Лиса в курятнике

Пролог

Раскаты грома сотрясали небеса, словно гигантские барабаны, молнии сверкали, как клыки разъяренных драконов, в бешеном танце плясали звезды. Лазурное полотно небес разорвалось от яростного крика. Бог Звезды Северного Ковша, Бэйдоу Синьцзюнь, не смог простить Небесному Лису Хусяню оскорбление, нанесенное не мечом, а внезапным коварным ходом. Сокрушительное поражение небожителя в шахматной партии, где каждый ход был предопределением судьбы, требовало сатисфакции.

Завязался бой! Бог, разъярённый как тысяча демонов, обрушил на наглого Лиса всю мощь своего божественного гнева. От его меча летели смертоносные удары, оставляя за собой огненные шлейфы раскаленной ярости. Но Лис, гибкий и неуловимый, как сама мысль, ускользал от смертоносных ударов, оставляя за собой лишь мерцающие искры. Однако понимая, что в открытом бою ему не одолеть разъяренного бога, Лис прибёг к своему коронному приёму — иллюзии. Небо расцвело миллионами лисьих морд, каждая из которых кривлялась, насмехаясь над Синьцзюнем, и смех миллионов лисиц эхом разлетался по облакам.

Потом, воспользовавшись замешательством бога, Лис нырнул в разлом между мирами и бежал с небес на землю, которая приняла его в свои объятия, предоставив убежище от небесной кары разгневанного бога, встретив запахом прелой листвы и влажной земли.

Здесь не было ослепительного сияния небесных дворцов, лишь приглушенный свет солнца, пробивающийся сквозь густые кроны деревьев. Но вот беда: пушистый проказник, только что блеснувший в эпической битве с самим Богом Синьцзюнем и давший деру, мудро решив отсидеться в укромном месте, вместо того, чтобы приземлиться в мягкую травку, врезался… в тело умирающего юнца, только что сведшего счёты с жизнью!

И что могло быть хуже? Лис оказался заперт в теле человека, ощутив весь груз земного бытия после вечной легкости небес. И что с ним случилось? Лис ощутил чужую память, словно навязчивый сон. Боль, отчаяние и безысходность, пропитавшие короткую жизнь самоубийцы, сдавили тяжким грузом. С каждой минутой Лис глубже проникал в сознание покойника Сюаня Си, и расстроился: мало ему своих неприятностей? Вместо небесных пиров и божественных забав — грязная земля, смертное тело и ворох проблем, оставленных новоиспеченным «хозяином»? В памяти всплыли обрывки воспоминаний — жизнь человека, чье тело он сейчас занимал. Бесславный воин, неудачник, презираемый всеми. Лис ощутил волну отвращения. Он, великий воин Небесного Воинства, заключен в тело ничтожества?

— Ну, ты, приятель, напортачил…

Лис резко обернулся. Хэйсянь, старый дружок лиса, чёрным вороном опустившийся на соседнее дерево, принял человеческий облик. Сюань мрачно кивнул. Он никогда не спорил с очевидным.

— А, это ты, Хэйсянь… Да, неудачно получилось. Откуда это тело здесь взялось?

— Причем тут тело? Синьцзюнь, не догнав тебя, тут же отправился к Нефритовому Верховному владыке, нажаловался на тебя и пообещал, что при встрече обязательно оторвёт тебе хвосты за плутовство в шахматы. И по ушам надает!

Лис возмутился.

— Я — Небесный Лис, бессмертный Великий Повелитель лис Хусянь Тайе, как я могу плутовать? Кое-кто просто играть не умеет. Надеюсь, Нефритовый владыка вступился за меня?

Хэйсянь усмехнулся.

— Надейся… Ты же прекрасно знаешь, что с Синьцзюнем никто связываться не захочет.

— И Гуаньинь тоже за меня не вступилась?

— Она сказала, что Синьцзюнь воспринимает всё излишне драматично, и даже Вэнь-ди отметил, что ты — существо умное, высокоморальное и культурное, и едва ли ты, мол, мог сжулить. Но в итоге Синьцзюнь все равно орал, что расчихвостит тебя, как только поймает. Поэтому Нефритовый Владыка послал меня к тебе и попросил передать, чтобы ты три дня не показывался на Небе, пока всё не утихнет.

Лис оторопел.

— Три дня? Три дня на Небе — это три года на земле!

— Что поделаешь? С Синьцзюнем, сам знаешь, шутки плохи.

Лис расстроился, хоть и понимал, что это единственный выход. Но что ему делать на земле в теле слабого юнца, который предпочел самоубийство смерти в бою?

Он угрюмо оглядел свое новое пристанище. Тело ныло от усталости и непривычной слабости. Лис попытался призвать его ци, но вместо потока энергии почувствовал лишь жалкие искры, едва теплящиеся в бренном теле. «Три года…» — пронеслось в голове. — Три года в этом теле, вдали от небесных садов и вечной молодости? Три года среди слабых ничтожных людей. Что он будет делать? Как выживет?

Но выбора не было. Он должен приспособиться и вернуться на Небеса, как только истечёт срок опалы. Лис поклялся доказать, что даже в самом слабом теле может биться сердце воина. И он обязательно найдет способ отомстить Синьцзюню за это унижение!

— Кстати, а чье это тело? — поинтересовался Хэйсянь.

— Судя по остаткам памяти, его звали Сюань Си, и он умер потому, что очень боялся смерти.

— Как это? — не понял Хэйсянь.

— Сам пока не понял. Но ему нужно было участвовать в каком-то турнире, иначе бы его отчислили из школы, а жребий свел его, слабейшего, с каким-то мастером боевых искусств. Он боялся и отчисления, и поражения, и смерти в бою.

— Не подарочек, но ты справишься, Лисяра.

— Надеюсь. Ладно, не забывай меня и навещай, если будут новости. Да и дружки, надеюсь, не бросят меня в беде…

По воспоминаниям покойника Лис легко добрался к его дому, удивившись про себя: усадьба Сюаней оказалась огромным поместьем, насчитывающим десяток роскошных павильонов. Искусно подстриженные кусты, образующие причудливые лабиринты, тихие пруды с карпами, изящные мостики, перекинутые через журчащие ручейки — все это создавало атмосферу умиротворения и изысканности.

Павильоны утопали в цветах, благоухающих дивными ароматами, в главном павильоне, отделанном резным деревом, украшенном коллекцией древней каллиграфии и редчайших музыкальных инструментов, собирались важные гости усадьбы. Здесь проводились семейные собрания, велись беседы о политике, искусстве и торговле, заключались сделки и плелись интриги. В воздухе витал аромат дорогих благовоний и тонкого чая, создавая атмосферу величия и власти.

«Однако этот Сюань совсем не нищий, — удивился Лис, — но кто он? Судя по фамилии, он принадлежит роду. Может, он из младшей ветви?

— О, а кто это там? Наш Сюань Си-и-и? — голос раздался со стороны пруда, с мостков, нависавших над ним. Лис удивился. Сюань Сии? Паренька называли Чёрной ящерицей? Он всмотрелся. На мостике стояли двое: высокий юноша с грубоватым лицом и девица лет семнадцати, обильно украшенная всеми причудами новейшей моды: от нефритовых заколок до пояска с драконьей вышивкой. Глаза её были подведены тушью, а губки накрашены озорным бантиком. — И где ты был? Неужто готовился к турниру? Или, зная, что невеста отказалась от помолвки, ты искал ей замену? Но кто же согласится выйти за тебя?

Лис удивился: в воспоминаниях, доставшихся ему от покойника, никакой невесты, кажется, не было. Но почему эти люди, сами внешне совершенно ничем не примечательные, унижают своего родственника по крови? Они черпают в этом свои жалкий мизер самоуважения? Что они получают, унижая другого? Возможность почувствовать себя выше, сильнее, умнее на фоне того, кого считают слабым? Что это? Отсутствие душевного благородства? Компенсация за собственную никчёмность? Или их внутренняя пустота требует постоянного заполнения, и унижение другого становится дешевым и доступным способом на время заглушить зияющий вакуум собственных душ? Они ищут подтверждение своей значимости в чужих страданиях, питаясь чужой болью, чтобы хоть немного ощутить себя живыми? Но это иллюзия! Ведь унижая другого, ты лишь выдаёшь собственную жестокость и ущербность, усугубляя внутреннюю пустоту. Истинное самоуважение рождается не в унижении других, а в сострадании к чужой слабости.

Впрочем, Лис не стал отвечать. Зачем глупцам слова Истины? Учить их бессмысленно: не стоит сеять зерна мудрости на бесплодной почве, они всё равно не прорастут…

— Ты что, делаешь вид, что не слышишь нас? — девушка и юноша, став вплотную, перекрыли мостик, по котором собирался пройти Лис.

«Ну, вы пока ничего разумного и не сказали», — пронеслось в голове Лиса. Он сделал шаг назад.

— Вы напрасно толпитесь вдвоём на столь хлипком мостике, — негромко заметил он, незаметно щелкнув пальцам в рукаве халата. Опоры моста резко подломились. Стоящие на нём только вскрикнули и тут же оказались в холодной воде посреди обломков перил и листьев лотоса. — Ну вот, говорил же! Надеюсь, тут неглубоко? — и, увидев, что свалившиеся встали в воде, которая едва доставала им по пояс, Лис, размышляя о том, что некоторые девицы некрасивы независимо от того, подведут ли брови или начисто умоются, двинулся дальше по дорожкам и наконец добрался до своей комнаты.

Нельзя сказать, что Сюаня в поместье ценили. Ему достался закуток в Западном павильоне, который примыкал к службам. Здесь целый день стоял гвалт прачек и кухарок, ругань погонщиков быков, ржание лошадей и мычание быков. Единственным приятным звуком Небесному Лису показалось пение петуха: оно пробуждало сладостные воспоминания о годах юности на земле, когда иногда он, юный трехсотлетний лис, позволял себе полакомиться сочной курятиной…

Эх, молодость! Тогда мир казался таким ярким! Восходящее солнце, поля, полные дичи, и стаи глупых кур, беспечно разгуливающих по дворам. Воспоминания о земных радостях накатывали волнами. Как сладок был вкус курятины! Как приятно было ощущать тепло живой плоти в своих зубах! Как весело было гонять перепуганных кур по двору!

Хусянь давно достиг совершенства и бессмертия, но что скрывать, восседая на облаке, сотканном из чистейшей ци, он чувствовал себя скорее наблюдателем, нежели деятельным участником мироздания. Небесная жизнь полна ограничений и условностей. Бесконечные медитации, полировка ауры, философские диспуты с другими небожителями — все это, несомненно, возвышало дух, но не согревало душу, а небесные фрукты, какими бы сочными и спелыми они ни были, не могли сравниться с курочкой, приготовленной на костре в глухом лесу.

Лис ностальгически вздохнул. Возможно, случившееся промыслительно. Стоило сцепиться с Синьцзюнем, чтобы вспомнить вкус настоящей жизни и, может быть, даже поймать пару-тройку жирных курочек. В конце концов, даже небожителям хочется иногда немного пошалить…

Двери распахнулись. На пороге возник человек средних лет. Память покойника была темна. Кто это? Лис вежливо поднялся и поклонился старшему. Он не решился спросить, с кем говорит, полагая, что этим выдаст себя, но молча ждал.

— Господин Сюань велел вам передать, чтобы завтра в час Петуха вы должны быть на семейном собрании, а через три дня выехать на турнир, а после турнира оставаться в академии. Вам разрешено взять гнедую кобылу Мадань.

— Хорошо, — кивнул Лис. Он всё ещё не знал, с кем говорит, а его собеседник, не обременяя себя дальнейшей беседой, развернулся и вышел.

После этого короткого разговора Лис понял, что обрывков памяти покойника ему катастрофически недостает. Он не понимал слишком многого. Каково положение Сюаня в доме? Кто его невеста? Почему она отказалась от брака? Это же скандал. Кто те люди на мосту, и почему они позволяли себе глумиться над ним? С кем он сейчас говорил? Необходимо было разобраться во всем досконально, а для этого нужны были не жалкие две души, оставшиеся в теле, а душа дао, которая сейчас превратилась в бесприютного голодного духа.

Духа вообще-то нельзя было беспокоить людям, но Лис бестрепетно зажёг благовония и забормотал молитву, призывающую дух в тело. Вскоре перед ним возник ёгуй, полупрозрачная копия Сюаня.

— Расскажи о себе. Что с тобой случилось?

Призрак рассказал. Сюань Си был сыном старшей рано умершей жены отца. Второй брак и две наложницы принесли отцу Сюаня ещё двоих сыновей и двух дочерей. Сюань Си, хоть и сирота, как сын старшей жены должен был унаследовать большую часть имущества семьи и стать её главой. И понятно, что ненависть мачехи и наложниц отца, словно ядовитый плющ, оплела его сердце, удушив надежду на тепло и ласку.

Их наговоры породили неприязнь отца к сыну. В итоге травили и унижали Сюаня Си даже слуги. Каждый день был наполнен горечью, каждый вздох — отчаянием. Си научился прятать боль за маской безразличия, но сердце кричало от невыносимой тоски. Как же больно осознавать, что в этом огромном мире для него не нашлось места, где он мог бы почувствовать себя в безопасности.

Воспоминания проносились перед Лисом стаей разъяренных шершней. Каждый эпизод — как укус, болезненный и унизительный. Каждое утро начиналось с предчувствия нового унижения. Они наслаждались его болью, смаковали каждую слезу, каждое слово, вырвавшееся в порыве отчаяния. Он был для них развлечением, игрушкой, объектом для насмешек.

Дядя Сюань Цинь избивал его, после каждого избиения он прятался в амбаре, зарывшись в сено. От страха и боли всё тело дрожало, а в голове пульсировала только одна мысль: «Почему? Почему со мной так поступают? Что я сделал не так?» Сынки дяди сталкивали его в пруд. Этот ледяной кошмар преследовал Си годами. Каждый раз, когда он видел пруды, его охватывал ужас. Сынки дяди Циня хохотали, наблюдая, как он барахтается в ледяной воде, пытаясь выбраться. Никто не помог. Никто не протянул руку.

Сестра Сюань Цинмэй списывала на него все свои пакости и провинности, зная, что никто не поверит в его невиновность. А мачеха Циньин… Ее Си ненавидел особенно сильно. За ее лицемерную доброту, за фальшивую улыбку, за скрытую в глазах злобу. Она плела интриги, распускала слухи, подставляла его при каждом удобном случае. А когда этого показалось мало, решила избавиться от нежеланного пасынка навсегда. Си помнил этот горький привкус в чае, внезапную слабость, потемнело в глазах…

Тогда он чудом выжил.

— И каждый раз, когда я думал, что хуже быть не может, жизнь подбрасывала новое испытание. Словно я был любимой игрушкой судьбы, которую она с наслаждением ломала, склеивала и снова ломала.

— Кто тот человек, что сейчас заходил ко мне?

— Сюань Лунцао, троюродный брат отца. Он никогда не оскорблял меня, но въявь презирал. Он всегда так себя вёл. На кобыле Мадань вам никуда не уехать. Она совсем лядащая.

…В академии его не считали ни воином, ни мужчиной. Каждый день был борьбой за выживание, за крупицу уважения, за право просто существовать. Он был тенью, призраком, незаметным в круговороте воинских тренировок. Лишь тишина старой библиотеки давала ему утешение, запах пыльных свитков и потрепанных книг был приятнее, чем злобные взгляды и насмешки. Сюань изучал забытые языки, тайные искусства и стратегии великих полководцев прошлого. Как выстоять, когда нет ни единой опоры? Как не сломаться под тяжестью всеобщего осуждения? Невеста? Он был помолвлен с девицей Гао Шаньгуань, но она сказала, что никогда не станет его женой.

В глазах призрака отражалась неизбывная тоска, в голосе — тихая мольба о сочувствии. Он искал хоть искру тепла, хоть лучик света в этой непроглядной тьме. Но находил лишь холод, лишь отчуждение. Зачем жить, когда жизнь — непрекращающаяся боль? Зачем жить, когда каждый вздох пропитан горечью неприятия? Этот вопрос эхом отдавался в его голове, не находя ответа. И в этом молчании, в этой безысходности рождалось отчаяние, поглотившее его целиком.

Лис мрачно вздохнул. Человек мог бы солгать ему, но мёртвые духи обречены на истину, они не могут исказить правду, даже если захотят…