Лестница Аида

Общий итог боя: девять машин в батальоне подбито, подробный рапорт будет только завтра утром.

Известно уже о гибели семи человек, в том числе взводного, старлея Григоренко из второй роты. Того самого, у которого жена Маринка была на последнем месяце беременности и до последнего момента не хотела эвакуироваться из‑за боязни перелетов. Еле уговорили. Теперь вот ее муж, Сашка Григоренко, одним из первых отправится «двухсотым» в полевой морг. Потери опять же предварительные, но цифры будут только расти. На войне, как на войне.

Остатками отступающей в беспорядке польской бригады занялись «Аллигаторы» – это первая наша авиация, появившаяся сегодня.

Олецко взяли, в отличие от Гижицко, без всякого сопротивления. Обнаружили в городе три брошенных «маталыги» и две BWP. Едва Громов вылез из своего «восьмидесятого», чтобы встретиться с офицерами батальона, как в воздухе что‑то зашелестело и раздался жуткий грохот.

Его отбросило назад, здорово приложив головой о навесной экран. Если бы не защитный шлем, то череп бы размозжило. Тряся головой, Громов встал сначала на четвереньки, затем, при помощи подбежавшего наводчика Курехина, поднялся на ноги.

Курехин что‑то кричал, разевая рот, как рыба, но слышно ничего не было…

«Оглох, – подумал Громов, – в первый день войны!»

К ним подбежал начштаба Зимин и, расстегнув подбородочный ремень, стащил с него шлем. Громов затряс головой и, наконец, к своему облегчению, услышал звуки, которые стали складываться в привычную уже гамму боя.

– Ты нормально, командир? – спросил Зимин, тряся его за плечи.

– Будет все нормально, если ты перестанешь меня трясти, а Курехин перестанет лапать гвардии подполковника, как девку!

Курехин тут же отпустил его талию и вытянулся во фрунт, пожирая начальство преданным взором и являя ему слегка придурковатый внешний вид.

– Что это, б…ть, было? – спросил Громов у Зимина.

– Авианалет! Судя по всему, бомбы управляемые.

– Потери?

– У нас вроде нет. А вот гренадерам, судя по всему, досталось.

Тут гарнитура рации ожила, и голос комбрига сообщил:

– Ромашов и его начштаба убиты в ходе бомбежки!

Приехали… в первый же день. Эх… Димка‑Димка! Зимин извлек откуда‑то из‑под «бронника» плоскую фляжку и, отвинтив крышку, протянул Громову.

– Комбат, помянем соседа… и наших ребят!

За пять дней до событий. Северный Кавказ

Пшеничный смотрел на землю, пролетающую под брюхом идущего на средней высоте «Ми‑8МТВ5», и покачивал головой в такт ревущим в наушниках голландским трэшерам из «Legion of the Damned». Для Артема, родившегося в казачьей станице недалеко от Ставрополя, такое увлечение было необычным. Его сверстники слушали блатные песни про Магадан и Колыму в исполнении ныне покойного Миши Куба или братьев Нерадостных, дергались на колхозных дискотеках под хиты «Ноги врозь», но Артема от такой музыки мутило. Причем всерьез, доходило до физического отвращения. Виной тому двоюродный брат Олег, живший в Ставрополе и любивший «тяжелую» экстремальную музыку, к которой приучил и Артема… Бешеный ритм гитар, энергетика, ритм ударных, выносили начисто мозг и вносили свежую струю агрессии в душный провинциальный мирок.

Будучи старше Артема на целых семь лет, Олег частенько заменял ему отца, помогая примером и советом в кризисное подростковое время. Именно Олег помог Артему сделать правильный выбор профессии. Двоюродный брат поступил в Сызранское авиационное училище, готовящее вертолетчиков для всех силовых ведомств. После окончания – почти пять лет прослужил на Кавказе, летая на «Ми‑8» внутренних войск, пока в марте две тысячи пятого не был сбит боевиками недалеко от горного села Ботлих в Дагестане. Хоронили Олега, точнее то, что от него осталось, в закрытом гробу. После этого Артем Пшеничный сделал выбор в пользу военной карьеры, поступив во Владикавказский институт внутренних войск.

Пока он учился, в России произошли радикальные перемены, и внутренние войска подверглись не менее радикальному сокращению. Выпускников теперь ждали не полицейские части, а сухопутные войска. Честно говоря, Пшеничному было абсолютно все равно, где служить, лишь бы представилась возможность расквитаться с уродами, убившими Олега. После выпуска он получил распределение в разведывательную роту девяносто пятой горнострелковой бригады, где и отпахал больше года, пока где‑то на самом верху вертикали власти не пришла идея создать из местных, ставропольских ребят отдельный полк, приспособленный для борьбы с горцами. Полк получил название «Терской пластунский», располагался в станице с характерным названием Рубежная и был укомплектован исключительно контрактниками, прошедшими «огонь, воду и медные трубы» бесконечной кавказской войны. Главным отличием пластунов от других многочисленных спецподразделений разных ведомств была универсальность. Пластуны могли «работать» как на равнине, так и в горах, участвовать в воздушных десантах, проводить «зачистки» и штурмовать укрепрайоны. На данный момент боевая задача у пластунов была одна: не допустить нападение на Терско‑Кизлярский особый район, именуемый в народе периметром – линию укреплений и постов, отсекающих территории, населенные русскими, от диких горских племен. Основным средством недопущения нападений были превентивные удары по шайкам духов или акции возмездия за уже совершенные набеги и обстрелы. Последней масштабной акцией возмездия, в которой пластунам Пшеничного пришлось участвовать, была знаменитая «Осенняя гроза». Полк, потеряв двенадцать человек убитыми и тридцать девять ранеными, уничтожил почти три сотни боевиков и зачистил три крупных духовских аула в районе воспетой Лермонтовым реки Валерик.

Приказ командования был однозначным: работать по «жесткому» варианту. Каждый, кто обнаружен с оружием в руках, должен быть уничтожен, а их жилища – разрушены. А вооружены там были почти все, включая женщин и подростков. Командир полка на рожон не лез, а грамотно использовал беспилотные разведчики, управляемые мины и огонь приданной полку артиллерии. В итоге потери были минимальны, а урон «духам» нанесен огромный. Надолго в этом, ранее беспокойном районе, установилась тишь, гладь да божья благодать.

Сотня Пшеничного специализировалась на действиях в заросших лесом чеченских горах. Каждого бойца Артем отбирал лично и был уверен в каждом на все сто процентов. Сотня «забивала караваны» с оружием и наркотой, охотилась на самых борзых «генералов» и «полковников», вырезала мелкие банды моджахедов. Позывной капитана Пшеничного «Эдди» – псевдоним, взятый им в честь символа англичан из Iron Maiden, на Кавказе у многих вызывал приступы животного страха и ненависти. Артем помнил свою клятву, данную у гроба с останками брата, и редко кому из горцев удавалось уходить живым и невредимым после схваток с пластунами первой сотни. Особым шиком считалось привезти из рейда трясущегося от ужаса высокопоставленного «исламского волка» и сдать его в контрразведку. По слухам, за голову Артема предлагали миллион полновесных американских долларов, а за любого из его бойцов: пятьдесят тысяч – за мертвого и сто тысяч – за живого. Только вот в чем незадача: пластуны всех погибших всегда забирали с собой. Чего бы это ни стоило. Если придется погубить полусотню, чтобы спасти одного пластуна, значит, так тому и быть. Станичники братьев в беде не бросают…

…Вертолет тем временем шел вдоль ущелья, где текла река Бенойясси, проникая все глубже в территорию имамата Ведено, управляемого фанатичными муллами и включающего почти три десятка крупных аулов, похожих больше на укрепрайоны с немалыми гарнизонами. После ухода русских за Терек и полного прекращения выплаты дотаций жителям северокавказских республик, процветающих за счет дармовых денег и ресурсов Руси, республики менее чем за год превратились в аналог Сомали. Проскочив, незаметно для себя, феодализм, горцы быстренько скатились к родоплеменным отношениям, замешенным на кровной мести. Эволюция общественных отношений закрутилась в обратную сторону. Остановить межплеменную войну по принципу «все против всех» не удавалось даже эмиссарам ваххабизма и «Аль‑Каиды». Недавно ребята из ОГСР рассказали хохму про то, как в одном из зинданов на той стороне нашли арабского проповедника, похищенного отморозками с целью выкупа. Русское военное командование и специальные службы поддерживали несколько мощных, лояльных Москве вооруженных формирований, защищающих Периметр с внешней стороны и отчасти контролирующих равнинные районы Чечни, Ингушетии и Дагестана. Русские деньги выделялись только командирам этих отрядов и только на военные нужды. Ни о каком восстановлении хозяйства речи не шло. Как сказал министр финансов Руси: наведут порядок, сами восстановят!

Условно все группировки можно было разделить на три вида: лоялисты, типа командующего «национальной гвардией Чечни» Саламбека Кадиева по прозвищу «Циклоп», радикальные исламисты, обосновавшие свои джамааты и имаматы на границе Чечни и Дагестана и южных районах и мечтающие создать «Кавказский Халифат» от Черного до Каспийского моря, и, наконец, «вольные сообщества», а попросту бандиты, грабящие и тех, и других, и живущие по мифическому закону гор. Эти ребята облюбовали пограничные с Азербайджаном и Грузией районы. Помимо грабежа соплеменников и похищения редких иностранцев, джигиты собирались в стаи для нападения на Азербайджан и Грузию и даже пытались совершать набеги на периметр. Короче, было на Кавказе очень весело и зажигательно.

Приказ, полученный Пшеничным в штабе полка, требовал провести разведывательно‑боевую операцию в целях выявления новых маршрутов доставки боевикам имамата оружия и снаряжения. А также возможного уничтожения каравана и захвата «языка». Уж очень заинтересовала командование активность в ранее спокойном и нелюдимом горном районе, замеченная со спутников и беспилотников.

Пластуны десантировались в абсолютной тьме, практически на ощупь, от травм и переломов спасало только отточенное годами мастерство и бесконечные тренировки. Подождав несколько секунд, пока глаза привыкнут к темноте, капитан повел свой отряд к месту обнаруженной активности, разбив на две группы по семь человек с проводниками во главе.

До места надо было топать еще шесть верст по ночным лесистым горам, где и днем‑то нормальный человек ноги переломает. Новомодные приборы ночного видения на боевых операциях Пшеничный не признавал принципиально, резонно считая, что никакая электроника не заменит развитых человеческих органов чувств и природных инстинктов. Если эти органы не развиты, то в пластунах делать нечего. Значит, ты – потенциальный покойник и обуза для отряда. К руслу горного ручья, с двух сторон сжатого заросшими высотами, отряд вышел спустя два с половиной часа. В предрассветном тумане Пшеничный внимательно изучил русло и остался доволен: все русло было истоптано следами армейской обуви и копытами вьючных животных. Деревья, растущие по бокам от русла, образовывали кронами почти непроницаемую для солнечного света арку, под которой и проходила тропа. Теперь стала понятна активность на этом караванном пути: с воздуха практически ничего, кроме неясного движения, разглядеть было нельзя. Значит, именно здесь духи таскают остро необходимые им оружие, боеприпасы и особенно медикаменты. После ухода русских и вынужденного бегства организации «Врачи без границ» лекарства в горах были дороже золота и даже жизни.

Капитан расположил отряд по обеим сторонам русла в месте, где оно изгибается на юго‑восток, открывая для фланкирующего огня весьма удобный участок. Группа старшины Пятова ударит в хвост каравана, а его группа – в голову. Минировать русло не стали: духи нынче умные пошли, обычно пускают впереди каравана дозорную группу, в составе которой обязательно есть сапер. Пятьдесят процентов того, что дозор обнаружит минное заграждение и поднимет преждевременную тревогу, уже считалось для Пшеничного недопустимым риском срыва операции. Так рисковать Артем не любил и поэтому предпочитал бить наверняка.

Дозор духов появился через три часа. Четверо увешанных оружием бородачей осторожно шли по руслу, не разговаривая и стараясь не шуметь. Один из них был вооружен, помимо автомата «АКМ» с подствольником, еще и длинным металлическим щупом. Сапер, значит… В дозоре был один пулеметчик, кряжистый мужик с «РПК‑74» и еще двое – с «АКМ»… Отряд пластунов затаил дыхание, и бородачи прошли мимо засады, никого не заметив. Что‑то не понравилось Пшеничному, все было как‑то очень просто, как в кино. В подтверждение своих подозрений он заметил некое движение на склоне высоты напротив.

– Боковой дозор! Матерый, ох, матерый у духов здесь командир, все по науке делает!

Еще четверо боевиков, раздвигая заросли, редкой цепью шли по склону прямо на скрытых камуфляжем пластунов старшины Пятова. Да уж, два боковых дозора – это уже слишком. Пластунов спасло то, что боевики находились в пути не один час, основательно вымотались и внимание их притупилось. Не заметили пластунов, лежащих от них менее чем в двух метрах. Опять же у духов не было собаки. Обычного блохастого серого песика хватило бы на то, чтобы обнаружить казачий отряд. Капитан внимательно рассматривал пытающегося восстановить дыхание боевика на расстоянии в полутора метрах от себя. Классная снаряга у «зверька», ничего не скажешь. Ботиночки американские «Мародер», рюкзак бундесверовский на полсотни литров, американская же разгрузка, турецкий армейский камуфляж. Оружие тоже классное. Не старенький «АКМ» или венгерский AMD‑65 со складов бывшего Варшавского договора, а новенький немецкий G‑36C. Остальные дозорные были облачены так же и напоминали настоящее воинское подразделение, а не шайку религиозных фанатиков.

Караван появился лишь вечером, спустя одиннадцать часов. Перед его проходом дозорные группы вновь прочесали русло и склоны. В обратную сторону.

«Что же они там везут? – думал Пшеничный, внимательно следя за проходящим рядом с ним боевиком. – Двенадцать человек в дозоре – это очень круто!»

В караване было больше тридцати навьюченных лошадей, два десятка пеших боевиков в уже известном Артему турецком камуфляже и шестеро верховых. Без бород, в черных шапочках с куфьями, обернутыми вокруг шеи, и с немецкими автоматами. Какие интересные личности в этой глуши. Одного из этих надо взять живьем.

Тем временем караван неторопливо втянулся в образованную природой дугу, подставляя себя под огонь. Пшеничный поднял руку, зная, что Пятов на той стороне русла ждет его сигнала, и показал пятерню и еще три пальца. Через восемь секунд караван накроет огненным шквалом. Но сначала надо подстрелить одного из конных. Чтобы не насмерть, но дергаться долго не мог.

«Винторез» с шипением выплюнул СП‑5, и плечо одного из всадников взорвалось кровавым облачком. Осанистый черноволосый мужчина дернулся и, словно манекен, свалился с седла под ноги лошади в ледяную воду ручья. Через секунду ударили «Печенеги» Разина и Петренко, кроша очередями хвост и голову колонны, валя на камни людей и лошадей. Захлопали ГП‑30, посылая смертоносные гранаты в мечущихся внизу людей. Затем заговорили АК‑103, добивая тех, кто еще мог двигаться. Когда Артем с бойцами спустился к руслу, вода в ручье была красной от крови. Во вьюках находилось целое сокровище для боевиков: антибиотики и плазма в специальных холодильниках. К одной убитой лошади были приторочены длинные чехлы. Взяв один из них, старшина развернул и присвистнул:

– Вот это – «дура»!

В чехле, матово отсвечивая, лежал шведский ПЗРК Rb‑70 «Bolid». Какая удача! Теперь понятно, отчего такая охрана, духи везли медикаменты и защиту от русских самолетов. Ценный приз.

– Командир! – позвал Пшеничного сержант Мороз. – Твой подранок шевелится! – Лежащий под мертвой лошадью боевик глухо застонал.

– Вытащить из‑под лошади и перевязать! Вколоть промедол. Он мне живой нужен. Пятов, вызывай транспорт, уходим!

Отряд пластунов, уничтожив медикаменты и заминировав оставшийся груз, уходил к зоне эвакуации, прихватив с собой пленного и четыре трофейных ПЗРК. Через двадцать пять минут над их головой зависла пятнистая туша «Ми‑8».

День третий. Малацки. Словакия

Штаб Объединенных вооруженных сил Евросоюза располагался в тридцати километрах севернее столицы Словакии. В городке Малацки рядом с крупной одноименной авиабазой, на которой обосновались отборные воздушно‑десантные части союзников, эскадрилья перехватчиков «Тайфун» и транспортная авиагруппа. Вчера утром большинство десантников с помощью вертолетов произвели самое массовое десантирование в истории новой Европы, разворачивая завесу перед рвущимися вперед к Днепру сухопутными войсками.

Украинские войска, подчиненные Западному оперативному командованию генерал‑полковника Остапенко, полностью поддержали госпожу Тимощук, сопротивления не оказывали, но и помогать многонациональным силам не спешили. А с украинскими ВВС вообще произошла неприятность. Шесть «МиГ‑29» ночью взлетели с авиабазы Староконстантинов и попытались улизнуть на контролируемый узурпаторами аэродром. При попытке их перехвата «Рафалями» с целью вернуть их обратно вспыхнул воздушный бой, в итоге погибли три «МиГ‑29» и два «Рафаля», при катапультировании разбился майор Жюно, став первым убитым военнослужащим ЕС в этой кампании. Еще один «МиГ‑29» упал в районе Винницы из‑за тяжелых повреждений. Оставшиеся два благополучно ушли на восток.

Украинцам поставили на вид и предупредили, что подобные инциденты не должны повторяться. В противном случае союзники будут вынуждены разоружить украинцев. Это был единственный неприятный случай в первый день кампании. Все остальное, как на Украине, так, собственно, и в Крыму, прошло без проблем. Коалиционные ВВС отработали «на отлично», подавив малочисленную авиацию украинцев прямо на аэродромах. Авиабазы Васильково, Миргород и Борисполь были практически уничтожены. Противовоздушная оборона пострадала еще сильнее. «Рафали», «Миражи», «Тайфуны», «Торнадо» буквально выбивали зенитно‑ракетные комплексы украинцев с помощью бомб Paveway 3, ракет ARMIGER, KEPD‑Taurus, SCALP EG, ALARM, применяя ракеты с дальних дистанций и наводя их на цель с БПЛА и спутников.

Дальнобойные ЗРК С‑200 и С‑300 уничтожались в первую очередь как более опасные, а также крупные и заметные. С ними проблем не возникло. Небольшие проблемы возникли со старенькими «Буками», которые были меньше размером и легче маскировались, так же, как мобильные «Стрелы» на МТ‑ЛБ. За ними по ночам охотились специальные группы вертолетов. Первые бои на суше начались только на второй день, когда стало известно о вторжении русских в Польшу. Затем русские танки вошли в восточные области Украины и двинулись на соединение с основными силами украинцев. Узнав об этом, восьмой украинский армейский корпус, выполняя приказы хунты Клещенко‑Ситного, с утра второго дня военно‑гуманитарной операции начал оказывать яростное, хотя и хаотичное, сопротивление. Располагая несколькими комплексами ОТР «Точка», украинцы пытались обстрелять атакующие колонны союзников, но большинство ракет были перехвачены в воздухе. Четыре украинских механизированных бригады, двигающихся на марше без должного авиационного прикрытия, были атакованы с воздуха и остановлены. После чего в дело вступили наземные части коалиции. Бои развернулись на линии Шепетовка, Хмельницкий, Каменец‑Подольский, как это происходило семьдесят лет назад. Союзные «Леклерки», «Леопарды» и «Ариете» схлестнулись с украинскими «Т‑72» и «Булатами». Как предсказывал генерал фон Рамелов, не имея должного опыта и современного вооружения, украинские части понесли серьезные потери и стали откатываться на восток.

Для усиления темпов преследования и блокирования коммуникаций Готтлиб распорядился высадить воздушные десанты. Высадка началась поздним вечером, чтобы полностью использовать превосходство в технических средствах ночного боя. Это себя оправдало, потери были минимальны: два MH‑53G, французская «Пума» и словацкий «Ми‑8», сбитые переносными зенитно‑ракетными комплексами. Здорово помогло решение командующего южной группировкой украинских войск генерал‑полковника Иваницкого перейти на сторону законной власти вместе с большей частью сил, включающих в себя двадцать восьмую механизированную бригаду, полк армейской авиации и зенитно‑ракетный полк. В образовавшийся разрыв в общем направлении на Кировоград пробилась испанская группировка генерал‑майора Гонсалеса, столкнувшись в яростном ночном бою со спешащей на место прорыва отдельной семнадцатой танковой бригадой полковника Елизарова. Прорыв закрыть не удалось, но испанцев потрепали основательно, остановив их к востоку от Умани.

Украинцы применили какую‑то хитрую тактику, организовав ложную танковую атаку и заманив горячих иберийцев на отлично замаскированные минные поля и фланкирующий огонь окопанных танков. Сгорело почти два десятка «Леопардов» и три десятка бронемашин, было много убитых и раненых, в том числе один полковник. Цифры сейчас уточняются. Это стало только началом плохих новостей, хлынувших в штаб ОВС, словно океанский прилив.

Ближе к рассвету, часа в три, в оперативный зал центрального командного пункта, где обычно и располагался командующий фон Рамелов, ворвался польский представитель при штабе ОВС генерал Марек Пясецкий с выпученными глазами и протянул Готтлибу отчет польского генштаба о первом дне боевых действий на севере. Это была катастрофа. Из выделенных для сдерживания русских двух польских механизированных дивизий одна перестала существовать за двенадцать часов. Разорвав дивизию «Померания» на три части, русские налетели на бригады дивизии «Щецин», которые, по плану, должны были подпереть с тыла несчастную «Померанию» на угрожаемых участках и поэтому находились на марше. В ходе первого воздушного или ракетного удара командир «Померании» погиб вместе с большинством офицеров штаба, а его бригадные командиры не нашли ничего лучшего, как попытаться лобовыми контратаками загнать русских обратно в анклав. В ходе встречных боев бронекавалерийская и механизированные бригады оставили от себя одни номера и списки потерь. Другая бригада находилась практически в клещах у городка Езераны, недалеко от Олштына. Русские штурмовали Эльблонг и нацеливались на Данциг, Ломжу и Млаву.

Панику и растерянность поляков можно понять. По всем расчетам штаба ОВС шести польских бригад должно было хватить на сдерживание возможного русского удара. У русских в анклаве имелись две танковых, одна механизированная бригада и плюс легковооруженная бригада морской пехоты. Численное превосходство, хоть и небольшое, было у союзников. Никто не ожидал, что русские в такой ситуации первыми начнут наступательные действия. За ними подобного никогда раньше не водилось. Русские любили воевать, превосходя противника численно. Отсюда такие тяжелые последствия для поляков. Им не хватило двенадцати часов, чтобы закончить сосредоточение. Русский медведь застал нерадивого охотника за сборкой почищенного ружья. Самое удивительное, что ни космическая, ни радиотехническая, ни электронная, ни даже агентурная разведка, следившая за анклавом во все глаза и уши, не заметила никаких признаков к нападению, не считая обычных сезонных стрельб и маневров. Даже когда, сутки назад, русские колонны двинулись на юг, к границе, в штабе ОВС решили, что это не более чем игра на публику, как во времена холодной войны. Агрессия обычно начинается рано утром, а никак не после полудня.

Русские переиграли противника. Придется стратегический резерв в составе десятой германской танковой дивизии, первой польской механизированной и отдельной нидерландской бригады перебрасывать в Польшу. Это может ослабить основные силы союзников на Украине.

Из Крыма тоже приходили тревожные новости после первого, чрезвычайно удачного дня: повстанцы и «федаины» были остановлены на всех направлениях, несмотря на поддержку союзной авиации. Был взят Бахчисарай, Евпатория и Ялта, но полностью блокировать Севастополь и прорваться к Феодосии не удавалось из‑за отчаянного сопротивления украинцев и полка русской морской пехоты. По данным авиаразведки, русские уже перебросили в Крым легкий полк с Кавказа. И это – на второй день кампании.

На Кавказе, несмотря на обещания старого интригана фон Арау, тоже пошло не все гладко. Горцев ждали, а русские корпуса, вместо того чтобы двинуться на Кавказ, как ни в чем не бывало рванулись на Украину. Хотя определенные успехи у горцев были. Специально обученный и подготовленный отряд «федаинов»‑смертников прорвался через линию безопасности в глубь территории, в союзных русским кавказских деспотий, и захватил несколько важных объектов, в том числе роддом. Это было гнусно, но – необходимо. Русским должно быть не до Украины. Пусть грызут Кавказские горы еще лет тридцать – сорок.

Словно читая мысли шефа, к нему подошел полковник Ральф Ланге – начальник «кавказского» отдела. Не говоря ни слова, положил перед ним обычный компакт‑диск.

Готтлиб поднял глаза и увидел серое лицо офицера и бескровные губы.

– Герр генерал‑оберст, разрешите обратиться! – Ланге вытянул руки по швам.

– Я слушаю вас, Ланге. Что это за диск?

– Это – копия материалов, переброшенных через спутник от наших людей на Кавказе. Час назад несколько сотен таких дисков было сброшено русскими самолетами над позициями горцев. Наши люди их откопировали и перебросили сюда. Это – русская пропаганда, герр генерал!

– Зачем это мне, Ланге? Я не интересуюсь пропагандой, отправьте в DPO, это их хлеб. У вас есть еще что‑нибудь, кроме русской пропаганды? Последняя сводка с кавказского направления?

Готтлиб был взбешен: мало того что от целого отдела нет пока никакого толка, так они не могут сами решить, что делать с каким‑то диском! Идиоты!

– Герр генерал‑оберст, я уверен, что вам стоит взглянуть на этот диск. Русские его сделали для кавказских повстанцев, и действует это почище любых сводок.

Что‑то в глазах Ланге говорило фон Рамелову, что на диске находится очень важная информация.

– Лучше смотреть в вашем кабинете, герр генерал! – предупредил полковник Ланге, видя, что Готтлиб собирается отдать приказ для воспроизведения диска на одном из огромных боковых экранов командного центра.

– Вы свободны, полковник! Ближайшую сводку с Кавказа – мне на сервер.

– Яволь, герр генерал! – гаркнул Ланге и, развернувшись на месте, отправился в свой отдел.

Компьютер пискнул, выдавая новую порцию сводок о положении на фронте. Не прошло и двух суток, как такие, казалось, страшные для обывателя слова: «фронт», «авиаудар», «боевые потери», привычно вошли в тихий европейский мирок и не вызвали никакого отторжения у сидящих перед телевизорами бюргеров. Они рассматривали все, как весьма увлекательное шоу в реальном времени. Вся эта грязь, кровь, разрушенные дома были далеко от обывателей: в Косово, Афганистане, теперь вот – на Украине. Поглощая пиво и рейнское вино и осуждающе покачивая лысеющими головами, они смотрели, как гибнут люди, затем шли спать. Профессиональные армии сделали войну красочным зрелищем для налогоплательщика, изнывающего от скуки. Плати налоги и наслаждайся картинкой в своем телевизоре. Доблестный бундесвер карает варваров в далекой стране за нарушение принципов европейского гуманизма. Делайте ставки, господа!

Сводки пришли благоприятные. Ситуация стала выправляться. Двадцать пятый армейский и восьмой гвардейский корпуса русских, вошедшие на территорию Украины, двигались разрозненно. Двадцать пятый, в составе двух танковых и двух механизированных бригад, двигался от Луганска через Донецк в общем направлении на Запорожье. А вот восьмой пересек границу лишь одной механизированной бригадой, остальные части застряли в жуткой железнодорожной пробке, организованной исламскими диверсантами. Хоть какая‑то от них польза. Значит, двадцать пятый корпус движется вперед в одиночестве, не имея соседей ни слева, ни справа. Восьмой гвардейский соберется в кулак не раньше, чем через сутки, и двинется следом за двадцать пятым, прикрывая его северный фланг. Либо русским придется остановиться, чтобы сгруппировать силы, либо будут воевать по одиночке. В первом случае, они теряют еще сутки, а во втором – сталкиваются с превосходящими силами союзников и уничтожаются по частям. С севера к столице Украины приближался еще один русский корпус – элитный первый гвардейский в составе двух танковых, двух механизированных и десантно‑штурмовой бригады. До Киева русским оставалось всего двести шестьдесят километров, и у Готтлиба не было сомнений, что гвардейцы подойдут к украинской столице одновременно с войсками коалиции. Но в полном одиночестве. И уступая численно в два раза. Если прибавить украинские части, то – в полтора.

– Русские разбросали свои силы на три изолированные группировки! Молодцы Иваны, сами лезут в капкан!

Двенадцать «тяжелых» бригад Евросоюза просто раздавят гвардейский корпус русских, как десантный ботинок давит куриное яйцо. Русское командование совершило грубейшую ошибку, подобно полякам, очертя голову бросаясь навстречу силам коалиции. Только поляки жертвовали бригадами, а русские – целыми корпусами. Русская душа широка, им ничего не жалко.

Странно, но до этого русские подобных ошибок не допускали, может быть, у них хватает мозгов только на один сильный и неожиданный удар? Хотя куда им деваться? Если союзники займут Киев и приведут к присяге «апельсиновую принцессу» с национальной прической, то действия Кремля официально объявят агрессией. Продолжать войну после этого русским смысла не будет, и их затея с узурпаторами так и останется только на бумаге. Олеся Тимощук – признанный мировым сообществом лидер Украины, а не самозванец Клещенко со своими подручными.

Киев будут брать десантники, усиленные спецназом и несколькими верными Тимощук украинскими частями. Бронетехнике найдется применение за городом в охоте на русских «Барсов».

– Es ist ein guter Plan!!!

Следующая новость пришла из Крыма. Турки успешно высадились в Евпатории под прикрытием ракетных и авиационных ударов Оперативного соединения и, образовав плацдарм, двинулись к центру Крыма – Симферополю. Украинцы, правда, успели перебросить туда еще семьдесят девятую аэромобильную бригаду из Николаева, но погоды эта бригада не сделает, слишком велико превосходство коалиции. Одновременно с турками генерал Арман Рабле произвел высадку тактического воздушного десанта к северу от Севастополя, где объединился с исламскими повстанцами, окончательно замкнув кольцо окружения. Еще день‑два, и в Крыму все будет кончено. Русские ничего не успеют сделать, разве что отправить на верную смерть несколько батальонов своих коммандос. Проблемы могут возникнуть только с устаревшим русским крейсером. Но, надеюсь, наши ВМС с ним справятся.

– Здравствуйте, герр генерал!

В командный центр, тяжело ступая мужской походкой, вошла европейская знаменитость – комиссар Европарламента при Командовании ОВС, знаменитый оратор и радикальный эколог Мари Клейне‑Фосс. Внешностью и грацией комиссар была похожа на танк «Леопард», причем некрашеный, и любила совать нос в дела военного командования. Готтлибу удалось ее отвлечь больше, чем на сутки, подсунув «смазливого» унтера‑связиста турецкого происхождения. Комиссарша от вида его карих глаз с поволокой тут же потеряла какой‑либо интерес к Украине и операции «Гефест». Она уволокла турка в свои апартаменты братиславского отеля «Аркадия». Через двое суток турок, видимо, пришел в негодность, и «госпожа эколог» заявилась в штаб в поисках новых жертв. В четыре утра… однако!

«Надо бы наградить парня!» – подумал Готтлиб про несчастного турка.

– Здравствуйте, фрау Клейне‑Фосс! Чем могу служить?

– Ах, генерал! Мне надо отправлять отчет этим старым дуракам в Брюссель, а приукрасить‑то его нечем. Как я поняла, операция развивается успешно, я смотрела новости. Хотя полякам, конечно, не повезло. – Еврокомиссар тараторила с такой скоростью, что у проведшего вторую подряд бессонную ночь Готтлиба от этой болтовни голова пошла кругом. Чтобы как‑то заткнуть ее фонтан красноречия, он предложил гостье кофе и скромный армейский завтрак.

– О, генерал, вы чертовски любезны. Настоящая армейская кухня обостряет ощущения того, что я нахожусь в зоне боевых действий!

Готтлиб вздрогнул и отвел глаза. Он вспомнил обгоревшего в «Леопарде» до костей и умершего в страшных мучениях в ходе ночного боя испанского полковника, убитых польских солдат и беженцев, бредущих вдоль дорог, сбитый вертолет с десантниками и еще десяток других эпизодов начавшейся войны… А для этой похотливой и уродливой жабы это все – для остроты ощущений в глубоком тылу под бетонными перекрытиями командного центра. Однако вслух фон Рамелов ничего не сказал, ссориться с комиссарами Евросоюза – значит вредить самому себе.

– Фрау Клейне…

– Можете называть меня просто Мари, генерал.

– Да, фрау Мари, приглашаю вас позавтракать в моем рабочем кабинете, а не в командном центре, где мы будем мешать офицерам.

Комиссар с сожалением посмотрела на красиво мигающие экраны с разноцветными значками и точками и проследовала мимо Готтлиба в его кабинет, где адъютант генерала торопливо расставлял на столе тарелки с нехитрым армейским питанием и чашки со свежим кофе.

Фрау Клейне‑Фосс с интересом посмотрела на адъютанта, но когда он повернулся к ней лицом, интерес тотчас же сменился маской раздражения. Лейтенант Михаэль Рек был выходцем из Саксонии с изрядной, видимо, примесью славянской крови и на столь обожаемых фрау Мари турок, палестинцев или арабов не тянул.

– Что это у вас за диск, Готтлиб? – спросила Мари, тыча толстым пальцем в притулившийся на дальнем краю стола диск, принесенный Ланге, который Готтлиб так и не просмотрел.

– Русская пропаганда. Что‑то для кавказских… повстанцев. Не успел еще ознакомиться.

– Народы Кавказа – мужественные люди и храбрые воины. Столетиями воюющие с оккупантами! – напыщенно произнесла комиссар. – Интересно, как русские пытаются их агитировать? Предлагают пить водку и играть на балалайке? Предлагаю посмотреть за завтраком, генерал.

Михаэль Рек поставил диск и неслышно отошел за спину генерала. Комиссар, глядя одним глазом на экран, намазывала еще теплую булочку толстым слоем джема…

Экран ожил, и на черном фоне проступили багровые буквы, сложившиеся в русские слова, снизу строчки были продублированы на английском.

«The wolf hunting» – то ли волчья охота, то ли охота на волков…

Первые кадры – молодые, крепкие бородатые горцы, увешанные оружием, движутся через лес. Камера показывает издалека, чтобы смотрящие могли оценить количество. Не меньше трех сотен. Новые кадры – лес, яма, точнее траншея. Рядом с ней угрюмая военная машина с бульдозерным отвалом, похожая на инженерный танк. Затем камера показывает несколько мертвых свиней, лежащих на дне траншеи. Новый кадр – лицо крупным планом: избитый мужчина с бородой и бритый налысо. На нем рваная и грязная военная форма натовского образца, он стоит на коленях со скованными руками. Внизу буквы: «The Muslim military leader‑brigade general Imaev». Камера начинает подниматься выше, показывая целую толпу бородатых мужчин со скованными руками, стоящих на коленях.

– Пленные повстанцы! – понял фон Рамелов. Затем появились люди в другом камуфляже и масках; они схватили пятерых первых пленных, включая бородача Имаева, и потащили их к траншее с мертвыми свиньями. Затем поставили на бруствер траншеи и накинули на шеи нейлоновые шнурки. Крупный план – перекошенные лица, пена изо рта, выпученные глаза, прокушенные синие языки… Жуткая смерть во всей красе… Камера отчетливо фиксирует предсмертный хрип и хруст ломаемых хрящей и позвонков. Еще кадр, и трупы летят к свиньям. Следующие пятеро, опять – к свиньям. Позорная смерть для правоверного, в рай ему уже не попасть!

Новые кадры – несколько человек бегут по полю… бегут, спотыкаются, снова бегут… камеру трясет… Снимают, видимо, с вертолета, звук отсутствует. Камера приближается. Теперь отчетливо видно, что это – пленные повстанцы, тот же турецкий камуфляж, бледные лица и затравленный взгляд, на бегу постоянно оборачиваются… Камера отходит назад, и видно, от чего, точнее, от кого бегут эти люди. Их догоняет свора огромных псов… голов тридцать – сорок, не меньше. Вот одного догнали и повалили на землю… Рот несчастного раскрыт, и можно представить, как он орет от боли и ужаса. Затем падает второй, третий! Собаки рвут человеческую плоть – крупный план…

– Буеееее! – посеревшая фрау комиссар выблевывает содержимое завтрака на пол, по ходу обильно обрызгивая форменные брюки и ботинки командующего содержимым желудка…

– Ва‑ва‑варвары, – шепчет она, медленно оседая на пол.

– Быстро в госпиталь! – Обмякшую тушу Мари грузят на носилки и утаскивают прочь из командного пункта.

– Уберите здесь все и проветрите помещение, лейтенант!

– Русские совсем с роликов съехали! Налицо – геноцид, казни военнопленных и издевательство над животными. Комиссары Евросоюза, увидев это, точно доведут дело до конца, и ни о каком перемирии в ближайшие два‑три дня речи не будет. Отлично! Значит, никто не станет мешать здорово отделать русского медведя и вышвырнуть незваных помощников из Украины.

Генерал брезгливо осмотрел загаженные брюки и ботинки и прямиком направился в душ.

«Русские действительно в ярости. А злоба на войне – плохой советчик. Еще один плюс в нашу пользу!» – думал генерал, стоя под тугими струями бодрящего душа…

День третий. Окрестности Белогорска. Крым

После удачной операции по корректировке ракетно‑бомбовых ударов в районе ныне уничтоженной авиабазы в Фруктовом группа Прево еще двенадцать часов корректировала удары союзной авиации и флота по Украинским позициям между Севастополем и Бахчисараем в районе реки Бельбек. Русский аэродром, где базировались морские вертолеты, трогать в первый день кампании было запрещено. Москва еще официально в войну не вступила, а дразнить русских лишний раз в Брюсселе не хотели. Коммандос отработали четко, но противник, видимо, догадался, что к чему, и ближе к обеду на отлогие холмы, где замаскировались бойцы Прево, вышла цепь пехотинцев. Можно было вызвать авиационную поддержку, но Роберт, внимательно рассмотрев противника, принял решение уходить самостоятельно. Украинские солдаты по внешнему виду «тянули» на обычный тыловой сброд, наспех вооруженный и отправленный по приказу мудрого начальства ловить диверсантов. Снайпер группы Алекс Морион, дождавшись, когда цели подойдут ближе, всадил из своей Ultima Ratio Commando по меткой пуле в туши двух толстых офицеров, возглавлявших отряд. Не успели их тела упасть на жухлую от солнца траву, как вся эта орда, оставшись без офицеров, открыла беспорядочную пальбу вокруг себя, а затем повалилась на землю. Типа спасаясь от снайперов.

Роберт ухмыльнулся, еще раз похвалив себя за сообразительность. Эти тыловые увальни не заслуживают авиаудара. На неподготовленное стадо незачем переводить дорогостоящие боеприпасы. Сами разбегутся. В подтверждение его слов, после того как выстрел Мориона разнес очередную любопытную голову, поднявшуюся над травой, вся толпа солдатни, продолжая жечь патроны, стреляя в воздух, отклячив задницы, поползла обратно в сторону Севастополя. Алекс хотел продолжить веселье, отстрелив несколько особо выделявшихся задниц, но Прево ему запретил. Надо было отходить на точку эвакуации, и каждая минута такого веселья могла накликать беду в виде появления хорошо подготовленных украинских противодиверсионных подразделений, а не этого тылового сброда. Раз вражеское командование уже ищет разведывательно‑диверсионные группы коалиции, значит, за ребятами Прево вскоре будут охотиться настоящие профи.

Эвакуация прошла успешно, как в кино. Противник был настолько ошарашен сокрушительным ударом Оперативного соединения, что в первые сутки совсем не оказывал сопротивления. Поэтому SA.365F, пройдя сквозь дыру в практически уничтоженной ПВО противника, благополучно забрал группу коммандос у поселка Верхнесадовое. Сейчас поселок пылал, и оттуда слышалась яростная стрельба.

– Каратели лютуют! – предупреждая вопрос Роберта, сказал один из вертолетчиков. – Туда уже авиация пошла.

И действительно, пока «Дельфин», развернувшись, уходил на юго‑запад, над ним, оставляя белый инверсионный след, прошла четверка «Харриеров». Через минуту‑другую вертолет сильно качнуло, и до коммандос докатилось эхо от взрывов Мк82. Снова взрыв, и Прево прокричал своим бойцам:

– Отлично работают!

Бернар Пике ответил за всех, оскалившись и показав командиру большой палец, черный от грязи. Мол, согласны, командир!

Через какие‑то полчаса по курсу «Дельфина» по‑явилась серо‑голубая стальная глыба десантного корабля «Сирокко», на борту которого базировался отряд Commandos de marine HUBERT, где Прево и его бойцов ждал крепкий сон и вкусный завтрак. Почти полтора суток в глубоком тылу противника основательно измотали группу, и ей требовался полноценный отдых перед новыми боевыми заданиями.

Отоспавшись и помывшись, группа Прево набивала желудки перед ночным боевым выходом. Точнее, утренним, одновременно слушая от своих коллег последние новости. Касались они дел Оперативного соединения и таких же, как и они, диверсантов. Не всем так повезло, как группе Роберта. Турецкий Su Alti Taaruz из шестнадцати человек, действовавших в районе Стрелецкой и Круглой бухты, напоролся на восемьсот первый противодиверсионный отряд ВМС Украины, провалил задание и, потеряв десять человек, чудом избежал полного уничтожения. При попытке их эвакуировать огнем с берега был сбит турецкий же «Сикорски S‑70». Сильно потрепали группу капитана второго ранга Людовика Трише из их отряда. Старина Людовик при отходе к точке эвакуации, в районе Красный Мак, угодил в засаду из агентов украинского КГБ. Потеряв двух убитыми и двух ранеными, Трише удалось оторваться и даже эвакуироваться. Сейчас он в лазарете приходит в себя от контузии. Когда Роберт пришел его навестить с бутылкой легкого вина, Людовик выглядел весьма бодрым и с удовольствием грыз яблоко.

– Пришел спросить, как напоролись? – встретил Трише вопросом Роберта, приподнимаясь на локте.

– Да и главное – где?

– Будешь смеяться, Роберт, хотя смешного тут мало. Мы не интересовали украинский спецназ. Моя группа шла в обход поселка Красный Мак, когда попала под обстрел. В этот момент в поселке проходила операция спецназа против повстанцев. Видимо, нас засекли наблюдатели. Огонь открыли вслед нам, очень профессионально, Роберт, очень. Позиции стрелков находились более чем в шестисот метрах от нас, отлично замаскированные. Учитывая сильный боковой ветер, эти снайперы отстрелялись по нам феноменально. Двух моих ребят убили на месте. Когда стали уходить, потеряли еще двоих, хорошо, что не насмерть. Хотя лейтенанту Ля Рейну – это слабое утешение. Парню руку по локоть отстрелили. Едва кровью не истек. Вовремя наложили жгут.

– А контузия?

– Это другое. Артобстрел. Шальной снаряд или мина. Уже на точке эвакуации. Стреляли не прицельно. Так что слухи о засаде сильно преувеличены. Если бы это была засада на нашу группу, то сейчас мое имя ты прочел бы в некрологе. Скорее всего, мы просто попали под горячую руку. В отличие от тех же турок.

– Уже слышал?

– Конечно!

Появившийся в офицерском блоке лазарета санитар прервал разговор:

– Вас вызывает командир отряда, месье!

Пожав руку Людовику и пожелав поскорее вернуться в строй, Прево буквально ввалился в каюту капитана первого ранга Жерара Барсье, известного по прозвищу Рок, в честь киношного гангстера Рока Сиффреди из бессмертного боевика «Борсалино». Капитан Барсье действительно слегка смахивал на Алена Делона, если не считать его светлых и сожженных солнцем волос. Отрядом HUBERT Рок Барсье командовал уже семь лет, а до этого прошел за двадцать лет службы все командные ступени: от снайпера до командира группы.

– Заходи, Роберт, присаживайся! – Барсье сделал приглашающий жест левой рукой, в правой командир держал дымящуюся гавайскую сигару. Одна сигара в день – это единственная вредная привычка, которую мог себе позволить диверсант на кабинетной работе. Барсье пользовался этим на полную катушку и еще раз с наслаждением затянулся. Помимо Рока в кабинете находился еще один человек в штатском, по виду похожий на банковского клерка. За исключением шрама на подбородке и чрезвычайно густых кустистых бровей внешность штатского была самой обыкновенной. Он улыбнулся, встал и протянул Роберту руку:

– Познакомьтесь, Роберт. Это подполковник Жан‑Пьер Таржон из DGSE. Мой старый друг и боевой товарищ.

Рукопожатие «клерка», оказавшегося офицером военной разведки, было очень крепким. Роберт понимал, что абы кто в каюте командира морских коммандос сидеть не будет, и его пригласили на какой‑то важный разговор. Видимо, о предстоящем боевом задании.

Барсье подошел к висящей на стене каюты огромной спутниковой карте Крыма, испещренной разноцветными пометками от руки и, повернувшись к Прево, как бы между прочим, заметил:

– Роберт, ты в курсе, что коалиция с сегодняшнего дня находится в состоянии войны с русскими. Официально война не объявлена, но все русские вооруженные силы на территории Украины подлежат уничтожению.

– Это было ожидаемо, командир.

– Основная десантная операция переносится на сегодняшний вечер. Весь наш отряд будет принимать участие в боевом обеспечении, за исключением вашей группы. У вас и ваших людей, Прево, будет специальное задание.

– У вас блестящая подготовка, Роберт. Ваша группа единственная, которая, действуя на сложном боевом участке авиабазы Бельбек, вернулась без потерь и выполнила задание.

В разговор вступил Таржон:

– Как вы знаете, корвет‑капитан, обстановка в Крыму сложилась очень нестабильная. Повстанцы, к сожалению, выполнили лишь половину возложенной на них работы. Севастополь, Симферополь, Судак и Феодосия остаются в руках правительственных сил, и шансы справиться с ними у повстанцев нулевые. Войска противника, несмотря на тяжелые потери, зарылись в землю и, используя артиллерию и бронетехнику, держат повстанцев на расстоянии. Крым сейчас напоминает слоеный пирог: где повстанцы, где украинцы – понять очень трудно. Суть вашего задания, Прево, десантироваться в районе между Белогорском и Старым Крымом и обеспечить эвакуацию нашего агента. Агент – высокопоставленный офицер МВД Украины, в ходе последних событий запаниковал, и наше начальство приняло решение его эвакуировать. Это очень ценный агент, корвет‑капитан, очень. Если он попадет в руки своих коллег или, не дай бог, русских, которые уже появились поблизости, провал нашей разведки в этом регионе будет грандиозным. Вы должны его вытащить. Это – лучший вариант.

– А худший?

– Худший? Корвет‑капитан, вы не должны будете допустить, чтобы агент попал в руки к противнику. Любой ценой. Я подчеркиваю, любой. В данном случае информация, скрытая в его голове, важнее самой головы. В случае угрозы его захвата или попытки перейти на сторону противника ликвидируйте агента. Это понятно?

– Понятно, месье подполковник. Но есть один вопрос.

– Задавайте, Роберт.

– Почему его не могут вытащить повстанцы? Их там множество, и обеспечить его безопасность им вполне по силам. Нам останется только его забрать.

– Если бы все было так просто, корвет‑капитан, нам бы не пришлось отправлять туда самую лучшую группу коммандос. Вы служили в Косово, Роберт, и знаете, как дела у повстанцев с дисциплиной. Вероятность того, что агент доживет до встречи с вами после «защиты» повстанцев, будет ничтожно мала. А если среди повстанцев найдутся осведомители СБУ или МВД? Представьте себе последствия?

– Так точно. Представляю.

– Отлично. Рад, что мы поняли друг друга. У агента есть радиомаяк. Он его активирует завтра с утра. На десять минут. Боится, что запеленгуют. Ориентируйтесь на сигнал, Прево. Доставьте его сюда и считайте, что Крест Бойца у вас в кармане, так же, как следующее звание.

Через четыре часа, в сумерках быстро опускавшихся на землю, подобно черной шали крымской ночи, вертолет SA.365F нес группу Прево в сторону Крымских гор. Слева и справа от «Дельфина» шли тяжелые RAH‑2 «Тигр» из эскадрильи огневой поддержки морской пехоты с «Тоннера». Вся эта возня с сопровождением Прево не нравилась, но на этом настоял сам Рок Барсье при полной поддержке Таржона. Высокое начальство в Париже и Брюсселе, господа командиры, решили потрясти размахом спецоперации.

Пока было время, Прево прокручивал в мозгу все услышанное об агенте и почерпнутое из его досье, привезенного Таржоном. Имя – Крутень Виктор, сорок два года, полковник управления МВД Украины по Крыму, женат, двое детей: дочери пятнадцати и пяти лет. Младшая дочь чем‑то тяжело больна, диагноз Прево не разобрал. Он же не доктор, в конце концов. Очевидно одно, что DGSE поймало его на болезни дочери. Так обычно и бывает. Грязная работа у разведки, но кто‑то должен ее делать. Во имя Франции и Европы.

Преодолев береговую черту, вертолеты стали подниматься вверх к хребту Крымских гор. Идущий справа «Тигр» дернулся и стал отстреливать тепловые ловушки, а в кабине SA.365F истошно взвыл сигнал, сообщающий о радиолокационном излучении. «Дельфин» резко пошел вниз, выполняя противозенитный маневр, а машины сопровождения, отстреляв ловушки, принялись поливать только им видимую цель из автоматических пушек. Несмотря на опасность, Роберт искренне залюбовался картиной: в черном ночном небе, окруженный отстрелянными тепловыми ловушками, плюющийся огнем «Тигр» походил на настоящего ангела смерти, спустившегося с небес, чтобы покарать грешников. Эпичная картина.

Несмотря на обстрел, десантирование прошло на редкость удачно. В десяти километрах к юго‑востоку от Белогорска, у подножья Крымских гор. Именно тут в последний раз был засечен радиомаяк Крутеня. Где‑то здесь он и прячется вместе с семьей. Ждет эвакуации. Памятуя о судьбе группы Трише, Роберт не стал дожидаться рассвета и, пользуясь ночным временем, приказал выдвигаться группе к проселочной дороге, идущей от Белогорска в сторону гор. Ночной воздух, вместо горьковатого запаха степных трав, был насыщен гарью, к которой примешивался сладковатый запах разлагающейся плоти. Запах войны. Запах вырезанных и сожженных карателями поселков, запах боли и страданий мирного населения. Знакомый Роберту по Косово, Сомали, Руанде и Заиру. При подходе к лощине, идущей вдоль проселка, запах мертвечины резко усилился. Заранее зная, что он там увидит, Роберт надел на глаза ПНВ «Клара» SFIM Industry и стал изучать трупы, в беспорядке валяющиеся на дне лощины. Бернар Пике спустился вслед за командиром. Все, как всегда: женщины, дети, несколько мужчин. Женщины, судя по всему, перед смертью были изнасилованы. У детей разбиты черепа. Чувствуя, что рот наполнился вязкой слюной, а желудок упорно намеривается извергнуть из себя все, съеденное днем, Роберт закрыл нос ладонью и выбрался из лощины.

– Что там, командир? – спросил Морион, не отрываясь от наблюдения за окрестными высотами.

– Трупы, Алекс! Мирные жители! Убиты зверски.

– Это христиане, шеф! – Поднявшийся из лощины Пике протянул нож в сторону командира. На лезвии ножа болтались крестики. Дешевые, на кожаных шнурках или медных цепочках. Не меньше десятка.

– Возле трупов насобирал.

– Каратели убивают своих?

– Все может быть, командир, – вздохнул Пике.

– Только не верю я в это. Я с украинцами да русскими в Джибути сталкивался и в Руанде. Их среди легионеров полно. Понятно, что и там «отморозков» хватает, но садистов, убивающих детей на глазах матерей, нет. Это точно.

– Похоже на почерк «угнетенных народов»… Где кто‑то борется за свободу и равенство, там зверство и процветает. Думаешь, повстанцы, Бернар?

– Точно, они. Зверье в чалмах!

Отношение аспиранта Бернара Пике к мусульманам было хорошо известно во всем отряде коммандос. В девяносто девятом его пятнадцатилетнюю племянницу изнасиловала, избила и ограбила шайка «ракаев» в одном из марсельских предместий. Бернар рвал и метал, а затем, когда стало понятно бессилие полиции, просто исчез из расположения отряда. На неделю. В течение этой недели криминальная полиция находила в пригородах трупы «ракаев», убитых голыми руками. А по возвращении в расположение части Бернар как ни в чем не бывало явился пред ясные очи начальства и с независимым видом отправился на гауптвахту. Такая вот история.

Радиомаяк агента заработал ровно в четыре десять утра. Прево прикинул расстояние до цели: всего четыре километра. Успеем за час. Отправив Пике и Мадженто в боковые дозоры, Роберт с остальными двинулся в направлении источника сигнала. Не успели пройти и половину дистанции, как рассветная степь огласилась яростной автоматной стрельбой и взрывами гранат. Через несколько минут впереди поднялся к небу столб черного дыма.

Горел поселок Кизиловка. На него напали оттуда, откуда никто не ждал. С гор. Местное полицейское отделение и отряд самообороны, составленный из сельчан, вооруженных охотничьими ружьями, достойного отпора боевикам «гелаевской» бригады оказать не смог. Коммандос подошли к окраине села в тот момент, когда сопротивление было уже сломлено и началось веселье. Радиомаяк работал в крайнем доме, примыкающем к обширному винограднику.

Прево видел, как в дом вломились человек десять бородачей с зелеными повязками на головах, еще человек шесть осталось стоять у дома, выставив стволы «АКМ». До них было метров сто пятьдесят. Соседний дом уже занимался огнем, и возле него, запрокинув голову с перерезанным горлом, лежала темноволосая полная женщина. Из дома выскочил боевик, который что‑то белое нес в левой руке. Куклу, что ли?

Роберт перевел каллиматорный прицел на боевика, и его дыхание остановилось. В лапе боевик с зеленой повязкой тащил ребенка. Крохотного малыша несли вниз головой, и он едва шевелился. Пока Прево соображал, что к чему, боевик что‑то гортанно прокричал своим землякам и подбросил ребенка вверх. Прежде чем маленькое тельце коснулось пыльной земли, тяжелый армейский ботинок смял его мягкий череп, словно помидор. Боевики радостно заржали. Прево обернулся, посмотрел на лица своих людей и все сразу понял. Надо действовать немедленно!

– Морион, Мадженто, огневая поддержка за вами. Нуво, вызывай «Дельфин» с эскортом. Ориентир – северо‑западный край виноградника. Сообщи, что очень сильное сопротивление украинского спецназа. Ситуация критическая. Срочно требуется эвакуация. Пике, Дюбуа, Тьерри, за мной. Работаем!

Привыкшие нападать, словно стая шакалов на беззащитную добычу, исламисты‑«интернационалисты» не были готовы встретить отлично подготовленных коммандос. Огневой контакт занял не более четырех секунд. Гранаты из М203 и автоматный огонь превратили торчавших на улице боевиков в изломанные, истекающие кровью куски мяса. Бросок к дому, из которого раздавались женские крики вперемешку с гортанными воплями. Из двух, обращенных к винограднику, больших окон синхронно высунулись автоматные стволы. Коммандос на суматошный огонь боевиков не отвечали. Прево отлично знал тактику таких уродов. Сейчас постреляют, затем начнут поодиночке из дома вылезать. Любопытные, твари.

Так и есть. Дверь открылась, и высунулось типично обезьянье «мурло» с зеленой повязкой, низким лобиком и мутными глазами. Хлоп, хлоп. Двоих автоматчиков, маячивших у окон, сняли Морион и Мадженто. Хлоп‑хлоп, вякнул FAMAS Прево. Обезьян и его тощий напарник опрокинулись внутрь дома, следом туда влетели две светошумовых гранаты. Через долю секунды в дом ворвались коммандос. Еще пять секунд – и все. Семеро боевиков перхают кровью и сучат ногами в агонии. У нас – тоже потери. Убит Тьерри. Пуля – точно в лоб. Рикошет. Бывает же такое.

Прево быстро осмотрел комнаты. Трупы женщины и маленькой девочки. Их застрелили в упор. Агент лежал на полу и слабо шевелился. Рядом с ним в угол забилась девушка лет пятнадцати в разорванных остатках одежды и с окровавленными бедрами. Прево посмотрел на агента. Не жилец. Пули пробили живот и грудь, превратив их в месиво из крови и внутренностей. Рядом с ним лежал кухонный нож с пятнами на лезвии. Понятно, что он дрался насмерть, стараясь защитить семью. Открыв глаза, Крутень прошептал только одну фразу:

– Спасите дочь! – И с хрипом испустил дух.

– Уходим! Берите девчонку и тело Тьерри и рвем когти!

Уже скрываясь в виноградниках, Прево увидел идущую вдоль поля большую группу боевиков, обвешанных снаряжением. Они сопровождали крепкого, гладко выбритого мужчину в лихо заломленном зеленом берете, темных очках и с арабской куфией на шее. Рядом с ним вышагивал длинный, как жердь, европеец с кейсом в руках. Сразу видно, большие начальники, львы в этой шакальей своре. Роберт показал Мориону два пальца и постучал себя по плечу. Алекс служил с Прево уже семь лет и сработал четко. Две пули, два трупа. Красавчик в берете и европеец. Теперь «делаем ноги»! Но сюрпризы от господина Брандта мы им оставим!

– Командир! – заорал Нуво. – Вертолеты вышли, будут через двадцать минут. Но через пару минут здесь будут «Рафали».

Обхватив за талию девушку, находящуюся в шоке, и труп товарища, группа Прево уходила в сторону пологих холмов.

День второй. Львов. Украина

Сергей Тарасюк, активист львовского привода УНСО, чувствовал себя не в своей тарелке. Все руководство организации во главе с Мирославом Шахинским пребывало в легкой панике и никак не могло прийти к единой позиции по вопросу вторжения войск Евросоюза. «Старая гвардия», помнящая еще СССР, горела желанием помочь «просвещенной Европе» в борьбе с алчными «москалями». Другая же часть организации, более молодая, побывавшая в «просвещенной Европе» и насмотревшаяся на местный социализм с арабским лицом, предпочитала поддержать Клещенко и его московских друзей. Заседания центрального привода в Киеве проходили очень бурно, периодически вспыхивали потасовки между соратниками, но принять согласованное решение так и не удавалось. Все эти новости Сергею рассказал только что вернувшийся из Киева командир их куреня Степан Остапец по прозвищу Сокол. Сокол приходился Тарасюку двоюродным братом, владел несколькими магазинчиками сувениров и небольшим кафе, вел секцию боевого гопака среди молодежи. Авторитетный был человек в движении, к тому же отслуживший срочную в семьдесят третьем морском центре специальных операций украинских ВМС. Естественно, парень с деньгами и отличной подготовкой был для центрального привода сущим подарком и быстро делал партийную карьеру.

Серега тащился по крутой партийной лестнице вслед за своим пробивным братом и возглавлял отдел информации и пропаганды львовского привода. Рассказанное братом и увиденное по телевизору в последние дни окончательно запутали Серегу. Подбирая слова, он спросил у Остапца:

– Мы что, теперь за «москалей», что ли? А как же все, что мы говорили и писали до этого?

– От дурак ты, братец. Учу я тебя, пропагандона, учу, и все без толку! – Степан раскраснелся от злости, и Сергей слегка отодвинулся в сторону. Рука у брательника была тяжелой, под стать характеру. – Ты за кого на выборах агитировал? Во втором туре?

– За Ющенковича. Его центральный привод поддержал. И все движение…

– Правильно, Серега. А теперь скажи, что стало с Ющенковичем? Правильно, убили его. Взорвали вместе с охраной. Кто у него правой рукой был?

– Клещенко.

– Вот‑вот. Что‑то плохо, брат, стал соображать. При чем здесь «москали»? Запомни, Серега, как говорил кто‑то из великих: нет постоянных друзей, есть постоянные интересы. Так?

– Так, Степа. А в чем наш интерес?

– Да в том, чтобы на «неньке Украине» чурбаны шишку не держали. Как в Европе. У них там за слово «ниггер» в тюрьму сажают. И турок в Евросоюз приняли. Ты смотри, балбес, кто к нам сейчас пришел. Ладно, немцы да французы. А ляхи? Сколько они нашей крови попили? Помнишь? А мы их, по мнению наших старперов из центрального привода, в «очко» целовать должны! И турок вместе с ними? Короче, так: Львовский курень во главе со мной поддерживает Клещенко. Точка. На наш местный привод и на центральный – кладем с прибором. Готовь материал для сайта и заявление по этому поводу. Как закончишь, материал ко мне в харчевню принесешь. А то Галка по тебе уже соскучилась. Там весь актив соберется, посидим, помозгуем.

Никто из актива самого многочисленного куреня УНСО не мог подумать, что радикальный националист Сокол Остапец уже давно работает на СБУ. Курень, по задумке офицеров Департамента «захисту національної державності», являлся разведывательно‑диверсионным подразделением на случай большой войны, скрытый под видом маргинальной молодежной организации. Сначала боевиков куреня готовили для отражения «агрессии Кремля», а последние полгода – к партизанской войне против «красных европейцев». Серега вел войну на идеологическом фронте и в полевых занятиях участвовал редко. Остальные «стрельцы» дважды в неделю лазили по местным лесам во главе с Остапцом.

Материалы были готовы через три с половиной часа. Сунув только что отпечатанные листы в папку, Тарасюк поспешил на Вирменьску улицу в харчевню «Травень», принадлежащую брату, где обычно собирался актив куреня и работала Серегина невеста Гала Крыленко. На подходе к харчевне он увидел приткнувшийся возле нее милицейский автомобиль и небольшой иностранный броневик с надписью: «Gen‑darmerie». Ему это почему‑то не понравилось.

Несмотря на разгар рабочего дня, зал был полон. Люди, сгрудившись за столами, внимали идущим по спутниковой тарелке новостям, курили, поглощали пиво и вареники. По телевизору мелькали кадры с горящими домами, толпами истерично орущих женщин и детей неславянского вида, и голос из‑за кадра, бубнящий про «гуманитарную катастрофу» и «геноцид мусульман».

Помимо Сокола, в актив входило еще семь бойцов, командиров «боевок» – мобильных групп националистов. Они сидели в отдельном небольшом кабинете с видом на весь зал и тихонько переговаривались между собой. Серега, зайдя в зал, глазами поискал Галку, но, не увидев ее, зашел в кабинет. Пожав протянутые руки соратников, он уселся на краешек длинной скамьи и передал папку с бумагами Степану. Вот в зале появилась Галка. В ладно сидящей национальной одежде с лентой в темно‑русой косе она была похожа на «истинную украинку» с рекламного плаката УНСО. В руках она мастерски несла по четыре огромных, запотевших кружки пива. Проследив ее дорогу, Серега увидел столик, за которым сидели люди в форме. Двое сотрудников львовской милиции и трое жандармов в камуфляже. Рядом на столе лежали смешные темно‑синие кепи. Один из жандармов был негром, он довольно скалился и помахивал вилкой с нанизанным вареником.

Настроение совсем испортилось. Выходец из Африки смотрелся на фоне национального украинского интерьера «Травня», словно крокодил в Арктике. Причем крокодил наглый и самодовольный.

– Неплохо, неплохо! – процедил Сокол, закончив просматривать принесенные бумаги. – Давай размещай на сайте. И не телись, Серега. С Галкой пообжимайся, она тебе покушать соберет! Хватай такси и дуй в офис. На все про все час. А то время уходит. Как закончишь, возвращайся сюда и отдыхай на всю катушку!

Тарасюк выскочил в прокуренный зал и, прислонившись к колонне, стал ждать, когда Галка пробежит мимо с очередным заказом. Вместо этого он услышан Галкин крик:

– Забери лапы, тварь!!! – и довольный хохот.

Обогнув квадратную колонну, Серега увидел, что один из жандармов крепко держит Галку за руку, а негр гладит своей черной лапой ее аппетитную задницу. Под ржание львовских ментов.

Поведенческие реакции жителей Западной Украины существенно отличаются как от русских, так и от украинцев из других областей «незалэжной». То ли кровь тому виной, точнее, смешение различных генов от мадьярских до словацких и гуцульских, то ли история этого древнего, необычного края, но Серега не стал кричать и шуметь. Он вообще ничего не сказал, просто взял с соседнего столика увесистый кувшин, наполовину заполненный пивом, и молча обрушил его на голову похотливого негра. Тот беззвучно рухнул, обливаясь дурной темной кровью на паркетный пол, а Галка, взвизгнув, отпрыгнула в сторону, одновременно в голос заорав:

– Степа!!! Серегу бьют!

Потерявшие похотливого товарища жандармы и опомнившиеся милиционеры вскочили, словно по команде, и набросились на Тарасюка. Что было потом, Серега помнил плохо. В драку вступили подоспевшие командиры «боевок» и многие посетители; вокруг мелькали кулаки, тяжелые ботинки, стоял густой мат. Но потом он увидел револьвер и сжимающую его руку. Негр, с залитым кровью лицом, истерично что‑то выкрикивая, стал нажимать на курок. Звук выстрела ударил в замкнутом помещении, подобно взрыву бомбы. Сгрудившиеся в углу возле опрокинутого стола «легавые» тяжело дышали, а негр неловко пытался подняться. По ушам резанул чей‑то дикий крик:

– Галку убили!

Галина сидела, привалившись к колонне, с широко открытыми синими глазами, и из уголка ее рта на белый рукав вышитой сорочки капала кровь.

На людей в форме обрушился град пивных кувшинов, стульев и посуды. Снова зазвучали выстрелы, это Степан, вооружившись непонятно откуда взявшимся пистолетом и подобравшись сбоку, в упор расстрелял жандармов и «ментов». В наступившей мертвой тишине раздался крик Остапца:

– Галку в больницу, срочно! Трезубец, отвечаешь за это. Остальные, за мной! – Подбежав к Тарасюку, замершему с открытым ртом, он схватил его за руку и рванул на себя.

– Уходим, брат, уходим срочно! Галку в больницу отвезут, а нам «ховаться» надо. Через десять минут здесь весь львовский «карный розшук» будет.

Схрон с оружием Сокол запрятал основательно. Между корневищами старого бука обнаружился немаленький лаз, откуда куренные стрельцы извлекали все новые и новые зеленые ящики с маркировкой.

– А ты, братан, настоящий украинец. Вишь, как «нигру» отоварил! – Степа похлопал Серегу по плечу.

– Как Галка, что Трезубец сказал?

– Жива твоя Галка. Жива. На операции сейчас. Весь Львов на ушах стоит, нас ищут. Так что, Серега, забудь пока про жизнь свою компьютерную и начинай жизнь кочевую, партизанскую. За Галкину кровь скоро посчитаемся.

Следующей ночью колонна обеспечения первой танковой дивизии бундесвера, везущая на передовую продовольствие, фильтры для воды и сменное белье, попала в засаду при подъезде к селу Страдч в двенадцати километрах от Львова. Колонну сопровождал лишь один украинский «УАЗ» с эмблемами комендантской службы. Его не тронули. По остальным машинам ударили гранатометы «Аглень». Не будь начальником колонны опытный гауптман Раушнинг, вернувшийся недавно из Афганистана и вовремя давший приказ резко увеличить скорость, спастись не удалось бы никому. А так, нападавшим удалось подбить и поджечь только две замыкающие машины. Остальные прорвались.

День четвертый. Гонендз. Польша

После первого дня операции «Бурьян», когда бои шли за каждый квадратный метр польской территории и поляки бросались в отчаянные контратаки, при первой возможности сбивая темп продвижения бригады, второй день мог бы показаться увеселительной прогулкой, если бы не два обстоятельства. Польская авиация, ранее практически не проявлявшая себя, теперь постоянно наносила удары по движущимся колоннам сороковой танковой бригады, невзирая на потери от ЗРК и русских истребителей. Неприятно заявил о себе польский спецназ. Вчера утром был атакован штаб первой механизированной бригады. Комбриг генерал Лихачев и его начштаба были убиты на месте, погибли несколько штабных офицеров и солдат взвода охраны. Диверсанты, словно призраки, появились из леса, нанесли удар и скрылись без потерь. В итоге бригада опоздала с выходом на рубеж атаки на два часа, и окруженные польские части в районе Олштына, пользуясь этой задержкой, вырвались из кольца. Сил у противника уже не хватало из‑за тяжелых потерь в первый день, и остатки двух польских дивизий откатывались на юг и запад к Варшаве и Гданьску, надеясь оторваться от наседающих русских войск и организовать оборону совместно с прибывающими резервами союзников.

Батальон Громова отделывался пока легким испугом, если не считать одиннадцати погибших и шесть безвозвратно выбывших «Барсов». Раненых было больше сорока человек, но легко раненные предпочитали оставаться в батальоне. Вчера, недалеко от проселка, ракета «Тора» свалила польский F‑16. Пилот катапультировался и при попытке взять его живым начал отстреливаться. Взять его удалось раненым и только после того, как у него кончились патроны. Совсем сопливый, молоденький летчик смотрел на окружавших его русских с такой лютой, звериной ненавистью, что Громову даже стало слегка не по себе. Слишком мало было человеческого в перекошенном от боли и злобы молодом славянском лице, корчившегося у его ног поляка. Причина такой злобы вскоре стала ясна: парень родился в этих краях. В городке Элк, занятом бригадой вчера вечером. Пилота «подлатали» и отправили в разведотдел корпуса.

– Лучше бы расстреляли. Это ж не человек, а зверь какой‑то. Сбежит еще, будет по лесам «шакалить»! – начштаба Зимин неодобрительно покачал головой и сделал глоток из пластиковой бутылочки с водой, позаимствованной в одном из брошенных придорожных кафе.

– С пулей в бедре особо не побегаешь. Да и не дело это, пленных и раненых убивать. Мы не чурки и не нацисты.

– Ты, комбат, добрая душа. Они бы нас не пожалели, случись что.

– Уже случилось, майор. Если ты заметил, мы третьи сутки на войне. Пока никаких расправ над нашими ранеными не было. Может, потому, что мы ударили первыми.

– Я чего боюсь‑то. Если в тылу полыхнет, мы в подвешенном состоянии окажемся. Без коммуникаций.

В словах начштаба определенно был резон. Многочисленное мирное население было ошарашено внезапным началом боевых действий и организованно эвакуироваться и даже элементарно сбежать не успело. Пользуясь отсутствием линии фронта и относительно небольшой численностью сражающихся войск, некоторые отчаянные местные жители со своим скарбом и членами семей пытались прорваться в центральную Польшу. Это было опасно, любое движение в зоне боевых действий обычно вызывает огонь на поражение с обеих сторон. Большинство же просто заперлись в домах и квартирах и старались нос наружу не высовывать. Создавались идеальные условия для действия в нашем тылу групп польского спецназа и возможности появления партизанских отрядов из числа вооруженных местных жителей. Командованию корпуса было не до местных жителей, что уж говорить о командирах боевых частей.

Дисциплина пока держалась «на уровне», и откровенного грабежа и насилия над «мирняком» не было. С мародерством боролись испытанным с древних времен способом. Мордобоем. Громов лично расквасил физиономии сержантам Богачеву и Рыбникову, пойманным за руку в разбитой артиллерийским огнем небольшой ювелирной лавке. Командиры танков, попыхивая сигаретами, торопливо набивали карманы комбинезонов кольцами и цепочками. Громов вывел обоих в ближайший лесок и со вкусом отделал их наглые физиономии. Мародеры не особо возражали, предпочитая ходить с разбитой мордой, чем давать объяснения «особистам». В военное время за такие «шалости» можно было и головы лишиться. Сдавать «особистам» двух толковых и опытных командиров танков Громов не собирался, но поставить на место подчиненных следовало.

Фронтовая ситуация на третьи сутки после начала «Бурьяна» сложилась в пользу русских. Нашим удалось захватить с относительно небольшими потерями все приграничное Варминско‑Мозырьское воеводство, Эльблонг и Ольштын. Также удалось взять под контроль стратегическую рокаду, идущую вдоль тыла наступающих русских бригад, тем самым здорово облегчив маневр. Коалиционная авиация была связана нашими зенитчиками и ВВС и серьезного урона нам пока не могла нанести. Бронетехника, особенно третьи «бээмпешки» и «восьмидесятые», показали себя великолепно, но серьезных противников у них не было. Древние польские «Т‑72» и модернизированные «Твярдые» на серьезного противника никак не тянули, как и вся польская армия. Смелость у ляхов была, а вот техники современной не было. Единственная дивизия, укомплектованная «Леопардами», находилась на Украине. Там же были и лучшие артиллерийские и противотанковые части поляков.

Колонна «Барсов», изрыгая из решетчатых выхлопных коробов сизый дым, перла по трассе в направлении на юг, делая то, для чего, собственно, газотурбинные танки в свое время и были созданы советскими конструкторами. С мощной броней, высокой маршевой скоростью и маневренностью, они были идеальным средством сухопутной войны на европейском ТВД. Сейчас «Барсы» гнали впереди себя, словно стадо, польские части, останавливаясь только для того, чтобы дать короткий отдых экипажам и залить топлива. Громов сидел в башне с открытым люком, слушая по рации переговоры ротных командиров и периодически подгоняя окриком отстающих.

Экран командирского монитора мигнул очередным сообщением БИУС, прочитав которое Громов остановил батальон. В город Белосток прибыли передовые части десятой танковой дивизии бундесвера. В помощь полякам прислали голландскую и бельгийскую механизированные бригады, несколько эскадрилий штурмовых вертолетов и истребителей‑бомбардировщиков. Самая «жатва» начинается. Рассредоточив и замаскировав машины, Громов с нетерпением ждал новых приказов из штаба. Двинуться вперед или встречать немцев в обороне. Огневой налет обрушился на позиции батальона внезапно, словно небо треснуло и извергло из себя десятки воющих смертоносных кусков стали, начиненных бризантной взрывчаткой. Стрельба была на редкость точной: два танка из второй роты, стоящие на левом фланге батальона, превратились в действующие вулканы, когда снаряды угодили им в верхние башенные полусферы. Вопли горящих заживо танкистов резанули Громова по ушам.

«Проспали, твою мать, проспали! Где разведка??? Где спутники, где «беспилотники»?» – мысли неслись в голове комбата, словно табун испуганных лошадей.

Связь с бригадным штабом мгновенно прервалась, хорошо, что БИУС, связывающий батальон напрямую со штабом корпуса, продолжал работать без перебоев. Налет длился минут двадцать пять, но стоил батальону четырех разбитых танков, одной БМП, разведывательного «Водника» и двух самоходных «Нон». Заговорила наша артиллерия, запоздало пытаясь нащупать вражеские батареи. Огненные стрелы «Смерчей» расчертили небо в оранжевые тона, и на юго‑востоке от позиций батальона, в районе Белостока, раздались ухающие хлопки. Словно кто‑то взрывал огромные новогодние петарды. Батальон двинулся вперед, пытаясь достичь Белостока раньше, чем там соберется достаточное количество германцев. Штаб бригады не отвечал, и батальоны теперь напрямую подчинялись приказам из штаба корпуса. Опоздали. В тридцати километрах от города на бригаду налетел авангард немецкой «панцер»‑дивизии.

После очередного огневого налета тевтоны атаковали сами. В отличие от импульсивных поляков, они действовали грамотно и обдуманно. Чувствовалось, что командир десятой «панцер»‑дивизии, генерал‑майор Теодор Шульце, хорошо изучил нашу тактику дистанционного поражения бронетехники с помощью «Рефлексов» и двинул вперед «Леопарды» и «Пумы» под прикрытием густой дымовой завесы. На дистанции менее двух километров должно было сработать ожидаемое превосходство в бронировании и вооружении немецкой бронетехники.

Громов встретил появляющихся из дыма квадратно‑угловатых немецких «кошек» плотным огнем, сбросив скорость почти до нуля. О бронировании «Леопардов» и подготовке солдат бундесвера слагали легенды. Сказывались на психологии русских и колоссальные потери, понесенные от немцев в ходе Второй мировой. Германцев откровенно побаивались как в штабах, так и в боевых частях. Ореол вермахта Третьего рейха и несокрушимых «панцерваффе» незримо витал над ползущими вперед машинами бундесвера. Громов мог дать голову на отсечение, что командование войск коалиции, бросая в бой десятую германскую «панцер»‑дивизию, имело в виду и психологический фактор.

Однако психологический груз прошлых лет исчез после первого сухого выстрела из танковой пушки. «Рефлексовать» и бояться стало некогда, пришло время боевой работы, время убивать и побеждать. Укутанные «накидками» приземистые «восьмидесятые» неожиданно для немцев и особенно для своих достойно выдерживали новейшие германские БПС в лоб корпуса и башни. Нет, ущерб, конечно, был. В стороны летели куски «накидки», в динамической броне «Контактов‑5» появлялись черные оспины попаданий. Но основная броня не подвела, экипажи были целы и продолжали вести бой.

– Держаться фронтом, бока не подставлять! – заорал Громов командирам рот и взводов, наблюдая, как многие из них пытаются неумело маневрировать под вражеским огнем. Один из «Барсов» третьей роты, получив DM‑43 в незащищенный ВДЗ борт, взорвался, выбросив вверх столб пламени и сорванную башню. На экране командирского монитора еще одна метка, обозначающая машину батальона, мигнув, исчезла. Три тевтонских «Леопарда», вырвавшиеся вперед, горели, выбрасывая в небо смачные клубы черного дыма. Несмотря на рекламные проспекты и коммерчески очень удачные продажи, немецкая машина имела большое количество ослабленных зон в бронировании корпуса и башни. До сих пор остается секретом, как бундесвер и союзники по НАТО и ЕС приняли на вооружение танк с таким количеством «дыр». Русский «восьмидесятый» создавался как раз для противодействия подобным натовским машинам с единственной целью: «выбить» современные танки противника и рвануть к манившему советских маршалов, со времен Сталина, проливу Ла‑Манш и Бискайскому заливу. Не зря все «Т‑80», выпущенные в советские времена, были сосредоточены в Восточной Германии, сильно нервируя своим присутствием генералов НАТО. Исходя из таких архиважных задач, бронировали «восьмидесятые» с умом и расчетом. Парадоксально, но факт, сорокашеститонный «Барс» был защищен лучше, чем шестидесятитонный «Леопард». Сейчас это играло основную роль в танковой дуэли у Белостока. Выражаясь боксерским языком, обе стороны, забросив тактические изыски, сошлись в «рубке» на полуторакилометровой дистанции, надеясь не на авиацию, артиллерию и суббоеприпасы, а исключительно на крепость танковой брони, точность своих орудий и подготовку экипажей. Вскоре немцы дрогнули и подались назад, оставив на поле более трех десятков танков с пробитыми корпусами и башнями; батальон Громова не досчитался девяти машин, превратившихся в груды обугленного металла.

БИУС среагировал на отход немцев очередным сообщением: «Отойти к поселку Гонендз. Занять оборону и пополнить БК и ГСМ».

Выставив дымовую завесу, скрывающую маневр батальона от вражеских беспилотников и наблюдателей, Громов стал оттягивать уцелевшие машины к указанному в сообщении рубежу. Из сорока танков, с которыми он трое суток назад пересек границу у Озерска, в батальоне на ходу оставался двадцать один. Из трехсот пятидесяти человек личного состава – меньше двухсот. «Костлявая» широкими взмахами невидимой косы собирала свою жатву. Одно радовало, что люди гибли не зря. Пожалуй, только сегодня Громов впервые испытал настоящую профессиональную гордость. Русская армия, сойдясь с противником равным по силе, не просто намяла ему бока, но и заставила отойти на прежние позиции, сорвав все его планы. Отлично показали себя подготовленные им люди, тактических ошибок почти не было, отдельные танки и подразделения действовали слаженно, словно на маневрах. Больше всего порадовало качество отечественной техники: броня была крепка, а танки, мать их, быстры и точны.

– Эх, сейчас бы пивка холодного, командир?! – в гарнитуре прорезался голос Зимина. – Отметили бы ледовое побоище!

– В шинке местном нальют. Если не сожгли его. Отставить разговоры, майор. Свяжись с тыловиками, проверь, что у них готово? Думаю, немцы нам отдыха не дадут.

Здесь подполковник Громов ошибался. Генералу Шульцу сейчас было не до продолжения наступления. Потери от первого столкновения с танками русских были потрясающими. Больше трети бронетехники вышло из строя за несколько часов активных боевых действий. Наступление, должное отсечь идущие на Варшаву русские колонны, словно древо у комля, превратилось в яростный встречный бой, закончившийся огромными потерями.

– Герр генерал! – В проем двери бронированного КШМ просунулась голова дежурного офицера. – На связи генерал фон Рамелов! – Шульце поморщился, как ребенок при виде касторки, и обреченно махнул рукой. – Ich höre, Herr der Befehlshaber!

Четвертый день. Окрестности Судака. Крым

Батальон «федаинов» второй день пытался взять под контроль небольшой городок Судак, намертво перекрывавший путь к основной цели «гелаевской» бригады – Феодосии. В отличие от быстро захваченных Ялты, Алупки и Алушты, тут «федаины» уперлись лбом в отдельный батальон украинской морской пехоты, переброшенный в Судак из Феодосии, несмотря на противодействие союзной авиации. В отличие от милицейских частей и мотострелков, батальон «морпехов» под командованием подполковника с характерной фамилией Лютый был укомплектован лучшим человеческим материалом, дрался умело и отчаянно. Взять наскоком Судак не удалось, и исламисты вынуждены были перейти к «правильной осаде». Чередовать минометные обстрелы из реактивных минометов «Тип‑63», атаки союзной авиации и попытки точечных захватов небольшими группами боевиков важных объектов. «Русня» такую тактику быстро просекла, и никто из штурмовых групп живыми обратно не вернулся. Так хорошо начавшаяся кампания забуксовала, и это нравилось Турпалу все меньше и меньше.

Сегодня ночью украинцы, окруженные под Севастополем в Балаклаве, пошли на прорыв и соединились с основными силами, снова восстановив единый фронт обороны. Там сейчас шли самые тяжелые бои. Крымчаки, усиленные десантом союзников, пытались, наконец, взять осаждаемый с первого дня Севастополь. По идее вся «гелаевская бригада» должна была находиться там, но ее срочно перебросили на восточный участок фронта. Виной тому были два обстоятельства: во‑первых, неожиданная высадка русских в Феодосии, а во‑вторых, сильно обострившиеся отношения между «освобождаемыми» крымчаками и «освободителями» – горцами. Как обычно, не могли поделить добычу. В основном симпатичных рабынь и золото. Местные считали, что все, захваченное у «русни», принадлежит им по праву. «Гелаевцы» были с этим категорически не согласны. Споры между соратниками по «борьбе за ислам» быстро переросли в перестрелки с десятками убитых и раненых. Сам Турпал участвовал в одной подобной стычке два дня назад в Алуште. Тогда их ротный захотел купить у крымчаков мать с двумя дочерьми, однако татары отказали в грубой форме, сославшись на своего эмира. Перебранка плавно перешла в перестрелку. В роте погибло четверо, еще семь было ранено. Татар же покрошили больше десятка, у них не хватало опыта. Обидно, что все зря. Русская «шалава» со своим выводком погибла под перекрестным огнем, не получил командир Бакуров себе новую наложницу. Рабов было много, но за молодых девчонок шла яростная конкуренция. Не только с татарами, но и с другими ротами и батальонами исламской бригады.

Командир бригады генерал Ахмед Абдуллаев, как и положено настоящему горцу, решил вопрос с присущей ему мудростью. За каждым батальоном были закреплены свои объекты: школы или детские сады, куда и свозили рабов, захваченных бойцами этого батальона. Из состава легко раненых боевиков в батальонах формировались группы конвоиров и охранников. А каждый командир роты и батальона имел свою долю в случае продажи рабов. По приморской полосе, в освобожденных от «русни» городах и поселках уже шастали работорговцы с удостоверениями бюро по делам беженцев Европейского союза. Они платили за каждую голову от пятисот до полутора тысяч евро, в зависимости от качества «товара». Это было вопиюще дешево, но рабов оказалось с избытком, и только с помощью жадных европейцев имелась возможность куда‑то сплавить приобретенное. Рабов оформляли как беженцев и перевозили в Румынию и Турцию. Турпал заработал семь тысяч евро и в ближайшее время собирался заработать еще.

Когда всю бригаду, рассеявшуюся по всему побережью, снова собрали в единый кулак и перебросили на восток, Медоев расстроился, что не удастся нормально заработать на рабах и грабеже богатеньких поместий. Но командование сразу дало понять, что этот приказ надо выполнять беспрекословно. Личная охрана комбата, два десятка мрачных наемников, не снимающих маски, тут же, на спортивной площадке возле «зиндана», пустила в расход наиболее шумных из числа несогласных с командованием. Остальные прикусили язык и дисциплинированно погрузились в украшенные зелеными знаменами грузовики и автобусы, конфискованные у сбежавших русистов. Всю дорогу, привыкший на Кавказе к постоянным авиаударам русских, Турпал ожидал налета «Су‑25», «Су‑24» или проклятых русских вертолетов, которые могли разметать за секунды длинную автомобильную колонну с воинами Аллаха. Но авиация Евросоюза четко стерегла небо, и переброска прошла на удивление спокойно. Морпехи Лютого к тому времени выбили отряды крымчаков из Судака, и в бой пришлось вступать прямо с колес.

Вечером Турпала вызвали в штаб батальона, где, помимо комбата‑боснийца Эдина Папаца, сорокатрехлетнего бывшего югославского офицера, находился ротный командир Бакуров и еще двое ротных из числа соплеменников Медоева.

– Пойдешь в особый отряд, Медоев. На должность командира отделения. Опыта горной войны у тебя предостаточно! – на хорошем русском приказал комбат.

– Возьмешь с собой из роты людей, на которых указал ротный. Вот список! – Эдин протянул Турпалу бумажку.

– Все, свободен!

Высокомерие и грубость боснийца здорово задели Турпала, но спорить с ним было смертельно опасно. Бормоча под нос проклятья и моля Аллаха воздать инородцу достойную кару за хамство, Медоев вернулся в расположение роты и стал собирать боевиков. В список комбата попал и его приятель, молчаливый пулеметчик Багаутдин, единственный, с кем у Турпала сложились более или менее приятельские отношения. Выслушав Турпала, пулеметчик сплюнул, достал кинжал и стал неторопливо вычищать грязь, забившуюся под ногти. Затем вытащил из кармана «заряженную» сигарету и, присев за бруствер окопа, закурил. Раздалось характерное потрескивание. Затянувшись, пулеметчик протянул сигарету Турпалу и сказал:

– Особая команда – это хорошо. Заплатят много, и первыми в город войдем. Все рабы – наши!

Турпал от неожиданности поднял глаза на невозмутимого пулеметчика. Вот тебе и «торчок» из аула. Образования – три класса и коридор. А голова варит, как надо. Прав Багаутдин, ох, как прав…

Повеселевший Медоев затянулся любезно протянутой сигаретой и хлопнул Багаутдина по плечу. Пошли, мол.

В особом отряде насчитывалось около восьмидесяти бойцов, выбранных по наличию опыта боевых действий в горах. Вообще‑то в бригаде был так называемый горный батальон под командованием полковника Ахваз‑шаха, но двое суток назад их по ошибке накрыла союзная авиация. Батальон только перевалил горы и спустился в низину, чтобы замкнуть кольцо вокруг Белогорска, как четверка бомбардировщиков засыпала его кассетными бомбами. Весь штаб погиб, а батальон распался на несколько потерявших управление отрядов. Отозвать их под Судак не было никакой возможности. Пришлось командованию «гелаевцев» импровизировать на ходу. Задание было относительно несложным. Обойти горами позиции украинской морской пехоты и с началом общего штурма ударить в тыл обороняющимся. Маршрут выдвижения особого отряда был уже разведан спецназом Евросоюза, и боевикам оставалось только пройти по нему, замаскироваться и, дождавшись атаки, ударить в спину. Несмотря на уверения союзников, бригадный генерал Абаев неверным союзникам не доверял и включил в состав отряда еще саперов и гранатометчиков. Мало ли что. Пока боевики готовили снаряжение и отсыпались, пришла радостная новость. Турки взяли, наконец, Симферополь и развивают наступление на север и восток. Русисты бегут и сопротивления почти не оказывают. Остался еще один сильный удар – и весь Крым войдет в состав «Дар аль‑ислам». Жаль только, что новостей с Кавказа уже несколько дней не слышно.

Ровно в час ночи отряд осторожно двинулся вперед вслед за передовым, усиленным саперами дозором. Поднимались вверх навьюченные, словно мулы под завязку боеприпасами, по узким горным тропкам в абсолютной темноте, практически на ощупь. Через четыре часа марша, точнее, ползанья по горам, измученный отряд, сняв плохо замаскированные сигнальные мины, увидел в туманной утренней дымке сады и огороды Судака. Они были на месте. Осталось только спуститься вниз и взять спящую ленивую «русню» на нож. Как сотни лет делали их предки, круша неверных и продавая их женщин и детей в арабские, персидские и турецкие гаремы. До атаки оставалось еще более часа, и боевики, стараясь хорониться за кустарником и камнями, стали рассредоточиваться. Вдруг Турпал услышал пронзительный, хорошо знакомый свист.

– Мина!. Ложись!. – заорал он, ничком бросаясь на каменистую землю. Взрыв! Истошные вопли откуда‑то справа на высокой ноте. Снова взрыв… Еще один. Турпала подхватило горячей, визжащей осколками металла и каменистой крошки волной и бросило вниз со склона.

День четвертый. Канев. Украина

Генерал‑лейтенант Константин Васильевич Волобуев угрюмо посмотрел на последнюю сводку, полученную из разведывательного отдела, и перевел взгляд на стоящего перед ним полковника Скирду, «прикрепленного» к штабу первого гвардейского корпуса украинского офицера.

– Атакуем через пару часов, полковник. Братья‑славяне готовы нас поддержать?

– Товарищ генерал‑лейтенант, в Киеве уже бои начались. Мы готовы вас поддержать, но наши силы скованы в столице и ее окрестностях.

– Не причитайте, Скирда. Какой же идиот будет бросать подвижное соединение в миллионный город? В самом Киеве сил для обороны достаточно, как я понимаю. Ваше дело – прикрыть наши фланги. Фланги, ты понимаешь? А наше дело не дать европейцам взять вашу столицу. Если ваши парни фланги не удержат, то считайте, «кабздец» всему гвардейскому корпусу. У нас все снабжение через Днепр идет. Отрежут от Днепра, и получим этот… как его… Аустерлиц… Усек?

– Так точно! Товарищ генерал! – Скирда вытянулся.

– Вы, полковник, я слышал, местный?

– Да, из Мироновки. Верст тридцать пять отсюда!

– Организуйте горячее питание для проходящих подразделений корпуса. Раз местный. Напрягите тыловиков, напрягите население. Корпус триста километров отмахал налегке, так что, будьте любезны, перед боем обеспечить наших бойцов не только топливом и боеприпасами, за что, конечно, спасибо, но и горячей пищей.

– Разрешите исполнять!

– Разрешаю!

Едва за украинцем закрылась дверь штабного автомобиля на базе «Урал», Волобуев отбросил карандаш, который вертел в руке во время разговора, и повернулся к начальнику штаба корпуса генерал‑майору Колосову.

– Что скажешь, Вадим? – С Колосовым они были знакомы еще с тех времен, когда вместе учились в Дальневосточном высшем командном училище имени Рокоссовского. Потом им приходилось неоднократно пересекаться на этапах служебной карьеры, пока судьба снова не свела их в приемной у главкома сухопутных войск. На следующий день новоиспеченные командующий и начальник штаба вылетели в Смоленск, где и разворачивался первый гвардейский корпус. За два года семьи командующего и начштаба успели здорово сдружиться, без свидетелей и подчиненных генералы часто общались на «ты».

– Попали мы, Костя, здорово. Восьмой корпус отстал, только вчера границу пересек. Против нас – основные силы союзников. Немцы, французы, поляки…

– Это я и так знаю, – отмахнулся Волобуев. – Какие шансы у нас? Что твои умники из оперативного отдела говорят?

– Да здесь, Кость, не в умниках дело. Поставь себя на место европейского главкома. Какое бы ты принял решение?

– Учитывая общее численное превосходство и недостаток времени? Постарался бы нанести несколько отвлекающих ударов и один основной. В ближайшие часы.

– Вот и я так думаю. В отличие от нас, союзники очень жестко привязаны ко времени. На этом театре военных действий Евросоюзу надо взять Киев в ближайшие сутки и не допустить нашего прорыва к нему. Мы туда рваться и не будем.

– Это как? Вадим, у нас ведь не частная лавочка. Здесь армия, ты забыл? Нам поставлена четкая задача: не позволить противнику захватить столицу Украины. Любой ценой.

– Так для того, чтобы не допустить захвата Киева, нам достаточно нанести поражение противостоящей группировке противника. А не лезть на рожон. Приказ составлен так, что действовать мы должны на свое усмотрение. Проявить инициативу…

– И ответить головой… Так, Вадим?

– Мы и так головой ответим, если потеряем корпус. Костя, надо европейцев на хрящ насадить. Ты пока с украинцем вопросы решал, из Генштаба сводки новые пришли. Ознакомься. Особенно со второй. – И протянул Волобуеву листок с мелко набранным шрифтом.

Волобуев прочитал, поднял глаза на Колосова и снова принялся читать…

– Да. Это меняет дело. Не ожидал. Ведь в реальном бою первый раз массово применили. Впечатляет. Дополнительный козырь.

– Ну, чего? Рискуем и пьем шампанское, или нас перемалывают до прихода восьмого корпуса в течение суток. Побывать в шкуре фельдмаршала Паулюса, надеюсь, нет желания, товарищ генерал‑лейтенант?

– Да, пошел ты, Вадим. Все – шуточки твои! Что там ВВС?

– Все, что может летать, будет работать на нас.

– Так, давай уже свой план. Что штабные наколдовали? Не томи, Вадим, каждая секунда дорога.

Первая сводка, прочитанная Волобуевым, содержала последние вести с фронтов, кипящих от Калининграда до Кавказских гор. Контрудар союзников в Польше по прорывающимся в глубь страны русским войскам провалился, наступление задержать не удалось, удалось только замедлить. На Кавказе, после первых суматошных дней, связанных с захватом автобуса с детьми и детского сада, обстановка стабилизировалась. Боевиков здорово потрепали, оттеснили в горы, сейчас их добивали переброшенные со всей страны отряды спецназа МВД и СНБ при поддержке пары горнострелковых бригад. Дела там творились лютые, пощады не было никому, да ее никто и не просил. Сегодня ночью начались серьезные морские бои. На Балтике произошли стычки ракетных катеров ДКБФ и легких морских сил коалиции, потери имелись с обеих сторон. На Черном море побоище было гораздо более ожесточенное, и наших «мореманов» покусали здорово, но те в долгу не остались и, как говорилось в сводке, «уничтожили один авианесущий корабль и фрегат противника».

Вторая сводка была посвящена экспресс‑анализу повреждений бронетехники русской армии, проведенному в полевых условиях представителями ГАБТУ. Исходя из этих данных, командирам предписывалось навязывать встречный бой с бронетехникой противника, стараясь уничтожить ее самостоятельно и развить успех. В отличие от предыдущих дебильных постулатов, что танки с танками не воюют, превосходство русских танков в броневой защите позволяло это сделать.

Союзники с помощью тактических комплексов ATACMS, дальнобойных гаубиц PzH‑2000 и «Цезарь» пытались смешать с землей атакующие бригады первого гвардейского корпуса. В ответ русские штурмовики и бомбардировщики настырно пытались их подавить, игнорируя собственные потери.

Прямо над подвижным КП генерала Волобуева падал, сбитый ракетой с «Рафаля» «Ми‑24», вылетавший на очередную штурмовку. Винтокрылая машина падала на землю, вращаясь вокруг своей оси и разваливаясь в воздухе. Еще кто‑то из солдат и офицеров скрепил своей кровью и жизнью будущий союз Руси и Украины. На секунду Волобуев задумался о том, сколько еще «похоронок» придет русским матерям прежде, чем удастся загнать европейских «полудурков» обратно в Берлин и Париж.

За два дня до событий. Рига. Латвия

Министр иностранных дел Руси Витольд Чарскомй прибыл в столицу крошечного прибалтийского государства на частном реактивном самолете «Гольфстрим», подчеркивая неофициальность своего визита. В аэропорту его встречал автомобиль посла с неразговорчивым водителем за рулем и монументальным телохранителем. Более – никого. Причем посол в подробности визита Чарскомго посвящен не был, так же как большинство людей на этой планете. За несколько часов до прилета Витольд лично позвонил премьер‑министру Латвии Валдису Ганецкису и президенту Литвы Дануте Баранаускас, чтобы договориться о конфиденциальной встрече с ними на одной из небольших вилл на Рижском взморье.

Несмотря на всю сюрреалистичность ситуации, просьба о личной встрече вопросов у политиков не вызвала. Дело стремительно шло к вооруженному конфликту, в котором Прибалтийские страны оказались между Сциллой Евросоюза и Харибдой Руси. Им хотелось жить, а значит, приходилось вертеться. За неделю до прилета Чарскомго страны Балтии посетил комиссар Евросоюза по международным делам Кристаллина Дочева с пакетом предложений по участию в операции «Гефест». Участие сводилось к недопущению снабжения по морю и суше русских войск в Калининградском анклаве. В Брюсселе понимали, что слабо вооруженные и малочисленные прибалтийские армии долго русских не сдержат, поэтому коалиция планировала высадить в Прибалтике десант и перебросить несколько эскадрилий «Торнадо» и F‑16. Лидеры стран Балтии, в целом, отнеслись к предложению еврокомиссара благожелательно, но ответили уклончиво. Мол, надо подумать, свести дебет с кредитом. Тогда из Брюсселя стали откровенно давить, пытаясь выбить из «прибалтов» конкретный ответ в кратчайшие сроки. Лидеры Балтии проявляли несвойственную этим северным народам изворотливость и продолжали политические маневры с неясным результатом. Масла в огонь подлило заявление посла США в странах Балтии мистера Джейсона Нориджа, который завуалированно предостерег «маленьких, но гордых» друзей США от участия в авантюрах.

Кремль все это время хранил полное молчание, как будто все происходящее его вообще никак не касалось. Движение началось за неделю до звонка Витольда Чарскомго, когда в прессу попали сообщения о том, что русское командование, в случае конфликта с ЕС, готово пройти сквозь Прибалтику за сутки, применяя боеприпасы особой мощности и даже химическое оружие. Пресс‑служба министерства национальной обороны эти слухи публично опровергла, но, как говорят в Одессе, осадок остался. Жители уютных Таллина, Вильнюса и Риги впервые за долгие годы независимости почувствовали смрадное дыхание пожаров и разрушений. И хорошенько задумались, их руководители – тоже.

Витольд Чарскомй сердечно поприветствовал политиков и извинился за столь необычный способ встречи.

– Сами понимаете, господа, дело не терпит отлагательств, а вот огласка для наших переговоров ни к чему. Поэтому заранее прошу прощения за срочность и повышенную секретность, выходящую за рамки привычного дипломатического этикета.

Витольд Чарскомй получил всемирную известность еще при прежнем руководстве страны, когда будучи представителем при ООН мастерски «отшил» дипломатов США и Грузии во время скоротечного августовского конфликта. После этого последовала короткая опала языкастого дипломата в Австралии, где он полгода отработал послом и откуда был срочно отозван по настоянию Стрельченко. Витольда отправили в Брюссель официальным представителем при НАТО, где он попортил много крови тамошним чиновникам и генералам. Через год с небольшим Чарскомй уже обживал огромный кабинет министра в помпезном здании на Смоленской площади. За границей назначение Чарскомго вызвало целую бурю. В СМИ человек с репутацией «ястреба», «твердолобого» стал министром иностранных дел огромной страны с немалым ядерным потенциалом. «Вай мэ, шо ж теперь делать‑то?» – вопрошала левая и либеральная пресса и в ужасе закатывала глаза.

– Правительство Руси в моем лице хочет договориться с правительствами Латвийской и Литовской республик о беспрепятственном пропуске, в случае начала конфликта с Евросоюзом, соединений сухопутных войск и ВВС вооруженных сил Руси через свою территорию и воздушное пространство. Под наши гарантии безоговорочного уважения вашей территориальной целостности и государственного суверенитета.

Политики переглянулись. Немая сцена затянулась. Пока Ганецкис, прочистив горло, не спросил Чарскомго:

– Что значит, пропустить войска? Мы – члены НАТО. Это – агрессия. И народ нашей страны.

– Да пропустить – и все тут! Транзитом в Калининградскую область. Какая агрессия, что вы? Правительству Руси Прибалтийские государства не нужны, извините за откровенность. Нас интересует безопасность Калининградской области и наших людей, живущих там.

– Господин Сталин говорил то же самое. Про безопасность. В итоге наши государства были оккупированы, и десятки тысяч людей сгнили в ГУЛАГе! – госпожа Баранаускас подняла глаза на Чарскомго.

Витольд глаз не отвел, но ответ ему пришлось обдумывать несколько дополнительных секунд.

– Понимаете, госпожа президент. Оправдываться за преступления гнусного сталинского режима у меня полномочий нет. Но у меня есть полномочия сообщить вам, господа, что Правительство Руси пойдет на самые жесткие меры, вплоть до силовых, чтобы обеспечить безопасность Калининградской области. Если возникнет угроза жизни нашим гражданам в этом анклаве, мы будем вынуждены проводить войсковую операцию по их защите. Невзирая на суверенитет ваших государств. Нам бы хотелось этого избежать.

– Вы готовы к Третьей мировой войне, господин Чарскомй?

– Господин Ганецкис, вы напрасно надеетесь на помощь НАТО. Во‑первых, НАТО в классическом виде доживает последние дни. Во‑вторых, вы считаете, что США и Великобритания поддержат агрессию стран Евросоюза против Украины и Руси? Вы ошибаетесь. Вам придется рассчитывать только на помощь стран ЕС. А их силы очень ограничены. Так что вы останетесь один на один с нашей военной машиной. Сколько времени продержатся ваши армии? Сутки? Двое? А разрушения, а жертвы, неизбежные при боевых действиях на вашей территории. Ради чего, Ганецкис? Ради кучки брюссельских мечтателей и олигархов, которые даже не оказали вашей стране помощь в разгар финансового кризиса!

Здесь крыть было нечем: Евросоюз действительно не оказал никакой помощи тонущей экономике стран Балтии. Да и на десант союзников надежда была призрачная. Сколько им удастся высадить? Пять, семь тысяч максимум. Русские их даже не заметят, походя раздавят, как грузинскую армию на Присских высотах. Вместе с инфраструктурой Прибалтийских государств и их независимостью. Валдис ощутил неприятный холодок внизу живота. Сейчас здесь, на этой старой вилле, решалась судьба его государства и его народа.

– А вы не боитесь, господин Чарскомй, что этот разговор может записываться нашими спецслужбами? И попадет в прессу и на телевидение? – спросила Данута.

– И это хорошо. Психологи препарируют наш разговор и выяснят, что я вас не обманываю. Что до прессы, то пусть ваши граждане узнают, на что вы готовы променять их жизнь, имущество и независимость своих стран. На брюссельские пустые обещания. Тем более я еще не все сказал!

– Что еще, господин министр?

– Я уполномочен заявить, что Правительство Руси намерено оказать существенную финансовую помощь государствам Балтии, попавшим в сложное экономическое положение. Как безвозмездную, так и в виде беспроцентного кредита! – Чарскомй сдержанно улыбнулся и стал похож на провинциального актера, с чувством играющего Мефистофеля. – Вот здесь проект договора. – Он протянул бумаги своим собеседникам.

Через полчаса, когда изучение документов закончилось, Данута Баранаускас тяжело вздохнула и, покосившись на молчавшего Ганецкиса, произнесла:

– Как ваши военные планируют эээ… транзит через нашу территорию?

– Исключительно походными колоннами в сопровождении ваших военнослужащих или полицейских. Все места стоянок и заправок будут обговариваться заранее. Для авиации желателен воздушный коридор.

– Как вы знаете, наше воздушное пространство охраняют истребители НАТО. Сейчас это итальянцы и бельгийцы, а также персонал наземных РЛС и постов наблюдения.

– Мы бы могли их дезавуировать! – сказал Чарскомй, блестя золотой оправой дорогих очков. – У нас на это есть все средства, но думаю, госпожа Баранаускас, пусть это сделают военнослужащие вашей армии. В конце концов, это – ваша земля.

День четвертый. Радомышль. Украина

Фон Рамелов прибыл в захваченный вчера вечером Радомышль в сопровождении нескольких офицеров штаба и десятка сотрудников Militärische Abschirmdienst, выполнявших роль телохранителей. Командующего предупредили, что во многих украинских городах активно действуют подпольные группы сопротивления из числа сторонников узурпатора Клещенко. Не был исключением и Радомышль. Утром здесь обстреляли штаб воздушно‑десантной бригады, убив трех офицеров и ранив еще двоих, включая командира – бригадного генерала Адольфа Хорта. Военная полиция ведет следствие, но пока результатов нет. Создавалось впечатление, что скоро ситуация в тыловых районах выйдет из‑под контроля, и силам Евросоюза придется начать крупномасштабные действия против террористических групп украинцев. Местные органы полиции никак не реагировали на нападения террористов, а то и способствовали им. Части украинской армии, поддержавшие законную власть в лице Тимощук, в бой идти отказывались, несмотря на давление военного и политического руководства ЕС. Женщина с косой металась по воинским частям, устраивая истерики генералам, грозя немедленным увольнением, но результата не было. Никто из «перешедших на сторону прогресса» военных не спешил сложить голову под командованием фон Рамелова и его генералов.

Всю кровавую работу приходилось делать войскам союзников. Хорошо еще, что общественное мнение Европы было полностью на их стороне. Либеральные правые и левые СМИ заходились в истеричном лае о «русской агрессии» и «геноциде мусульман» и требовали победоносного завершения кампании.

Штурмовые подразделения десантников и егерей медленно, но верно, при массированной поддержке авиации и тяжелой артиллерии продвигались в глубь Киева, тесня отчаянно сопротивляющихся украинцев к железнодорожной магистрали и берегу реки Лыбедь.

Готтлиб заслушивал последние данные с передовой, когда раздался резкий, воющий сигнал воздушной тревоги.

– Господин командующий, обнаружен массовый пуск оперативно‑тактических ракет типа Scarab SS‑21 из района авиабазы Борисполя. Подлетное время менее семи минут.

Борисполь сидел у командования ОВС Евросоюза, словно кость в горле. Мало того что, по данным разведки, там укрывались Клещенко и еще пара министров его «правительства», в Борисполе были сосредоточены все боеспособные самолеты ВВС Украины. С земли авиабазу прикрывала мощная группировка ПВО, которую до сих пор не удавалось подавить, несмотря на постоянные воздушные и ракетные атаки. Авиация коалиции несла тяжелые потери, счет утраченных самолетов перевалил за второй десяток, одиннадцать пилотов погибли. В итоге командование ВВС решило плюнуть на эту авиабазу и предоставило возможность разобраться с ней сухопутным войскам с помощью тактических ракет типа «земля – земля».

Едва Рамелов успел покинуть вместе со штабными офицерами развернутый на окраине городка передовой КП, как над его головой бездонное синее небо расцвело двумя черно‑багровыми кляксами, свидетельствующими о перехвате Scarab союзными противоракетами. Перехватить удалось не все выпущенные ракеты. Один за другим, на расстоянии в несколько километров, ухнули взрывы, и почва под ногами офицеров заходила ходуном. На противоположной окраине Радомышля поднялся огромный столб черного, косматого дыма. Взорвался топливный склад, обеспечивающий ГСМ одну из французских механизированных бригад.

– Передайте интендантам, пусть возместят потери из неприкосновенного запаса. Бригада должна двигаться дальше. Темпа не снижать!

– Да, герр генерал!

Вскоре выяснилось, что обстрел Scarabами Радомышля – это не случайность, а одно из направлений массированного ракетного удара. В течение часа украинцы выпустили по союзникам более шестидесяти SS‑21. Большинство ракет было перехвачено и в воздухе, и у земли, но треть из них до земли долетела и цели нашла. Особенно досталось туркам в Крыму. Шесть Scarabов с кассетными БЧ 9Н123К накрыли колонны турецкой бронетехники и сорвали наступление на Джанкой.

Сопротивление украинцев, оглушенных и парализованных в первые сорок восемь часов «гуманитарного вторжения», теперь нарастало ежечасно. Помощь русских только распаляла их храбрость и ярость. Если прибавить к этому национальные черты украинцев: упрямство и природную смекалку, то можно было сказать, что Евросоюз попал в крайне неприятную ситуацию. Если сегодня в течение дня или завтра утром не наступит решительного перелома в пользу сил коалиции, кампания будет в лучшем случае сведена к ничьей, а в худшем – проиграна. Слишком большое распыление сил, слишком большие потери, слишком мало времени. Удар русских по Польше и провал отвлекающего наступления на Кавказе поставили операцию «Гефест» под угрозу срыва, и карьеру фон Рамелова – тоже. Оставался последний шанс для решительного исправления ситуации: разгром частей русского гвардейского корпуса под Киевом и полный захват Крыма. Еще бы желательно хорошенько приложить русских где‑нибудь под Ломжей. Но это вряд ли.

Прибалтийские страны, заручившись моральной поддержкой США и кремлевскими деньгами, пропустили через свою территорию русские подкрепления для калининградской группировки, которые колоннами движутся в северную Польшу. Все боеспособные войска союзников на том направлении уже втянуты в сражения и остановить свежие русские силы не смогут. Требуется введение в бой новых частей союзников, а если конкретно, то болгар, чехов, хорватов, словаков, венгров, которые воевать особо не хотят и боятся русских до кишечных колик. Эти «новые европейцы» вообще считают, что данная «гуманитарная операция» не имеет к ним никакого отношения. Реальные вооруженные силы в распоряжение командования Евросоюза выделили лишь Польша и Румыния, остальные – лишь небольшие контингенты и отдельные авиаэскадрильи. Венгры, к примеру, «отделались» мотопехотным батальоном и эскадрильей «Ми‑17». Уроды, одним словом.