Лучшая зарубежная научная фантастика: После Апокалипсиса

Мы предлагаем вашему вниманию длинную захватывающую повесть о человеке, который пытается построить мост на чужой планете. Со временем этот проект самым неожиданным образом меняет жизни всех окружающих, причем в не меньшей степени и жизнь самого строителя.

Кидж Джонсон опубликовала свой первый рассказ в 1987 году, затем ее работы регулярно появлялись в журналах «Asimov’s Science Fiction», «Analog», «The Magazine of Fantasy & Science Fiction» и «Realms of Fantasy». Она получила мемориальную премию Теодора Старджона за рассказ «Лисья магия» («Fox Magic»), а также премию имени Кроуфорда. Ее рассказ «Двадцать шесть обезьян и бездна» («26 Monkeys, Also the Abyss») в 2009 году был награжден Всемирной премией фэнтези, в 2010–2011 годах ее рассказы «Спарринг» («Spar») и «Пони» («Ponies») получили премию «Небьюла». Два романа «Женщина-лиса» («The Fox Woman») и «Фудоки» («Fudoki»), а также рассказы были изданы в сборниках «Истории для дождливых дней» («Tales for the Long Rains») и «Устье пчелиной реки» («At the Mouth of the River of Bees»). В настоящее время она заканчивает аспирантуру в Университете штата Северная Каролина в Рэйли, а также собирает материал для новых романов; действие одного будет происходить в Японии периода Хэйан, а двух других – в Британии времен короля Георга. Дополнительную информацию можно найти на сайте писательницы www.kijjohnson.com.

В Левобережное Кит прибыл с двумя дорожными сундуками и большущей клеенчатой папкой. Сундуки, небрежно сброшенные кучером почтовой кареты, так и лежали валунами у его ног, а папку, набитую чертежами, он прижимал к груди, оберегая от грязи, – вчера здесь прошла буря.

Его занесло в невеликое, особенно по меркам столичного жителя, сельцо. В столице дома громадные, в семь, а то и восемь этажей, и даже самому энергичному пешеходу не обойти ее за день. А в Левобережном домишки приземистые, возведенные на как попало нарезанных и криво огороженных участках меж столь же беспорядочно вьющихся дорог, да и те ничем не покрыты – просто утоптанная земля. Непритязательна и гостиница – двухэтажная постройка из золотистого известняка под синей черепичной кровлей; судя по запаху, на ее задворках держат скотину. Над входом вывеска с голубой рыбой на черном фоне, похожей на вздыбившегося ската.

В дверях гостиницы стояла пестро наряженная женщина с бледной бесцветной кожей и такими же бледными глазами.

– Позвольте спросить, – обратился к ней Кит, – где тут паром? Мне нужно переправиться через туман.

Женщина оценивающе оглядела низкорослого и очень смуглого чужака в сером. Гостя с востока ни с кем не спутаешь. Правда, смотрела она дружелюбно.

– Оба парома у верхней пристани, – ответила наконец женщина и улыбнулась. – Но что с них толку, если у кормового весла никого нет? Вчера вечером из Правобережного вернулась Розали Паромщица, с ней-то и нужно договариваться, а досуг она обычно коротает в «Оленьем сердце». Вот только «Сердце» тебе не приглянется, – поспешила добавить женщина, – далеко ему до нашей «Рыбы». Небось комнату хочешь снять?

– Вообще-то я думаю заночевать в Правобережном, – смущенно отклонил предложение Кит.

Очень не хотелось показаться высокомерным. Ему понадобится множество связей, большущая невидимая паутина, и плести ее надо уже прямо здесь и сейчас. А в таком деле успех сильно зависит от первого впечатления. Из кожи надо вылезти, чтобы в ближайшие дни эти впечатления сложились в его пользу.

– Думать-то можно что угодно, – возразила женщина, – вот только Розали поплывет дня через два, вряд ли раньше. Еще у нас есть Вало Паромщик, но он нечасто возит на тот берег.

– Я бы все места на пароме оплатил, если речь об этом.

– Вовсе нет, – покачала головой селянка. – Розали не поплывет, пока не почувствует, что пора. Пока не получит разрешения. Понимаешь? Но спросить у нее ты, конечно, можешь.

Кит ничего не понял, но все же кивнул.

– И где же это «Оленье сердце»?

– Налево, потом направо и вниз, до лодочной мастерской.

– Благодарю, – сказал Кит. – Нельзя ли оставить багаж? Ненадолго, пока я с ней не договорюсь.

– Вещи приезжих мы всегда берем на хранение, – ухмыльнулась женщина. – А после даем приют и самим приезжим, когда они убеждаются, что на ту сторону им нынче не попасть.

Трактир «Оленье сердце» оказался поменьше, чем «Рыба», но там было куда оживленнее. День близился к середине, однако за дубовыми столами уже плотно сидели посетители в ярких нарядах, что-то попивали и бросали реплики за ограду, на примыкающий двор лодочной мастерской. А там в поте лица трудились парень и две женщины – гнули доски на каркасе будущей миниатюрной плоскодонки. Когда Кит обратился к мужчине, который нес две кружки с чем-то мутным и пахнущим дрожжами, тот указал на двор подбородком.

– Вон они, Паромщики. Розали – та, что в красном. – И двинулся дальше.

«Та, что в красном» оказалась высокой и, как все местные, бледнокожей. И с такой длиннющей косой, что пришлось обмотать ее вокруг шеи, чтобы не мешала работать. Играя мышцами под ярким солнцем, Паромщица с парнем налегали на планку, придавая ей форму лодочного бока, а другая женщина, пониже ростом и с обычным в этом краю светло-пепельным цветом волос, орудовала молотком. Вот забиты три гвоздя – планка держится.

«Сильные, – подумалось Киту об этой троице. – Как бы их заполучить?»

– Розали! – проревел вдруг мужской бас чуть не в ухо ему. – Тебя тут кое-кто ищет.

Кит оглянулся, увидел того самого незнакомца с кружками, который снова указывал подбородком, и, вздохнув, направился к невысокому забору. Лодочные мастера выпрямились, напились из голубых обливных чашек, и только тогда женщина в красном и парень подошли на зов.

– Я Розали Паромщица из Правобережного. – Говорила она с типичными для здешнего акцента протяжными гласными, а голос оказался помягче и повыше, чем можно было ожидать от такой рослой и сильной особы. Она кивнула на парня: – Вало Паромщик из Правобережного, старший сын моего брата.

Вало больше походил на молодого мужчину, чем на юношу, и ростом был выше Розали. Кит приметил у обоих одинаковые густые брови и прямой взгляд янтарных глаз.

– Кит Мейнем из Атиара, – представился гость.

– Мейнем? – переспросил Вало. – Что за фамилия? Ни о чем не говорит.

– У нас в столице фамилии даются совсем не так, как здесь.

– Ага, верно, – закивал Вало. – Вот и Дженнер Эллар…

– Я-то сразу поняла, что к нам столичный гость пожаловал – и по одежде видно, и по коже, – сказала Розали. – И зачем же мы тебе понадобились, Кит Мейнем из Атиара?

– Мне сегодня надо быть в Правобережном, – ответил Кит.

Розали отрицательно покачала головой.

– Я не повезу. Сама только что приплыла, и так рано назад не годится. Вало, может, ты?

Юноша склонил голову набок, и выражение лица тотчас сделалось отсутствующим, словно он прислушивался к чему-то далекому, почти неуловимому. Затем отказался:

– Нет, не сегодня.

– Может, все-таки договоримся? Я готов оплатить весь рейс. Мне надо встретиться с Дженнером Элларом, я, собственно, ради этого и приехал.

В глазах Вало мелькнул интерес, но парень снова сказал «нет», правда, глядя теперь на Розали, и та спросила:

– И чем же эта встреча так важна, что нельзя несколько дней подождать?

«Какой смысл утаивать?» – подумал Кит и ответил:

– Я теперь вместо Тениант Планировщицы главный архитектор и производитель работ, моя задача – мост через туман. Начну строительство, как только все осмотрю. Ну и с Дженнером пообщаться, само собой…

Говоря, он следил за лицами собеседников. Ответила ему Розали:

– Вот уж год как умерла Тениант. Я и ждать перестала. Думала, забыла про нас империя начисто, и запасенное железо так и сгниет.

– Разве не к Дженнеру Эллару перешла должность? – насупился Вало.

– При мне приказ от дорожного ведомства, – ответил Кит. – И в этом приказе мое имя. Но надеюсь, что Дженнер останется, согласится на должность помощника. Теперь понимаете, почему мне нужно с ним срочно увидеться? Он введет меня в…

– У Дженнера отбирают его дело?! – резко перебил Вало. – Дело, которому он отдал столько сил? А как же мы? Как же наша работа? – У него залились краской щеки.

– Вало! – с предостерегающей ноткой обратилась к племяннику Розали.

Тот, багровея еще пуще, повернулся и зашагал прочь. Розали фыркнула, но, тотчас успокоившись, сказала Киту:

– Ох уж эта молодежь. Вало дружит с Дженнером, да и к мосту у него свое отношение.

«А вот это не мешало бы прояснить. – подумал Кит, но тут же решил: – Позже».

– Итак, Розали из Правобережного, вернемся к вопросу о переправе через туман. Дорожное ведомство заплатит твою цену – конечно, если она будет разумной.

– Не могу, – ответила она. – Ни сегодня, ни завтра. Придется подождать.

– Почему? – задал Кит, как ему казалось, уместный вопрос.

Женщина вглядывалась в архитектора довольно долго – похоже, не знала, стоит ли сердиться на невежду.

– Случалось когда-нибудь пересекать туман? – спросила она.

– Разумеется.

– Но не речной?

– Не речной, – подтвердил Кит. – Здесь, как я слышал, четверть мили до того берега?

– Да, вся четверть. – Она вдруг улыбнулась, показав ровные белые зубы, а во взоре появилось тепло сродни солнечному. – Вот что, давай-ка пройдем к реке. Может, там будет проще объяснить.

Она мощным прыжком преодолела забор и, приземлившись рядом с гостем, насмешливо отвесила глубокий поклон под одобрительные хлопки и выкрики завсегдатаев трактирного дворика. После чего жестом велела Киту следовать за собой.

«Здесь эту женщину любят, – отметил он. – Значит, ее слово имеет вес».

Лодочная мастерская лежала в густой тени раскидистых дубов и орешника. Под навесом на краю участка виднелись штабеля бочек и деловой древесины. Розали помахала третьему мастеру – женщине, которая прибиралась на рабочем месте и прятала инструменты.

– Тилиск Лодочница из Левобережного, жена моего брата. Помогает нам с Вало делать лодки, а перевозками не занимается – не для такой работы рождена.

– А где твой брат? – поинтересовался Кит.

– Погиб, – коротко ответила Розали и прибавила шагу.

Они прошли по нескольким улицам, а затем взобрались на длинный, с ровным, но крутым склоном холм. Судя по слишком правильным очертаниям, он не мог образоваться естественным путем.

«Насыпь», – смекнул Кит.

Взбираться на кручу было жутковато, и он, чтобы отвлечься, прикинул, сколько земли и человеческого труда потребовалось для создания вала. А времени? Десятки лет, наверное. И какая, интересно, у насыпи протяженность? Деревья на ней не растут, стоит лишь увешанная флагами башня из тонких бревен. Должно быть, для обмена сигналами через туман – вряд ли столь хлипкое сооружение может служить другим целям. Кит знал, что здесь бывают грозы, сам попал в такую под утро, и дороги еще не просохли, под ногами чавкает глина. Наверное, частенько в башню бьют молнии…

– Пришли. – Розали остановилась.

Кит, при восхождении внимательно смотревший под ноги, поднял глаза – и по ним больно ударил свет. Он оступился, съехал немного вниз, а утвердившись, прикрыл слезящиеся глаза рукой. Громадная лента белого тумана, отражающая утреннее солнце, слепила.

Никогда еще Кит не видел воочию туманной реки, хоть и построил два простеньких моста через ущелья близ столицы. Работая в Атиаре, он узнал все, что на сегодняшний день известно о тумане. Это не вода – с ней вообще ничего общего. Туман образуется где-то здесь, в глубине речной долины. Он пробирается на север, на сотни миль, по руслам множества ручьев и речек, и там наконец иссякает, распадается на клочья сохнущей пены, от которых остаются лишь голые холмики принесенной земли. Туман тянется и к лежащему в двух тысячах миль южнее устью реки и стелется дальше по соленой морской глади. В реке и притоках где-то под ним или сквозь него течет вода, но как это проверить?

И ведь за пределами этой реки и ближайшего моря нет больше нигде тумана, но он разрезает империю пополам.

Через несколько секунд Киту удалось разомкнуть веки. Перед архитектором протянулась огромная впадина, полная сияния. Поначалу взгляд скользил, будто по поверхности сливок или отбеленному шелку. Но вот глаза чуть попривыкли, и проявились бугорки и впадинки: туман хотя и медленно, едва уловимо, но смещался.

Розали шагнула вперед, и Кит спохватился.

– Ну, надо же! – хохотнул он. – И долго я простоял, заглядевшись? Это просто… Мне и слов-то не подобрать.

– Не тебе одному. – Ее глаза, встретившие взгляд Кита, улыбались.

Противоположная, западная насыпь ничем не отличалась от восточной: тоже ни деревца, лишь окустья, да маячит сигнальная башня. На левом берегу склон сбегал к плоскому голому пляжу шириной в полдюжины ярдов. Там виднелись небольшой причал и аппарель для лодок, к ним вела петля неровной дороги. На берегу лежали две лодки. В сотне ярдов выше по течению была другая пристань, поменьше, с россыпью лодок, навесами и какими-то бесформенными грудами, прикрытыми сверху просмоленной парусиной.

– Давай спустимся. – Розали пошла впереди; теперь она объясняла Киту через плечо: – Вало водит меньший паром «Искатель жемчуга», а мой называется «Спокойная переправа». – Ее голос потеплел, произнося последние два слова. – Восемнадцать футов в длину, восемь в ширину. В основном сосна, хотя киль из грушевого дерева, а носовое украшение из пельтогине. Днище покрыто сушеной кожей синей рыбы, но отсюда этого не видать. Я могу разом перевезти трех коней, или пятнадцать пассажиров, или полторы тонны любого груза. Возможны, конечно, и сочетания. Однажды переправляла даже две дюжины борзых с двумя выжлятниками.

Между насыпями дул с севера легкий ровный ветерок. Пахло чем-то кисловатым, диким, но не сказать что неприятным.

– И как же ты в одиночку управляешься с этакой махиной?

– Будь паром покрупнее, так и не управилась бы, – ответила женщина. – Иногда Вало помогает, когда груз неудобный. Здесь нельзя просто взяться за весла и выгрести на ту сторону. Я свою «Переправу» обычно уговариваю добраться, куда нужно. А вообще-то, чем лодка больше, тем вероятнее, что ее заметит крупняк. С другой стороны, ежели наткнешься на рыбину, малая лодка быстрее потонет. Вот мы и пришли.

Перед Китом предстало совершенно неожиданное зрелище. Да, он прокладывал мосты через туманы, но то были малые, аккуратные ленточки – как будто самая обычная водяная морось задержалась в овраге. С того места, где они теперь стояли, река уже не казалась гладким кремовым потоком или даже слабо бугрящейся пеленой облаков. Туман кипел, творя холмы и долины с кручами высотой все двадцать футов; эти складчатые образования перетекали друг в друга. У него была видимая поверхность, но неоднородная: где-то в разрывах, где-то полупрозрачная. И различать эту поверхность удавалась не без труда – совсем не так, как границу между водой и воздухом.

– И как же можно через это перебираться? – спросил изумленный архитектор.

Прямо у него на глазах плющился, расползался ближайший холм. За ним прорезалось нечто вроде лога: вот он протянулся на несколько десятков ярдов, вот повернул и пропал…

– Так ведь нельзя, – ответила Розали. – Сегодня уж точно. – Болтая ногой, она сидела на планшире парома и смотрела на собеседника. – Я не вожу «Переправу» через эти холмы, пока туман сам не укажет мне безопасный путь. А если бы повела, то наверняка… наверняка, – с нажимом повторила она и хлопнула себя по животу, – напоролась бы на риф или сорвалась в яму. Вот потому-то, Кит Мейнем из Атиара, нынче я тебя на тот берег не повезу.

Когда Кит был ребенком, ему плохо давалось общение с людьми. Очень уж маленьким он уродился – таких или дразнят, или попросту не замечают. Да к тому же седьмой год жизни он почти целиком проболел. Товарищи из детского сада его не навещали, но он и не расстраивался – друзей ему заменяли книжки и игры-головоломки. Вдобавок мать приносила с работы большие чистые тетради, разрешая сыну марать их, как ему вздумается.

Однажды в его комнате остановились часы. Кит вскрыл их перочинным ножиком и разобрал. Детали он раскладывал на одеяле, сортируя их сначала по типам, потом по размеру, или по материалам, или по весу, или по форме. Ему нравилось держать эти штучки в руках, представлять себе, как они создавались, как потом работали сообща. На одеяле из них получались любопытные узоры, но самый лучший – и в этом Кит не сомневался – тот, в котором каждая деталь находится на своем месте, выполняя предписанную ей задачу. Наверное, думалось ему, часы были бы счастливы, вернись они в свой первозданный вид.

И мальчик решил восстановить часы, пока мать не возвратилась из счетной конторы и не поднялась к нему в комнату. Но осталось много лишних деталей, а собранное не работало. Тогда Кит закрыл корпус часов, надеясь, что мама не спросит, почему они не тикают.

Еще четыре дня он корпел над механизмом днем и прятал плачевные результаты к вечеру. На пятый день часы пошли. Одна деталька, крошечная латунная шестеренка, все же оказалась невостребованной. С тех пор Кит всегда возил ее с собой в ларце для письменных принадлежностей.

В тот же день Кит еще раз пришел на берег. Стало жарче; грязь превратилась в сухую растрескавшуюся корку; запах наводил на мысль о старых циновках, слишком долго пролежавших в воде. На паромном причале никого не было, но выше по течению, на рыбацкой пристани, собирались люди. Там уже было десятка два мужчин и женщин, а по берегу носилась детвора.

Лежавшие на пристани короткие, но пузатые лодки – кожа, натянутая на каркас, – напоминали гигантские наросты на дереве. Туман отошел, и внизу показалась часть русла – полоса голой скалы. Теперь были ясно видны подпиравшие пристань сваи, они шли вниз под углом, утыкаясь в камень. Деревянные эти укосины были обиты жестью.

Кит приблизился к женщине с серебристыми кудрями, она возилась с громадным, длиной в руку, крючком-тройником.

– И кого же вы такой снастью ловите?

У женщины пошел морщинами лоб, когда она оторвалась от своего занятия и подняла голову, но тут же появилась улыбка.

– А, нездешний… Гость из Атиара, судя по одежке. Угадала? Рыбу мы ловим… – Она, не выпуская крючка, максимально развела руками. – Бывает и покрупнее. Похоже, скоро опять гроза, так что вечером ожидается клев… Я Мег Тройник.

Понятное дело, из Левобережного.

– Кит Мейнем из Атиара. А что, до дна так и не добрались?

Заметив, что он смотрит на опоры пристани, Мег Тройник ответила:

– Дно есть, но далеко. Сваи мы туда не опускаем, потому что дерево растворяется в тумане. Да и рыба грызет… Она и веревки жрет, и нас, ничем не брезгует, кроме металла и камня.

Женщина ловко затянула узел. Веревка была темной и казалась слишком хлипкой для такого здоровенного крючка, не говоря уже о предназначавшейся ему добыче.

– Из чего сделано? – Кит опустился на корточки возле рыбацкого челна, приподнял его, чтобы заглянуть внутрь.

– Эй-эй, поаккуратнее, это мое! – воскликнула Мег. – Обшивка лодки из рыбьей шкуры, шнур тоже. Конечно, это туманная рыба, не водяная. При дублении частично убирается слизь, так что кожа получается не вечной. А если ее все время держать в тумане… – Она состроила гримасу. – У нас говорят: воняет, как рыбья слизь. Сущая гадость.

– Мне на правый берег нужно, – сказал Кит.

– Я тебя что, в своей лодке повезу? – Мег фыркнула. – Нет, наш брат рыбак привык плавать вдоль бережка. Ступай потолкуй с Розали Паромщицей. Или с Вало.

– Я с ней уже говорил, – уныло ответил Кит.

– Да вообще-то я в курсе. Ты же новый мостостроитель, а городские все такие нетерпеливые. Что, торопишься попасть крупняку на зуб? Если Розали Паромщица велела ждать – значит, придется ждать. И никак иначе.

К возвращению в «Рыбу» у Кита разнылись ноги, он порядком устал. Его сундуки уже перенесли наверх, в нарядную комнатку, где стоял широченный стол, а оставшееся место почти целиком принадлежало душному алькову. Брана Гостинщица, чье заведение, оказывается, официально именовалось не «Рыба», а «Веселый крупняк», со смехом прокомментировала его неудачу:

– Наша Розали – как скала, нипочем не сдвинешь с места. Да не расстраивайся, все равно в «Сердце» тебе не было бы так уютно.

Наутро Кит заморил червячка лепешкой и перченой рыбой. К этому времени все уже знали о нем всё. Ну, если не о нем самом, то уж о цели его приезда точно. Если кто-то из местных и был против строительства, то все протесты уже сошли на нет. Большинство людей в пивной, куда он заглянул, не имели ничего против моста, и вообще результаты прогулки по городу внушали оптимизм. Разве ж это сопротивление? При возведении двух малых мостов его было куда больше.

– Да с чего бы нам противиться-то? – удивилась Брана Гостинщица. – Стройка потребует много рабочих рук. Будет кому у нас жить, столоваться, пиво пить. Кое-кого из местных тоже наймут – значит, от этого твоего моста село только выиграет. Этак, глядишь, к концу строительства я буду по щиколотку в золоте ходить.

– А потом, – подхватил Кит, – когда заработает мост! Ты только подумай, это же будет первая настоящая дорога, связующая восток и запад империи! Единственное место на три тысячи миль, где люди и товары могут легко и безопасно в любое время пересекать туман! Через десять… да какое там, через пять лет ваше сельцо превратится в центр империи. – Он даже рассмеялся, смущенный собственной пылкостью.

– Ладно-ладно, – ответила Брана Гостинщица с добродушием женщины, не понаслышке знающей, что ссориться с постояльцами себе дороже. – об упряжи потолкуем, когда жеребенок родится.

Следующие шесть дней Кит посвятил изучению села и окрестностей. Познакомился с каменщиками, которых перед смертью отобрала Тениант для строительства пилона с анкером на левом берегу. Брат и сестра оказались тихонями, но дело свое знали хорошо; Кит обрадовался, что не придется искать им замену. Поговорил он и с местными изготовителями веревок и канатов из рыбьей кожи. Оказывается, эти снасти еще надежнее, чем он предполагал: стойко сопротивляются гниению, отменно держат и рывковую, и постоянную нагрузку. По словам мастеров, в первые два года службы такой канат растягивается, то есть для замены громадных несущих цепей он не годится, но зато из него можно делать вертикальные подвески, что держат мостовое полотно, и это позволит значительно облегчить постройку.

Немало времени Кит уделял наблюдению за туманом. Тот бесконечно и непредсказуемо менялся: вот перед глазами ровный поток, лишь чуть подернутый рябью; через несколько часов – хаотичное нагромождение клочьев пены; позже равнина из крутобоких барханов, очень подвижных, перетекающих друг в друга. У тумана не было постоянного верхнего уровня, но складывалось впечатление, что река под ним спадает в ночные часы и поднимается при свете солнца.

Куда предсказуемее вели себя ветры. Между береговыми насыпями они дули каждое утро на юг, а каждый вечер – на север, набирая силу в полдень и к сумеркам и слабея до полного штиля во второй половине дня и ночью. На туман они не влияли – так, срывали клочья пены, которые потом высыхали на берегу. Если есть ветры, то динамическая нагрузка на мост будет больше, чем предсказывала Тениант Планировщица.

Общаясь с сельчанами, Кит никогда не позволял себе критиковать ее работу. Напротив, охотно признавал блестящий талант организатора, ведь это благодаря ее стараниям население ничего не имеет против стройки. Но втайне он радовался, что возведение моста по ее чертежам не успело начаться.

Однажды он решил рассмотреть туман поближе и зачерпнул его лопастью весла с поверхности реки. Тот оказался на удивление плотным; при свете в нем виделись силуэты – то ли живность, то ли растения, а может, и вообще нечто совсем иное. В городе имеются специальные оптические устройства и есть люди, знающие в этом толк, но изучать обитателей тумана ему не хотелось, его интересовала только конструкция, которую можно перекинуть через этот туман.

Вечерами он работал за столом у себя в комнате – разбирался с наследием Тениант. Кит открывал ее папки и сундуки, изучал все подряд. Писал письма, составлял перечни, чертил графики, и все это в двух экземплярах – вторые отправлялись в столицу, где с них еще раз снимали копии. Мало-помалу обретали форму его собственные планы, вырисовывались эскизы моста и схема управления грандиозным проектом.

С Розали Паромщицей он встречался только по утрам и лишь для того, чтобы задать все тот же вопрос: можно ли переправляться? И неизменно получал отказ.

Однажды во второй половине дня, когда облака превратились в полные воды ушаты, Кит прошел полмили к северу от села и очутился на строительной площадке. На протяжении двух лет сюда ездили телеги по дорогам от Рудного Хойка и Западной реки, сваливая в кучи известняковые блоки и арматурные прутья.

Больших прямоугольных блоков тут были тысячи. Кит побродил среди них, посмотрел, пощупал. Вообще-то известняк – слишком мягкая порода для мостостроительства, но этот оказался на диво крепок, без видимой трещиноватости и рыхлых инородных включений. Все же камня накопилось еще недостаточно, и Кит мысленно оформил новый заказ.

Чугунные рамы для поддержки дорожного полотна, доставленные прежде времени, лежали аккуратными штабелями на деревянных брусьях, покрытые черной влагозащитной краской и укутанные промасленной парусиной. Вокруг наросло травы высотой по колено, ее щипали овцы. Одна с любопытством уставилась на Кита, и тот безотчетно поклонился.

– Сударыня, простите за вторжение. – Сказав это, он хихикнул: не староват ли для бесед с овечками?

На глаза попалось отверстие пробного шурфа, рядом на земле лежала лестница; Кит решил спуститься. Лестницу поглотила трава и никак не хотела отпускать.

На пастбище стояла тишина, но все же, едва спустившись чуть ниже поверхности земли, он опешил: разом оборвались и голоса насекомых, и шелест травы. Стены шурфа были в бурых и тускло-желтых потеках. На полпути вниз Кит срезал ножом немного грунта: преобладание глины – то что надо для фундамента. Дно на глубине двадцати футов тоже глиняное на вид, но стоило опуститься на корточки и ковырнуть, как нож уперся в твердое. Похоже на глинистый сланец. Интересно, далеко ли до водяного горизонта? Надо спросить в селе, нет ли проблем с рытьем колодцев. И еще интересно, влияет ли туман на колебания уровня грунтовых вод? В атиарском университете кое-кто пытается изучать туман, но знаний пока слишком мало, многое еще предстоит измерить и осмыслить.

Он взял образец породы, чтобы получше рассмотреть на свету, и выбрался из шурфа. Подъехала запряженная четырьмя мулами телега, привезла партию блоков. За телегой брели несколько мужчин и женщин, они крутили плечами и щелкали суставами пальцев – готовились к работе. Кита приветствовали, и он стал помогать.

Через несколько часов он вернулся в «Рыбу», зверски уставший и мокрый до нитки – во время разгрузки разразилась гроза. В гостинице его ждала записка от Розали с одним-единственным словом: «Вечером».

Когда Кит покидал гостиницу, его настроение было подстать самочувствию: мышцы ноют, руки-ноги не гнутся. В «Рыбе» он заплатил работнику, чтобы тот снес один сундук на пристань; другой остался в комнате, которую Кит снял до конца строительства. Папку Кит нес сам, хотя и оставил копии всех важных бумаг во втором сундуке.

Гроза миновала, по небу неслись облака, окрашивая его во множество оттенков – от лилового до густого пурпура. На западе висела узкая долька большей луны, а полукруг меньшей сиял прямо над головой. Пахло свежестью. От всего этого Кит так взбодрился, что остаток пути проделал чуть ли не рысцой.

Будущие попутчики уже собрались на причале: зажиточный фермер с выводком поросят в лозяной клетке (тенгонские белые, похвастался он, во всей империи лучшей породы не сыщешь): женщина, одетая по столичной моде в черное, с окованными медью ящиками и такой же, как у Кита, папкой; две торговки со множеством коробок, наполненных порошковыми красками; почтальонша с запечатанными кожаными сумками и двое стражников. С Китом поздоровались Уни и Том Каменщики, они заметно нервничали в ожидании своей первой переправы.

В сгущающейся мгле туман казался скомканным покровом – сплошь бугры да ямины. Среди них носились стрижи, охотились на мошек. Вдруг из глубины взвился темный силуэт, да так быстро исчез, что и не разглядеть, и унес пойманную птаху.

До Кита доносились голоса с рыбацкого причала. Там спускали челны один за другим, и вот уже целая стая лодок, почему-то без фонарей, взбирается по туманному склону.

– Все готовы?

Он и не заметил, как подошла Розали и перелезла через борт парома.

– Подавайте вещи.

Погрузка-посадка не заняла много времени, хотя поросятам, судя по визгу, это не понравилось.

Как ни напрягал глаза Кит, увидеть рыбацкие лодки ему больше не удавалось.

Спохватившись, что Розали ждет его одного, он попросил извинения и добавил:

– У них там клюет вроде.

– Так, мелочь. – Паромщица глянула на реку и поставила сундук Кита. – Фута два от силы. Рыбаки любят, чтобы покрупнее, пять-шесть футов. Но слишком большая рыба им, конечно, не нужна. Впрочем, на самом деле это не рыба в твоем привычном понимании. Давай сюда.

Она имела в виду папку. Кит поколебался секунду-другую и отдал, а затем сошел на паром. И ойкнул: судно просело под его весом. Совсем чуть-чуть, но желудок прыгнул к горлу.

– Ты чего? – беспокойно спросила ближайшая торговка.

Розали отвязала швартовочный конец.

Судорожно сглотнув, Кит ответил:

– Да не учел, что это туман, а не вода. Совсем другие ощущения.

Не было нужды добавлять, что он испугался, – все и так поняли. Кто-то пробормотал слова сочувствия. Почтальонша с ястребиными чертами лица ворчливо пожаловалась:

– Сколько ни переправляюсь, все никак привыкнуть не могу. Не нравится мне это занятие.

Розали закрепила кормовое весло и окунула широкую треугольную лопасть в туман; тот неохотно раздался.

– Я по туману почти всю жизнь плаваю, однако и воду помню. Она быстрая и коварная. Нет, туман лучше.

– Это только на твой вкус он лучше, – возразила Уни Каменщица.

– Вода не такая опасная, – поддержал ее владелец поросят.

Розали налегла на весло, и паром отвалил от пристани.

– Ничто не опасно, пока оно тебя не прикончит.

Туман почти мгновенно поглотил тихие береговые звуки.

В числе первых проектов у Кита был простой, в один арочный пролет, мост через воду. Далеко на севере, в провинции Эскье. Прежде чем началось строительство, архитектор посетил участок и задержался на пять суток – угодил в буран, оставивший после себя двухфутовый снежный покров. Сейчас Киту ясно вспомнились те метельные безлунные ночи, тот густой воздух, глушивший голоса, как прижатая к ушам подушка.

Своим веслом Розали не столько галанила, сколько рулила. В любом направлении, кроме разве что верхнего, не было видно ни зги. Наверное, и правда туман разговаривал с Паромщицей: она умела направлять лодку так, чтобы течение подхватывало ее и несло в нужную сторону. Паром двигался по узкой долине, пока та не обмелела, а затем и вовсе не перешла в холм.

«Спокойная переправа», кренясь, съехала на несколько футов влево. При этом послышался хрип – это почтальонша задушила панический вопль.

Слово «туман» здесь явно не подходило. Белесая масса была слишком плотной; подчас казалось, паром плывет не в ней, а по ней. В этот вечер она больше всего походила на густую грязную пену, взбиваемую на бурном море сильным ветром.

Кит опустил руку за борт, и туман, на ощупь почти сухой, облепил ее, пополз вверх по запястью. Не сразу архитектор понял, что это за ощущение. А когда запекло, пришлось выдернуть руку и обтереть ее. Но все равно осталось жжение. И вправду едкое вещество.

– А если мы будем разговаривать или шуметь, крупняк не приманим? – шепотом спросил свиновод.

– Лучше обойтись без болтовни и поросячьего визга, – ответила Розали. – Крупняк, похоже, любит низкие звуки, иногда в грозу всплывает на гром.

– Если это не рыба, то что? – поинтересовалась одна из торговок. – На что похоже?

У нее дрожал голос. Туман угнетал всех, кроме Розали.

– Если хочешь узнать, надо увидеть собственными глазами, – отвечала Паромщица. – На худой конец, обратись к рыбакам, пусть расскажут. Они рыбу потрошат и пластают прямо у себя в лодках, а все прочие видят только мясо в бумажной обертке или черные шкуры в рулонах для кожевников и канатчиков.

– Так ведь и ты видела живую рыбу, – возразил Кит.

– Да. Она широкая и плоская. И уродливая…

– А крупняк? – спросил Кит.

Ее голос сразу огрубел.

– Про него тут говорить не принято.

Некоторое время все молчали. Туман – или все-таки пена? – скучивался перед носом парома и раздавался в стороны с еле слышным шипением. Разок он вздыбился слева по борту, и там мелькнул кто-то темный, за ним еще один – но далековато, не рассмотреть толком. Торговка еле сдержала крик – молодчина, даже не шелохнулась, только слезы выдали ее ужас.

Наконец показался правый берег, но черная громада насыпи не приближалась еще очень долго, как показалось Киту, несколько часов. Он, превозмогая страх и стараясь не касаться лицом тумана, склонился над бортом и всмотрелся в глубину.

– Не может же он быть бездонным, – проговорил архитектор, ни к кому конкретно не обращаясь. – Что там, внизу?

– Да что бы ни было, тебе до дна не достать. – ответила Розали.

«Спокойная переправа» взмыла на верхушку туманного холма, соскользнула в лог и поплыла, развернувшись, дальше. И совершенно неожиданно для пассажиров паром оказался в броске камня от правобережного причала. Там горели факелы и ждали люди. Заметив паром, они зашевелились. Почти скраденный расстоянием, донесся мягкий баритон:

– Розали?

– Да, Пен! – прокричала в ответ Паромщица. – Десять на борту.

– Носильщики нужны? – прилетел с другой стороны голос.

Кое-кто из пассажиров ответил утвердительно.

Между паромом и пристанью оставалось еще несколько футов, когда Розали сняла с кормы и уложила на днище весло, прошла на нос и перебросила веревку через сужающийся промежуток. На той стороне приняли конец, и через несколько мгновений лодка была надежно пришвартована. Высадка и расплата заняли меньше времени, чем посадка. Кит выходил последним. Недолгая торговля – и носильщик согласился доставить сундук на постоялый двор.

Кит повернулся, чтобы проститься с Розали; та с помощью мужчины, которого, помнится, звали Пен, отвязывала швартовы.

– Ты что, уже возвращаешься?

– Конечно нет, – послышался в ответ спокойный, расслабленный голос, и лишь теперь Кит понял, какого напряжения стоила женщине переправа. – Сейчас паром перегоним к аппарели, а близнецы вытянут его на берег.

Там, куда Розали махнула рукой, угадывались белесые силуэты двух волов, а перед ними лишь чуточку темнее – женская фигура.

– Погоди, – обратился Кит к Уни Каменщице и вручил ей свою папку. – Не откажи в любезности, отнеси на постоялый двор и передай хозяину, что я скоро буду. – Он снова повернулся к Розали: – Могу я чем-нибудь помочь?

Во мгле он скорее угадал, чем увидел ее улыбку.

– Всегда!

Постоялый двор «Рыжая ищейка», местными жителями именуемый «Сука», оказался маленьким и тесным. Он располагался в пяти минутах ходьбы от берега и в десяти, как сказали Киту, от ближайшей жилой улицы. Вновь прибывшему досталась комната хотя и побольше, чем в «Рыбе», но с неудобной койкой и банкеткой, заваленной рукописными нотными листами старинной музыки. Под этой же крышей, по сведениям Кита, проживал Дженнер, но владелец – Видсон Содержатель Двора – ответил, что нынче его не видел.

– А ты, стало быть, новый архитектор, – оглядев гостя, сказал Видсон.

– Он самый, – подтвердил Кит. – Как появится Дженнер, передай, пожалуйста, что я хочу его видеть.

Видсон наморщил лоб.

– Ну, не знаю даже, он уж который день возвращается поздно, с тех самых пор… – Спохватившись, хозяин заезжего двора смущенно умолк.

– С тех пор как с того берега просигналили о моем прибытии, – договорил Кит. – Что ж, вполне его понимаю.

Несколько секунд Содержатель о чем-то думал, а потом медленно произнес:

– Дженнер, знаешь ли, нам как родной.

– А раз так, попробуем его удержать, – кивнул Кит.

Пойдя на поправку, Кит расстался с детским садом – впрочем, это все равно случилось бы через год – и переехал к отцу. Дэйвелл Мейнем в речах был нетороплив, но знал толк в шутке и на своих бесчисленных стройках не лез в карман за острым словцом. Сына он охотно брал с собой на работу: для мальца нет лучшей возможности свести знакомство с будущей профессией.

И Киту в отцовских делах нравилось все: и аккуратность чертежей, и четкость продвижения стройки. Приятно было наблюдать, как кирпич, камень и чугун выстраиваются по прямым и кривым линиям, как в хаосе рождается и крепнет строгий порядок. В первый год мальчик подражал Мейнему-старшему и рабочим, что-то сооружал из крошечных балок и кирпичиков – их изготавливала приданная ему в наставники черепичных дел мастерица, за несколько лет до того потерявшая руку. В конце каждого дня приходил отец, как он выражался, «для инспектирования строительного объекта». Кит демонстрировал мостик, или башенку, или просто положенные в ряды и штабеля материалы, и Дэйвелл с серьезным видом высказывал свои замечания. «Инспектирование объекта» продолжалось, пока позволял свет дня, а потом они шли в ближайшую гостиницу или хижину, где снимали угол.

Дэйвелл ночи напролет проводил за бумажной работой; Кита интересовала и она. Оказывается, превращение воображаемой конструкции в нечто огромное и материальное – это не только вычерчивание архитектурных планов и само строительство, это еще и соблюдение рабочих графиков, и ведение документации, и доставка материалов. Мало-помалу игра Кита дополнилась разработкой собственных планов, а также кропотливой перепиской с поставщиками. И через некоторое время он понял: основная работа по возведению моста или башни протекает отнюдь не на виду у публики.

Поздно вечером раздался стук в дверь – да какой там стук, сущий грохот. Кит отложил недоочиненное перо и громко произнес:

– Да?

Ворвавшийся в комнату мужчина был таким же смуглым, как Кит, но на несколько лет моложе, в забрызганной грязью одежде для верховой езды.

– Кит Мейнем из Атиара.

– Дженнер Эллар из Атиара. Прошу предъявить уведомление.

Кит молча вручил гостю бумагу, тот, пробежавшись недобрым взглядом, бросил ее на стол и процедил:

– Долго же мне замену искали.

«Пожалуй, надо с этим разобраться прямо сейчас», – решил Кит.

– А ты надеялся, что так и не найдут?

Дженнер насупился еще пуще.

– Не скрою, надеялся.

– Считаешь себя самым подходящим специалистом для такого проекта? А почему, можно спросить? Сколько ты здесь проработал… год?

– Я знаю стройку, – резко ответил Дженнер. – Помогал Тениант с планированием. И тут империя присылает… – Он повернулся к холодной печи.

– Империя присылает другого, – проговорил Кит ему в спину.

– Именно так, – кивнул Дженнер, не оглядываясь. – У тебя есть связи в столице и влиятельные друзья, вот только ты не знаешь стройки, этого моста.

– Не надо заблуждаться на мой счет. – Чтобы придать своим словам весомости, Кит выдержал паузу. – За двадцать лет я построил девять мостов. Четыре висячих, три больших балочных и два арочных моста через туман. На твоем счету три моста, самый крупный из них – шесть каменных арок через реку Мати, а там мелководье и ползучие отмели.

– Да, – буркнул Дженнер.

– Хороший мост. – Кит взял с подоконника керамический кувшин, налил два стакана. – По пути сюда я свернул к нему и осмотрел. Добротно сделано, и ты уложился в бюджет. Даже из графика почти не выбился, несмотря на сушь. И местные о тебе хорошего мнения. Спрашивают, что с тобой будет теперь… Держи. – Кит протянул стакан, и Дженнер его принял.

«Уже лучше», – подумал Кит.

– Мейнемы всегда строили мосты. И дороги, и акведуки, и стадионы, сотни публичных объектов для империи. Вот уже тысячу лет.

Дженнер повернулся, он хотел что-то сказать, но Кит поднял руку.

– Это вовсе не означает, что мы лучше, чем Эллары. Но империя знает нас, а мы знаем империю. Мы умеем доводить дело до конца. Если бы строительство поручили тебе, через год все равно прислали бы замену. Ты бы не справился. А я точно знаю, что справлюсь. – Кит упер локти в колени, наклонился вперед. – С твоей помощью. Ты талантливый инженер. Ты знаешь объект. Так помоги мне.

– Да, ты справишься, – нарушил затянувшееся молчание Дженнер, и Кит понял, о чем он думает: «Тебе небезразлично дело, это не просто очередной пункт в послужном списке».

– И мне бы хотелось, чтобы ты стал моей правой рукой, – продолжал Кит. – Я научу, как надо разговаривать с Атиаром, помогу со связями. И следующий проект будет уже полностью твоим. Это первый большой мост через туман, но далеко не последний.

Они хлебнули. Киту обожгло гортань, выступили слезы.

– Какой ужас!

Дженнер хохотнул и впервые посмотрел Киту прямо в глаза.

– Правобережное пойло и впрямь несусветная гадость. От такого тебе через месяц захочется сбежать в Атиар.

– Может, договоримся с перевозчиками, пусть доставят чего-нибудь иного? – улыбнулся Кит.

На правом берегу подготовка к строительству оставляла желать лучшего: и блоков подвезено меньше, и рабочих найти труднее. Но понемногу в спорах между Китом, Дженнером и каменщиками с обоих берегов оформились окончательные планы. Предстояло воздвигнуть нечто уникальное, рекордное по величине – висячий мост в один пролет длиной в четверть мили.

Первоначальный замысел оставался неизменным: мост должен висеть на несущих цепях, по четыре с каждой стороны, закрепленных независимо, чтобы компенсировать смещения, вызываемые движением транспорта по полотну.

Составные части цепей – огромные звенья с проушинами и крепежные болты – можно заказать в пятистах милях к западу, в тех краях издавна выплавляют лучший в империи чугун; Кит уже отправил на литейные фабрики письма с просьбой возобновить работу для его нужд.

На левом берегу предстояло соорудить из золотистого известняка пилон с анкером, заглубив сваи в коренную породу. А здесь, на правом, вырастут постройки из розовато-серого гранита на колоколообразном фундаменте. Высота башен не менее трехсот футов. В Атиаре есть и повыше, но те не предназначены выдерживать тяжесть висячего моста.

Кит подверг испытанию рыбью кожу, и та оказалась по прочности почти равной чугуну, но во много раз легче. Дубильщики и канатчики, у которых он интересовался ее долговечностью, посоветовали съездить на речку Мекнай. Кит так и сделал: выкроив денек, осмотрел водяное колесо, плетеные приводные ремни которого после семидесятипятилетней службы не выказывали признаков износа. Рыбья кожа, объяснили архитектору, даже если ее не держать в тумане, по долговечности не уступит кленовому дереву, однако ей требуется постоянный уход.

Кит еще некоторое время постоял на берегу Мекная, глядя на поток. Недавно прошел дождь, и вода в русле была быстра и бурлива. «Через воду мосты легко строить, – подумалось ему. – С этим любой справится».

По возвращении он отправил Дженнера через туман, чтобы встретить Дэлл и Стиввана Тростильщиков, у них на левом берегу были канатные дворы. В отсутствие помощника (по сути, местного жителя, о чем Киту неустанно твердили) более зримо проглядывала разница в отношении к мосту по обе стороны реки. На левом берегу считали, что деньги всегда потребны и грех от них отказываться, и вообще там царило воодушевление, которое обычно сопровождает масштабную стройку. На правом же недовольных оказалось намного больше. Река и впрямь разделила империю, и жители восточных краев, начиная с села Правобережное, в отличие от населения запада, не считали, что их судьба так уж неразрывно связана с Атиаром. Эти люди непосредственно подчинялись Триплу, восточной столице, уплаченные ими налоги тратились на обустройство земель, лежащих по эту сторону тумана, и никто здесь не желал, чтобы ослабевшая хватка империи снова окрепла.

Оттого-то восточная столица и взирает на строительство с прохладцей, и это отношение сказывается на поставках камня и чугуна. Киту пришлось потратить пять суток на визит в Трипл, чтобы предъявить губернатору свои бумаги и обратиться с жалобой в тамошнее отделение дорожного ведомства.

После этого дела пошли чуть получше.

К середине зимы был готов план управления проектом. За все время Кит ни разу не пересекал туман, тогда как Розали Паромщица переправлялась семнадцатикратно. И почти всякий раз, когда она объявлялась на правом берегу, архитектор виделся с ней, хотя встречи эти продолжались не дольше, чем уходит времени на кружку пива.

Следующая переправа состоялась в разгар ранневесеннего утра. Туман отражал затянутое облаками небо; бледный, ровный, он выглядел самой настоящей дождевой дымкой, засевшей в горной долине.

У пристани Розали укладывала товар на паром. Появление Кита было встречено улыбкой; лицо женщины вдруг показалось ему красивым. Архитектор кивнул незнакомцу, следившему с причала за погрузкой, а затем поздоровался с Паромщиками. Вало лишь на миг разогнул спину и тут же вернулся к работе: он сбрасывал с пристани громадные тюки, а Розали внизу ловко их ловила. Кита молодой перевозчик избегал с самого начала.

«С тобой потом», – подумал строитель и перевел взгляд на Розали.

– Что в тюках? Вы их так швыряете, будто там…

– Бумага, – закончила за него женщина. – Самая лучшая ибрарийская шелковичная бумага, легкая, как ягнячья шерсть. У тебя, в твоей папке, она небось тоже имеется.

Кит подумал о плотных листах велени, на которых предпочитал чертить, и о хлопковой бумаге, которую использовал для прочих надобностей. Изготовленная далеко на юге, она была до того гладкой, что на ощупь казалась эмалью.

– Да, – подтвердил он. – Хорошая вещь.

Розали все укладывала обтянутые тканью кипы, и вот уже высота штабеля трижды, если не четырежды, превысила высоту борта.

– А для меня найдется местечко? – спросил Кит.

– Пилар Купчиха и Вало остаются, – ответила Розали. – Место твое наверху, и то лишь пока ты сидишь ровно и не ерзаешь.

Когда паром отошел от пристани, Кит спросил:

– А почему владелица бумаги с нами не плывет?

– Купчиха-то? Да к чему ей? У нее на той стороне есть посредник. – Руки Паромщицы были заняты, так что пришлось вместо пожатия плечами склонить набок голову. – Туман – штука небезопасная.

Раз в несколько месяцев где-нибудь на реке тонул паром, пропадали люди, лошади, кладь. Рыбаки гибли реже, потому что не отдалялись от берега. Трудно сосчитать ущерб торговле и коммуникациям, причиняемый туманом, этим барьером, разделившим державу надвое.

Путешествие сильно отличалось от предыдущего. Кит плыл вдвоем с Розали, и было уже не так боязно, хотя хватало странного и грозного. Вдоль реки дул стылый ветер, бросал на кожу хлопья пены, но они мигом высыхали, не оставляя следов.

Паром пробирался сквозь туман, будто зарываясь в пух или снег, а ветер тем временем стихал – сначала до легкого бриза, а потом и вовсе до штиля.

Казалось, они пробираются в лабиринте тугих перистых облаков, и Кит все смотрел за борт, пока «Спокойная переправа» не наскочила на дырку шириной в фут, вроде оспины на лике тумана. На миг глазам архитектора открылась пустота – под белесым слоем прятался воздушный карман, и был он достаточно велик, чтобы проглотить лодку. Повалившись на спину, Кит смотрел в небо и ждал, пока прекратится дрожь в теле. А когда снова глянул за борт, они уже выбрались из лабиринта и двигались плавно изгибающимся каналом. Немного успокоившись, Кит сел и посмотрел на Розали.

– Как мост? – донесся ее приглушенный туманом голос.

Конечно же, это было просто вежливостью – в селах о продвижении стройки знал каждый. Но Кит уже привык говорить то, что все и так знали. Когда-то он понял: терпение – это тоже инструмент, причем очень полезный.

– На правом берегу кладем фундаменты, тут все как по маслу. Еще полгода понадобится на анкер, зато готовы сваи для пилона и уже можно класть блоки. На шесть недель раньше срока, – не без самодовольства добавил он, хотя и знал, что никто не оценит это маленькое достижение, да и благодарить за него, если честно, надо погоду. – А вот на левом берегу наткнулись на базальт, его трудно бурить. Пришлось вызывать специалиста. Оттуда просигналили флагами, что она уже на месте, потому-то я и плыву.

Паромщица промолчала, она как будто полностью сосредоточилась на большом кормовом весле. Некоторое время Кит смотрел, как играют на ее плечах мышцы, слышал глубокое и ровное дыхание. К слабому дрожжевому запаху тумана добавлялся запах ее пота, а может, это только казалось. Розали слегка хмурилась, но он не взялся бы сказать, по какой причине: то ли это туман, то ли что-то совсем другое. Что она за человек?..

– Розали Паромщица, можно задать вопрос?

Она кивнула, неотрывно глядя прямо по курсу.

Вообще-то у Кита вертелось на языке несколько вопросов, и он выбрал наугад:

– Почему Вало недоволен?

– А что, заметно? Парень считает, что из-за тебя вскоре кое-чего лишится. И он слишком молод, чтобы понять: на самом деле эта потеря – сущий пустяк.

– И что же такое я у него отниму? – спросил, поразмыслив, Кит. – Эта работа, по-твоему, для него пустяк?

Она резко выдохнула, орудуя веслом, и вместе с воздухом из ее груди вырвался смех.

– У нас, Паромщиков, денег куры не клюют. Мы, помимо прочего, землей владеем и в аренду ее сдаем. Ты знаешь, что «Оленье сердце» принадлежит моей семье? Вало совсем еще мальчишка, в его годы любому хочется испытать себя, узнать, чего он стоит в этом мире. А как может испытать себя паромщик? Только в противоборстве с туманом. Он жаждет риска. Приключения ему подавай. Вот, стало быть, чего он лишается по твоей милости.

– Но он же не бессмертный, что бы о себе ни думал. На реке запросто можно погибнуть. И рано или поздно это случится. Не только с ним…

«…но и с тобой». – мысленно договорил Кит и снова лег на спину – смотреть в небо.

Однажды вечером в пивном зале «Суки» кто-то из местных поведал ему историю семьи Розали. В этой истории с избытком хватало и смертей, и утонувших лодок. Паромы гибли под безмолвное шипение тумана, под треск ломающегося дерева, под жуткие человеческие вопли или жалобное ржание лошадей.

«Ну и что? Все месяц-два носят пепельный цвет, а за весло берется следующий паромщик. Розали – новичок, всего лишь года два возит. Когда исчезнет она, у весла встанет Вало, потом младшая сестра Розали, потом сестренка Вало. – Хлебнув черного пива, рассказчик добавил: – Они, Паромщики наши, все как один красавцы. Не иначе, это им возмещение за слишком короткую жизнь».

С высоты штабеля Кит глянул на Розали:

– А вот ты не такая. Не похоже, что будешь жалеть об утраченном.

– Кит Мейнем из Атиара, о чем я стану жалеть, тебя не касается.

На мускулистых руках Паромщицы переливался холодный свет.

Миг спустя ее голос смягчился:

– Я уже не в том возрасте, когда нужно что-то себе доказывать. Но и мне будет не хватать всего этого. Тумана, тишины…

«Так расскажи мне, – мысленно попросил Кит. – Покажи».

До конца плавания она молчала. Наверное, рассердилась, предположил архитектор. Но на берегу не ответила отказом на предложение выпить по кружечке, и они вместе пошли к жилью.

Тихого пастбища как не бывало – там и сям остались лишь пучки самой живучей травы да клочья грязной соломы. Пахло потом и мясом, примешивался горький запашок раскаленного металла. Появились котлованы под фундаменты для анкера и пилона – неглубокие, до коренной породы; рядом высились холмы вынутого грунта. От стада остался только один баран, да и того, насаженного на вертел, крутила девушка в клубах сального дыма возле переносной кузницы. Раньше Кит считал пастбище помехой, но теперь, глядя на освежеванную овцу, он даже почувствовал угрызения совести.

Отару сменили крепко сбитые мужчины и женщины, с помощью катков они спускали по земляному пандусу валуны в анкерный котлован. От пыли поблекли яркие узоры коротких килтов и подгрудных ремней, пыль густо налипла на обнаженную кожу. Воздух был холоден, однако на мышцах работников виднелись проложенные каплями пота дорожки.

Один из этих тружеников помахал Розали, и та помахала в ответ. Киту вспомнилось имя: Мик Землекоп. Недюжинной силы человек, но по натуре не руководитель, а исполнитель. Они с Розали что, любовники? У здешнего люда очень запутанные взаимоотношения, сам черт ногу сломит. В столице всё куда формальнее, уважаются брачные контракты.

В глубоком котловане, на его каменном дне, стоя на коленях, совещались Дженнер и маленькая женщина. Когда к ним спустился Кит, незнакомка встала и слегка поклонилась. Глаза, коротко остриженные волосы, кожа – все у нее было серое, как у чугуна на свежем изломе.

– Я специалист, Лиу Проходчица из Хойка, прибыла по твоему вызову.

– Кит Мейнем из Атиара. Ну, и что скажешь, Лиу Проходчица?

– Как я поняла со слов твоего помощника, надо углублять котлованы.

Архитектор кивнул.

Лиу снова опустилась на колени и провела ладонью по матерому камню.

– Трещину вот эту видишь? Обрати внимание, как здесь меняются цвет и структура породы. Прав Дженнер: проблема непростая. Горст, приподнятый кусок базальтового пласта, вот что это такое. – Она встала и стряхнула землю с коленей. – Взрывчаткой пользоваться приходилось?

Кит отрицательно покачал головой:

– На прежних моих стройках она не требовалась, да и в шахты я никогда не спускался.

– Здорово помогает, когда надо пробиваться через скальную толщу. Блоки эти, что лежат вокруг, тоже, между прочим, с помощью взрывчатки добыты. – Лиу ухмыльнулась. – Тебе понравится ее голосок.

– А как же структурная целостность подстилающего слоя? – забеспокоился Кит. – Ее нельзя нарушать.

– У меня достанет пороха на много малых зарядов. Относительно малых.

– А как ты…

– Стоп! – Проходчица вскинула крепенькую, с обветренной кожей ладошку. – Мне, чтобы по мосту ходить, обязательно знать, как он устроен?

– Нет! – рассмеялся Кит. – Вовсе не обязательно.

Права оказалась Проходчица: Киту понравился голос взрывчатки. К котловану Лиу никого не подпустила, но даже на расстоянии, которое она сочла безопасным, за огромными грудами выкопанной земли грохот показался чудовищным – сущий рев разгневанных небес, сотрясающий землю. Несколько секунд все молчали, лишь гуляло эхо, а потом рабочие дружно охнули и вразнобой завопили, захохотали, затопали ногами. Из котлована выплеснулся резко пахнущий селитрой дым пополам с пылью. Не пришли в восторг только птицы: согнанные грохотом с ветвей, они теперь заполошно кружили в небе.

Из специально отрытой возле котлована щели вылезла Лиу: на лице слой пыли, чисты лишь глаза – прикрывавшие их деревянные щелевые очки теперь висят на шее.

– Все в порядке! – сквозь звон в ушах услышал Кит ее крик.

Увидев его лицо, она рассмеялась.

– Да это же пустяки, комариный чих. Слышал бы ты, как мы, хойчане, гранит ломаем в карьере!

Кит хотел ей что-то сказать, но тут заметил, как повернулась и широким шагом пошла прочь Розали. Он и забыл уже, что Паромщица здесь. Догнав ее, спросил:

– Что, шумновато?

И не просто спросил, а почти прокричал. Наверное, чтобы самого себя услышать.

– И о чем вы только думаете? – Ее трясло, губы побелели.

Кит опешил. «Что это? Гнев? Страх?» Думалось медленно – еще не оправился сотрясенный грохотом мозг.

– Так надо же котлован углубить…

– Землю трясти зачем? Кит, я же говорила, что крупняк приходит на гром.

– Это не гром, – растерянно возразил архитектор.

– Это хуже, чем гром! – На глазах у Розали блестели слезы, ее голос проникал Киту в уши как через слой ваты. – Теперь они точно придут, я знаю!

Он протянул к Паромщице руку.

– Розали, бояться нечего, насыпь достаточно высока. Рыбам не перелезть…

У него ухало сердце в груди, голова шла кругом. Так трудно было слышать ее.

– Как они поступят, никто не в силах предсказать! Они целые города губили! Выползали на сушу в туманную ночь и истребляли все живое! Для чего, по-твоему, тысячу лет назад понадобилось насыпью отгораживаться? Крупняк…

Розали перестала кричать и прислушалась. Ее губы шевелились, она что-то говорила, но в сознание Кита не проникало ни слова – мешали барабанный бой в ушах, головокружение, учащенное сердцебиение. Вдруг он понял: а ведь это уже не последствия взрыва. Это бьется сам воздух. Краем глаза Кит видел рабочих, все они повернулись к туману. Но там не было видно ничего, кроме неба.

Никто не двигался.

Зато двигалось небо.

За насыпью на фоне серых облаков вскипало грязно-серое золото. Это речной туман вздымался на огромную высоту, на сотню футов. В нем кружили завихрения и пробегали разломы. Он менялся, распадаясь и сливаясь; он дышал.

Когда-то Кит видел огромный пожар: сначала над складом льна повалил дым, и прежде чем разлететься в клочья под натиском ветра, он казался вот таким же одушевленным чудищем…

В туманной горе возникали пещеры; они тотчас затягивались, однако новые не заставляли себя ждать. И в глубине этих пещер, в черно-коричневой мгле, тоже что-то шевелилось.

Но вот исчезла последняя полость. Как будто вечность миновала, прежде чем туман выровнялся, а затем осел. Даже и не определить, в какое мгновение барабанный бой воздуха вновь ослаб до звона в ушах.

– Кончилось, – заключила Розали, и это прозвучало как всхлип.

Кто-то из рабочих отпустил сальную шуточку – обычное дело для натерпевшихся страху. Ее восприняли со смехом, чересчур, пожалуй, громким. На насыпь взбежала женщина, прокричала оттуда:

– На правом берегу все в порядке. На нашем тоже.

Снова грянул смех, и люди поспешили по домам, навестить семьи. У Кита пекло тыльную сторону кисти. Туда угодил принесенный ветром клок пены, оставив после себя неровное пятно.

– Я видел только туман, – сказал он. – А крупняк там был?

Розали встряхнулась; вид у нее теперь был суровый, но ни гнева, ни страха. Кит уже заметил эту черту за Паромщиками: они мгновенно поддавались чувствам, но так же быстро и успокаивались.

– Был. Я и раньше видела, как вскипает туман, но чтобы так сильно – ни разу. Никому не под силу выгнать его на такую высоту, кроме крупняка.

– А зачем это нужно крупняку?

– Откуда мне знать? Крупняк – это загадка. – Она посмотрела архитектору прямо в глаза. – Надеюсь, Кит Мейнем из Атиара, твой мост будет достаточно высок.

Кит взглянул в сторону тумана, но сейчас там виднелось только небо.

– Полотно мы подвесим в двухстах футах над туманом. Этого достаточно, мне кажется.

Подошла Лиу Проходчица, вытирая руки о кожаные штаны.

– Ничего себе! У нас в Хойке такого не бывает. Настоящее приключение! А как здесь называется это диво? И как бы нам в следующий раз без него обойтись?

Несколько секунд Розали молча смотрела на миниатюрную женщину, наконец ответила:

– Да никак, пожалуй. Крупняк приходит, когда захочет.

– Он что, не всегда приходит на шум?

Паромщица кивнула.

– Ну что ж, как говаривал мой отец, лучше слабое утешение, чем никакого. – Кит потер виски, голова еще побаливала. – Будем работать дальше.

– Только про осторожность не забывайте, – сказала Розали. – Иначе всех нас погубите.

– Мост спасет много жизней, – возразил Кит и мысленно добавил: «В конечном итоге и твою тоже».

Паромщица отвернулась.

На этот раз Кит за ней не пошел.

Потому ли, что с того дня Лиу пользовалась менее мощными зарядами («Слабее некуда, – сказала она, – иначе просто не возьмут камень»), или потому, что у крупняка хватало других забот, но на протяжении трех месяцев, потраченных на изготовление взрывчатки и разрушение скалы, он не возвращался. Хотя обычной рыбы все это время у берега плавало вдоволь.

В роду Мейнемов были и металлисты, и горнодобытчики, и всякие прочие умельцы, но Кит с самого начала знал: он станет Мейнемом Строителем. Очень уж нравилась ему невидимая архитектура, та, что рождается в уме.

А еще нравилось согласовывать свои умозрительные конструкции с реальностью стройки, зависящей и от участка, и от материалов, и от людей, которые воплощают его замысел. Чем меньше уступишь, тем больше оснований гордиться собой.

Архитектуре он учился в университете. Его куратором была Скосса Тимт, опытнейший материаловед, руководившая строительством – подумать только! – двадцати трех мостов. Такая старая, что кожа и волосы побелели до цвета ганийского мрамора; она ходила, опираясь на необыкновенно удобный костыль, который сама же для себя и сконструировала.

И преподавала Скосса отменно. От нее Кит узнал, что в зависимости от нагрузки материал может гнуться, крошиться или ломаться. Разные материалы способны усиливать друг друга или, напротив, разрушать. Даже лучшие из них в самых оптимальных сочетаниях не существуют вечно (говоря об этом, преподавательница стучала себя по лбу узловатым пальцем и смеялась), но, если все сделать как надо, они продержатся тысячу лет, а то и больше.

«Но не вечность, – повторяла Скосса. – Делай все, что в твоих силах, однако не забывай об этом».

Из ближних и дальних прибрежных городов и сел на стройку тянулись труженики, нанимался и кое-кто из местных: как перекатная голь, пробавляющаяся случайными заработками, так и крепкие хозяева, не видящие греха в отхожем промысле. В обоих селах почти все были рады прибывающим, ведь те платили за жилье, еду, разные услуги. В гостиницах и трактирах, спешно прираставших флигелями и конюшнями, стряпали вдвое, а то и втрое против прежнего.

Левобережное было снисходительнее к чужакам, потасовки если и случались, то ближе к ночи, когда гости чересчур увлекались выпивкой и женщинами. На правом берегу дрались чаще, но и там стычки шли на убыль – сказывались и приток денег, и рост моста, чьи анкеры и пилоны выглядели уже более чем внушительно.

Хлебороб и скотовод продавали свои наделы, и по ним от сел протягивались полосы новых жилых застроек. Кто-то второпях сооружал халупку из лозы и глины, чтобы ночевать на земляном полу, утоптанном скотиной и хранящем запах навоза, а кто-то селился надолго, строился пусть медленно, зато основательно, покупая лес и собранный на полях камень, зазывая мостовиков работать у него по выходным и вечерами в будни.

Население двух сел все росло, и вот уже стало нелегко отличить местного от приезжего – хотя жители постарше, разумеется, не забывали, кто откуда родом. Для желающих обзавестись новыми друзьями и возлюбленными наступила золотая пора; теперь уже не приходилось выбирать из тех, кого они знали с детства. Чаще завязывались недолговечные случайные связи, некоторые люди вступали во временное сожительство, а однажды в Левобережном сыграли настоящую свадьбу: Кес Плиточник взял в жены черноглазую каменщицу Джолит Деверен. Еще бы знать, что означает эта фамилия в далеком южном краю, откуда она родом.

Кит не искал себе подруг – он так выматывался на стройплощадках и за столом с бумагами, что даже и не думал о женщинах. Разве что в грозовые ночи, когда сна ни в одном глазу, возникало желание – как будто молния пробегала под кожей.

Иногда в такие часы он вспоминал о Розали: одна она сейчас или с кем- нибудь? Может, тоже мается, разбуженная громами?

Они виделись часто, когда оба оказывались на одном берегу тумана. Розали была умна и спокойна, и она единственная не донимала его вопросами насчет моста.

Слова, сказанные про Вало, Кит держал в памяти. Он ведь и сам был молодым, причем не так давно, и знал, какие страсти бурлят в юной крови, как не терпится самоутвердиться в мире. Не то чтобы хотелось убедить Вало в необходимости моста – парень едва вступил во взрослую жизнь и какую ни есть репутацию заработал на паромных перевозках, – просто он нравился Киту: такие же глаза, как у Розали, а порой и такая же способность делать любое дело без видимых усилий.

Со временем Вало заинтересовался стройкой, принялся выяснять подробности, сначала у рабочих, а потом и у Кита. Причем дурацких вопросов не задавал, как-никак в своем деле он уже набрался опыта и даже изготовил несколько лодок по собственным чертежам. Кит начал с азов, с того, что сам мальчишкой узнал от отца на стройках. Показал, как перемещаются огромные блоки, поведал о хитром равновесии между замыслом и воплощением, между чертежами и материалами.

Объяснил, какая нужна сила воли, чтобы к цели, существующей только в твоем воображении, за тобой пошли тысячи. Вало был чересчур честен, чтобы не признать превосходство Кита, но и слишком азартен, чтобы воздержаться от попыток превзойти архитектора на его поле. Как бы то ни было, юноша все чаще появлялся на стройплощадках.

Однажды Кит отвел Паромщика в сторонку.

– Ты можешь строить, было бы желание.

– Строить? – залился краской юноша. – В смысле – мосты?

– Жилые дома, фермы, подпорные стены. И мосты тоже.

Парень нахмурился.

– Менять людям жизнь? Зачем это нужно?

– Жизнь и так постоянно меняется, хотим мы того или нет, – возразил Кит. – Вало Паромщик, ты же толковый парень. С людьми умеешь ладить, схватываешь на лету. Если захочешь, я сам возьмусь тебя обучить или направлю в Атиар, в университет.

– Вало Строитель… – протянул парень раздумчиво, а потом коротко ответил: – Нет.

Но с того дня он постоянно появлялся на участке – когда не водил паром и не мастерил лодки. Кит знал: если вопрос прозвучит снова, ответ будет уже другим.

Чтобы невидимое вышло наружу, нужны время, труд и материалы. Придет срок, и у Вало созреет решение, а пока Кит напишет двум-трем старым друзьям, пусть прикинут, как посодействовать юноше.

Между тем пилоны и анкеры росли. Прошла зима, потом лето и вторая зима. Не обходилось без несчастных случаев: упавший с высоты рабочий сломал руку, еще двое повредили ребра. В Правобережном с катков сорвался валун и раздробил пальцы на ноге женщины, пришлось ампутировать стопу. Но мост строился, и даже задержка с углублением котлованов после того памятного взрыва не сказалась на графике. У Кита не возникало проблем ни с казначейством, ни с дорожным ведомством, ни с прочими столичными учреждениями. Другое дело – Трипл, откуда то и дело наведывались зловредные чиновники, но и с ними худо-бедно удавалось договариваться.

Кит очень хорошо понимал, что ему везет.

Беда случилась как раз в тот день, когда Вало наведался на стройку. К началу второй зимы Кит уже три месяца кряду пропадал на правом берегу. Он знал, что такое здешние зимы: хмурые небеса, дожди, временами снегопады. Скоро придется сворачивать самые тяжелые работы и ждать, пока не распогодится. Но тот день, похоже, выдался удачным: каменщики подняли и уложили почти сотню блоков.

Вало только-только вернулся с левого берега, там он три недели строил лодку для Дженны Синерыбицы. Сквозь дождь, такой мелкий, что казался туманом, парень глядел на мостовую башню; за этим занятием и застал его Кит.

– А много ты успел, пока меня не было, – заключил Вало. – Какая теперь высота?

Сколько раз в своей жизни Кит слышал этот вопрос?

– Сто пять футов примерно. Это уже треть.

Вало, улыбаясь, покачал головой.

– До чего же хлипко смотрится. Я помню твои слова: основная нагрузка на пилон – это вертикальное давление. И все равно такое чувство, будто может переломиться пополам.

– Когда узнаешь про висячие мосты побольше, они перестанут… вызывать беспокойство. Поглядим, как продвинулась стройка?

У Вало засияли глаза.

– А можно? Не хотелось бы мешать.

– Я сегодня еще не был наверху, а рабочий день заканчивается… По внешней или по внутренней?

К башне примыкали леса с лестницей. Вало взглянул на них и содрогнулся.

– Лучше по внутренней.

Кит последовал за юношей. Внутри пилона шла винтовая лестница шириной три фута. Пять крутых ступенек, площадка слева, снова марш и поворот, и так, кажется, до бесконечности. Для освещения – ниши над каждой третьей площадкой, но фонарей пока не было, и подниматься приходилось на ощупь.

В башне пахло сыростью и землей, примешивался запашок горелого лампового масла. Кое-кто из рабочих винтовую лестницу недолюбливал, предпочитая забираться и спускаться по лесам; Киту же здесь нравилось. В такие редкие моменты он словно сам становился частицей моста.

Вот и верх, можно осмотреться. Незаконченные ряды кладки, черный силуэт лебедки на фоне тускнеющего неба. Рабочие, кто еще не ушел домой, разбирали треногу, служившую для подъема блоков. Из колодца торчал шест, с него свисала лампа; позже в эту дыру опустят арматуру и зальют раствор. Архитектор кивнул подчиненным, а Вало подошел к краю и посмотрел вниз.

– До чего же красиво, – улыбнулся парень. – И высоко: видно, что делается на каждом дворе… Вон, Тели Плотник свинью коптит.

– Насчет свиньи и без башни понятно, я уже второй день нюхаю, – проворчал Кит.

Вало смешливо фыркнул и спросил:

– А Белый Пик еще не разглядеть отсюда?

– В ясный день виден, – ответил Кит. – Я на него поднимался два раза…

И тут раздался скрежет: клонилось, валилось что-то тяжеленное. А затем вопль.

Кит резко повернулся и увидел лежащую в нескольких шагах женщину, поперек ее груди – бревно от треножника. Лорех Дубилыцица, из местных. Он подбежал, упал рядом на колени.

Мужчина, ее напарник, объяснил:

– Соскользнуло… – И взмолился к пострадавшей: – Лорех, ты только держись!

Но Кит уже понял: ей конец. Раздавлена грудь, плечо вывернуто из сустава, сознания нет, дыхание рваное. В хилом свете фонаря пузырившаяся на губах пена казалась черной.

Кит взял холодеющую женскую руку.

– Лорех, все будет хорошо… Ты поправишься…

Конечно, он лгал. Впрочем, Лорех его и не слышала. Зато слышали остальные.

– Надо Холла позвать, – сказал кто-то из рабочих, и Кит покивал, вспомнив, что это имя местного лекаря.

– И за Обалом тоже сходить бы, – услышал он. – А где ее муж?

Рабочий побежал вниз по лестнице, и вскоре его топот растаял в шорохе усилившегося дождя, в чьем-то плаче и в клокочущем дыхании Лорех.

Кит поднял глаза: хватая ртом воздух, Вало стоял рядом и смотрел на женщину.

– Помоги найти Холла, – попросил архитектор, но юноша не шелохнулся, и пришлось повторить.

Вало ничего не ответил, он еще несколько мгновений стоял и смотрел на Лорех, наконец повернулся и устремился к лестнице. Снизу донеслись крики – это первый посланник оповещал селян о беде.

Последний судорожный вздох – и Лорех умерла.

Кит повел взглядом вокруг. Другую руку покойницы держал мужчина, он прижимался лицом к кисти и безудержно рыдал. Еще двое оставшихся на башне рабочих стояли на коленях у Лорех в ногах. Мужчина и женщина держались бок о бок, но Кит знал, что они не семейная пара.

– Как это случилось?

– Когда оно поехало, я пыталась оттолкнуть. – Женщина прижимала к животу руку, очевидно, даже не понимая, что та сломана. – Но все равно попало.

– Притомилась она, вот и перестала беречься, – добавил мужчина, имея в виду Лорех.

Слова из этих двоих сыпались, как брызги крови из раны. Кит не перебивал. Им сейчас нужно было говорить, и чтобы кто-то слушал. Вот он и слушал, и когда появились другие – вдовец с побелевшими губами и дикими глазами, врачеватель Обал и шестеро рабочих, Кит выслушал их и постепенно вывел из башни, пошел с ними на свет и тепло. Ему уже приходилось терять людей. И раньше бывало ничуть не легче, чем в этот раз.

Нынче ночью в Правобережном прольется много слез. Кто-то будет злиться на Кита и на мост, немало упреков достанется провидению, дозволившему случиться беде. Не обойдется и без тоскливого молчания, и без кошмарных снов. Иные займутся любовью, а кому-то захочется побыть с детьми или собаками – светочами жизни в мозглой зимней ночи.

Однажды его преподавательница, имевшая привычку отвлекаться от свойств материалов и принципов архитектуры, сказала:

– Рано или поздно начинаются неприятности.

Была зима, и они вышли на прогулку, невзирая на снегопад. Скосса хотела что-то купить для усовершенствования своего костыля.

– На долгой стройке очень привыкаешь к местным, забываешь даже, что ты на самом деле не один из них, – продолжала она. – И вдруг – несчастный случай. Для тебя он как оплеуха. Что чувствуешь при этом? Вину, жалость, одиночество… беспокойство за график. Но разве это важно? Нисколько. Важны чувства тех, кто вокруг тебя. Поэтому надо прислушиваться к людям. Понимать, каково им. – Она приостановилась, задумчиво постукивая тростью по земле. – Хотя нет, это неправда. Твои чувства тоже многое значат, ведь это и для тебя тяжелое испытание, и не факт, что ты найдешь в себе силы. Возможно, их придется черпать из другого источника.

– Ты о друзьях? – с сомнением спросил Кит.

Он уже выбрал для себя карьеру – такую же, как у отца. И не намеревался подолгу задерживаться на одном месте. Несколько лет – и другая стройка.

– Да, о друзьях. – На волосах Скоссы копился снег, а она как будто и не замечала.

– Знаешь, Кит, беспокоюсь я о тебе. С людьми общий язык находить ты умеешь, это видно. Ты хорошо относишься к ним. Но слишком уж узкие рамки у этого хорошего отношения.

Он хотел было возразить, однако преподавательница жестом велела помолчать.

– Да-да, знаю, о людях ты заботишься. Но только в должностных рамках. Сейчас у тебя учебные задачи, а потом начнутся мосты и дороги. У твоих подчиненных, Кит, будет собственная жизнь, проходящая большей частью вне стройплощадки. К людям нельзя относиться как к инструментам, даже как к любимым инструментам. Ты ведь тоже человек, и твоя жизнь не должна замыкаться в границах проекта. Будет очень плохо, если нагрянет беда и окажется, что до тебя никому нет дела.

Кит брел через Правобережное, держа путь к «Рыжей гончей». На улицах ни души, жители сидят по домам и кабакам, как будто село невидимой стеной от него отгородилось. Впрочем, слышен топот – кто-то догоняет.

Когда бегущий приблизился, архитектор, готовый к самому худшему, резко обернулся. Не так уж редко понесшие утрату мстят тому, кого считают виновным в своей беде.

Но это Вало. Кит, хоть и увидел сжатые кулаки, сразу понял: парень зол, но драки не ищет.

Как же не хотелось ничего выслушивать! Добраться до своей комнаты, упасть в койку и проспать тысячу часов. Но у Вало были совершенно шальные глаза. У Вало, который так похож на Розали.

Хоть бы Розали и Лорех не оказались родственницами или подругами.

– Что же ты по улицам бегаешь в такую холодину? – мягко спросил Кит. – Шел бы домой.

– Я пойду… Уже был дома, но подумал: может, встречу тебя… Потому что…

Парень замерз до дрожи.

– Пойдем-ка лучше под крышу…

– Нет, – отказался Вало. – Сначала я должен узнать. Что, всегда вот так? Если я этим займусь, в смысле, если буду строить, такое тоже может случиться? Кто-нибудь погибнет?

– Да, может. И, вероятно, случится когда-нибудь.

И тут Кит услышал то, чего совершенно не ожидал:

– Понятно. А ведь она только что замуж вышла.

Он мигом вспомнил кровь на губах Лорех, последние клекочущие вздохи раздавленной груди.

– Да, – подтвердил Кит. – Только что.

– Я просто… хотел узнать, нужно ли мне быть готовым к такому.

Другому эти слова могли показаться жестокими, но Кит знал: паромщики вовсе не бессердечны. Просто они слишком часто видят смерть. И сами готовы принять ее в любой миг.

– Надеюсь, я выдержу…

– А может, тебе не придется. – Кит уже стучал зубами под усиливающимся дождем. – Шел бы ты домой.

Парень кивнул.

– Жаль, что там не было Розали, она бы помогла… Тебе тоже надо домой, вон как дрожишь.

К черному ходу «Суки» Кит пробрался через конюшню. По пути встретился хозяин заведения, он кивнул постояльцу, направляясь в пивной зал с гроздьями кружек в руках. Видсон Содержатель Двора был мрачен, но враждебности не выказал.

«Это хорошо, – подумал Кит. – В такие дни прекрасно все, что не слишком плохо».

Наконец он прошел к себе, затворил дверь и привалился к ней спиной, как будто хотел наглухо отгородиться от мира. Здесь уже кто-то побывал: зажжена лампа, растоплен очаг, а у окна, на холодке, ждут хлеб, сыр и светлое пиво.

И тут он заплакал.

Сигнальные флажки отправили новость за реку. Ни на следующий день, ни через день работа на стройке не велась. На людях Кит держался невозмутимо, делал все, что от него требовалось, а печали и раскаянию предавался в одиночестве, сжимаясь в комок подле очага.

На третьи сутки с левого берега переправилась Розали, привезла громадный штабель ящиков с северными травами – их путь лежал дальше на восток.

Кит сидел в пивном зале «Суки», слушал разговоры. Мало-помалу местный люд превозмогал боль утраты. Надо было жить сегодняшним днем и в будущее смотреть бодро. Ничего, скоро распогодится – и у всех полегчает на душе. Вот бы еще показать селянам прямо сейчас какое-нибудь достижение. Нечто необычное и важное. Они бы повеселели, увидев перед собой прямой и ясный путь к цели.

Кит не заметил, как в зал вошла Розали, лишь почувствовал ее руку на своем плече и услышал предназначенный только для его уха шепот:

– Пойдем.

Он обернулся, посмотрел недоумевающе, словно на незнакомку.

– Пойдем, Кит, – повторила она. – Прогуляемся.

Шел дождь, но Кит лишь натянул на голову шарф, когда по лицу побежали студеные капли.

Пока они шлепали по лужам Правобережного, Розали не сказала ни слова. Кит не знал, куда его ведет Паромщица. Радовало, что не надо ничего решать самому.

Не надо быть сильным.

Наконец, она отворила дверь и впустила спутника в полную света и тепла комнатушку.

– Это мой дом, – сказала она. – Вало тоже здесь живет. Он все еще в лодочной мастерской. Да ты присаживайся. – Розали сняла висевший над огнем горшок, зачерпнула из него кружкой, подала ее Киту. – Пей.

Он глотнул крепкого пива с пряностями, и от тепла в груди чуть-чуть ослаб тугой узел.

– Спасибо.

– Говори, – велела она.

– Я знаю, для вас это тяжелая потеря, – произнес он. – Ты хорошо знала Лорех?

Розали замотала головой.

– Это не мне нужно, а тебе. Поговори со мной.

– У меня все в порядке. – Не дождавшись отклика, Кит повторил уже сердито: – Розали, за меня беспокоиться не нужно. Я как-нибудь переживу.

– Да не все у тебя в порядке, – возразила женщина. – Лорех погибла, и получается, она отдала жизнь ради твоего моста. И что, ты не считаешь себя виноватым? Не поверю.

– Конечно, считаю, – буркнул он.

Розали повернулась к нему лицом, на широких скулах заиграли золотистые отсветы огня. Но напрасно Кит ждал от нее каких-то слов. Паромщица лишь смотрела на него.

– У меня и раньше такое случалось, – с удивлением услышал Кит свое признание. – Мой первый самостоятельный проект – ворота через дорогу, для сбора пошлины. Сущий пустяк, ничего мудреного. Мы не успели положить замковый камень: провалился шаблон и обрушилась вся арка. На такой ерундовой стройке потерять человека… Он был молод. Высокий, стройный. Прихрамывал. Растил сестру, совсем ребенка, не старше десяти. Она пришла с ним на стройку в тот день, но не видела, как рухнула арка. Когда погиб брат, девочка гуляла в ближних полях. Дафуэн? Науз? Как же его звали?.. А сестру?

«Я обязан их помнить, – подумал Кит. – Я так много им должен…»

– Всякий раз, когда у меня на стройке кто-нибудь гибнет, – нарушил он затянувшуюся паузу, – я вспоминаю всех. Их уже двенадцать. За двадцать три года. Вообще-то не так уж много. У некоторых список куда длиннее. Строительство – работа небезопасная.

– Но разве это имеет значение? – спросила Розали. – Ведь тебе кажется, что это ты убил каждого из них, Как будто своими руками с моста сбрасывал.

– Да, я в ответе. Первый, Дуар… – Имя всплыло, и узел в душе еще больше затянулся, а по лицу побежали горячие слезы.

– Все правильно, – тихо сказала Розали и положила ему на плечи ладони. И не убирала их, пока Кит не выплакался.

– Откуда ты знаешь? – спросил он наконец.

– В семье Паромщиков я теперь самая старшая, – ответила она. – Семь лет назад не стало тети. А четыре года назад я провожала брата. Был прекрасный день – ни ветерка, ни тучки, – но брат не добрался до берега. Он меня подменил: я тогда почувствовала, что с рекой неладно… Наверное, надо было все-таки плыть самой… Так что я знаю. – Она распрямила спину. – И большинство людей знают. Вот Петро Плотник отправил дочку в горы присмотреть лес для нового сруба, а она не вернулась – не то волки загрызли, не то под молнию угодила. Спрашивается, кого винить? Петро? Или волков? Молнию? А может быть, сама виновата, сделала какую-то глупость? Ну да, Петро, получается, виноват: не послал бы туда дочь, она бы там и не оказалась… А мать? Сама не знала страха и дочку приучила ничего не бояться… А Тому Грину понадобилась пристройка к дому… Выходит, все, кроме разве что волков, чувствуют себя виноватыми – кто больше, кто меньше. Но это путь в никуда. Все равно бы Лорех умерла рано или поздно. – Помолчав, Розали тихо добавила: – Все мы умрем.

– Ты так спокойно относишься к смерти? – спросил он. – И даже к своей?

Она выпрямилась, на лице вдруг проступила усталость.

– А что делать, Кит? Кто-то должен водить паром, и для такой работы я подхожу лучше многих. Не только потому, что это у меня в крови. Я люблю туман, его потоки, его запах. И силу ощущать в своем теле на переправе… Уверена, когда пришли волки, дочь Петро умирать не хотела, но ей так нравилось выбирать деревья…

– А если смерть придет к тебе? – спросил Кит мягко. – Встретишь ее вот так же беспечно?

Она рассмеялась, и печали как не бывало.

– Пожалуй, нет. Буду проклинать звезды и сопротивляться до последнего. И все же переправа через туман останется самым упоительным занятием на свете.

Во время учебы у Кита были связи с женщинами. На лекции ходила уйма слушателей, по улицам бродили толпы студентов, вечерами пивные были забиты молодежью. Но технари издавна держались замкнутым лагерем. В университете шутили, что пуще архитекторов трудятся только пивовары. Поэтому Кит почти не расставался с товарищами по профессии – и в стенах учебного заведения, и за их пределами. Вместе зубрили, спорили, выпивали и ночевали.

На третьем году обучения он познакомился с Домху Канной. Случилось это в торговых рядах, где он покупал ведень и хлопковую бумагу. Девушка была невысока, лицо сердечком, шевелюра, как черное облако, – кудри удавалось частично укрощать только с помощью серых лент. Родилась Домху на востоке, в прибрежном городе, и отправилась за две тысячи миль учиться философии.

Она очаровала Кита. У нее был шустрый, словно рыбка, склонный к внезапным решениям и непостижимым для него ассоциациям ум. Все на свете Домху воспринимала как метафоры, как символы, обозначающие нечто иное. Чтобы лучше понимать людей, говорила она, надо сравнивать их с животными, временами года, песнями или азартными играми.

Киту думалось, что и в его профессии можно найти такие же образы и сравнения.

Подчас люди похожи на волов, ведомых в упряжке. Или на металл, расправляемый и заливаемый в форму. А может, на камни для сухой кладки: их тщательно отбирают по размеру и прочности и столь же добросовестно укладывают в стену.

Последний образ нравился Киту больше других. Эти камни удерживаются на месте не раствором, а собственным весом, да еще точным расчетом каменщика.

Однако сравнение оказалась негодным: да, что-то такое есть, но на самом деле люди не камни.

Кит так и не понял, что нашла в нем Домху.

О том, чтобы узаконить отношения, они не думали. Когда у Кита дошел до середины пятый учебный год, она вдруг вернулась в свой город – помогать в создании нового университета. Да и вообще, в ее краях не были популярны формальные браки. Расставались друзьями, не без печали.

И лишь спустя годы Кит впервые задумался о том, что все могло быть иначе.

Хотя зима выдалась дождливой, но пригодные для работы дни все же выпадали, и ни один из них не был потерян. Весной еще погибали люди, на обоих берегах, но эти смерти не имели отношения к стройке. Селянка умерла родами, и ребенок в своей коротенькой жизни не успел сделать ни одного самостоятельного вздоха. На реке сгинули два рыбака: у них опрокинулась лодка. Еще несколько человек скончались – кто от старости, кто от болезни.

За весну и лето удалось закончить анкерные массивы, бесформенные громады из блоков и известкового раствора, намертво скрепленные с матерой породой.

Сооружения эти почти полностью скрывались под землей, сверху возвышались лишь считаные ряды кладки. Огромные, длиной в человеческий рост анкерные болты прятались в глубине проемов для цепей.

К середине третьей зимы был готов пилон на правом берегу, задолго до того, как достроили левобережную башню. Усовершенствованная Дженнером и Тениант Планировщицей сигнальная система позволяла обмениваться подробными сведениями, а с каждым паромом туда или сюда прибывала письменная документация. Вало, хоть и проводил много времени вместе с Китом, успел переплыть реку двадцать раз, а Розали – все шестьдесят восемь. Главный архитектор перебирался на другую сторону лишь по требовательному зову флажков.

Ранней весной, когда Кит работал на правом берегу, пришел сигнал «Имперская печать». Надо было, не теряя ни минуты, бежать к Розали.

– Не могу, – сказала она. – Я только вчера там была. Крупняк…

– Мне срочно нужно, а Вало в Левобережном. Из столицы поступили новости.

– Новости и раньше приходили. И преспокойно ждали на берегу.

– Как бы не так. Это вы заставляли их ждать.

– А флаги на что? – В ее голосе появилось легкое раздражение.

– Так ведь имперская печать. Никто, кроме меня и Дженнера, не вправе ее сорвать. А он тоже здесь. – Говоря эти слова, Кит думал о ее брате, который погиб четыре года назад.

– Если умрешь, никто уже не сможет прочесть, – проворчала Розали.

Они отправились в тот же вечер. «Если уж плыть, то чем раньше, тем лучше», – сказала Паромщица.

Когда Кит спустился на ближнюю пристань, по небу уже протянулись ярко-зеленые и золотистые ленты – это облака отражали последние солнечные лучи.

Сумерки почти скрыли туман, дыбившийся гладкими курганами двадцатифутовой высоты; ветерок меж насыпей был слабым и ровным.

Розали ждала молча, в ее руках свивалась кольцами веревка. Рядом стояли две женщины – возвращавшиеся с плантаций Глота торговки пряностями. С ними была собака, она суетилась и выла. Кит нес тяжелые ящики с листами велени и хлопковой бумаги; на свернутые в плотную трубку документы был натянут непромокаемый чехол. Торговок и собаку Розали усадила на носу парома, после чего молча отвязала швартов и оттолкнулась от причала. Кит сел рядом с ней.

Она стояла на корме, опираясь на весло. На миг Киту даже представилось, что паром плывет по воде; вот сейчас послышится плеск…

Но широкая лопасть перемещалась в тумане совершенно беззвучно. Было так тихо, что он слышал дыхание Розали, тревожное пыхтение собаки и собственный учащенный пульс.

Затем «Спокойная переправа» заскользила вверх по длинному гребню туманного бархана. Конечно же, это никакая не вода.

До ушей Кита донеслось слабое сипение. Видно было недалеко, но запоздалые отсветы показали, как вспучился склон холма – будто в горячем грязевом озере образовался большой пузырь. Выпуклость разрасталась – и вот она лопнула под испуганное аханье пассажирок. Появившийся горб (заметно, что длинный, а больше в темноте ничего не разглядеть) устремился прочь.

– Что это? – спросил Кит изумленно.

– Рыба, – шепнула в ответ Розали. – Причем не мелкая. У нее клев по вечерам. Не надо бы нынче здесь плыть.

Между тем уже наступила ночь, вышла первая, малая, луна, чуть поярче проступили звездочки, а потом засветились и другие небесные тела. Розали аккуратно вела паром среди зыбких холмов, ее лицо было обращено к небу.

Поначалу Кит принял это за молитву, но затем догадался: Паромщица ориентируется по звездам. Снова и снова выныривали рыбы, и всякий раз было шипение, появлялся едва различимый силуэт. А однажды донесся человеческий голос, очень-очень далекое пение, и оставалось лишь догадываться, как такое чудо возможно.

– Рыбаки, – объяснила Розали. – Они сейчас держатся ближе к насыпям. Хотелось бы мне…

Паромщица не договорила, и Кит не узнал, в чем заключалось ее желание. Они уже преодолели глубокий туман, и едва ли архитектор мог сказать, как он это определил. Ему вдруг представились мост над головой, черная полоса поперек звездного неба, с параболами цепей: пройдет время, по этому прямому, как стрела, прогону будут разгуливать люди, вовсе не думая о том, какие опасности таятся под ногами. Может быть, кто-то заметит внизу шевеление, но с огромной высоты не отличит рыбу от прочих теней. Это если он вообще остановится у перил и вглядится в туман. Конечно, появление крупняка, этих таинственных, сверхъестественных существ, не останется незамеченным, но оно лишь вызовет легкий трепет – как рассказанная на ночь страшная сказка.

Розали как будто привиделось то же, что и Киту. Она вдруг произнесла:

– Твой мост все изменит.

– Прости, но так будет лучше, – сказал Кит. – Мы не должны плавать через туман.

– Мы не должны попадать на тот берег иначе, как переплывая через туман. Кит, знаешь… – Розали оборвала фразу в самом начале. Через секунду она вновь заговорила, но уже тише, словно отвечала собственным мыслям: – Часто жизнь зависит от сиюминутного выбора: с Дирком Кожемякой я заночую на горном поле или одна под своей крышей, куплю на ярмарке ленты или вино, из какого дерева – камфорного или грушевого – сделаю носовую деку парома. По-твоему, это мелочи? Поцелуй, лента, пылинка, упавшая на ту или иную чашу весов… Нет, Кит Мейнем из Атиара, это не мелочи. Наши души ждут от нас ответов, и любой изменяет нас… Вот почему я не спешу решать, как мне относиться к твоему мосту. Я буду ждать, пока не пойму, какая перемена случится со мной.

– А если понять так и не удастся? – спросил Кит. – Ведь это будет означать, что ты ждала зря.

Неподалеку раздался всплеск.

– Тихо!

В светлое время путь занял бы меньше часа, но теперь Киту казалось, что прошло много больше времени. Да и не казалось, наверное. Если на звезды глядеть, не поймешь, то ли продвигается лодка вперед, то ли стоит на месте.

У него были стиснуты челюсти, а мышцы, все до единой, напряжены. Попытавшись расслабиться, Кит понял: нет, это не страх, а нечто иное, идущее извне.

– О нет! – воскликнула рядом Розали.

Теперь он тоже улавливал это – звук не звук, похоже на пение органных труб самого низкого регистра; гул до того слабый, что его едва различает ухо. Но от него почему-то кости превращаются в жидкость, а мышцы – в шелушащуюся ржавчину.

Вдруг стало тяжело дышать, из груди рвались хрипы, в голове гулко ухала кровь.

Движения давались не легче, чем мухе, увязшей в меду. Все же он кое-как поднял руки, прижал ладони к вискам. Розали была почти не видна – словно пятно чуть светлее мглистого фона, – но слышались ее слабые, полные боли вздохи, как у раненой собаки.

Барабанный бой гремел теперь во всем теле, растворял, разъедал. Хотелось кричать, но в легких не осталось воздуха. Вдруг Кит понял, что под ними уже не плоская поверхность: туман вспухал, вздымался, горбился за бортами парома.

«Так я мост и не достроил, – подумал он. – И ее не поцеловал».

А Розали – жалеет ли сейчас о чем-нибудь?

Туманный горб все рос, превращался в курган, в гору, и вот она уже застит полнеба. Затем гребень растаял, развеялся туманными завитками, и обнажилась тварь – громадная, темная, как сама ночь, она заскользила вниз, в образовавшуюся ямину. При этом казалось, будто она вовсе не двигается, хотя Кит понимал: это из-за непомерной длины. Целый век минует, прежде чем тварь проплывет перед ним вся… А больше он и не увидел ничего – глаза закрылись сами собой.

Неизвестно, сколько времени он пролежал на дне лодки. Просто в какой-то момент пришел в себя, а чуть позже к нему вернулась способность двигаться, мышцы и кости пришли в норму. На носу парома лаяла собака.

– Розали? – слабо позвал он. – Мы что, тонем?

– Кит? – Ее голос был тонок как нить. – Так ты жив? А я думала, умер.

– Это был крупняк?

– Чего не знаю, того не знаю. Настоящего крупняка еще никто так близко не видел. Может, это был крупняк-середняк.

Кит вымученно хихикнул.

– Вот же зараза! – ругнулась в потемках Розали. – Я весло обронила.

– И как теперь быть? – спросил Кит.

– Есть запасное, но с ним и плыть дольше, и к причалу не попасть. Ладно, приткнемся где-нибудь, а дальше пешком, за помощью.

«Я жив, – подумал Кит. – Могу теперь хоть тысячу миль прошагать».

До Левобережного они добрались уже почти на рассвете. Как раз всходили две большие луны, когда паром пристал к берегу в миле южнее пристани. Торговки пряностями сразу ушли вместе с собакой, Кит с Розали задержались, чтобы привязать лодку, а потом побрели берегом. На полдороге встретили Вало, он бежал со всех ног.

– Я жду и жду, а тебя все нет и нет… – Парень задыхался, в лице ни кровинки. – А тут они, пассажирки эти, говорят, ты добралась, и я…

– Вало… – Розали обняла его, крепко прижала к себе. – Малыш, мы живы. И мы здесь. Все кончилось.

– Я думал…

– Знаю, о чем ты думал, – перебила она. – Прости, я так вымоталась, просто с ног валюсь. Сделай одолжение, подгони «Переправу» к пристани. А я домой. Буду спать до вечера, и даже если самой императрице понадоблюсь, пускай ждет и зря не топает ножками.

Она отпустила юношу, одарила Кита усталой улыбкой и пошла вдоль насыпи.

Архитектор проводил ее взглядом.

«Имперская печать» оказалась письмом из Атиара, от какого-то мелкого, но наглого чиновника – он требовал разъяснить ранее представленные Китом цифры.

Едва ли это стоило переправы даже в ясный день, не то что в такую ночь. Кит проклинал и столицу, и всю империю, но затем все же послал требуемое, добавив суровое замечание насчет печатей и надлежащего пользования ими.

Два дня спустя он получил сообщение, которое уж точно требовало его присутствия на левом берегу: из Рудного Хойка везут цепные звенья и болты, они уже в двенадцати милях от села. Кит, а с ним железных дел мастер Тандрив Ковалыцица поехали встречать обоз и застали его спускающимся по южному пологому склону холма возле деревни Оуд. Крепко сбитые телеги были приземисты, кладь укрыта парусиной, а толстоногие волы в упряжках взирали на мир с безмерным спокойствием. Обоз двигался медленно, возчики шли рядом с телегами и распевали нечто непривычное для ушей горожанина.

– Воловьи песни, – пояснила Тандрив. – Я тоже такие в детстве пела, когда у тетки на ферме жила. «Вспомни сны ночей тогдашних, ложе из травы остывшей, на лугах коров бродящих и былую силу в яйцах…»

Тандрив хихикнула.

Когда он остановил коня, приблизилась одна из погонщиц.

– Здрасьте, – буркнула погонщица и сопроводила приветствие кивком.

Кит слез с коня и спросил:

– Это и есть наши цепи?

– Ты с моста?

– Кит Мейнем из Атиара.

Женщина снова кивнула.

– Бералит Рыжий Бык из Ильвера. Кузнецы твои на задке последней телеги сидят.

Если и сидели, то не все – жилистый мужичок с опаленными бровями спешил навстречу. Он представился как Джаред Калильщик из Малого Хойка. Ведя разговор и шагая рядом с обозом, он откинул покров, и Кит увидел груз: чугунные звенья, десятифутовые стержни с петлями на концах. Оглядев их, Тандрив вступила в беседу с Джаредом. Кит вел в поводу обоих коней; ему были по душе такие вот увлеченные разговоры мастеров. Он даже чуть поотстал, поравнявшись с гужевой скотиной.

«Вспомни сны ночей тогдашних… – мысленно повторил он. – А что снится Розали, хотелось бы знать».

После той ночной переправы у Розали, похоже, не бывало «плохих дней».

Стоило объявиться пассажирам, и уже на следующее утро она перегоняла паром, невзирая ни на погоду, ни на капризы тумана. По этому поводу малость поворчали владельцы трактиров и постоялых дворов, ведь их доходы напрямую зависели от длительности пребывания гостей, но вскоре самих этих гостей заметно прибыло в числе – из Атиара потянулись мужчины и женщины с очень серьезными глазами: посланцы столичных фирм открывали филиалы в зареченских городах. К тому же перемена в повадках Розали пошла на пользу строительству: Кит и его люди теперь перебирались с берега на берег по первому требованию. Правда, главный архитектор такой возможностью пользовался неохотно – никак не мог забыть путешествие на волосок от смерти.

В общем, для двух паромщиков работы было предостаточно, и Вало регулярно вызывался помочь, но согласие получал редко – лишь в тех случаях, когда Розали не могла управиться сама.

– В нынешнюю пору крупняк, по всему видно, мною не интересуется, – объясняла она. – Но как знать, вдруг он не прочь отведать мясца понежнее.

С Китом женщина была куда откровеннее:

– Если и впрямь нужно, чтобы Вало учился в столице, то чем раньше он расстанется с переправой, тем лучше. Тумана надо опасаться вплоть до той минуты, когда паром в последний раз причалит к берегу. Да и после, когда ты свой мост построишь…

Туман был добр к Розали, но на других его снисходительность не распространялась. Как и в любой другой год, не очень везло рыбакам. Лишился лодки Денис Красный Челн, ее протаранил «крупняк-середняк» – так со смехом описывал в трактире обитателя тумана злополучный рыболов. Сыпь у него на коже вскоре прошла, и волосы снова отросли, но лишь разрозненными пучками.

Во дворе «Оленьего сердца» за кружкой пива сидел Кит и смотрел, как Розали с Вало мастерят ялик. Юноша громко приветствовал архитектора, когда тот появился в пивной, а женщина повернула голову и послала улыбку, но уже в следующую минуту оба как будто забыли о нем. Правда, здоровались другие сельчане, а владелец трактира даже задержался рядом, чтобы пожаловаться на жуткие боли в спине, но почти все время Кит провел в одиночестве, потягивая охлажденный в погребе портер и глядя, как обретает форму малый челн.

В середине четвертого лета ему редко доводилось потратить на отдых столь славный денек. С анкерами управились несколько месяцев назад, подвели щебенчатые пандусы к арочным проемам в пилонах. Но сами пилоны еще не готовы, на них надо поднять гранитные седловидные опоры, через которые будут перекинуты цепи.

Уже прибыли монтажники, мужчины и женщины, которым предстояло выполнять рискованную задачу. Это были мастера, набравшиеся опыта на пролетах и башнях других атиарских мостов.

Однако пока никто не может перебраться с берега на берег без помощи Розали.

А она сейчас занимается другим делом, и Кит, сидя в сторонке, любуется, как горит работа в ее руках.

На лодочном дворе трудились не только Вало и Розали. В Убмае, что в ста милях к югу, получила весточку Челл Перевозчица, и несколько дней назад она вместе с племянником Лэном поселилась в «Оленьем сердце». Как и Паромщики, приезжие были хороши собой, с мускулистыми плечами, но их лица хранили особенное выражение, некую загадочную отстраненность. Возле Убмая река была пошире и поглубже, чем здесь, поэтому, наверное, они еще чаще встречались со смертью.

«Вот интересно, – думалось Киту, – какое у них мнение о моей работе? Ведь она скажется на паромных перевозках на сотни миль в обе стороны, да к тому же в Убмае тоже может начаться строительство моста, больно уж подходящим выглядит этот участок. Но будь они категорически против, разве приехали бы сюда?»

Паромщики теперь находились в центре событий. В ближайшее время им предстояло тянуть через реку тросы, от пилона к пилону. Чтобы собрать цепи, нужны временные канаты и подвесные рабочие платформы. Но со всем этим придется ждать, пока Розали, Вало и Перевозчики не почувствуют все разом: вот он – момент, когда можно плыть.

Кит справлялся с нетерпением, у него хватало дел. Пополнять списки заказов, посылать формальные отчеты начальству и вежливые извещения заинтересованным лицам в Атиаре и Трипле, передавать наставления канатчикам, каменщикам, дорожникам и счетоводам. А тут еще Дженнер… Кит отправил письмо в столицу, и дорожное ведомство согласилось доверить молодому архитектору строительство второго моста через реку, в нескольких сотнях миль к северу.

Передать приказ о назначении Кит намеревался, как только окажется на другом берегу, он был рад, что Дженнер останется при нем, пока не будет протянута первая цепь.

Но сейчас он выбросил все это из головы. «Потерпите, – чуть виновато обратился он к своим делам. – Обещаю, я со всеми вами разберусь. Дайте мне спокойно посидеть на солнышке и посмотреть, как работают другие».

Розали и Вало заканчивали работу уже в лучах заката, падавших сквозь дубовую листву. Ялик был готов, персиковый вечерний свет ложился на свежеоструганную древесину, подчеркивал элегантность обводов. Вало припустил со двора лодочной мастерской бегом, и Кит восхитился: ах, молодость, сколько в тебе энергии, за целый день не растратить. А Розали подошла к забору.

– Красиво, – сказал Кит.

Она покрутила головой, разминая шейные мышцы.

– Верно, лодки у нас неплохо получаются. Есть хочешь? Гляжу, ты в делах день-деньской, нагулял небось аппетит.

Пришлось рассмеяться.

– Мы закончили пилон… нынче положили замковый камень. Да, подкрепиться я бы не прочь.

– Ну, так пойдем, Талла нас накормит.

Ужин был немудрящим, «Оленье сердце» славилось больше пивом, чем кухней.

Впрочем, жаркое Талла сдабривал чабером и кервелем, и оно получалось густым, аж ложка торчком. Вало решил скоротать вечер с друзьями, так что ужин проходил в обществе Челл и Лэна, беззаботностью не уступавших Паромщице. Когда стемнело, Перевозчики отправились знакомиться с другимн веселыми местами Левобережного, а Кит с Розали остались любоваться западными зарницами.

Воздух был плотным, теплым и мягким, как шерстяная одежда.

– А ведь ты ни разу не заглядывала на стройплощадку, – нарушил Кит уютную, даже слегка пьянящую тишину. – Ни на этом берегу, ни на том.

Говоря, он рассматривал свою глиняную кружку. В ней не осталось ни капли пива, только запах дрожжей.

Розали, которая нынче предпочла сидеть не на скамейке, а прямо на садовом столе, подалась назад, легла на спину, лицом к небу.

– Между прочим, я занята была, не заметил?

– Причина не только в этом. Все остальные ведь нашли время. А от тебя только отговорки слышишь. Неужто совсем неинтересно?

Она рассмеялась.

– Вообще-то интересно, ведь с открытием моста все пойдет по-другому, но я пока не знаю, как это скажется на моей жизни. Поэтому и не заглядываю – смысла не вижу. Придет время, и загляну. Это как с туманом, пожалуй.

– А давай ты заглянешь сегодня.

Она повернула голову, коснулась щекой грубой поверхности деревянного стола.

Кит понял, что Розали смотрит на него, хотя ее глаза и не разглядеть в сумраке.

«И что же ты видишь? – задал архитектор безмолвный вопрос. – Что надеешься высмотреть?»

Такое внимание нравилось ему, но вместе с тем тревожило.

– Давай заберемся на башню, – предложил он. – Вот прямо сейчас и пойдем. Скоро все изменится. Мы протянем через реку канаты, соберем цепи, привяжем к ним подвески, настелем полотно. И будет уже не проект, а мост, дорога. Но пока это всего лишь две башни и кипа чертежей. Розали, поднимемся, прошу! У меня даже слов нет, чтобы описать, как там здорово. Ветер… вокруг тебя все небо… река внизу…

Он покраснел, осознав пыл в своем голосе. Не услышав отклика, добавил:

– Будешь ты ждать или нет, все равно ведь изменишься.

– Там молния, – сказала Розали.

– От облака к облаку бегает, – возразил он. – Земли не касается. Это не опасно.

Она резко села.

– Хорошо, идем.

Вокруг пилона не было ни души. Затянутое тучами небо озарялось молниями, они мешали видеть дорогу. Кит и Розали то и дело оступались, но упрямство не позволило повернуть восвояси.

В потемках Розали вдруг выругалась, затем пояснила:

– Споткнулась…

Кит рассмеялся, совершенно без причины.

У северной стены все еще стояли леса, но решили взбираться по внутренней лестнице. Ее Кит изучил досконально, знал каждый поворот, каждую неровность.

Он успел отсчитать вслух сто девяносто четыре ступени, прежде чем в проеме наверху полыхнула молния, и еще двадцать четыре, до того как ночные гуляки выбрались на крышу.

Там уже кто-то был. Раздался женский визг, а в следующий миг обнаженная парочка подхватила одежду, одеяла и фонарь и с хохотом умчалась по лестнице.

– Сира Дубовая Роща, – весело сообщила Розали. – Ас ней Эрно Мостовик.

– Мостовик? – удивился Кит. – Откуда такая фамилия?

Но Розали лишь ойкнула по-детски. Беззвучная молния раскрасила небо в багрянец и белизну – одни слои облаков осветились, другие остались темны.

– Так близко…

Кит с удовольствием наблюдал за спутницей. Молнии не давали теней; в их свете лицо Розали выглядело юным и восторженным.

Спустя некоторое время женщина приблизилась к нему.

Они не произнесли больше ни слова, лишь поцеловались, а потом занялись любовью на ложе из своей же сброшенной одежды. Кит то коленями, то спиной чувствовал твердь камня, который, накопив дневное тепло, грел теперь не слабее, чем человеческое тело. А Розали была мягче камня. И сладка на вкус.

Кит не взялся бы описать чувства, переполнявшие его в тот момент. И это слабо сказано: от них, чудилось ему, вот-вот лопнут грудь, горло, живот. Он уже так давно не был с женщиной – почти и забыл, каково это, этот резкий выброс твоей кипящей энергии, этот качающийся океан наслаждения. Радовала даже обоюдная неловкость, ведь она означала, что можно будет проделывать это вновь и вновь, все лучше и лучше.

А потом они разговаривали.

– Ты знаешь, какая у меня цель… Построить мост. – Кит смотрел женщине в лицо, оно появлялось в свете молний и исчезало. – А к чему стремишься ты, я не знаю.

Розали тихо рассмеялась.

– Но ты же видел стократ, как я достигала своей цели, и лишь несколько раз мне это не удалось. Я хочу просто жить. День за днем.

– Это не цель, – возразил Кит.

– Почему же? Потому что она не такая, как твоя? Что лучше: одна великая победа или сто малых?

И воцарилось молчание.

– Завтра, – пообещала Розали. – Трос на ту сторону мы протянем завтра.

– Ты уверена? – спросил Кит.

– Странно от тебя такое слышать. Разве мост не важнее всего? Как солнце должно всходить каждый день, так и он должен быть построен во что бы то ни стало. Мы сегодня решили: пора.

Рассвет наступил рано, и владелец гостиницы, как было условлено, постучал в дверь. Когда Кит и Розали спустились с башни и разошлись, от ночи оставалось всего ничего. На теле Кита все еще держался запах женщины, но он, туго соображая от недосыпа, не был уверен поначалу, что любовные утехи ему не приснились. Однако затем приметил налипшую на кожу каменную пыль и улыбнулся. И хотя стояла середина лета, он, второпях умываясь и одеваясь, пел весеннюю атиарскую песню.

В пивном зале Кит похлебал остывшей пряной ушицы (из плошки на него с укором смотрел соленый глаз). Оставив несъеденной рыбку – не туманную, простую, – архитектор ушел из гостиницы.

Стояло раннее утро, небо избавилось от туч и молний, успело побледнеть и даже разогреться. За ночь новость разбрелась по селу, и теперь, казалось, все его население идет той же дорогой, что и Кит. Толпа перетекала через насыпь и спускалась к строительной площадке.

Он взобрался на вал и словно впервые в жизни увидел слепящую кремовую ленту реки. Почудилось даже, будто его перенесло назад во времени. Туман стоял высоко, это считалось здесь добрым знаком. Кит обрадовался, хоть и не верил в предзнаменования. На той стороне тоже толпа, правда, отдельных людей не разглядеть, виден лишь муравьиный поток. Неподвижные, свисали флаги сигнальных башен на фоне горячего голубоватого неба.

Архитектор спустился к парому Розали, едва видимому в плотном кольце зрителей.

– Здорово, Кит, – крикнул ему Вало.

Розали подняла голову, ее улыбка была как желанная тень под припекающим солнцем. Кольцо разорвалось, пропуская Кита.

– Приветствую вас, Вало Паромщик из Левобережного, Розали Паромщица из Правобережного, – торжественно произнес он.

А когда приблизился к Розали, взял ее за руки и, невзирая на крепнущую жару, с наслаждением ощутил их тепло.

– Кит! – Паромщица поцеловала его под уханье и смешки зрителей, под удивленные возгласы Вало.

У ее губ был вкус цикория.

Киту рассеянно кивнула Дэлл Тростильщица, первая среди канатчиков. Вместе с мужем Стивваном, с привлеченными мастерами и подмастерьями она проверяла сотни фатомов плетеного троса из рыбьей кожи, наматывала их, не допуская перехлестов, на катушки трехфутовой ширины, которые затем помещались в закрепленную на «Спокойной переправе» деревянную раму. Трос был тоньше Китова мизинца. Даже оторопь брала: неужели такой шнурок, растянутый на четверть мили, выдержит хотя бы собственную тяжесть? Но все проверки дали отличный результат.

Несколько мостостроителей, крепких мужчин, подавали стоящим на носу парома Вало и Челл Перевозчице небольшие увесистые ящики. В них были ртуть из Хедеклина и медные слитки – требовалось утяжелить паром спереди. Вначале это затруднит переправу, зато поможет в конце, когда наберет вес разматываемый трос.

«Надеюсь, получится, – сказал два месяца назад Вало, обсуждая протяжку с Розали и Китом. – Но наверняка не знаю. Ведь никто прежде этого не делал».

Кит тогда кивнул, в который раз подумав: «Эх, была бы река чуть поуже».

Конец троса змеился по земле. В толпе он как будто узкую улочку для себя проторил – никто не смел к нему притронуться.

Дэлл и Стивван Тростильщики поднялись вдоль троса на насыпь, чтобы проверить, цел ли он, надежно ли принайтован к временному анкеру под левобережным пилоном.

Возникла пауза. Зрители частью расселись на траве, частью потянулись по склону за Тростильщиками. Кое-кто прихватил из рыбацкой таверны миску холодной ухи или кружку пива. Вало, Розали и двое их родственников держались особняком. Сосредоточенные, они ждали своего срока.

А что же Кит? На вид само спокойствие и уверенность, он прохаживался среди зрителей, с каждым обменивался добрым словом или улыбкой. Всех, даже детей, он теперь знал по именам.

Вернулись Дэлл и Стивван. Паромщики заняли свои места – по двое у каждого борта, чтобы не мешать друг другу. Киту досталась роль балласта, прок от него будет лишь на другом берегу. Поэтому он сел на носу «Спокойной переправы», дополнительно утяжелив его. Дэлл кое-как вскарабкалась на корму – ей предстояло наблюдать за тросом. Она призналась, что нервничает, поскольку еще ни разу не переправлялась через туман.

– Пожалуй, обожду с возвращением, пока люльку не подвесят. – добавила она. – До тех пор Стиввану придется ночевать без меня.

– Кит, ты готов? – крикнула Розали.

– Да, – отозвался он.

– Дэлл? Дэн? Челл? Вало?

Все ответили утвердительно.

– Исторический момент! – заявил Вало. – Сегодня быть мосту через туман!

– За работу, парень, – сказала ему Паромщица. – Кормовое весло – твое.

– Готов, – согласился Вало.

– Толкайте, – велела Розали людям на пристани.

И паром отчалил под веселый гомон зрителей.

Почти мгновенно пристань скрылась из виду, и шум затих. Верно сказали Паромщики, денек для такого предприятия выдался самый подходящий. По поверхности тумана гуляли ровные, не выше человека, волны, а сам он был достаточно плотен: «Спокойная переправа», предельно нагруженная, держалась достаточно высоко. Никогда еще Кит не видел реку такой спокойной.

Солнце светило до того ярко, что болели глаза.

– Все должно получиться, – сказал он, подразумевая и протяжку каната, и это путешествие через туман, и само строительство моста.

Вот же не справился с собой, и вышло не утверждение, а вопрос. Причем вопрос детский. Ведь проверено все и перепроверено – им самим, и Дэлл со Стивваном, и расчетчицей в Атиаре. Но это же туман, здесь ты оторван от всего мира, в чем угодно усомнишься поневоле, даже в собственном мастерстве.

– Да, – ответила с кормы Дэлл Тростильщица.

Гребцы все больше помалкивали. Спустя некоторое время сквозь мертвый штиль донеслась тихая команда Розали:

– Правее.

Вало и Лэн Перевозчик резвее заработали веслами – по курсу возник покатый бугор высотой несколько футов. Почти все прочие выпуклости «Спокойная переправа» не огибала, шла прямо по ним. В этот раз Кит не видел в тумане темных силуэтов, ни больших, ни малых.

Помочь он ничем не мог, оставалось лишь смотреть, как под жестоким солнцем Розали орудует веслом. Канат разматывался, и все больше сил тратили гребцы, и все громче звучали их вдохи-выдохи. Покрытая потом кожа Паромщицы блестела едва ли слабее, чем поверхность тумана. И как только Розали удается не сгорать на лютом солнцепеке?

Выражение ее лица было серьезным, взор устремлен на восток. Пристани там не видать, но насыпь сплошь покрыта жителями Правобережного; едва паром достигнет берега, они дружно примутся за дело. В глазах женщины играло отраженное туманом солнце.

А потом Кит сообразил, отчего у нее такое лицо, такие блики в глазах.

Это не тревожный блеск и не отраженное солнце. Это радость.

«Как же она будет жить, – внезапно подумал Кит, – когда отпадет надобность в перевозках?»

Свое дело Розали любит, он понимал это и раньше, но не сознавал, насколько сильна эта любовь. От такой мысли Кит съежился, будто получил сильный удар под дых. Что для Паромщицы его мост? Губитель всего, что составляет смысл жизни; даже ее фамилия потеряет смысл.

– Розали… – произнес Кит, не в силах сдержаться.

– Не сейчас, – отрезала она.

Гребцы пыхтели, ворочая веслами.

– Как будто… по грязи тащимся, – прохрипел Вало.

– Замолкни! – рявкнула Розали, и все притихли; слышались только трудные вздохи.

У Кита тоже сводило мышцы – от сочувствия, что ли? Но паром фут за футом продвигался вперед. Вот расстояние до пристани сократилось настолько, что кто-то решил бросить веревку, и Кит получил возможность сделать нечто полезное, хоть и не соответствующее статусу главного мостостроителя: он ухватил конец и выбрал слабину. Гребцы напоследок, не жалея сил, поработали веслами, лодка скользнула вдоль пристани и стала. На борт посыпались люди: кто-то швартовал паром к причалу, кто-то тянул трос на берег, к временному анкеру.

Сделавшие свое дело Паромщики и Перевозчики обнимались и хохотали как безумные. А потом они, не оглядывались, двинулись в город.

Кит сошел с парома. Ему нужно было встретиться с Дженнером Элларом.

Трудились до седьмого пота. Надо было протянуть конец троса через уложенный на верху насыпи седловидный камень и дальше, к основанию пилона, где были установлены временный анкер и вертикальный ворот. Специально для этого Дженнер распорядился прокопать выемку в склоне, и теперь по ней взбиралась упряжка волов – дело рискованное, но необходимое.

Другие волы были пристегнуты к кабестану. Дэлл Тростильщица на берег высадилась бледная и дрожащая, однако, получив стакан чего-то темного и прохладного, обрела способность держаться на ногах. Вместе с группой мастеров она прошлась вдоль троса и не обнаружила никаких изъянов. Дженнер остался у кабестана, а Кит возвратился на насыпь, к «седлу», отшлифованному до стеклянного блеска и щедро покрытому смазкой.

Внизу, возле пристани, отвязали от анкера протянутый с другого берега трос.

Перекинутый через «седло», он зашуршал, принимая нагрузку и распрямляясь, затем с гулким звоном вытянулся и образовал сплошную прямую линию, которая начиналась на насыпи и исчезала в тумане.

У кабестана двинулись по кругу волы.

Столь напряженных часов, как эти, у Кита еще не бывало. Некоторое время не происходило никаких видимых перемен. Стонал и щелкал ворот, трос дюйм за дюймом, фут за футом скользил по выемке в камне. На этот процесс архитектор никак не мог повлиять, оставалось только наблюдать и заново проделывать в уме вычисления. Розали он не видел, но спустя некоторое время явился Вало – узнать, как продвигается работа.

Отвечать на вопросы юноши было приятно; это занятие успокаивало. Все расчеты верны, да и не в диковинку ему протяжка каната. Обнаружив вдруг, что проголодался, Кит в один присест уплел принесенную Вало еду. Когда он подкреплялся ухой в «Рыбе»? Несколько часов назад… без малого полсуток.

Выбившихся из сил волов заменили на свежих. Несмотря на смазку и кожаные рукава, трос через «седло» переползал неохотно, и все же дело двигалось. А потом натяжение пошло на убыль, трос заскользил по выемке быстрее. И наконец, уже на склоне дня, он легко поднялся над туманом на шестьдесят футов, натянулся до стона между лежащими на обеих насыпях временными опорами.

Совсем незадолго до наступления темноты Кит увидел, как на сигнальной башне взмыли флаги: «Порядок!»

Отучившись в университете, Кит на протяжении пяти лет чертил и строил, участвовал в чужих проектах и разрабатывал свои. У отца хватало связей в высших инстанциях дорожного ведомства, с другими крупными чинами водила дружбу старая преподавательница Скосса Тимт, так что объекты Киту доставались по большей части серьезные. Но ему были дороги все до единого, даже самый первый – ворота для сбора пошлины, где погиб тот паренек по имени Дуар.

Вся эта деятельность на пользу обществу – строительство дренажных систем, дорог, амфитеатров, общественных парков, канализаций, проспектов, конюшен – была для него сродни алхимии. Разве это не волшебство, когда эскизы, творимые человеком в воображении, превращаются в нечто реальное из камня и кирпича, из дерева и пространства? Вот и Кит мысленно возводил архитектурные сооружения, опираясь на свои замыслы и на представления империи о том, как надлежит улучшать жизнь ее подданных.

Наконец ему доверили построить объект большой важности – новый мост на севере Атиара, в горном краю под названием Четыре Пика. Прежний мост, тоже цепной, – всего-то сто ярдов в длину и с сорокафутовыми пилонами – регулярно подновляли, и он прослужил верой и правдой три века, дрожа и скрипя под тяжестью таратаек с ртутной рудой; их денно и нощно катили в Онкалион, деревню перегонщиков ртути.

Старый трудяга простоял бы и дольше, если бы не сильные снегопады зимой, впоследствии прозванной Волчьей. Под тяжестью снега обвалился склон ущелья, прихватив с собой северный пилон. Проще оказалось соорудить новый мост на двести ярдов выше по течению, чем восстанавливать старый.

Сердечностью и радушием обитатели Онкалиона не славились. Да и не располагала их к тому каторжная жизнь. Угрюмые мужчины, суровые женщины.

Однако строить мост они взялись не то что с охотой – с отчаянным мрачным рвением. И неудивительно, ведь от доступа к руднику зависело существование деревни. Вечерами приходилось их разгонять по домам, иначе бы, презрев опасность, трудились при свете лун.

Киту, даже при его не слишком общительном характере, было среди этих людей очень одиноко. Поэтому в первую зиму, когда строительство встало из-за снегопадов, он не без облегчения поехал в Атиар к отцу. Дэйвелл Мейнем к тому времени сильно состарился, его феноменальная память ослабла, но он не изменил любимой профессии и строил великолепный лабиринт в общественном парке; камни для этого сооружения свозились со всей империи и укладывались всухую.

«Это мой последний проект», – сказал он Киту, и пророчество сбылось.

Скосса Тимт не пережила Волчьей зимы, зато в столице нашлось множество однокашников, и Кит охотно проводил с ними вечера, а еще посещал лекции и концерты. Даже закрутил мимолетный роман с архитекторшей, которая занималась водными сооружениями.

Едва расчистились дороги, Кит вернулся в Онкалион. Пока он наслаждался столичной жизнью, жители деревни в трескучие морозы и слякотные оттепели приходили на участок и ряд за рядом укладывали камни.

Во второе лето строительство велось ежедневно и даже в ясные ночи, и архитектор работал наравне со всеми. Из бюджета он выбился самую малость и со сроком завершения запоздал лишь на пару месяцев, да к тому же никто не погиб. Тем не менее Кит считал этот мост своей неудачей. Очень уж неказистым он получился. Жители Онкалиона трудились геройски, но без творческого огонька.

«Никуда не годится, надо переделать, – внушал себе Кит. – И виноват только я».

Видимо, в письмах, которые он посылал отцу, сквозило отчаяние. Поэтому ранней осенью в Онкалионе появился Дэйвелл Мейнем верхом на крепкой горной лошадке, в сопровождении подмастерья, тотчас скрывшегося в одном из трех деревенских кабаков. День был в самом разгаре.

– Хочу взглянуть на твой мост, – сказал Дэйвелл сыну. Он казался усталым, но спину, как всегда, держал прямо. – Давай показывай.

– Лучше завтра, – возразил Кит. – Тебе бы отдохнуть.

– Сейчас! – отрезал Дэйвелл.

День был студеным и ясным, дорога, по которой они шли от деревни, тонула в тенях сосен и елей. Тут и там проглядывали базальтовые обнажения в зеленых и черных пятнах лишайника. Отец шагал медленно, часто останавливался перевести дух. Вот и ущелье, через него помаленьку тянутся местные жители. Дорожное полотно еще не доделано, но тем не менее по мосту пробираются кони, навьюченные тяжелыми корзинами с рудой.

Возле моста Кит услышал от отца те же вопросы, что и в детстве, когда играл на стройплощадках. И сын отвечал точно так же, как и много лет назад; ему не терпелось объяснить каждое свое решение. А может, не просто объяснить, но оправдаться. Тем временем мимо все шли и шли люди и лошади.

Затем Дэйвелл и Кит направились к руинам. Старый пилон был разобран, камни пошли в дело; осталась лишь груда щебня. Но с этого места открывался отменный вид на новый мост: с коробами башен, широкими дугами несущих цепей, толстыми отвесными цепями-подвесками, пружинящей аркой дорожного полотна. Самый неказистый из висячих мостов.

– Хороший мост, – буркнул наконец Дэйвелл.

Кит даже головой замотал от изумления. Его отец, разве что в присутствии мальчика стеснявшийся отпустить крепкое словцо на стройках, сухо проговорил:

– Мост – это прежде всего средство достижения цели. Важно лишь то, как он служит. С его помощью мы можем отсюда перебраться туда. Если все сделано правильно, на твою работу никто не обратит внимания… вот скажи, самого тебя заботит, откуда берется ртуть? Кит, твой мост хорош, потому что им уже пользуются. Довольно себя корить.

Вечером на правом берегу был устроен большой праздник. И местные жители, и кое-кто из зареченских пили и плясали в тени недостроенного моста. Свет костров и факелов падал на основание пилона, на анкеры, добавляя им весомости, значимости. А выше, там, куда не доставал свет, башня казалась лишь черным силуэтом, беззвездным куском неба. Правда, на самом верху тоже горела цепочка факелов, но они казались просто золотыми теплыми звездочками среди холодных небесных.

Меж веселящихся людей прохаживался Кит. Каждый улыбался ему и предлагал выпить вместе, но надолго никто не задерживал. Такое чувство, будто протянутый нынче канат отгородил архитектора от всех. Ничего похожего не было, пока росли громады башен. Прежде для местных Кит был своим, в известной степени, конечно. А теперь как отрезало. Теперь он человек, который построил мост через туман. Впервые архитектор так остро ощутил свое одиночество в этом краю. А ведь даже смерть Лорех Дубильгцицы не сделала его в глазах жителей чужаком.

И такое случалось на любой стройке. Рано или поздно наступал день вроде нынешнего.

«Наверное, дело во мне, это от меня самого исходит отчуждение», – понял вдруг Кит. Он прибывает на участок и что-нибудь строит, когда на месяцы, а когда и на годы вторгаясь в чужую жизнь. Но вот объект готов, и надо собирать вещи.

Архитектор скоро уедет, привнеся перемены в людские судьбы – нежданные и непредсказуемые. Дорога через опасные земли, мост над туманом спасут немало жизней и самым благотворным образом скажутся на торговле, но с их появлением мир станет иным.

Да, такая у него работа: выполнил задачу – берись за новую на новом месте. Но он сам предпочел кочевую жизнь, не желая где бы то ни было пускать корни и любоваться плодами своих трудов. Какими станут Левобережное и Правобережное через десять, пятьдесят лет? Возможно, он никогда не узнает, потому что вряд ли вернется сюда.

На этот раз ему труднее… а может, просто все по-другому. Вероятно, он сам стал другим. Позволил себе сродниться с этим краем, с местечками по обоим концам моста. Обрел сверх того, что привык обретать… а значит, и терять придется больше.

Розали… Как ей теперь жить? Вон отплясывает Вало, обнимая за талию женщину вдвое ниже себя, Рику Мостовицу. Кит поймал его за свободную руку.

– Где Розали? – прокричал он.

А когда понял, что его все равно не услышать в грохоте барабанов и реве труб, изобразил губами: «Розали». Ответа не разобрал, но посмотрел, куда указывал парень. Паромщица сидела на обращенном к реке склоне насыпи и смотрела в небо. Там не было лун, поэтому казалось, до Небесного Тумана рукой подать – до этой звездной реки, текущей, как и река земная под ней, с севера на юг.

Кит опустился на колени в нескольких футах от женщины.

– Розали Паромщица из Правобережного.

В темноте блеснули ее зубы.

– Кит Мейнем из Атиара.

Он вытянулся рядом. Трава, жесткая как солома, колола шею и спину. Женщина не глядя подала кувшин с чем-то ядреным, точно деготь. Кит аж поперхнулся.

– Я не хотел… – начал он и сразу замялся.

– Ага, – отозвалась Паромщица, и Кит понял, что она услышала недосказанное им, а это «ага» равнозначно пожатию плечами. – Знаешь, в семействе Паромщиков хватает и таких, кто ни разу не переправлялся через туман.

– Но ты… – Он помедлил, осторожно подбирая слова. – Ты переправлялась сотню раз. И думается, тебе это на роду написано.

– Как и тебе на роду написано строить, – тихо произнесла она. – Хорошо, что понял. Ты умный.

– Но теперь это уже не понадобится. Я про паромную переправу. Рыбья кожа нам пригодится, так что рыбаки не останутся без работы, но они…

– Будут удить у самого бережка, – договорила Розали.

– А ты? – спросил он.

– Не знаю, Кит. Поживем – увидим. Может, поплыву через туман, а может, и нет. Успею ли состариться – что за прок гадать?

– Так тебя это не огорчает?

– Огорчает, конечно. Я и радуюсь, что ты построишь мост, и вместе с тем ненавижу его. Как же я буду тосковать по прошлому, по переправам!.. Но кому охота принадлежать к семье, в которой все умирают молодыми, да вдобавок нельзя усопшего проводить по-людски, предав его тело огню. Если у меня будет ребенок, ему не придется делать тот же выбор, что и мне: или плавать через туман и погибнуть, или благополучно жить на одной половине мира без надежды увидеть другую. Да, кое-что мое дитя потеряет. Но кое-что и приобретет.

После долгого молчания он спросил, боясь любого ее ответа:

– Ты меня ненавидишь?

– Тебя? Ну что ты. – Розали повернулась к нему и поцеловала в губы.

И Кит не знал, чьи соленые слезы он почувствовал на губах – ее или свои.

Потом надо было собирать над рекой цепи, и на это ушла вся осень.

Через несколько дней после успешной протяжки снова пристегнули к кабестану волов; теперь над рекой повисли два параллельных троса. Тонкая эта процедура требовала бесперебойной связи посредством сигнальных башен, но прошла без сучка и задоринки, после чего Киту удалось как следует выспаться. Если бы трос лопнул, пришлось бы все делать заново.

В последующие дни оба троса заменили канатами из рыбьей кожи, достаточно прочными, чтобы временно удерживать вес цепей. Концы канатов закрепили на оголовках башен, и теперь предстояло собрать первую цепь из восьми. От тяжелого болта, надежно укрытого в анкере, через седловидную опору на верхушке пилона и дальше, по идеально выписанной длиннейшей дуге в двухстах футах над туманом.

К обоим канатам подвесили люльки: вот теперь наконец-то можно переправляться через туман и без лодок. Хотя никто не поспешил прибегнуть к такому способу, кроме сотни верхолазов, как местных, так и столичных. Эти мужчины и женщины были так сильны и ладно скроены, что казались существами иной, высшей породы, нежели люди. Их начальницу Кит знал по прежним стройкам, ее звали Фейлин, а фамилий высотники не носили. У этой женщины было какое-то сходство с Розали.

Дни укорачивались, портилась погода, и Кит удвоил усилия, чтобы смонтировать первые две цепи до зимних дождей: вязнущие в грязи волы не помощники в тяжелой работе. Вопреки расчетам он не был уверен в том, что тросы, даже изготовленные из рыбьей кожи, выдержат вес огромных дуг на протяжении всего холодного сезона. К тому же в реке водится крупняк – а ну как в зимнюю бурю ему придет охота поразмяться и попрыгать в высоту?

Требовалось немало рук. чтобы соединять десятифутовые звенья цепи большущими, в локоть, болтами. И громоздкости только прибавлялось по мере срастания звеньев. С помощью лебедок цепи уже добрались до седловидных опор, после чего труд высотников сделался и вовсе адским: Фейлин и ее люди грузили звенья и болты в люльки и наращивали цепь уже на весу, выбиваясь из сил и рискуя жизнью. А ведь надо было работать синхронно с товарищами на другом берегу, чтобы не подвергать перегрузкам канат.

Главному архитектору нередко приходилось задерживаться на стройке допоздна, а ночи становились все темнее. Когда хватало лунного света, высотники и прочие мостовики трудились посменно. Строительство велось круглые сутки.

В ту осень он пересек туман шесть раз. Высотники очень не любили подпускать к своим люлькам посторонних, но ведь Кит был главным архитектором, руководителем стройки, поэтому разок воспользовался этим способом переправы, хоть и пришлось побороться с боязнью высоты.

Но предпочтение он отдавал парому.

Однажды Кит плыл вместе с Вало. Парень решил не уезжать, пока не будет закончено строительство и не отпадет нужда в паромах, но на уме у него теперь была только столица. Когда же Кита перевозила Розали, оба молчали, внимая шелесту кормового весла в плотной пене. С каждым днем убывал страх перед туманом, но по какой причине – этого архитектор не говорил даже самому себе. А причиной было близкое завершение стройки. Если в темное время суток присутствие Кита на объекте не требовалось, а Розали была на этом же берегу, они проводили ночь вместе – могли заниматься любовью, или выпивать, или сшибать кегли в пивном дворике «Оленьего сердца».

Кстати, Кит показал отменные способности в этой игре, чем удивил всех, даже самого себя. Больше они ни разу не говорили о том, чем Розали будет заниматься в дальнейшем. Да и о своих видах на будущее Кит речи не заводил.

Напряженный труд зодчих принес плоды. Когда высотники вгоняли в проушину последний болт, было еще довольно тепло, и чугун не морозил руки. И вот первая цепь готова. Хотя зима сильно затормозила темпы строительства, до весны над рекой протянулись вторая и третья цепи, а остальные встали на свои места к концу лета.

После того как самые сложные работы были выполнены, многие труженики разошлись или разъехались по домам. Больше половины участников строительства взяли себе фамилию Мостовик или похожую.

– Мы изменили мир, – сказал Кит Дженнеру, невесть в который раз перебравшись на левый берег.

– Нет, – возразил помощник, уже собравший вещи, чтобы отправиться на новое место. – Это ты изменил мир.

Кит промолчал, но слова Дженнера принял близко к сердцу. И потом иногда вспоминал их со смесью гордости и тревоги.

С ним остались высотники, эти смельчаки, которым нипочем карабкаться по несущим цепям и крепить на них подвески. Вот уже два года канатчики, жившие на двести миль выше и ниже по течению реки, плели канаты из рыбьей кожи, предназначенные для поддержки дорожного полотна. Каждому канату было отведено свое место в конструкции, о чем свидетельствовали знаки на канатных ящиках. Аккуратно сложенные штабелями, они ждали своего часа на кишевшем некогда овцами лугу.

Киту осталась бумажная работа – в столицу потоком шли отчеты и обоснования платежей. Но каждый день он выкраивал часок, чтобы посмотреть на четкие, слаженные действия верхолазов. Бывало, заберется на самый верх пилона, глядит на реку, а там нет-нет да промелькнет знакомый изящный силуэт парома в дымчато-серых или блестяще-белых щупальцах марева.

Погиб еще один рабочий, Томмер Волопас. Спьяну поспорил, что залезет в люльку, и сорвался с диким воплем, превратившимся в маниакальный хохот, когда бедняга тонул в тумане. Убитая горем и гневом жена порыдала, земляки ходили несколько дней в платье цвета пепла; между тем мост продолжал строиться. В «Рыжей гончей» у себя в комнате плакал Кит, Розали обнимала его и утешала: «Томмер был хорошим человеком. Хоть и пьяница, а заботился о жене и сыновьях и со скотиной умел обращаться. Люди всегда умирали и будут умирать, и твой мост тут совершенно ни при чем».

А села менялись прямо на глазах. Отовсюду съезжались торговые гости: кто комнату в трактире снимет, кто угол в хижине. Но находились и такие, что сами строили склады для своих товаров или домики под жилье, а то и целые гостиницы.

Часто дельцы пользовались паромами, а потом щедро переплачивали перевозчику «в надежде, что это никогда не повторится». Вало в таких случаях смеялся и на вырученные деньги поил друзей пивом – ему из университета пришло письмо с предложением приступить к учебе в начале зимнего семестра, и надо было со многими душевно проститься. Розали же никому, даже Киту, не говорила, как она распорядится своими сбережениями.

В пятый год строительства, весной, положили дорожное полотно, достаточно широкое, чтобы бок о бок могли пройти два вола; толстые доски для пущей устойчивости сшивались между собой гвоздями. Настил состоял из сотен щитов, их собирали внизу, а затем поднимали наверх и дальше тащили вручную, чтобы уложить и закрепить на прочных чугунных балках.

Однажды жительница Левобережного что-то прокричала на своей стороне, а с другого конца моста в ответ прилетел смех зареченских. Тогда оба села праздновали всю ночь напролет.

Когда вечера удлинились, некоторые жители придумали себе развлечение – приходить на мост, ложиться на краю и смотреть вниз, на далекий туман. В нем шевелись темные силуэты, но крупняка никто пока не заметил. Находились любители ронять тяжелые камни – интересно было глазеть, как расплескивается туман, как пробивается дыра в таинственную глубь. Но соседи обычно вмешивались. «Это непочтительно», – говорили одни. «Сдурел? – вопрошали другие. – Разозлить их хочешь?»

Кит приглашал на мост Розали, но она отмахнулась: «Мне и с лодки видно предостаточно».

В «Рыбе» на левом берегу Кит прожил пять лет, и теперь его комната выглядела настоящим кабинетом архитектора: на стенах пришпилены планы и расписания, кресло у очага завалено одеждой и книгами, сверху они придавлены отрезом красного шелка (однажды на ярмарке Кит не удержался от соблазна и купил). Уже и не вспомнить, сколько лет назад он в последний раз отдыхал в этом кресле. В папке и на широком столе теперь не чертежи, а транспортные накладные, заявки на материалы, платежные ведомости и копии переписки с имперскими чиновниками.

Окно было растворено. Кит сидел на кровати, смотрел, как пчела порхает в полном солнца воздухе. На столе лежала половинка груши – интересно, доберется ли до нее крылатая труженица? Тут ему подумалось о сотах: у ячейки шестиугольное сечение, не прочнее ли она, чем с квадратным? Как бы поэкспериментировать на досуге?..

В коридоре вдруг раздался частый топот. Распахнулась дверь. На пороге моргала от яркого света Розали. А тот был таким золотым, что Кит и не заметил поначалу ни ее бледности, ни слез.

– Что?! – вскинулся он с кровати.

– Вало, – сказала она. – «Искатель жемчуга».

Кит обнял ее. Пчела улетела, солнце померкло, а он все держал Розали в объятиях, и она покачивалась, сидя рядом на кровати. Лишь когда в окне окрасился пурпуром квадрат неба и на него заполз месяц малого спутника, женщина заговорила.

– Ах… – Это прозвучало почти как рыдание. – До чего же я устала…

Сразу после этого она уснула с непросохшими слезами на щеках.

Кит потихоньку выскользнул из комнаты.

Пивной зал был переполнен, и многие пришли в пепельном; архитектору даже подумалось, уж не принято ли здесь всегда держать траурную одежду под рукой.

Разговоры велись вполголоса, то и дело кто-нибудь всхлипывал.

Брана Гостинщица заметила Кита еще в дверях, вышла к нему из-за барной стойки.

– Как она?

– Плохо. Но сейчас спит. Собери для нее чего-нибудь поесть и выпить.

Брана кивнула, отдала распоряжение проходившей в кухню дочери Ликсе и снова повернулась к Киту.

– Сам-то как? Ты ведь с Вало дружил.

– Ага, – кивнул Кит, вспоминая.

Вот Вало гоняется за ребятней по каменному полю, и вот он смеется на крыше пилона, а вот сидит серьезный в тени недостроенной рыбачьей лодки, в руках тетрадка с расчетами.

– Что произошло? Она мне ничего не рассказала.

– А что тут рассказывать? – развела руками Брана. – С того берега сигнальщик предупредил: Вало отплывает и должен к нам прибыть вскоре после полудня. А он так и не появился. На наш запрос ответили, что парень отчалил сразу после сигнала.

– Может, все-таки жив? – спросил Кит, вспомнив ту ночь, когда они с Розали потеряли кормовое весло и переправа затянулась на несколько часов. – А вдруг весло сломалось и пришлось причаливать ниже по реке?

– Нет, – помотала головой Брана. – Конечно, всем нам хочется в это верить. Раньше мы бы и ждали до последней возможности. Да только Аза, высотница из приезжих, сегодня работала наверху. Она слышала, как опрокинулась лодка, как он кричал. Правда, ничего в тумане не разглядела и не поняла, что это было.

– Еще бы три месяца, – Кит не то чтобы к собеседнице обращался, а, скорее, отвечал собственным мыслям, – и достроен был бы мост. И этого бы не случилось.

– Это случилось нынче, – возразила Брана твердо. – Не через три месяца. Человек умирает, когда приходит его срок. Мы его оплакиваем и живем дальше. Ты уже давно с нами, Кит. Пора бы понять, как мы смотрим на такие вещи… А вот и поднос, держи.

Кит забрал поднос и вернулся в комнату, где застал Розали спящей. Сидел и смотрел на нее в полумраке, не желая зажигать лампы; горела только та, которую он прихватил внизу.

«Человек умирает, когда приходит его срок».

Но никак не избавиться от дум про мост и почти готовый настил.

«Еще бы три месяца. Еще бы месяц…»

Розали, проснувшись, даже улыбнулась ему; ее лицо было изможденным, но спокойным. Потом вспомнила и вновь заплакала. Позже вняла уговорам Кита и поела хлеба с рыбой и сыром, запивая разбавленным вином. Все это она делала послушно, как ребенок.

Потом они лежали, и Розали прижималась к Киту, и ее спутанные волосы лезли ему в рот.

– Ах, почему так… – вздохнул Кит. – Ведь мост почти готов, еще три месяца, и…

Она отодвинулась.

– И что? Этого бы не случилось? Того, что не случиться не могло? – Она встала и посмотрела на Кита в упор. – Его смерть не стала бы необходимой, это ты хочешь сказать?

– Я… – начал Кит, но Розали перебила:

– Кит, он погиб. Необходимость тут ни при чем, и бесполезность тут ни при чем, просто случилось то, что случилось. Его больше нет, но я-то жива, и скажи, что мне делать теперь? Я потеряла отца, тетку, сестру, брата и племянника. А будет достроен мост, я потеряю еще и туман. И что потом? Кем я стану? Кем станут Паромщики?

Ответ был известен Киту: что бы ни изменилось вокруг, она останется Розали, ее родичи всегда будут сильными, красивыми и умными, и туман никуда не денется, и не исчезнет крупняк. Но она бы не услышала его слов. Прежде чем услышит, пройдут, наверное, даже не дни, а месяцы.

Поэтому он лишь обнимал плачущую женщину и не мешал своим слезам бежать по лицу, стараясь ни о чем не думать.

Через несколько дней после того, как лето перевалило на вторую половину, был устроен праздник – официальное открытие моста. Для имперских представителей отвели участок на спешно расчищенном поле недалеко (но и не слишком близко) от Левобережного и поставили там палатки, чтобы высокие гости могли репетировать свои речи, дожидаясь начала торжества.

Село неудержимо расползалось в северном направлении, западный пилон теперь стоял в окружении домов. Былое пастбище у подножия башни заполнилось ярмарочными шатрами и временными торговыми рядами, среди них попадались и вполне основательные заведения из камня и дерева – здесь можно и койку на ночь снять, и вообще купить все, что нужно путешественнику. Кит гордился предмостными улочками. Ведь это он организовал производство прочных брусков для мощения – в последний год у главного архитектора появился досуг, и надо было его как-то тратить. А вот новые колодцы – уже заслуга Дженнера, они были запланированы с самого начала, Кит лишь позаботился, чтобы их доделали.

Только что от Дженнера пришло письмо с хорошей новостью: строительство моста в горах Кейча идет под его началом по графику; место ему досталось удачное.

Ярмарка не только взобралась на склон насыпи, но и растянулась поверху.

Среди лотков и шатров одиноко бродил Кит. Многие местные и неместные здоровались с ним, другие лишь показывали на него своим друзьям: «Видите того смуглого коротышку? Это он построил мост». А некоторые и вовсе не обращали на него внимания, для них он был просто незнакомцем в толпе.

Когда Кит объявился в этих краях, в Левобережном каждый знал любого, будь то здешний или приезжий. И вот он снова почувствовал себя одиноким и бездомным – приедет, построит что-нибудь и уедет.

Он знал, что Розали сейчас за рекой, в Правобережном. Хотелось увидеться с ней. С того дня, как погиб Вало, они встретились лишь раз, провели вместе несколько минут. Кит сам пришел тогда к ней в «Суку». Она держалась замкнуто, но с горем справлялась. Его это свидание настолько вывело из душевного равновесия, что с тех пор он Розали не разыскивал.

Но теперь, в день завершения огромной работы, нестерпимо захотелось увидеть Паромщицу.

Когда у нее очередная переправа?

Поймав себя на этой мысли. Кит рассмеялся. Уж кому, как не ему, знать, чего теперь стоит перебраться с берега на берег. Пять минут ходьбы, и вся недолга.

Движение по мосту еще не открылось, но ведь Кит был главным архитектором.

Сборщики пошлины только кивнули ему и подняли шлагбаум. Внизу жестикулировали несколько человек, заметивших Кита у моста. Что-то прокричала Уни Каменщица, державшая пучки лент в руках, но он не разобрал ни слова. Улыбнулся ей, помахал рукой и пошел дальше.

Он и раньше проходил по мосту, когда были уложены тяжелые дубовые рамы, а по ним – узкий щитовой настил от берега до берега. Прежде чем империя прислала сборщиков дорожной пошлины, едва ли не каждый рабочий сыскал предлог, чтобы хоть раз перейти через туман. А Кит в последние два месяца шагал по нему чуть ли не ежедневно, преодолевая страх высоты.

Но в этот раз все иначе. Это уже не его мост, он принадлежит империи и жителям Левобережного и Правобережного.

Сейчас он смотрел на творение своих рук глазами чужака. Каменный наклонный въезд длиной в четверть мили поднимался очень полого – так легче взбираться гужевому транспорту. Ограждения для скотины (и для людей, страшно же глядеть вниз с этакой высоты) еще не поставлены, любой мост не обходится без недоделок, да и невозможно учесть все заранее. Въезд расширялся по мере приближения к пилону и плавно сворачивал – здесь повозка с двумя волами в парной упряжке может аккуратно въехать в арочный проем. А вот две повозки не разъедутся, так что возчикам с разных берегов придется соблюдать очередность.

«Это сейчас, – размышлял Кит. – Позже мост расширят или второй поставят».

Вот только не он этим займется. Другие. Небо успело затянуться оловянного цвета облаками, далеко внизу их металлический блеск отражался от тумана. Да, плохо, что нет нормальных перил, только веревки из рыбьей кожи протянуты между подвесками. Волам и коням это не понравится. Впрочем, и гулкий стук копыт по настилу будет их пугать.

Ветерок, давно уже дувший с юго-запада, покачивал дорожное полотно. Вроде и не сильно шатает, но неплохо бы добавить чугунные парапеты или фермы жесткости – ездить и ходить будет удобнее.

Империя уже прислала нового инженера – Джейю Тезант, специалиста по доводке объектов. Надо бы поделиться с ней соображениями.

Кит подошел к краю – захотелось посмотреть вниз. Сюда уже не добирались с берега звуки, их поглощал туман, и легко было вообразить, что ты один-одинешенек в целом мире. Донизу несколько сотен футов, но там не видать ничего, что могло бы сравниться по величине с махиной из кованого металла. Проплывают силуэты, однако крупняк это, или кто помельче, или просто уплотнения тумана, не разглядеть, даже зная, кого высматриваешь.

Он все же напряг глаза и различил новые силуэты, как будто там резвился косяк.

А ведь и правда рыба. Одна отделилась от косяка, вздыбилась в тумане; ее спина показалась едва ли не прямо под Китом. Темная и шишковатая, она влажно блестела. Рыбина была плоской, как скат, длиной футов тридцать, а то и все сорок; над поверхностью она держалась целую вечность и при этом извивалась, показывая свое брюхо или то, что Кит принял за брюхо. С гибких чешуйчатых плавников шустрыми червячками сбегал туман. Появилось какое-то пятно – может, глаз? Или целая гроздь глаз? А затем Кит увидел пасть, дугообразную, как несущие цепи. Пасть раскрылась, в ней показалась другая дуга, кривая полоса не то слизи, не то хряща.

Тварь перевернулась и канула, превратилась в тень, и вот уже нет ничего, кроме сомкнувшегося над ней тумана.

Архитектор, обмерший при виде рыбины, встряхнулся и пошел дальше. Крупняк (или крупняк-середняк) с такой высоты не показался слишком большим и жутким.

У Кита было тяжело на душе; осознав это, он удивился. С чего бы ему печалиться?

Правобережное встретило яркостью праздничных красок и веселым многолюдьем, но Розали не попадалась на глаза. Он купил кружку ржаного пива и пошел искать уединенное местечко.

Когда стемнело и имперские представители разбрелись по палаткам, стража сделала послабление – сначала пустила на мост своих друзей-приятелей, а затем и всех местных, кто изъявил желание прогуляться над туманом. Каждый участник стройки получил бумагу, разрешающую ему до конца жизни ходить по мосту бесплатно. Многие же из тех, кто лишь со стороны наблюдал за работой, теперь пытались уговорить, подкупить или даже соблазнить охранников, лишь бы пропустили. С факелами вход был строжайше воспрещен, поскольку канаты из рыбьей кожи покрывались для лучшей сохранности маслом, но дозволялись крытые лампы. Кит наблюдал с насыпи, как вдоль моста плывут тусклые и зыбкие светлячки, тут и там прячась за подвесками или настилом.

– Кит Мейнем из Атиара.

Кит встал и повернулся на голос.

– Розали Паромщица из Правобережного.

Она пришла в синем и белом, босиком. Черные волосы стянула лентой; обнаженные плечи светились. Она вся сияла в лунном свете, как туман.

Захотелось до нее дотронуться, поцеловать. Но ведь они даже словом не перемолвились за столько дней.

Розали шагнула вперед, забрала у него кружку, хлебнула тепловатого пива, и тотчас же все встало на свои места. Закрыв глаза, Кит позволил нахлынуть чувствам. Взял ее за руку. Они сидели в прохладной траве и смотрели на мост – черную сеть из прямых и кривых – и туман, отражающий бело-синий лунный свет.

Через некоторое время он спросил:

– Ты все еще Розали Паромщица? Или возьмешь новую фамилию?

– Может быть, и возьму.

Она повернулась в его объятиях, чтобы он мог видеть ее лицо, светлые глаза.

– А ты? Все еще Кит Мейнем? Или теперь кто-то другой? Кит, Который Построил Мост Через Туман? Кит, Который Изменил Мир?

– В столице фамилии не всегда хранят смысл тех слов, из которых они состоят, – рассеянно ответил Кит и вспомнил, что уже говорил это однажды. А впрочем, какая разница. – Я и правда изменил мир?

Он знал ответ.

Несколько секунд Розали смотрела на Кита, словно пыталась измерить его чувства.

– Ну да-а… – протянула она и подняла взгляд к редкой цепочке колышущихся огоньков. – И вот доказательство, вечное, словно камень и небо.

– Вечное, словно камень и небо, – повторил Кит. – Я сегодня видел, как качается мост. Здорово гуляет на ветру. На такие деформации он не рассчитан, хотя позднее, наверное, удастся его как-нибудь укрепить. Ну а вдруг молния? Да по тысяче причин он может рухнуть, чего уж там. Не в этом году, так в следующем, не через сто лет, так через пятьсот. – Он вспахал пятерней шевелюру от лба к затылку. – А вам тут кажется, что он вечный.

– Нет, – покачала головой Розали, – нам так не кажется. Да и с какой стати, мы же не атиарцы. Это ты Паромщицу убеждаешь, что все когда-нибудь кончается? Рано или поздно рассыплются камни, истлеют канаты. Но останется мечта о переправе через туман, о связи между берегами. Мы знаем теперь, что такое возможно, и знание это никуда от нас не денется. Я потеряла мать, деда… Вало. – Она помолчала немного, чтобы совладать с горем. – Да, мы умираем не своей смертью, но если кому-то нужно на ту сторону тумана, всегда найдется Паромщик. Мостостроители и перевозчики не такие уж разные люди.

Розали наклонилась вперед, преодолев пространство между ними, и они поцеловались.

– Когда уезжаешь?

Розали и Кит долго ласкали друг друга на насыпи, на холодной траве. Уже в свете заходящих лун вернулись в «Оленье сердце», взяли пива. Толпа к тому времени подрастаяла, местные расходились по своим домам, чужаки – по снятым комнатам или палаткам.

Но Кит чересчур разволновался и не смог бы нипочем уснуть, так что они с Розали в конце концов очутились у кромки тумана, на пристани. Считаные часы оставались до наступления утра, взошла самая малая из лун; порядком стемнело, даже туман померк.

– Через несколько дней. – В «Рыбе», в его комнате, ждали битком набитые кофры и сумки. Вот только папка похудела и вообще утратила солидный вид. Сколько на нее попало воды, тумана и пота… Надо будет при случае новую купить. – В столицу вернусь.

На том берегу горели огни. Праздник или не праздник, мост или не мост, а рыбакам с рассветом выходить на промысел. Стало быть, кое-что все-таки остается неизменным.

– Ага, – произнесла Розали. Для нее ответ Кита не содержал сюрприза. – И чем займешься?

Кит потер лицо; щетина колола пальцы. Бритье не бог весть какой хлопотный ритуал, а все же приятно отдохнуть от него несколько деньков.

– Сначала буду спать сто лет. А потом – новый мост, ниже по реке, возле устья. Местечко называется Улей. Там ширина тумана – почти миля. Начну, наверное, в середине зимы.

– Миля, – повторила Розали. – А справишься?

– Почему нет? С этим ведь справился. – Он повел рукой вокруг, указывая на цепи моста, на тонкую каменную башню, на сидящую рядом с ним женщину, от которой пахло потом и солью. – Говорят, возле Улея есть острова, хоть и невысокие. Это упрощает задачу. Глядишь, и удастся сложить из камня несколько арочных пролетов… А ты? Лодки строить?

– Нет. – Она наклонила голову, и Кит почувствовал ухом ее щеку. – Зачем мне это? Денег я скопила достаточно. Родня пускай лодки делает, а мне другое по нраву: плавать через туман.

– Жить не можешь без тумана, – произнес Кит, и это не было вопросом.

На его руку легла сильная женская кисть.

– М-м-м… – протянула Розали, и в этом звуке не было ответа.

– То есть для тебя сама переправа важна? – сообразил он. – Как и для меня, но по-другому?

– Да, – ответила она, а помолчав чуть-чуть, добавила: – Вот сижу и думаю: крупняк, он в Туманном океане до каких размеров вырастает? И что еще там водится?

– Но ведь за океаном нет ничего, – возразил Кит. – У переправы должен быть конец, иначе какой в ней смысл?

– Переправиться можно через все на свете. Ведь есть же вода под Туманной рекой, и она куда-то течет. У всех остальных рек и озер тоже где-то имеются истоки. Под Туманным океаном лежит океан воды. Плывешь-плывешь, а потом глядишь – под тобой уже она.

– Но это же разные среды, – сказал Кит. – Для тумана нужна лодка легкая, с широким дном и покрытая рыбьей кожей. А на воде не обойтись без глубокого киля.

Она кивнула.

– Хочу переделать рыбацкую лодку и сплавать, посмотреть. Кит, мне кажется, там должны быть острова. Большие острова. И крупняк. Крупняк-огромняк! А вдруг там окажется целый новый мир? Так что против имени Розали Океан я, пожалуй, возражать не стану.

– Поедешь со мной в Улей? – спросил Кит, уже зная: поедет.

И проживет с ним, быть может, месяц, а может, и год. Они будут спать в обнимку в гостинице или трактире наподобие «Рыбы» или «Суки», а когда Розали переделает лодку, она поплывет через океан. Кит останется строить мост или дорогу, а может, вернется в столицу, чтобы преподавать в университете. Либо вообще уйдет на покой.

– Поеду, – ответила она. – Только ненадолго.

И тут в его груди вдруг зажглось глубокое и сильное чувство при мысли о том, что с ними уже случилось и еще случится. О переменах в Левобережном и Правобережном, о конце паромной переправы, о смерти Вало, о будущем расставании с Розали: может быть, первой уйдет она, а может, он.

– Прости, – сказал Кит.

– Не стану. – Розали подалась к нему и поцеловала, ее губы были теплы, полны солнца и жизни. – Я ни в чем тебя не виню. Что сделано, то сделано. И сделано правильно.

Столько было потерь, и сколько еще будет… Но хотя бы одну он в силах предотвратить.

– Когда придет время, – сказал Кит, – и ты пустишься в плавание, я буду рядом. – «А fo ben, bid bont», – гласит валлийская пословица. «Чтобы стать вождем, надо стать мостом».