Безмятежную тишину кабинета господина Тонга нарушило слабое жужжание — это заработали двигатели робота-уборщика, который, согласно прописанного распорядка, активизировался и приступил к выполнению своих обязанностей. Первым делом робот решил пропылесосить и помыть пол, но столкнулся с неожиданным препятствием — почти весь кабинет был завален людьми, раскинувшими в разные стороны свои руки и ноги.
Тщетно пытаясь объехать все непредвиденные препятствия, робот добрался до входной двери, откуда и решил начать уборку. Первое с чем уборщик столкнулся в процессе работы — было лицо Жаба. Робот несколько раз ткнул чувствительным сенсором в лоб амфибосу, пытаясь определить, что же мешает ему начать уборку.
Сенсор обнаружил на лысой голове Жаба множество слизи, выводящей яд, и классифицировал её, как грязный, липкий предмет среднего размера, поле чего принял решение убрать этот предмет с пути, чтобы он не мешал уборке.
Робот спрятал сенсор и достал манипулятор, которым попытался подцепить голову амфибоса. Ничего не получилось — она выскальзывала. Уборщик повторил процедуру несколько раз с тем же успехом.
Ощупав голову более тщательно, робот наткнулся на ухо амфибоса, и решил зацепиться за него. А чтобы действовать наверняка, активизировал на манипуляторе множество маленьких иголочек-зацепочек. Крепко ухватившись за ухо, уборщик в очередной раз попытался оторвать липкий предмет от пола. И снова ничего не вышло, правда, в этот раз робот содрал с уха амфибоса почти всю кожу.
Так совпало, что за секунду до этой манипуляции Жаб в очередной раз ненадолго пришёл в себя и глубоко задышал. Но в этот раз тяжёлое дыхание сменилось не кашлем, а диким воплем амфибоса. Жаб от боли открыл глаза, одной рукой схватился за ухо, а второй интуитивно отмахнулся, попав при этом ладонью по сенсору, заменявшему на двери ручку.
После крика амфибос глубоко вздохнул, и его сознание снова затуманилось. Жаб опять отключился и рухнул на пол. Но в этот раз его голова лежала в дверном проёме, и её обдувал сквозняк, гулявший по коридору.
Буквально через две–три минуты амфибос пришёл в себя. Держась за стену, он поднялся на ноги, вышел в коридор и отдышался. Через некоторое время убедился, что в организме почти не осталось яда и, задержав дыхание, вбежал в кабинет. Через полминуты Лёха уже лежал на полу в коридоре. А спустя четверть часа возле Ковалёва лежали все, кто находился в кабинете на момент блокировки дверей.
Все были без сознания, но живы. Убедившись, что в кабинете никого не осталось, Жаб отправился на первый этаж, где из комнаты охраны по обычной связи вызвал полицию.
Стражи порядка приехали вместе с неотложной помощью. Пострадавших при отравлении погрузили в реанимационные боксы и под полицейским контролем повезли в госпиталь.
Примерно через час, там же в госпитале все участники истории давали показания: некоторые с улыбкой на лице, а некоторые с наручниками на запястьях. Вторых было большинство, но, к великому удивлению и разочарованию Лёхи, среди них не оказалось Бронкхорста. Куда подевался главный аферист и предатель — никто не знал. А когда стали разбираться, выяснилось, что его никто не видел не то что в госпитале, но и в штаб-квартире Торгово-промышленной палаты. Он будто исчез из кабинета Тонга.
— Жаб, где Бронкхорст? — спросил Ковалёв друга, когда они остались вдвоём в больничной палате. — Ты его вытаскивал из кабинета?
— Не помню, — ответил амфибос. — Я особо не всматривался в лица. Просто вытаскивал одного за другим. А затем побежал сразу звонить. Потом полиция приехала, и всё завертелось. Как-то не до Бронкхорста было.
— Неужели, сбежал? — удивился Лёха. — Но как?
Жаб вместо ответа пожал плечами.
Ещё через час пришёл доктор, осмотрел комедиантов и сообщил, что их жизням ничего не угрожает и они могут покинуть госпиталь в любой момент. На вопрос Ковалёва о бывшем тесте, доктор сказал, что после дачи показаний господина Тонга увезли в спец-госпиталь для членов правительства.
Лёха с Жабом поблагодарили доктора и решили воспользоваться возможностью покинуть госпиталь немедленно. На выходе из госпиталя комедианты встретили следователя, который сообщим им о необходимости в десять часов утра явиться в суд, где с них должны были снять все ранее выдвинутые властями Тропоса многочисленные обвинения.
— С удовольствием явимся, — сказал Ковалёв. — На этот счёт можете не переживать.
— Да, кстати! — неожиданно воскликнул следователь, когда комедианты уже собрались уходить. — Бронкхорста нашли!
— Где его поймали? — спросил Лёха.
— Увы, не поймали, а нашли, — с сожалением ответил следователь. — Сотрудники службы химической защиты, проводившие дезинфекцию кабинета, обнаружили его в платяном шкафу.
— В шкафу? — удивился Ковалёв.
— Удивительно, конечно, но он спрятался в углу шкафа за старыми вещами. Немудрено, что спасатели при первом осмотре кабинета, его не обнаружили. Не представляю даже, зачем он туда залез. Причём не один. В другом углу шкафа обнаружили неизвестного кхэлийца, сейчас выясняют его личность.
— Бронкхорста тоже сюда привезли? — поинтересовался Лёха.
— К сожалению, сюда их везти смысла уже не было. Слишком много времени они провели в отравленном кабинете. Так что мы теперь не узнаем, зачем они залезли в этот шкаф.
Но в отличие от следователя, Лёха догадался, почему Дедрик Бронкхорст и кхэлийский адвокат Нэчээ Рохоо оказались в шкафу. Жаб сдержал слово, данное начальнику Олосской тюрьмы полковнику Гоку Тынху в спортзале — он убил виновных в гибели пассажиров спасательной капсулы, в том числе и соотечественников полковника. К тому же амфибос ещё в суде на Олосе сказал общественному защитнику, что убьёт его. То же самое он обещал Бронкхорсту в особняке, в случае побега предателя. А учитывая, что амфибосы всегда держат слово, если есть хоть малейшая возможность его сдержать, у предателя и его адвоката не было шансов покинуть кабинет господина Тонга живыми.
Следователь ещё раз поблагодарил Лёху и Жаба за героизм, пожелал им полного выздоровления и удачи, после чего отправился по своим делам, а комедианты покинули госпиталь.
Друзья шли по утреннему Тропос-сити и наслаждались воздухом свободы. С девяти вечера до девяти утра в столице Тропоса были запрещены полёты всех летательных аппаратов, кроме специальных служб, работал только подземный транспорт и электромобили. Это создавало ощущение почти пустого города, безмятежного, спокойного и безгранично прекрасного.
— Красота! — воскликнул Лёха, оглядываясь по сторонам, — Жаб, ты чувствуешь каков на вкус воздух свободы?
— Завтра почувствую, — ответил, как всегда, рассудительный амфибос. — Когда обвинения снимут.
— Жаб, ты зануда! — рассмеялся Ковалёв. — А я вот уже чувствую! И ещё я чувствую, как сильно хочу жрать! Мы же давно ничего не ели!
Амфибос пожал плечами, показывая, что еда его совершенно не интересует.
— Ну да, ты голода раньше, чем через неделю, не почувствуешь, а я хочу есть. И хоть знаменитых шорковских цыплят здесь не подают, а на кампуцианский трюфель мы не наработали, но блинчики с начинкой из боргосского лосося мы себе позволить можем! Что скажешь, Жаб, — Лёха хлопнул друга ладонью по плечу, — насчёт блинчиков да с начинкой из боргосского лосося? Или с черничным вареньем? А, Жаб? Поехали в блинную на проспекте командора Соколова! Она круглосуточная.
— Ну поехали, — согласился амфибос, есть я не хочу, но надо же чем-то время занять до десяти утра. Ещё только пять.
Комедианты поймали наземное такси и уже через полчаса сидели в блинной, наслаждались ранним завтраком. Правда, блинчиков с начинкой из боргосского лосося в обновлённом меню не оказалось, но Лёху устроили фаршированные перетёртыми в паштет куропатками и белыми грибами. Да и с черничным вареньем тоже были.
Доев очередной блинчик и запив его ароматным свежесваренным кофе, Лёха прищурился, посмотрел на Жаба и спросил:
— А скажи мне, друг мой, вот как на духу, как всё-таки Бронкхорст попал в шкаф?
— Не знаю, — ответил Жаб, для верности пожал плечами и принялся пить клюквенный кисель, показывая всем видом, что разговаривать о Бронкхорсте ему не хочется, а когда выпил половину стакана, сказал: — Меня намного больше волнует, как там Носок.
— Я ему звонил, телефон у него выключен. Но надеюсь, он живой и невредимый. Ну, или хотя бы просто живой.
— Да, не хотелось бы, чтобы он пострадал.
— И отправился вслед за Бронкхорстом! — Ковалёв вновь перевёл разговор не интересующую его тему. — Всё же, скажи мне, дружище, ты его что, вообще, не заметил в кабинете, когда всех спасал?
— Не заметил.
— Но не мог же он сам в шкаф залезть да ещё и тряпками всякими прикрыться! Он без сознания был! Я же его вырубил.
— Да что ты заладил: мог — не мог, сам — не сам, — недовольно пробурчал Жаб. — Тебе какая разница? Жалко его, что ли? Что есть уже, то есть. И по мне, очень даже хорошо всё вышло. Ну, судили бы его, могли срок дать, а могли и оправдать, тут неизвестно, насколько сильны его связи. А разве ты хотел бы, чтобы этот гад избежал наказания? Сколько народу из-за него погибло!
— Чтобы избежал наказания, точно не хотел бы, — ответил Лёха.
— Ну вот видишь. Удачно всё получилось.
— Да плевать мне на него, меня другое волнует, — сказал Ковалёв и посмотрел другу прямо в глаза. — Ты вот, прям, уверяешь, что это не ты его туда засунул?
— Не я! — отрезал амфибос и решил перевести разговор на другую тему. — Пей, Лёха, кисель! Здесь замечательный кисель подают. Надо будет ещё сюда зайти.
— Эх, Жаб! Друг ты мой зеленощёкий! Тут не кисель, тут водку пить надо! Такой повод! — улыбаясь во весь рот, объявил Лёха. — Всего ничего мы с тобой дружим, а ты уже научился врать! Не скажу, что это лучшее, чего мог набраться амфибос от человека, но это невероятный прогресс! Ещё годик, и я тебя шутить научу! Обязательно научу, дружище! Глядишь, и без операции обойдёмся! И всё-таки жаль, что у тебя нет сестры! Пробовать надо все варианты!
Ковалёв не раз шутил, говоря, что если бы у Жаба была сестра, то Лёха обязательно бы на ней женился. И помимо того, что друзья могли бы породниться, в результате этого уникального межрасового брака на свет мог появиться первый в истории амфибос с чувством юмора. Жаб всегда принимал эти шутки за чистую монету, вот и сейчас ответил другу на полном серьёзе:
— Я уже не раз тебе говорил, что не владею информацией, есть ли у меня сестра. Сам же теперь знаешь, как хранятся личные дела рекрутов. Да и никакой это не вариант вовсе. Не может быть совместных детей у людей и амфибосов.
— Не факт, — рассмеявшись, возразил Лёха. — Мы бы очень старались! Ради первого на свете амфибоса с чувством юмора можно пойти на многое.
— А откуда у тебя уверенность, что в результате подобного брака не появился бы первый на свете человек без чувства юмора? — неожиданно спросил Жаб.
— Тоже мне, нашёл чем удивить — человеком без чувства юмора, — ответил Ковалёв. — Такие встречаются сплошь и рядом. Ярчайший пример — мой ротный в училище. Он мало того что начисто лишён чувства юмора, так ещё и туп, как пробка из коры далуворского дуба. Но, между прочим, это всё не помешало ему сделать неплохую карьеру — он дослужился в итоге до начальника училища.
— А я тебе всегда говорил, что чувство юмора — не такая уж и нужная штука, особенно в армии, — ответил, не оценивший шутки амфибос.
— Ничего, ничего, это мы позже обсудим, — сказал Лёха и принялся оглядываться в поисках официанта. — А сейчас, действительно, надо водочки выпить. Хоть в пять утра это совершеннейшая дикость, но отмечать окончание наших приключений киселём и кофе — вообще за гранью моего понимания.
Ковалёв заметил официанта и махнул ему рукой.
— Закажи и мне тогда пятьдесят граммов, — неожиданно сказал Жаб. — Поддержу вашу традицию — пить эту странную неприятную жидкость по праздникам.
— Да ты просто на глазах становишься человеком, друг мой! — радостно вскричал Лёха и обратился к подошедшему официанту: — Принеси нам, братишка, водочки холодненькой граммов триста и блинчики с чёрной икрой! Праздник у нас сегодня!