Леди Аделина из Лесной Долины (СИ)

Глава 3

— Благодарю, батюшка, — я захлопала ресничками, изображая почтительную внимательность, и плавно скользнула на свободный стул напротив Витора, поправляя складки платья. Дерево стула было прохладным даже через ткань.

О, да. Вблизи Витор был еще эффектнее. Хорош, чертовски хорош. Классические, безупречные черты, густые темные брови, идеально очерченные губы, которые, казалось, никогда не знали настоящей, легкой улыбки. От него исходила аура холодной, сконцентрированной силы, словно от замерзшего водопада, и чувствовался легкий, пряный аромат дорогого мыла и кожи. Правда, взгляд его оставался отстраненным, будто он рассматривал не живую девушку, а новую единицу в инвентарной описи своих владений. Наверняка слова цедит сквозь зубы, снисходительно и неохотно. Но ничего, это лечится. У меня уже зарождался смутный, дерзкий план, как растопить этот лед, и мысль об этом вызывала не страх, а скорее азарт, как перед сложной, но интересной работой.

Пока же я принялась, как примерная дочь, за чуть подслащенную овсяную кашу с орехами и сушеными ягодами, которую беззвучно подала служанка в простом темном платье и белом крахмальном переднике. Ложка в моей руке не дрогнула, движения были выверенными и спокойными. Я отметила про себя приятный вкус каши — она была правильно приготовленной, густой, с ноткой меда.

— Дочь, мы с твоим женихом решили, что свадьба состоится послезавтра, — ровным, не терпящим возражений тоном «огорошил» меня отец, его пронзительный взгляд буравчиком впивался в меня, выискивая малейшие признаки паники или протеста. Он явно ожидал увидеть дрожь в руках или испуг в глазах.

Ну-ну. Не дождутся. Внутри все замирало от адреналина, но внешне я оставалась невозмутимой, как поверхность лесного озера в безветренный день. Я лишь покивала, делая вид, что тщательно пережевываю очередную ложку каши, давая себе секунду на осмысление.

«Да как скажете. Послезавтра, так послезавтра. Мне, собственно, все равно. Так даже лучше, меньше времени на лишние переживания». Мысль пронеслась четко и ясно. Побыстрее выйду замуж — побыстрее получу доступ к ресурсам, статусу и, что важнее всего, относительной свободе и независимости в доме мужа, где я уже не буду просто дочерью под строгим надзором. Пока эта мысль казалась единственным разумным выходом и лучшей из имеющихся стратегий.

— Наряд тебе сшила придворная портниха, мадам Солей, — продолжил отец, явно раздраженный моим спокойствием, его пальцы слегка постучали по столу. — Драгоценности отдаст мать перед церемонией. — Я покосилась в сторону леди Илэйн; она сидела, выпрямившись как струна, и невозмутимо кивнула, подтверждая сказанное, но ее пальцы нервно перебирали жемчужное ожерелье, выдавая внутреннее напряжение. — Все, что от тебя требуется, — уметь владеть собой. Быть достойной.

Угу. Если перевести с аристократического на нормальный язык: «Милая, не вздумай устроить истерику у алтаря или, не дай боги, сбежать». Да я, в общем-то, и не собиралась. Мой побег будет куда более изощренным и тихим. Он будет заключаться не в бегстве от, а в приходе к. К власти. К контролю. К возможности самой распоряжаться своей жизнью в рамках новой роли.

— Конечно, батюшка, — все же откликнулась я, доев кашу и с видимым, почти искренним удовольствием принимаясь за теплую, ароматную булочку с корицей, которую только что подали. Я отломила кусочек, чувствуя, как сахарная пудра оседает на пальцах, и как тает во рту мягкое тесто. — Я понимаю всю ответственность момента. Я сделаю все, чтобы наша семья могла мной гордиться. — Я сказала это ровным, уверенным тоном, без подобострастия, но и без вызова.

Я подняла глаза и встретила взгляд Витора. На сей раз он смотрел на меня пристально, с едва заметным, но живым интересом, отложив в сторону свой нож. Возможно, его удивило мое спокойствие, отсутствие привычной робости. Или тон, в котором прозвучали мои слова. В его серых, все еще холодных глазах мелькнула искорка чего-то, что не было ни надменностью, ни отстраненностью. Скорее… легким, пробуждающимся любопытством. Что ж. Отличное начало.

Первая маленькая победа, незначительная, но важная. Я опустила глаза, сделав вид, что сконцентрирована на булочке, но внутри улыбнулась. Игра обещала быть интересной.

После ужина все разошлись по своим покоям без лишних слов, в привычном, отработанном порядке. Здесь, в провинциальной усадьбе, вдали от столичной суеты, вечера были тихими и предсказуемыми, словно песок в песочных часах. Я не стала нарушать заведенную традицию и после недолгой, церемонной беседы поднялась к себе по широкой лестнице, чувствуя под пальцами прохладу отполированного дерева перил. Служанка, девочка лет пятнадцати, с серьезным лицом, помогла мне расстегнуть пуговицы на платье и переодеться в удобную, просторную ночную сорочку из мягкого батиста, после чего я погасила свечу и устроилась в центре большой кровати, утопая в перинах.

Усталость, больше психологическая, чем физическая, взяла свое, и я почти сразу погрузилась в глубокий, без сновидений сон. Но где-то в его глубине ко мне прокрался другой образ.

И мне приснилась Аделина. Настоящая. Теперь — в моем мире и в моем теле.

Ее день начался с замешательства. Она очнулась в моем теле, в непривычно тесном, движущемся и гудящем пространстве — лифте, который плавно двигался вниз. Когда дверь со скрежетом открылась, она осторожно, как по тонкому льду, вышла в ярко освещенный казенный коридор, сверяясь с чужими, обрывочными воспоминаниями, чтобы найти нужную дверь с номером «тридцать семь».

Моя квартира показалась ей странной — компактной, низкой, наполненной незнакомыми устройствами и приглушенными шумами с улицы. Вместо паники, которую я, возможно, ожидала, ее охватило медленное, изучающее любопытство. Холодильник вызвал удивление — она несколько раз открыла и закрыла его, ощущая поток холодного воздуха, а затем аккуратно трогала упаковки с едой, рассматривая яркие этикетки с незнакомыми словами. Кофемашина на столе привлекла ее внимание своим блестящим корпусом и кнопками, но она не рискнула ею пользоваться, лишь обошла вокруг, внимательно осматривая.

Когда на столе зазвонил и завибрировал телефон, она не испугалась, а лишь отшатнулась, а затем подошла ближе и настороженно наблюдала за мигающим, поющим устройством, пока оно не замолчало. Позже она нашла книжную полку и с тихим, искренним интересом принялась изучать корешки книг, иногда проводя пальцами по незнакомым названиям и авторам, словно пытаясь через прикосновение понять их суть.

К вечеру она уже немного освоилась — методом проб и ошибок научилась включать теплую и холодную воду в кране, с изумлением наблюдая за бегущей струей, разогрела себе какой-то полуфабрикат в микроволновке, отпрыгнув от гула и света, и устроилась на диване с толстой книгой в мягкой обложке. Непрерывный, низкий гул города за окном по-прежнему казался ей непривычным, навязчивым, но уже не пугал так сильно. Она просто сидела и слушала его, иногда поглядывая на бесконечные огни за окном с тихим, задумчивым, почти отрешенным выражением лица.

Ей было непривычно и, пожалуй, немного одиноко в этой тишине посреди шума, но это не было кошмаром. Скорее — новым, необычным опытом, странным приключением, которое требовалось осмыслить и пережить.

— Что ж, — тихо пробормотала я, проснувшись в своей — нет, Аделининой — просторной, высокой опочивальне. Утренний свет мягко струился через восточные окна, окрашивая стены в теплые, медовые тона и выхватывая из полумрака резные ножки комода и складки балдахина. — Похоже, у нас у каждой теперь своя, чужая жизнь. Интересно, кому из нас повезло больше.

Элсбет, служанка, уже стоявшая у умывальника с кувшином, услышав мое движение, тут же приблизилась неслышными шагами. Ее лицо было привычно бесстрастным.

— Доброе утро, барышня. Воды приготовили, как вы любите, теплой.

Я кивнула и подошла к деревянному умывальному столику, где стоял медный таз с дымящейся водой. Элсбет ловко помогла мне умыться, ее движения были точными, выверенными и привычными, как хорошо отлаженный механизм. Затем мы перешли к более основательному омовению в неглубоком, но широком деревянном чане, застеленном чистой простыней. Вода была приятно горячей и ароматизирована травами – лавандой и розмарином, их запах бодрил и очищал мысли. Я закрыла глаза, наслаждаясь простым ритуалом, ощущением теплой воды на коже и чувством обновляющейся чистоты.

После омовения Элсбет подала мне большое, мягкое полотенце из грубоватого, но впитывающего льна, а затем помогла облачиться в простое, но изящное домашнее платье из серо-голубой ткани. Оно было куда удобнее и легче тяжелых парадных нарядов. Пока Элсбет застегивала легкий, почти декоративный корсет и ловко заплетала мне волосы в несложную, но аккуратную прическу, я размышляла о предстоящем дне. Сегодня — примерка свадебного платья. Завтра — сама свадьба. Шаг за шагом.

Наконец, я была готова. Спускаясь по лестнице в столовую, я чувствовала легкое, щекочущее нервы волнение, но не страх. Это была моя игра теперь, моя партия на этой шахматной доске.

Отец и мать уже сидели за столом, накрытым к завтраку. На его месте рядом с тарелкой лежала развернутая деловая переписка, мать медленно пила ароматный чай из тонкой фарфоровой чашки, глядя в окно на сад.

— Доброе утро, батюшка, матушка, — произнесла я ясным, спокойным голосом, занимая свое привычное место.

Отец коротко кивнул, на мгновение оторвавшись от письма и отложив его в сторону.

— Доброе утро, Аделина. Выспалась? Сегодня тебе нужно будет примерить свадебный наряд. Портниха приедет к полудню.

— Конечно, батюшка, — я налила себе чаю из высокого фарфорового чайника в тонкую, почти прозрачную чашку. Пар от напитка был душистым. — Я готова. Мне самой интересно посмотреть на это творение мадам Солей. — Я добавила эту фразу с легкой, почти незаметной улыбкой, чтобы звучать естественно, и взяла с серебряного подноса теплую, слоеную булочку.