Лучшее за год 2006. Научная фантастика, космический боевик, киберпанк

Уильям Сандерс Ситка

Ближе к вечеру, незадолго до заката, с океана пополз туман, накрывая острова и изрезанную заливами полосу побережья. Туман этот, по меркам позднего лета Русской Америки, был не так уж и густ; он лишь затянул поверхность воды и сгладил резкие очертания берега.

На западной стороне большого острова, который русские называли островом Баранова, а местные — Ситкой, в городе Ново-Архангельске, стояли, глядя на гавань, два человека.

— Славно, — произнес один из них. — Хоть бы все так и оставалось.

Второй повернулся к нему:

— «Славно», Джек? В каком смысле?

Первый человек повел рукой:

— Черт, да ты смотри. Видишь, как низко он висит над водой?

Его собеседник повернул голову. Он молчал, наблюдая, как завитки тумана льнут к корпусам стоящих на якоре судов. Ближайший корабль, большой океанский пароход, до самой ватерлинии поглотила мутная пелена, однако его мачты и трубы отчетливо чернели на фоне холмистых берегов гавани, а на корме виднелся флаг Конфедеративных Штатов Америки.

— Чудесно, — снова заявил человек, которого назвали Джеком. — Маленькую лодочку укроет как раз, а корабль — нет. Меньше вероятность ошибки.

Говорящий был молодым человеком крепкого телосложения, со светлыми вьющимися волосами и мужественным лицом. В угасающем свете дня зубы его так и сверкали белизной.

— Как-никак мы же не хотим ошибиться, правда, Владимир? — спросил он.

Человек по имени Владимир, чья фамилия была Ульянов и который иногда называл себя Лениным, вздрогнув, прикрыл глаза:

— Нет, это было бы ужасно. — По-английски он говорил свободно, но с сильным акцентом, к тому же немного картавил. — Даже не шути так.

— Не волнуйся, — хмыкнул молодой. — Для тебя сделаем все в лучшем виде.

— Не для меня. Ты сам знаешь.

— Ну да, точно. Для общего блага. — Джек легонько хлопнул собеседника по плечу, и тот поморщился. — Эй, я ведь тоже старый добрый социалист.

— Это ты так утверждаешь, — сухо ответил Ленин. — Тем не менее я могу сомневаться…

Он резко замолчал — мимо прошла пара длиннобородых монахов.

— Что такое?.. — Джек сперва не сообразил, отчего его приятель осекся, а затем понял: — Ох черт, Владимир, неужто ты никогда не расслабляешься? Держу пари, они даже не говорят по-английски.

Ленин посмотрел вслед фигурам в черных рясах и покачал головой.

— Всего два года осталось до начала двадцатого столетия, — пробормотал он, — а в самой большой стране мира до сих пор господствуют средневековые суеверия и религиозные предрассудки…

Он повернулся к собеседнику.

— Нам не следует здесь стоять. Это выглядит подозрительно. И поверь мне, — продолжил он, заметив, что Джек хочет что-то сказать, — людям, с которыми мы имеем дело, подозрительным кажется все. Положись на мой опыт.

Он кивнул в сторону ближайшего питейного заведения:

— Пойдем выпьем, товарищ Лондон.

Едва мужчины направились к кабаку, за ними тут же увязались три темнолицые женщины, со смехом появившиеся откуда-то из тени. Одна из них схватила Джека за руку и залопотала что-то не по-английски и не по-русски.

— Ради бога! — Джек попытался освободиться. — Только местных шлюх нам и не хватает.

— Подожди. — Ленин поднял руку. — Пусть они пока побудут с нами. Тогда никто ничего не заподозрит.

— Ха. Ладно, пускай. Хорошая идея. — Джек обвел женщин взглядом.

Для потаскух выглядели они не так уж и плохо. У одной, той, что сжимала его руку, в длинные черные волосы были вплетены красные ленты. Мужчина рассмеялся:

— Жаль, что этим вечером я немного занят. С ними можно было бы позабавиться, если, конечно, их хорошенько отмыть.

Ленин брезгливо поджал губы:

— Ты же не серьезно.

— Черт, нет, конечно. Я, может, и опустился чуть ли не на самое дно, но все-таки остаюсь белым человеком.

Ленин поморщился:

— Джек, мы с тобой уже не раз говорили о твоем…

Дверь кабака распахнулась, и на улицу вывалилась парочка пьяных казаков. Когда они нетвердой походкой, то и дело приваливаясь к некрашеной бревенчатой стене заведения, прошли мимо, Ленин первым шагнул через узкий проход в вытянутую, тускло освещенную комнату с низким потолком, уставленную грубыми деревянными столами, за которыми на таких же обшарпанных лавках сидели мужчины и несколько женщин, выпивая, болтая и играя в карты. Возле дверей на высоком стуле примостился старик, играющий на баяне что-то медленное и грустное. Посетители курили дешевую махорку, так что в воздухе висел густой дым.

— Туда, — бросил Ленин, — к дальней стене, чтобы мы могли наблюдать за входом.

Он быстрым шагом направился к стойке, протиснувшись сквозь компанию моряков в белой летней форме Имперского флота Германии, и вернулся к столу с бутылкой и парой стаканов.

— Минутку, — проговорил он, наливая, меж тем как Джек подтаскивал лавку. — У меня есть идея.

Подойдя к соседнему пустому столу, Ленин поманил пальцем трех женщин. Судя по их озадаченному виду, они его не поняли.

— Сюда, — сказал он по-русски, а затем и по-английски, и тогда они наконец, хором захихикав, направились к нему. — Вот. — Он поставил бутылку в центр стола и жестом пригласил «дам» сесть, — Sadityes'. Вы сидеть здесь, — произнес он очень медленно и дотронулся до бутылки. — Можно брать это. Ponimaitye?

Когда женщины, не переставая фыркать и хихикать, расселись, Ленин вернулся и устроился напротив Джека.

— Вот так, — сказал он. — Тут только один стол стоит достаточно близко, чтобы те, кто сидит за ним, могли нас подслушать. Лучше, если его будут занимать безобидные дурочки.

Джек хмыкнул:

— Ради бога, Владимир!

— Смейся, если тебе угодно, — ответил Ленин. — Я не хочу рисковать. Меня уже арестовывали…

— Меня тоже.

— Извини, — сухо произнес Ленин. — Тебя арестовали тупые американские полисмены, они тебя избили и бросили в тюрьму на пару дней, а потом выдворили из города и забыли о тебе, Джек. Тебя ненадолго задержали на военной сторожевой заставе за добычу золота без разрешения. Ты понятия не имеешь о том, что такое допрос в застенках Третьего отделения. Или, — продолжил он, — что такое жить под пристальным взором бдительной и хорошо организованной тайной полиции и барахтаться в сети их информаторов.

Он поднял стакан:

— Как там говорится в американской пословице? «У стен есть уши», да? А в Российской империи у стен есть и уши, и глаза, а еще ноги, чтобы побежать и донести людям в тяжелых сапогах о том, что ты сказал и сделал. Пока эти сапоги на тебя не наступили, можешь смеяться над осторожностью тех, кто испытал их тяжесть на своей шкуре. Но когда они раздавят тебя, будет уже не до смеха.

За соседним столом женщина с красными лентами в волосах сказала:

— Я смотрю на него и все еще не верю.

Она произнесла это на языке, который не услышишь нигде в этом мире.

Женщина рядом с ней откинула назад толстые косы, которые свисали на пышную грудь, скрытую под плотным шерстяным пончо, и ответила товарке на том же самом языке:

— Что ж, как ни крути, он был великой исторической фигурой.

— Да не Ленин! — нетерпеливо, даже несколько раздраженно заявила женщина с красными лентами. — Джек Лондон. Он великолепен. Фотографии не идут ни в какое сравнение с оригиналом.

Сидящая напротив них третья женщина, сжав мочку уха, крутила сережку, изящную морскую ракушку. Бросив взгляд на соседний стол, женщина улыбнулась и молча кивнула.

— Дай мне бутылку, — попросила та, что с красными лентами. — Кажется, я влюбилась.

— Конечно, — сказал Ленин, — для меня, возможно, все сложилось к лучшему. Сибирь не сахар, но она дала мне время подумать, систематизировать мои идеи. А потом власти решили отправить ссыльных еще дальше, в это оторванное от империи поселение на Американском континенте, что открыло передо мной некоторые… возможности.

Джек невразумительно хмыкнул и потянулся к стакану, наблюдая за тем, что происходит в другом конце комнаты. Немецкие моряки сгрудились вокруг баяниста, который пытался сыграть для них «Du, Du Liegst Mir Am Herzen».[53] Кое-кто из русских кидал на германцев косые взгляды, но матросы, казалось, не замечали их.

— Правильно, — пробормотал Джек. — Пойте, гуляйте, напивайтесь, ищите шлюх, проигрывайтесь до нитки в карты. Только, ради бога, не возвращайтесь этой ночью на корабль.

Женщина с красными лентами заметила:

— Он выглядит гораздо моложе. Моложе Ленина, я имею в виду.

— У них разница в возрасте всего шесть лет, — сказала женщина с косами. — Но ты права. Или скорее это Ленин выглядит старше…

— Ш-ш-ш. — Третья женщина, все еще поигрывающая сережкой-ракушкой, прижала палец к губам. — Тише. Я почти… ага. Вот. — Она опустила руки на колени и откинулась назад. — Настроила, все записывается.

— Хорошо, — кивнула женщина с красными лентами.

Она поправила волосы, как будто случайно коснувшись мочки уха. Спустя мгновение ее соседка сделала то же самое.

— Да, — кивнула обладательница красных лент, — Чисто и четко. И весь этот шум тоже, потрясающе.

Та, что с косами, заявила:

— Кстати, о шуме, что-то мы затихли. Мы же изображаем дешевых потаскушек, которые накачиваются даровой водкой. Пора смеяться.

Ленин кинул взгляд на соседний стол, за которым три женщины снова громко расхохотались.

— Кажется, они всерьез принялись за нашу бутылку, — заметил он. — Если тебе хочется еще, поторопись, пока дамочки ее не прикончили.

— Да на здоровье, — отозвался Джек. Он посмотрел на свой стакан и скорчил гримасу. — У этой треклятой водки вкус, как у конского пота. И как только русские ее пьют?

— Привычка.

— Да-а уж, тебе проще, чем мне. Душу заложил бы за глоток старого доброго Джона Ячменное Зерно.[54]

— Можно достать и его, — пожал плечами Ленин. — Хотя, вероятно, не в таком месте, как это. Все, что произведено не в России, здесь стоит очень дорого из-за непомерных налогов на импортируемые товары. Еще одно благодеяние нашей драгоценной чиновничьей бюрократии.

— И не говори, — подхватил Джек. — Являешься сюда добыть немного золотишка, сделать что-то для себя, вместо того чтобы, как всегда, гнуть спину на чужих. И обнаруживаешь, что иностранцы обязаны получать специальные разрешения на старательство и даже просто на передвижение по территории, а их не раздобудешь, не заплатив стае жуликов-крючкотворов, обосновавшихся за правительственными конторками. Так что я решил — ну и черт с ними.

— И тебя сцапали.

— Угу. Чуть не бросили в тюрьму, но к тому времени я успел наткнуться на богатую жилу, так что у меня нашлось, чем подмазать казака-офицера. И вот я здесь, снова гну горб и рву зад, причем далеко-далеко от дома. Говорю тебе, Владимир, — продолжил он, — если тебе нужен кто-то, чтобы разнести в клочья горстку жадных сукиных сынов, которые тут всем заправляют, то тебе нужен я, и я не возьму за это ни цента.

Он провел ладонью по лицу и вздохнул:

— А вместо этого я собираюсь вышибить днище германского военного корабля и уничтожить людей, которые не сделали мне ничего плохого, и все ради великой революции рабочих. Так как же насчет платы?

Три женщины переглянулись. Та, что с красными лентами, сказала:

— Нет. — И зажмурилась. — Нет.

— Значит, это правда. — Женщина с сережками-ракушками покачала головой. — Невероятно.

— Смотрите. — Та, что с косами, расплылась в широкой глупой улыбке. — Ленин уже нервничает — глядите, он снова озирается. Ведите себя как пьяные, пейте, черт побери.

— Легко. — Женщина с красными лентами в волосах потянулась к бутылке с водкой. — После того, что я услышала, мне просто необходимо выпить.

— Фактически, — сказал Ленин, — ты делаешь это ради денег на билет до своей страны. Не то чтобы я ставил под сомнение твои социалистические убеждения, но сейчас ты бы взорвал родную мать…

Рука Джека метнулась через стол, и его пальцы крепко стиснули плечо Ленина.

— Никогда не говори со мной о моей матери, — процедил он сквозь зубы. — Понятно?

Ленин словно оцепенел. Он побледнел, и морщины в уголках его рта, стали глубже.

— Да, извини.

— Ладно, ладно. — Джек убрал руку и глотнул из стакана. — Просто думай, что говоришь.

Ленин потер плечо. Помолчав секунду, он сказал:

— Полегче с водкой. Сегодня ночью тебе понадобятся ясная голова и твердая рука.

Джек издал короткий хриплый смешок:

— Можешь не беспокоиться. Даже я не настолько глуп, чтобы закладывать за воротник перед тем, как браться за динамит. Сделай я ошибку — и дождик из Джека Лондона будет лить с небес неделю. Вперемежку с останками парочки гребцов-алеутов, ведь никто не станет разбираться, где чьи клочки.

Он снова сделал глоток, на этот раз поменьше.

— Не такая уж это сложная задача, — добавил Джек. — Действительно, ничего особенного. Подойти к «Бранденбургу», остановиться у борта чуть впереди кормовой турели, чтобы оказаться возле порохового хранилища. Взвести мину, установить таймер — самая тонкая часть работы, но твой приятель Иосиф свое дело знает — и прижать эту штуковину к корпусу судна, пока магниты не схватятся, да следить, чтобы ничего не лязгнуло и не клацнуло. Затем взять рогатину и передвинуть мину так, чтобы она оказалась ниже ватерлинии, под поясом брони, а потом велеть ребятам сматываться. Черт, да с этим любой бы справился.

Он криво усмехнулся:

— Я тебе нужен в общем-то только для того, чтобы не ошибиться кораблем. Эти алеуты — лучшие в мире гребцы, но они не отличат «Бранденбург» от «Нового Орлеана».

Женщина с косами сказала:

— Знаете, я никогда в это не верила. По правде, я не раз пускалась в жаркие споры и говорила, что это по меньшей мере смешно.

Та, что с сережками-ракушками, заметила:

— Что ж, не ты одна. Все соглашаются с тем, что участие Джека Лондона в деле «Бранденбурга» — всего лишь легенда, которую распространяет горстка чокнутых ревизионистов. Не знаю ни одного мало-мальски грамотного ученого, который относился бы к этому серьезно.

Она хихикнула:

— Ох, какая буча поднимется в определенных кругах, когда мы вернемся! Я просто жду не дождусь.

— Не совсем так, — произнес Ленин. — Ты мне нужен не только для этого. Я хочу быть уверенным, что наши наемники-аборигены не передумают и не разбегутся по домам с полученными вперед денежками. Если они уже этого не сделали.

— О, они так не поступят, — отозвался Джек, — они ведь думают, что мы взорвем русский корабль.

Брови Ленина взлетели на лоб.

— Ты им это сказал?

— Черт, должен же я был сказать им хоть что-то. Не сомневайся, они придут. С их-то ненавистью к русским они ни за что не упустят такого шанса. Господи! — воскликнул Джек. — Я знаю, мы в Штатах скверно обошлись с индейцами, но по сравнению с тем, что твои люди сделали с этими беднягами…

— О да. Эксплуатация коренного населения, здесь и в Азии, является одним из худших преступлений царского правительства.

— Ага, ну, в общем, как я и сказал, ребята сделают свою работу, а я — свою. Беспокоиться не о чем.

— Эй, — заметила женщина с косами. — Полегче с этой отравой. Тебя затошнит.

— Меня уже тошнит, — ответила женщина с красными лентами. — Когда я думаю об этом, когда сижу тут, слушая их беседу, когда знаю, что вскоре произойдет, меня тошнит, как никогда в жизни. А тебя?

— Короче, — сказал Джек, — я могу гарантировать, что все будет в точности так, как ты хочешь. Я потоплю для тебя корабль, но если это не приведет к войне, даже не думай требовать у меня назад деньги.

Губы Ленина тронула улыбка.

— Как раз это, — заявил он, — возможно, наивернейшая часть всего дела. Уж поверь, нет ничего более предсказуемого, чем реакция кайзера на потопление в русском порту одного из его самых ценных военных судов.

— Правда? Я не слишком хорошо разбираюсь в подобных вещах, — признался Джек. — Иностранные правители и все такое, надо бы почитать… хотя я представляю, что это может свести его с ума. Но неужели он свихнется настолько, чтобы начать войну?..

— Вильгельм[55] будет в ярости, — заверил собеседника Ленин. — Но в душе, я уверен, он почувствует облегчение. По крайней мере, он получит повод к войне, которую так давно хотел развязать.

Джек нахмурился:

— Он псих?

— Нет, он не безумец. Кайзер просто слабый человек, калека и, судя по слухам, гомосексуалист, который решил доказать свою мужественность, сыграв великого воина.

— Ага. — Джек медленно закивал. — Пассивный гомик, пытающийся затеять драку, чтобы убедить всех, что он не пассивный и не гомик. Да, знавал я такую породу. Навидался их вдоволь.

— Пусть так. Вильгельм ищет возможности посражаться с тех пор, как взошел на престол. И поскольку до сих пор никто не помог ему осуществить это желание, он сам вынужден будет выступить в роли зачинщика.

Ленин кивнул в сторону германских матросов, которые весьма нестройным хором выводили «Ach, Du Lieber Augustin».[56]

— Возьмем, к примеру, этот маленький «круиз доброй воли», — сказал он. — Посещения различных портов на боевом корабле Hochseeflotte.[57] Это же не что иное, как грубая демонстрация силы, дабы произвести впечатление на мир.

— Показывает всем, кто здесь хозяин?

— Точно. И таким образом уничтожение судна потребует ответной реакции на брошенный вызов.

— Гм. Ладно, ты знаешь об этом больше меня. — Джек пожал плечами. — И все-таки странно: разжигать войну в надежде, что твоя собственная страна попадет в ее жернова.

— Мне это не нравится, — ответил Ленин. — В конце концов, я русский, и мне очень нелегко. Но лучшей почвы для революции, чем глобальное поражение в военном конфликте, не придумаешь. Посмотри на Францию.

— Но коммунары проиграли, не так ли?

— Так. Они совершили много ошибок, на которых мы научились.

— Он как будто говорит о яичнице, — сквозь зубы процедила женщина с красными лентами. — Нет, я сейчас пойду туда и размозжу ему башку этой бутылкой. К черту задание, к черту невмешательство, к черту временной парадокс. Мне плевать. Я его убью.

Джек сказал:

— Знаешь, вот будет забавно, если Россия победит. Ты окажешься в дураках.

— На это мало шансов. Русская армия — посмешище, она годится лишь на то, чтобы сдерживать татар да иногда устраивать погромы в еврейских местечках. Офицеры по большей части — некомпетентные фигляры, получившие звания благодаря семейным связям, а не собственным способностям. С другой стороны, германские вооруженные силы почти столь же хороши, как они сами о себе думают.

— Но Россия большая страна.

— Да. Слишком большая страна, которую не так-то просто защищать. Германское вторжение с запада, атака японцев на востоке — это будет уже чересчур. Вот увидишь.

— Ты чертовски уверен, что япошки ввяжутся в грязное дело.

— Товарищ Лондон, — мягко проговорил Ленин, — как вы думаете, откуда мы берем средства? Кто платит за то, что свершится сегодня ночью?

Три женщины обменялись взглядами.

— А вот это, — сказала та, что с косами, после минутного молчания, — поставит на уши абсолютно всех.

— Нас финансируют япошки? — недоверчиво переспросил Джек. — Ради бога, почему?

— У них есть территориальные интересы в Азии. Россия им в этом препятствует. А война в Европе создаст благоприятные возможности.

— Проклятие, — буркнул Джек с несчастным видом, — Вот уж не знаю, нравится ли мне эта часть предприятия. Работать на узкоглазых, против белых… Ладно, ладно, — торопливо произнес он, увидев выражение лица Ленина. — Я не сказал, что не буду ничего делать. Я хочу только вернуться домой. И мне плевать, даже если придется работать на самого дьявола.

Он взглянул на Ленина поверх своего стакана:

— Если я уже не работаю…

— О господи, — вздохнула женщина с косами. — Как это ни прискорбно, кажется, в нем весьма сильны расовые предрассудки, а?

— Как и в Эрнесте Хемингуэе. — Женщина с красными лентами в волосах не отрывала глаз от бутылки. — Сдается мне, нам придется оттаскивать тебя от него за уши.

— Интересный вопрос, — начал Ленин, — на самом деле вот какой: включатся ли в войну другие европейские страны? Франция может решить, что это подходящий случай свести старые счеты с Германией. А остальные — кто знает? Не исключено, что это обернется глобальным конфликтом, какого не было со времен Наполеона.

— Ну и что? Главное, чтобы наши Соединенные Штаты не втянулись, — хмыкнул Джек. — А этого не случится. У нас толь-ко-только появилась армия, и она слишком занята индейцами. Если конфедераты не спятят окончательно, они в эту заваруху не ввяжутся.

— Если война распространится — что ж, тем лучше, — заявил Ленин. — Потому что с ней распространится и революция.

Он вытащил из кармана тяжелые серебряные часы на цепочке и открыл их, щелкнув крышкой:

— А теперь, думаю, нам пора идти. Осталось еще несколько часов, но у нас обоих есть дела, не так ли?

Он начал было подниматься из-за стола, но Джек остановил его:

— Подожди. Надо обсудить еще одну деталь.

Ленин снова опустился на лавку.

— Видишь ли, я тут подумал кое о чем, — начал Джек. — Предположим, кто-то нанял кого-то, чтобы тот сделал что-то противозаконное. Допустим, этот наниматель из породы осторожных и хочет быть уверенным в том, что второй ублюдок не станет после болтать направо и налево. Вдруг его сцапает полиция и выбьет из него правду или он напьется и не сумеет держать язык за зубами. Я имею в виду, никогда ведь не знаешь наверняка, точно?

Слова Джека звучали легкомысленно, лицо его светилось простодушием: словно он интересовался, где здесь поблизости можно перекусить.

— Но когда речь идет о бомбе, — продолжил он, — есть только один верный способ сделать так, чтобы человек никогда не раскрыл рта, верно? К тому же у этого способа имеется дополнительный маленький плюсик — человеку уже не придется платить. Нет, — быстро добавил он, — я ни на что не намекаю. Я вовсе не думаю, что ты замыслил нечто подобное. Это было бы нехорошо по отношению к старому товарищу по революции.

Он подался вперед, глядя Ленину прямо в глаза:

— Но просто на всякий случай, если я вдруг ошибаюсь, возможно, тебе любопытно будет узнать, что я тут кое-что написал и оставил бумаги в надежных руках, и если я не заберу их сегодня ночью, то завтра утром найдутся люди, которые прочтут мои заметки с глубоким интересом.

Ленин не шелохнулся и не отвел взгляда. Секунд пять протянулись в молчании. Затем он громко расхохотался:

— Nu, molodyets! — Он хлопнул ладонью по столу. — Поздравляю, товарищ Лондон. Наконец-то вы научились думать как русский.

— Кажется, они уходят, — заметила женщина с косами. — Мы пойдем за ними или…

Женщина с красными лентами выпалила:

— Я этого не вынесу!

Внезапно она вскочила, метнулась к соседнему столу, оттолкнула Ленина и, схватив Джека за руки, прижала его к стене.

— Послушай, — заговорила она торопливо, взволнованно, но ласково, тщательно подбирая слова, — послушай, ты не должен этого делать. Ты развяжешь самую ужасную войну в истории своего мира. Миллионы людей погибнут, она не принесет ничего, кроме страданий и разрушений. Послушай, — возбужденно повторила она, — у тебя великий талант…

Джек смотрел на нее сверху вниз, приоткрыв рот, а голос женщины становился все громче.

— Проклятие! — рявкнул он наконец. — Владимир, ты когда-нибудь слышал что-то подобное? Прости, милашка. — Он отвел от себя ее руки решительно, но не грубо. — Моя не говорить на тлингит,[58] или как его там.

Он ухмыльнулся и шлепнул ее пониже спины:

— Ну-ка, крошка, теперь беги. У больших белых братьев куча дел. — Затем обратился к Ленину: — Дай ей пару копеек, иначе она потрусит за мной, как щенок-дворняга. И сматываемся отсюда к черту.

Женщина с красными лентами воскликнула:

— Но я слышала, что говорила по-английски!

Они медленно взбирались по склону холма, возвышающегося над Ново-Архангельском. Уже стемнело, но звезды светили достаточно ярко, да и туман так высоко не поднимался.

Идущая впереди женщина с сережками-ракушками сказала, не оборачиваясь:

— Так уж это работает. Не спрашивай меня почему. Какой-то каприз управляющей программы.

— Это же всем известно, — вставила третья женщина. — Только не говори, что забыла такую элементарную вещь. Впрочем, учитывая, сколько ты выпила, удивительно, что ты еще помнишь, где находишься… Ты же не принимала антиинтоксикантов, да?

— У меня от них все тело чешется.

— Боги! — Женщина с косами беспомощно всплеснула руками. — Ты опасный человек, ты это знаешь? В один прекрасный день мы перестанем покрывать тебя.

— Нет, не перестанем, — сказала женщина с сережками. — Мы покроем ее на этот раз, конечно, придется подчистить запись, но я справлюсь, и будем продолжать покрывать и впредь. И сделаем это по той же причине, по которой она покрывала нас, когда мы были в растерянности или просто плевали на все. По той же причине, по которой все покрывают своих напарников. Потому что, когда ты погружаешься в сплетение временных линий, тебе не на кого больше положиться, и потому что, когда ты возвращаешься домой, там никто другой не поймет, на что такое путешествие похоже на самом деле.

Она остановилась.

— Секундочку. Тут трудный участок.

Женщина вытащила из кармана темные очки странной формы и надела их.

— Вот так. Держитесь за мной. Уже недалеко.

Когда Джек спустился на пляж, алеуты уже ждали его, укрывшись в тени зарослей кедровника.

— Zdras'tye, — сказал один, шагнув навстречу с поднятой рукой. — Мы готовы. Отправляемся сейчас?

— Da. Сейчас. — Русский, который Джек выучил на золотых приисках, был еще хуже, чем их пиджин.[59] — Э-э, gdye baidarka?

— Von tam. — Человек махнул рукой, и теперь Джек увидел длинный черный силуэт на берегу.

— Harasho.

Джек направился к воде, жестом приказав мужчинам следовать за ним. Влажный песок поскрипывал под его сапогами. Гребцы передвигались совершенно бесшумно.

Вместе они подняли большой, вмещающий троих морской каяк и опустили его на волны. Джек осторожно снял тяжелый заплечный мешок, а двое алеутов начали отряхивать одежду и обувь, тщательно избавляясь от песка, который мог повредить обтягивающую каркас лодки тюленью шкуру.

Один из них радостно спросил:

— Мы плывем убивать русских, da?

— О да, — ответил Джек по-английски. — Куда больше, чем ты думаешь, бедный невежественный ублюдок. Куда больше, чем ты можешь себе представить. И ты никогда не узнаешь сколько.

— Извините, — заговорила женщина с красными лентами в волосах. — Я приняла все это слишком близко к сердцу — извините. — Она повернула голову, чтобы взглянуть на своих спутниц. — Просто… какая глупая, ужасная, никому не нужная потеря!

Они уже сидели высоко на холме, на стволе поваленного дерева, вглядываясь в темную, укрытую туманом гавань. Шел последний час перед полуночью.

Женщина с морскими ракушками в ушах сказала:

— Да, это была чудовищная война. Одна из худших во всех линиях…

— Нет. Ну, то есть и это тоже, но я говорила о нем. О Джеке Лондоне. Ты же знаешь, что с ним случится потом. Он погубит себя пьянством, а потом, всего через пять лет, застрелится и никогда уже не напишет ничего, равного по силе его лучшим работам в других линиях. И теперь мы знаем почему, так?

— Вина? Да, — согласилась женщина с сережками-ракушками. — Возможно. Но таков ход событий. Он сделает это так же, как потопит «Бранденбург» сегодня ночью, потому что он уже совершил все это, и ты ничего не можешь изменить.

Она подняла руку и погладила по голове подругу с красными лентами:

— Это-то и потрясло тебя, да? Неизбежность. Такое случается со всеми нами. Вот почему мы быстро сгораем.

В разговор вступила женщина с косами:

— Сколько временных линий мы уже проследили?

— Не знаю. — Женщина с сережками-ракушками пожала плечами. — Кажется, больше сотни.

— И пока нет ни одной, где этого не произошло бы. Так или иначе, кровавая мировая война всегда вспыхивает из-за какой-нибудь глупости. А ты мне говоришь о неизбежности.

— Все это я знаю, — кивнула женщина с красными лентами, — Но мне в первый раз приходится наблюдать за началом. Да еще к тому же из-за этого погибнет тот, кто мне не безразличен.

Она обняла за талию сидящую рядом женщину и положила голову ей на плечо; морские ракушки в ушах подруги тихонько звякнули.

— Сколько еще? — спросила она.

— Уже недолго. Теперь — в любую секунду.

Они смотрели в темноту, ожидая, когда над морем поднимется столб пламени, который отметит конец еще одного мира.