Грэм Джойс Мальчик из Ковентри Пер. А.Александрова

Грэм Джойс — английский писатель, чьи произведения относятся к промежуточному жанру между хоррором, современным фэнтези и традиционной литературой. Его романы, в том числе «Requiem», «Dark Sisters», «Indigo», «The Tooth Fairy», «Smoking Poppy» и «The Facts of Life», получили у критиков высокую оценку. Рассказы Джойса собраны в книгу «Partial Eclipse and Other Stories» (издательство «Subterranean Press»).

Джойс проживает в Англии в Лейстере. Он четырежды становился лауреатом Британской премии фэнтези.

Хотя рассказ «Мальчик из Ковентри» можно воспринимать как отдельное произведение, он входит в роман «The Facts of Life». Джойс поясняет: «Мальчик из Ковентри» описывает ночь 14 ноября 1940 года, когда Ковентри, городок в центре Англии, был сметен с лица земли одним продолжительным, безжалостным фашистским налетом. Кстати говоря, в Ковентри я родился».

«Мальчик из Ковентри» впервые был опубликован в английском журнале «The Third Alternative», выпуск 32.

Все чувствовали, что вот-вот грянет большая буря, но Касси, казалось, знала день и час. С июня по октябрь 1940 года город много раз атаковали с воздуха — бомбы градом сыпались на Ковентри. Дымились искореженные фабрики, магазины, кинотеатры. Несколько раз немцы даже обстреливали с бреющего полета пулеметным огнем мирных людей на улицах. Жертв среди гражданского населения было немало, во время первых налетов полегло около двухсот человек.

Ковентри — самое сердце Англии, и Адольфу Гитлеру хотелось показать, что он хирург, способный оперировать это сердце. Ковентри был красивым городом со средневековой архитектурой, георгианскими окнами-розетками. Он гордился своими великолепными соборами и живописными старинными зданиями, по нему можно было судить об историческом наследии центральных графств. К тому же в Ковентри фирма «Армстронг-Уитворт» сконструировала бомбардировщик «Уитли», первый самолет, проникший в воздушное пространство Германии и ставший орудием пытки для Мюнхена. Нет, это была уже не хирургия. Фюрер хотел обрушить свой кулак на Ковентри и обратить его в прах. Буря уже повисла над городом, но, если бы жители знали, когда она начнется, катастрофа не была бы такой страшной.

А Касси знала. Ей шел всего семнадцатый год, и откуда рождалось ее знание — словами не выразить, он знала это нутром. У нее кровь бежала не так, как у всех. Может быть, с ней говорила луна, тучневшая в ночном небе. Как бы там ни было, ее знание описанию не поддавалось. Она уже успела понять, что, заговори она с кем-нибудь об этом, никто ей не поверит; не дослушав, скажут: малахольная, что с нее взять. И, зная наверняка, она никому не рассказывала. Как мертвые.

— Мертвые нас слышат, — говаривала Марта, — да только сказать ничего не могут.

Началось это однажды ранним утром — она проснулась под мелодию, крутившуюся в голове. Ее сон, и без того нарушенный сиренами и ночами, проведенными в убежище Андерсона в глубине сада за домом, лопнул, как яичный желток, и какая-то часть ее пролилась. Она почувствовала, как что-то мягко потекло внутри нее, и сунула руки между ног. Там было влажно, и в памяти всплыл обрывок сна — ослизлая смазка, оставленная сновидением. Бити и Марта еще спали в своих комнатах. Касси накинула халат и спустилась вниз.

Мотив никак не отставал. Касси не раз слышала эту музыку, было в ней что-то привычное, успокаивающее. Она включила радио, настроенное на волну Би-би-си, и услышала ту же мелодию, нота в ноту подхваченную аппаратом. Касси выключила радио, но музыка продолжала играть — слабее, но не теряя ни единого такта, ни единого перехода. Снова включив приемник, сидя на стуле, она не отводила взгляда от аппарата, пока музыка не кончилась. Смолкнув по радио, мелодия прекратилась и в голове.

Касси поднялась к себе, впопыхах оделась и извлекла из-под кровати жестяную чайную банку с японской лаковой росписью. Там хранились ее сбережения. Высыпав содержимое в кошелек, она опять спустилась, надела пальто и вышла на улицу, с тихим щелчком прикрыв за собой дверь. Утро выдалось холодное, подморозило, на почву сел иней. Касси двинулась в город.

Она поднималась по Тринити-стрит в верхнюю часть города, прямиком в музыкальный магазинчик «Пейнз». Слишком рано — было еще закрыто. Она стала у входа и принялась ждать.

Хозяин магазина появился через полтора часа.

— Охота пуще неволи, — сказал он, доставая блестящую связку ключей. Чтобы Касси дала ему дорогу, ему пришлось жестом отстранить ее.

— Мне нужен патефон, — сказала Касси, как только они вошли в магазин. — Новый.

Хозяин включил свет.

— Позвольте мне снять пальто, — ответил он. — У нас пожар?

«Скоро начнется», — проговорил голос в голове у Касси.

Он показал ей новейшие модели проигрывателей. Касси очаровали волоски, словно выталкиваемые у него из ноздрей и ушей маленькими взрывами.

— Это граммофон «Хиз Мастерз Войс». Он снабжен бакелитовым рычагом звукоснимателя, поставляется в таком вот элегантном буковом корпусе…

— Да.

— В смысле — да?

— Беру.

— Но вы не спросили меня, сколько он стоит. — Хозяин смерил эту девчонку, совсем еще ребенка, подозрительным взглядом. — Сколько ты можешь заплатить?

Касси опорожнила кошелек. Хозяин вздохнул.

— Есть тут у меня несколько бэушных ящиков. Попробуем что-нибудь подобрать.

Нашелся один-единственный граммофон, за который Касси была в состоянии заплатить. Деньги ушли до последнего пенни. Она сказала:

— Мне нужна пластинка. Не знаю, как называется. Но вы узнаете. Вот эта музыка. — И она напела мелодию, звучавшую утром по радио и у нее в голове.

— «Серенада лунного света». Она у меня есть, но как ты собираешься расплачиваться? Хоть я и сбавил тебе несколько шиллингов на этом ящике, у тебя ушло все подчистую, так ведь?

Касси лишь сосредоточила на нем взгляд и, едва заметно покачиваясь, скрестила ноги в лодыжках.

Хозяин магазина насупился, но прошел за прилавок и, порывшись в пластинках, нашел запись Глена Миллера.

— Ладно, бери. Но когда появятся деньги, отдашь. Ясно? Не понимаю, с чего я это делаю.

«Потому как у меня власть над тобой», — подумала Касси.

Проигрыватель оказался тяжелым, ей то и дело приходилось останавливаться, перехватывать ручку, меняя руки, но она мужественно дотащила покупку до дому. По пути перед ней вырос на тротуаре офицер противовоздушной обороны в защитном шлеме, руки в боки.

— Эй, девчуха, ты чего без противогаза? — грозно прикрикнул он.

Она обошла его — он застыл, уставившись ей вслед.

Когда она вернулась, Марта и Бити были уже на ногах. Касси влетела в гостиную и протиснулась мимо них, не промолвив ни слова.

— Ты где была? — обратилась к ней Марта. — Завтракать будешь?

— Что это у тебя? — Бити разглядывала граммофон. Касси лишь молча протопала наверх.

— Ох и с характерцем девица растет, — посетовала Бити.

— Ну уж некоторых ей не переплюнуть, — сказала Марта. Бити уже собиралась произвести ответный выстрел, но не успела — из комнаты Касси поплыли звуки «Серенады лунного света». Музыка наполнила дом, словно росистый туман.


Несколько следующих дней Касси ставила пластинку снова и снова. Она лежала на кровати — иногда голая — и слушала. Сначала Бити и Марте это просто действовало на нервы. Марта пыталась выудить из дочери, зачем она спустила все свои сбережения на граммофон, но ответа так и не добилась. А Бити взяла и купила Касси еще два шлягера Глена Миллера и принесла кипу пластинок от подруги, тоже работавшей на авиазаводе, — они остались от ее погибшего брата, который служил на флоте, и уж больно тяжко было держать их в доме. Но из них Касси не трогала ни одной. Она сидела в своей комнате наверху и крутила «Серенаду лунного света». А когда Марта или Бити начинали злиться не на шутку, она просто уходила из дому и подолгу не возвращалась.

Ночами, когда сна не было ни в одном глазу — что бы там не лишило ее покоя — и когда мать и сестра не потерпели бы ни малейшего звука из ее комнаты, она съеживалась на краю кровати, натянув одеяло, и смотрела, как луна медленно тучнеет, прибывает, питает ее силой, словно через пуповину. Когда начинали выть сирены, она была готова — помогала остальным наскоро собраться, добежать до убежища Андерсона, ставила чайник — наполнить фляжку, пока они ворчали, промаргиваясь; ее помощь была особенно нужна Бити, которая клепала бомбардировщики по десять часов в смену и которой, в отличие от Касси, нужен был сон.

Тогда сирены чаще всего звучали по случаю ложной тревоги, и Касси это знала — знала, что можно было бы спать себе дальше, что в эту ночь бомбить будут Бирмингем или другой город центральных графств. Но даже в убежище ей не удавалось вздремнуть. Как-то перед рассветом Бити встала, чтобы облегчиться в жестяное ведро. Сонная Марта, щурясь, спросила:

— Слышь! Отбой, что ли?

— Да не, мам, это Бити в ведро писает. Иди спи.

Бити хронически недосыпала. Как и многим женщинам Ковентри, ей приходилось работать для фронта по десять, а то и по двенадцать часов в смену. «Не падайте духом, девушки! Разбомбим фрицев!» Призыв находил у нее горячий отклик, платили неплохо, у нее никогда раньше не водилось столько денег. Но с этими сиренами по ночам она чувствовала себя изнуренной и легко могла вспылить.

Однажды вечером до Касси донесся крик сестры снизу:

— Касси, еще раз поставишь эту чертову музыку, хоть разочек, слышишь — мало тебе не покажется! Поняла?

Касси не ответила. Она лежала на кровати в лифчике и трусах. Звучала «Серенада лунного света». Когда мелодия кончилась, Касси лениво потянулась к пластинке и поставила ее снова. Тут же по ступенькам лестницы застучали туфли. Бити распахнула дверь, ринулась прямиком к граммофону, подняла рычаг с иглой, сдернула пластинку с деки и разбила ее об колено. Потом повернулась и посмотрела Касси прямо в глаза.

Касси не отвела взгляда. Бити с воплем, стуча туфлями, ретировалась вниз. Касси это не очень тронуло. Музыка жила внутри нее — целиком, до последней ноты. В любой момент по своему желанию она могла включить ее или выключить.

Мало того, фокус с радио она проделывала снова и снова. Стоило музыке забрезжить у нее в голове, Касси шла, включала Би-би-си и слышала ту же мелодию, звучавшую четко и громко. Никому не говоря ни слова, она проверила свою способность научным методом. Ясно — по неведомо каким причинам она «слышит» радиопередачи прямо из эфира. Ей не нужна была радиоприемная аппаратура. Такой аппаратурой каким-то образом оказывалась она сама.

Но у нее хватило ума никому об этом не рассказывать.

А еще что-то происходило с ее телом. Груди слегка округлились, соски стали нежными и чувствительными. Половые губы тоже набухли, и глубоко внутри что-то зудело, сочилось. Онанизм стал для нее насущной потребностью. Пока Бити не сломала пластинку, Касси часто, лежа на кровати под простыней, ласкала клитор и тискала соски под дразнящие звуки «Серенады лунного света». А на улице можно было убедиться, что все это еще и имеет отклик. Она могла убедиться, какое впечатление производит на мужчин. Солдаты, моряки и летчики в увольнении жаждали ее — это видно было по тому, как они пожирали ее глазами. К тому же она умела заставить их оглядываться на нее — и не в переносном смысле, а в буквальном: ей всего лишь нужно было упереть взгляд в чей-нибудь затылок, например, в автобусе или в очереди на отоваривание карточки, и в ту же секунду объект вынужден был обернуться и взглянуть на нее. Действовало безотказно. Она знала, что притягивает к себе какие-то силы. Что это были за силы, она понятия не имела, но силы были необычные. Она применила их тогда к продавцу пластинок, незаметно для него. Да, впрочем, они никогда этого не замечали. С ними штука легко проходила — с мужчинами.

Но это было еще не все. Больше всего ее взвинчивал сам факт того, что она знает о грядущей атаке. Вселял в нее ужас и взвинчивал.

Вечером 12 ноября она пошла с Бити на танцы. Марту уже давно перестало беспокоить времяпрепровождение девочек. Хотя Касси было всего шестнадцать, она вполне могла сойти за двадцатилетнюю, и Марта больше не пыталась удерживать ее дома. Хотя к старшим дочерям она была строже, к Касси она проявляла больше снисхождения — может быть, из-за притаившейся повсюду смерти. Она рано поняла: запрещай — не запрещай, Касси все равно поступит по-своему. Все-таки ей удалось вытянуть из обеих обещание, что в случае налета они пойдут в убежище, как положено, а не побегут домой.

Они шли в город. Касси была взбудоражена. Луна набирала полноту, напоминая серебристую осеннюю тыкву, и, хотя ночь была довольно морозной и ясной, лучи прожекторов метались по звездному небу, касались трех городских шпилей, прорезывали ночь. Бити пыталась успокоить сестру.

Оказалось, что можно было и не стараться. Как только они вошли в танцзал и Касси услышала оркестр, она устремилась прочь от Бити. Когда Бити ее нашла, та уже отплясывала джайв с каким-то летчиком — его влажные волосы были зачесаны назад, глаза сверкали страстью.

— Не слишком-то поспешай себя подарить, — едва успела шепнуть Бити, но Касси уже закружилась в танце, размахивая руками.

Плясунья.

Не прошло и часа, как Касси уже стояла в тени собора на Бейли-Лейн, прислонившись спиной к холодной сырой средневековой стене, задрав юбку. Из-за затемнения фонари на улице не горели.

— Ух, да тебе не терпится, — сказал летчик. Она возилась с его ремнем.

— Может быть, мы никогда больше не увидимся. — Касси вцепилась в ворсистый воротник его кожаной летной куртки. — Ты только представь себе. Значит, мы можем упустить случай перепихнуться.

«И я так и останусь целкой», — подумала она.

— Слушай, ты прямо как парень рассуждаешь.

— А что, плохо?

— Да нет, нет… просто… м-м-м, здорово пахнет от тебя.

— Хватит болтать. Давай.

Где-то очень близко завыла сирена. Летчик выругался.

— Не обращай внимания, — сказала Касси. — Это еще не оно.

— Что?

Может быть, завтра ночью. Или послезавтра. Но не сегодня.

— Слушай, тебе надо в Блечли работать, раз ты все это знаешь. Ну, в разведке. Извини, я мало на что способен под эту сирену. Сколько тебе годиков-то?

Касси запустила руку летчику в штаны и поглаживала головку его члена ногтем большого пальца. Он вздрогнул и снова отдался ее объятиям.

— На что мало способен? — крикнула Касси. Чтобы перекричать сирену, ей пришлось орать.

Кто-то пробежал мимо них, направляясь в убежище. Тут она лизнула его в ухо.

— Господи!

Касси подняла глаза, увидела шпиль собора и перекрещивающиеся лучи прожекторов, прочесывающие небо. Она знала, что летчику хочется удрать в ближайшее бомбоубежище, но член его набухал в ее руке, и парню было не оторваться.

— Давай, — сказала она.

Он спустил брюки и перекинул ее ногу себе через руку. Пришлось стащить с нее трусы и зайти сбоку — он вошел в нее, почти приподняв ее с земли. Они стояли, сцепившись взглядами, в этом древнем месте, под шпилем, вонзившимся в небо, под скрещенными лучами прожекторов, под тоскливое, дьявольское завывание сирен. Парень отвалился:

— Бесполезно. Не могу я — воет прямо в ушах.

— Что такое?

Летчик замялся. Посмотрел на небо, на лучи прожекторов, шарившие по облакам. И опустил взгляд:

— Просто не идет. Пожалуйста, пойдем в убежище. Задница мерзнет.

Касси подтянула ему штаны. Держась за руки, они медленным шагом пошли к убежищу на Мач-Парк-стрит. Перед входом в убежище стоял патрульный ПВО.

— Не слишком-то торопитесь, смотрю.

— Все нормально, — мрачно сказал летчик. — Сегодня ничего не будет.

— Еще один всезнайка паршивый, — с кислой миной произнес патрульный.

Они спустились в подвал Дрейперс-Холла, летчик на ходу шепнул ей:

— Не обращай внимания. Просто он недо… лся. «Не он один», — произнес голос Касси.

В убежище они вместе просидели с час, потом прозвучал отбой. Парня звали Питер, он был штурман. Ему было двадцать лет, Касси он казался взрослым, видавшим виды. Заметив, что она мерзнет, он вынул из кармана и надел на нее кожаный летный шлем. Он проводил ее до самого дома, в проулке между домами они еще раз поцеловались. Он приложил руку к ее лбу:

— У тебя жар.

— Все хорошо, — сказала Касси. — Правда.

Но момент был упущен. Касси вздохнула, сознавая, что ничего так и не произойдет. Она хотела вернуть ему шлем.

— Оставь себе, — сказал он.

— А у тебя не будет неприятностей — скажут, потерял?

— Да ладно. Спокойной ночи, Касси. Ты красавица. Настоящая красавица.

И он пошел обратно, на свою войну.


На следующий день Касси допоздна не вставала с постели, щупала себя, думала о своем летчике и других красавцах, сон ее то и дело прерывался. Теперь кроме музыки ее внутренний слух был наполнен другими звуками: высокочастотными свистами, прерывистыми сигналами морзянки, обрывками разговоров на чужом языке. Когда она встала, дома никого не было. Бити ушла на работу, а Марта оставила на кухонном столе записку, что выскочила за покупками.

Грызя остатки холодного тоста, не доеденного Бити, Касси включила радио и заскользила по шкале настройки. Раздался свист, нарастая и падая, пульсируя, переходя в гудение. Что-то передавали по азбуке Морзе. Звучала гортанная речь. Касси не нужен был переводчик. Сомнений нет, все начнется предстоящей ночью. Прошлой ночью была почти полная луна. Нынче она прибудет до конца. Касси дрожала от возбуждения. Все было ясно. Ночью Адольф Гитлер пошлет свои самолеты бомбить Ковентри. Вот что он сделает.

— А, встала, — сказала Марта, входя в дом и снимая шляпу. — Все спишь как убитая. Негоже так все время валяться.

— Сегодня ночью. Сегодня ночью нас будут бомбить.

— А? Чего?

— Сильнее, чем раньше. Сильнее, чем в прошлом месяце. Будет большая атака. Сегодня ночью. Я знаю.

— Знаешь. Откуда ты можешь знать?

— Сегодня полнолуние. И все начнется. У нас в Ковентри будет огненный дождь, мама.

Марта подошла к дочери и пощупала у нее лоб:

— Тебя колотит. И ты вся горишь. Может, пойдешь, снова ляжешь?

Касси даже не знала, что имел в виду летчик, упомянув особняк разведки в Блечли, правительственную школу кодов и шифров. Само ее существование должно было храниться в строжайшей тайне. В день перед встречей Касси и ее летчика на танцплощадке школа Блечли сумела расшифровать одно из последних сообщений немцев. В сообщении излагался план передачи сигналов для операции под кодовым названием не «Серенада лунного света», а «Соната лунного света» — в ночь полнолуния предполагалось начать против одного из городов Британии трехпороговую воздушную атаку. В тот же день удалось подслушать пленного немецкого летчика, который рассказывал сокамернику о предстоящем трехступенчатом налете то ли на Ковентри, то ли на Бирмингем приблизительно 15 ноября.

Немцы изобрели радионавигационную систему «Икс-Герэт» для наведения самолета на цель и автоматического бомбометания по прибытии на место. В «Икс-Герэте» использовались четыре радиопередатчика, посылавших радиолучи из разных мест: один главный луч, направленный на цель, и три пересекающих луча. Пилоты немецких самолетов наведения летели параллельно главному лучу, пока не встречались с первым пересекающим лучом. Это было приказом изменить курс и лететь прямо вдоль главного луча. За двадцать миль до цели они проходили второй пересекающий луч, который служил сигналом для того, чтобы нажать на кнопку, запускающую часовой механизм. За пять миль до цели они пролетали через третий луч — это означало, что нужно нажать еще одну кнопку, которая останавливала первую стрелку часового механизма и включала вторую. Начинался заход на бомбометание. Когда две стрелки встречались, бомбы автоматически сбрасывались. Это была эффективная система массового уничтожения.

Кроме того, в Блечли раскрыли сигналы специальным бомбардировочным подразделениям, каждый из которых начинался кодовым словом «Корн». Декодировали и информацию о том, что в час дня 14 ноября начнут подаваться специальные эталонные сигналы «Люфтваффе».

Среди блестящих математиков, лингвистов, логиков, шахматистов и специалистов по кроссвордам был видный философ и филолог из Оксфорда по имени Перегрин Фик. Правда, не он несет ответственность за грубейшую из ошибок, совершенных Воздушной разведкой, рассчитавшей, что полнолуние придется на ночь с 15 на 16 ноября, а не на предыдущую, в три часа двадцать три минуты. В своем донесении властям Воздушная разведка также сообщала, что возможны налеты и на Лондон.

В час дня 14 ноября был обнаружен эталонный сигнал немцев. Два часа спустя британское командование истребительной авиации уже точно знало, что лучи «Икс-Герэта» нацелены на Ковентри. Министерство военно-воздушных сил предупредило командование ВВС на местах, что особой целью стал Ковентри.

Власти могли бы предупредить и сам город. Эта информация была бы ценной для зенитной артиллерии города и аэростатов заграждения, не говоря уж о пожарных, полиции и местной ПВО. Могли бы дать знак мэру, шепнуть начальству больницы города Ковентри и графства Уорикшира.

Наверху решили этого не делать. Единственным человеком в Ковентри, получившим предупреждение, была Касси.


В час дня Марта и Касси садились обедать. Марта включила радио — послушать новости. Услышав первые же звуки, Касси почувствовала, как что-то щелкнуло у нее в голове, словно перевели железнодорожную стрелку.

— Началось, — сказала она.

— Да-да. — Марта несла к столу чайник и думала, что Касси говорит о последних известиях по радио.

— Я не про новости. Может, нам всем уехать на ферму, как ты думаешь? Это будет лучше всего. Нам надо уехать в Вулви, к Тому с Юной. Там безопасней, мам.

— Мне не до этих игрушек, — сказала Марта. — Если Адольфу охота, пускай приходит — вот она я.

Во время первых налетов в июне они, как и многие другие жители Ковентри, всей семьей уезжали за город. Но оказалось, что из-за небольшого аэродрома, расположенного в Брэмкоте, рядом с фермой, там бомбили кучнее и направленнее, чем в городе, когда они, дрожа, оставались под лестницей еще до постройки убежища Андерсона.

— Ну и хорошо. Не хочу я на ферму ехать. Лучше остаться. Тут остаться. И помогать. Вот. Помогать хочу.

Касси протараторила все это. Такое уже бывало. Марта знала эту бодрую скороговорку с повторениями.

— Но ты и Бити, мам, — вам с Бити лучше пойти в убежище. А я останусь наверху. Помогать буду.

— Что, опять у тебя начинается? — вздохнула Марта.


Этим же вечером, в начале седьмого, Касси сменила платье на брюки, влезла в рабочие ботинки Бити, надела пальто, шарф и вышла из дому, ничего не сказав матери. У парка она остановилась закурить, глядя на ночное небо. До войны такую луну звали «урожайной». Луна и впрямь налилась — в затемнении одно было здорово, подумала Касси: на небо вернулись звезды. Дым сигареты поднимался в бодрящем холодном вечернем воздухе, как очертания белых лошадиных голов, на миг набросанных художником. А стоило ей чуть повернуть голову, как в черноте ночи начинали мчаться цветные бисеринки; она знала, что это радиосигналы — ей было не только слышно их, но и видно, как они прокладывают курс по небу; и никак было не остановить взгляд на этих микроскопических, переливающихся параболах — в мгновение ока они исчезали, и схватить их человеческим взором можно было, лишь осознав огромную скорость, с которой они влетали в видимый спектр и покидали его; и странно было, что столь немногие способны это понять.

Касси очнулась — почувствовала, как что-то жжет ей руку. Так и не тронутая сигарета, зажатая между указательным и средним пальцами, истлела и превратилась в палочку пепла. Окурок, искрясь, упал на каменные плиты, она затушила его ботинком. Она достала из сумки косметичку и вслепую подкрасила губы. Причесалась, положила расческу в сумочку. Сама не зная к чему, сказала: «Да, ночь», — мысли перескакивали с одной на другую. Спрятавшись от вечернего холода за поднятым воротником, она медленно пошла дальше, к центру Ковентри.

Около семи часов у нее возникло странное ощущение где-то в желудке или, может быть, в кишках. Какая-то вибрация. Она расползлась по телу, дошла до ушей, и Касси стало ясно, что это не внутри у нее дрожит — это завыли привычные сирены, предупреждая о воздушном налете. Каким-то образом она почувствовала их несколькими секундами раньше. Этот угрюмый, почти жалобный вой с трудом подымался, как из бездонной пропасти, густея и переходя в стон отчаяния, карабкался выше, наконец превращаясь в вопль, старался удержаться на самой высокой ноте — и, бессильный, низвергался, потерпев поражение, а потом снова вздымался, желая во всех вселить панику. До Касси донеслись свистки патрулей ПВО. Она знала: скоро все будет по-настоящему. Не прошло и десяти минут, как ее предчувствия подтвердились. Пульсирующее гудение приближающихся самолетов походило на громкий гомон где-то вдалеке, за стоном сирены. Патрульные засвистели бойче, на улицах стали слышны их крики, иные с шуточкой:

— Бегите, кролики, бегите, трусишки!

Зажглись прожектора, их лучи, исходящие из центра города, заметались по небу вдоль и поперек.

Касси не останавливалась. И тут что-то красивое осветило небо. Это была сигнальная ракета — она зависла на парашюте, стронциево-белая, ослепительно яркая. Потом над восточной частью города повисло еще несколько ракет, расположившихся строем; легкий ветерок нес их к западу. Со своих позиций в близлежащих деревнях отозвались зенитки, глухо выпускавшие в небо бесполезные залпы; откуда-то поближе к ним присоединились пушки «Бофорс», они стреляли громче.

В переулке Свон-Лейн из темноты раздался голос:

— А ну-ка, девчушка, давай живее с улицы!

— Привет, Дерек, — сказала Касси. — Что-то тебя не видать в последнее время.

Дерек был старым дружком Бити. Его не взяли на действительную службу из-за того, что у него правая нога была на три дюйма длиннее левой.

— Касси! Ты чего здесь делаешь? Почему не дома? На этот раз будет дело.

— Знаю. Я иду помогать. То есть официально. Дерек искоса посмотрел на нее:

— Официально?

— Иди, тебе еще дежурить. Отдохни. Ночь будет длинная. Дерек фыркнул: шестнадцатилетняя девчонка командует им!

Но она уже убежала. Дерек поднес к губам свисток, да так и застыл, глядя ей вслед.

Касси пошла по Тэколл-стрит вдоль стадиона. За футбольной площадкой проходила узкая сквозная улочка, по которой она надеялась проскользнуть в город, минуя большинство патрульных ПВО. Ступив на эту улочку, по пути в Хиллфилдс Касси видела, как люди семьями прячутся в убежища Андерсона. Ей показалось, что кто-то хихикнул. Потом еще раз и еще, и она поняла, что хихиканье раздается над головой. Это были зажигательные бомбы, с жутким звуком закручивавшиеся в воздухе. Они, не взрываясь, глухо падали на землю и сеяли вокруг себя огонь. Вскоре они посыпались градом. Кто-то увидел ее из сада в свете одного из таких огней и закричал, подзывая кивками. С яркой, фосфоресцирующей вспышкой упала «зажигалка» другого типа, но и после этого Касси упорно держалась выбранного маршрута.

«Почему мне не страшно? — спрашивала она себя. — Это же неестественно. Это потому, что мне предназначено быть здесь».

Она шла по Кинг-Уильям-стрит, не теряя надежды дойти до центра города, а вокруг островками вспыхивали пожары. Миновав Хиллфилдс, она оставила позади себя град хихикающих зажигалок. Но тут раздался еще один звук: будто кожаные крылья захлопали. У нее мурашки пошли по коже, но думать, в чем тут дело, было некогда: вслед за зажигательными на город посыпались фугасные бомбы, взрываясь с характерным звуком.

По Примроуз-Хилл мимо нее со звоном промчалась пожарная машина. Касси свернула на Кокс-стрит, направляясь к собору. Вокруг нее, посередине дороги, горело несколько зажигательных бомб, которым не удалось ничего зажечь; от других занимался пожар. Языки пламени принялись за столб ворот одного из домов на Кокс-стрит, и она попыталась сбить огонь ботинком. Из дома выскочил мужчина и потушил не успевшее разгореться пламя одеялом. Он схватил ее за руку и хотел втащить в дом, но она вырвалась.

Гул самолетов в небе усилился, и Касси поняла, что там, в вышине, много, много бомбардировщиков — иначе этот пульсирующий звук уже смолк бы. Она посмотрела вверх и увидела их. Сотни самолетов летели красивым, четким строем. Некоторые так близко, что видно было, как они отражают сияние своих же осветительных ракет; другие крошечными пятнышками выхватывались из темноты перекрещивающимися лучами прожекторов. Ей видны были трассирующие снаряды и короткие оранжевые вспышки зениток, как будто наступали на гриб-дождевик, а вокруг нее по-прежнему хихикало и словно трепетали крылья летучих мышей. И еще она заметила в небе радиоволны, переливавшиеся разными цветами, — они показывались на мгновение и тут же исчезали, искрились, но не отклонялись от своей трассы в небе, и она знала, что бомбардировщики каким-то образом придерживаются курса, указанного этим радужным мостом. Там, где она уже прошла, над переулком Свон-Лейн, опускался еще один парашют. Под ним что-то болталось. Она подумала, что это десантник, что немцы высаживаются. Парашют покачивался из стороны в сторону, идеально в такт «Серенады лунного света». Но тут она увидела, что с парашютом летит цилиндрический контейнер — вскоре он скрылся за домами. Раздался страшный взрыв, земля заколебалась, у Касси зазвенело в ушах. Она опустила руку в карман и нащупала кожаный шлем, подаренный ей ее летчиком две ночи назад. Она надела его и завязала под подбородком ремешок.

Теперь ей было ясно еще и то, что новые каскады зажигательных и фугасных бомб сыпались примерно через каждые тридцать секунд. Наверное, с этим интервалом — в полминуты — летели, строй за строем, самолеты. Вслед за ними и она стала так же размечать свои движения.

Она подошла к собору. Всюду разгорались пожары, команды пожарных тушили их. Едва успевали они погасить один, как в нескольких ярдах падали новые «зажигалки». Касси увидела, как на крыше собора четыре человека пытаются потушить пламя. Она стояла за полицейским, уставившимся на крышу.

Полицейский взглянул на нее и, заметив на ней летный шлем, принял ее за связного.

— Сынок, сбегай-ка в командный пункт, передай — нам тут нужны пожарные, если мы хотим спасти собор.

Она побежала. Она знала, что командный пункт гражданской обороны находится в подвале здания городского совета. У двери ее остановил солдат отряда местной обороны и сказал, что сам передаст ее сообщение.

— Надеяться особенно не на что. Телефонные линии уже не работают. Постарайтесь сами собрать людей.

Касси побежала по Джордон-Уэлл. На Литтл-Парк-стрит работала еще одна пожарная машина — там горела небольшая фабрика. Пожарный привинчивал шланг к водоразборной колонке. В это время упало еще несколько бомб, и три здания вспыхнули, как спички. Перевернулся на нос пустой двухэтажный автобус, он вот-вот должен был рухнуть всей массой скрежещущего, ломающегося металла, вверх брюхом. Пожарный замер, бросив работу и вглядываясь в картину разрушения. Касси пришлось дернуть его за руку.

— Собор, — сказала она. — Вы нужны там.

Лицо пожарного покрывали полоски сажи. На лбу у него выступали глубокие розовые морщины.

— Я не могу уйти, — прокричал он сквозь глухие выстрелы зениток. — Сгорит весь квартал. Скажи им — приду, если смогу.

Касси бросилась обратно по Джордон-Уэлл. На дороге образовалась воронка, в нее попала машина «скорой помощи». Шофер вылезал из кабины. Полицейского у собора уже не было. На крыше все еще возились люди, но с нее, как жирные черви, спасающиеся от пожара, извиваясь, ползли клубы едкого желтого дыма. Люди срывали свинцовое покрытие, пытаясь добраться до зажигательных бомб, застрявших в деревянных перекрытиях. Касси знала, что они даром теряют время. Она снова посмотрела вверх и увидела, что небо все еще заполнено самолетами. «Они идут по секретному лучу, — подумала она. — Только так они и могут лететь».

С хихиканьем упала новая порция «зажигалок», лязгая металлом или глухо ударяясь — смотря на что налетали бомбы; все они опустились на крышу над северным входом. Поблизости раздался сильный удар, вибрирующий взрыв. Люди на крыше оторвались от работы посмотреть, куда угодил последний парашютный фугас. И снова принялись за свою возню — отдирать свинцовые полосы. Но вот свалилась еще одна серия «зажигалок» — на этот раз загорелось.

— Где эти засранцы — пожарные? — заорал кто-то.

— Тушат в других местах, — проорала Касси в ответ. Люди посмотрели на нее с крыши. Один крикнул:

— Мы спускаемся. Помоги нам спасти то, что внутри.

В соборе можно было задохнуться от вьющегося желтого дыма. Они вместе вошли и стали спасать что могли — все, что было в алтаре, кое-что из картин, пару гобеленов. Но собор был собранием бесценных произведений средневекового искусства. Никто не знал, с чего начать. Касси вынесла портрет леди Годивы в золоченой раме. Через полчаса находиться в этом угаре стало нестерпимо. Один из мужчин протянул руку и больше не пустил Касси внутрь.

— Все, — сказал он. — Не хватает нам еще тебя потерять. Другой, молодой парень, залился слезами. Они все вместе стояли у южного входа и смотрели, как пламя карабкается все выше и выше. За стенами собора новые взрывы сотрясали город. Горела история, и плавилась жемчужина города.

Около половины десятого группа пожарных из Солихалла продралась по усыпанным камнями улицам и установила шланги. Когда пожарные направили воду на внутреннюю поверхность горящей крыши, на них обратной тягой со свистом хлынули мощные гейзеры пара. Какая-то надежда еще оставалась, как вдруг вода перестала идти из шлангов, только падали капли. Повредило водопровод. Взрывом зажигательной бомбы ранило полицейского, который все еще спасал убранство собора.

— Конец, — тихо сказал кто-то.

Ей на плечо положил руку другой полицейский.

— Будь наготове, — строго сказал он. — Телефоны накрылись, на центральном нужно все больше связных.

Тут он с подозрением посмотрел на нее. Гигантские языки красного пламени с крыши собора осветили лицо Касси.

— Ты что, девчонка?

— Я — связной, — сказала Касси.

— Ангелочек ты, черт возьми! Она отскочила.

Весь город был объят пламенем. На Литтл-Парк-стрит пожарная бригада бросила попытки тушить и двинулась дальше, оставив улицу огню — ряд трехэтажных фасадных стен с прорехами. Касси видно было, как эффектно горит Бродгейт, городской центр.

На этот раз дежурный солдат в командном пункте городского совета узнал ее и жестом пригласил войти. Она спустилась в подвальный этаж по каменным ступеням. Трое мужчин и с полдесятка женщин что-то писали и чертили мелом на досках, переговариваясь. Телефоны молчали. Люди продолжали работать при тусклом желтом аварийном освещении.

— Это еще что за явление? — посмотрел на нее из-под очков потный мужчина в рубашке с закатанными рукавами. В пальцах V него была сплющена погасшая сигарета.

— Связная Вайн, — сказала Касси.

— Ну что ж, связная Вайн, двигай в пожарную часть, одна нога здесь — другая там, и возьми этот список водоразборных кранов. Вперед!

— Сначала у меня для вас донесение.

— Слушаем.

— Донесение такое: мы выстоим.

Каждый поднял на нее глаза от своего стола. Мужчина снял очки. Лицо его разъехалось, губы дернулись, и рот округлился, как будто он хотел что-то сказать, но не находил слов. Наконец он вымолвил:

— От кого донесение?

— От меня. От связной Вайн.

Мужчина поднес к губам сигарету, попробовал затянуться и вспомнил, что она давно погасла. И тут он захохотал, а через мгновение хохотал уже весь подвальный этаж. Мужчина подошел к ней, сжал ее в медвежьих объятиях и поцеловал в щеку.

— Красавица! — крикнул он ей. — Маленькая красавица! И весь подвал зааплодировал ей.

— Дайте ей кто-нибудь каску! — приказал мужчина.

Одна из женщин нашла ей шлем патрульного ПВО, правда великоватый, и водрузила поверх ее летного шлема. Касси рванулась обратно, вверх по лестнице, сжимая в руке записку, покрасневшая, смущенная аплодисментами. «Люди странные», — подумала она.

Но, добравшись до Бродгейта, она застыла в потрясении от увиденного. Верхняя часть города была в огне. Напрасно боролись пожарные. Универмаги были разрушены пожарами и бомбами. Библейский черный дым, подсвеченный огнем, извергался, как из жерла вулкана. По Бродгейту из-за жары невозможно было пройти. Касси отступила, глядя на пламя, и снова услышала, как мерзко хлопают кожаные крылья. Она в бешенстве рассекла рукой воздух, полный мучивших ее мелких злых духов. Тогда-то она и увидела первый труп.

Он упирался спиной в дверь магазина. Витринное стекло было выбито, оно усеяло улицу перед ней хрустальными осколками, каждый из которых, мигая, отражал красное пламя. Она подошла к телу по хрустящим под ногами сверкающим рубинам — лицо и одежда мертвеца были обсыпаны белой гипсовой пылью, глаза широко открыты, в ушах, у ноздрей и рта блестели червячки крови. Это был мужчина средних лет, в форме, хотя из-за покрывавшей ее пыли она так и не поняла, что это была за форма. Он как будто присел в изнеможении на корточки у двери — отдохнуть. Касси подумала: нужно попробовать закрыть эти устремленные в одну точку глаза — не из уважения и не по церковному обычаю, а просто потому, что так надо. Но веки каждый раз открывались снова. Она сделала еще одну попытку и сказала:

— Теперь можешь уйти.

Веки распахнулись снова. Касси пробрала дрожь, она попятилась от убитого, который пристально смотрел на нее, и повернулась, готовая все-таки рискнуть и бегом прорваться сквозь горящий Бродгейт.

Пламя взбиралось все выше. Казалось, на Бродгейте не осталось ни одного нетронутого здания, а бомбы и «зажигалки» все сыпались на город, и на секунду Касси вдруг утратила свой внутренний стержень, непоколебимую уверенность, которая до сих пор вела ее. Она отступила к ступенькам из белого камня под портиком Национального провинциального банка и посмотрела вниз, на горящий Бродгейт. По-прежнему гудели бомбардировщики, хихикали и свистели бомбы, хлопали кожаные крылья, ревело и трещало пламя. Самолеты в ночном небе превратились в злых духов — они торжествовали, расправив крылья, ловко выставив напоказ свою летную удаль, злорадствовали, веселились. Крыльями они гоняли ветер, и пламя плясало все выше. Может быть, это и есть ад, думалось ей. Если это он, значит, она должна сквозь него пройти. Разве это не единственный способ бросить ему вызов — идти через ад?

Опять хихиканье. Снова падают «зажигалки».

Касси обернулась и увидела красивый шар парашюта, шелк которого играл перламутром и розовым, отражая свет луны и огня, он вальсировал низко над землей в воздушных потоках, увлекаемый вниз корзиной с фугасом. Он опустился на Бродгейт, и Касси ударило взрывной волной по ушам, а вслед за тем в спину ей резко подул черный ветер. Затем послышался хлюпающий жидкий звук, как будто кого-то пронесло в сортире на заднем дворе. Касси подняла голову и увидела, как на улицу падает, рассыпаясь, четырехэтажное здание.

Она встала и пошла прочь от горячего пыльного вихря. Похлопала себя по ушам. Ее не оглушило, но все звуки стали тише. Рев огня превратился в слабый шелест. Новые взрывы бомб доносились до нее, как потрескивание дров в камине.

Кто-то появился у нее из-за плеча. Это был ее отец.

— Папа, ты здесь? — Ее собственный голос звучал приглушенно, как бы издали.

Отец открыл рот, чтобы что-то сказать, но вышла лишь слабая улыбка. Касси не смутило его появление, несмотря на то, что он умер за два года до войны. Однажды она увидела его через две недели после похорон, когда она еще не отошла от горя.

— Какой теплый и горький воздух, папа.

Но он, бурно жестикулируя, показывал на тело, застывшее на корточках в углу портика Национального провинциального банка. Это был еще один труп: паренек, ее ровесник, лет шестнадцати. Он тоже был связным — она увидела знаки отличия на эполете. На этот раз глаза были закрыты, мертвы, лицо было обсыпано слоем белой строительной пыли. Здесь было больше красных червячков крови, запекшихся в пыли у ноздрей и ушей. Касси очень медленно протянула руку, как зонд, сделав вилку из указательного и среднего пальцев, и дотронулась до закрытых глаз парня. Его веки резко поднялись, и на нее уставились пустые, налитые кровью глаза.

Вокруг что-то хихикало. Падала очередная серия бомб. Хлопали кожаные крылья.

Она наклонилась и поднесла губы к его губам.

— Ты не можешь уйти, — сказала она.

Она выдохнула в него поцелуй. «Девственник еще. Как и я». К ее влажным губам прилипли пыль и пепел. Паренек задрожал.

Его глаза широко раскрылись от ужаса; от ее прикосновения он съежился. Она пристально вглядывалась в него. У него застучали зубы. Движения Касси были очень медленными, она села возле него на корточки, положила руку ему на голову.

Он пошевелил губами, что-то сказав; но, почти потеряв слух от последнего взрыва, Касси не разобрала слов. Она вспомнила о списке пожарных кранов, который все сжимала в руке.

— Пойдем со мной, — сказала она. — Поможем друг другу.

Он слегка дернулся, пытаясь пошевелиться; лицо его скривилось. Он снова заговорил, но Касси ничего не расслышала. По движениям его губ она угадала, что он сказал:

— Мне не подняться.

— Папа! — закричала она, оглядываясь в надежде на помощь. — Папа!

Но отца уже не было. Она спросила у парня:

— Ты ранен? — И опять до нее едва донеслись собственные слова.

Вероятно, он сказал что-то вроде:

— Нет. Просто нет сил двигаться.

Когда он пытался говорить, что-то звучало в ее голове — но не в лад с движениями его губ.

— Если ты здесь останешься, то позорно умрешь. Нужно перебороть страх и пойти со мной. Как тебя зовут?

Так-то и так-то. Он снова пошевелил губами, но ничего было не разобрать.

— Не слышу. Мне уши повредило.

— Майкл, — возможно, он сказал, что его зовут Майкл. Касси обхватила его голову руками, наклонилась к его лицу и еще раз крепко поцеловала его, опять втянув в себя пыль и пепел с его губ. Он дрожал, зубы его все стучали, и она поцеловала его еще крепче.

— Мальчик из Ковентри, — наконец сказала она. — Мальчик из Ковентри. Ты идешь со мной?

Парень заплакал и попробовал спрятать от нее глаза. Она встала, как будто собираясь уйти, и он кое-как поднялся.

— Как пройти к пожарной части? — спросила Касси. Он жестом показал, что им придется идти по Бродгейту.

— Срежем по Пеппер-лейн? — Касси надела на него шлем. — Нет, не пройдем. Держи меня за руку — найдем дорогу.

Вместе они вошли в преисподнюю Бродгейта. Собор Святого Михаила сгорел, но церковь Святой Троицы стояла невредимой. Пробравшись по Бродгейту между пылающими магазинами, они выбежали на Трипити-стрит. Когда они добрались до пожарной части, там никого не было. Крыша полностью обрушилась. Они прошли мимо искореженных остовов двухэтажных автобусов и стали продираться через кирпичи, осыпавшуюся штукатурку и расплавившиеся балки. Из машины «скорой помощи» выбросило тела двух женщин, работавших в ПВО. Касси и Майкл остановились над трупами. Шины колес растеклись черными лужами. Из глаз, носа и ушей у женщин от взрывной волны тоже текла кровь. Всюду, где лежали трупы, из них выползали кровавые червяки.

Им удалось найти переехавший штаб пожарной службы и доставить сообщение. Аварийные службы теперь охватил дух оцепенелой решимости. Они работали яростно, но вслепую. Донесения были уже почти не нужны. Никто не прекращал работу, но было ощущение, что планирование, стратегия, координация в этих обстоятельствах бесполезны. Нужно было лишь тушить пожары и переносить раненых. И они пошли обратно, в командный пункт — узнать, могут ли чем помочь.

Они шли, и Касси снова услышала, как хлопают кожаные крылья, а один из воздушных мучителей с лязгом ударил ее по каске.

— У меня мурашки от них по коже, — сказала она.

— От кого? — Сначала она подумала, что к ней вернулся слух, но, кажется, это она просто лучше стала чувствовать Майкла. Он заговорил, и она услышала его слова еще до того, как зашевелились его губы.

— От этих летучих тварей — слышишь, трепыхаются вокруг? Майкл напряг слух. Тридцатифутовое пламя высветило испарину на его лице.

— Вот! Слышал?

Майкл показал на кусок лежавшего на земле дымившегося металла:

— Осколки. Шмякаются на землю. От наших же зениток. А ты думаешь, куда деваются снаряды после того, как разорвутся?

Касси почувствовала себя дурочкой.

Мимо них стрелой пролетел человек, у которого горели волосы и дымились подошвы. Он свернул на боковую улицу.

Всю ночь они вместе бегом разносили донесения для командного пункта. Их угостили чаем и сигаретами, дали десять минут отдыха. Один работник отвел Касси в сторону.

— Как ты?

Его Касси слышала лучше, чем Майкла.

— Мы — нормально.

— Мы?

— Да.

— Ты, кажется, не в себе.

— Ну, мы все не в себе.

— Твоя правда. Но пусть тебя кто-нибудь посмотрит, если будет возможность.

До них дошли известия о потерях. Сотни убитых. Несметное число раненых. Разрушенная библиотека, сгоревшие церкви, уничтоженные магазины, вдребезги разлетевшиеся памятники. У города вырвали историю, как коренные зубы. Через семь часов после начала налет все еще продолжался. Подсчитали, что немецкие самолеты успели вернуться на базы, загрузиться снова и прилететь обратно.

Когда они вышли, было ясно, что делать больше нечего. Дороги были заблокированы, машинам «скорой помощи» было не проехать. Пожарные остались без воды. Автобусы и легковые автомобили разбросало по улицам, как игрушки. На Кросс-Чипинг лежали тела полицейских, на Пеппер-лейн — убитый мальчик-связной. Их пришлось так и оставить. Пожары с двух концов города сходились в центре, как театральный занавес в конце жуткого спектакля. Жар высасывал из воздуха кислород, от этого во рту был привкус золы, строительной пыли и древесного угля. Пахло канализацией, разложением. Среди развороченных камней с писком бегали крысы. Здания все еще горели. Ковентри должны были стереть с лица земли. Даже зенитки почти смолкли.

— Почему пушки не стреляют? — спросила Касси у Майкла.

— Снаряды кончились, — кажется, ответил он ей.

— Собьем один, а, Майкл? Нацистский самолет? Ты и я? Мы сможем!

— Ты с ума сошла, Касси.

— Ты мне веришь?

— Вроде да.

— Тогда держись за руку и пошли.

Она повела его по Куку-лейн на Прайори-роу, в опасной близости от горящего собора. Все попытки потушить пожар были брошены, крыша уже рухнула. Лишь дымился готический остов — рубин бьющегося адского пламени. Там, где полтысячелетия с надеждой возносились молитвы, теперь шипело, пекло и дымилось. Но башня и шпиль не пострадали. Только дверь в башню сгорела. Касси движением головы поманила его внутрь.

Майкл усмехнулся:

— Только не туда.

— Это самое безопасное место в городе, — сказала она. — Потому-то оно и уцелело. Поверь мне, Майкл. Больше всего на свете мне нужно, чтоб ты мне верил.

Она взяла его за руку и потащила к основанию шпиля. Хотя он стоял в стороне от густого дыма и тлеющего огня другой части собора, войти туда было все равно что влезть в печь. Шпиль превратился как бы в дымоход, засасывая жар вверх, но, когда они прошли по нескольким виткам лестницы, из открытых окон световых шахт хлынула восходящая тяга, и стало прохладнее. Вместе они взобрались по ста восьмидесяти отдающимся эхом каменным ступенькам винтовой лестницы.

Они ступили на парапет башни, и ветер распустил у Касси волосы, и тут она поняла, какой же холодный был вечер — это бушевавший внизу пожар превратил город в печь. Небо над их головами накалилось до ржаво-красного цвета. Она просунула голову между зубцами остроконечной готической башенки и посмотрела вниз.

Оттуда до нее не доносилось ни звука, а здесь, наверху, слышен был только ветер, да и то приглушенно, как печальный лепет у ее ушей, как шепот безутешного, сраженного ангела. Город был разбитой чашей, из которой разливался огонь. Такую картину, наверное, можно было бы увидеть, заглянув в сердце Сатаны. Реки пламени, искры, как от шлифовальных кругов, извергающиеся клубы черного дыма. Во всех направлениях на многие мили — охваченная красным пламенем земля. Касси перебежала на другую сторону. Прядь грязного дыма, взвивающаяся кверху, как гигантская змея. Серебристые языки пламени. Жующие багровые челюсти. Внезапные вспышки. Пятна пепелищ. Огни корчились, как будто чрево города наводнили черви. На мгновение Касси показалось, что башня под ее ногами тоже падает; в животе ухнуло, но ее подхватили горячие потоки воздуха, и она взмыла над преисподней, над городом трехсот тысяч горящих душ. Но вот она снова твердо стояла на каменном парапете средневековой башни, в ушах ее шумел ветер. Она снова услышала гул.

С юго-востока опять приближались немецкие самолеты — десять, нет, двадцать, нет, кажется, двадцать пять, они летели идеальным строем. Она вытянула руку за спиной, нащупала руку Майкла, подвинулась к нему. Он не мог сдержать дрожи.

— Господи, да ты замерз, — сказала Касси.

У Майкла зуб на зуб не попадал. Касси расстегнула пальто и накинула его на Майкла:

— Иди сюда. Погрейся со мной.

Майкл попытался что-то сказать, пошевелил губами, но не смог ничего проговорить. Ему было невыносимо холодно, пальцы были как ледышки. Она взяла его руку и положила к себе под блузку, на грудь. Он устремил на нее полный страдания взгляд.

— Посмотри на них, Майкл, — сказала Касси, показывая на надвигающиеся бомбардировщики. — Они думают, что они красивые. Что их моторы держат их в воздухе. Мы-то знаем, что это не так! Правда? Чуешь? Это горючее. Так близко, что запах слышно, да? Глянь! В кабинах вроде даже пилотов видно — вон! Представь, что он поближе к нам — ты бы смог поговорить с ним, Майкл. Которого берем? Выбирай сам. На кого покажешь? Кто из них заплатит? Кто не вернется домой, как мы решим?

Майкл не отвечал. Касси засунула его вторую руку себе под юбку, между бедер, и потерла его заледеневшие пальцы об себя.

— Нельзя ведь умереть девственником, правда, Майкл?

Майкл дрожал. Она расстегнула ему брюки и, массируя, подняла его член, поглаживая головку большим пальцем, шепотом подбадривая его, как опытная.

— Майкл, нужно к нему подлететь. Пугнуть его. Налететь, как демон в ночи.

Она закинула ногу ему через согнутый крюком локоть, как ее научил летчик. Майкл широко раскрыл глаза, он был изумлен, но не сопротивлялся. Она ввела его внутрь себя, и оба тяжело задышали, вцепившись друг в друга, чтобы не упасть от избытка наслаждения. Слов больше не было. Они оба застыли, небо лопнуло в огнедышащем семяизвержении. Касси запрокинула голову, устремив взгляд в залитое лунным светом, пропитавшееся горючим небо. И они полетели вверх, взмыли, сцепившись, ветер струился в их волосах, у Касси они были как смоль черные вьющиеся и развевались позади нее, как у ведьмы, несущей смерть, и они устремились к приближающимся самолетам.

«Ну, Майкл. Давай же кого-нибудь выберем. Выберем за тебя. За тебя и за город. Не бойся, твоей вины тут нет. В конце концов, выбрали они нас. Этот? Вон — летит пониже других. Накажем молодца-смельчака? Как ты думаешь? Он и не узнает, как все было. Ничего не поймет».

И они дугой спикировали на немецкий самолет сквозь ночное небо, зажигая за собой серебряное лунное сияние, налетели на кабину, присосались к стеклянному носу самолета цепкими пальцами и ртами, увидели, как пилот бомбардировщика поднял глаза от панели управления, увидели жуткую гримасу леденящего ужаса и непонимания.

«Ну вот. Вот, Майкл. Лети к нему. Видишь его лицо? Посмотри ему в глаза. Твои глаза к его глазам. Приклеиться. Наши глаза. Приклеим их. Наши зрачки к его зрачкам. Будем ангелами. В его кабине. Или злыми духами. Глянь, как ему страшно. У него страх в глазах, смотри. Вот так. Вот так. Вот так. Все, Майкл, все. Домой он не вернется. Вот этот. Нет ему дороги домой. Конец. Отпускай».

Вернувшись на парапет башенки, Касси смотрела, как самолет-мишень кренится, поворачивается, набирает высоту и берет курс на северо-восток от города. Неподалеку в воздухе взвился дымок от одиночного залпа зенитки, который, впрочем, не достал до самолета. Зенитные орудия ПВО иссякли и теперь изредка стреляли, лишь чтобы не молчать. Самолет благополучно исчез в темноте.

Но она знала, что это не имеет значения. Он был обречен. Она знала это так же, как знала, какая песня играет по радио, еще не включив приемник. Курс самолета был предопределен. Пролетев семь миль от города, он упадет. Только Касси знала, что ему не вернуться домой невредимым. Только Касси и Майкл.

— Майкл, — прошептала Касси. — Майкл? Ты где?

Она дважды обошла парапет, тихо зовя его.

Его нигде не было. В уши дул ветер. Она застегнула пальто и стала спускаться с башни по винтовой лестнице — с каждой ступенькой возвращалась жара. Внизу горячий воздух был будто пропитан резким горьким запахом перца.

Она знала, где искать Майкла. Сквозь падающие капли огня и едкий дымный туман, увертываясь от летящего пепла и низвергающихся каскадом червеобразных искр, она вернулась туда, откуда пришла, — к белым каменным ступеням под портиком Национального провинциального банка. Она нашла Майкла — он сидел на корточках в углу портика. Лицо его было белым от пыли, в носу, ушах и глазницах засохла кровь. Она положила руку ему на шею. Его тело остыло. На этот раз она не дотронулась до его век, и они остались закрытыми.

— Теперь можешь уходить, — прошептала она.

В город входили новые пожарные и спасательные команды, но все было кончено. Отчаянные попытки хоть что-то спасти терпели крах. Мужчины плакали или утешали плачущих. Касси прошла мимо кипы древних рукописей, которые кто-то вытащил из дымящихся руин библиотеки, а потом бросил на тротуаре. Готический шрифт, украшенные цветными рисунками буквы, выведенные в незапамятные времена рукой монаха, остались на растерзание огню и ветру.

Касси плыла по улицам с уверенностью лунатика, оставляя позади себя пожарные команды, механически и безнадежно поливавшие из шлангов огонь. Один пожарный, с почерневшим лицом и безумной ухмылкой, искривившей его рот, кивнул ей, как будто хотел, чтобы от нее не ускользнуло что-то смешное. Все было кончено. Всюду было пламя и гибель. Закапал мелкий холодный дождик, смешиваясь с кружащейся сажей, золой и пылью в теплый смог, касающийся лица, как горячая паутина. Разило сварившимися отбросами, лопнувшими трубами и прорвавшейся канализацией — приправами адской кухни.

На Тринити-стрит она узнала одного из людей с носилками. Это был Гордон. Увидев ее, он остановился.

— Касси, голубушка, что ты здесь делаешь? — Его чудовищное заикание исчезло. Он попытался поправить брезент, чтобы она не увидела, что под ним лежит на носилках.

— Помогаю, — сказала Касси.

Гордон кивнул, как будто все отлично понял. Его товарищ дал знак, что надо идти.

— Благослови тебя Бог, Касси, — сказал Гордон. — Но тебе нужно домой, маленькая моя.

Воздушные атаки прекратились, но только в четверть седьмого дали отбой — глухо и мрачно прозвучал в сером свете его сигнал. От мороси пошел пар, и там, где из развалин не извергался черный дым, в плотную зловещую пелену, окутавшую город, вплетался дым белый. Касси бесцельно брела, сама себя ощущая дымом, рассеивающимся, смутным, не в состоянии вспомнить, зачем идет. Почти привидение.

Да и сам город превратился в призрак. Пар, туман и дым придавали уцелевшим стенам и углам разрушенных зданий вид неясных карандашных эскизов или фотографических негативов, или, может быть, это были лишь не успевшие растаять зрительные образы разгромленных домов. На фантастических ходулях стояли неузнаваемые остовы. На улицах громадными курганами высились миллионы кирпичей, щепок, искореженных балок, кусков штукатурки и осколков стекла. Касси брела по Кросс-Чипинг мимо останков универмага и увидела повисший в окне выряженный манекен. Чугунный фонарный столб среди кучи камней с гордостью сохранил знак: «Остановка автобусов на Киресли». Под ним лежал исковерканный и оплавленный скелет двухэтажного автобуса.

Начали появляться люди. Они молча пробирались через груды кирпича и обломков. Касси смотрела на них и понимала, что они мысленно подводят какие-то итоги, пытаясь сориентироваться. Они бесшумно двигались беспорядочными группами по разоренным улицам и часто подносили руки к лицам.

Появились дельцы и лавочники, они пытались проникнуть в то, что осталось от их контор и магазинов. Вспыхивали короткие перебранки с полицией и патрульными ПВО. Один хозяин табачной лавки, обнаружив, что от нее осталась единственная стена, спас несколько тюков табака. Он нашел кусок картона и написал на нем: «Распродажа. Табак, подкопченный, за полцены». И сел на деревянную балку в ожидании покупателей.

— Я бы покурила, — сказала ему Касси. Табачник поднял на нее взгляд.

— Всю ночь на улицах? — бодро спросил он. — По тебе видно. Угощайся. За счет хренова заведения.

— Не свернете мне цигарку? У меня пальцы занемели.

— Знаешь, что я сделаю? Сверну одну тебе, одну себе. Сядем с тобой рядышком и покурим, и слава богу, что мы живы.

— Звучит неплохо.

— Ну и хорошо.

Табачник устроил целый спектакль, подыскивая для Касси местечко на перекладине возле себя, протирая дерево от пыли.

— Прикурить у нас есть от чего, — сказал он.

Касси улыбнулась. Он аккуратно свернул две цигарки, прикурил обе и одну вручил ей. Они сидели и курили, в честь друг друга, не отводя друг от друга глаз. А Касси тем временем тихо-тихо напевала.

— «Серенада лунного света», — сказал торговец. — Интересно. У меня эта мелодия крутилась в голове, пока ты не села.

Касси усмехнулась, как будто знала какой-то секрет. Люди останавливались посмотреть на них, и никто не мог сдержать улыбки, глядя на его объявление.

— Милая, тебе нужно идти домой, — сказал табачник. — Если у тебя есть дом.

— А я и позабыла об этом.

Касси побрела по улицам, теперь заполнившимся людьми. Как ни странно, большинство из них, очевидно, встали и оделись и теперь шли на работу, как будто думали, что утренний ритуал сборов мог изменить то, что произошло во время налета. Они ехали по развороченным камням на велосипедах, с ранцами, сумками, футлярами для противогазов. За пределами центра многие дома тоже были разрушены или повреждены, и Касси ускорила шаг.

Их дом стоял невредимый. Парадная дверь была приоткрыта. Внутри стояли Марта и Бити. Когда Касси вошла, с почерневшим лицом, в грязной одежде и каске, они вперили в нее глаза. Но вот Марта вскрикнула, подбежала к ней, обняла — и завыла, колотя дочку по спине и голове кулаками, да так сильно, что Бити пришлось оттаскивать ее, прежде чем их мать снова смогла сжать Касси в объятиях.

— Касси, — причитала Марта. — Что ты за человек, Касси? Что нам с тобой делать? Где тебя носило?

— Я мертвым помогала, — сказала Касси. — Бити, возьми себе мой граммофон.

И она села и заснула.

Загрузка...