребения бабушки он полностью подготовился. Состоялась прощальная церемония, на памятной стеле высекли имя бабушки, чтобы увековечить память об умершей женщине. Когда все закончилось, мать пожелала ему доброго пути. Кузина подвезла до железнодорожной станции. Он забрался в вагон, выскочил с другой стороны и спрятался в кустарнике. Поезд тронулся. Кузина вернулась к своей машине. Акайн проводил ее взглядом и отправился в лес, где были спрятаны припасы.

Он добрался до склада без особого труда. Если ничего не произойдет, семья узнает о его исчезновении только через несколько дней, а за это время он успеет забраться высоко в горы, в самую глушь. Акайн был силен, уверен в себе и ничего не боялся на родной земле. Закинув рюкзак за плечи, он отправился в путь.

Нет смысла детально описывать его жизнь с этого момента. Самое важное уже произошло. Акайн решился нарушить свой долг и обязательства. Теперь, в отличие от своих родственников и соплеменников, он жил только для себя. Если верить слухам, так поступают и многие люди. Вот почему их родная планета полна насилия и так перенаселена, поскольку потомство производится не в результате тщательно выбранных союзов, а вследствие случайных гетеросексуальных связей.

Высоко в горах, вдалеке от проложенных троп, Акайн отыскал пещеру с незаметным снаружи входом. Там он устроил себе жилье и разбил сад. Первый год был самым трудным. Немногим легче стал и второй год. Но Акайн выдержал. Иногда он чувствовал себя одиноким, но не часто. Решимость его не ослабевала. Все, что его окружало, — солнечный свет, дожди, ветер, его сад и горы — все доставляло радость.

На третий год Акайн построил прочную хижину. После этого ему захотелось увидеть дом, в котором он вырос. Он дождался, пока созреет урожай, и заготовил на зиму полную кладовую продуктов. А потом отправился в родной дом.

Открыто появиться в селении он, конечно, не мог. Теперь Акайн считался преступником, а женщины его клана всегда были законопослушными и уважали традиции. В ближайшем лесу Акайн дождался темноты, а потом подошел к дому и заглянул в окна. Внутри он увидел своих родственников, таких же как и прежде. Изменился только он сам. Ненадолго его охватило сожаление. Но потом он вспомнил о жизни на станции, об ужасных идеях Гехази Тева. Он сделал правильный выбор.

Следующей осенью Акайн снова пришел к дому. На этот раз он решился кое-что украсть — ему были необходимы дополнительные инструменты, да и семян он мог теперь высаживать гораздо больше.

На пятый год своего добровольного изгнания он решил посетить библиотеку в бабушкином доме, где теперь жила его мать. Около полуночи, когда весь дом погрузился в темноту, он забрался в дом и бесшумно прокрался в нужную комнату. Клан Атква занимал несколько старых домов. В них были библиотеки, полные как современных записей, так и редких древних изданий. Дом бабушки строили сто лет назад, и в библиотеке осталось несколько старых книг, но большую часть застекленных полок занимали современные издания. Под лучом электрического фонарика их футляры вспыхнули как драгоценные камни: гранатово-красные повести, опаловые сборники поэзии, топазово-желтые пьесы. Как он сглупил, забрав с собой только научные труды! Акайн быстро выбрал то, что захотел иметь в своей хижине, и скопировал записи в компьютер, а затем вернул сияющие силиконом и металлом дискеты на место.

Он уже почти все закончил, как вдруг раздался шорох. Акайн повернулся и увидел стоящую на пороге мать.

Хах! Она подняла руку, и под потолком зажегся свет. Акайн пристыженно замер, держа в руках стопку музыкальных записей, сиявших, словно драгоценности в руках похитителя.

Мать прошла в комнату и прикрыла за собой дверь.

— Это ты обокрал нас прошлой осенью, — сказала она.

Он наклонил голову в знак согласия.

— Я так и подумала. И еще я поняла, что ты жив. Я обрадовалась, хотя и не должна была. Что же с тобой не так? Почему ты не смог жить так, как живут остальные мужчины? Когда ты в первый раз приехал в отпуск, мы с твоей бабушкой строили планы. Если бы твоя связь продолжалась, бабушка хотела запросить сперму у семейства Гехази. Этот клан достоин союза с нами! Мы думали… мы надеялись, что ты наконец преодолел свои странности.

Акайн не произнес ни слова в оправдание. Вместо этого он произнес лишь: «Что?» — и замолчал. Его голос сильно изменился — огрубел. Акайн отвык разговаривать.

— Что я собираюсь сделать? Ничего. Теперь все соседи уже позабыли о тебе. Если я сдам тебя мужской полиции, наш позор выйдет наружу. Люди узнают о твоем бегстве от своих обязанностей. До сих пор существовала вероятность несчастного случая или убийства.

— Ты могла бы приказать мне умереть, — заговорил Акайн своим новым, незнакомым голосом.

— А ты бы убил себя, если бы я попросила?

Он ничего не ответил.

— Нет, — сказала его мать. — Думаю, что нет. Возвращайся в свои горы. В каждой семье есть постыдные тайны. Ты станешь одной из них.

Акайн положил музыкальные записи на столик. Как же они сверкали!

— Больше не приходи в дом, — добавила его мать. — Я прослежу, чтобы необходимые вещи оставлялись для тебя в дальнем амбаре.

Он открыл рот, чтобы поблагодарить мать.

— Уходи.

Акайн ушел, унося с собой компьютер.

На следующий год он дважды приходил в селение, хотя в главный дом уже не забирался. Вместо этого он находил подарки матери в дальнем амбаре: инструменты, маленькие пакетики семян, музыкальные записи, любимые с детства пьесы и письмо с изложением всех семейных новостей.

Затем безо всяких перемен прошло еще несколько лет. Мало-помалу Акайн расширил свой сад и сделал хижину более комфортабельной. Он не спеша читал пьесы писателей-мужчин, в которых — это всем известно — воспевались честь и трудность выбора. Герои произведений, мужчины, которым приходилось делать выбор, обычно погибали, как предстояло погибнуть и ему самому. Или жертвовали своим счастьем ради служения обществу. Этого он тоже не сделал.

Кроме этого, Акайн прочел немало пьес о женщинах и их жизни. Здесь речь шла о терпении и компромиссах, что не считалось мужскими добродетелями.

Может, ему стоило родиться женщиной? Но нет, в нем не было ничего женского. И уж конечно не было твердости, присущей его бабушке. Да и матери тоже. Женщины похожи на горы Атква. Ничто не может их поколебать.

Его мать преждевременно скончалась, когда Акайну едва исполнилось сорок лет. Спустившись с гор по первому раннему снегу, он обнаружил в дальнем амбаре обычный набор необходимых вещей и письмо. В нем содержались последние новости, изложенные одной из его старших кузин. Внезапная болезнь, которая не должна была погубить еще не старую и здоровую женщину. Но мать умерла! «Жизнь полна неожиданностей такого рода», — писала кузина красивым и аккуратным почерком, хотя в тот момент Акайн не думал о каллиграфии.

Сердце у него сжалось, и Акайн опустился на колени. Стоны не должны вырваться из его груди. За полуоткрытой дверью амбара медленно падали крупные снежинки.

Кузина писала, что продолжит оставлять для него вещи. Она обещала это его матери, когда та заболела. «Такие обещания невозможно не сдержать. Хотя, должна сказать, Акайн, что я не одобряю твоего поведения».

— Так, так, — пробормотал Акайн.

Он встал и вышел в снегопад. Обитатели селения ни за что не заметят его в такой мгле. Он запрокинул голову и поднял руки, словно пытаясь что-то поймать, хотя и сам не знал что. Ту жизнь, которая была ему суждена? Снежинки таяли, прикасаясь к его ладоням.

Время шло. Так уж устроен реальный мир. В пьесах герои мгновенно, меньше чем за икун, принимают важные решения, а жизнь — она постепенна.

Кузина Акайна сдержала слово. В дальнем амбаре он всегда обнаруживал подарки. Много лет он не видел никого из жителей, разве что издали. Ему всегда удавалось избегать встречи с ними.

Однажды летним утром, когда ему было уже под пятьдесят, Акайн вышел из своей хижины и увидел в саду монстра. Таким было его первое впечатление. Солнечные лучи ярко освещали стоящее существо. Акайн, вышедший из полумрака своего жилища, рассмотрел только общие очертания: существо на двух ногах, но слишком высокое и тонкое. Существо-прут. Существо, состоящее из костей. И такое же бледное, как кости.

Он попятился обратно в хижину, схватил ружье и затаился, надеясь, что монстр его не заметил. Может, он уйдет прочь. Раньше у него никогда не было проблем с монстрами.

Пришелец стоял среди грядок с овощами. Он был одет в штаны и красную клетчатую рубашку. Над рубашкой поднималась голова. Лицо монстра было совсем голым и узким, словно стиснутым с боков. Как будто кто-то обхватил его голову руками и сильно сжал, так что щеки провалились, нос высунулся наружу, лоб поднялся, а подбородок выступил вперед.

— Какой чудесный сад, — произнес пришелец на родном наречии Акайна.

Его заметили. Акайн поднял ружье.

— Перед тобой человек, — произнес второй голос. — Этот человек — наш друг. Опусти ружье.

Акайн посмотрел по сторонам и увидел второго пришельца, стоявшего у кромки леса. Этот был низкорослым хвархатом, покрытым мехом серо-стального цвета и одетым в свободные штаны и ботинки. Хвархат-мужчина. Но не родственник. Как и монстр, он говорил с заметным акцентом. Говор выдавал в нем южанина.

— Поверь мне, — спокойным голосом добавил хвархат. — Никто из нас не собирается причинить тебе зло. Мы находимся здесь с разрешения клана Атква, мы в отпуске.

— Бродим по горам, — подтвердил монстр.

— Враг, — произнес Акайн.

Хах! Его горло так отвыкло от разговора, что голос стал похож на треск сухой ветки.

— Война закончилась, — сказал хвархат. — Мы заключили мир с людьми.

Это казалось невероятным, но от кузины Акайн получал новости лишь о семейных делах.

— Положи ружье, — повторил хвархат. — Не стоит убивать этого человека. Он работает на нас. Он заслужил чин советника в тылу.

Акайн был посыльным. Чин монстра оказался намного выше. Наставлять ружье на старшего офицера было бы неправильным. Он опустил оружие.

— Вот и хорошо, — сказал хвархат. — А теперь выходи.

Акайн медленно вышел на солнечный свет. Монстр не двинулся с места. Мужчина у кромки леса тоже не двигался.

Что дальше? Акайн замер, опустив дуло винтовки к земле. Теперь он рассмотрел кое-какие детали. На голове монстра рос клочок меха, а может быть, перьев. Эта растительность оказалась такой же светлой, как и безволосое лицо. Даже глаза у монстра были светлыми, хотя в середине каждого глаза темнело по точке. Это что, признак болезни? Или монстр слепой? Нет. Акайн точно знал, что монстр смотрит. Темные точки двигались, поворачиваясь то к мужчине-хвархату, то к нему.

— Мне кажется, разговаривать будет намного легче, если ты отложишь оружие, — предложил хвархат. — Голос звучал спокойно и ровно, но тон этот был хорошо знаком Акайну. В нем чувствовалась властность.

Он положил ружье на землю, выпрямился и попытался вспомнить, как вел себя в присутствии старшего офицера в бытность солдатом.

— Так гораздо лучше, — сказал хвархат.

Он подошел к Акайну, поднял ружье и протянул его монстру.

Акайна на мгновение охватил страх. Но монстр вежливо опустил дуло вниз. Его руки оказались настолько странными, что пальцы не дотягивались до курка. А ладони оказались еще более светлыми и совершенно гладкими. Интересно, у него все тело такое? Белое и безволосое, как у рыбы?

Хвархат взглянул на Акайна, и тот сразу опустил взгляд. У этого мужчины слишком высокое звание. Это было ясно по голосу, по осанке и тому, как он обращался с монстром, ожидая полного повиновения, против чего странное существо не возражало. На такого невозможно смотреть в упор.

Если у хвархата и были какие-то вопросы, он не торопился их задавать. Вместо этого он объяснил, как они забрели в эту глушь — попросту сбились с пути и заблудились. Прошлую ночь они провели у входа в долину Акайна. А утром из любопытства продолжили подъем.

— Но мне кажется, мы ненамного отклонились от тропы. Если твои родичи забеспокоятся, они смогут нас найти.

— А мы вряд ли снова сможем отыскать это место. По правде говоря, нам потребуется твоя помощь, чтобы вернуться на тропу.

— Я помогу вам, но взамен попрошу рассказать, как закончилась война, — произнес Акайн и сам удивился своим словам.

Хвархат в знак согласия опустил голову:

— Это можно устроить.

Акайн вспомнил, что он здесь хозяин, и занялся приготовлением чая. Пришельцы прогулялись по саду. Человек не выпускал из рук ружье Акайна. Но в хижине имелась вторая винтовка. Если потребуется, Акайн может застрелить их обоих.

Но если они не вернутся, родичи Акайна станут их искать и не успокоятся, пока не найдут. Этого требуют законы гостеприимства. Этого требуют высокий ранг и связи, которыми обычно обладают старшие офицеры. Хвархат сорвал цветок — едва распустившийся желтый бутон — и протянул его человеку. Монстр принял цветок и блеснул зубами. Улыбка. Затем они оба направились к хижине, первым шел хвархат, а за ним монстр с ружьем в одной руке и с цветком в другой.

Ситуация сложилась довольно щекотливая. И может плохо закончиться. Если мужчина-хвархат проявит любопытство, то догадается, что Акайн — дезертир. Семье грозит позор, а Акайну придется убить себя.

Мать должна была заставить его сделать это двадцать пять лет назад. Результат все равно один: неважно казнь или самоубийство. Но тогда клан Атква не был бы опозорен. Хорошо хоть, матери уже нет в живых, чтобы страдать из-за собственной слабости.

Может, лучше не задавать никаких вопросов и выпроводить пришельцев отсюда как можно быстрее? Но ему очень хотелось узнать новости. В любом случае, они заподозрят в нем беглеца. Да и как может быть иначе? Он живет в горах один и настолько невежествен, что даже не слышал об окончании войны.

У входа в хижину лежал большой плоский валун — Акайн использовал его вместо стола. Он расставил чашки, гости уселись, и монстр прислонил ружье к стене хижины, так чтобы Акайн не мог до него дотянуться, а человек мог. Он по-прежнему держал в руке цветок, поглаживая пальцами тонкий стебель.

— У тебя действительно превосходный сад, — произнес человек.

— О чем ты хотел узнать? — спросил хвархат.

— О войне, — ответил Акайн.

— Она была ошибкой. Оказалось, с людьми можно договориться, хотя это занятие не из легких. Мы живем настолько далеко друг от друга, что не из-за чего враждовать.

— Какой-то глупец — возможно, это был человек — выстрелил в первый незнакомый космический корабль, — добавил монстр. — Вот так и началась война. — Он снова показал свои зубы Акайну — улыбнулся. Его улыбка была медленной и широкой, а не быстрой и дружелюбной, как у хвархатов. Беспокойная улыбка. — Война продолжалась, поскольку между обеими сторонами не было никаких каналов обмена информацией. Но конце концов мы выучили наречия друг друга.

— Это помогло, — сказал хвархат. — Нужно признать, что войну легко развязать, а остановить гораздо труднее. И наш случай не стал исключением.

Акайн спросил о Кушалине, станции, на которой он и Тев когда-то впервые встретились и стали любовниками.

Хвархат долго не отвечал.

— Это не слишком важный объект, — заметил Акайн. — Вероятно, вы и не слышали о нем.

— А почему он тебя интересует? — спросил хвархат.

— Там служил мой друг по имени Гехази Тев.

— Ученый физик?

— Ты его знаешь?! — воскликнул Акайн. — Он жив?

— Его не было на станции, когда она пропала.

Хах! Акайн задумался и стал разливать чай. Монстр едва пригубил из своей чашки, а вот хвархат оказался любителем чая.

— Неужели станция подверглась коллапсу, как он и предполагал? Неужели анормальность поглотила ее целиком?

Хвархат не сразу ответил:

— Сначала нам стало известно, что отказали ближайшие к станции врата. Ими стало невозможно пользоваться, и ученые не могли объяснить причины. То ли врата не функционируют, то ли они куда-то исчезли. В любом случае, добраться до станции было невозможно, разве что со скоростью света. Ближайшие действующие врата находились на расстоянии нескольких световых лет от Кушалина. Понятно, что мы в первую очередь отправили людей туда. С такого расстояния все вокруг станции выглядело как обычно. Звездное скопление и радиомаяк станции были на месте, и сигнал не говорил ни о каких происшествиях. Но мы смотрели в прошлое, и более свежая информация могла прийти лишь через долгие годы. Мы установили постоянное наблюдение и отправили корабль-разведчик, хотя свет станции должен был дойти до нашего поста задолго до того, как беспилотный корабль достигнет места назначения. Вселенная слишком велика, если нет возможности воспользоваться точками перехода Хелигана. А потом мы ждали, а физики выдвигали теории. Как ты, наверное, знаешь этот род деятельности привлекает их больше всего.

— Да, знаю, — сказал Акайн. — А Гехази не рассказывал вам о своих идеях? Ведь он остался в живых?

— Верно. — Хвархат одарил его улыбкой, быстрой и почти незаметной, без малейшего намека на угрозу. — Другие физики сомневались в его предположениях, и по этому вопросу велись бурные дискуссии. Насколько мне известно, они до сих пор так и не пришли к единому мнению… А звездное скопление пропало. Это происходило постепенно, безо всяких там взрывов. Ученые смогли заметить аномальные явления в спектре звездных атмосфер непосредственно перед их исчезновением. После того как пропал сигнал станции, на ее месте возник странный источник неизвестного излучения. Но ничего драматического не происходило. Ничего похожего на рождение новых звезд. Я даже не уверен, что мы заметили бы все это, если бы не вели такое пристальное наблюдение. Когда к звездному скоплению подлетел корабль-разведчик, он не обнаружил ничего, кроме пустоты.

— Как такое возможно? — спросил Акайн.

— Гехази Тев в некоторой степени пересмотрел свою теорию. Если ты его знал, то понимаешь: ничто не может заставить его свернуть со своего пути. Первые его идеи не давали объяснения происходящему, так что он дополнил их новыми теориями. Теперь он считает, что коллапс способствовал отделению этого участка от нашей Вселенной.

— Что это значит? — спросил Акайн. — Что произошло со станцией? Она существует до сих пор?

— Никто не знает, — произнес хвархат. — Возможно, есть другая Вселенная, куда попали станция и окружающие ее звезды. Согласно теории Гехази Тева, эта Вселенная очень мала. Его догадки невозможно проверить, но это превосходное объяснение. Он утверждает, что эта новая Вселенная будет сначала совсем темной, ведь в ней будут только звезды, что окружали станцию. Можно себе представить, как это выглядит! — Хвархат вздохнул, но Акайн не смог определить, был ли его вздох вызван ужасом или простым любопытством. Пожалуй, все-таки ужасом. — Со временем свет, испускаемый звездами, начнет отклоняться. Затем проявятся новые звезды, тускло-красные, как те, что окружали станцию. Если у работников станции имелись необходимые приборы, они увидят самих себя. И наверняка смогут перехватить собственные отправленные послания.

— Обитатели станции, наверно, погибли, — предположил Акайн.

— Вполне возможно, хотя Гехази Тев считает, по крайней мере считал, когда я встречался с ним в последний раз, что существует и другая вероятность. Все зависит от того, как вела себя анормальность во время коллапса и какая при этом высвободилась энергия. Если станция вместе со звездами действительно попала в иную Вселенную, то они оказались в полном одиночестве. А если анормальность и энергия коллапса каким-то образом рассеялись или были истрачены на создание другой Вселенной…

Так звучала еще одна из пугающих гипотез Гехази Тева.

— Когда это произошло?

— Двадцать три года назад, — ответил хвархат.

Акайн должен был находиться на станции во время катастрофы. Он наверняка знал мужчин, которые погибли или попали в иную Вселенную. Интересно, а оставался ли там любовник Тева, физик-прикладник? Уже не вспомнить, как его звали. Акайн перевел взгляд на свой сад, но яркость летнего полдня потускнела. На мгновение перед глазами возникла пугающая тьма, которую со временем нарушит тускло-красный свет звезд, но и он будет всего лишь иллюзией, отражением, вернувшимся к своему оригиналу. Что за ужасная судьба!

— Скорее всего станция была разрушена, — успокаивающим тоном заметил хвархат, а затем поднялся, чтобы налить себе еще чаю.

Монстр так и продолжал сидеть над нетронутой чашкой.

— У меня неблагоприятная реакция на многие продукты хвархатов, — сказал он. — Лучше не испытывать судьбу.

— Как получилось, что ты стал работать на нас? — спросил Акайн.

— Мне предложили место, и я принял его.

— Это произошло после окончания войны?

Монстр снова продемонстрировал свою медленную угрожающую улыбку:

— Нет.

— Это нормальное поведение для людей? — задал вопрос Акайн.

— Переходить на другую сторону во время войны? Нет.

Человек заинтересовал Акайна. Это существо решилось на поступок, гораздо худший, чем простое дезертирство.

— А что произойдет, если тебя поймают?

— Уже ничего. Существует договор. Теперь я хвархатский офицер. Это звание послужит защитой. Но в обычных случаях наказанием бывает смерть.

Акайн хотел спросить монстра, почему он решил перейти на другую сторону, но решил, что еще не время.

Хвархат вернулся с полной чашкой и еще одним цветком из сада Акайна. На этот раз цветок был красным. Он положил растение на плоский камень, заменявший стол, и уселся рядом.

— Может, ты хочешь узнать что-нибудь еще?

— Как вы намерены поступить со мной? — неожиданно для себя самого спросил Акайн.

Наверно, гораздо лучше было бы промолчать.

Хвархат склонил голову, подумал, затем произнес:

— Мы оба скоро уйдем. В наши служебные обязанности не входит слежка за хвархатскими мужчинами. Мы — гости в ваших местах. Мне кажется, Атква знают о тебе. Пусть они сами с тобой разбираются. Твое поведение нас не касается.

Ему не придется умирать. Родичи не намерены обнародовать свой позор. Почувствовав облегчение, Акайн предложил гостям взять овощей из его сада.

— Мы не сможем унести с собой много продуктов, — сказал хвархат. — Да и мой друг не в состоянии питаться съедобными для нас овощами. Они или не усваиваются его организмом, или вызывают недомогание. Поэтому ему приходится питаться специально приготовленными продуктами. Для человека это тяжкое испытание. Они считают процесс поглощения пищи наслаждением. Еда для людей то же, что для нас хороший спектакль. А приготовленная для него наша еда довольно однообразна.

— Это верно, — согласился монстр.

— Но я воспользуюсь твоим предложением, — продолжал хвархат. — Насколько я помню, никогда не видел таких прекрасных плодов. Твой труд достоин уважения, хоть я и не разделяю человеческого отношения к еде.

Незадолго до полудня Акайн проводил своих нежданных гостей до тропы. Они попрощались; возвращаясь к хижине, Акайн вспомнил, что так и не узнал их имен. Да и они не спрашивали, как его зовут, хоть и догадались, что он из рода Атква. Если они решат навести справки, узнать его имя не составит особого труда.

К вечеру дня он добрался до хижины. Солнце уже покинуло долину и нижнюю часть склонов, но еще заливало светом весь небосклон и золотило восточные вершины. Меднолиственное дерево, росшее на пригорке, сияло так, словно и в самом деле было выковано из листовой меди. Красота!

Он собрал и унес в дом чашки, потом снова вышел и подобрал оставленный желтый цветок. Красный хвархат прицепил к лямке своего рюкзака. Акайн видел, как цветок мелькал на тропе, когда провожал взглядом хвархата, идущего следом за своим длинноногим спутником. Нетрудно догадаться, кто из этих двоих был лидером в пути.

Теребя увядший цветок, Акайн вдруг понял, что эти двое были любовниками. Понимание пришло к нему так отчетливо, словно к ясновидцу, хотя он и не был прорицателем. Тем не менее он был совершенно уверен.

Сначала он подумал, что это невозможно. Но откуда он мог знать, что возможно, а что невозможно в эти дни? Он сам слышал, как монстр разговаривал на языке хвархатов. Монстр, который стал хвархатским офицером. Если могло произойти такое, если станция могла исчезнуть из Вселенной, невозможно предугадать, что еще могло случиться.

Акайн не захотел выбрасывать сорванный цветок и положил его обратно на камень, а потом стал наблюдать, как солнечные лучи бледнеют на меднолиственном дереве. Беспокойный выдался день, но Акайн был рад услышать, что Тев еще жив и даже стал знаменитым. Он всегда этого хотел. Услышанные от гостей новости заставили Акайна почувствовать себя одиноким и оторванным от всего мира, и на мгновение он засомневался в правильности своего выбора.

Небо над головой казалось бездонным. Не свод над землей, а бескрайний океан, в котором можно затеряться если не навсегда, то на очень долгое время.

Хах! Эта идея ему не понравилась. Акайн обеими ногами стоял на твердой земле Атква. Под слоем почвы лежал прочный гранит, и огромная круглая планета держала Акайна, как мать держит свое дитя. Ему незачем растворяться в небе.

А что до его выбора, так он всегда страстно мечтал о саде, как Тев мечтал о славе. О саде перед домом, о меднолиственном дереве, сиявшем на холме, о насекомых, летающих и ползающих среди цветов. Только глупец жаждет невозможного или просит слишком многого, словно Богиня создала Вселенную исключительно ради его удовольствия.

Если он чего-то и лишился из-за своего выбора, то и приобрел немало. Нет сомнений, что эта долина, ароматы сада, шелестящего листвой под дуновением прохладного вечернего ветерка, намного лучше, чем жизнь в тоскливых металлических коридорах станции. Жить здесь гораздо лучше, чем провалиться в маленькую Вселенную с тусклыми красными звездами. Не стоит тосковать о Теве и его идеях!

Акайн сидел на пороге хижины и наблюдал за угасанием летнего дня. Небо снова стало крышей. Земля под ногами была прочной. Постепенно все сомнения — и чувство потери — растаяли как отблески солнца на меднолиственном дереве. Он ни о чем не жалел. Он должен был жить именно здесь.

Тем же вечером Эттин Гварха и Сандерс Николас остановились на ночлег рядом с тропой. Внизу, в лощине, бежал ручеек и наполнял воздух приятным спокойным журчанием. Эттин Гварха поужинал свежими овощами, его спутник проглотил приготовленный специально для него паек. Затем хвархат из клана Эттинов развернул карту и стал ее изучать.

— Мы выберем другой маршрут, — сказал он.

— Почему? — спросил Сандерс Николас.

— Первоначальный маршрут должен привести нас к одному из главных домов Атква. Мне бы не хотелось встречаться с этим семейством.

— На это есть какие-то причины?

— Если они поймут, что мы подходили близко к жилью того мужчины, то могут встревожиться и мне придется их успокаивать. Мне не хотелось бы вмешиваться в их отношения.

— Ты ведь сказал, что не собираешься его выдавать.

— В каждой семье есть свои секреты, а мы лишь гости на земле Атква. Не подумай, что я одобряю его поступок. Нельзя без особых причин увиливать от исполнения своего долга. — Офицер свернул карту, убрал ее обратно в рюкзак и добавил: — Я не собираюсь осуждать женщин Атква за то, что они позволили своему родственнику жить в этой глуши. Женщин могут судить только женщины.

Сандерс Николас ненадолго задумался над его словами. Неужели Эттин Гварха догадался о его чувствах по выражению лица? Нет, ни один хвархат неспособен прочитать что-либо по его бледной и безволосой физиономии.

— У меня есть еще один вопрос, — наконец сказал он. Офицер взглянул на своего спутника. — Откуда тебе так много известно о Гехази Теве и исчезнувшей станции? Ученые физики и их идеи никогда не входили в сферу твоих интересов.

— Тебе известно, что у меня большой опыт в ведении переговоров. После исчезновения станции у руководства Узла возникло два вопроса. Но по крайней мере один из них следовало задавать очень дипломатично, поскольку это могло вызвать ненужные осложнения, так что за ответом пришлось обратиться — мне пришлось обратиться — в институт Хелига.

Сандерс Николас терпеливо ждал продолжения.

— Во-первых, требовалось выяснить, не было ли исчезновение станции следствием применения какого-то неизвестного оружия. Возможно ли, чтобы люди — или какие-то другие существа — обладали такой мощью? Не забывай, что в то же время оказались выведенными из строя врата Хелигана. Пропало целое звездное скопление! Вот это было событие! Если его организовали разумные существа, следовало признать, что нам угрожает серьезная опасность. Во-вторых, следовало узнать, возможно ли искусственно вызвать подобное явление, если оно природного происхождения? Нельзя ли использовать эти силы в качестве оружия против врагов?

Сандерс Николас наградил своего любовника медленной, недружелюбной на вид человеческой улыбкой.

— Вы надеялись, что сможете заставить провалиться в другую Вселенную Солнечную систему?

— Да, такие соображения высказывались некоторыми мужчинами, — признал Эттин Гварха. — Ники, ты и сам понимаешь, насколько соблазнительной была эта идея. Угроза со стороны человечества могла быть устранена без непосредственного уничтожения людей. Нам не пришлось бы докладывать своим женщинам, что мы перебили всех самок и детенышей другой расы.

Сандерс Николас молча смотрел на небольшой костер, разведенный на полянке. Над головами мерцало звездное небо. Стяг Богини пересекал небосклон, словно широкая река серебристого света.

— У меня имеются два возражения, — заговорил он. — Командование Узла не могло с уверенностью утверждать, что люди не пострадают. Такой процесс, насколько я знаю, никем не исследовался, а мне трудно поверить, что рождение любой Вселенной, даже самой маленькой, может протекать спокойно.

Эттин Гварха наклонил голову, видимо, в знак согласия.

— А второе возражение?

— Даже если допустить, что коллапс произойдет без причинения физического вреда, подумай о последствиях. Вы лишили бы человечество всего этого. — Он указал в небо. — Эттин Гварха, ты бы согласился жить в другой Вселенной?

— Нет.

— Возможно, я не слишком объективен, но мне кажется, что Вселенная многое потеряла бы, лишись она человечества, хотя не могу не признать, что с нами иногда трудно ужиться.

— Да, мы могли бы иметь и лучших соседей, — согласился Эттин Гварха. — Но избавиться от вас тоже было бы неправильно. Ученые из института Хелига сказали, что воспроизвести процесс, затронувший Кушалин, невозможно. Гехази Тев с этим не согласен. Он верит, что можно вызвать нечто подобное, но только в той области, которая уже находится на грани коллапса. Это должен быть участок Вселенной, где много старых звезд и аномальных явлений. А в таких местах трудно рассчитывать на присутствие разумной жизни. Самое большее — там окажется научно-исследовательская станция. — Эттин Гварха коротко улыбнулся, и его зубы блеснули в красноватом свете костра. — Едва ли такой замысловатый способ уничтожения стоит научной станции. Не применяй большей силы, чем требуется, как гласит старая поговорка.

— Что ж, — сказал Сандерс Николас, — значит, все мы остаемся в этой очень большой Вселенной.

— Ужасная ситуация, — подтвердил его возлюбленный. — Но мне кажется, мы в состоянии это пережить. В докладе командованию Узла я говорил еще об одном аспекте. Рассматриваемая ситуация вряд ли вероятна. Уничтожение целой звездной системы — или удаление ее из нашей Вселенной — за пределами возможностей наших ученых, и, как мне кажется, люди тоже не могут изобрести подобное оружие. Человеческая технология, по крайней мере в существенных для нас областях, не производит большого впечатления, а их экономические и политические проблемы настолько значительны, что люди вряд ли смогут позволить себе тратить ресурсы на необходимые исследования и разработки. Но если в Галактике существуют две расы, способные странствовать между звездами, почему бы не быть третьей и четвертой? Предположим, что какая-то из них проявит такую же, как у людей, враждебность, но окажется более организованной. Не смогут ли они создать оружие, способное уничтожить звездное скопление?

Это один аспект, над которым стоит подумать. Второй заключается в том, что уничтожить население одной планеты не так уж и трудно. Даже люди способны на это. Во время войны наш мир был в относительной безопасности, поскольку люди не знали, где он находится. Но люди быстро учатся, и, возможно, вашему правительству уже известно местоположение нашей планеты.

— Может, и так, — согласился Сандерс Николас. — Ты можешь предположить это с большой долей вероятности. Но людям пришлось бы преодолевать вооруженное сопротивление, чтобы попасть сюда, а хвархаты, как мне кажется, в состоянии их остановить. Кроме того, не стоит забывать о мирном договоре.

— Некоторые договоры соблюдаются, некоторые — нет. В этом документе нет пункта о брачных союзах. Как можно говорить о прочности союза, не подкрепленного — не связанного — обменом генетическим материалом?

Сандерс Николас ничего не сказал, так как ответ был очевиден. Невозможно доверять ни одному договору, в котором нет статьи о брачных союзах.

— Вы могли бы позаимствовать человеческую биотехнологию, — предположил Сандерс Николас.

— И производить на свет клонированных детей, которых будут растить люди? — спросил Эттин Гварха.

В его голосе, как и следовало ожидать, звучали отвращение и даже ужас.

— Это не обязательно должны быть клоны.

— Ну, предположим, что мы решим соединить генетический материал от мужчин разных семейств. Кто будет устраивать брачные контракты в отсутствие женщин? И как могут мужчины растить детей?

— Вам остается только один выход, — сказал Сандерс Николас. — Хвархаты могут поступить так, как поступили люди: вывезти женщин с родной планеты. Вы должны подумать над этим.

— В Узле обсуждалась подобная идея, — признал Эттин Гварха, — И мы предложили ее на обсуждение женскому правительству. Переговоры по столь деликатному вопросу, естественно, требовали самой тонкой дипломатии. Туда отправили меня. — Он блеснул короткой улыбкой. — План состоял в том, чтобы создать колонии молодых женщин на удаленных станциях, где они находились бы в большей безопасности, чем на густонаселенной планете.

«Жить без советов своих матерей и старших родственниц? — сказали мне Ткачихи. — Ни за что! Мужчины должны отвечать за безопасность планеты, а если вы не в состоянии этого сделать, значит, придется ставить вопрос о вашей ограниченности. Мы отказываемся посылать своих дочерей к звездам».

— А вы не рассматривали возможность отправить с ними и старших женщин?

— Ткачихи отвергли это предложение, да и Узел от него не в восторге. Там есть старшие офицеры, чьи матери еще живы, не говоря уже о других родственницах. Если старшие женщины начнут странствовать в космосе, Вселенная лишится большей части своей прелести.

— Это верно, — сказал Сандерс Николас. — Но удовольствие — это не главное в жизни. Мне кажется, и Ткачихи, и командование Узла совершают ошибку. — Он посмотрел в лицо Эттина Гвархи. — У людей есть одна пословица насчет яиц в одной корзине. Если что-то случится с корзиной…

Эттин Гварха согласно наклонил голову.

— Тем не менее Узел не намерен продолжать спор с Ткачихами о проблемах, касающихся женщин. По крайней мере не сейчас. Хочется верить, что нашей родной планете в данный момент ничто не угрожает. Как ты сам только что сказал, она надежно защищена. Любому, кто захочет разрушить этот мир, придется преодолеть заслон из флотилии хорошо вооруженных кораблей. Но мне лично нравится мысль о женщинах среди звезд. Некоторым из них этот опыт может показаться привлекательным.

Сандерс Николас ничего не ответил. Возможно, он слишком устал.

Вскоре оба друга улеглись спать. Утром они продолжили свой путь, спускаясь с гор к ближайшей железнодорожной станции. К концу дня им удалось сесть на местный поезд. Всю ночь они тряслись по холмам Атквы в товарном вагоне, поскольку в составе не было пассажирских мест для мужчин.

Сандерс Николас заметил, что ему приходилось путешествовать и в худших условиях. Здесь по крайней мере были окна, хотя смотреть было не на что: на фоне звездного неба мелькали только темные силуэты холмов да иногда проносились огни станций, но и они не освещали ничего, кроме пустых платформ.

К восходу солнца они добрались до равнины.