Лиса в курятнике

Глава 6. Тщеславие и одержимость

После турнира весь вечер Цинмэй была растеряна, изумлена и разочарована. Победа её сводного брата, в котором она всегда видела ничтожество, поразила её. Как могло случиться такое? Он же бездарность! В голове её пульсировали обрывки воспоминаний: ее насмешки, унижения, её ловкое умение обвинить ненавистного братца в своих грехах.

И вот, он стоит на вершине, купаясь в лучах славы, а она… она тонет в пучине собственного недоумения и нигде не находит ответа на мучительный вопрос: как? Как он смог?

Значит, он не был бездарностью, и его дарование привело его к победе? Осознание этой правды кольнуло Цинмэй, как лезвие. Впервые она почувствовала не презрение, а… зависть. Зависть, разъедающая изнутри, была куда более болезненной, чем поражение. Она всегда считала себя умнее, талантливее, достойнее. Но теперь, глядя на триумфатора, осознавала, что недооценила его, ослепленная собственной гордыней. Её мир, такой четкий и понятный, рушился, обнажая неприглядную истину: брат был гением, а она… ничем.

Цинмэй ощутила, как к горлу подступил ком. Ей нужно было побыть одной, осмыслить всё произошедшее. Добравшись до своей комнаты в гостином доме, она упала на кровать, лицом в подушку. Слёзы, которые она так долго сдерживала, хлынули потоком. Это были слёзы обиды и разочарования.

Но Цинмэй ждало ещё одно разочарование. Этим же вечером она, чуть успокоившись, встретилась с Гао Шаньцы, чтобы обсудить их предстоящую свадьбу, но тот отвечал холодно и бесстрастно. Её брат Сюань Ли болен, он при смерти, о какой свадьбе можно сейчас говорить?

Но Цинмэй поняла, что за этими словами — лишь безразличие к ней. Она почувствовала, как внутри что-то оборвалось. Все её мечты о счастливой семейной жизни, о доме, полном смеха и любви, рассыпались в прах, словно карточный домик от дуновения ветра. Она всегда видела в Гао Шаньцы надежного любящего человека, но теперь перед ней стоял незнакомец, чьи глаза не отражали ничего, кроме ледяного равнодушия.

Она пыталась достучаться до него, но все её слова, как стрелы, выпущенные в пустоту, не достигали цели. Гао Шаньцы был непроницаем. Цинмэй поняла, что всё бесполезно. Любовь, как цветок, нуждается в заботе и внимании, а в их отношениях никогда не было ни того, ни другого.

Она ушла, оставив Гао Шаньцы в одиночестве со своей холодностью и безразличием. С тяжелым сердцем Цинмэй приняла решение разорвать помолвку. Это было больно, очень больно, но она считала, что брак, где нет любви и уважения, — ещё хуже. Она заслуживала большего, заслуживала человека, который будет ценить её и видеть в ней не только красивую куклу, но и талантливую яркую личность!

Девице трудно было понять, что она и есть кукла, к тому же не очень красивая.

Впрочем, Лис ничего другого от сестрицы и не ждал.

Гао Шаньцы действительно было не до невесты. Своих проблем хватало. Его сестрица Шаньгуань неожиданно влюбились в Сюань Си. Неприязнь и презрение уступили место неподдельному интересу, даже одержимости. Она жаждала узнать его, понять, что привело его к такому величию.

Гао Шанцы буквально хватался за голову.

— Опомнись! Что с тобой случилось?! Ты помолвлена с Сюань Ли, и ты сама публично расторгла помолвку с этим человеком! У тебя нет ни шанса восстановить отношения с ним! Госпожа Циньин тоже никогда не допустит, чтобы брак с тобой усилил и укрепил его положение в доме!

— Но если сам Сюань Си согласится жениться на мне — что она сможет сказать?

Гао Шаньцы потряс головой, словно пытаясь избавиться от набегающего на неё кошмара.

— А с чего ты взяла, что он согласится? Для мужчины отказ невесты от брака — унижение достоинства и чести величайшее оскорбление. И ты оскорбила и унизила его. Сомневаюсь, что он забыл об этом.

Шаньгуань слегка нахмурилась. Ее пальцы нервно теребили край шелкового рукава. Она знала, что брат прав. Сюань Си был горд, и он наверняка не из тех, кто легко прощает нанесенные обиды.

Она глубоко вздохнула, но в ее глазах блеснула решимость.

— Я знаю, что это будет нелегко, — произнесла она твёрдым голосом. — Но я найду способ убедить его. Я покажу ему, что изменилась. Я докажу ему, что достойна стать его женой.

Шаньцы посмотрел на нее встревожено и даже испуганно. Внезапная любовная одержимость сестры пугала его. Такого с ней раньше не случалось: она всегда была рассудительна и расчётлива, умна и бессердечна. Что же произошло? Шаньцы знал, что упрямство и амбиции сестры могут привести к опасным последствиям. И он понимал, что Сюань Си не нужна его сестра. Он никогда не полюбит её.

— Шаньгуань, послушай… Раз предавшему — кто поверит? Ты уже предала его, отказалась от помолвки. Что ты хочешь теперь, когда он прославился? У тебя нет шансов.

Шаньгуань отмахнулась от его слов, будто от назойливой мухи. Ее взгляд был устремлен в никуда, словно уже видела себя рядом с Сюань Си. Она грезила о месте рядом с человеком, которого считала вершиной совершенства.

— Ты не понимаешь, брат. Это не из-за его славы! Я… я просто поняла, что была не права.

Шаньцы побледнел. Да, Шаньгуань явно влюблена в Сюань Си. Это была катастрофа. Шаньцы покачал головой, зная, что спорить бесполезно. Шаньгуань всегда была упрямой, особенно когда дело касалось ее желаний. Шаньцы подошел к ней и положил руку на ее плечо, и вздохнул, чувствуя, как бессилие подступает к горлу. Он видел эту глупую, опасную одержимость в её глазах и знал, что уговоры бесполезны. Сюань Си стал для нее навязчивой идеей, недостижимым идеалом, и ничто не могло её остановить.

— И ты думаешь, он поверит тебе? После того, как ты публично отвергла его? После того, как ты унизила его перед всем городом? Ты, правда, думаешь, что он бросится тебе в объятия? Шаньгуань, не позволяй этой нелепой одержимости ослепить тебя.

Шаньгуань резко повернулась к брату, ее глаза метали молнии.

— Ты ничего не понимаешь! Я была глупа и слепа, когда отказалась от него. Теперь я знаю, что он — тот, кто мне нужен. Это не просто прихоть. Это судьба! Я чувствую это. Я должна попытаться.

Шаньцы горько усмехнулся. Он знал, что шансы Шаньгуань на успех были ничтожно малы. Но как удивительно! Как бы скверно женщина не поступила с тобой, она никогда не верит, что твоя любовь для неё окончательно потеряна. Эта вера, наивная и безрассудная, коренится глубоко в женской природе. Женщина, даже совершив ошибку, в глубине души хранит надежду, что ее проступок будет прощен, что былые чувства воскреснут с новой силой. Она склонна романтизировать отношения, помнить моменты счастья, и надеется, что эти светлые воспоминания смогут перевесить чашу весов, склонив ее в сторону прощения.

Однако эта вера разрушительна. Она может заставлять женщину надеяться на перемены, которые никогда не наступят. Любовь, как и все в этом мире, имеет свои границы. Мужчины умеют отпускать прошлое и двигаться дальше, не цепляясь за иллюзии и несбыточные надежды.

Но в итоге Гао Шаньцы стал невольным заложником страсти сестры. Она отказалась вернуться в поместье Сюань, сказав госпоже Циньин, что намерена погостить у брата в академии.

Лис Хусянь прекрасно понимал, что его триумф на турнире порядком испортит настроение госпоже Циньин и что главной опасностью для госпожи Циньин теперь будет именно он. Настолько, что она непременно пожелает окончательно свести с ним счёты. Ей трудно будет найти в городе наёмного убийцу, гораздо проще поручить это своим людям, тому же Лунцао или сынку Чану. Впрочем, задумавшись, Лис тут же покачал головой. Госпожа Циньин видела его умение владеть мечом, и едва ли она решится послать последнего оставшегося ей сынка на смерть. Значит, по возвращении домой, она велит Лунцао выследить его в Тайсюэ и уничтожить.

Лис не боялся Лунцао, но счел его поступок с молодым Сюань Ли довольно пакостным. Он мысленно заглянул в поместье Сюань. Госпожа Циньин уже вернулась домой, предварительно так и не повидав сына Чана. Просто увиденное на турнире так поразило и испугало её, что она решила обдумать всё не торопясь.

Сразу по возвращении она навестила больного сына Ли. Лекаря по-прежнему дежурили у его ложа, однако больной так и не приходил в сознание. Однако теперь, едва госпожа Циньин приблизилась к сыну, Сюань Ли открыл глаза. В них на этот раз лисьей волей проступила капля разума.

— Мерзавец Лунцао… Он сбросил меня с уступа…

Госпожа Циньин побледнела и переглянулась с лекарем. Что? Он бредит?

Линь Бао покачал головой.

— Не похоже, господин, кажется, пришёл в себя…

— Так значит… — Госпожа Циньин и раньше недоумевала, как могло получиться, что вместо ничтожного Сюань Си с откоса упал её сынок, но сказанное сыном пролило свет на это недоумение.

— Так значит, это не был несчастный случай? — прошептала Госпожа Циньин, ее голос дрожал от ярости и ужаса. Она не могла поверить, что кто-то осмелился поднять руку на ее сына, наследника рода Сюань. Особенно если этим кем-то был презренный слуга, Лунцао.

Линь Бао опустил голову, не смея смотреть в глаза своей госпоже. Он всегда подозревал неладное, но не мог представить, что за этим стоит предательство. Все указывало на несчастный случай, но слова господина Сюань Ли все меняли.

Госпожа Циньин подошла к постели сына и нежно взяла его руку.

— Сюань Ли, сынок, расскажи мне все. Почему Лунцао хотел тебе навредить?

Сюань Ли слабо сжал ее руку. Его глаза горели жаждой мести.

— Лунцао бросил пыж под ноги коню…

В глазах Госпожи Циньин вспыхнул лютый гнев.

— Что? Как? Не сомневайся, сынок, этот мерзавец Лунцао ответит за все. Я лично прослежу за этим. Я не позволю ему остаться безнаказанным… Я прикажу забить его до смерти. Его и всю его семью.

Гнев госпожи был страшен, как буря в горах, голос звенел сталью и клокотал яростью. Лунцао… одно это имя, как ядовитая змея, отравило теперь тишину дома. Предатель, лицемер, вор — все эти слова казались недостаточными, чтобы описать глубину его низости. Он был тут же схвачен. Приказ о казни был отдан немедленно. На рассвете Лунцао и его семью вывели за Западный павильон. Связанные, измученные, они стояли перед толпой, словно загнанные звери. В глазах Лунцао плескался страх. В глазах его жены и детей — лишь немой ужас.

Ударом гонга, разорвавшим тишину, палачи принялись за дело. Бамбуковые палки, словно кнуты, обрушивались на тела приговорённых. Кровь заливала землю, крики боли разносились по округе. Толпа родственников замерла в оцепенении, одни с ужасом отворачивались, другие с нескрываемым удовлетворением наблюдали за агонией Лунцао и его семьи.

Месть была свершена. Правда, господин Сюань Ли снова впал в бессознательное состояние и больше не отзывался на вопросы матери и лекаря.

…Однако день после казни головной боли матери добавила еще и дочурка Цинмэй, которая неожиданно заявила, что не хочет выходить замуж за Гао Шаньцы. Брак с семейством Гао укреплял и усиливал дом Сюань, он был давно договорён и отказ от него привел бы дом к краху. Госпожа Циньин повернулась к дочери. В глазах её полыхнула дьявольская злость.

— Ты понимаешь, что говоришь? Твой отказ — удар в самое сердце нашего дома! — голос госпожи Циньин звенел отчаянием, но в нем сквозила и сталь, закаленная годами правления домом Сюань. — Этот брак — гарантия нашей безопасности, нашего процветания!

Цинмэй сидела, опустив голову. Она знала, что её отказ — бунт, но она не могла поступить иначе. Сердце не выбирает, и её сердце не желало брака с Гао Шаньцы.

— Мама, я понимаю, что этот брак важен для дома Сюань, но я не могу выйти замуж за человека, которого не люблю. Я не смогу жить с ним, притворяясь, что счастлива. Это будет мучением для нас обоих.

Госпожа Циньин взяла лицо дочери в ладони. В ее взгляде ярость смягчилась, уступив место грусти.

— Дочь моя, жизнь — не любовь и счастье. Иногда нужно жертвовать своими чувствами ради общего блага. Дом Сюань нуждается в этом браке.

— Я не выйду за него.

Глаза госпожи Цинмэй снова загорелись злостью, но голос стал тише.

— Хорошо. Ты не выйдешь за Гао Шаньцы. Пусть так. А за кого выйдешь? После отказа от брака с домом Гао тебя никто не возьмёт даже в наложницы. И тогда ты так и состаришься в Восточном павильоне. Ты не настолько умна и красива, доченька, чтобы покорить кого-то. Ты видела трибуны на турнире? Даже на эту девицу Шаньгуань и то смотрели чаще, чем на тебя. Тебя вообще никто не замечал. То, что Гао согласился взять тебя — огромная удача для нас.

Лицо Цинмэй вытянулось. Что? Что мать говорит? Разве не она сама всё время твердила, что она, Цинмэй, талантлива и красива? Цинмэй почувствовала, как внутри поднимается волна обиды и непонимания. Слова матери ранили острее удара хлыстом. Неужели все похвалы, все заверения в её исключительности были лишь способом подтолкнуть её к выгодному браку? Неужели она была лишь пешкой в чужой игре?

— Мама, ты ведь всегда говорила, что я достойна большего, чем просто быть женой. Что у меня есть талант к каллиграфии, к музыке… неужели всё это не имеет значения? — тихо спросила Цинмэй, стараясь сдержать дрожь в голосе.

— Талант? Каллиграфия? — Мать лишь презрительно скривилась. — Это всё пустые забавы для девиц. А тебе и ни одного иероглифа правильно вывести не удавалось. Но это и неважно. В нашем мире ценится лишь власть и богатство. Брак с домом Гао может обеспечить тебе безбедное будущее. А что ты можешь предложить взамен? Свои смешные стишки и кривые вышивки?

Госпожа Циньин чувствовала себя скверно. Мало ей ненавистного пасынка, вдруг ставшего гением, мало больного сына и предателя-слуги в доме, так еще и глупая дочурка бунт затеять решила?

Цинмэй опустила голову, чувствуя, как слезы подступают к глазам. Теперь она поняла, что в глазах матери она была лишь товаром, который нужно выгодно продать. И её отказ от брака с Гао Шаньцы лишил её какой-либо ценности. Но хуже было другое. Она всегда верила в то, что её внутренний мир, её способности и стремление к красоте имеют ценность. Но слова матери разрушили эту веру, оставив лишь пустоту и разочарование. Таланты Цинмэй оказались лишь плодом материнских амбиций, способом возвыситься в глазах общества.

Тем временем Лис спокойно проводил время в своих покоях, листая замшелые страницы старых книг. В «Истории династии Цзинь» он наткнулся на жизнеописание знаменитого гадателя Шуньюй Чжи, и с интересом прочел историю о том, что у Ся Хоуцзао из области Цяо была тяжело больная мать. Он отправился к Шуньюй Чжи, дабы спросить об исходе её недуга. Но когда он выходил из дома, увидел у ворот лисицу, которая завыла на него. Перепуганный, он поспешил к Чжи. Гадатель сказал.

— Несчастье очень близко. Отправляйся домой, сложи руки на груди, причитай и плачь так же, как это делала лиса, чтобы все члены твоей семьи, и молодые, и старые, выбежали прочь в испуге и удивлении; продолжай завывать и тогда все уберегутся от беды.

Цзао отправился домой и исполнил все так, как велел прорицатель. Даже мать, несмотря на болезнь, убежала прочь, и, как только семья собралась в главном зале, пять боковых комнат дома рухнули с оглушительным грохотом.

«Да, помнится, что-то такое было», — кивнул Лис и прочёл про принца ханьского дома Сюй-цзи, который, удовлетворял свое любопытство вскрытием древних могил.

«Когда он открыл гробницу, принадлежавшую Луань Шу, оказалось, что гроб и вся утварь, предназначенная для тени умершего, сломаны или сгнили, так что не осталось почти ничего. В могиле находилась белая лисица, которая, увидев людей, испугалась и бежала. Слуги принца преследовали её, но никак не могли поймать, и только ранили дротиком в левую лапу.

На следующую ночь принцу приснилось, как к нему пришел человек с совершенно белыми волосами и со словами «Зачем ты ранил меня в левую ногу?» прикоснулся к левой ноге принца своим посохом. Принц проснулся с распухшей ногой, на которой тут же появилась язва, которая не заживала до самой его смерти…»

«Помню-помню. И мало мерзавцу, — мстительно подумал Лис. — И это я ещё пощадил его. Но кто это выдумал, что негодяй грабил могилы ради любопытства? Простая алчность…»

Потом Лис прочитал в «Сюань ши чжи», как в первом году правления под девизом Кайчэн сын семьи Вэй из Дулина отправился в загородный дом. Когда спустились сумерки, он увидел идущую с севера женщину в простом платье и с тыквой-горлянкой в руках.

— Целый год я жила в деревне, — сказала она. — Моя семья бедна, а деревенский сборщик налогов плохо ко мне относится. Я направляюсь в управу, и была бы очень признательна вам, если бы вы записали все это на бумаге. Тогда я бы могла отнести жалобу в ямэнь.

Вэй согласился, а женщина, достав чашу, сказала, что у неё есть немного вина и предложила осушить его вместе. Вэй поднял чашу, но тут с запада показался охотник со сворой собак. Увидев их, женщина вскочила и стремглав помчалась на восток, но не успела пробежать и десяти шагов, как превратилась в лисицу. И тут Вэй с ужасом увидел, что чаша, которую он держит в руках, на самом деле человеческий череп, а вино — коровья моча…

Лис покатился со смеху. Эх, молодость, молодость… Он тогда боялся собак. Сегодня, учуяв его, собаки, жалобно скуля, припадали к земле и спешили ретироваться.