Ловцы снов

Глава 22

Весна ворвалась в город ранним субботним утром.

Лучистая. Яркая. Она принесла запахи прелых листьев и влажной земли, нагретого солнцем асфальта и древесного клея. На аккуратно подстриженных ветвях деревьев из липких почек вылупилась первая листва.

Весна плескалась светом, и я жмурилась у открытого настежь окна. Голова, казалось, раскололась на миллиарды маленьких кусочков, и соединить их никак не получалось. Не помог ни аспирин, ни чашка ароматного кофе, от которого, к слову, мутило. Зато развеяла миф о том, что у доноров не бывает похмелья.

Прошлая ночь помнилась смутно, разве что первые полчаса после выхода из осознанного сна. Облегчение на лице Егора, возбуждение Мыши, которая совершенно искренне восхищалась моими способностями влиять на неустойчивую реальность сна, хоть и добавляла, что это – жульничество. Егор удивился новости о Морозко, но быстро собрался и удалился в спальню кому-то там звонить. Надеюсь, не Белому. Совету я по-прежнему не доверяла. Более того, скорее всего они и приказали Морозко убрать меня.

Этой мыслью я поделилась с Мышью после третьего глотка пива, которое она с ехидной улыбочкой сунула мне в руки. Что ж, обещала, пришлось выполнять. И я честно пила, хрустела чипсами, стараясь не думать, как все эти вредности повлияют на фигуру и состояние кожи. После второй бутылки я окончательно наплевала на внутреннего критика, клятвенно пообещав себе, что запишусь в спортзал. И к косметологу. Вот прямо на следующей неделе, как только с положением в салоне немного устаканится.

Напомнила себе, что свободна. Что теперь могу спать спокойно, во всяком случае, некоторое время. Мышь уверила, что повторную попытку Андрея привязаться я обязательно почувствую.

Егор в наших бесчинствах не участвовал, мягко напомнил, что ему-то утром за руль. Я вспомнила о визите к родителям в пригород и отчего-то начала названивать им, отыскав в телефонной книжке номера. Папа Алисы, кажется, был рад меня слышать, а вот в голосе матери мне почудилось недовольство. Я не стала грузиться, сказав себе, что в живую разобраться будет проще. А вот с Ромой получилось проболтать больше получаса. У него оказался очень мягкий и приятный голос, а еще он сильно интересовался положением моих дел. Удивительно располагающий к себе человек, особенно если учесть, что звонила я ему около двух ночи.

Пиво на меня определенно плохо влияет. А еще развязывает язык.

Я выболтала все, что не опасно было выбалтывать, а именно – о новой работе и желании бросить учебу. В голосе Ромы скользнула обеспокоенность, но осуждения, к счастью, не было. Значит, поддержит. Что-то подсказывало мне, что с матерью Алисы мы не поладим…

Утром же навалилось. И сожаление, и осознание. А еще вернулась тревога. Поселилась где-то в районе затылка и настойчиво зудела.

– Легче? – сочувственно поинтересовался Егор, присаживаясь рядом с ноутбуком.

Я прикрыла глаза и покачала головой. Наверное, нужно еще таблеток. Горсти эдак две.

– Никогда не позволяй мне пить пиво, – пробормотала мучительно. – И эту, с синими волосами больше к нам не пускай. Она плохо на меня влияет.

– Боюсь, если ее не пускать, она выбьет дверь и прорвется с боем, – пошутил Егор. – У нас около двух часов, чтобы привести тебя в чувство и кое-как подготовить.

– Я не уверена, что стоит ехать, – с сомнением возразила я. – Особенно сейчас, когда мы знаем, что Морозко убивал… Виктор все еще в беде, помочь ему некому. Кроме меня.

– И ты не сможешь помочь. Ты больше ни на что не влияешь в совете, Яна.

Не влияю, верно. Однако…

– У нас нет доказательств, – добил Егор. – Никаких, кроме твоих слов. Против Алмазова показания сына и масса косвенных улик. Он засветился по полной, водил любовниц в тайную квартиру, с Юлей Бородиной там практически сожительствовал. Присутствовал в городах, где после были обнаружены жертвы, замял дело Светланы, уводя следствие со следа. Он встрял, Яна, и вряд ли связь Морозко с осознанными снами как-то повлияет на мнение совета. Нам нужны железные доказательства, а не слова некой девицы, которая сначала заявила, а после решила пощадить насильника. Было освидетельствование, на твоей коже зафиксирован его след.

– Но он не убивал…

– Тебя – не убивал. Но знаешь, что скажет на это Белецкий? Виктор просто не успел. Мы его взяли раньше, чем он успел навредить.

– Белому это выгодно! – со злостью выдохнула я, сжимая кулаки. В висок стрельнуло болью, и я зажмурилась. Егор налил воды в стакан, бросил туда таблетку шипучего аспирина, поставил передо мной. Аспирин бурлил, растворяясь, выбрасывая на поверхность воды сотни мелких пузырьков.

– Именно, Яна. Скорее всего Морозко и правда в сговоре с кем-то из совета, ведь не зря убрали именно тебя и Глинского.

Скверно. Очень скверно. Получается, мы ни на шаг не продвинулись. А вчера все казалось таким радужным. И будущее, и расплата.

– Заявимся сейчас с обвинениями, спугнем Морозко. А Белецкому дадим возможность подготовится и придумать легенду.

– И что теперь? Сидеть и ничего не делать? Они не прекратят, Егор! Они же…

– Знаю, – мягко перебил он и накрыл мою ладонь своей. – И мы это остановим. Пока нас не будет, делом займется мой хороший знакомый.

– Тот, который разочаровался в совете, – догадалась я.

– Именно. У него доступ к архивам и записям совета, он давно присматривается к Белецкому, а выходные – это фора для нас. Судить Виктора в выходные все равно никто не станет, и у Валеры есть время нарыть что-то, найти зацепки и улики. А тебе сейчас действительно лучше быть подальше. Что-то мне подсказывает, что Белецкий не потерпит вмешательства.

– Думаешь, совет меня пасет?

– Теперь да. Ты фигурируешь в деле, к тому же… – Егор запнулся и опустил глаза.

– К тому же?

– Он недвусмысленно дал понять, что хочет тебя себе.

А вот это и правда может стать проблемой. Больше встрять ты не могла, Яна…

– Я же твой донор, – с надеждой произнесла я.

– Ты забыла? – горько откликнулся Егор. – Это же совет. Когда они считались с дикими?

Он в чем-то прав. Брали и не жалели. Многих доноров просто сманивали, конечно, байками о защите, но некоторых вынуждали. Я не практиковала, но слышала кое-что. О Белом в том числе. Этот так вообще не стеснялся давить. И вот теперь… А что теперь?

– Давай подождем понедельника, – обнадежил Егор. – У меня большие надежды на Валеру.

Теперь это все, что у нас осталось – надежда на Валеру. Понятия не имею, кто это. А ведь должна знать, он же был моим соратником. Мы были на одной стороне, пока он не засомневался. Пока сторона диких не показалась ему лучше, чем организованность и прикрытие законами. Почему? И, главное, как я могла не заметить, насколько прогнило то, что я боготворила? Неужели я тоже?..

Головная боль отступила лишь в машине, когда город остался позади. Я смотрела в окно на раскинувшиеся до горизонта вспаханные поля, на черных грачей, скачущих по волглой и жирной земле в поисках пропитания, и еще раз проговаривала про себя информацию о семье. Егор показал мне фото и вкратце обрисовал черты родственников Алисы. То, что знал сам из ее рассказов – с ее семьей он также встречался впервые.

Главой семьи, вопреки патриархальным предрассудкам общества, у Алисы была мать. Властная, жесткая, принципиальная и жутко авторитарная особа, насколько я поняла из рассказа Егора и своего ночного звонка. Кажется, она сразу вычислила, что я пьяна, и обещала долгий и основательный разговор по этому поводу при встрече. Неудивительно, что рыжая сбежала из-под ее крылышка. Судя по всему, Алиса была весьма мягкой и уступчивой, и мать точно сломала бы ее однажды. Подмяла по себя и дело с концом.

Отец, как и принято в таких семьях, отличался покладистостью и добротой, во всем слушался тираншу-жену, но за ее спиной всегда находил слова утешения для своих отпрысков. Для себя же отыскал отдушину в любимом деле – Павел Анатольевич Соколов по утверждению Алисы был художником от бога. От плохой погоды в семье он сбегал в большую комнату-студию на мансарде и творил, творил, творил… Согласна, раздражение от постоянного контроля нужно сбрасывать, хотя я вот считаю, что лучше сбрасывать на того, кто пытается контролировать.

О брате Алисы, Романе, у Егора сложилось смутная картина. Алиса его боготворила, называла Братцем Лисом, отзывалась всегда тепло и восторженно, а оттого – невнятно. Он действительно выглядел весьма симпатичным на фото рядом с невысокой и тусклого вида девушкой, которая оказалась его невестой. С этой самой невестой был связан огромный скандал в семействе Соколовых. Жесткая Татьяна Игоревна терпеть не могла тихую Алину и была против их с Ромой отношений практически с самого начала. Однако Рома, видать, характером пошел в мать и отвоевал главную любовь своей жизни и право на свидания.

Хотя отвоевал – сильно сказано. Он просто свалил из дома, что логично для его возраста и положения – в свои тридцать Рома неплохо укрепился и твердо стоял на ногах. У него была своя клининговая компания, судя по рейтингу гугла – лучшая в городе, с обширной базой постоянных клиентов и кристальной репутацией. Если учесть, что начинал он с низов, Алисе следовало гордиться братом.

Интересно, он приедет к родителям сегодня? Поддержка от такого бунтаря мне точно пригодилась бы, особенно учитывая, что я собираюсь рассказать…

Егор вел машину молча, оставив мне возможность разобраться в собственных мыслях, которые невольно возвращались к Виктору и все еще шаткому моему положению. Жека Белый – человек жалкий, но в данной ситуации очень опасный для меня. Если он и правда захотел меня как донора, как я смогу защититься? Я была уверена, что Егор не бросит, но что может дикий против совета? А сейчас, когда Виктор больше не влияет на решения… Может, мне стоит остаться в пригороде, под крылом у авторитарной мамочки Алисы?

Эту мысль я сразу же отмела. Во-первых, скорее всего мы с ней не поладим, и, при всех моих стараниях быть няшей, я сорвусь на третий день. Во-вторых, я не оставлю Виктора гнить в ожидании суда за преступления, которые он не совершал. В-третьих, у меня есть счета к Морозко. Ну и последнее, не менее важное «но»: в понедельник у меня первый рабочий день в салоне. Я не откажусь от своего так просто, не профукаю шанс.

А с Белым как-нибудь разберусь. Я не забитая девочка, кое-что могу. Захочет взять без разрешения – захлебнется!

Родной городок Алисы был небольшим. Я бы даже сказала, что это не городок, а поселок, разросшийся вширь, сосредоточив массовое скопление строений в центре, вокруг белокаменной церквушки, и раскидавший дома горстями по обе стороны узкой речушки, огибающей холм.

Родительский дом Алисы находился как раз за холмом, почти в пригороде. В новом районе, среди таких же покатых крыш, уютных двориков, огороженных коваными заборчиками, в густых зарослях плодовых деревьев. улица привела нас в тупик и окончилась высокими воротами, окрашенными синей краской. Егор еще раз сверился с навигатором и кивнул.

– Здесь.

Мы вышли из машины в упоенную прохладу весны. Вдали от большого города она пахла иначе – нагретым на солнце шифером, травой и навозом. А еще чем-то неуловимым и до боли знакомым. Это был запах детства. У нас тоже была дача, куда мы приезжали по весне сажать картошку, кукурузу и бобы. Маленький ветхий домик, заброшенный колодец, яблоня во дворе. Деревянный сарай с глубоким погребом, его стены понемногу гнили от снега и сырости, и мама вздыхала, что нужно бы покрасить, а то рухнет однажды. Там родители хранили садовые инструменты, а в погребе – консервацию на зиму. Там отец ловил меня, чтобы…

– Не бойся, – сказал Егор. – Если ничего не выйдет, просто уедем. Ты не обязана любить их, как она.

Я кивнула, сглотнув колючий ком и нажала на кнопку звонка.

Встретила нас высокая и довольно крупная женщина лет сорока пяти. Короткая ассиметричная стрижка, агрессивный макияж, цепкий внимательный взгляд. Строго поджатые губы. Шелковая разлетайка и узкие леггинсы, которые при такой фигуре не носят, но кто увидит – дома-то. Дома можно позволить себе отступить от правил.

Женщина смотрела на меня недовольно, склонив голову набок, и молчала. Ждала?

– Мама…

Я попыталась выдавить из себя подобие улыбки, вышло наверняка плохо. Светлая бровь «мамы» удивленно поползла вверх, когда она перевела взгляд на Егора.

– Мама, это Егор, – представила я. – Мой парень.

– Добрый день, – вежливо поздоровался Егор, но руки не протянул. Струсил?

Мы стояли на пороге. Жуткая женщина буравила нас взглядом и внутрь не приглашала. Ко мне в голову даже закралась крамольная мысль: а что, если она поняла, что я – не Алиса? Но тут же сгинула, так как из глубины двора раздался оглушающий вопль.

– Лисичка! Моя лисичка приехала!

Отец Алисы оказался ниже, чем представлялся мне на фото, и едва доставал своей тучной жене до плеча. Он был подвижен, лысоват и рыж. Одет в старые джинсы и застиранную футболку. Накинутая на плечи легкая куртка вряд ли особо грела, но ему, кажется, было не холодно.

– Ох ты ж, да не одна, и с кавалером! – выдал он радостно и бросился пожимать руку Егору. – Павел.

Егор оттаял и тоже представился. Павел суетливо и совершенно бесцеремонно отодвинул в сторону жену и распахнул ворота, чтобы Егор мог поставить машину во дворе. Пока мужчины суетились, Татьяна отвела меня в сторону и строго спросила:

– С ним пила вчера?

Ах да, эта родительская забота, от которой удавиться хочется…

– Нет, – не задумываясь ответила я. И ведь даже не соврала. – С подружкой из университета. Отмечали удачную… контрольную.

– Он старше, – с недовольством заявила «мама». – Чем он занимается?

– Менеджер, работает в дистрибьюции. Крупная международная компания, продают все, начиная от зубных щеток, заканчивая медицинским оборудованием.

– Когда закончишь университет, пусть и тебя туда пристроит.

– Я думаю, пока слишком рано о таком думать…

– Никогда не рано думать о будущем, – назидательно сообщила она и сдвинула брови: – Учти, вместе не постелю!

Кто бы сомневался. Как тут еще дышать без позволения получается?

Дом родителей Алисы был двухэтажным, просторным и светлым. Предбанник, прихожая, гостиная с огромными окнами и милыми занавесками, присобранными розовыми бантами. Овальный стол, ваза с цветами. Лестница с крутыми ступенями изгибалась резко, гладкие перила отражали свет из огромного окна в пролете. За гостиной притаилась кухня, откуда доносились умопомрачительные запахи чего-то мясного и пряного.

– Ой! – всплеснул руками Павел и смешно повел бровями, отчего тут же стал похож на Петрушку с детской ярмарки. – Утка в духовке!

И тут же умчался, спасать утку, по-видимому. «Мама» отпечатала на наших с Егором лбах по клейму осуждения и ушла по лестнице наверх – стелить в разных спальнях, как пить дать. Будь ее воля, нас бы в разных домах спать положили. На разных планетах.

Знала бы она, что ее «доченька» практически сожительствует с женатым мужчиной, ее хватил бы удар. А потом, если бы выжила, она посадила бы меня под домашний арест пожизненно.

– Держишься? – заботливо поинтересовался Егор. Я пожала плечами. Что еще остается?

Объятия. Нервный смешок, будто мы вернулись в детство, и нас вот-вот могут застукать за чем-то неприличным. Хотя вру, не вышло бы. Когда Егор только начал неприличное познавать, я уже знала об этом все.

Однако было хорошо. Уютно. Из кухни раздавались умопомрачительные ароматы, на жирных листьях фикуса плясали яркие блики. Солнечный луч пересекал комнату, разливался на полу пятном, а в его мерцающем свете плясали мелкие пылинки. Палец Егора запутался у меня в волосах, от него по затылку вниз спускалось тепло. От куртки едва заметно пахло сигаретным дымом: как бы давно ни бросил, запах остается надолго…

– Молодые, – весело окликнул нас Павел, наполовину высунувшись из двери кухни, – бегом помогать мне с салатом!

Егор убрал руку, а тепло осталось.