Лорд-Чародей

29

Несмотря на то, что дискуссия о возможных угрозах и методах магических нападений заняла почти всю вторую половину дня, Крушила не решился поделиться своими опасениями. Эти опасения родились у него, когда он увидел, как изгнанные с козел белки мечутся по подножке фургона.

Крушила надеялся, что Лорд-Чародей до этого не додумался, а потому предпочитал не высказывать все вслух. Ясновидица утверждала, что всегда знает, следит за ними правитель или нет, но Крушила все же сомневался. А что, если Лорд-Чародей подслушает и возьмет его мысль на вооружение?

Говорить об этом имело смысл только в том случае, если бы Крушила мог придумать меры противодействия. Но пока подобного рецепта не было, он предпочитал держать рот на замке.

С другой стороны, можно задать вопросы, которые позволили бы изобрести систему защиты. Помучившись еще некоторое время, он наконец решился. Когда почувствовавший себя чуть лучше Лучник занял место на козлах, а дрожащий, насквозь промокший Ведун влез в фургон, Крушила спросил:

— Лорд-Чародей ведь может подчинить себе любых животных?

— Да, пока владеет всеми восемью талисманами, — ответила Ясновидица, закутывая Ведуна в сухую накидку.

— Есть ли способ вызволить животное из этого состояния? Освободить от контроля?

Избранные вопросительно посмотрели друг на друга, а Говорунья сказала:

— Да, если назвать подлинное имя животного и приказать ему быть свободным. Именно это я и пыталась проделать с белками. Но имя надо произносить полностью и очень четко, чтобы его услышал лерр. Иногда требуется повторить всю процедуру несколько раз, в зависимости от того, насколько мощным является заклятие Лорда-Чародея.

Крушила немного подумал и, решив, что отыскал противоядие, сказал:

— Думаю, что каждый из нас должен знать и уметь произносить подлинные имена наших волов. Мы не можем позволить себе их убить, если они бросятся на нас или выйдут из повиновения.

— Волов? — Вожак посмотрел на выход из фургона. — Отличное предложение, Меч. Очень четкое. Болтунья, ты сможешь нам помочь?

— Естественно, — сказала Говорунья и, пробормотав нечто невразумительное, двинулась к выходу. — Сейчас вернусь, — бросила она на ходу.

Крушила, проследив за тем, как она, держа обеими руками капюшон, чтобы укрыться от дождя, устроилась рядом с Лучником, обратил свое внимание на Вожака.

— Не понимаю, почему Лорд-Чародей позволяет нам отдыхать и восстанавливать силы, — сказал он. — Посмотрите на Лучника. Он был повержен, но злодей не сделал ничего, чтобы его прикончить. И вот теперь наш друг снова правит волами. Почему Лорд-Чародей не насылает на нас других животных, почему не устраивает одни за другим завалы на дороге, чтобы преградить нам путь?

— Лорд-Чародей как-никак человек, — ответил продолжавший дрожать Ведун, — и тоже нуждается в отдыхе.

— Но он могущественный маг, — возразила Ясновидица, — и обладает сверхчеловеческой силой и выносливостью. Это ему обеспечивает двойник того талисмана, которым владеет Меч. А творить заклятия, согласись, менее утомительно, чем перетаскивать деревья. Нет, я полагаю, что он дает нам время подумать. Он по-прежнему хочет, чтобы мы повернули, но не желает нас убивать.

— Возможно, лерры им недовольны и требуют передышку, — высказал предположение Вожак. — Говорунья утверждают, что леррам животных не нравится, как он с ними обращается.

— Но в этом-то и состоит суть его магии, — заметил Ведун. — Восемь талисманов позволяют ему командовать леррами, и вступать в переговоры с духами Лорду-Чародею не надо. В отличие от жрецов или простых чародеев он ни о чем не должен их просить. Лерры восьми талисманов связаны с Лордом-Чародеем, как наши талисманы с каждым из нас.

— Любой может взбунтоваться, если им все время командуют, — сказал Вожак. — Вне зависимости от данных когда-то клятв. Кроме того, я не думаю, что лерры животных связаны с его талисманами. Лорд-Чародей использует талисманы для того, чтобы узнавать подлинные имена, которые, собственно, и дают ему власть над животными. Вполне возможно, что они противятся этой власти.

— А может, он в состоянии пользоваться лишь ограниченным числом имен, — вставил Крушила. — Ведь магия тоже имеет свои границы, верно? Что касается моей, то у нее определенно есть серьезные ограничения.

— А как быть с молниями? — спросила Ясновидица. — Они же никак не связаны с именами.

— Возможно, лерры просто исчерпали свои силы, — сказал Вожак. — С другой стороны, что бы вы ни говорили, я так до конца и не понял, что такое молнии. Если это явление природы, то Лорд-Чародей должен черпать их из какого-то резервуара. Резервуар иссяк, и его надо наполнить, чтобы…

— Нас слушают, — прервала его Ясновидица. — Думаю, что это паук в том углу.

— Если это паук, — сказал Вожак, посмотрев в угол, — то он просто шпионит. Я надеюсь, что он захочет поговорить. Возможно, к нему вернулся здравый смысл, и он надумал добровольно отречься.

— Сомневаюсь, — бросил Крушила.

— Ты только что спросил, почему он так вяло на нас нападает, — продолжил Вожак. — Нельзя исключать, что причина в этом.

— Он отпустил паука, — сказала Ясновидица. — Но кажется… кажется, совсем он не ушел.

Вопль Говоруньи заглушил ее последние слова.

Крушила и Вожак бросились на крик и едва не столкнулись на выходе, но обладавший сверхъестественной реакцией Крушила успел увернуться, пропустив Вожака вперед. Вожак выскочил под дождь и тут же застыл на месте.

Когда Крушила высунул голову в проем, фургон резко остановился, и Крушила едва не рухнул на спину Вожака.

Говорунья стояла в грязи рядом с левым переднем волом. Крепко удерживая в руках поводья, она смотрела животному в глаза. Остальные волы, пребывая в полном замешательстве, перебирали ногами на месте.

И тут вол заговорил. Произнесенные глубоким басом слова были различимы, поскольку ливень уменьшился и его рев сменился звоном капели. Слишком низкий тон голоса затруднял восприятие, но разобрать слова было можно.

— Я вовсе не намерен сдаваться, — пробасил вол. — Я просто даю вам возможность проявить здравый смысл. Разве вы не видите, какой ущерб наносят людям ваши попытки меня уничтожить? У вас еще есть время мирно разойтись по домам. И все сразу станет как прежде. Я показал, что могу навредить вам, несмотря на всю вашу защиту. Уверяю, что смогу вас убить, коль скоро в этом возникнет необходимость.

— И со смертью каждого из нас твое могущество будет таять. В конце концов оно уменьшится настолько, что тебя сможет прикончить даже самый слабый чародей. Тем более что желание расправиться с Темным Лордом будет возрастать с каждым твоим преступлением.

— До этого еще далеко, — ответил вол. — Я только-только начал показывать, как могу вас наказать, не убивая. Вы оплакивали убитую мною проводницу — а ведь вы ее едва знали. Интересно, как вы все зарыдаете, когда я спалю молниями ваши дома? Что вы почувствуете, когда я убью Воровку и ее деток, или женщин удочерившего Избранную Красавицу клана, или семью Избранного Воина в Северных Долинах?

Крушила покрылся холодной испариной.

— Ты не посмеешь, — сказал Вожак.

— Не посмею? А как насчет твоего бездельника-брата, Вожак? Ты хочешь, чтобы его дочурка осталась сироткой? Его подлинное имя, насколько я помню — Фарал имз Дорра шадас Бик…

— Нам известно, что ты можешь называть имена… — прервал его Вожак. — Да, я верю, что ты можешь найти и убить Фарала и Вирру. Но неужели ты думаешь, что это меня остановит? Если ты это сделаешь, я не только продолжу выполнять свой долг, но и буду жаждать личной мести.

— Однако же смерть Вирры останется лежать тяжким грузом на твоей совести!

— Похоже, тебя нисколько не тронула смерть всех твоих друзей и родственников, — ответил Вожак. — Думаю, что и я смогу жить с этим грузом, зная, что отомстил за ее смерть. Почему бы тебе не уйти добровольно и не избавить нас от необходимости тебя убивать?

— В твоей семье первой умрет Арима, — пробасил вол, поворачивая голову в сторону Крушилы.

— Арима? — переспросил тот, недоуменно моргая.

— Твоя старшая сестра — музыкантша, подлинное имя которой начинается — Арима сама Тисма.

— Ты имеешь в виду Арфу?

— До чего же странные существа эти северяне, — укоризненно покачал головой вол. — Вместо имен пользуются кличками.

— Ты убил всех своих земляков и еще смеешь называть меня странным? — возмутился Крушила.

— После этой, с позволения сказать, Арфы, в мир иной одна за другой отправятся остальные сестренки. За ними последуют твои родители. Потом настанет очередь твоих бездельников-дружков и прочих любителей ячменя. Я стану убивать по одному до тех пор, пока ты не откажешься от безумной идеи лишить меня власти.

Крушила смотрел на вола, не находя слов для ответа.

Неужели Лорд-Чародей говорит серьезно? Неужели он способен убить Арфу, Непоседу, Паучка и родителей, если он, Крушила, не откажется от своей клятвы?

Но он, согласившись стать Избранным Воином, дал обет уничтожить Лорда-Чародея, если тот встанет на путь зла. Его предупреждали, что это полностью изменит его жизнь, отдалит от всех, кого он знал раньше, но он никогда не думал о том, что его родные и друзья могут стать заложниками Темного Лорда.

В его памяти всплыла безжизненная, почерневшая пустошь, в которую превратился Каменистый Склон, а на нее наложилась иная картина — спаленный дотла павильон, почерневшие дома с провалившимися крышами и главная площадь Безумного Дуба, усеянная костями его друзей. Там же валялась и арфа сестры с порванными, свернувшимися в спираль струнами.

Да, это не старинная легенда, не пустая угроза — катастрофа может разразиться в любой момент.

В старинных легендах рассказывалось, как некоторые Темные Лорды превращали в пустыню целые округа. Особенно этим отличался Темный Лорд из Камитт-Дару, но Крушила никогда по-настоящему не представлял, как это может выглядеть на самом деле, не понимал, что чувствуют те, кто пережил катастрофу. Живо вообразив себе, что может случиться с Безумным Дубом, Крушила ощутил дурноту, желудок свело судорогой — но он знал, что не откажется от своего долга.

Если он отступит, то преступлениям не будет конца. Лорд-Чародей сможет убить каждого, кто вызовет его неудовольствие, и станет угрожать новыми убийствами, если Крушила и его друзья сделают очередную попытку его устранить. Конец этому может положить только смерть Лорда-Чародея, и вопрос лишь в том, как скоро это случится.

Он, Крушила, согласился стать героем, и теперь настало время быть героем. Он не имеет права сдаться, не может отступить перед угрозами, даже если это означает смерть его близких.

Соглашаясь стать Избранным, он надеялся вырваться из Безумного Дуба. Думая о героизме, видел блеск стали, слышал звон мечей, предвкушал смелые магические атаки, но ему и в голову не приходило, что придется проявлять героизм, принося в жертву малолетних сестренок.

— Брось эти глупости, — прогудел вол. — Ступай домой.

— Не могу, — ответил Крушила, — и ты это прекрасно знаешь.

— Ты только ухудшаешь свое положение, — сказал Вожак. — Если ты сдашься, отречешься и сам отправишься домой, никому не придется умирать.

— Отправиться домой? — переспросил вол. — Может, ты скажешь, где мой дом?

Крушила вспомнил Каменистый Склон и в который раз содрогнулся.

— Я Лорд-Чародей, — продолжал вол. — Я останусь Лордом-Чародеем и никогда не соглашусь на меньшее.

— Тогда ты умрешь, — сказал Вожак. — По-твоему, так будет лучше?

— Все мы рано или поздно умрем, — ответил вол. — Само название «Совет Бессмертных» лживо, как и слова тех, кто в него входит. Мы все умрем, вопрос лишь в том — когда. Знать нам этого не дано, но уверяю вас, если вы не откажетесь от своей глупой затеи, вы умрете раньше меня, а вместе с вами умрут ваши родные и друзья.

— У тебя есть что еще сказать? — спросил Вожак. — Или будешь бесконечно бубнить одно и то же?

— Я просто сообщил вам, что должно случиться, — сказал вол. — Зарубите себе на носу, если вы не прекратите своих жалких попыток, я, исполняя долг Лорда-Чародея, должен буду вас уничтожить. Таким был и будет удел тех, кто покушается на мир и согласие в Барокане.

— Говорунья, освободи это несчастное животное, — распорядился Вожак.

Говорунья кивнула, откашлялась и издала очень приятный низкий звук.

Вол задрожал, потряс головой, потоптался, но тут же успокоился.

— Готово, — сказала Говорунья.

— Отлично, — произнес Крушила чуть дрожащим голосом. Он терпеть не мог беседовать с Лордом-Чародеем, во-первых, потому что эти беседы ни к чему не приводили и, во-вторых, потому что ему было неприятно слушать угрозы.

Однако основная причина состояла в том, что эти разговоры постоянно напоминали ему об убийстве, о том, что ему придется пронзить мечом человеческое сердце.

Когда-то Лорд-Чародей представлялся ему абстракцией, а убийство абстракции казалось не таким ужасным делом. Но когда Лорд-Чародей стал голосом (пусть даже чужим) и начал говорить с Крушилой, все стало гораздо сложнее. Слова принадлежали человеку с таким же сердцем, как у других людей. Да, сердце этого человека было черным, ум извращенным. Он убил десятки невинных людей. Но никого из этих людей, кроме проводницы, Крушила не знал, и они не были для него до конца реальны. Они умерли, но не исчезли, оставшись, как эхо прошлого, в виде бесплотных теней. Но Арфа, Непоседа и Паучок… — Вперед, — сказал Вожак, обращаясь к Лучнику. Лучник хлестнул волов поводьями, и фургон тронулся с места.

Крушила, Вожак и Говорунья успели укрыться внутри до того, как возобновился ливень. Следующие полчаса ушли на то, чтобы пересказать Красавице, Ведуну и Ясновидице то, что говорил вол, а также на тщательное изучение с помощью Говоруньи подлинных имен тягловых животных. Надо сказать, имена эти не слишком годились для голосовых связок людей.

Когда разговор стих, в фургоне воцарилась мирная тишина, нарушаемая лишь скрипом колес да постоянным шумом ливня. Первой нарушила молчание Красавица.

— Кто-нибудь об этом думает? — вдруг спросила она. Крушила посмотрел на ее прикрытое шарфом лицо, затем взглянул в бездонные, чуть поблескивающие в свете лампы глаза.

— Конечно, нет, — ответил Вожак.

— Думает — о чем? — спросил Ведун.

— О том, чтобы повернуть назад и оставить Лорда-Чародея в покое, — сказала Красавица.

— О…

Тишина сделалась напряженной. Атмосферу разрядил Ведун.

— Похоже, эта сырость начинает действовать на мою поясницу, — пробормотал он.

— Когда же мы доберемся до дома Воровки? — спросил у Ясновидицы Вожак, тут же вызвав спор о маршруте, расстоянии и скорости. Но Крушила по-прежнему смотрел на Красавицу, и в ее глазах он прочел тревогу.