Ловушка для Сверхновой

Глава 7. Печальная весть

Эва Райкова

— Что бы вы хотели послушать, Эва?

Никитин притворялся, что рассматривает интерфейс выбора музыки, на самом деле, он бросал на меня быстрые взгляды, но тут же смущённо отводил глаза. Эта милая игра забавляла меня. Я могла бы сама выбрать мелодии, но хотелось, чтобы он продемонстрировал свой вкус.

В столовой клиники оказалось ничем не хуже, чем в ресторане средней руки. Аппетит у меня не проснулся, но отпускать Артура не хотелось, и я попросила его остаться позавтракать со мной. Разумеется, он с охотой согласился и теперь вёл себя, как галантный кавалер. Что выглядело немного комично. И я предпочла, чтобы мы просто пошли в кафе, посидели там в тишине, в приятной атмосфере, создаваемой музыкой и мягким ароматом кофе. Но я не могла покинуть клинику.

Впрочем, здесь было очень даже неплохо. Интерьер в золотисто-коричневых неброских тонах — стены, плиточный пол. Небольшое, уютное помещение. Тюлевые занавески с мягкими ламбрекенами цвета фуксии спасали от назойливости солнца. Прямоугольные столики, покрытые накрахмаленными скатертями в коричнево-бежевую клетку. Стулья с гнутыми ножками и округлыми спинками. Мягкий золотистый свет создавал почти интимную атмосферу. Народу было немного. И мы нашли местечко вдали от всех.

— Я бы хотела что-нибудь мягкое, лиричное, — вздохнула я. — В последнее время мне разонравился современный стиль. Весь этот грубый «космометалл». Что- нибудь старинное, мелодичное. Чтобы вы посоветовали? — я оперлась подбородком на поставленные на стол руки, и с улыбкой уставилась на Артура.

Он выглядел неважно. Нет, я знала, он немолод, но казалось, не намного старше Олега. Лет на пять. Плохо выбритое лицо, темно-серый налёт щетины, скопившейся на подбородке, вялые, обвисшие щеки. Набрякшие веки и покрасневшие глаза. Сутулые плечи. Неужели он столько работает? Мне стало жаль его. Может быть, из этой жалости я смогу извлечь симпатию к нему, как к мужчине? Пока у меня это выходило скверно.

— Давайте послушаем баллады Синатры. Хотите?

— Синатры? А кто это?

Чёрт возьми, зачем я это сказала? Не знаешь, посмотри в глобалнет, чтобы не выставлять себя идиоткой. Но Артур совсем не огорчился. Наоборот оживился, глаза заблестели. Стал рассказывать о джазе, блюзе, синкопах и ведущих вокалистах. Он так просто и понятно объяснил всё, что напомнил интеллектуала Маттео Барбато. А ведь Артур умён, чертовски умён, просто энциклопедия знаний, не извлечённых из базы данных глобалнет, а своих собственных. Олег по сравнению с ним смотрелся глуповатым. Впрочем, так это и было. Когда полковник привлёк моё внимание, я, используя все свои связи, постаралась найти о нём всю информацию, какую только возможно. Выяснила привычки, где бывает, что любит, еда, музыка, увлечения. И не скажу, что это произвело на меня впечатление. Стандартный набор для любого мужчины — мотобайки, часы, крепкий алкоголь, и «космометалл», конечно. Куда ж без него.

В паре шагов от нашего столика из пола весело забил фонтанчик ярко-голубых огоньков. Наметил область голограммы. И на эстраде возникла фигура мужчины. Субтильный, небольшого роста, старомодный костюм — слишком просторные брюки, пиджак с широкими плечами, висел на нем так, словно под ним почти ничего не было. Некрасивое угловатое лицо, крупные губы и нос. Почему-то в шляпе, такой же старомодной, словно взятой напрокат из костюмерной ретро- фильма. Но тут он улыбнулся, и чуть хрипловатым баритоном запел нечто нежное, лиричное. Стал легко и непринуждённо двигаться. Вовсе не развязно и агрессивно, как это делают современные певцы. И сердце сжалось от тоски — он чем-то напомнил Маттео Барбато.

— Нравится? — спросил Никитин. — Это Фрэнк Синатра, живая легенда прошлого века.

— Да, чудесный голос, — согласилась я.

Пару минут я наслаждалась нежной балладой, не в силах оторваться, но потом решила всё-таки вернуться к делу:

— Как у вас дела с вашим звездолётом?

— Отлично. Перешли на полностью автоматические запуски. Все идёт успешно. Скоро мы сможем отправиться в путь, дорогая Эва.

— Автоматические? А раньше вы не могли этого делать? Почему?

Никитин вдруг запнулся, на впалых щеках проступил тёмный румянец, словно он выдал какую-то важную тайну, а теперь не знал, как вывернуться.

— Ну, хорошо, Эва. Я скажу вам. Надеюсь, это не просочиться в ваше издание? Я могу вам доверять?

— Конечно.

— Мы и раньше могли выводить все ракеты в космос автоматически, но эта Лига…

— он брезгливо перекривился, будто съел что-то тухлое.

— Лига защиты профсоюзов?

— Да, Именно так. Она требовало, чтобы на нашем производстве было занято тридцать процентов людей. Нам сделали послабление. Сложное производство.

— Люди вам мешали? — улыбнулась я. — Почему?

— Не всё люди. А только те, что заняты на ручной сборке. Нам не нужна сборка, которую делают люди! Не нужна. Сюда просачивались тёмные личности. Они устраивали диверсии. Ни один человек из КБ не был замешен. Только рабочие. Понимаете, Эва?

— Не думала, что вы такой мизантроп, дорогой мой.

— Я не мизантроп, — отмахнулся он. — Реалист, скорее. Люди, занятые умственным трудом нам были нужны всегда. В КБ, талантливые инженеры, технологи. А рабочие…

— Неужели вы, учёные, не можете придумать, как занять людей? — насмешливо проронила я.

— Каким это образом? — в голосе Никитина послышалось явное раздражение. — Всем раздать мозги, заставить их работать? Как? Я не понимаю, — он всё больше заводил себя.

— Ну, например, есть прекрасный проект доктора Жана Ламбера. Объединить мозг всех взрослых землян в некую нейросеть, сделать хранилище. Представляете, почти десять миллиардов живых компьютеров.

— Глупость эта ваша идея доктора Ламбера. Человеческий мозг не стабилен, подвержен эмоциям. Сейчас есть такие хранилища информации, надёжные, быстрые, что ничей мозг не сравнится.

— Даже ваш? — поддела я Никитина.

— Естественно! Неужели вы не понимаете, Эва! Проект Ламбера нужен Совету Десяти вовсе не для того, чтобы хранить информацию. Они хотят контролировать мысли всех людей на Земле. Именно для этого. У лаборатории Ламбера есть технология, позволяющая считывать мысли. Примитивные мысли. Но с помощью неё можно полностью управлять людьми. А вот использовать, как нейросеть… Нет. Это совершенно непрактично.

— Не вижу тут ничего плохого, — возразила я. — Так можно предотвращать преступления. Задумал кто-то убить свою тётушку, а его мысли уже отразились, как крамольные.

— Это не смешно, Эва, — Никитин помрачнел, а глаза затопила печаль. — Судить людей надо за поступки, а не за намерения.

Он вообще выглядел потерянным, так бывает, когда человек переживает внутри что-то, но всеми силами старается не выпустить наружу. А я, несмотря на мою профессию, не лезу людям в душу.

Я положила в рот очередной кусочек мяса, прожевала. Готовили здесь вполне прилично. А я каюсь, никогда не любила готовить. Роботы-повара справлялись с этим гораздо лучше. Но в ресторанах, кафе, столовых, где блюда готовили вручную от начала и до конца, цены были неимоверные, сногсшибательные. Никогда не понимала этого.

— Если бы вы передали общественности свою разработку, Артур, — решила я перевести разговор на другую тему. — Представляете, мы могли бы настроить звездолётов и отправить людей во все уголки нашей Галактики. Колонизировать все подходящие планеты! А вы, жадина, — я хитро подмигнула ему, погрозив пальцем. — Не хотите помочь человечеству.

Представить не могла, что моя безобидная, шутливая фраза вызовет такую бурю эмоций у Никитина. Ураган, торнадо, сметающий всё на своём пути.

— Как вы не понимаете, Эва! — вскричал Артур в каком-то отчаянье, лицо жутко раскраснелось, на глазах выступили слезы. — Я не могу сделать её! Не могу.

Дзынь. Вилка выпала из моей руки, звонко шлёпнулась на пол, а я застыла в полном изумлении. Вскрикнув как раненная птица, Никитин отвернулся, и с острой жалостью я заметила, как по его щеке пролились слеза, оставив влажную дорожку. Закрыл лицо руками, сгорбился, плечи пару раз вздрогнули, словно в рыданиях.

— Про… простите, Артур, — бросило в жар, запылали щеки. — Я не хотела вас…

«Обидеть», — хотелось сказать, но я осеклась. Что-то другое мучило Никитина, не связанное с моими словами, и сердце сжалось в нехорошем предчувствии.

— Ничего, Эва, — он повернулся ко мне, положив на стол руки, кадык пару раз поднялся, застрял, и опустился, словно ему было трудно глотать. — Мне чего-то не хватает. Какого-то крошечного шажка, чтобы покорить эту вершину. Кажется, я стою у врат рая, но кто-то или что-то не пускает меня туда. За какие-то мои прегрешения.

— Артур, я все-таки хотела вернуться к вопросу со звездолётом. Мой редактор пребывает в нетерпении. Рвёт и мечет. Требует, чтобы я сделала репортаж о строительстве, о доках. Вы обещали провести экскурсию. Помните? В студии? И ещё. Мне хотелось бы, чтобы полковник Громов доставил меня туда.

— Полковник Громов, — эхом повторил Никитин, тяжело вздохнул, в задумчивости поскрёб ногтями по подбородку, будто проверял, насколько плохо побрился. — Боюсь, это невозможно.

— Почему? Полковник болен?

— Нет. Он… — Никитин ронял звуки, они падали расплавленным свинцом, и с каждой каплей нарастало напряжение в моей душе. — В общем, Эва. Полковника похитили. Недавно.

В столовую будто ворвался арктический ветерок, пробежал по спине, приморозил ноги к полу.

— И кто его похитил? Секта? Что они хотят?

— Они хотели мою разработку.

— И вы не отдали?

— Я отдал, — с тоской проронил он. — Всё передал. Собрал все данные, всю информацию. Почти двадцать лет моих исследований. Отчёты об экспериментах. Удачных, неудачных. Абсолютно всё. Но они не были удовлетворены. Они пригрозили…

Он запнулся, отвёл глаза.

— Говорите, черт возьми! Я не маленькая девочка! В обморок ну упаду!

— Они сказали, что дают пять дней мне на все. И за каждый день просрочки станут пересылать часть тела Громова. А на пятый день пришлют его голову. И после того, как я передал результаты своих исследований, прислали его руку. Вот.

Он вновь замолчал, и это увеличило мою муку. Хотелось закричать, завизжать, разбить тарелку, чашку об пол. Но я будто застыла в оцепенении, лишь старалась не выдать своих чувств. Потерянная рука? Не так страшно. Биотехнологии протезов творят чудеса. И даже это неважно. Лишь бы он был жив. Только бы живой!

— Проблема в том, Эва, — Никитин сжал мне руку, притянул к своим губам, словно хотел подпитаться моими силами, потому что его собственные были на исходе. — Наши эксперты сделали генетический анализ. Впрочем, это не важно. Я бы узнал и так. Но они сказали… Они сказали, что руку отрезали уже у мёртвого человека. Понимаете? Они убили его до того, как попытались заполучить мою разработку.

Но почему, почему они не похитили самого Никитина?! Мысль обожгла сразу, бесстыдно и безжалостно. Зачем они похитили Олега? Нет. Я не верю. Не могу поверить! Это какая-то страшная ошибка. Он только что был жив. Вот только что. Нет, я не могу, не хочу его терять. Пусть он никогда бы не полюбил меня. Но он согревал бы меня. Только тем, что существует. Улыбкой, голосом. Все расплылось, смешалось в тошнотворную кашу — занавески за спиной Никитина, его фигура, тарелки, чашки. Пропал цвет, всё стало серым, унылым, безжизненным. Я выпала из этой реальности на мгновение куда-то в безмолвную тьму.

— Но может быть, это ошибка? — собрав последние силы, пролепетала я.

— Нет, — Артур покачал головой. — Мы запросили разрешение у Совета использовать самые мощные спутниковые радиотелескопы для его поисков. Но нигде на Земле. Нигде нет Громова, — он помедлил, будто собирался с силами. — Живого. Вы понимаете? Его маяк молчит.

— Но, может быть, похитители глушат его. Или удалили его.

— У Громова ДНК-маяк, выращенный в его теле. Он отключается только со смертью владельца. Сомнений нет. Так что, на звездолёт доставит вас кто-то другой. Возможно, Ян Беккер. Теперь он командир подразделения.

Вся эта идея с посещением звездолёта потеряла всякий смысл для меня. Да вся моя жизнь рассыпалась на миллион ничего не значащих бесполезных осколков.

Артур что-то говорил ещё, монотонно, без всякой интонации, без эмоций, будто все чувства исчезли. Завтра на базе состоится ритуал прощания с полковником. И я тут же сказала, что хочу попасть на базу. Какая-то идея поселилась у меня в голове, заглушая острую боль потери. Никитин вяло отговаривал, но я чувствовала, ему самому хочется, чтобы я была с ним, поддержала его там. И быстро сдался.

Когда Никитин ушёл, я вернулась в свою палату, упала навзничь, и слезы залили лицо. Я рыдала и не могла остановиться. Только-только освобождалась от очередного приступа, как другой, ещё более тяжёлый и сильный, сводил меня с ума. Но я старалась плакать беззвучно. Ненавижу, когда кто-то видит мои слёзы, пытается успокоить. И потом пришло полное отупение. Лежала в странном оцепенении, будто погрузившись в летаргический сон. Солнечный свет постепенно отступил под напором вечерних сумерек. Зашла Розалинда и напомнила об ужине. Автоматически я потащилась туда, чтобы не вызывать подозрений. И потом вновь распласталась на кровати, пялилась в потолок и бессильные слезы текли по щекам, противно заливались в уши.

И я провалилась в странную полудрёму, где скользили беззвучно серые тени. Я стояла у окна. За ним умирала розовая зарница над горизонтом, чёрными нелепыми птицами неслись облака. Их прошивали инверсионными следами флаеры. А я рыдала, пытаясь выплеснуть тоску, разрывавшую душу. И думала: «я бы могла отдать тебе всю мою кровь, чтобы спасти тебя. Но у тебя другая группа крови, звёздная. Ты человек, который пришёл из другой галактики и ушёл, так и не получив помощи».

Я помнила смутно, фрагментами то, что происходило на следующий день. Серое небо, серые стены, зажавшие в тиски аэродром. В центре площади, на фоне башни с телескопом — на высоком постаменте гроб, скрытый под тяжёлыми бело-сине- красными складками знамени планеты. И очень много наград, на которых не жалели драгоценных камней. Об их ледяной блеск разбивался вдребезги солнечный свет, так что было больно глазам. Не думала, что у Олега столько наград. Я искала о нём информацию, как о человеке, что любил, чем жил. И совсем забыла, что он был талантливым пилотом, мужественным, смелым, много раз рисковавшим жизнью. Я слышала об этом обрывки фраз из речей тех, кто приехал сюда, почтить его память.

Застывшие у гроба часовые — пилоты с серебряными крылышками на рукавах. Ян Беккер, ставший теперь во главе подразделения, словно постарел за эти дни, выглядел лет на десять старше. Лицо будто вырезано из серого камня, глаза обратились внутрь себя, губы сжались в тонкую линию.

Я держала под руку Никитина, пребывая в забытьи, и в мозгу то и дело всплывала глупая мысль: «я так и не смогла сказать ему, что люблю его».

Сколько раз я вела репортажи о похоронах известных людей: политиков, актёров, писателей, художников. И всегда старалась запомнить, как можно больше ярких деталей, мыслей, которые появлялись у меня в тот момент, хотя бесстрастные око нескольких голографов фиксировало тщательно всю обстановку.

Но сейчас не хотелось ничего запоминать. Наоборот, я мечтала закрыть глаза, умчаться мыслями туда, где не слышна траурная музыка, шарканье ног, речи. От всего этого хотелось взвыть, упасть в истерике и зарыдать. Как тяжела обязанностей живых по сопровождению мёртвых.

Заглушая унылую мелодию духовых, послышался нарастающий гул турбин. Под куполом неба закружились в вальсе истребители. Синхронно пронеслись навстречу друг другу над гробом, оставляя за собой вихревые жгуты, окрашенные в траурный чёрный цвет. И перехватило горло, сердце сжала холодная тоска, когда перед мысленным взором вспыхнул божественный танец самолёта на том самом, первом авиашоу. И зачем я только пошла туда. Не увидела бы никогда — не влюбилась. И не мучилась так сейчас.

И вот, всё закончилось. Гроб с символическим телом медленно спустился в нишу и на его месте возникла серая плита с выбитыми на ней именем Олега Громова и датами его жизни и смерти.

Что делать мне теперь, с этой гулкой пустотой внутри. Куда деваться от мучительных мыслей? Впрочем, мучиться осталось недолго. Я уже всё решила. Только грызла совесть, совсем немного, что Артур, который так доверчиво держал меня сейчас под руку, выбросил на ветер столько денег. Но ведь я не просила возвращать меня с того света. Не просила! Если бы не нашлись деньги на восстановление функций мозга, моё тело-овощ просто отключили бы от аппаратов поддержки жизни.

Но внезапная мысль озарила меня, как ослепительная вспышка, разорвавшая тьму. И принесла невероятное облегчение, от которого боль стала не такой острой. Я сделаю репортаж о Олеге, и создам о нем биографию. Ведь я столько знаю о нём, о его привычках, увлечениях. А теперь и о его работе. Да, он не известный художник, или писатель. Не режиссёр, и не знаменитый певец, но он просто мужественный и сильный человек.

Никитин отвёз меня в клинику. А там мою просьбу восприняли спокойно, даже равнодушно. Никто не стал задерживать или уговаривать меня. И я переселилась на базу. Мне выделили небольшую комнату, и позволили оформить так, как я хотела сама. Теперь я могла разговаривать со сослуживцами Олега, записывать истории, которые казались иногда смешными, иногда совершенно не реальными. Но образ его становился всё более объёмным, по-настоящему оживал для меня. И стало казаться, что Олег где-то здесь. Я не могу встретить его, увидеть, но не потому что его нет на свете, а потому, что он занят.

Круглые сутки грозно гудели турбины, так что дребезжали стекла в окнах. Взлетали и садились космолёты. Представить не могла, что пилоты должны столько посвящать тренировках. Когда не спалось, я выходила на аэродром, когда только- только заря занималась за высокими стенами, набрасывая на космолёты, ангары, диспетчерскую вышку сияющее алое покрывало. И думала о том, что Олег также вставал по утрам, проходил по плитам пластибетона, вдыхал утреннюю прохладу, смешанную с резким запахом синтетического топлива и резины. Эти стены слышали его голос, которым он мог властно и резко отдавать приказы и в то же время мягко и дружелюбно похвалить, поддержать. Он не смог выгнать ни одного пилота, даже самого бесперспективного. Если парень не вписывался в общую команду, Олег делал все, чтобы помочь ему.

А потом я встретилась с Яном Беккером, который стал командиром подразделения. Он почему-то ускользал от меня под разными, порой нелепыми предлогами отказывался разговорить. Это вначале удивляло, потом злило. Потом мне просто хотелось подстеречь его и спросить напрямую, почему он избегает меня? Он словно пытался скрыть от меня какую-то важную часть жизни Олега. И тут Беккер сам позвал меня.

Его кабинет скорее напоминал диспетчерский центр или капитанский мостик. Перед дугообразным столом из светлого пластика — высокая голографическая панель до потолка с быстроменяющейся информацией. Все стены закрыты такими же панелями.

Не успела я присесть в кресло, как Беккер почти без предисловия начал рассказывать о Олеге и только в превосходных степенях. Я всё это слышала уже от других пилотов, но никто из них не произносил такие хвалебные речи. Это выглядело пафосно. Но в то же время, я ощущала, что Беккер был честен со мной, и с собой. Он выплёскивал те чувства, которые мучили его, также как и меня. Он словно читал мои мысли. И казалось каждой фразой заводил себя. Сжимал и разжимал кулаки, губы нервно поддёргивались. И яростно блестели глаза.

И тут он резко оборвал свой монолог. Воцарилась пауза, которую я не смела прерывать. Но затем Беккер вздёрнул подбородок и отчеканил:

— И ещё, госпожа Райкова. Секта Макбрайда, наконец получит по заслугам. И я хочу, чтобы вы записали и выдали в эфир моё воззвание об этом. Да, это месть. Месть за все их гнусные дела, диверсии, гибель людей. И главное — убийство полковника Громова.

— Что вы имеете в виду?

— Мы давно знаем, где находится лагерь этих ублюдков. Но власть не давала нам возможность расправиться с ними. А теперь в нарушении всех приказов и инструкций я отдал приказ уничтожить «осиное гнездо». Знаю, как рискую. Но все пилоты будут участвовать добровольно. Они знают, чем им это грозит. А я возглавлю эту операцию.

Сердце заколотилось так радостно и внезапно, что сбилось дыхание. Колени ослабли, задрожали руки. Но, собравшись с духом, как можно спокойней я сказала:

— Господин Беккер, я хочу принять участие в этой миссии.

— Совершенно невозможно.

Беккер вскочил со стула, подошёл к окну, и застыл как статуя, лицо в профиль будто стало барельефом, впечатанным в светлый пластик.

— У меня есть лицензия пилота.

— Это не имеет значения. Вы — гражданское лицо. А это военная миссия. По нашим разведданным лагерь секты напичкан самыми современными средствами ПВО. Ракетные установки, радары, лазеры, боевые роботы. Их нужно уничтожить с воздуха. А пилотировать истребительный космолёт вы не сможете.

— У вас же есть космолёты для двух членов экипажа. Я могу полететь дублёром. На войне были корреспонденты. Без них никто бы не узнал, что творилось там.

Он крутанулся на носках, развернувшись ко мне, желваки перекатывались под серой кожей. Выражение лица испугало меня. Передо мной стоял человек, который не остановится ни перед чем. Неужели он так любил Олега? В моей душе шевельнулась ревность.

— Для вас нужен лётный комбинезон. То есть, противоперегрузочный костюм, Эва. Мы будем атаковать из космоса. На самых высоких скоростях. А значит — невероятные перегрузки. Вы — женщина, для вас такой комбинезон не найти.

Действительно, на базе не было ни одного пилота-женщины. Меня покоробил такой мужской шовинизм Олега, женщин он любил, но не в качестве сослуживцев.

— У вас же есть роботкач военного применения, господин Беккер, — возразила я.

— Он сделает любой костюм.

Беккер едва заметно усмехнулся. И сдался.

— Хорошо. Готовьтесь. Операция «Месть» начнётся сегодня в семь вечера. Вы полетите на флагмане — моём космолёте.

Ну что ж, они хотели войну, они её получат.