Лучшее за год 2006. Научная фантастика, космический боевик, киберпанк

Вандана Сингх Дели

Этим вечером он особенно явственно ощущает присутствие города — его древние камни, кирпичные дома с плоскими крышами; сырое белье полощется на веревках, подобно ярким разноцветным флажкам, улицы с растущими по обочинам деревьями ниим забиты транспортом так, что нечем дышать. Вот по мосту, под которым он собрался было заночевать, тащится автобус. Здесь пахнет жасмином и застарелой мочой, а еще сюда доносится знакомый пыльный запах — с крикетного поля, что по ту сторону дороги. Здесь же какой-то тип закуривает бири:[45] худощавое лицо наполовину скрыто в тени, и ему вдруг мерещится, что он видит самого себя, только возрастом постарше. Он подходит к этому мужчине, на вид такому же бродяге.

— Меня зовут Асим, — говорит он.

Незнакомец, насквозь пропахший табаком, пристально смотрит на него, отхаркивается и сплевывает:

— Куа chahiye?[46]

Асим спешит отпрянуть. Нет, этот человек совсем не похож на Асима; во всяком случае, никогда в своей жизни Асим не будет курить бири. Он покидает тихий закуток под мостом, оказавшийся сомнительным прибежищем, и бредет дальше — мимо мусорных куч и тусклых уличных фонарей туда, где яркими неоновыми огнями светятся центральные улицы. Ему легче ориентироваться в новой части города: здесь краски чище, огни слепят сильнее, а потому, скорее всего, никаких видений не будет. И лишь однажды на улице Шах Джахан он увидел, как мимо прошел молочник, ведя за собой горбатую белую корову со звенящим колокольчиком на шее. Под сенью величавых вековых деревьев, почти заслонявших уличные фонари, молочник остановился поговорить со своей коровой и постепенно растворился в сгустившихся сумерках.

Раньше он думал, что все те видения, что являлись его взору, — души умерших, но теперь, повзрослев, он знает, что это не так. Теперь у него есть теория о том, что неожиданно появляющиеся образы — это проделки времени, путаница, возникающая в результате того, что одна часть временного потока сталкивается с другой, когда обе части на мгновение пересекаются. После нескольких лет сомнений и мучительной борьбы он наконец пришел к выводу, что вовсе не безумен; просто мозг его устроен иначе, чем у других людей, и это позволяет ему распознавать подобные временные совпадения. И он не единственный, кому дана такая способность, — ведь некоторые из привидевшихся ему людей тоже замечают его и в ужасе отступают назад. Забавно и в то же время жутковато думать о том, что для тех, кто давно умер или еще не появился на свет, он и сам является призраком.

В старых частях города видения встречаются гораздо чаще, чем где бы то ни было, и он не знает точно почему. Конечно, много событий произошло в Дели, кто бы сомневался, — история города уходит корнями в глубокую древность, когда братья Пандава, герои эпической поэмы «Махабхарата», где-то около трех тысяч лет назад основали сказочную столицу, Индрапрастха. Уже к началу Средних веков, насколько он помнит из потрепанного учебника истории, на этом месте возникли и исчезли семь городов Дели, а восьмой город был построен британцами во времена их правления. Девятый по счету Дели, существующий в наши дни, самый многонаселенный. И только для Асима все те прежние древние города Дели по-прежнему живы — хоть они и промелькнули, словно таинственные острова за бортом плывущего корабля, а все равно никуда не делись. Как бы ему хотелось поговорить с кем-нибудь о видениях, посещающих его, но чтобы к нему отнеслись серьезно и помогли понять, какова природа такого странного расстройства и сколько все это будет продолжаться, но по иронии судьбы так уж получается, что единственный благожелательный человек из всех, кого он встретил за все время и который знает по себе, каково это — видеть призраков, живет примерно в 1100 году новой эры, во времена Притхвираджа Чаухана, последнего индусского правителя Дели.

Как-то раз Асим прогуливался вдоль белой колоннады одного из зданий в районе Коннаут Плэйс, когда увидел ее — старую женщину в длинной юбке и огромной шали: она степенной походкой пересекала автомобильную стоянку, тело ее словно летело над дорогой, ноги опускались на невидимую поверхность, не касаясь земли. Она подошла очень близко к Асиму — лицом к лицу — и заметила его. Они оба остановились. Сквозь тусклые полоски света, мерцавшие вокруг женщины, он разглядел темные деревья и туман. Неожиданно в разгар летнего зноя на него вдруг дохнуло свежим запахом дождя. Женщина вытянула вперед руку, но не дотронулась до него.

— Из какой ты эпохи? — спросила она на незнакомом диалекте хинди.

Он не знал, как ответить на этот вопрос и в то же время как справиться с нахлынувшим чувством невероятного восторга. Ведь эта женщина тоже умеет заглядывать через барьеры времени и видеть блики других людей, других эпох. Она сказала, что ее правитель — Притхвирадж Чаухан. Асим сообщил, что живет спустя девятьсот лет после Чаухана. Они поговорили о том, кто что видел: женщина рассказала о войсках, о копьях, изрыгающих огонь, о бледнолицых мужчинах с желтыми бородами, о женщине, которая плакала в железной колеснице. Прежде чем она начала исчезать, Асим успел объяснить некоторые из ее видений. Он рванулся за женщиной, словно желая шагнуть в ее мир, и налетел прямо на колонну. Очутившись на земле, он услышал издевательский смех. Под сводами арки на него глазели двое — чистильщик обуви да еще какой-то тип, жующий бетелевый лист, — они явно веселились, наблюдая за ним.

А однажды он встретил безумного императора Мохаммад Шаха. В тот вечер Асим гулял по Красному форту, стараясь обходить стороной толпы туристов, которые без устали щелкали фотоаппаратами, и ему было особенно тревожно. В воздухе стоял запах дыма от костров — где-то жгли сухие листья. Солнце клонилось к закату, багрянцем освещая стены крепости из красного песчаника, а затем стало темно. Наступила ночь — словно одеялом она накрыла мглой высокие валы, лужайки, по которым он бродил, мерцающую красоту Жемчужной мечети, едва заметные изгибы прежнего русла реки Ямуны, которая некогда протекала под мраморной террасой. Асим увидел человека — тот стоял, перегнувшись через парапет, — на нем был красный шелковый шервани, ожерелья из драгоценных камней украшали грудь по самое горло, тюрбан сверкал бриллиантом. От этого человека исходили запахи вина и розового масла. Еле ворочая языком, он пел песню о ночи, разлучившей его с возлюбленной.

Мохаммад Шах Рангила, начало семнадцатого века, вспомнил Асим. Тот самый император, который больше всего на свете любил музыку, поэзию и вино. Он не желал прислушиваться к предупреждениям о том, что персидский царь с огромной армией идет походом на Дели…

— Послушай, повелитель, — лихорадочно зашептал Асим — а вдруг ему удастся изменить ход истории, — ты должен готовиться к сражению. В противном случае Надир Шах вторгнется в город. Тысячи жителей будут безжалостно убиты его воинами…

Правитель поднял на него глаза, отуманенные вином.

— Уйди прочь, призрак!

Иногда он задерживается на лужайках у Ворот Индии в самом центре современного Дели, покупает у лоточника мороженое и съедает его, сидя у фонтана, построенного Лютиенсом.[47] Любуясь игрой света в брызгах воды, он размышляет о британских завоевателях: всего за каких-то два столетия они довели одну из богатейших и древнейших на земле цивилизаций до жалкой нищеты. Англичане возвели эти сооружения, величественные здания и фонтаны, но даже им пришлось уйти и оставить здесь все это. Правители приходили и уходили, приходили и уходили армии, но город продолжает жить. Порой он видит этих воинов, пеших или конных, различает их бледные лица. Всякий раз он пытается до них докричаться: «Ваши люди обречены. Вы обязательно уйдете отсюда. Ваша империя рухнет». Изредка они смотрят на него, испуганно вздрагивая, и растворяются в воздухе.

Временами у него разыгрывается фантазия и ему начинает казаться, что, может, он и в самом деле каким-то образом повлиял на ход истории. Например, заронил зерно сомнения в душу у какого-нибудь британского офицера относительно вечного процветания Британской империи. Вопреки своим лучшим намерениям, убедил Мохаммад Шаха в обратном, в том, что грядущее нашествие не настоящая угроза, а всего лишь плод одурманенного вином воображения или происки злых духов. Впрочем, и так понятно, что, за исключением императора, все те люди, с которыми он сталкивался время от времени, не имели возможности влиять на историю и что он просто зря обманывается, думая о собственной значимости.

И все же он заставляет себя отмечать наиболее любопытные встречи. Постоянно таскает с собой толстую, слегка потрепанную тетрадь, одна часть которой отведена для записей о встречах с этими пришельцами из других времен. Но иногда из-за того, что видения выглядят слишком отчетливо, он не вполне уверен, принадлежат ли они этому времени или какому-то иному — будь то чье-то лицо, мелькнувшее в толпе, или фигура человека, холодной ночью идущего мимо, кутаясь в шаль. И лишь только некоторые несоответствия — в пространстве или во времени — отличают такие явления от всех остальных людей.

Ему случается видеть и призраки-пейзажи, но очень редко — то очертания дворцов и шпилей у самого горизонта, то какую-нибудь рощицу посредине оживленной улицы, а однажды — и это было самое необычайное зрелище — башни, высотой до самого неба, отделанные драгоценными камнями. При этом каждый раз местность словно заряжается особой энергией — вспыхивает, как при ударе молнии. И хотя на первый взгляд кажется, что образы эти возникают случайно и повторяются нечасто, существуют места, где он видит (как он считает) одних и тех же людей снова и снова. Например, когда ездит в метро, то в подземных туннелях он почти всегда замечает, как среди пассажиров на платформах и по вагонам поездов перемещаются люди, одетые в лохмотья, — у них бледные, нездоровые лица, словно они никогда не были на солнце. Когда он увидел их впервые, то его бросило в дрожь. «Станции метро построены совсем недавно, — подумал он, — как и вся система подземного транспорта в Дели. Значит, то, что я вижу, должно происходить в будущем…»

Когда-нибудь он обязательно напишет историю о будущем…

Улица Наи Сарак — это название всегда казалось ему нелепым. Оно означает «Новая Дорога», но дорога-то эта уже давным-давно не новая. Он мог бы пересечь ее в два прыжка, если бы не люди, толпящиеся плечом к плечу. И дома здесь стоят, тоже тесно сгрудившись, — окна глядят на улочку тусклыми глазницами, ступени узкие и пыльные, а между домов вообще невозможно протиснуться. Первые этажи занимают маленькие старинные магазинчики, здесь повсюду навалены груды книг, и от них исходит свежий, терпкий запах — бодрящий, как кофе. Сегодня жарко, и негде укрыться от палящего солнца. Девушка, за которой он неотступно идет следом, обычная студентка Делийского университета — она пришла сюда купить что-то из книг, и ей не нравится, что люди в толпе толкаются и распускают руки, гораздо меньше ее беспокоит безопасность собственного кошелька. Повсюду снуют босоногие мальчишки, совсем еще дети, с проволочными корзинками — в них они таскают лимонную воду, разлитую в стаканы с отбитыми краями; здесь и там за прилавками стоят толстые старики в нательных майках — под жужжание электрических вентиляторов они энергично спорят с бледными беззащитными студентами, выясняя, что же им все-таки нужно. Шумно прихлебывая прохладительные напитки, они вытирают липкие пальцы о животы и в конце концов тянутся за залежавшейся книгой, чтобы вложить желанный томик в дрожащие от волнения руки студента. Некоторые из этих торговцев не прочь, в дополнение, напутствовать покупателя словами вроде: «Ну вот, сынок, учись хорошо, пусть родители гордятся тобой…» Асим уже давно не посещал это место (по сути, с тех пор, как сам был студентом), и ему почти все это внове — яркий день слепит глаза, позади высится белый купол мечети, древние каменные стены города окружают его со всех сторон, и он зажат в толпе, среди потных людей и клубов пыли. Он дивится на белоснежные куртки мужчин, отмечает их ухоженные бороды, на головах у них — тюбетейки для молебнов; конечно же, это мусульманский район города в Старом Дели, но выглядит он сейчас совсем не так романтично, как некогда описывала его бабушка. Асим на мгновение переносится в прошлое, когда еще маленьким мальчиком слушал рассказы старой женщины. Его бабушка была индуской — одной из тех, кто так больше и не вернулся в Старый Дели после безумств при разделе страны в 1947 году, после яростных столкновений между индуистами и мусульманами, когда погибли тысячи людей, но он до сих пор помнит, как она рассказывала об уголках города, где прошла пора ее девичества: это паратхе-валон-кигали — переулок пекарей паратха, где в каждой лавке выпекались и продавались всевозможные лепешки с различными начинками — пряный картофель, или рубленая баранина, или листья пажитника, или пюре из цветной капусты, приправленное жгучим красным перцем; а еще Дариба Калан, где, как и сотни лет назад, все так же торгуют самым лучшим и чистым серебром в мире — изящными цепочками, ножными и ручными браслетами. Среди толп, наводняющих эти места, ему не раз являлись видения: то были куртизанки и юноши, кровь и грохот набегов, мертвые тела принцев, повешенных британскими солдатами. В его представлении старый город, окруженный высокими осыпающимися каменными стенами, похож на старуху, которая в душе постоянно грезит о своей юности.

Девушка, которая привлекла его внимание, все продолжает идти. Асим не успел как следует ее разглядеть — он лишь заметил, что у нее темные глаза, а в них притаилась смерть. За годы жизни в этом городе он научился распознавать в глазах своих сограждан озабоченность определенного рода — стремление к той окончательной анонимности, что приносит с собой смерть. Иногда, как в данном случае, он узнает об этом раньше их самих.

Девушка заходит в магазинчик. Хозяин лавки, юноша с телосложением как у борца, одет лишь в хлопчатобумажные шорты. Спину ему растирает мужчина-массажист, поглаживает лоснящуюся золотистую кожу, налитую мускулами. Юный книготорговец произносит: «Высшая биохимия? Уоткинса? Есть один экземпляр, всего лишь один остался». Затем кричит кому-то вглубь магазина, где темно, как в пещере, и на зов выходит маленький мальчик, неся названный учебник, словно это большая редкость. Лицо девушки разглаживается от облегчения, и она соглашается взять книгу, даже не торгуясь. Безропотно расстается с деньгами, выходит наружу в громкоголосое марево, и людской поток подхватывает ее, словно река — упавшую в воду ветку. Девушка проталкивается вперед, работая локтями, отбивается от чьих-то рук, норовящих пощупать ее грудь или потрогать бедра. На мгновение он теряет ее из виду, но вот же она — идет мимо мечети к автобусной остановке на центральной улице. Уже на автобусной остановке она ловит взгляд Асима и смотрит в ответ холодно и высокомерно. Подходит автобус — он переполнен, двери открыты, на поручнях висят молодые люди, словно зацепились за корму лодки. Он видит, как девушка с боем пробирается через толпу к автобусу и в последнюю минуту оказывается как раз на его пути. Автобус не останавливается, лишь едва замедляет ход (в дразнящей манере, свойственной делийским автобусам), будто желая поиграть с толпой в догонялки. И вот эта чудовищная громада зеленого и желтого металла несется на нее, а она, вцепившись в сумку с книгами, стоит как вкопанная. Теперь-то и настает черед действовать Асиму. Он бросается к девушке, отталкивает ее прочь с дороги и держит, не давая упасть на землю. В ушах рев мотора, скрип тормозов, вопли кондуктора. Книги разлетаются по мостовой. Он помогает их подобрать. Она дрожит от испуга. На мгновение он видит себя ее глазами — какой-то бродяга, небритый, с грязными всклокоченными волосами. Он говорит ей: не делай этого, никогда не делай этого. Нельзя отчаиваться в этой жизни. У каждого есть свое предназначение, которое нужно выполнить. Он повторяет эти слова, словно мантру, а она смотрит на него с недоумением, будто не понимает, что пыталась покончить с собой. Он видит, что она удивлена, — правильный хинди и прекрасный английский выдают в нем представителя среднего класса с высшим образованием, как она сама, но внешность его свидетельствует об обратном. И хотя он знает, что эта девушки — не та женщина, которую он ищет, все равно достает компьютерную распечатку, чтобы удостовериться. Нет, это не она. Щеки слишком худые, подбородок недостаточно острый. Он сует ей визитную карточку и уходит прочь. Отойдя на некоторое расстояние, он видит, что она разглядывает карточку в своей руке — и хмурится. Неужели она ее выбросит? В последнюю минуту она засовывает визитку в сумку с учебниками. Он слишком хорошо помнит тот случай, когда какой-то незнакомец впервые дал ему одну из таких карточек. «Беспокоишься о собственном будущем? Посоветуйся с пандитом[48] Видъянатхом.[49] Офис оборудован компьютером и кондиционером. Узнай свое истинное предназначение в жизни». Эмблема, изображающая улей, и адрес в Южном Дели.

Позже он обязательно запишет подробности этой случайной встречи во вторую часть своей тетради. За три года он заполнил эту часть почти до конца. Он останавливал юношей, в разное время пытавшихся броситься с мостов в Ямуну. Он не давал женщинам прыгать вниз с крыш зданий, обливать себя керосином, погибать под колесами городского транспорта. Все это ради того, чтобы найти ее — ту, чья история станет последней в его записной книжке.

Но самая первая история в этой части тетради — его собственная…

Три года прошло с того дня. Он стоит на мосту через Ямуну. В воздухе висит тяжелый и зловонный туман — тот, что так портит зимние утра в Дели. Он дрожит от холода, а еще оттого, что устал — устал от всех этих видений и наваждений, которые изводят его постоянно, устал от бесконечных курсов лечения и лекарств, назначаемых разными врачами и психологами. Только что им написано письмо невесте, в котором он разрывает их и без того хрупкие отношения. Уже два месяца, как он перестал посещать занятия в университете. Родители его умерли: два года назад скончался отец, а еще через год — мать, так что оплакивать его будет некому, может, только родственники из других городов вспомнят о нем — но лишь то, что у него с головой не все в порядке. Прошлой ночью он захотел испытать последнее средство — уехать из Дели в надежде, что его видения прекратятся. Даже добрался до железнодорожного вокзала. Встал в очередь в билетную кассу — со всех сторон пихались молодые люди с сумками для инструментов, агрессивные матроны в ярких сари.

— Фамилия? — спросил человек в окошке, но Асим соображал с трудом.

В мрачном помещении вокзала с криками сновали раскрасневшиеся носильщики — они таскали на головах сразу по нескольку чемоданов, удерживая их в равновесии благодаря тюрбанам, а пассажиры широкими потоками запрудили лестницы, выходившие к платформам. Люди сзади подталкивали его, веля поторапливаться, но он мог думать лишь о поездах, которые неподвижно стоят между платформами, выпуская в холодный воздух клубы пара, приглушенно шипят, как греющиеся змеи, и выжидают, чтобы забрать его с собой. Мысль о том, чтобы уехать из города, внезапно наполнила его ужасом. Он развернулся и пошел прочь из вокзала. Оказавшись снаружи, в холодной, сверкающей огнями ночи, он глубоко и с облегчением вздохнул, словно только что избежал собственной смерти.

И вот теперь он здесь, на следующее утро после попытки сбежать — стоит на мосту, дрожит в тумане. Он замечает трещину в бетонном ограждении и проводит по ней пальцем, пока не нащупывает росток фикусового дерева, который пробивается с наружной стороны моста. Сразу в памяти всплывает то, как его мать боролась с побегами фикуса, которые то и дело лезли из стен дома или из-под брусчатки во дворе, — она безжалостно выдергивала их, не слушая никаких возражений. Даже сейчас он помнит, как ему было тяжело — ведь в каждом хрупком побеге он видел огромное взрослое дерево. Перегнувшись через парапет, он почему-то гадает: интересно, что рухнет первым — мост или фикусовое дерево? Именно тогда он слышит за спиной скрип велосипеда на дороге — такой давно пора смазать, и, прежде чем он успевает что-либо понять, из тумана появляется какой-то наглец с растрепанной бородой и стаскивает его с парапета на землю.

— Не будь идиотом, не делай этого, — говорит незнакомец, тяжело дыша. Его велосипед валяется на краю дороги, одно колесо все еще продолжает крутиться. — Вот, возьми, — произносит человек, всовывая маленькую карточку в безвольную руку Асима. — Сходи туда, посоветуйся. Если там тебе не объяснят, для чего нужно жить, родная мать уже не поможет.

Дом, указанный в карточке, находится в районе небольшого базара рядом с Сароджини Нагар. По периметру пыльной площади выстроились торговые лавки и заведения, на сухой траве разлеглись и дремлют беспокойным сном вездесущие бродячие собаки — греются в лучах скупого солнца. Место, которое он ищет, оказывается небольшой конторой в угловом доме рядом с раскидистым деревом джамун. В тени дерева стоят три белые горбатые коровы и, не переставая жевать, глядят на него с осоловелым равнодушием. Асим пробирается сквозь шумный поток из велосипедистов, моторикш и прохожих, и вот он уже перед входом в офис: небольшая надпись на запертой двери гласит: «Пандит Видъянатх, консультации». Он заходит внутрь.

Самого пандита нет на месте, но его помощник — худощавый юноша с серьезным лицом — взмахом руки показывает Асиму на стул. Помощник сидит за письменный столом, перед ним компьютер, принтер и именная табличка: «Ом Пракаш, бакалавр по физике (неудавшийся), Делийский университет». В комнате есть обещанный кондиционер (скорее всего, сдохший), занимающий нижнюю часть окна. С другой стороны окна располагается почти достроенный пчелиный улей. Асиму кажется, что он пришел не по адресу, и уже жалеет о том минутном порыве, что привел его в это место, но почему-то ему не отвести глаз от улья — его завораживает это зрелище состояния покоя и движения одновременно, и то, как пчелы взаимодействуют друг с другом, словно исполняют замысловатый танец. Две пчелы ползают по компьютеру, а по руке помощника — еще одна. Ом Пракаш, похоже, совершенно невозмутим; он заверяет Асима в том, что пчелы безобидны, и пытается заинтересовать посетителя бутылками с медом, выставленными на полке за его спиной. Очевидно, пчелы принадлежат пандиту Видъянатху — человеку многогранному, который всегда очень занят, потому что он, помимо прочего, работает и для города. (У Асима возникает подозрение, что, возможно, этот великий человек не иначе как просто мелкий служащий в каком-нибудь муниципальном учреждении.) Мед стоит десять рупий за бутылку. Асим качает головой, а Ом Пракаш, шумно прочистив горло, принимается за работу — задает вопросы и вводит ответы в компьютер. До сих пор Асим чувствует себя полным дураком.

— Как ваш компьютер узнает будущее? — спрашивает Асим.

Движения Ома Пракаша плавные и немного нескладные, как у жирафа, хотя ростом он явно не вышел. Протестующим жестом он протягивает худые длинные руки, которые, проделав путь наверх, обхватывают его подвижные плечи.

— Компьютер похож на улей. Множество битов и разрядов, а по отдельности ни один из них не обладает разумом. Объедините все вместе, и у вас уже будет нечто, способное думать. А этот компьютер не такой, как все. Его сделал сам пандит Видъянатх.

Ом Пракаш улыбается, как только начинает жужжать принтер.

— Все, кто приходит сюда, ищут некий смысл. У каждого человека — своя дхарма, собственная, единственная в своем роде цель. Мы не предсказываем будущее, потому что будущее выше нашего понимания, сахиб. Мы просто сообщаем людям, зачем им нужно жить.

Он вручает Асиму лист с компьютерной распечаткой. На первый взгляд изображение на нем не имеет никакого смысла. Вся поверхность бумаги заполнена иксами, которые выстроились, казалось бы, беспорядочно, вне какой-либо системы. Он отводит лист бумаги от себя и различает на нем — неотчетливо — лицо женщины.

— Кто она?

— Вам самому предстоит понять, что означает это изображение, — говорит Ом Пракаш. — Вы должны жить, потому что вам обязательно надо встретить эту женщину, возможно, для того, чтобы спасти ее или чтобы она спасла вас. Это может означать, что вы окажетесь в нужном месте и в нужное время и спасете ее от ужасной судьбы. Возможно, это ваша сестра или дочь, жена или незнакомка.

Вместо глаз — два темных пятна, скулы слегка выдаются, волнистый локон ниспадает на щеку, наполовину скрывая рот. Широкое лицо сердцевидной формы сужается к маленькому подбородку.

— Но я не совсем понимаю… Это может быть кто угодно. Как я узнаю…

— Когда вы встретите ее — поймете. — Ом Пракаш говорит так, словно все уже решено. — Платить не надо. Благодарю вас, сэр, и вот, возьмите эти карточки, они вам пригодятся — будете раздавать другим несчастным.

Асим берет стопку визитных карточек и уходит. Вся эта история кажется ему подозрительной, особенно эта мелочь, что платить не надо. Чтобы что-нибудь бесплатно? В таком городе, как Дели?

Но, несмотря на все сомнения, ему вдруг становится любопытно. Ведь он ожидал услышать обычные банальности о жизни и смерти, фаталистические утверждения, присущие мнимым провидцам, но этот старина Видъянатх, очевидно, большой оригинал. Оказывается, Асим должен жить просто для того, чтобы оказаться рядом с кем-то в нужную минуту, — это же смешно и даже унизительно! Со временем идея эта все же овладевает им, и вот он уже верит в нее, а что еще остается — ведь надо же во что-то верить. Он вглядывается в лица людей в толпе — на пыльных улицах, в переполненных автобусах, в подземке — и ищет ее. Он живет с мыслью о том, что когда-нибудь их пути обязательно пересекутся. За эти три года он убедил себя в том, что она существует, что она ждет его. Он научился жить с этой мыслью — работая в фотомагазине в Ладжпат Нагар, где зимой ему разрешали ночевать, или осуществляя доставки для торговцев в Дефенс Колони, за что ему платили ровно столько, чтобы хватало на еду и на одежду. За три года он раздал сотни маленьких визитных карточек и десятки раз посетил контору в Южном Дели. Он привык к пчелам, к неработающему кондиционеру и даже к Ому Пракашу. И хоть они были слишком непохожими, чтобы подружиться (на самом деле разница в темпераментах), Асим все же раскрыл Ому Пракашу свой секрет, что ему являются видения. Ом Пракаш внимает этим рассказам, нелепо улыбаясь и удивленно качая головой, говорит, что обязательно сообщит об этом пандиту Видъянатху. Да только всякий раз, когда Асим приходит сюда, пандит Видъянатх напрочь отсутствует, так что теперь Асим подозревает, что такого человека вообще не существует и что сам Ом Пракаш и есть тот невероятный ум, который стоит за всем этим.

А иногда он боится находить эту женщину. Вот он спасает ее от смерти или от той участи, что страшнее смерти, и наконец осуществляет свое предназначение. А что потом — что его ждет? Склизкие объятия Ямуны?

Или она в свою очередь спасет его?

Этот город нравится ему еще и потому, что не подчиняется никаким правилам. Дели — такое место, где уживаются контрасты, город этот не укладывается в рамки общепринятых положений и не терпит доказательств от противного. Здесь можно видеть как жалкие лачуги бедняков, так и чудовищно помпезные жилища толстосумов. На больших перекрестках, где богачи в своих шикарных авто с кондиционерами нетерпеливо ожидают сигнала светофора, худенькие оборванные мальчишки — кожа да кости — перебегают от машины к машине и предлагают водителям купить глянцевые журналы вроде «Vogue» и «Cosmopolitan». Рядом с великолепными новыми многоэтажками бродят тощие коровы и беспризорные собаки, а на ветвях деревьев вокруг Дома Парламента самозабвенно и страстно спариваются обезьяны резус.

Сегодня он почти не спал: прошлой ночью полиция провела облаву на улице Ауробиндо Марг — как раз в том месте, где он устроился на тротуаре, чтобы переночевать. Оказывается, утром ожидался приезд каких-то высоких иностранных гостей, и поэтому полицейские, вооружившись дубинками, очищали местность от всякого сброда. Такое случалось и раньше, но на этот раз Асима переполняет злость от пережитого унижения: удар дубинкой пришелся по спине, и до сих пор болит ушибленное место — горит неослабевающим огнем. Смерть прячется в глубине глаз людей вокруг, но на мгновение ему становится тошно оттого, что он так явственно чувствует присутствие смерти. И тогда он идет в то единственное место, где может побыть вне города, не покидая его пределов, — еще одна аномалия в этом городе неожиданностей. Посреди бесконечных построек, дорог, забитых людьми и транспортом, внутри границ Дели раскинулся целый лес — Дели Ридж, зеленая зона. Прохлада лесной чащи так и манит к себе.

Всего несколько шагов в сторону от центральной улицы — и вокруг уже тишина леса, и только разносится щебет птиц. Словно оказываешься в теплом зеленом лоне. Среди зарослей акации Асим набредает на старые развалины — еще одно из многочисленных безымянных напоминаний о средневековом Дели. Проверив, нет ли поблизости змей и скорпионов, он сворачивается калачиком возле разрушенной стены и засыпает.

Немного погодя, когда солнце клонится к горизонту и жара спадает, он слышит звук — тихий и равномерный, словно легкое постукивание капель дождя по жестяной крыше. Он видит женщину — юную девушку — на вымощенной тропинке прямо перед собой, она держит трость в вытянутой руке. Наверное, девушка слепая и заблудилась. Совсем неподходящее место для одинокой особы женского пола. Он слегка покашливает, и она откликается.

— Кто здесь?

На девушке длинная голубая юбка поверх шальвар того же цвета, плечи покрыты шалью. Тонкая газовая ткань дупатты, накинутая на голову, наполовину прикрывает лицо, отчего черты молодой женщины кажутся неясными. Он смотрит на нее и видит лицо, знакомое по изображению на листке. Или ему так кажется.

— Вы заблудились, — произносит он дрожащим от волнения голосом. Нащупывает в кармане лист бумаги с компьютерной распечаткой. Не иначе это сон, и он еще не проснулся. Не об этом ли он мечтал все время, бессчетное количество раз представляя себе эту встречу? — Куда вам нужно попасть?

Она сжимает трость. Плечи резко опускаются.

— Переулок Найя Дивас, добрый господин. Я приехала из Джайпура. Хотела навестить сестру, которая живет здесь, но потеряла документы. А мне говорят, что без документов нельзя. Иначе отправят в Ничи Дилли ко всем этим нищим и преступникам. Но я не хочу туда! У моей сестры есть деньги. Пожалуйста, господин, помогите мне найти Найя Дивас.

Он никогда не слышал ни о переулке Найя Дивас, ни о Ничи Дилли. Переулок Нового Дня? Нижний Дели? Какие странные названия. Он утирает вспотевший лоб.

— Вообще-то, таких мест не существует. Кто-то ввел вас в заблуждение. Надо вернуться на центральную улицу и свернуть направо — там есть базар. Я пойду с вами. Никто вас не тронет. Мы сможем расспросить людей.

Женщина благодарит его, не скрывая облегчения. Она рассказывает ему, что много слышала об этом сказочном городе — о высоких, до самого неба, минаретах, усыпанных драгоценными камнями, о великолепных садах. И о кораблях, серебристых уданкхатолас, летающих по всей Вселенной. И о том, как ее переполняет волнение, — наконец-то она здесь, в Совершенном Городе.

От удивления глаза у него лезут на лоб. Он резко вскакивает с места, но девушка уже тает среди деревьев. Лист бумаги с компьютерным изображением у него в руке, но, прежде чем он успевает как следует разглядеть незнакомку, она растворяется в воздухе.

Что же он ей наговорил? Куда она теперь отправится, воодушевленная надеждой, которую ей дали, а на самом деле (и, к собственному ужасу, он подозревает, что так оно и есть) надежда эта окажется напрасной?

Он бродит, спотыкаясь, среди руин, спугивает пару земляных белок и тревожит целую стаю сонных сорок, но прекрасно понимает — надежды встретить ее опять почти никакой, разве только совсем случайно. Временные совпадения происходят по собственным, непостижимым законам. Много раз он представлял себе, как все произойдет, воображал, что эта встреча принесет ему одновременно и радость, и отчаяние, но ни в коем случае не эти мрачные предчувствия и неопределенность. Он снова вглядывается в листок с распечаткой. Может, просто так совпало, что девушка-видение, посетившая его, похожа на это изображение? А что если компьютер пандита Видъянатха выдал нечто совершенно случайное, и все его поиски, сама жизнь в эти несколько лет — полная бессмыслица? И Ом Пракаш или Видъянатх (если только он существует) ловко разыграли его в свое удовольствие? А он позволил собственным надеждам и страхам одурачить себя?

Пусть так, но его почему-то не покидает чувство беспокойства из-за этой юной девушки. Остается только одно — отправиться к Ому Пракашу и вытрясти из него всю правду. В конце концов, ведь это компьютер Видъянатха выдал ему ее изображение, и если сам Видъянатх — не законченный обманщик, возможно, он что-нибудь знает о девушке и о времени, в котором она живет. Надежда слабая, но это все, что ему остается.

Он отправляется туда на метро. Поезд змейкой скользит под городом по пока еще новеньким туннелям, мимо залитых огнями станций, где снуют толпы пассажиров и мальчишки вразнос торгуют чаем и прохладительными напитками. На одной из остановок он различает призрачные видения людей в лохмотьях, с бледными и застывшими лицами. В нос ударяет зловонный запах немытых тел, не знавших солнца. Они являются из бетонного пола платформ, как будто вырастают из чрева земли. Ему и раньше много раз приходилось видеть этих людей, и он уже догадался — они из некоего будущего, о котором лучше не думать. Но сейчас его внезапно, словно обухом по голове, осеняет, что все они из того самого будущего, в котором и живет слепая девушка. Нижний Дели, Ничи Дилли, означает вот что — город бедняков, изгоев, преступников, который находится в разветвленных туннелях под тем Дели, который знает он. Асим размышляет о метро: в далеком будущем оно выйдет из употребления и станет местом для сосланных париев; а еще он думает о городе на поверхности — с радующими глаз парками и садами, великолепными зданиями и высокими башнями до самого неба. Он помнит, что видел его однажды. Совершенный Город — так называла его слепая девушка.

Когда он добирается до конторы Видъянатха, день уже близится к вечеру и длинные тени ложатся поперек небольшой площади. Он высаживается из автобуса и замечает молоденькую девушку, которая сидит на автобусной остановке и что-то читает. Асим смутно припоминает, что где-то уже видел ее, она бросает на него мимолетный взгляд, но он не придает этому большого значения.

Он врывается в помещение. Ом Пракаш, листавший журнал, с удивлением откладывает его в сторону. Из его уха выползает пчела и летит, выписывая большой круг, в сторону улья на окне. Асим почти не обращает на это внимание.

— Где этот парень по имени Видъянатх?

Тень тревоги пробегает по лицу Ома Пракаша.

— Шефа нет на месте, сэр.

— Послушайте, Ом Пракаш, случилось кое-что — очень важное. Я все-таки встретил молодую женщину — ту, что выдал мне компьютер. Но оказалось, она из будущего. Мне нужно вернуться и найти ее. Вы просто обязаны свести меня с Видъянатхом. Ведь если его компьютер показал мне эту женщину, значит, он сам должен знать, как мне с ней встретиться.

Ом Пракаш печально качает головой.

— Пандитджи общается только посредством компьютера. — Он смотрит на улей, затем переводит взгляд на Асима. — Пандитджи не может контролировать будущее, вы же знаете об этом. Все, что он может, — определить, в чем ваше предназначение. Зачем вы живете.

— Но я совершил ошибку! Я не сразу понял, что она из другого времени. Сказал ей что-то, а она исчезла прежде, чем я смог хоть что-то сделать. Ей может грозить опасность! Это будущее ужасно, Ом Пракаш. Бедных людей будут отправлять в специальный город — под землей. А наверху — чистый воздух, высокие минареты и уданкхатолас, которые летают между мирами. Ни грязи, ни попрошаек, ни бедняков. Как это бывает в наши дни, когда в город приезжают высокие иностранные гости и полицейские выгоняют людей вроде меня с центральных улиц. Нет сомнений, Ничи Дилли — что-то вроде тюрьмы. Люди там совсем не видят солнца.

Ом Пракаш разводит руками:

— Ну, что я могу сказать, сахиб?

Асим идет вокруг стола и хватает Ома Пракаша за плечи.

— Скажи мне, Ом Пракаш, неужели я просто всего лишь ниточка в сети? Есть ли у меня выбор, что делать, или же я должен следовать судьбе, которую кто-то для меня уже написал?

— У вас есть выбор, сэр: вы можете переломать мне кости, и никто вас не остановит. Можете броситься в Ямуну. Все, что мы делаем, так или иначе влияет на окружающий мир. Иногда это влияние остается незначительным, а порой оно растет и растет, как фикусовое дерево. То, что мы называем обусловленностью, всего лишь влияние первой степени. А причинно-следственные замкнутые системы второй степени скачут из одного времени в другое, как это бывает с вашими видениями, сэр. Говоря словами пандитджи, будущее не является определенным, как и неопределенным.

Асим отпускает парня. Голова разламывается, он очень устал, а Ом Пракаш, как обычно, так ничего и не разъяснил. Надеяться не на что и не на кого. Перед тем как уйти, он оборачивается, чтобы задать Ому Пракашу еще один вопрос:

— Скажите мне, Ом Пракаш, этот ваш пандит Видъянатх, если он только существует, — что у него на уме? Что он пытается воплотить? На кого он работает?

— Как вы знаете, пандит Видъянатх работает для города. Или же он работает только на себя.

Асим выходит наружу — вечерний воздух обдает его теплом. Он идет к автобусной остановке. Даже сквозь уличный шум — людские разговоры, автомобильные сигналы, лай бездомных собак — ему слышится приглушенное жужжание пчел.

На автобусной остановке по-прежнему сидит та самая, чем-то знакомая ему девушка и при тусклом свете уличного фонаря внимательно рассматривает лист бумаги с компьютерной распечаткой. Она быстро поднимает глаза, словно хочет что-то сказать, но осекается. Сраженный, он садится на бетонную скамейку. Три года ожиданий, и все напрасно. Вот запишет последнюю историю и выбросит тетрадь.

Машинально он достает свою тетрадь и начинает писать.

Девушка едва слышно кашляет, прочищая горло. Сразу видно, не привыкла разговаривать с незнакомыми людьми. Судя по одежде и манерам, она явно из приличной, состоятельной семьи. И тогда он вспоминает, как вытолкнул эту девушку из-под автобуса в районе Наи Сарак.

Она протягивает ему лист бумаги:

— Вы что-нибудь здесь понимаете?

Это изображение еще более неразборчивое, чем у него. Он с хмурым видом вертит в руках листок и возвращает его девушке.

— Простите, но я ничего не вижу.

Она говорит ему:

— Это можно истолковать, как изображение кристалла необычной формы или силуэта города с высокими башнями. Кто его знает? С учетом того, что я изучаю биохимию, а отец очень хочет, чтобы я стала архитектором и потом работала у него в фирме, — все же удивительно, что я вижу такие вещи на этом листке. Забавно, честное слово.

Она смеется. Из вежливости он выдавливает некий звук — подобие смеха.

— Ну, не знаю. Мне кажется, есть в нашем очаровательном и нелепом Оме Пракаше какой-то подвох. И, кстати, вы ошиблись на мой счет. В тот день я и не пыталась покончить собой.

Она словно оправдывается. Он-то знает, что скрывалось в ее глазах, — ошибки не было. Не в тот раз, так в другой — это могло произойти, и она знает об этом.

— И все же я пришла сюда — сама от себя не ожидала, — она будто спешит выговориться, — и вот я уже некоторое время разглядываю эту штуку и размышляю о жизни. И даже сделала некоторые выводы — насчет собственного будущего.

К остановке, сильно кренясь на одну сторону, подходит автобус. Девушка смотрит на него, затем на Асима и мешкает. Совершенно очевидно, ей хочется поговорить, но он продолжает что-то черкать в своей тетради. Автобус трогается с места, и девушка, закинув сумку через плечо, в последний момент вскакивает на ступеньку и машет рукой. Выражение ее глаз изменилось — в них не было того, что он заметил в прошлый раз. Сейчас это совсем другой человек.

Асим заканчивает писать в своей тетради и с чувством неизбежности, которое, как ни странно, его нисколько не тяготит, садится в подошедший автобус — он доставит его к одному из мостов через Ямуну.

На мосту он перегибается через бетонное ограждение и вглядывается в темную воду. Этот мост ему очень хорошо знаком: скольких людей он спас на этом самом месте! Маленькое фикусовое деревце так и растет из щели в ограждении — городские службы неоднократно его срезали, но оно слишком глубоко пустило корни, чтобы погибнуть окончательно. За спиной проносятся машины, вспыхивают сигнальные огни, звучат клаксоны и велосипедные звонки. Он кладет свою тетрадь на стену ограждения, сожалея о том, что не отдал ее кому-нибудь вроде той девушки на автобусной остановке. А просто выбросить — рука не поднимается. Им овладевает неизбывная усталость, даже безразличие, мысли едва ворочаются, и движения замедляются.

Он готов вскарабкаться на стену моста, неловкие руки скользят по бетону, как вдруг слышит чей-то голос за спиной:

— Подожди!

Он оборачивается. Впечатление такое, будто перед ним — кривое зеркало. У этого мужчины впалые щеки, щетина на подбородке, в поредевшей неухоженной шевелюре поблескивают седые пряди. В руке он держит стопку карточек. Одна щека изуродована рубцом, левый рукав изодран и испачкан чем-то темно-красным. Его глаза — это глаза леопарда, они горят чудовищной неотвратимостью.

— Асим, — произносит незнакомец, который и не незнакомец вовсе. Он часто и тяжело дышит, будто долго бежал, голос немного прерывист. — Не надо…

Тут же он на глазах начинает таять. Асим тянется к нему, но рука ловит пустоту. Тысячи вопросов всплывают в мыслях, но, прежде чем он успевает заговорить, видение исчезает.

Первый порыв Асима — не подчиниться. А что если все-таки броситься в реку сейчас — и как это повлияет на будущее, на обусловленность? Это будет его способ выйти из игры, в которую все это время играет с ним город, способ сказать: хватит с меня твоих фокусов. Но порыв угасает. Вместо этого он вспоминает слова Ома Пракаша насчет причинно-следственных замкнутых систем второй степени, думает о закате над Красным фортом, и об извилистых улочках старого города, и о смерти, спящей под веками живущих здесь людей. Он медленно сползает вниз и садится на грязную обочину. Закрывает руками лицо; плечи его трясутся.

Проходит довольно много времени, когда он наконец поднимается на ноги. Дорога, лежащая перед ним, приведет его куда угодно — к обветшавшей колоннаде и яркой сутолоке в Коннаут Плэйс, к тихим и спокойным общественным паркам с заброшенными крикетными мячами и притихшими качелями или к жилым постройкам, доставшимся от старого правительства, где среди спящих бунгало, перед сонным собранием коров почтительно выстроились многовековые деревья. И пыльные переулочки, и широкие проспекты, и рассыпающиеся памятники Дели — все это сейчас перед ним, как и шумные, яркие базары, стеклянные башни в стиле хай-тек, сияющие анклавы — цитадели богачей, а также чистильщики обуви и попрошайки на перекрестках… Стоит сделать шаг, и город поглотит его, заполучит к себе, как река — мертвеца. Он всего лишь маленькая частица в огромной кровеносной системе города, ему выпало не то счастье, не то проклятие — здесь жить и умереть, догадываться время от времени о своем предназначении, но так до конца и не понять.

Невидящим взглядом он смотрит на огни гудящего шоссе, и ему в голову приходит безумная мысль, которая, как он догадывается, уже некоторое время рвалась на поверхность сознания. На память приходит картинка, которую он увидел однажды в детстве: вид Азии со спутника ночью. На темной выпуклой поверхности земного шара виднелись узелки света — он еще сравнил их тогда со светящейся грибницей, которая тянет в темноте свои усики. Интересно, являются ли запутанность и обширность достаточными условиями для медленного пробуждения, для прояснения сознания? Он вспоминает Ома Пракаша — его нелепую улыбку и покачивания головой, эту странную привязанность к пчелам. Расскажет ли Ом Пракаш когда-нибудь о том, кем на самом деле является пандит Видъянатх и что означает «работать для города»? Вряд ли. Теперь он понимает, что должен делать то, что делал все это время: выискивать таких же, как он сам, — нищих и отчаявшихся, тех, кто бродит со смертью в глазах. Потребности данного города неизмеримы и враждебны. Это — некий организм, существующий сам по себе, который, с каждым днем расширяясь, поглощает пригороды вокруг, идет дальше, пересекает Ямуну, прежнюю-границу города, там плодит детей — новые города-спутники, — которых в конечном счете обязательно сожрет. Сейчас он вгрызается в землю, а позже точно так же будет тянуть свои длинные щупальца вверх, к звездам.

Асиму же сейчас больше всего требуется кто-то, с кем он мог бы обо всем поговорить, — человек, который воспримет всерьез его сумасшедшие идеи. Была же та девушка на автобусной остановке, которую он спас на Наи Сарак. Наверняка у Ома Пракаша есть ее адрес. Ей хотелось поговорить с ним — возможно, она также захочет его выслушать. Он вспоминает изображение, выданное компьютером, которое она ему показала, — интересно, имеет ли будущее девушки отношение к Дели грядущего, к городу, что притягивает его воображение и одновременно пугает: тому самому Дели воздушных кораблей, где «уданкхатолас летают между мирами», Дели голодающих людей, брошенных в подземные катакомбы? Жаль, он не успел хотя бы немного расспросить будущего себя. Он напуган, потому что скорее всего (но не обязательно — все не так просто) ему придется противостоять чему-то, причем это будет не просто сопротивление нужде и лишениям, но предстоит борьба, в которой ему порежут щеку и ранят руку, и с душой его произойдет что-то невыразимое. Но сейчас, когда его захватил собственный временной поток, он бессилен. Он подбирает свою тетрадь. Она кажется ему тяжелой, как никогда. Утирая выступившие на глазах слезы, он медленно бредет в ночь.