Лучшая зарубежная научная фантастика: После Апокалипсиса

Карл Шрёдер родился в 1962 году в общине меннонитов в канадской провинции Манитоба. Писать он начал в четырнадцать лет, пойдя по стопам Альфреда ван Вогта, который был родом из той же общины меннонитов. В 1986 году Шрёдер переехал в Торонто и стал одним из основателей ассоциации фантастов Канады SF Canada (он был ее президентом в 1996–1997 годах). Ранние рассказы он продавал в канадские журналы, а его первый роман «Эффект Клауса» («The Claus Effect»), написанный в соавторстве с Дэвидом Никлом, вышел в 1997 году. Первый сольный роман «Вентус» («Ventus») был опубликован в 2000 году, за ним последовали «Постоянство» («Permanence») и «Госпожа лабиринтов» («Lady of Mazes»), а затем и признанные НФ-романы из цикла «Вирга» («Virga»): «Солнце Солнц» («Sun of Suns»), «Королева Кандеса» («Queen of Candesce»), «Пиратское солнце» («Pirate Sun») и «Края, не знающие солнца» («The Sunless Countries»). Недавно вышел новый роман из этого цикла «Пепел Кандеса» («Ashes of Candesce»), Рассказы автора собраны в книге «Двигатель отзыва» («The Engine of Recall»). Совместно с Кори Доктороу он составил «Руководство по написанию научной фантастики для полных чайников» («The Complete Idiot’s Guideto Writing Science Fiction»).

Шрёдер живет в Торонто с женой и дочерью. Здесь, в сиквеле его более ранней повести «Дракон Припяти» («The Dragon of Pripyat»), он отправляет нас в Россию будущего, населенную духами советского прошлого, где идет игра по самым высоким ставкам.

Полет был ухабистым, и посадка оказалась ему под стать – в какой-то момент Геннадий решил, что у старого «Туполева» сейчас лопнет шина.

Однако его сосед за два часа даже не сменил позу. И это вполне устраивало Геннадия, который всю дорогу старался притвориться, что его здесь вовсе нет.

Молодой американец проявлял чуть больше активности во время перелета через Атлантику: во всяком случае, глаза у него были открыты, и Геннадий видел, как в них отражаются разноцветные огоньки из очков виртуальной реальности. Но после старта из Вашингтона он не обменялся с Геннадием и двумя десятками слов.

Короче, он был идеальным компаньоном для путешествия.

Другие четыре пассажира потягивались и постанывали. Геннадий ткнул Амброса в бок:

– Просыпайся. Добро пожаловать в девятую по величине страну мира.

Амброс фыркнул и сел.

– В Бразилию? – с надеждой спросил он. Потом выглянул в иллюминатор. – Какого черта?

В маленьком муниципальном аэропорту был всего один причал, к которому их самолет, единственный на взлетном поле, сейчас буксировал тягач. Над входом в одноэтажное здание красовалось слово «Степногорск».

– С прибытием в Степногорск, – сказал Геннадий и встал, чтобы достать свой багаж с полки. У него была привычка путешествовать налегке. Амброс, как он предположил, поступил так же по необходимости.

– Степногорск?.. – Амброс брел следом, тушкой в мятой одежде, приправленной застарелым потом. – Секретный советский город, – пробормотал он, когда они подошли к выходу, и его волосы растрепал порыв сухого горячего воздуха. – Население шестьдесят тысяч, – добавил он, опуская ногу на металлическую ступеньку трапа. – Производство бомб с сибирской язвой в годы холодной войны! – сообщил он на полпути вниз. И завершил, поставив ногу на летное поле: – Где, черт побери, находится этот Казахстан?..

– Он больше Западной Европы, – сказал Геннадий. – Слыхал о нем?

– Конечно, я о нем слышал, – огрызнулся юнец, но Геннадий видел по тому, как он смотрит перед собой, что тот все еще лихорадочно читает информацию о городе с какого-то сайта.

Тусклое августовское солнце продемонстрировало, что Амброс выше Геннадия, бледный, с вьющимися волосами, и все в нем какое-то мягкое – скульптура с закругленными углами. Зато у парня было широкое лицо, и он мог бы сойти за русского. Геннадий хлопнул его по плечу.

– Разговоры предоставь мне, – сказал он, когда они пошли по щербатой бетонке к зданию аэропорта.

– Короче, почему мы здесь? – спросил Амброс, почесывая шею.

– Ты здесь потому, что ты со мной. И потому, что тебе требовалось исчезнуть. Но это не означает, что я перестал работать.

Геннадий осмотрелся. Ландшафт здесь должен был сильно напоминать дом, до которого всего лишь день езды на запад, – и тут действительно раскинулось бескрайнее небо, какое он помнил по Украине. Однако после первого взгляда он присмотрелся внимательнее. Сухой степной воздух в это время года должен пахнуть пылью, а желтая трава – устилать степь до самого ровного горизонта, но земля тут казалась выжженной, с большими проплешинами. Вместо густой травы виднелась лишь щетина. Это больше походило на Австралию, чем на Азию. Даже деревья вокруг аэропорта были мертвыми – лишь серые скелеты, цепляющиеся ветками за воздух.

Он думал об изменении климата, пока они пересекали аэровокзал с бетонным полом. Таможню они прошли еще в Амстердаме, поэтому скучающие местные таможенники пропустили их без досмотра.

– Погоди, – сказал Амброс, стараясь угнаться за нетерпеливыми шагами Геннадия. – Я пришел к вам просить убежища. Разве это не означает, что вы должны были спрятать меня где-нибудь, в каком-нибудь отеле, подальше от проблем?

– Дальше, чем здесь, тебе от проблем не скрыться.

Они вышли на бульвар, где росла трава, хотя ее уже давно не поливали и не косили. Эта цивилизованная лужайка незаметно сливалась со степью. Отсюда и до горизонта было пусто, и лишь в одной стороне над низкими деревьями медленно вращалось несколько ветряков.

Возле щербатого бордюра стояло единственное такси.

– Какая дыра, – пробормотал Амброс.

Геннадий невольно улыбнулся:

– А ты ожидал какой-нибудь черноморский курорт?

Он сел в такси, где воняло резиной и моторным маслом.

– В любую контору по прокату машин, – сказал он водителю по-русски и перешел на английский для Амброса: – Ты ведь не какой-нибудь перебежчик времен холодной войны. Твой благотворитель – ООН. А у них денег мало.

– Так ты что – везешь меня в мотель в Казахстане? – Амброс выплеснул злость в слова. – То, что я видел, может…

– Что?

Они отъехали от тротуара и направились в город – единственная машина на потрескавшейся асфальтовой дороге.

– Не могу сказать, – пробормотал Амброс, внезапно став подозрительным. – Мне было велено ничего тебе не говорить.

Геннадий выругался по-украински и отвернулся. Некоторое время они ехали молча, потом Амброс спросил:

– Тогда почему здесь ты? Разозлил кого-нибудь?

Геннадий подавил желание вытолкать Амброса из машины.

– Не могу сказать, – отрезал он.

– Это связано с SONPB – Амброс произнес это как «сонп-би». Геннадий сильно удивился бы, если бы не знал, что Амброс подключен к сети через очки.

– Покажи мне свое, и я покажу тебе мое, – ответил он.

Амброс пренебрежительно фыркнул.

Остаток пути они не разговаривали.

– Выкладывайте начистоту, – сказал Геннадий вечером того же дня. – Он говорит, что его преследуют русские агенты, NASA и Google.

Элеанор Франкл на другом конце линии вздохнула.

– Извини, что мы свалили его на тебя прямо в аэропорту, – сказала нью- йоркский директор Международного агентства по атомной энергии, она же босс Геннадия в этом новом и – пока – раздражительно неопределенном контракте. – У нас просто не было времени объяснить, почему мы посылаем его с тобой в Казахстан, – добавила она.

– Так объясните сейчас.

Он расхаживал по траве перед лучшим отелем, который был ему доступен на жалование в МААЭ. Близился вечер, пробуждались кузнечики, на западе громоздились фантастически огромные облака, чьи верхушки все еще золотило солнце, в то время как остальное небо тускнело, приобретая лиловый оттенок. Стало заметно прохладнее.

– Хорошо… Так вот, во-первых, его, похоже, действительно преследуют русские, но не страна. За ним охотится «Советский Союз онлайн». И единственное место, где их IP-адреса блокированы, – это в пределах географических территорий России и Казахстана.

– Значит, ситуация такова, – мрачно подвел итог Геннадий. – За бедняжкой Амбросом охотятся советские агенты. Он побежал в ООН, а не в ФБР, и для его безопасности вы решили переправить его в единственное место в мире, свободное от советского влияния. То есть в Россию.

– Совершенно верно, – радостно подтвердила Франкл. – А ты сопровождаешь его потому, что по контракту все равно туда едешь. Никаких других причин нет.

– Нет-нет, это нормально. Просто скажите, что за хрень мне придется искать в SONPB. Ведь это богом проклятый завод по производству сибирской язвы. А я специалист по радиации.

Он услышал, как Франкл тяжело вздохнула.

– Два года назад, – сказала она, – неизвестный или неизвестные взломали сервер в Лос-Аламосе и украли состав экспериментального метастабильного взрывчатого вещества. А теперь появился бумажный и электронный след, который убедил нас, что метастабильная бомба создается. Знаешь, что это означает?

Геннадий прислонился к стене отеля, ощутив внезапную тошноту.

– Джинн все-таки вырвался из бутылки.

– Если это правда, Геннадий, то все, ради чего мы работали, обратилось в ноль. Потому что отныне любой в мире, кто захочет получить ядерную бомбу, сможет ее сделать.

Он не знал, что на такое ответить, поэтому лишь уставился в степь, думая о мире, где водородные бомбы раздобыть так же легко, как тротил. Труд всей его жизни станет бессмысленным – и все мирные договоры, и тяжелая работа нескольких поколений ради того, чтобы загнать атомный кошмар обратно в бутылку. Ядерную угрозу удавалось сдерживать, пока она была ограничена правительствами и террористами, но теперь угрозой становился любой…

Далекий голос Элеанор вырвал его из раздумий:

– Ситуация такая, Геннадий: нам мало что известно о группе, которая делает метастабильное оружие. Нам повезло, и мы смогли расшифровать несколько электронных писем одной из сторон, поэтому мы знаем крохотный кусочек – минимум – о конструкции бомбы. Кажется, она создается на базе одной из самых мощных бомб, когда-либо испытанных в Семипалатинске, – ее кодовое название было «Царица».

– «Царица»? – Геннадий присвистнул. – Подземное испытание в шестьдесят восьмом году, очень крупное. Десять мегатонн – они подняли степь на два метра, а потом уронили. От сотрясения почвы погибло около тысячи голов скота. Американцев оно тоже до смерти напугало.

– Да. И мы установили, что некоторые компоненты «Царицы» были изготовлены на Степногорской опытно-научной и производственной базе. В здании номер двести сорок два.

– Но в SONPB занимались биологией, а не ядерными исследованиями. Как они могут быть к этому причастны?

– Пока не знаем. Слушай, Геннадий, я понимаю, что это лишь тонкая ниточка. Когда закончишь работу в SONPB, езжай в Семипалатинск и осмотри место испытания «Царицы».

– Гм-м-м…

Геннадий ощутил одновременно и сильное беспокойство, и облегчение из-за того, что ему в ближайшее время не придется иметь дело с МААЭ или русскими учеными-атомщиками. Честно говоря, бродить по казахской степи гораздо приятнее, чем укрощать политическую бурю, которая разразится, когда эта новость всплывет.

Кстати о людях… Он взглянул на единственное освещенное окно гостиницы. Скривившись, сунул в карман очки-интерфейс и поднялся в номер.

Амброс лежал на узкой кровати. Он включил телевизор и смотрел рекламно-информационный ролик о лыжных приключениях в Сибири.

– Ну? – осведомился он. когда Геннадий сел на вторую кровать и стянул ботинки.

– Экскурсия на секретную советскую фабрику по производству сибирской язвы. Завтра, после макмаффина с яйцом.

– Ого! – с чувством отозвался Амброс. – Придется надеть защитный костюм?

– Не в этот раз. – Геннадий лег, потом заметил, что Амброс смотрит на него с тревогой. – Да ты не бойся, – махнул он рукой. – Нас там интересует всего один подземный бункер, да и им, вероятно, никогда не пользовались. Знаешь, это предприятие никогда не работало на полную мощность.

– То есть делало всего пару сотен фунтов сибирской язвы в день, а не тонну, для чего было спроектировано! И это должно меня ободрить?

– Это приключение, – сказал Геннадий, рассматривая неровный потолок.

– Это полный отстой!

Амброс скрестил руки на груди и уставился в телевизор. Геннадий некоторое время размышлял.

– А что ты натворил, чтобы настолько разозлить «Гугл»? Уронил вездеход с обрыва? – Амброс промолчал. Геннадий сел. – Ты что-то нашел. На Марсе.

– Что за чушь? Дело совершенно не в этом.

– Ха. – Геннадий снова лег. – А я думаю, мне бы понравилось. Пусть даже не в реальном времени… но ездить по Марсу! Это было бы круто.

– Это тоже отстой.

– Да ну? А на мой взгляд, здорово смотреть, как перед тобой разворачиваются картинки Марса, переданные через низкоорбитальный спутник, – с высоким разрешением и трехмерные.

Но Амброс покачал головой:

– Это работает не так. В том-то и дело. Знаешь, я не мог поверить в такую удачу, когда победил в конкурсе. Думал, что стану кем-то вроде первого человека на Марсе, только для этого не придется даже выходить из комнаты. Но весь смысл работы вездехода состоял в том, чтобы проехать по местности, которую еще не фотографировали с уровня земли. А из-за паузы, пока сигнал достигал Марса, я не управлял вездеходом в реальном времени. Я проезжал в режиме «ускоренной перемотки» над розовыми холмами, которые при низком разрешении выглядели хуже, чем компьютерная игра сорокалетней давности, затем сбрасывал на спутник проложенный маршрут и отключался. Через двадцать минут вездеход получал команды и ехал до утра, затем передавал результаты. Наступал следующий день, и мне предстояло выбирать новый путь. У меня редко хватало времени хотя бы взглянуть, что мы реально сделали накануне.

Геннадий подумал.

– Немного разочаровывает. Но все же… это больше, чем когда-либо получат простые люди.

– Больше, чем когда-либо получат вообще все, – огрызнулся Амброс. – Вот в чем ужас. Тебе не понять.

– Да ну? – Геннадий приподнял бровь. – Мы, кто вырос в Советском Союзе, немного знаем, что такое разочарование.

– А я вырос в Вашингтоне, – парировал Амброс с несчастным видом. – В столице мира! Но мой отец менял работу за работой, и мы были очень бедны. Поэтому каждый день я видел то, что мог бы иметь: купол Капитолия, торговый центр, всю эту власть и славу… которые получали другие, но не я. Я – никогда. Поэтому я воображал будущее, целый новый мир, где я мог быть…

– Важным?

– Что-то вроде того, – пожал плечами Амброс. – NASA все обещало, что они вот-вот полетят на Марс, и я этого хотел. Я мечтал поселиться на Марсе.

Он смотрел настороженно, но Геннадий понял юношескую романтику и лишь кивнул.

– А потом, когда мне было двенадцать, разразилась война между Индией и Пакистаном, и они посбивали друг другу спутники. И обломки и мусор после тех взрывов еще столетиями будут летать вокруг Земли! Через это облако пилотируемому кораблю пробиться невозможно, оно как шрапнель. Черт, даже низкую околоземную орбиту не смогли очистить, чтобы возродить индустрию космического туризма. Я уже никогда не побываю в космосе по-настоящему! И никто из нас не побывает. Нам никогда не выбраться из этой помойки.

– Надеюсь, ты ошибаешься, – возразил Геннадий, хмуро глядя в потолок.

– Добро пожаловать в жизнь последнего человека, ездившего по Марсу. – Амброс стянул с кровати покрывало. – Вместо космоса я попал в гостиницу в Казахстане. А теперь дай мне поспать. Сейчас примерно миллион часов утра, как раз мое время.

Он вскоре захрапел, но у Геннадия из-за тревожных мыслей о метастабильной бомбе сна не было ни в одном глазу. Он надел очки и осмотрел местность вокруг SONPB, но фотографии из космоса, вероятно, давно устарели. Амброс был прав: сейчас никто не запускал спутники.

Впрочем, на старом заводе наверняка мало что изменилось, а место это достаточно простое. Он прикинул, где можно припарковаться, нашел здание 242, но тревога ничуть не уменьшилась, поэтому он поддался порыву и переключился на фотографии Марса. Небо изменило цвет с чистой синевы на оттенок ириски – но во всем прочем ландшафт выглядел тревожно похожим. Марс отличался красным грунтом, усыпанным камнями, но пустота, медленно разворачивающаяся вдаль монотонность равнины и тишина были такими же, как здесь, словно Геннадий шагнул в фотографию. Можно сказать, что он это и сделал. Геннадий знал, что, окажись он там на самом деле, увидел бы в этой сцене не больше движения. Он дал команду переместить точку наблюдения и некоторое время следовал по стопам Амброса – или, точнее, по колеям гугловского вездехода. Люди тысячи лет мечтали о таком, но все же Амброс оказался прав – это место в конечном итоге было не реальнее тех мечтаний.

Когда Геннадий рос, российские космонавты все еще были романтическими символами. На фотографиях они стояли с гордо поднятыми головами, страстно желая пройтись по холмам Луны и Марса. Геннадий видел их и через несколько лет после коллапса Советского Союза, когда у них еще оставалась работа, но уже не было бюджета или цели. Так куда привели их эти мечты?

Космодром Байконур находился южнее.

Вместо космоса им в конечном итоге тоже пришлось устраиваться на жесткой кровати в Казахстане.

Утром они поехали на старый завод на арендованном индийском седане «Тата». Поля вокруг Степногорска выглядели так, словно их испепелил гнев божий, однообразие нарушали только ярко-синие изгороди для улавливания росы, тянущиеся ряд за рядом по травянистой щетине.

– Что это? – спросил Амброс, тыкая в изгороди пальцем, и это были первые слова, которые он произнес после завтрака.

На заваленном хламом поле, бывшем полигоне SONPB, на временных мачтах все еще крутились ветряки. Неподалеку от них виднелось несколько вагончиков размером с транспортный контейнер с большими решетками по бокам. Этот участок смотрелся приятнее окружающей степи, в отдалении даже росли деревья. Впрочем, он располагался во влажной низине, и за заводом протекал ручей. Возможно, он до сих пор не пересох, и это обнадеживало.

– В штаб-квартире мне сказали, что здесь работает какая-то группа по исследованию климата, – сообщил Геннадий, подъезжая и останавливая машину. – Но это и сейчас общедоступное место.

– Они построили завод по производству сибирской язвы в пяти минутах езды от города? – Амброс покачал головой – то ли от удивления, то ли отвращения. Оба вышли из машины, и Амброс осмотрелся с видимым разочарованием. – Ого, ничего не осталось.

Кажется, его ошеломила бескрайность ландшафта. На месте, где стоял завод, теперь из потрескавшейся земли торчали лишь несколько стен фундамента, если не считать больших коробчатых машин, издававших стрекот и жужжание. Они сгрудились неподалеку от того места, где когда-то находились бункеры, поэтому Геннадий, хмурясь от любопытства, направился в ту сторону. Амброс побрел за ним, бормоча:

– …последнее обновление прошло лет десять назад, не меньше.

Он был в очках, поэтому, наверное, сравнивал нынешний вид с тем, что сохранилось в сети.

Как значилось в заметках Геннадия, бункеры представляли собой засыпанные грунтом и поросшие травой здания со стенами двухметровой толщины, способными выдержать атомный взрыв. В шестидесятые и семидесятые в них располагались ряды бетонных ванн, в которых выращивали бациллы сибирской язвы. Потом эти ванны разбили и залили бетоном, а тяжелые двери демонтировали, но, чтобы полностью изолировать бункеры, потребовались бы слишком большие усилия. Он заглянул в первый бункер из ряда, под номером 241, и увидел плоскую водяную гладь, уходящую куда-то в темноту.

– Отлично. Работа становится все хреновее. Быть может, придется идти вброд.

– Но что ты ищешь?

– Я… ого…

Обогнув холм бункера 242, он заметил несколько «Хаммеров» и грузовиков. С дороги они не были видны. Людей он так и не разглядел, поэтому пошел к бункеру. Спускаясь по щербатой рампе к массивной входной двери, он услышал легко узнаваемый щелчок передернутого винтовочного затвора.

– Туда лучше не входить, – сказал кто-то по-русски.

Геннадий осторожно посмотрел налево и вверх. На вершину холма поднялась молодая женщина. Винтовка в ее руках была нацелена точно на Геннадия.

– Вы что здесь делаете? – У нее проявился местный акцент.

– Просто осматриваем. Мы услышали о старом заводе бактериологического оружия и подумали, что хорошо бы на него взглянуть. Ведь это не закрытая территория.

Она выругалась, и Геннадий услышал за спиной шаги. Амброс сильно испугался, когда двое крупных мужчин – тоже с винтовками – вышли из-за пластиковой пленки, натянутой на дверь бункера. Оба были в ярко-желтых масках, какие носят пожарные, на спинах закреплены баллоны с воздухом.

– И когда только ваши хозяева поверят, что мы делаем именно то, о чем говорим? – спросила женщина. – Пошли.

Она шевельнула винтовкой, приказывая Геннадию и Амбросу идти вниз по рампе.

– Мы покойники, покойники, – заныл Амброс, весь дрожа.

– Если вам действительно нужны доказательства, тогда надевайте это.

Она кивнула мужчинам. Те сняли маски и баллоны и протянули их Геннадию и Амбросу. Затем их протолкнули в бункер.

Помещение наполнял свет: в кроваво-красном сиянии то, что находилось внутри, выглядело еще более странным.

– Вот дерьмо, – пробормотал Амброс. – Да это же плантация…

Длинное и низкое помещение от пола до потолка заполняли растения. Их окружали высокие стойки с сотнями блоков красных светодиодных ламп. В их лучах растения казались черными. Прищурившись, Геннадий присмотрелся к ближайшим, почти не сомневаясь, что увидит знакомые длинные зубчатые листья. Но вместо этого…

– Помидоры?

– Два факта для вас, – сказала женщина. Из-за маски ее голос звучал глуховато. Она опустила винтовку и подняла два пальца. – Первый: мы здесь никому не переходим дорогу. Мы с вами не конкурируем. И второй: этот бункер способен выдержать взрыв в двадцать килотонн. Если вы думаете, что сможете вломиться и захватить его, то вы серьезно ошибаетесь.

Геннадий наконец-то понял, что они предположили.

– Мы не из мафии, – сказал он. – Мы здесь только для того, чтобы провести инспекцию помещений.

Она глуповато моргнула из-за желтой рамки маски.

Амброс закатил глаза:

– Господи, о чем вы говорите?

– Американец? – Озадаченная, она опустила винтовку и произнесла по-английски: – Ты говоришь на английском.

– Ну, я… – пробормотал Амброс.

– Он говорит, – подтвердил Геннадий, тоже по-английски. – Мы не из мафии, мы инспекторы по вооружению. То есть это я инспектор. А он лишь поехал со мной.

– Инспекторы по вооружению? – Она хохотнула, потом обвела взглядом унылый советский бункер. – А вы подумали что?..

– Мы ничего не подумали. Можно мне теперь опустить руки? – Она помедлила и разрешила. Геннадий повернул голову и кивнул на ряды растений. – Хорошо устроились. Помидоры, соя… а в этих длинных емкостях картошка? Но почему здесь, когда у вас для посадки есть тысячи километров степи?

– Здесь мы можем контролировать атмосферу. Поэтому и нужны маски – тут в воздухе высокая концентрация углекислого газа. Кстати, из-за него я вас и остановила: если бы вы сразу вошли, то задохнулись бы и умерли. Это все – часть проекта «минус три». Вы о нас слышали?

Амброс и Геннадий покачали головами.

– Значит, еще услышите, – с гордостью пообещала она. – Понимаете, сейчас человечество тратит экологических ресурсов столько, что хватило бы на три Земли. А мы первыми осваиваем методы, как эту зависимость снизить в такой же степени.

– В такой же степени? До нуля Земель? – уточнил Геннадий, не скрывая недоверия.

– Со временем – да. Большую часть того, что нам нужно от Земли, мы крадем в форме экосистемных ресурсов. А нам требуется понять, как можно поддерживать существование полномасштабной промышленной цивилизации так, как если бы нам вообще не были доступны экосистемные ресурсы. Жить на Земле, – торжествующе договорила она, – как если бы мы жили на Марсе.

Амброс вздрогнул.

– Потрясающе интересно, – сказал Геннадий. Он не слишком нервничал, когда на него направили оружие – такое с ним уже случалось, и в подобные моменты его мысли становились на удивление четкими, – но теперь, когда ему наверняка придется общаться с этими людьми, во рту у него пересохло. – Можете рассказать мне об этом потом, когда я закончу измерения.

– Да вы шутите.

– Я совершенно серьезен. Может, ваша задача – спасти Землю в течение следующего поколения, а моя – спасти ее на этой неделе. И я отношусь к ней очень серьезно. Я приехал, чтобы осмотреть первоначальное оборудование в этом бункере, но вы, похоже, его уничтожили?

– Вовсе нет. Мы даже использовали его. Этот бункер отличается от других. Вы же знаете, что здесь есть большие бетонные баки. Клянусь, что все тут сохранилось так, как было.

– Покажите.

Следующие полчаса они лазали под столами с гидропоникой, за временными распределительными коробками, смонтированными возле старой силовой шахты, и над стойками освещения. Амброс вышел и вернулся с сообщением, что увиденные ими транспортные контейнеры являются хитроумными поглотителями углекислого газа. Большие коробки всасывали газ прямо из атмосферы и закачивали его по трубам в бункер.

Наконец они спустились.

– Загадка лишь усугубляется, – сказал Геннадий.

– Жаль, что мы не можем помочь вам больше. И извините, что угрожала вам оружием… Меня зовут Кыздыгой, – добавила она, протягивая руку.

– Э-э-э… какое… красивое имя, – проговорил Амброс, тоже пожимая ей руку. – А что оно значит?

– Оно значит «хватит рожать девочек», – ответила Кыздыгой с непроницаемым лицом. – У меня были консервативные родители.

Амброс открыл рот, но сразу его закрыл, перестав улыбаться.

– Ладно, удачи вам по сокращению Земель, – пожелал Геннадий, когда они подходили к закрытому пластиковой пленкой выходу.

С этим они и отправились обратно в Степногорск. Амброс прислонился к дверце машины и долго молча смотрел на Геннадия, потом спросил:

– Чем ты зарабатываешь на жизнь?

– Да так, чем придется. Чек оттуда, чек отсюда…

– Нет, серьезно. Зачем ты сюда приехал?

Геннадий скосил на него глаза. Пожалуй, парень заслуживал объяснения, после того как в него целились.

– Слышал когда-нибудь о метастабильных взрывчатых веществах?

– О чем? Нет. Погоди… – Он полез за очками.

– Не утруждайся. Это, по сути, сверхмощная химическая взрывчатка. И мой новый кошмар.

Амброс ткнул пальцем туда, откуда они уехали.

– А я думал, ты там микробов ищешь.

– Дело не в микробах, а в водородных бомбах. – Амброс его не понял. – Водородная бомба – это устройство для термоядерного синтеза, который запускается высоким давлением и высокой температурой. До сих пор такие условия могла создать лишь атомная бомба – плутониевая бомба, понимаешь? Плутоний реально трудно очищать, и он дает жуткие радиоактивные осадки, даже если использовать его совсем немного как запал для водородной бомбы.

– И что?

– А то, что метастабильные ВВ имеют достаточную мощность, чтобы запустить термоядерный синтез и без плутония. Они полностью разрушают связь между атомным оружием и атомной промышленностью, и это означает, что из-за их существования мы, хорошие парни, полностью теряем возможность сказать, у кого есть бомба, а у кого ее нет. Любой, кто сумеет достать метастабильную взрывчатку и немного трития, может создать водородную бомбу. Даже какой-нибудь злобный одиночка у себя в гараже.

– И кто-то ее уже делает.

Степногорск быстро приближался. Город по большей части представлял собой набор жилых кварталов советских времен, между которыми проглядывала широкая степь. Геннадий свернул с дороги, и они проехали через микрорайон номер два и мимо заброшенного дворца культуры. Впереди показалась их гостиница… окруженная мигающими огнями спецмашин.

– Ого! – воскликнул Геннадий. – Пожар?

– Сворачивай. Сворачивай!

Амброс уперся руками в низкий потолок «Таты». Геннадий бросил на него взгляд, но выполнил его просьбу.

– Проклятье! Они меня нашли.

– Кто? Это полицейские машины. С тех пор как мы здесь оказались, я каждую минуту был рядом с тобой, и ты никак не мог вляпаться в неприятности. – Геннадий покачал головой. – Нет, если это как-то связано с нами, то, скорее всего, люди Кыздыгой посылают весточку.

– Да ну? Тогда кто эти штатские среди полицейских?

Геннадий поразмыслил над ситуацией. Он мог просто подойти к кому-то из копов и спросить, но предположил, что Амброса от этого хватит сердечный приступ.

– Что ж… можно кое-что попробовать. Но это будет дорого стоить.

– Сколько?

Геннадий посмотрел ему в глаза.

– Ладно, ладно, – пробормотал Амброс. – Так что нам надо сделать?

– Тебе – только смотреть. – Геннадий надел очки и вышел из машины. Затем позвонил в Лондон, где все еще было раннее утро. – Алло? Лизавета? Это Геннадий. Привет! Как дела?

Он прихватил бинокулярную насадку к очкам, которой иногда пользовался, чтобы читать с расстояния серийные номера на трубах и бочках. Защелкнув ее на очках, он принялся рассматривать кучку людей, стоящих возле входа в гостиницу.

– Слушай, Лиза, можешь кое-что для меня сделать? Надо просканировать несколько лиц… Даже отдаленно незаконно, я уверен… Нет, я ни во что не влип! Разве я мог бы тебе звонить, если бы влип? Просто… хорошо. Я в таких делах спец. Лови картинки.

Он переслал изображения с очков в лондонскую квартиру Лизы.

– С кем ты разговаривал? – поинтересовался Амброс.

– Со старой подругой. Она вытянула меня из Чернобыля в целости и сохранности, когда у меня возникла проблемка с драконом… Лиза? Все получила? Отлично. Позвони, когда сделаешь анализ.

Он сунул очки в карман и вернулся в машину.

– У Лизы есть связи в Интерполе, и еще она фантастический хакер. Она проведет распознавание лиц и, надеюсь, сообщит, кто эти люди.

Амброс съежился на сиденье.

– А мы что в это время будем делать?

– Перекусим. Как насчет того французского ресторана, который мы проехали? Ну, перед ним еще стоит маленькая Эйфелева башня?

Хотя обочины тротуаров везде были свободны, Геннадий оставил машину на стоянке возле универмага и прошел три квартала до «Ла Франс». Он ничего не объяснял Амбросу, но американец и сам догадался: их «Тату» можно отследить через GPS. К счастью, ресторанчик был открыт, и они заказали очень неплохие блинчики. Геннадию открывался прекрасный вид на линию деревьев к западу от границы города. Время от времени мимо проезжала машина.

Лиза позвонила, когда они уже собирались уходить.

– Геннадий? Я кое-кого установила.

– Правда? – Он вообще не ожидал результата, исходя из рабочего предположения, что Амброса всего-навсего одолела паранойя.

– По копам опознаваний нет. Они наверняка местные. Зато один тип – старик – ну, это уникум.

Геннадий разочарованно вздохнул, и Амброс быстро на него взглянул.

– Продолжай.

– Его зовут Алексей Егоров. Он премьер виртуальной нации, которая называется «Советский Союз онлайн». Они затеяли этот проект, чтобы оцифровать все существующие архивы советской эры. Как только был сделан сайт, Егоров и его люди начали глубокие информационные раскопки, чтобы создать виртуальный Советский Союз, а потом пригласили последних упертых сталинистов – или их потомков – присоединяться к ним. Сейчас это виртуальная страна, населенная злобными старикашками, ностальгирующими по чисткам и репрессиям. Дурдом.

– Спасибо, Лиза. Я переведу тебе гонорар.

Он мрачно уставился на Амброса.

– Расскажи-ка мне о «Советском Союзе».

– Я не должен это…

– Да брось. Кто тебе запретил? Кем бы они ни были, они сейчас на другой стороне планеты и не могут помочь. Тебя подбросили ко мне, но и я не смогу тебе помочь, если не буду знать, что происходит.

Губы Амброса сжались в тонкую белую ниточку. Он подался вперед.

– Это очень серьезно, – заявил он.

– Вряд ли серьезнее моей метастабильной взрывчатки. Выкладывай: что ты увидел на Марсе?

Амброс помедлил, затем выпалил:

– Пирамиду.

Молчание.

– Честно, пирамиду, – подтвердил Амброс. – Огромную такую, серую. Думаю, большая ее часть погружена в вечную мерзлоту. На мили вокруг она была единственным предметом, торчащим над грунтом. А находится она на равнине возле Северного полюса, где прямо под поверхностью есть лед. И вся область вокруг нее… ну, она как замерзший всплеск, понимаешь? Почти кратер.

История разочаровывала все больше и больше.

– И почему же «Советский Союз онлайн» тебя ищет?

– Потому что на пирамиде была русская надпись. Всего четыре красные буквы: СССР.

Очередное молчание затянулось, перемежаемое лишь брюзжанием других посетителей ресторанчика насчет местных цен на блюда, приготовленные на гриле.

– Я выложил некоторые фотографии раньше, чем на меня навалился «Гугл» с их правилами о неразглашении информации, – пояснил Амброс. – Я так думаю, что у Советов есть поисковые роботы, которые постоянно обшаривают интернет, и они перехватили мои посты до того, как «Гугл» успел их удалить. Мне несколько раз звонили с угрозами какие-то люди, и они говорили с сильным славянским акцентом. А потом они попытались меня похитить.

– О нет…

Амброс поморщился.

– Ну, получилось у них не очень хорошо. Их было четверо, каждому, наверное, уже за восемьдесят, и они попробовали затолкать меня в черный фургон. Я убежал, а они только стояли и проклинали меня по-русски. Один бросил мне вдогонку трость.

Он потер лодыжку.

– И ты воспринял их всерьез?

– Да, когда объявились парни из ФБР и сказали, что я должен собрать вещички и поехать с ними. Тогда я и сбежал в ООН. Потому что не поверил в ту чепуху о «защите свидетелей», что они пытались мне втюхать. А в ООН подтвердили, что советские поисковые боты действительно очень хороши. И они все еще добывают компрометирующую информацию о том, чем разные люди и правительства занимались во времена холодной войны. А полученные сведения используют для манипулирования людьми.

– Странно все это. Думаешь, они подкупили местную полицию?

– Или кого-то еще. Они хотят узнать о пирамиде все. Но о том, где она находится, известно только «Гуглу», ФБР и мне. А NASA уже наложило на тот участок марсианской панорамы фальшивую картинку.

Разочарование сменилось глубоким удивлением. Для Геннадия такое состояние обычно означало, что вот-вот произойдет что-то ужасное, поэтому он сказал:

– Надо вывезти тебя из города.

Амброс просиял.

– У меня есть идея. Поехали обратно в SONPB. Я присмотрелся к тем ребятам из «минус три». Они эко-радикалы, но хотя бы не похожи на помешанных.

– Гм-м-м. Ты просто решил, что Кыздыгой – горячая цыпочка.

Амброс улыбнулся и пожал плечами.

– Ладно… Но мы туда не поедем, потому что машину могут отследить. Ты туда пойдешь. Это всего лишь несколько километров. А я разберусь с местными властями и этими «советскими», а когда пошлю их в нужном направлении, мы встретимся. Мой номер у тебя есть.

Очевидно, Амброс никогда не совершал долгих прогулок на природе. Когда Геннадий убедил его, что он выживет, они расстались возле «Ла Франс». Геннадий посмотрел, как Амброс уходит, шлепая кроссовками. Покачал головой и вернулся к машине.

Там его уже ждали пятеро: двое полицейских и трое в штатском. Одним из них оказался лысый старик в выцветшем оливково-зеленом костюме. На носу у него были компьютерные очки, а на лацкане красовалась булавка в форме советского флага.

Геннадий демонстративно надел свои очки и пошел вперед, разведя руки. Когда копы потянулись к шокерам, Геннадий воскликнул:

– Господин Егоров! Я Геннадий Малянов из МААЭ. Вы меня извините, если я запишу и отправлю наш разговор в мою штаб-квартиру? – Он постучал по оправе очков и обратился к другим штатским: – Я не расслышал ваших имен.

Штатские нахмурились, а полицейские нерешительно затоптались. Но Егоров протянул руку, а Геннадий ее крепко пожал. Он ощутил, как в кисти старика смещаются кости, но Егоров даже не поморщился.

– Где ваш спутник? – спросил он.

– Вы про американца? Понятия не имею. Мы сняли номер вместе, потому что так дешевле, но сегодня утром расстались.

Егоров высвободил руку и прижал костяшки пальцев к бедру.

– Так вы не знаете, где он?

– Нет.

– А вы что здесь делаете? – поинтересовался полицейский.

– Инспектирую SONPB. – Тут Геннадию не требовалось изображать уверенность, потому что связи с людьми Франкл его хорошо защищали. – Мои полномочия есть в сети. С ними какая-то проблема?

– Никакой проблемы. – процедил Егоров.

Он повернулся, и в уголке виртуального дисплея перед глазами Геннадия появился подсвеченный значок. Егоров послал ему текстовое сообщение.

Значит, он не массировал руку, а набирал сообщение прямо через ткань брюк. Геннадий оставил доступ к серверу в своих очках открытым, чтобы Егорову было легко его найти и узнать адрес.

Среди всех прочих странных событий последних двух дней это не выделялось. Но когда Геннадий смотрел, как уходят Егоров и полицейские, он понял, что мог ошибиться в предположении, что Егоров у них главный. Кто те двое в штатском?

Он дождался, пока вся компания уехала, потом сел в машину и открыл сообщение. В нем значилось: «Встрч вчрм гстнц Павин, туалт рестрна. Прхд одн».

Два последних слова его ненадолго озадачили. Потом он догадался.

– А-а, «приходите один»!

Кто бы сомневался?

Он выехал со стоянки и отправился в гостиницу выписываться. Загрузив в «Тату» обе сумки, свою и Амброса, он выбрался на дорогу к SONPB. Никто за ним не увязался, но это ничего не значило, потому что при желании его можно было отследить через транспондер в машине. Впрочем, это вряд ли имело значение: ему полагалось инспектировать старый завод, так куда же еще ему ехать?

У Амброса было достаточно времени, чтобы дойти до SONPB, но Геннадий на всякий случай поглядывал на поля возле дороги. Он никого не увидел и, подъезжая к бункеру 242, предполагал застать ждущего рядом американца.

Выходя из машины, Геннадий едва не подвернул лодыжку в глубокой колее. Он заметил повсюду свежие отпечатки шин и открошившиеся кусочки асфальта. Утром их точно не было.

– Эй, есть тут кто?

Он спустился по рампе в неожиданно тихий бункер. А не ошибся ли он зданием? Внутри оказалось совершенно темно.

Из кабельных труб над головой свисали обрывки проводов, в углу кучей лежали лотки для гидропоники, а пол был залит странно пахнущими жидкостями. «Минус три» уехали отсюда и при этом очень торопились.

Геннадий выругался, но подавил желание броситься к машине. Он понятия не имел, куда они уехали, к тому же у них теперь имелась фора. Оставался и главный вопрос: это произошло до или после прихода Амброса?

Ответ лежал в желтой траве неподалеку от места, где утром стояли машины. Геннадий опустился на колени и поднял знакомые компьютерные очки. Амброс никогда не бросил бы их здесь сам.

Геннадий снова выругался и на этот раз побежал к «Тате».

Ресторан в гостинице «Павин» был сделан так, чтобы выглядеть изнутри как ряд юрт. Это давало обедающим некоторое уединение, потому что они оказывались в небольшом личном пространстве с потолком из деревянных реек. Заодно перекрывался вид на входную дверь, поэтому Геннадий легко проскользнул мимо двух типов в штатском, что были с Егоровым на стоянке. Войдя в туалет, он обнаружил там самого Егорова, расхаживающего возле писсуаров.

– И что все это значит? – вопросил Геннадий, но старик жестом велел ему молчать.

Схватив мусорную корзину, он перевернул ее и поставил под узким окошком туалета.

– Сперва вы должны вытащить меня отсюда! – заявил он.

– Что? Почему?

Егоров попробовал забраться на корзину, но его коленям и бедрам не хватило гибкости. В конце концов Геннадий уступил просьбе и подошел ему помочь. Когда он подталкивал старика, Егоров заявил:

– Я пленник этих людей! Они работают на американцев. – Он почти выплюнул последнее слово. Осторожно взгромоздившись на корзину, он стал возиться с оконной щеколдой. – Они захватили нашу базу данных! Все советские архивы… в том числе и то, что мы знали о «Царице».

Геннадий кашлянул.

– Я подгоню машину, – сказал он.

Он помог Егорову вылезти в окно, а потом, убедившись, что за ним никто не наблюдает, вышел через парадную дверь гостиницы. Безошибочно узнаваемый, старик, прихрамывая, брел к стоянке. Геннадий последовал за ним.

– Я отключил в машине слежение через GPS, – сказал он, отпирая «Тату». – Она арендованная, и я оставлю ее в Семи, а это шестьсот километров отсюда. Вы уверены, что перенесете такую поездку?

Глаза старика блеснули в желтом свете уличных фонарей.

– Никогда не думал, что снова увижу эти степи. Поехали!

Когда они покинули стоянку, Геннадий почувствовал странный прилив адреналина. На дороге он увидел всего две машины, местность за границами города исчезла в бесконечной черноте. Предстояло лишь свернуть на шоссе и оставить Степногорск за спиной, но ощущения у него были такие, словно он участвует в автогонке.

– Ха-ха! – Егоров вывернул шею, чтобы взглянуть на удаляющиеся городские огни. – Семи, да? Вы едете в Семипалатинск?

– Да, чтобы посмотреть на место взрыва «Царицы». И на чью сторону это меня ставит?

– Стороны? – Егоров скрестил руки на груди и пронзил взглядом ветровое стекло. – Не знаю ни о каких сторонах.

– Это был честный вопрос.

– Верю. Но не знаю. Кроме как насчет них, – добавил он, тыкая большим пальцем в сторону города. – Я знаю, что они плохие парни.

– Почему? И зачем им так нужен Амброс?

– Затем же, зачем и нам. Из-за того, что он видел.

– Ладно. – Геннадий глубоко вдохнул. – Почему бы вам не рассказать то, что вы знаете? И я поступлю так же?

– Ну, хорошо.

Их поглотила абсолютная темнота ночной степи. Лишь свет фар двумя конусами падал на дорогу. Этот вид почти не менялся, придавая поездке ощущение безвременности, которым Геннадий при других обстоятельствах насладился бы.

– Мы добываем сведения в советских архивах, – начал Егоров, – чтобы выяснить, что происходило на самом деле. Это прибыльный бизнес, и он поддерживает существование «Советский Союз онлайн».

Он постучал по очкам.

– Так вот, недели две назад мы получили запрос на кое-какую старую информацию – от американцев. Даже два запроса, второй пришел через день. Первый был от компании поисковой системы, а второй – от правительства. Естественно, нам стало любопытно, поэтому мы не отказались, но и сами немного покопались в этой информации. Точнее, начали копать, но тут эти молодые и мрачные мужчины ворвались в наши офисы и конфисковали сервер. И его резервную копию тоже.

– В самом деле? – Геннадий вопросительно посмотрел на старика. – И где это произошло?

– В Сиэтле. «Советский Союз онлайн» базируется там – только потому, что нас запретили в России! Сейчас ею правят бароны-разбойники, у них нет уважения к славе…

– Да-да. Вам удалось выяснить, что именно они искали?

– Да, из-за этого я и оказался в компании тех типов, которых вы видели. Им платит американское ЦРУ.

– Да, но почему? И при чем здесь «Царица»?

– Я надеялся, что это мне скажете вы. Мы нашли только ассигнования на странную деятельность, которая никак не могла иметь отношения к ядерным испытаниям. Примерно за год до взрыва на месте будущего испытания возводили какие-то мощные конструкции. Понимаете, иногда в таких местах строили макеты городов, чтобы потом изучить ущерб. Именно это я поначалу и подумал, потому что были заказаны тысячи тонн цемента, арматуры, асбеста и тому подобного. Но в документах после испытания нет ни единого слова о том, куда все эти материалы подевались.

– Они заказали в SONPB какие-то сорта сельскохозяйственных растений, – добавил Геннадий.

Егоров кивнул.

– Но никто бы не заметил этих противоречий, если бы не ваш приятель и то, что он обнаружил. Кстати, что это было?

В голове Геннадия начало формироваться странное подозрение, но оно было таким невероятным, что он не решился его высказать.

– Я хочу взглянуть на место испытания «Царицы», – ответил он. – Возможно, это даст нам подсказку.

Егорова такой ответ, очевидно, не удовлетворил, но он промолчал и лишь попробовал удобнее расположиться на сиденье «Таты», что-то бормоча. Через какое-то время, когда шорох колес по темному шоссе уже начал гипнотизировать Геннадия, Егоров сказал:

– Все разбилось вдребезги, понимаете?

– Гм-м-м?

– Россия. Раньше было тяжело, но у нас хотя бы имелась гордость. – Он отвернулся и уставился в темное окно. – После девяностого года из страны ушла жизнь. Низкая рождаемость, мужчины спивались насмерть к сорока годам… ни амбиций, ни надежд. Потерянная страна.

– Вы уехали?

– Физически – да. – Егоров бросил на Геннадия быстрый взгляд. – Но совсем уехать невозможно. Только не из такой страны. Вот уже много лет я борюсь за то, чтобы вернуть России былую славу – наше чувство гордости. Но лучшее, чего мне удалось добиться. – ее сетевой образ. Компьютерная игра. – Последнее слово он презрительно выплюнул.

Геннадий не ответил, но он хорошо понимал чувства Егорова. Некоторые из этих проблем имелись и на Украине – отсутствие целей, потеря уверенности… И лучше тоже не становилось. Он подумал о выжженных степях вокруг, которые глобальное потепление сделало необитаемыми. В этом году в Сибири прокатились обширные лесные пожары, а пустыня Гоби все расползалась на север и запад, угрожая казахам по мере того, как Каспийское море усыхало, превращаясь в соленую лужу. Он подумал о SONPB.

– Они ушли, но оставили за собой мусор, – сказал он.

Токсичный и гниющий мусор: атомные подлодки, стоящие на причалах возле Мурманска, нитраты, пропитавшие почву около пусковых площадок Байконура. Призраки советского прошлого витали в этой темноте: радиация в грунтовых водах, мутации в лесах, яды в пылевых облаках, ставших нынче обычным явлением. Геннадий всю свою взрослую жизнь занимался уборкой этого мусора и еще позавчера мог бы сказать себе, что дело успешно продвигается и все худшие кошмары остались в прошлом. Метастабильные ВВ все изменили, одним фактом своего существования сделав прежние угрозы смехотворными.

– Попробуйте поспать, – сказал он Егорову. – Мы будем ехать всю ночь.

– Я теперь вообще мало сплю.

Старик замолчал, уставившись вперед. Он не мог сейчас, надев очки, бродить в сети по одной из советских республик, потому что их сетевые адреса были здесь блокированы. Но, возможно, он и так видел эти картины – как отважные молодые люди в грузовиках едут к Семипалатинску наблюдать за ядерным взрывом, как прокладывают железнодорожные пути, по которым доставят части гигантской лунной ракеты, обреченной взорваться на стартовой площадке… Со взглядом, твердо устремленным в прошлое, он казался полной противоположностью Амбросу с его американской мечтой о новом мире, не отягощенном собственной историей, чьи красные дюны уходили к чистому и таинственному горизонту.

Первым живым существом в космосе стала русская собака Лайка. Она умерла на орбите, не вернувшись домой. Глядя на усеянное звездами небо, Геннадий почти видел ее призрак, вечно мчащийся по небесам рядом с умершей мечтой о покорении космоса, о флагах, воткнутых в инопланетный грунт, и о сияющих куполах на холмах Марса.

К месту испытания «Царицы» они приехали в половине пятого утра – на этой широте и в это время года. Семипалатинский полигон оказался плоской, голой и выжженной равниной: Марсом с клочками высохших кустарников. Ирония состояла в том, что землю убили не сотни взорванных здесь бомб – даже через десять лет после закрытия полигона низкие округлые холмы покрывал богатый ковер колышущейся травы. А убило эту степь резкое изменение климата, не предусмотренное КГБ и ЦРУ.

На полигон вела узкая дорога из асфальтобетона, без обочин, придорожных канав и встречных машин – хотя в зеркале заднего вида то и дело появлялись и пропадали огоньки фар. Геннадий пропустил бы нужный поворот к «Царице», если бы очки не подали ему вовремя сигнал.

Когда-то здесь была низкая проволочная изгородь, но ее никто не ремонтировал. Геннадий проехал по упавшим воротам, которые уже давно слились с почвой, а затем по низкому склону на край заполненного водой кратера. Там он остановил машину и вышел.

Егоров тоже вышел и осторожно потянулся.

– Чудесно, – проговорил он, глядя на эпический рассвет. – Здесь есть радиоактивность?

– Так, небольшая… Странно.

– Что?

По пути сюда Геннадий изучил спутниковую фотографию этого места. Теперь, когда он там стоял, выяснилось, что вид сверху лгал.

– «Царица» была взорвана под землей. Обычно после такого остается круг немного просевшей почвы. А при мощных наземных взрывах получается кратер наподобие озера Чаган. – Он кивнул на восток. – Но это… это же дыра.

– Несомненно, – согласился Егоров и плюнул в нее.

Гладкие стены кратера уходили почти вертикально вниз метров на пятнадцать, а там погружались в черную воду. Если бы Геннадий не знал, что это артефакт после ядерного взрыва, то поклялся бы, что смотрит на затопленный карьер.

Достав оборудование, Геннадий принялся прочесывать траву вокруг кратера. Через минуту он нашел перекрученные куски металла и обломки бетона и опустился на колени, чтобы их рассмотреть.

– Что вы там ищете? – спросил подошедший Егоров.

– Серийные номера. – Он быстро нашел старые надписи, выведенные по трафарету на полузакопанном баке из зеленоватого металла. – Вы поймете, что я делаю, – пояснил он, нажимая на дужку очков, чтобы сфотографировать предметы. – Я проверяю нашу базу данных… Гм-м-м…

– Что такое?

Егоров топтался на месте и оглядывался, как будто опасался, что им помешают.

– Эту штуковину привезли сюда с другого местного объекта, поменьше. Американцы назвали его ННИО-Три.

– ННИО?

– Это значит «неидентифированный научно-исследовательский объект». И то, что там создавали, пугало янки сильнее водородной бомбы…

Он встал, хмурясь, и медленно осмотрелся.

__ Что-то не дает мне покоя, – пробормотал он, подходя к краю гигантской ямы.

– И что же это? – спросил Егоров. Он держался в отдалении.

– Амброс сказал, что видел пирамиду на Марсе. С надписью «СССР» на боку. Этого хватило, чтобы определить, что она русская. И чтобы поняли «Гугл» и NASA, когда про это узнали. И вы тоже. Но большего не знал никто. Так кто установил связь между пирамидой и «Царицей»?

Егоров не ответил. Геннадий обернулся и увидел, что старик стоит очень прямо, направив на него маленький, но вполне зловещий на вид пистолет.

– Вы не ехали за нами в Степногорск, – сказал Геннадий. – Вы уже были там.

– Снимите очки, – велел Егоров. – Только медленно, чтобы я был уверен, что вы не ведете запись.

Поднимая руку, Геннадий ощутил, что мягкая почва на краю ямы начала крошиться.

– А не могли бы мы… – Поздно: он полетел спиной вперед, размахивая руками.

У него была секунда на выбор: или скатиться по склону, или прыгнуть, надеясь упасть в воду. Он прыгнул.

Холод ударил его настолько резко, что на миг он принял его за попадание пули. Ругаясь и задыхаясь, он вынырнул, но заметил на краю ямы силуэт Егорова и нырнул снова.

Утреннее солнце только-только коснулось воды. Поначалу Геннадий решил, что стена ямы отбрасывает тень, затемняя глубину. Но постепенно осознал правду: у этой шахты не было дна. Во всяком случае, в пределах досягаемости пловца.

Он переплыл на противоположную сторону. Если он останется здесь, то замерзнет насмерть. Признав поражение, он выбрался из ледяной воды на твердую и, наверное, радиоактивную глину. Перекатившись на спину, он посмотрел вверх.

На краю ямы стоял Егоров. А рядом с ним – молодая женщина с винтовкой в руках.

– Черт, – выдохнул Геннадий и сел.

Кыздыгой повесила винтовку на спину и полезла вниз по склону на берег.

– Как много вы знаете? – спросила она, аккуратно выбирая дорогу.

– Все, – ответил Геннадий в паузе между кашлем. – Я все знаю. Где Амброс?

– В безопасности. У него все будет хорошо.

Девушка спустилась и выжидательно замолчала, переместив винтовку на грудь.

– Ты здесь, – неохотно начал Геннадий, – и это подсказывает, что «минус три» финансировался Советами. И задача у вас была не очистка Земли, а создание систем жизнеобеспечения и сельского хозяйства для марсианской колонии.

Уголки ее рта дернулись, но она не рассмеялась.

– Но как мы можем попасть на Марс? Небо – это большой тир.

– …и это стало бы проблемой, если бы вы полетели в маленькой и жалкой алюминиевой жестянке, как это всегда делали космонавты. – Геннадий встал, похрустывая замерзшими суставами. Он начал сильно дрожать, а зубы стучали, мешая говорить. – Но если вы з-запустите на орбиту б-бетонный бункер, то сможете не обращать в-внимания на космический мусор. Фактически д-других вариантов у вас нет.

– Да бросьте. Как нечто подобное можно оторвать от земли?

– Так же, к-как это сделала «Царица». – Он кивнул на темную поверхность затопленной шахты. – У ам-мериканцев был п-проект «Орион». А у Советов – аналогичная п-программа на базе ННИО-Три. И те и другие обнаружили, что объект может находиться всего в нескольких метрах от ядерного взрыва, и если будет сделан из правильных материалов, то не развалится, а выстрелит, как пуля из винтовки. Американцы разработали космический корабль, который сбрасывал бы позади атомные бомбы и поднимался на орбиту за счет этих взрывов. Но с «Царицей» все иначе… это была только одна бомба, г-глу-бокая шахта и пирамидальный космический корабль, который выстреливался этим взрывом. Такую конструкцию иногда называли «пушка Жюля Верна».

– И кто еще об этом знает?

– Н-никто, – ответил Геннадий, помедлив. – Я и сам не знал, пока не увидел только что эту шахту. П-пирамиду установили на выходе из нее, примерно там, где мы сейчас с-стоим. Вот почему это место не похоже на любой другой кратер от бомбы на Земле.

– Пошли, – велела она, шевельнув стволом винтовки. – Вы уже синеть начали.

– В-вы не б-будете меня убивать?

– В этом нет необходимости. Через несколько дней весь мир узнает, что мы сделали.

Геннадий кончил заклеивать окно трейлера алюминиевой фольгой. Потом вытянул булавку из пробковой доски возле двери и проколол в фольге крохотную дырочку.

Была ночь, за окном стрекотали кузнечики. Геннадия не связали – более того, он мог свободно уйти, – но, когда он шагнул к двери, Егоров посоветовал:

– Я бы не стал выходить в ближайшие час-другой. А потом… надо лишь подождать, пока осядет пыль.

Его отвезли примерно на пятьдесят километров южнее, на пустой участок полигона. Когда Геннадий спросил, почему выбрали именно это место, Егоров рассмеялся.

– Советы взрывали здесь бомбы, потому что это последнее пустое место на Земле. Оно и сейчас таким осталось, поэтому мы здесь.

Вокруг была лишь выгоревшая степь, а на полигоне сгрудились около сотни грузовиков, фургонов и автобусов, краны, цистерны и вагончики временной стройплощадки. И над этими вагончиками возвышалась серая бетонная пирамида.

– Пушка Верна отправляет груз на орбиту единственным выстрелом, – сказал Егоров. – Перегрузка во время выстрела в тысячи раз превышает силу земного притяжения – достаточно, чтобы превратить тебя в мокрое пятно на полу. Вот почему Советы не могли послать в космос людей – они не смогли придумать, как взрывать последовательно небольшие бомбы. Американцы тоже не добились в этом успеха. Им не хватило мощности компьютеров для расчета симуляций.

Егоров вздохнул и закончил:

– Поэтому они послали на Марс все, кроме людей. Двести восемьдесят тысяч тонн одним выстрелом.

Бульдозеры и краны, цистерны с горючим, порошковый цемент, мешки с семенами и провизией, скафандры и даже разобранный атомный реактор: «Царица» доставила все, что может понадобиться колонистам в новом мире. Ее строители знали, что груз отправился в путь и достиг Марса. Но не знали, где он упал и остался ли после падения в целости.

На следующий день после визита на место взрыва «Царицы» Геннадий сидел возле трейлера с Егоровым, Кыздыгой и несколькими другими должностными лицами новых Советов. Они пили пиво и обсуждали свой план.

– Когда мы обнаружили список грузов, доставленных на место испытания «Царицы», нас озарило, – сказал Егоров, красноречиво разведя руки, освещенные пламенем костра. – Мы внезапно увидели, какие открываются возможности, как сплотить наш народ – и народы всего мира – вокруг новой надежды, когда все надежды уже остались в прошлом. Нечто такое, что сочетает в едином событии проекты первой атомной бомбы и высадки на Луну, которые вдруг обрели свое истинное значение.

Егоров запустил ускоренную программу создания ракеты по принципу проекта «Орион». Материалы для атомных бомб они достать не могли – Геннадий и его коллеги перекрыли к ним доступ плотно и навсегда. Но метастабильные взрывчатые вещества обещали другой подход к решению.

– Мы надеялись, что «Царица» добралась до Марса в целости, но не могли знать этого наверняка, пока Амброс не выложил те фотографии.

Новая «Царица» использует серию небольших и «чистых» термоядерных взрывов для взлета и – на дальнем конце пути – посадки. Благодаря Амбросу они теперь знали, где находится первая «Царица». И не имело значения, что американцы тоже это знают, – больше ни у кого не было плана, как туда добраться.

– И к тому времени, когда они придут в себя, мы уже построим город, – сказала Кыздыгой. От масштабов идеи ее глаза возбужденно блестели. – Потому что полетим туда не каждой твари по паре, как в Ноевом ковчеге. Мы полетим все.

И она взмахнула рукой, показывая на тысячи горящих костров, вокруг которых тысячи мужчин, женщин и детей, тщательно отобранных среди граждан «Советского Союза онлайн», ждали момента, чтобы изумить мир.

Геннадий съежился в маленьком форте, сооруженном из автомобильных сидений, и ждал.

Это было как фотовспышка, а через секунду вторая, затем третья, а потом трейлер подпрыгнул, и всё, что Геннадий не закрепил, посыпалось на пол. Стекла в окнах разбились, Геннадий упал на сиденья, и ему открылся ясный вид на жертвоприношение стройплощадки.

Вспышки продолжались, но теперь уже в небе. Пирамида улетела, а краны и строительная техника, разбросанные как детские игрушки, полыхали все до единого.

Вспышка. Вспышка.

Значит, у них все получается.

Вспышка. Вспышка.

К Геннадию начал возвращаться слух. Теперь он услышал, как по степи раскатывается чудовищный грохот – словно бог барабанит синхронно со вспышками. Постепенно и грохот, и вспышки стали затихать, пока не остались лишь звон в ушах и неровное оранжевое пламя на пусковой площадке.

Выбравшись из трейлера, он увидел картину полного уничтожения. Когда-то такое было в этой степи обычным зрелищем, но сейчас его счетчик Гейгера практически не показывал повышения радиации.

И в этом, разумеется, крылась ужасная ирония. Егоров и его люди действительно разделили историю пополам, но вовсе не так, как они представляли.

Геннадий побежал к трейлеру управления. У него оставалось всего несколько минут, прежде чем сюда слетятся силовики из полудюжины стран. Трейлер уцелел после первого взрыва, поэтому Геннадий отыскал канистру с бензином и лишь потом вошел в трейлер.

Вот они: серверы Егорова. Электромагнитный импульс небольших ядерных взрывов мог стереть содержимое их жестких дисков, но полагаться на это Геннадий не стал. Он облил бензином все компьютеры, сделал дорожку к двери, а потом, когда у него за спиной заполыхал трейлер, побежал к покосившемуся, но вполне целому ангару, где производилась метастабильная взрывчатка, и проделал там то же самое.

Днем, когда они с Егоровым наблюдали за организованной очередью людей, входящих в новую «Царицу», Геннадий в последний раз попытался уговорить старика.

– Мне нужны ваши исследования по метастабильным, – сказал он. – Нужно все: и оборудование, и резервные копии данных. Абсолютно все, что может быть использовано для воспроизведения того, что вы сделали.

– То, что произойдет на Земле, нас больше не волнует. – Егоров нахмурился. – Человечество устроило на планете бардак. И не нам его расчищать.

– Но достаточно лишь безразличия, чтобы погубить все! И я прошу, умоляю: как бы сильно мир ни разочаровал вас, не бросайте его на произвол судьбы.

Геннадий всматривался в людскую очередь, отыскивая Амброса, но не видел его. Никто не говорил ему, где сейчас молодой американец.

Егоров раздраженно вздохнул, потом резко кивнул.

– Я соберу все формулы и оборудование в одно место. Это все, на что у меня сейчас есть время. Можете делать с этим все что хотите.

Геннадий смотрел, как извиваются языки пламени. Он очень устал, а небо уже заполняли инверсионные следы и огоньки. Он не смог уничтожить все свидетельства, и наверняка кто-нибудь догадается, что сделали люди Егорова. И тогда… Сгорбившись под бременем этого знания, он побрел в темноте к границе лагеря.

Арендованная «Тата» стояла там, где он ее припарковал, когда впервые приехал сюда. Когда Кыздыгой конфисковала его очки на месте взрыва «Царицы», она положила их в бардачок «Таты». Там они с тех пор и валялись.

Прежде чем надеть очки, Геннадий бросил последний взгляд на горящий лагерь. Егоров и его люди улетели, но оставили Геннадия убирать за ними. Метастабильные вещества еще вернутся. Рано или поздно, но этот новый кошмар вырвется наружу, и, когда это произойдет, традиционный спектр ядерного терроризма будет смотреться по сравнению с ним ряженым призраком с Хэллоуина. Сможет ли даже завоевание другого мира возместить такое?

Когда лопасти вертолетов начали вздымать спирали пыли, Геннадий опустил стекло и надел очки. Электромагнитные импульсы взрывов не убили их – загрузка прошла сразу. И через несколько секунд после загрузки он увидел флажок – его ждало сообщение по электронной почте.

Оно было от Амброса:

Геннадий, извини, у меня не было времени попрощаться. Я лишь хотел сказать, что ошибался. Возможно всё, даже для меня.

Р.S. Из моей комнаты будет открываться фантастический вид.

Геннадий с горечью уставился на слова «возможно всё»…

– Может быть, для тебя, – проговорил он, когда из вертолетов посыпались солдаты. – Но не для меня.