Лиса в курятнике

Глава 3. Чёрный уступ

«Кто исполнен лени, тот не найдёт путь к мудрости». Лис прекрасно знал эту буддийскую истину и потому решил не лениться, а приняться за дело. Он нашёл среди книг карту местности вокруг Чанъани. От их поместья до столицы вела только одна дорога, которая раздваивалась на две тропинки в середине пути, обходя с двух сторон небольшую гору Чанътянь, и снова сходилась у поселения Чанълу, откуда, никуда не сворачивая, приводила к воротам столицы. Западный обход был перекрыт селевым потоком, поэтому путь паломников и купцов проходит сейчас по восточному пути.

Лис увидел на карте и Чёрный уступ к востоку от раздвоившейся дороги в трёх ли от Чаньлу. Дорога здесь нависала над обрывом, прозванным Чёрным уступом за тёмный цвет базальта, слагающий местные горные породы. Именно здесь Сюань Лунцао завтра на рассвете будет ждать его.

«Это и есть место моей смерти? — рассмеялся Лис. — Просто смешно»

Наутро солнце ещё не показалось из-за горизонта, но первые лучи уже окрасили небо в багрянцем. Сюаня Лунцао нигде не было видно, и Лис понял, что он уже отправился на Черный уступ, где будет ждать его. Лис прикрыл глаза, чувствуя легкий ветерок, играющий его волосами. Он стоял на конюшне, наблюдая, как для него выводят кобылу Мадянь, тощую и старую. Потом на конюшне появился Сюань Ли. Он отдал распоряжение подготовить ему коня, и повернулся к брату.

— Ты уже выезжаешь? Ну, в добрый путь… Я поеду попозже.

По кривой улыбке и пакостным мыслям братца Лис понял, что тот осведомлен о миссии Сюань Лунцао, но, как всегда, пытается загрести жар чужими руками и остаться в стороне. Лис улыбнулся, закрыл глаза и сосредоточился. Мысли, словно потоки энергии, начали формировать в его сознании желаемый образ. Когда он открыл глаза, в них плясали искры. Лис глубоко вздохнул, чувствуя, как сила наполняет его и преобразует. Потом он сел на ледащую кобылку и под смешки конюхов выехал за ворота.

Правда, стоило ему свернуть через пару ли за деревья, кобыла исчезла. Пропал и всадник, а на его месте появился старый босой монах-даос с мухогонкой в руках и рваной котомкой за плечами. Он неторопливо двинулся по дороге и вскоре достиг Чёрного уступа, издали заметив прячущегося за деревьями Лунцао.

Даос проследовал своей дорогой, правда, пошарив в рукаве, извлек из него несколько рыжих лисьих шерстинок и бросил их по ветру… Лунцао же, не обратив никакого внимания на грязного старика, продолжал всматриваться в пустой проезжий тракт.

И тут на ледащей кобылке показался Сюань Си. Лунцао швырнул под копыта кобыле дымовую шашку, та шарахнулась назад и скатилась с уступа вместе с громко вскрикнувшим всадником. Помня указание хозяйки, Лунцао осторожно спустился с уступа, чтобы добить Си, и замер в ужасе

Перед ним лежал сын хозяйки Сюань Ли!

Лунцао отшатнулся, словно от удара. Как? Откуда тут Сюань Ли? Как он мог ошибиться? Ведь навстречу ему ехал на ледащей кляче именно Сюань Си, жалкая Черная Ящерица! Но рядом с бесчувственным телом хозяина уже, хромая, поднялся на ноги черный жеребец Лун. Лунцао в ужасе потёр разгоряченное лицо ледяными ладонями. Как? Как он мог перепутать молодого чусского скакуна со старой хилой гнедой кобылой?

Сердце его бешено заколотилось, кровь отлила от лица. Лунцао знал, что Сюань Ли должен был покинуть поместье после Сюань Си и никак не ожидал встретить его здесь. «Что я наделал!» — пронеслось в его голове. Но как объяснить произошедшее госпоже? Страх перед ее гневом затмевал собой все остальное.

Лунцао опустился на колени рядом с бесчувственным телом, судорожно пытаясь нащупать пульс. Слабый, едва заметный, но он был. Лунцао понимал, что времени терять нельзя. Он должен немедленно доставить Сюань Ли в безопасное место и оказать ему помощь.

Он хотел поднять молодого господина на руки и отнести к ближайшей деревне, молясь о том, чтобы успеть спасти ему жизнь. Но молодой господин был слишком тяжёл, а его конь пострадал при падении с уступа. С огромным трудом Лунцао поднял господина с подножия уступа на дорогу и онемел.

Из-за поворота на хлипкой гнедой лошадёнке выезжал Сюань Си. Он был не один. За ним ехал Гао Шаньцы, тоже возвращавшийся в академию, а следом двигался какой-то торговый караван!

— О, Лунцао, а что случилось с молодым господином Ли? — недоуменно спросил Гао Шаньцы.

— Неужели он упал с уступа? — в тон ему выразил опасение Сюань Си.

— …Да, молодой господин немного пострадал… — Сюань Лунцао с трудом перевёл дыхание. — А почему вы, господин Сюань Си, выехали так поздно?

Тот ответил донельзя любезно.

— Я выехал раньше всех, ведь моя лошадь слаба и стара, но вспомнил, что забыл взять провизию и заехал на постоялый двор к старухе Лян. Подождал, пока она нажарит пирожков, а потом выехал, и как раз догнал господина Гао! Он сказал, что мой брат едет впереди. И надо же случиться такому несчастью! — он горестно покачал головой и даже цокнул языком. — Однако брату, похоже, нужен врач, поспешите же…

И оба тронули поводья, догоняя ушедший вперёд торговый караван.

Проклиная все на свете, Лунцао поволок господина в деревню. Если господин умрет — хозяйка узнает правду и никогда не простит ему оплошность! Но если господин выживет — не убьёт ли он его за нападение? У Лунцао оставалась только одна робкая надежда, что господин, придя в себя, не вспомнит произошедшего.

Страх сковал его движения, словно ледяные оковы. Каждый шаг давался с трудом, точно он тащил за собой гору камней. В голове пульсировала только одна мысль: бежать. Бежать как можно дальше, пока гнев госпожи Циньин не обрушился на него всей своей сокрушительной мощью. Но куда бежать? В поместье оставалась семья! Где найти укрытие? Руки Лунцао дрожали, а сердце бешено колотилось в груди. Он был загнан в угол, словно дикий зверь, преследуемый стаей голодных волков. В отчаянии Лунцао прижался к стене, пытаясь слиться с темнотой. Он должен был придумать план. Должен был найти выход из этой смертельной ловушки. Но как?

Между тем Небесного Лиса ни братец Ли, ни Лунцао больше не интересовали. Эти двое в ближайшее время не смогут навредить ему и не помешают. Лису не было жаль их. Да, он, ловко прибегнув к искусству иллюзии, одурачил Лунцао, но ведь Конфуций прав: если у тебя не будет дурных мыслей, не будет и дурных поступков. Не реши Лунцао выслужиться перед госпожой и убить ни в чём не повинного человека, ничего бы и не случилось.

Лис вздохнул и снова задумался. Сюань Ли… Он хотел убить своего брата чужими руками. Что же, то же самое произошло с ним самим. Лис вгляделся в пространство и увидел братца Ли, лежащего на циновке, жизнь едва теплилась в его израненном теле. Врач суетился вокруг. Ирония судьбы: братец Ли, плетущий интриги против брата, сам пал жертвой чужого коварства. Мысли Сюань Ли сейчас путались, как клубок змей. Боль от предательства Лунцао смешивалась с телесной болью, лишая его понимания произошедшего.

Лис усмехнулся. У дорогого братца будет время подумать об этом. Время для размышлений, время для раскаяния, если, конечно, ему хватит мужества взглянуть правде в глаза. Может, близость к смерти станет тем самым толчком, который заставит негодяя переосмыслить свою жизнь, свои поступки и своё отношение к брату?

Между тем Гао Шаньцы был всю дорогу хмур и задумчив. Он давно понял, что в семействе Сюань тот, кто сейчас ехал рядом с ним, презираем и ненавидим. Он занимал самое неудобное помещение в доме и самое последнее место на собраниях семьи. Он ехал на самой худшей лошади в конюшне, и когда он влезал на лошадь, конюх отвернулся, вместо того, чтобы поддержать ему стремя. От помолвки с ним презрительно отказалась его сестра, а он не посмел даже возразить. С ним почти не разговаривал отец, а слуги не хотели обслуживать его.

Однако если Гао Шаньцы хоть немного разбирался в людях, а он разбирался, то перед ним, безусловно, был довольно странный человек. Образован и сведущ в истории и литературе, ведь он сразу назвал старухе Инь допотопную хронику и не ошибся. Его осанка выдавала величие, а манеры были манерами истинного аристократа. Он не показал и малейшей растерянности, когда старуха Инь поведала всему собранию свой сон, лишь немного удивился её рассказу, но испуган вовсе не был.

И сейчас, увидев раненного брата, он ничуть не взволновался, а ведь тот — его основной соперник в праве на главенство в доме. Этот человек ведёт себя спокойно и разумно, в нём нет ничего, что заставило бы назвать его ничтожеством. А главное: что теперь будет? Если Сюань Ли поправится, сможет ли он управлять семьёй или окажется убогим калекой? Сестрица-то Шаньгуань, похоже, и впрямь поспешила…

Вызывало удивление и то, что этот человек столько спокойно возвращается в академию, хоть там его ждет поединок с непобедимым Хань Юем. Это почти верная смерть, однако на лице его не заметно ни тени страха, ни отголоска беспокойства. Он хладнокровен и невозмутим.

— Простите, господин Сюань, а правда, что по жеребьёвке вашим противником на турнире станет господин Хань Юй?

— Да, правда, — Сюань Си зевнул.

Лис безошибочно читал мысли Гао Шаньцы и даже в какой-то мере готов был отдать ему должное. Этот человек умел подмечать незаметное, и верно анализировать замеченное. Жаль, что у него не было ни совести, ни чести, ни сердца, и он, несмотря на умение понимать многое, пока не понял важность этих вещей.

По дороге Лис примкнул с Гао Шаньцы лишь затем, чтобы надежный и незаинтересованный свидетель мог бы подтвердить, что он выехал с постоялого двора матушки Лян и, никуда не сворачивая, доехал до места покушения. Пока Лису от Гао Шаньцы ничего больше нужно не было. Пока.

— А вы не боитесь, что он одолеет вас?

— Что изменится оттого, что я буду бояться? — вполне резонно вопросил Сюань Си Гао Шаньцы.

Гао решил больше не задавать вопросов, однако тут заговорил Сюань.

— Я полагаю, господин Гао, вам стоит по приезде сразу известить вашу сестру о случившемся несчастье с её женихом, ведь она наверняка будет волноваться отсутствием известий от него. Если вы соберетесь написать ей, я бы присовокупил к вашему сообщению своё письмо отцу. У меня нет слуг, и нам проще послать с письмами одного нарочного. Не находите?

В этом предложении не было ничего неразумного, и Гао кивнул было, но тут же вспомнил.

— Я совсем забыл! Ваш батюшка незадолго до моего отъезда сказал, что они готовят повозку, намереваясь направиться в столицу. Приедет ваша матушка, ваша сестрица Цинмэй и моя сестра Шаньгуань. Они намеревались посмотреть турнир. Выехать все должны завтра, и потому в письмах нет необходимости. Да и Сюань Лунцао, думаю, вернувшись домой, всё расскажет вашему отцу и матушке.

Если Сюань Си и удивился, то виду не подал.

— Даже так? Тогда, разумеется, писать не стоит.

О приезде в столицу госпожи Циньин Лис знал, но зачем она тянет за собой всю семью? Хочет полюбоваться, как ненавистного пасынка убьют на ристалище? Или хочет показать супругу все ничтожество его старшего отпрыска, сынка ненавистной Фэйлянь? Выходит, поручая Лунцао убить его, она не очень-то верила в успех? При этом Лис полагал, что Лунцао не решится вернуться в поместье. Госпожа Сун Циньин была не из тех, кто прощает подобные оплошности слугам. Да и как Лунцао сможет оправдаться? Его послали убить ничтожного Сюань Си, а он замахнулся на хозяйского сынка Сюань Ли?

Впрочем, Лиса это не волновало.

В час Лошади Гао Шаньцы и Сюань Си въехали в столицу. Центральная улица вела к Тайсюэ, академии для детей аристократов и крупных чиновников. Тайсюэ была огромным комплексом, занимавшим целый квартал. Здания были спроектированы с имперским размахом, и, величественно возвышаясь над городом, словно древний страж, Тайсюэ являла собой живую историю, высеченную в камне и дереве. Её стены, сложенные из серого, поросшего мхом кирпича, хранили безмолвные свидетельства столетий знаний и амбиций. Высокие, устремленные ввысь пагоды, увенчанные загнутыми вверх краями крыш, казались взлетающими в небеса.

Вокруг академии простирался обширный сад, полный умиротворяющим журчанием ручьев и пением птиц. Вековые сосны, скрученные временем в причудливые формы, отбрасывали густые тени на мощеные дорожки, ведущие к многочисленным корпусам и павильонам. В прудах, усыпанных лепестками лотоса, неспешно плавали карпы, их яркая чешуя сверкала на солнце.

Внутри Тайсюэ царила особая атмосфера: аромат благовоний смешивался с запахом старых книг и чернил, создавая неповторимый букет. Тихие голоса учеников, читающих наизусть древние тексты, эхом разносились по просторным залам.

Дадянь, главный зал, где проводились церемонии, государственные экзамены и официальные мероприятия, окнами выходил на храм Конфуция, где ученики совершали ритуалы и изучали конфуцианскую философию. Библиотека, Цаншулоу, хранила бесценные коллекции книг, как классических, так и современных, дальше шли просторные, хорошо обустроенные общежития для студентов.

Тайсюэ формировала будущую элиту общества, воспитывая в учениках высокие моральные принципы, знания и навыки, необходимые для управления страной. Обучение в Тайсюэ было символом высокого социального статуса и открывало двери к успешной карьере

Сюань Си и Гао Шаньцы расстались около общежитий, вежливо распрощавшись. Лис по воспоминаниям покойника нашел свои покои, и, войдя, окинул взглядом кабинет. Тяжелые портьеры, приглушающие свет, резной стол из черного дерева, украшенный замысловатой инкрустацией, свитки с древними текстами, аккуратно разложенные на полках. Конфуцианские классики, история, каллиграфия, литература, поэзия — всё здесь дышало стариной, но Лису этот запах показался немного затхлым.

Все предметы, используемые Сюань Си для письма, были окружены любовью. Покойник, оказывается, обладал недурным вкусом, он явно ценил только утилитарную значимость вещей, но и внешнее изящество. На столе красовались тушечницы из белого нефрита, яшмовые чашечки с водой для увлажнения тушечницы, камни для растирания туши, кисти с ручками из носорожьего рога, палочки ароматной туши и резные стаканчики для кистей из слоновой кости.

Видимо, это для покойника были подлинно дорогие вещи… Любимые…

Лису взгрустнулось, и он решил немного вздремнуть, что и осуществил немедля, плюхнувшись на кровать и свернувшись калачиком. Однако тут же привстал и замер, уйдя взглядом в пространство.

Сюань Лунцао, всё взвесив, решил доставить господина домой, наняв в поселении Чаньлу повозку, ибо деревенский костоправ явно не знал, что делать с ранами господина Сюаня. При этом надежда Лунцао, что господин не сможет вспомнить, что с ним произошло, не оправдалась. Господин пару раз приходил в себя, и по его злобным взглядам, которые он бросал на Лунцао, становилось ясно, что он прекрасно помнит произошедшее. И потому при мысли о встрече с матерью господина, госпожой Циньин, Лунцао бледнел.

Повозка медленно тащилась по ухабистой дороге, подпрыгивая на каждом камне. Сейчас Сюань Ли снова лежал без сознания, оставаясь неподвижным, словно мертвый, его бледное лицо было покрыто засохшей кровью. Лунцао то и дело поправлял одеяло, которым укрыл господина, и смачивал его лоб прохладной водой из фляги.

Но его беспокойство только усиливалось. Ему предстояло объяснить госпоже Циньин, как её сын оказался в таком состоянии, и как он, Лунцао, допустил это. Он чувствовал, как по спине бежит холодный пот. Его ждала буря, но это было полбеды. То, что госпожа могла приказать забить его палками до смерти, пугало само по себе, но чем рисковали его жена и трое детей? Следовало ожидать, что с ними поступят так же.

Лунцао завёз повозку в лес, и тщательно всё обдумал. Свалить все на Сюаня Си не получится: тот ехал с Гао Шаньцы, а тот едва ли без предварительного сговора согласится сказать, что видел, как Сюань Си столкнул брата Ли с уступа. Более того, люди каравана тоже видели его самого с окровавленным телом господина. Костоправу в Чаньлу Лунцао сказал, что его господин просто упал с уступа…

Что же… пусть так и будет. Единственное, что мешало убедить всех в истинности этой версии — память господина. Значит, ему суждено либо умереть, либо остаться без памяти. Лунцао вздохнул, оглядывая сумрачный лес. Темнота сгущалась, словно сама природа сговорилась скрыть его деяние. Он поднял небольшой, но увесистый камень. Это поможет господину стереть ненужные воспоминания. Или отправит его в мир иной. Разница невелика, когда речь идет о спасении собственной шкуры. Мысль о предательстве господина не терзала Лунцао: он не мог допустить, чтобы его собственная жизнь и жизни его близких были принесена в жертву амбициям господина Ли и его матушки.

Он направился к повозке, где лежал без сознания его бывший хозяин. Лицо его было бледным, испачканным землей и кровью. Лунцао склонился над ним, в последний раз всматриваясь в черты, которые так долго знал, потому перевернул его и сильно ударил камнем по затылку.

Лунцао, выпрямившись, отёр окровавленный камень о полу своей рубахи. На его лице не дрогнул ни один мускул. Он оглядел окрестности, убеждаясь, что только шелест листвы и далекое пение птиц нарушали тишину.

— Братцу Ли не повезло, — вздохнул Лис Хусянь, снова откидываясь на кровати.

Это была безжалостная и короткая эпитафия, но Лис не знал, что к ней добавить.