Лезвие страха

Глава 8

Тяжело дыша и незлобно поругивая холодную осень, двое охотников поднимались вверх по склону горы. Размытая дождями тропа петляла между корней, с низких причудливо изогнутых деревьев свисали мокрые лохмотья мха, и идущему первым охотнику приходилось то и дело останавливаться и расчищать путь. Небо сплошь покрывали серые низкие тучи, вдоль скал нависших над тропой, тянулись полосы тумана, а потому здесь, на склоне среди деревьев царил стылый полумрак.

— Долго еще плестись?

Второй охотник, совсем еще мальчишка, хмуря измученное бледное лицо, остановился и сбросил в грязь связанные за хвосты тушки горных лемуров. Первый охотник, коренастый бородач средних лет, оглянулся через плечо и указал на вершину.

— Там еще две. И вдоль тропы пару. Говорил же Тииру, что высоко слишком забрались, да что теперь… Засветло не успеем уже. Заночевать придется, а тут до Языка совсем рукой подать. Плохо это.

— Послушай, дядя, а для чего же вы тогда ему пять колец отдали? Ведь он мошенник, об этом все говорят.

Бородач привалился спиной к корням и посмотрел на племянника.

— Много ты понимаешь, умник. Ловушки нынче дороги, а мех-то, сам знаешь, как берут. А Тиир хоть и мошенник, а земли эти получше любого из стариков знает. По долинам зверья совсем не осталось, а здесь, да еще и такими ловушками… Мы вон уже сколько взяли? Семь, восемь? Продадим, свадьбу твоей сестре справим, всем на зависть. Вот на змею бы не напороться.

Бородач быстро коснулся пальцами переносицы и пробурчал под нос молитву. Его племянник тревожно огляделся.

— Ну все, пошли… К ночи надо успеть еще и пещеру какую найти.

Мальчишка подобрал с земли добычу, взвалил на спину и двинулся следом за старшим. Опять начался тяжелый подъем. Набухшие от влаги сапоги скользили по грязи, то и дело по лицу хлестали мокрые ветки, иногда, чтобы подняться выше им приходилось пробираться среди кишащих ядовитыми вирмами сплетенных лиан. Вскоре они набрели на пустой капкан.

— Эк… Пустой. Еще три, помоги нам хранитель наш Иллар… — Охотник в сердцах сплюнул, отцепил ловушку и спрятал в мешок. Они продолжили путь и вскоре выбрались к скалам. Идти стало легче — вместо чавкающей грязи под ногами заскрипели мелкие камешки. Следующий капкан порадовал их приличного размера черной лисой, шкура которой особо ценилась на рынках Винтира и Эркулана.

— Во… Вот это добыча так добыча! — Бородач расправил грязный мех лисы и усмехнулся, — вот видишь, Димур, как бывает. То ничего, а то и сразу удача! Еще две ловушки, и будем на ночлег готовится. Поторопимся!

Здесь на плато было значительно светлее, косматые тучи медленно плыли над самой головой, слабый ветерок доносил с дальнего северного склона шум огромных водопадов. Черные деревья с косматыми кронами росли маленькими группками, и уже не казались такими устрашающими, как в долине.

Охотники быстро нашли еще одну ловушку, на этот раз добычей стал обычный шестилапый енот с полосатой шкурой. Бородач передал пойманную зверушку племяннику, огляделся вокруг и задумчиво почесал бороду.

— Странно все это… Вот здесь я воткнул веточку, вот она и есть. И ловушка есть. А вон там между камней Тиир ставил другую, я точно помню, тысячу анбирских ежей…

— Но там ничего нет, дядя…

— Сам вижу, не слепой. Пойдем-ка еще раз глянем, может все-таки за теми камнями… Ты ношу-то, оставь. Лук возьми только.

Мальчишка сбросил тушки на камни, положил рядом заплечный мешок, взял колчан и лук. Бородач все также подозрительно разглядывал каменную насыпь.

— Что-то не так, дядя? — мальчишка шагнул вперед, но бородач прихватил его за рукав.

— Постой… Пойду я, пожалуй сам схожу. А ты пока щепок собери для костра.

Охотник вытащил из-за пояса большой кривой нож и двинулся к камням, то и дело что-то внимательно разглядывая у себя под ногами. Мальчишка посмотрел по сторонам, и принялся собирать толстые колючие стебли. Когда куча хвороста достигла приличных размеров, вернулся бородач. Он молча бросил пустой капкан в мешок и оглянулся назад. На его хмуром лице застыла тревога. Мальчишка, глядя на него, вдруг почувствовал страх.

— Что там, дядя?

Охотник не переставая тревожно вглядываться в скалы тихо проговорил:

— Там следы. И кто-то съел пойманного нами в капкан енота.

Мальчик поежился от страха.

— Следы? Алмазная змея?

Бородач покосился на племянника.

— Нет, не змея. Это следы человека. Твоего веса и роста. Человек шел налегке. У него на ногах были хорошие сапоги, а еще мечи или большие кинжалы в ножнах.

— Может это охотник? Может кто-нибудь из друзей Тиира забрел сюда?

Бородач отрицательно покачал головой.

— Нет, мальчик, это не охотник. Он пришел оттуда, — он указал рукой на восток, — и ушел вниз, в долину.

— Но ведь там…

— Да, Димур. Там Язык Смерти.

И тут они услышали вой.

Виктория вошла в кабинет начальника охраны престола, остановилась на пороге и поморщившись. В узком, длинном и скудно обставленном помещении царил тяжелый запах, в котором смешались ароматы благовоний, перегар от крепкого вина, вонь от расплавленного воска и мокрой кожи пехотных доспехов. Белый мрамор пола обильно покрывали следы грязных сапог. Сам генерал сидел в глубине кабинета и низко склонив голову, что-то быстро писал.

Виктория подобрала юбки и стараясь не вступать в грязь, прошла к столу. Генерал на мгновенье оторвался от письма, бросил на Викторию тяжелый взгляд из-под бровей, и вновь продолжил покрывать лист пергамента мелким убористым почерком.

— Я не вызывал вас, госпожа Виктория, а потому проваливайте. У меня нет времени выслушивать ваши многочисленные просьбы.

— Генерал… Ваше Высочество! Мне необходимо довести до вашего внимания очень важные сведения. Пожалуйста, выслушайте меня…

— Вот как? — Селин отшвырнул перо и уставился на Викторию тяжелым взглядом серых беспощадных глаз. — Я очень надеюсь, что сведения которые вы мне сообщите крайне важны, иначе я прикажу своей охране гнать вас кнутами до самых покоев королевы.

Виктория невесело усмехнулась и без приглашения присела на краешек кресла.

— Я думаю, что вашу реакцию можно списать на многодневную усталость и недосыпание, генерал. Уж простите меня великодушно за такие слова. Если я не ошибаюсь, до сих пор я не давала вам повода сомневаться в моей лояльности и правдивости тех сведений, которыми добровольно делилась с имперской разведкой.

Селин отвел взгляд и недовольно пробурчал:

— Хорошо, хорошо, Виктория… Я вас слушаю.

Виктория кротко сложила на коленях белые изящные руки и негромко проговорила:

— Речь пойдет о королеве, генерал. С некоторых пор, а точнее сказать в последнюю декаду этой луны меня особо беспокоит ее здоровье. А именно как проходит этот этап беременности королевы.

— Совсем недавно, прошу заметить, вы докладывали мне совершенно обратное… Как это понимать?

Виктория задумчиво покачала головой.

— Да, генерал, до некоторого времени состояние королевы и плода не вызывала у меня каких-либо подозрений. Беременность проходила достаточно ровно, благодаря некоторым особым настойкам из моей коллекции мне удалось снизить риск неблагополучного исхода. Но, повторюсь, за последние несколько дней все изменилось, и это меня очень тревожит, генерал.

Селин потер лицо ладонями, тяжело вздохнул и спросил:

— Королева чувствует себя хуже? У нее боли?

— Вовсе нет. Королева чувствует себя великолепно, насколько я могу судить. Дело не в этом, генерал. Дело в ребенке… Я достаточно точно установила срок беременности, и по моим расчетам королева должна родить в начале первой декады месяца Возвращения, то есть, через две полных луны… Однако, в данный момент состояние королевы таково, словно рожать ей если не сегодня, то возможно завтра.

Селин напрягся. Лицо его потемнело от нахлынувшей крови, а сплетенные пальцы рук заметно вздрогнули.

— Завтра… Но вы могли ошибиться с датой родов?

Виктория утвердительно кивнула.

— Да, генерал. Я могла. Вот император — вряд ли. Если вы произведете несложное арифметическое действие, то сами все поймете. Как отец двух прекрасных дочерей вы должны знать, сколько длится беременность у женщины.

— Тогда… — Взгляд Селина стал отрешенным и замер в какой-то точке за спиной Виктории. — Это преждевременные роды? Или…

— Или это ребенок не Конрада, генерал…

Селин не глядя сунул руку под стол, вытащил бутылку зеленого стекла и сделал пару глотков.

— Не в добрый час я пришел на эту должность, не в добрый… Вы уверены в том, что королева вот-вот родит?

Виктория молча кивнула. Селин недоверчиво заглянул в бутылку и разочаровано крякнул.

— Мда… Я буду вынужден довести до самого императора эту новость. И все же… — он внимательно посмотрел на Викторию, — к какому варианту склоняетесь вы?

— Это могут быть преждевременные роды, генерал. Срок не очень подходящий, но в принципе, я бы сказала, что сейчас королева выглядит так, как будто она выносила полный срок. Это меня беспокоит. Еще совсем недавно я бы сказала по-другому, но сейчас… Живот королевы увеличился буквально на глазах, генерал… За какие-то семь дней.

— Ну, как бы там ни было, этот ребенок очень важен не только для королевы, но и для всей Империи. Думаю, не стоит перечислять те титулы и земли, которые ему суждено наследовать. К тому же, наш Император считает этого ребенка своим, а потому — будьте так любезны, приготовьте все к родам. Я должен быть уверен в благополучном исходе.

— Аттон, Аттон… Вот уж никогда не могла бы и подумать, что буду принимать в своей кухне самого Птицу-Лезвие… — Огромная женщина в нелепой разноцветной хламиде, потрясая копной грязных волос возилась у гигантской, во всю кухню, плиты. На плите булькали разновеликие котелки, шкворчали сковородки, исторгая запахи жареного мяса, лука и специй. Женщина двигалась удивительно легко, она помешивала, подсыпала и подливала, при этом успевая нарезать чудовищным тесаком горки овощей.

— Сейчас, сейчас… Еще немного и старушка Молли накормит тебя самым лучшим в Лаоре ужином! — Она не глядя сорвала с крюка вязанку сушеных грибов, и бросила их в котел. Потом подцепила длинной двузубой вилкой кусок мяса и показала Аттону поджаристую корочку. — Ну-ка, смотри! Как тебе этот красавец!

Не дождавшись ответа, она швырнула мясо обратно в котел, и продолжила крошить капусту.

Аттон, глядя как тяжелое лезвие пляшет в ее мощных руках, распутал тесемки на вороте рубахи и проговорил:

— Молли, я в восхищении. Теперь я жалею, что не заезжал к тебе раньше. Я сойду с ума от одних только запахов!

— Видать и повода у тебя толкового не было, раз не заезжал… Тот, кто однажды попробует стряпню старушки Молли, никогда ничего не станет есть в тавернах… — она с треском вогнала тесак в разделочную доску, подхватила со стола огромную глиняную кружку и не сдувая пены, сделала несколько мощных глотков. Аттон, положив подбородок на скрещенные пальцы, с улыбкой следил как по многочисленным подбородкам стекают пивные водопады.

— Фуф… Жар то от печи какой! — Хозяйка отставила кружку и снова взялась за нож. — Давно ты не заезжал в столицу, Птица-Лезвие. Давно. Позабыли про тебя совсем мои бойцы, из виду выпустили. И зря, как я погляжу…

Аттон неспешно отпил из своей кружки. Пива ему не хотелось, но на кухне у Дочери Мантикоры было ужасно душно. За годы странствий он привык к холодных смрадным залам таверн и к скромному ужину где-нибудь под скалой, и теперь он чувствовал себя скорее неуютно.

— Я больше не работаю на Круг, Молли. В столицу я прибыл как частное лицо.

Большая Ма отложила нож и не оборачиваясь произнесла:

— Круга Вивлена более не существует, Птица-Лезвие. Люди генерала Селина вырезали их всех за одну ночь. Всех до единого. Бакалейщику Олдису с Виноградной улицы, тому самому старому Олдису, разбили голову шестопером прямо у меня на глазах. А ведь он всего лишь однажды приютил ваших людей.

— Это политика, Молли… Тихий Дом, в отличии от Круга никогда не вмешивался в политику, поэтому вас и не трогают. Пока.

Толстуха тяжело облокотилась на разделочный стол, и не глядя на Аттона тяжело вздохнула.

— Пока, Птица-Лезвие… В том-то все и дело, что пока. В этом городе стало тяжело жить вольному работнику. Все кто знает с какой стороны можно ухватиться за меч стараются записаться в армию или жандармерию. Там хорошо платят и сытно кормят. В этой Империи что-то происходит, Птица-Лезвие… Что-то такое, чего не могут понять даже мудрейшие. Атегатт выиграл войну у южан, но армию не распускают. Совсем напротив, Вивлен закупает оружие даже у тех торговых кланов, с кем ранее имперцы просто брезговали общаться. Они извели на нет банкиров, прижали к земле церковь, и почему-то предчувствие подсказывает мне, что возможно, следующими будут солдаты ночи. Я не знаю, на кого ты сейчас работаешь, Птица-Лезвие, но если ты здесь для того, чтобы перейти дорогу нам — ты вряд ли покинешь этот город.

Аттон спокойно допил пиво и улыбнулся.

— У меня есть свои счеты с Империей, Молли. Мне все равно, чем сейчас заняты солдаты ночи, я приехал в столицу по личному делу, и обратился к тебе лишь потому, что ты единственный человек в этом городе, кто сможет мне помочь.

— И ты хочешь попросить у меня помощи?

— Да, Молли. Я хочу просить твоей помощи.

— В прошлом, Птица-Лезвие, между тобою и Тихим Домом имелись некие существенные разногласия, уж позволю тебе об этом напомнить. Более того, ты убил моих людей. Общим счетом — семь человек. Ты увел у меня Ирэн, мою любимую девочку, а потом бросил ее умирать в Фалдоне. И убил ее спустя несколько лет собственноручно… Ее смерть до сих пор лежит тяжелым камнем на моей душе. Но ведь ты же не испытываешь подобных чувств? Ты злобный, жестокий и равнодушный подонок, Птица-Лезвие.

— Да, Молли. Только не злобный… К тому же никогда не претендовал на персональную святость, и позволю себе заметить — твоя приемная дочь трижды пыталась меня убить. Причем дважды из-за денег. И бросил я ее в лесу только когда узнал, что она просто обокрала меня.

— Не имеет значения… Ты прекрасно знал кто она. Поэтому я задам тебе вопрос — почему ты решил, что я стану помогать тебе в чем-либо?

— Мы можем решить этот вопрос, Молли. Все плохое что между нами было в прошлом. Ты можешь помочь мне, а возможно, что и я смогу помочь однажды Тихому Дому.

— И что же тебе нужно, Птица-Лезвие? — Большая Ма положила в огромное блюдо куски мяса, залила сверху соусами, присыпала овощами и выставила на стол. Аттон подцепил ножом кусок побольше и принялся за еду. Молли, вытирая руки об край своей цветастой накидки, присела напротив. Прожевав необычайно вкусное мясо, Аттон запил пивом и с восхищением проговорил:

— Это восхитительно, Молли! Я не ел так с тех пор, как покинул дом своего дяди в Норке.

Женщина растянула толстые губы в подобии улыбки и проворчала:

— А то… Ирэн тебе конечно же такого не готовила?

Аттон отрицательно покачал головой.

— Все, на что была способна Ирэн — это запечь в глине краснохвостую ворону вместе с перьями. Жуткая гадость, между прочим… — Аттон выбрал еще один кусок и продолжил трапезу. Большая Ма некоторое время молча наблюдала за тем, как он ест, а затем спросила:

— Ты так и не сказал мне о том, что же тебя привело тебя в столицу.

Аттон отложил нож в сторону, обтер ладонью жир с губ и проговорил:

— Мне нужно найти одного человека. Это раз. Мне необходимо попасть во дворец. Это два.

— Всего-навсего? И для чего же тебе старушка Молли? С твоими умениями ты мог бы сделать и первое, и второе не прибегая к помощи Тихого Дома.

— Мне нужен не простой человек, Молли…

— Сейчас ты скажешь, что тебе нужно не просто попасть во дворец, а прямо в покои императора…

— Почти. Мне нужно попасть в сокровищницу.

— Ого… А почему не к Господу нашему Иллару за пазуху? Ты решил ограбить казну Империи? Вынуждена тебя разочаровать — это невозможно.

— Я не знаком с этим словом, Молли. И я обещаю тебе, если мне удастся попасть в сокровищницу — часть из того, что я вынесу будет твоей.

Молли подперла толстую щеку могучим кулаком и задумалась. Аттон молча доел мясо и внимательно посмотрел на хозяйку.

— Ты ничего не теряешь, Молли. Если меня схватят — я не выдам никого даже под самыми страшными пытками, и ты это знаешь. Если у меня получится — ты станешь еще немного богаче.

Большая Ма сверкнула глазами из под густой пряди волос.

— Я не верю в то, что ты просто хочешь ограбить Императора. Ты не вор, и это очевидно также, как и то, что солнце садится на западе. Тебе нужно в сокровищнице что-то другое. Что, Птица-Лезвие?

— Всего-навсего некая безделушка, небольшая звезда из темного металла. Не представляющая особой ювелирной ценности к тому же…

— Неужели? И какую ценность тогда имеет эта самая безделушка?

Аттон опустил глаза и ответил:

— Мне нет никакого резона обманывать тебя, Молли. Я серьезно запутался в своих собственных суждениях, меня преследуют какие-то странные люди, меня подставляют, пытаются убить и рассказывают про меня странные вещи. Я плохо сплю по ночам из-за ужасных голосов, что раздаются прямо вот здесь, — Он коснулся лба и продолжил, — Мой отец сгинул ради идеи, которую я не понимаю, мой бывший хозяин распоряжался мною как марионеткой, да и теперь я иногда чувствую, как кто-то подергивает тонкие нити, заставляя меня делать то, чего бы мне не хотелось. Я уже не тот наемник, Молли, которым был раньше. Когда-то, возможно, я переступил некую черту, за которой перестал быть самим собой. Я мог бы записаться в армию или продолжать водить торговые караваны, мог бы просто исчезнуть где-нибудь в горах и заняться разведением скота, но что-то внутри меня не дает мне успокоится, гонит куда-то вперед. Это меня угнетает, Молли. Я хочу избавится от этого наваждения. И думаю, что когда я найду эту звезду, я многое пойму.

— И для этого ты готов совершать самые невообразимые, самые безумные поступки?

— Да, Молли.

Женщина задумчиво смахнула тряпкой крошки со стола и проговорила:

— Я не знаю чем помочь тебе, Птица-Лезвие. Уже много лет мы не держим своих людей в замке, это всегда была вотчина Круга.

— Но у тебя должны быть карты и расписания караулов, не так ли?

— Возможно, Птица-Лезвие, возможно. Я обдумаю твое предложение. Что за человек, которого ты хочешь отыскать?

— Это забринец. Один из сыновей Семерки.

Молли насторожено покосилась на него и пробурчала:

— Час от часу не легче… Ты не можешь ставить себе задачи попроще, воин? Тихий Дом давно не имеет дел с этими сумасшедшими. Они слишком непредсказуемы и опасны.

— Этот забринец состоит на службе у некоего знатного вельможи…

Молли пожала плечами.

— Да, есть один такой… Поговаривают, что он ренегат. Не знаю, кому именно он служит, но пользуется авторитетом на том берегу реки. Ему подчиняются многие из бывших карателей, и по слухам, он платит большие деньги.

— Как его зовут, Молли?

— Его зовут Москит. Его настоящее имя не выговорить даже глашатаю с площади Звезд.

В стороне от оживленных городских кварталов, отделенный от суеты, вони и шума большого города надежной стеной, среди дивного сада возвышался украшенный тремя изящными башенками большой дом, принадлежавший некогда самой Мариэтт, любимой фаворитке Императора Альфреда Одиннадцатого Гениального. Дом строился исходя из вкусов того времени — небольшие уютные залы, отделанные розовой плиткой, высокие потолки, широкие окна с богатыми витражами, и никакого излишества в виде горгулий на фронтонах или безвкусных бронзовых украшений, столь характерных для построек позднего периода Новой Империи. В течении нескольких столетий дом переходил из рук в руки, но изысканная архитектура его сохранялась, никто из новых хозяев не посмел нарушить строгой гармонии. Из многих домов того времени к эпохе правления Императора Конрада Четвертого лишь эта усадьба добралась в своем первоначальном виде.

В ожидании, пока слуги откроют тяжелые кованые ворота, Таэль с удовольствием рассматривала мягкие линии здания, столь не характерные для большинства человеческих построек в этом городе. Как только ворота распахнулись на ширину достаточную для проезда, она направила оленя вглубь двора. Ей навстречу с поклоном вышей седовласый слуга. Он преклонил колено и подставил руки к стремени. Таэль раздраженно бросила поводья и легко соскочила на землю. Слуга кряхтя поднялся и виновато опустил глаза.

— Моя госпожа…

Девушка стянула платок, закрывавший нижнюю часть лица, и прошипела сквозь зубы:

— Я говорила тебе, Седхай, что не нуждаюсь в твоих раболепных привычках? Достаточно принять поводья, старый тупица. В следующий раз получишь кнутом… Барон прибыл?

— Да, госпожа. С ним господин Москит.

Таэль посмотрела в сторону дома и недобро фыркнула, как летучая кошка.

— Отведешь сегодня оленя к кузнецу. Надо поменять подкову на левой задней ноге и пусть чуть подпилит рога. Только не так, как в прошлый раз…

Слуга покорно кивнул и повел животное в стойло. Девушка, снимая на ходу кожаную шапочку, под которой она скрывала свои дивные волосы, вошла в дом. У порога ее встретил Москит.

— А вот и хозяйка этого нищего притона, где нет ни крошки человеческой пищи, везде лишь засахаренные фрукты и прочая непотребная мерзость! — Бородатый воин шагнул к девушке и крепко обнял ее. — Милая Таэль, как же я соскучился по тебе! Ты просто не представляешь, какие я вырастил фиалки! Желтый кружочек, внутри — черный, и два крошечных красных глазика! Великий Иллар, необыкновенная, волшебная красота, и никто не может этого оценить, наш барон занят лишь поиском смысла жизни, а цветы он считает обычными сорняками, мешающими произрастанию полезных злаков и других капуст!

Таэль чмокнула колючую щеку и высвободилась из медвежьих объятий.

— Я тоже скучала по тебе, Москит. Погоди немного, мне просто необходимо снять эти кожаные штаны и принять ванную.

— Это да… — Москит лихо подмигнул и добавил, — Запашок от тебя еще тот. Пожалуй помойся, или я не стану показывать тебе фиалки. Бедные цветы не переживут такого мощного аромата и завянут… — Глядя, как лицо девушки стремительно краснеет, он басовито расхохотался. — Все-все, молчу… Мы ждем тебя в кабинете барона, милая Таэль. Поторопись!

Когда Таэль, кутаясь в пушистый черных халат, вошла в зал, барон отставил бокал с горячим напитком, настоянным на многих травах, и шагнул ей навстречу.

— Моя дорогая Таэль… Ты все так же прекрасна, время проведенное тобою в страшных чащобах Санд-Карина ничуть не отразилось на цвете твоего лица.

Москит сидел в углу, развалившись на кресле и хитро поблескивая маленькими глазками, крутил в руках большое яблоко. Таэль расправила отливающие всеми цветами радуги волосы, и глядя в голубые глаза барона, произнесла:

— Я тоже рада видеть тебя, Джемиус. Конечно, просто сделать комплимент девушке барон Каппри не может.

Джемиус мило улыбнулся и развел руками.

— Таэль… Я думаю, что за три тысячи лет комплименты тебе могли просто надоесть.

— В намеках на мой истинный возраст я почувствовала нотки зависти… Не так ли, барон?

— Конечно, моя дорогая… Человеку простительна такая зависть. Я скучал по тебе.

— И я.

Девушка шагнула вперед и едва коснулась губами сухих губ барона. Джемиус придержал ее рукой за талию и прижал ее горячий лоб к своей щеке.

— Что для тебя человек, бессмертная?

Она обхватила его шею руками и прошептала:

— Немного ласки, немного нежности…

Москит громко хрустнул яблоком, прожевал и недовольно поинтересовался:

— Может мне оставить вас, безумные? Честно сказать, не доставляет никакого удовольствия смотреть на ваши нежности…

Таэль, продолжая обнимать Джемиуса, повернула голову и прошипела:

— Проваливай в таверну, здесь тебе все равно не подадут мяса!

Москит обиженно запыхтел.

— Ага… Как же. Того жалования, что мне платит наш любимый барон хватит только на очень маленького козленка. Размером с кота, не больше… Ладно, все. Ухожу-ухожу…

Спустя некоторое время, Джемиус сидел у камина с бокалом в руке и отрешенно смотрел в огонь. Таэль расположилась рядом, забравшись с ногами в глубокое кресло. В сумерках за окном шелестел листвой дождь.

— Ты уже ничего не чувствуешь…

— Это правда, любимая.

— Я знала, что когда-нибудь это произойдет. В тебе все меньше человеческого, все больше того, что даже я не силах понять. Тебе уже недоступна радость любви, вскоре ты откажешься от сопереживания, от верности и будешь измерять все лишь своими, недоступными прочим, чувствами.

— Уже… — Барон посмотрел на девушку. Его глаза потемнели. — Когда в одном мире столько проявлений самых разнообразных чувств, каждое из которых находит свое отражение в формирующемся характере существ, невольно думаешь о том, что человек на самом деле не так прост. Да и если ли такое понятие как человек? Чем человек отличается от демона? Мы называем человеком ту меньшую часть существа, которая доступна повседневности, открыта для внушения, видна всем. Мы называем демоном ту большую часть, которая скрывает в себе недоступные обычному понимаю глубины. Кем люди являются на самом деле? Волей, загнанной в хрупкую оболочку, или же саму оболочку, примитив? Где находится та черта, за которой демон начинает преобладать, изменяя человека не только внутренне но и внешне?

— Ты знаешь ответ?

Барон задумчиво кивнул.

— Знаю. Но людям ни к чему мое знание. Я постараюсь вернуть этому миру его первоначальную форму, а для этого мне необходимо победить тех, кто использует демона внутри каждого человека, для собственного возрождения. Я нашел того, кто должен открыть Дверь, я должен был его убить, но поставил не на тех людей. Я думаю, что те, кто двигает им не остановятся и продолжат попытки открыть Дверь. Поэтому нам надо спешить. Вскоре родится последний из длинного списка Элоис, и круг замкнется.

— Гремлин рассказам мне о демонах Элоис.

Барон медленно повернулся, внимательно посмотрел девушке в глаза и тихо спросил:

— И что же он тебе рассказал?

— Он рассказал мне о слугах Дома Света. О том, как они пришли в этот мир, и как попытались возродиться после изгнания. Он рассказал мне о лабиринте Барагмы, о Бездне Вернигора и об оружии Баньши. У меня в руках была Большая Звезда.

Барон вздрогнул.

— У тебя был ключ к Бездне Вернигора? И где он сейчас?

Девушка потянулась как кошка и негромко рассмеялась.

— Я вернула ее владельцу, барон… Тому, кому она принадлежит.

— Уж не хочешь ли ты сказать, что вернула Ключ эльфийскому ребенку из Санд-Карина? — Джемиус замер как изваяние. Его напряженное лицо вдруг заблестело от пота.

— Да, барон. Я вернула ее маленькому Ариэллю, сыну покойного Генриха и эльфийской женщины из великого рода Горана Этиэлля.

— Но зачем? Зачем ты сделала это? Ты ведь знала, что я ищу Большую Звезду, Таэль…

Девушка, глядя на встревоженное лицо барона, лишь усмехнулась.

— Зачем? Ты не человек, Джемиус. Даже более того — ты уже не принадлежишь этому миру. Ты не можешь рассуждать как человек. Когда вы схватили преданного Камилла и заперли его в подземельях Тарля, маленький Ариэлль и его мать остались совсем без защиты. Кто-то должен был позаботиться о них. Кто-то должен был выяснить тайну Большой Звезды.

— Это моя Звезда… Это мой Ключ, Таэль. Ты отдала мой Ключ. Этот ребенок несет большую опасность, чем те, кто стремятся к дверям лабиринта Барагмы. Этот ребенок не подчиняется законам Дома Света, он — ошибка, он — монстр, он — разрыв в настоящей реальности. Он способен изменить равновесие и обрушить этот мир в ничто, и тогда даже Владыки Дома Света не смогут помочь. Его необходимо уничтожить… — Джемиус посмотрел на девушку и глаза его вдруг вспыхнули бледно-голубым огнем.

Таэль, все также улыбаясь, встала с кресла и не обращая внимания на пылающий взгляд барона прошла через весь зал к выходу. На пороге он остановилась и не оборачиваясь произнесла:

— Все кончилось, барон. Я не принадлежу тебе, и никогда не принадлежала по-настоящему, и ты сам об этом знал. И кем бы ты ни был на самом деле, ты не имеешь надо мной никакой власти. Наши чувства были неестественны, наша любовь — это всего лишь капля в том омуте тысячелетий, которые я прожила. Я буду защищать этого ребенка. Я не дам никому причинить ему вред, и возможно, когда-нибудь мой народ вернется в эти земли, независимый ни от кого. Ни от Богов, ни от Демонов, и уж тем более ни от людей.

Прощай…

— Вам плохо, госпожа? — Виктория сидела у низкого ложа королевы и беспокойством вглядывалась в потемневшее лицо Шелоны. Королева, закусив губу гладила ладонью свой большой живот. Чуть поодаль, поблескивая в полумраке глазами, сгорбилась над детской кроваткой безмолвная старуха.

— Вот, выпейте это… — Виктория быстро наполнила кубок янтарной жидкостью и протянула королеве. — Это облегчить страдания…

Шелона мягко отстранила ее руку.

— Не надо, Виктория… Уже близок тот час, когда мне не понадобятся твои услуги. Ведь ты уже все поняла?

Виктория отрешенно кивнула.

— Да, моя госпожа.

— Ты сказал об этом генералу?

— Да, моя госпожа.

— Я не виню тебя в этом. Мне нравится твоя честность, твои умелые и заботливые руки. Послушай меня, Виктория. Он настоял… Император настоял на том, чтобы возле меня был лекарь. Я не люблю людей, я могла бы все сделать сама, но только теперь я поняла. Ведь я могла потерять его, правда?

— Да, моя госпожа.

Шелона тяжело вздохнула. По ее впалым щекам побежали слезы.

— Ты спасла жизнь и мне и моему ребенку. Мой ребенок… — Она стиснула зубы от боли, — Мой ребенок станет последним звеном в этой цепи. Цепи порочных связей, берущей свое начало в глубинах веков… Я могла бы разорвать эту цепь давным-давно, я могла бы броситься вниз, на острые скалы и не допустить этого. Но я не сделала этого. Я всего лишь слабая женщина…

Черты лица королевы вдруг изменились, глаза вспыхнули красным, нос стал почти не различим, а рот превратился в черную щель. Виктория в ужасе отшатнулась. Королева поспешно прикрыла лицо руками и произнесла глухим, лишенным жизни голосом:

— Не бойся меня, Виктория. Это всего лишь древний морок. Это мое наказание за непослушание. За то, что я так и не смогла стать тем, кем должна была стать. Во мне слишком много человеческого. Больше, чем они думают. Больше, чем я сама могла подозревать.

Она убрала руки и Виктория увидела ее прежнее прекрасное лицо, пусть посеревшее от боли и слез, но тем не менее прекрасное. Виктория оглянулась на старую служанку, которая продолжала безмятежно укачивать маленького Николая, и вновь посмотрела на королеву.

— Мне страшно от ваших слов, моя госпожа… Я понимаю, что вы другие, но не понимаю почему, Ваше Величество.

Королева грустно улыбнулась.

— Я тоже многого не понимаю, хоть и живу с этим всю свою жизнь. Да и вряд ли на землях Лаоры есть существо, достаточно сведущее в древнем знании. Быть может что-то понимает мой брат, но он уже слишком не человек. Я скажу тебе только, что все мы лишь звенья одной цепи, ненадежные, тонкие звенья из которых ткут другой мир. Мы инструменты, спицы на которые насаживают все новые и новые образы, постепенно превращая нас в то, чем мы являлись изначально. Мы можем считать себя людьми лишь потому, что мы не видели других. Те, кто использует наше сознание, нашу плоть тоже не совершенны, но они стремятся к совершенству. Мой сын будет последним, завершающим звеном, после которого человечество окончательно перестанет существовать. Все неудавшиеся, слабые звенья будут уничтожены. Те, кому было не суждено стать звеньями будут доживать свой короткий век в забвении… И этот процесс не остановить…

Виктория дрожащей ладонью вытерла со лба холодный пот.

— О Боги…

Шелона глядя на нее невесело усмехнулась.

— Не призывай богов. Они не спустятся к тебе и не помогут. Придуманные вами боги — это всего лишь отражение мелких страхов. Вы создали их сами и прячетесь за их именами. Настоящие боги давно живут среди вас. Они творят другой мир, сражаются друг с другом и делят ваши тела между своими отпрысками. Человек, Демон, Бог, Человек-Бог — все эти понятия размыты пока, но этот этап близится к концу. — Она нащупала на груди семиконечную звезду и глядя на красные угли в камине, произнесла, — Тот, кому суждено откроет Дверь за которой нас ждет вечность. И это случится. Я не хочу этого. Больше всего на свете я ненавижу свою истинную сущность. Она чужда мне, и я боюсь ее. Но это неотвратимо.

Виктория вдруг почувствовала, как воздух вокруг них пришел в движение. Послышались приглушенные шорохи, по стенам зала заплясали причудливо изогнутые тени.

— Новый мир всегда страшит. Он не несет зла и жестокости, он совсем другой. В нем будет действовать другие понятия, другие сущности, будут другие ценности и другая мораль. И это не может не пугать. Мой ребенок… Только мой ребенок должен унаследовать этот новый мир. — Королева взмахнула рукой и тени сдвинулись, заплясали в сумасшедшем хороводе, угли в камине ослепительно вспыхнули голубым пламенем.

Двери зала медленно распахнулись и из темноты вышел маркиз Им-Роут. Глаза молодого военачальника были прикрыты, он двигался словно в трансе, руки его мелко подергивались, а на бледном прозрачном лице пульсировали красным сосуды.

Виктория прижалась ладони к лицу, чтобы не закричать.

Он приблизился и замер, глядя невидящими глазами куда-то вдаль. Королева опустила руку и голубое пламя в камине погасло. Зал погрузился в полумрак.

— Генерал! Вы должны собрать лучших своих людей и отправится в Санд-Карин, к месту, которое именуют Долиной Потерянных Лун. Вы должны найти там ребенка эльфийской крови и убить его, а также всех тех, кто будет его защищать. Я должна принести эту жертву во имя своего сына, даже если это и окончательно высвободит того, кто скрывается в самых черных безднах моего внутреннего мира. Идите генерал, выполняйте приказ.

Генерал, словно марионетка на веревочках, повернулся на месте и неуверенными шагами покинул зал.

— Я чувствую… — Королева протянула руку и крепко сжала ладонь Виктории, — я чувствую приближение. Вот-вот начнется… Вскоре мне станет очень больно, Виктория, и я не смогу контролировать себя. Вы должны помочь мне, помочь моему ребенку. Я чувствую, как мой брат пытается захватить мою волю, и это может оказаться фатальным… Я сделала все, для того чтобы уничтожить его, но он слишком силен, а наш Император слишком честен чтобы помочь мне в этом, но я не стану его винить. В мире осталось не так много тех, кто способен причинить вред моему ребенку, ему надо лишь помочь увидеть свет, а потом он защитит себя сам, он сказал мне об этом, Виктория, он мне сам о этом сказал… — Королева посмотрела на нее, и от этого взгляда сердце Виктории бешено забилось. Чувствуя, как от страха немеют пальцы, она сделала глоток из кубка, который приготовила для королевы, и кивнула. Шелона медленно перевела взгляд своих светящихся неестественным голубым светом глаз на старуху и быстро заговорила по-аведжийски. Старуха вскочила, аккуратно взяла маленького Николая на руки, и зло поглядывая на Викторию, покинула зал.

— Она оставит моего старшего сына на попечение Доллы и вернется помочь вам. Это будет тяжкая ночь, Виктория. Я уговорила Императора покинуть замок, он не должен знать о том, что здесь произойдет. Завтра он увидит своего сына и объявит его наследником, а послезавтра мы начнем свадебный обряд. Всего несколько спокойных лет в этом прекрасном, защищенном замке… Это все, что требуется мне и моему ребенку.

Аттон дождался пока охранник отвернется к стене, затем неслышно ступая прокрался вдоль густого кустарника к воротам и одним резким движением свернул стражу шею. Иного выхода у него не было — дом окружала стена из гладкого камня высотой локтей пятнадцать, форсировать такую стену, не зная что на той стороне, было опасно. Оттащив тело в кусты, Аттон чуть приоткрыл узкую калитку и попытался разглядеть за пеленой дождя обширный двор, но сразу же понял, что отсюда ничего толком не увидит. Чуть поодаль, за воротами располагалась небольшая постройка с острой конической крышей, то ли конюшня, то ли молельный домик, и эта постройка закрывала вид на дом и большую часть двора. Аттон пробормотал проклятие, вытер ладонью мокрое лицо, и стараясь ступать бесшумно, проник во двор.

Укрывшись за молельней, он осторожно выглянул и осмотрелся. Дом стоял в глубине, к нему вела узкая, выложенная ровной плиткой дорожка. Ни одно окно не светилось, лишь в дальнем крыле Аттон заметил на стеклах слабые отблески. Отсюда он не видел входа, его, да и большую часть двора скрывали деревья. Он чувствовал присутствие людей где-то поблизости, люди были совсем рядом с ним, и от них исходили волны опасности и тревоги. Аттон на миг подумал о Мерризе и его странном чутье, позволявшем безошибочно определять точное расположение врагов. Но Мерриз давно затерялся среди бескрайних просторов Лаоры, и вряд ли когда-нибудь их пути пресекутся вновь. Аттон отогнал лишние мысли и сосредоточился на окружающей обстановке. Холодный несильный дождь был ко времени, дождь отлично скрадывал звуки и стирал следы. Низкое серое небо давало достаточно света для его глаз. Аттон поправил за спиной меч и сделал шаг на узкую дорожку, ведущую к дому. И тут же замер.

Прямо за молельней друг напротив друга на расстоянии пяти шагов, стояли двое. Рослого воина, стоявшего к нему ближе Аттон сразу узнал. Это был Москит. Забринец держал руки на широком поясе и чуть склонив бородатую голову смотрел на высокую стройную девушку в черном верховом костюме. Девушка стояла молча, опустив глаза. Ее бледное мокрое лицо выглядело несчастным.

Аттон понял, что скрываться далее не имеет никакого смысла, а потому выпрямился во весь рост и вышел из глубокой тени. Москит повернул к нему голову и сверкнув глазами недобро усмехнулся.

— А вот и сам господин Птица-Лезвие… Неудачный ты выбрал час для визита.

Девушка подняла на Аттона огромные черные глаза и скривила тонкие губы.

— Армельтинец? Уходи немедленно, или пожалеешь.

Аттон сошел с дорожки на мокрую траву и остановился в нескольких шагах, так чтобы держать в поле зрения обоих.

— О чем же я могу пожалеть, госпожа эльфийка? О своей жизни, которой не распоряжаюсь? Или о времени, которое мне неподвластно? — Аттон откинул капюшон плаща и замер, переводя взгляд с девушки на забринца. Он не понимал того, что здесь происходит, но чувствовал, что это очень важно.

Девушка бросила на него ледяной взгляд и хрипло произнесла:

— Чтобы не привело тебя в этот дом, ты выбрал неподходящее время. Уходи сейчас же и…

— Девочка права, Птица-Лезвие. Проваливай. — Москит перебил ее и указал рукой на ворота.

Аттон усмехнулся и произнес.

— Пожалуй, я останусь. Честно говоря, я ожидал увидеть несколько другую картину, но то, что я вижу сейчас, меня заинтриговало. Впрочем, если вы любезно сообщите, где в данный момент находится барон, и не станете препятствовать мне, я сразу же оставлю вас наедине. Но почему-то мне кажется, что вы этого не сделаете.

Девушка вздрогнула, сделала какое-то незаметное движение, и в руках у нее появился длинный тонкий клинок. Москит что-то глухо прошипел и положил правую руку на эфес меча.

Аттон, словно выражая недоумение, пожал плечами, при этом высвобождая крепления лезвий.

Девушка медленно опустила клинок и глядя на забринца, спросила:

— Что этот человек хочет от Джемиуса?

Москит, не убирая руки с меча, недовольно пробурчал:

— Наш барон обманул этого человека, Таэль, и по видимому именно сейчас господин Птица-Лезвие решил свести счеты. Но ведь мы не дадим ему совершить злодеяние, не так ли?

— Так это он должен открыть Дверь?

Москит молча кивнул. Эльфийка оценивающе посмотрела на Аттона.

— Это все усложняет. Этот человек очень опасен. Думаю, что он оказался здесь вовсе не по воле случая…

— Пожалуй, я соглашусь с тобой. Барон считает, что Сорлей обладает прямо-таки мистической способностью, оказываться там, где его менее всего ждут. Но, мы можем все решить, Таэль. Как прежде, вместе. Ты должна пообещать мне, что не уйдешь, девочка…

Эльфийка отрицательно покачала головой. Аттон вдруг подумал, о том, что стал свидетелем необыкновенно важного события, которое непосредственно касается его жизни, его страхов и внутренних мучений. Он сделал шаг вперед и заметил, как напряглась рука Москита, сжимающая рукоять меча.

— Я многого не понимаю из того, что происходит здесь, но мне ясно одно — вы знаете обо мне гораздо больше, чем я сам, и судя по вашим лицам, это знание просто таки обязывает меня немедленно умертвить. Помимо этого, я понял, что кроме моей смерти, девушка хочет покинуть этот дом, а господин Москит пытается этого не допустить, и все это опять же как-то связано с бароном Джемиусом, тайной моей жизни и возможно еще с чем-то, чего я до конца не понимаю? Я ничего не упустил?

Москит смахнул левой рукой с лица мокрые седоватые пряди и рассмеялся.

— Все верно, Птица-Лезвие. Крошка Таэль вдруг решила изменить этот мир по-своему, и почему-то считает, что ей это удастся. У нее на дороге стою я, старый заплесневелый дурак, который считает клятву, данную когда-то превыше судеб всего этого трижды проклятого мира. А теперь у нее на дороге оказался и ты, то ли человек, то ли кукла, то ли несостоявшийся демон, отмычка, инструмент, который должен повернуть время вспять… И ты угрожаешь ей одним лишь фактом своего существования, как впрочем и мне. Веселая компания для такой дождливой ночи, не правда ли? — Москит выхватил меч, левая рука его скользнула к голенищу. Блеснуло тонкое лезвие кинжала.

Аттон, поглядывая на противников, медленно вытащил из-за спины меч. Эльфийка взмахнула клинком и глядя на забринца произнесла:

— Не делай этого, Патта… Умоляю тебя.

Москит встряхнул головой и с грустью в голосе ответил:

— Он стоит сейчас у окна и смотрит на нас. И по его щекам текут слезы. Вернись домой, девочка, я прошу. Я умоляю…

— Нет, Патта. Но я все равно люблю тебя.

— И я тебя.

Аттон резко разжал кулак и из рукава плаща ему в ладонь скользнуло тяжелое плоское лезвие. Он на мгновенье посмотрел в небо и заметил, как капли дождя замедляют падение.

Голубая молния начала свой путь из косматой тучи к земле и замерла на полпути, осветив сосредоточенные лица призрачным светом.

Время на мгновение остановило бег.

Перед его глазами неподвижно замерла большая, чуть искрящаяся капля небесной влаги.

Молния погасла, и все сразу пришло в движение.

Он увидел, как Москит с непостижимой скоростью устремился вперед, и метнув лезвие в забринца, рванулся в сторону, парировал выпад эльфийского клинка, и сразу ответил с полуоборота, целясь в шею, но девушка уже сместилась левее, а с правой стороны в него летел кинжал. Аттон выгнулся назад, и острое лезвие пронеслось прямо перед его глазами, и он тут же, переместив вес на левую ногу, достал в длинном выпаде ускользающую тень в черных одеждах. Почувствовав, как кончик меча проникает в мягкую плоть, он развернулся и рубанул сверху по незащищенному плечу Москита, краем глаза заметив, как клинок забринца скользит по животу Таэль. Когда он ощутил, что под лезвием меча хрустнули кости, раскатисто грянул гром.

Аттон вытащил меч и сделал шаг назад. Москит стоял на коленях, сжимая окровавленными пальцами тонкое лезвие меча. Эльфийский клинок пронзал его насквозь чуть ниже правой ключицы и упирался острием в мокрую траву, не давая телу упасть. Из разрубленного плеча хлестала темная кровь. Но забринец был еще жив. Уставившись невидящими глазами в небо, он хрипел и сплевывал кровь. Аттон повернулся и посмотрел на девушку. Тихо постанывая, она лежала на боку и прижимала ладони к широкой ране на животе. Он нагнулся, кое-как вытер меч о траву, а затем подошел ближе.

Эльфийка не мигая смотрела на него огромными широко раскрытыми глазами. Ее волосы утратили цвет, стали пепельно-серыми. Аттон опустился перед ней на колени и проговорил:

— Твоя рана не смертельна, Таэль, и я не стану добивать тебя. Я чувствую угрозу, исходящую от живых существ, но ты не несешь никакой опасности для меня, хоть и пыталась только что убить. Сейчас твоя кровь остановится, и ты сможешь уйти. Но никогда, слышишь, никогда больше не вставай у меня на пути!

Он встал с колен и вернулся к Москиту. Воин еще дышал. Аттон печально покачал головой и повернулся к дому.

— Нет…

Аттон обернулся. Москит шевельнул губами, поднял дрожащую руку и коснулся изрезанными окровавленными пальцами его плаща.

— Прошу тебя… Не убивай. Если в тебе осталось хоть что-то человеческое, не убивай его…

Аттон, думая о чем-то своем, молча кивнул, сунул меч в ножны и направился к воротам.

— После того, как охранника доставили к лекарю, мы тщательно осмотрели весь этот сектор. Ничего примечательного так и не обнаружили. Две камеры этого крыла пустуют, единственный заключенный — это герцог Аведжийский. Дальше по коридору содержится тот полоумный маркиз из Норка и еще парочка баронов, ждущих решения конфискационного суда. Сам герцог Фердинанд был очень удивлен происшедшим. После беседы с Его Величеством Императором, герцог пребывал в отличном настроении, он снова заказал книги из библиотеки, и получил их, согласно вашему распоряжению. Гарнизонный лекарь считает, что Бурман просто допился, вот ему и мерещились повсюду демоны.

Селин грозно сверкнул глазами и рявкнул:

— Почему на самом важном посту у вас всякая пьянь стоит? Кто ответственный за этот сектор?

Начальник тюремной службы, пожилой седобородый полковник, тряся брылями щек, испуганно проскулил в ответ:

— Капитан Даммир, маркиз Белеха, мой генерал…

— В Анбир этого тупорылого капрала! Капрала, полковник, а не капитана, и пусть он хоть принц Оловянных Островов! В Анбир, в крепость Суза, пусть защищает границы Империи от тварей холода… Этого, что мозгами повредился — пороть плетьми насмерть. Всю вашу охрану сам лично проверю, кого за чем непотребным застану — собственноручно в дробилку затолкаю! Следующий!

Вперед шагнул молодой адъютант.

— Последние известия от маршала Севады, мой генерал!

— Докладывай!

— Как вы и предполагали, осада крепости Дрир затянулась. Пехотные части захватили центральные районы города, к стенам замка уже выдвинулись осадные машины и арионы. Ведение боевых действий осложняют многочисленные подземные туннели, которыми с успехом пользуются монахи. Потери среди пехотных подразделений, удерживающих центр города очень велики. Однако войскам удалось замкнуть кольцо осады.

— Полностью?

— Разведка докладывает о том, что есть вероятность прорыва через все те же подземные переходы, кои многочисленны и за стенами замка. Монахи сражаются отчаянно, попытка архиепископа Гумбольдта призвать их к благоразумию успехом не увенчалась.

Селин, думая о чем-то своем, задумчиво покивал и махнул рукой:

— Следующий!

Выслушав доклады, генерал распустил свою свиту и надолго задумался. Ему не давало покоя странное поведение Фердинанда при встрече с Императором, и его слова. Конечно, Селин подслушал беседу, и ничего зазорного в этом он не находил. Фердинанд был и пока оставался главным врагом Изумрудного Трона, и пока он был жив Атегатту угрожала опасность.

«Думайте о том, кто притаился на краю этого мира».

Селин поморщился. Вот оно. И кто же там притаился? Фердинанд хитер, он вовсе не сумасшедший. Вся эта тирада была направлена в первую очередь против королевы. Попытка рассчитаться за прошлое, вызвать у молодого Императора неосознаваемую неприязнь ко всему аведжийскому роду. Возможно что-то еще? Направить силы Империи на решение проблем, далеких от насущного, проблем мистических? Вся политика аведжийцев всегда строилась на их расовом превосходстве над остальными народами Лаоры. Не сделал ли император ошибки, оставив Фердинанда в живых? Возможно, его надо было по-тихому удавить еще тогда, в Барге. Ведь королева настаивала именно на этом варианте.

Кстати, а почему? Каковы причины лютой ненависти королевы к своему брату?

Генерал обхватил голову руками и принялся мысленно перебирать стопочки разрозненных фактов, отложившихся в уголках его памяти, с тех самых пор, как он принял на себя командование внутренней охраной Изумрудного Трона, еще под началом покойного канцлера.

Причины для ненависти были. Фердинанд вовсю использовал необыкновенную красоту своей сестры, пусть это и не принесло ощутимых результатов. Казавшийся необычайно выгодным марьяж с повелителем нестских варваров не открыл Фердинанду восточных границ Аттегата. Второй брак Шелоны, на этот раз с королем Венцелем и вовсе обернулся для Аведжии катастрофой. Рассчитывая на помощь сестры, Фердинанд повел войска в дальний поход, обнажив свои южные и восточные границы, и увяз в сражениях на землях Данлона, Бадболя и Могемии, так и не захватив столицу королевства.

С другой стороны, все могло быть по-другому. И причина ненависти вовсе не в этом. Да, брак с князем варваров был трагичной ошибкой, но вот союз с королем… Не это ли мечта любой женщины высокого рода? Получить власть над целым королевством, пусть разрозненным, но достаточно богатым. Стать одной из влиятельнейших особ Лаоры? Тем не менее, Шелона ненавидела брата. Возможно, причина спрятана глубже?

Любимая дочь старого герцога приходилась Фердинанду младшей сестрой. Ее мать покойная Саянна, графиня Бора, коренная аведжийка из богатейшей семьи южных дворян, умерла во время родов. Как умерла и мать Генриха, старшего сына Великого Герцога. По слухам, Саянна ослепла на один глаз, рожая Фердинанда. Генерал постарался вспомнить генеалогию правящего аведжийского рода. То, что он вспомнил, ему не понравилось. Большинство жен правителей Аведжии умирали во время вторых родов, а иногда и во время первых же. Вспомнилась ему и страшная легенда о герцогине Гретте, ослепшей, неподвижной, но продолжавшей рожать для Великого Герцога Вилле Седьмого Огненноликого.

«Прямо не дети у них рождались, а чудовища какие-то…»

Роды… Вторые роды…

Генерал закусил губу и принялся вспоминать последний разговор с Викторией. «Осложнения… Тяжелые роды… Преждевременные роды… Со дня на день…»

Селин вскочил и судорожно роясь в беспорядочно разбросанных листах пергамента, заорал:

— Адъютанта с посыльным, ко мне! Живее!

Где-то за стеной зашумели, затопали кованными сапогами. Селин наконец отыскал чистый листок и макнув перо в чернильницу и принялся быстро писать.

В кабинет влетел запыхавшийся лейтенант гвардии. Селин, не отрывая глаз от листка, спросил:

— Где император?

Лейтенант вытянулся в струну и четко отрапортовал:

— Его Величество Император Конрад Четвертый сейчас пребывает в расположении четвертой пехотной бригады с осмотром, мой генерал!

Селин кивнул и задал еще один вопрос.

— Где сейчас маркиз Им-Роут и аведжийский посол Долла?

— Маркиз Им-Роут в сопровождении двух сотен своих людей только что покинул замок, мой генерал. Рыцарь Долла находится в своих покоях.

Селин дописал послание, свернул лист в трубочку, покапал воском и приложил печать.

— Это доставить Императору в кратчайший срок. До расположения четвертой бригады двадцать лиг, а потому доставить к утру. Курьером. Эти сведения слишком важны, чтобы доверить их коту. Выполняйте, лейтенант!

Селин вышел вслед за адъютантом, и поправляя на ходу камзол, направился вверх, к покоям королевы.

— Ну что? Видать что-нибудь?

Сивый отполз от окна, повернулся к Людоеду и отрицательно покачал головой.

— Нет, господин лейтенант, ничегошеньки. Костры горят, все в дыму. По стенам тени какие-то шныряют…

Людоед зло выругался и спросил в темноту:

— Сколько стрел на руках? Отвечать тихо.

Из темноты одни за другим отозвались бойцы.

— Шесть у меня…

— У меня дюжина и вот еще… Тринадцать.

— Четыре, господин лейтенант… Совсем худо.

— Да уж, рыбий глаз… Глядите там в оба.

Сивый услышал, как Людоед встал и прошел к лестнице.

— Факелы готовьте и огнива. Масло-то есть еще? — С первого этажа полушепотом ответили, что есть. — В подвал спустится надо, рыбий глаз. Эй, Сивый, ползи ко мне, в подземелье пошарим, может где еще масла найдем, а заодно и щели какие есть посмотрим.

Сивый пробрался к лестнице, и спотыкаясь в темноте, спустился вслед за лейтенантом на первый этаж. У черного проема они остановились. Подошли другие солдаты. Людоед заглянул в дыру, поскреб щетину и пробурчал:

— Лестница уж больно крута. Факелы давайте! — он взял из рук солдата две палки, обмотанные ветошью, сунул одну из них в руки Сивому и шагнул на ступеньку.

— Глаз с дверей не спускать. Ежели какая заварушка — в бой немедля не вступать. Стены толстые, окна узкие. Так что, сначала врагов посчитайте, да меня позовите. Ну, а уж если совсем худо будет — всем к лестницам и держаться. Масло даром не жгите, мало его. Сейчас я думаю, третья рота рифлерских латников в обход площади пойдет, как и задумывали они, а потому черным не до нас будет. Все, давай, Сивый, шевелись.

Алан нащупал в кармане огниво и кусочек серого мха.

— Сейчас, господин лейтенант! — Он щелкнул огнивом, подул на мох, и запалил свой факел.

— Ниже держи, рыбий глаз, ниже! — Людоед прикрикнул на него вполголоса и двинулся вперед.

Сивый передал ему факел и осторожно ступая по скользким ступеням, пошел следом. Крутая винтовая лестница заканчивалась в небольшой каморе, здесь лежала груда иссеченных тел в черных рясах, тех самых тел, что они сбросили еще вечером. Людоед спрыгнул прямо на трупы, и с трудом удерживая равновесие, спустился вниз к маленькой двери в сырой стене. У двери он остановился, звякнул щеколдой и прошипел Сивому:

— Ну что ты там, рыбий глаз? Шевели обрубками!

Алан с сомнением посмотрел на кучу тел под лестницей.

— Да боязно как-то, господин лейтенант. По трупам-то, сапогами…

— Боязно ему… Ползи наверх тогда, хлыщ болотный, да пришли мне кого-нибудь, у кого жилка потолще.

Сивый пожал плечами, и придерживая перевязь с мечом спрыгнул вниз. Трупы разъехались у него под ногами и он тут же рухнул, угодив лицом прямо в холодные вонючие внутренности. Людоед, глядя на него, пробурчал что-то ругательное. Сивый отплевываясь и размазывая по лицу чужую кровь, выбрался к двери.

— Тьфу, дерьмо какое… Надо ж так, прямо мордой в потроха…

Людоед зловеще рассмеялся у него над ухом и прогудел:

— Давай, рыбий глаз, их в сторону потащим, там глядишь чего наверх поднимать придется, так быстро не управимся…

Они оттащили часть тел в сторону, высвободив подход к лестнице. Кое-как отерев руки от крови и немного отдышавшись, они двинулись дальше. Узкий коридор за дверью привел их в кладовую. Мерцающий свет факела высветил высокие стеллажи, заставленные деревянными бочонками и глиняными кувшинами. С потолка свисали мешки с овощами и головки сыров. Людоед, радостно похрюкивая, шагнул к полке, приподнял крышку бочонка и сунул внутрь толстый заскорузлый палец.

— Хах… Маслице! Свежее совсем, этого года не иначе как… — Он лизнул палец и довольно осклабился. — Вот джайллар, надо было раньше подвал этот проверить. Но за всем же не уследить… Эй, Сивый…

Чутье старого пьяницы безошибочно привело Алана к высоким пыльным кувшинам, стоящим в самом углу. Он тут же подхватил ближайший, сдул пыль, вытащил зубами пробку и восхищенно пробормотал:

— Эх… Винцо… Виноградное, как есть.

Людоед прикрыл бочонок с маслом и погрозил Сивому кулаком.

— Я те дам винцо, рыбий глаз… Рожа твоя хитрая… А ну поставь. Сейчас глянем, что за той дверью, а потом и вине подумаем.

Сивый бережно поставил кувшин на пол и прошел к мощной двери из плотных темных досок, прошитых в трех местах широкой бронзовой полосой. Людоед двинулся за ним. По ходу он сорвал с веревки головку сыра, разломил и протянул половину Сивому.

— На, пожуй.

Сивый набил рот горьковатым сыром, прислонил ухо к влажным доскам и прислушался. Людоед осмотрел дверь и пробурчал:

— Замка нет. Засова нет… А дверь-то знатная. Я когда в Порт-Сарне в плотниках ходил, такая дверь больших денег стоила… Ну что, пойдем?

Сивый, продолжая жевать, кивнул и на всякий случай поправил меч. Людоед схватился за бронзовое кольцо и потянул. Дверь открылась бесшумно и легко, за ней начинался новый коридор, шире и повыше предыдущего. Из коридора потянуло могильным смрадом. Привыкший ко всему Сивый лишь поморщился от вони и сплюнул на пол остатки недожеванного сыра. Людоед мрачно выругался.

— Джайллар… Склеп там, что ли, рыбий глаз… Ну пойдем, посмотрим, чего стоять.

Сивый осторожно осмотрел коридор за дверью и пожал плечами.

— А чего смотреть, господин лейтенант? Масло мы нашли, винцо вон, сыр да репа есть. Сейчас бойцов накормим, да маслом проходы прольем. Чего туда-то тащится? Сейчас дверь эту полками завалим, от греха…

Людоед зло засопел.

— Мне и самому неохота, рыбий глаз… А вдруг там дыра какая есть в подземелья? Как полезут из той двери черные, и никакие засовы и завалы их не остановят. А мне, рыбий глаз, до утра протянуть очень охота… Так что, пошли. И не трусись, знаю, что всякого ты повидал…

Сивый еще раз оглядел коридор и сглотнул. Идти ему страсть как не хотелось, но он сделал над собою усилие и шагнул за дверь.

Коридор оказался короче предыдущего, за вторым поворотом они уперлись в такую же тяжелую дверь. Людоед передал факел Сивому, достал из-за пояса топор на короткой рукояти, и злобно пыхтя в усы открыл дверь. Сивый шагнул вперед, держа перед собою факел и тут же, издав невнятный всхлип, отступил.

За дверью начинался большой зал, с невысоким потолком. Когда-то, видимо, хозяева дома использовали его как хранилище для своей коллекции, но сейчас все эти скульптуры, картины и гобелены были свалены в центре неопрятной кучей. А вдоль стен в одинаковых позах, держа в руках собственные головы, сидели обнаженные обезглавленные тела.

Мужчины, женщины и дети. Незрячие глаза были устремлены прямо на них.

Сивый пошатнулся. Только что съеденный им сыр устремился наружу, и Алан проблевался прямо на порог. Людоед вытер тыльной стороной ладони холодный пот со лба и медленно прикрыл дверь.

— Все, рыбий глаз… Насмотрелись. Пошли наверх.