Леди Аделина из Лесной Долины (СИ)

Глава 2

Я пришла в себя с ощущением, что меня выдернули из одной реальности и грубо впихнули в другую. Не было плавного перетекания, как в снах. Был миг темноты — и вот я уже лежала на слишком мягкой, утопающей перине, под слишком тяжелым, но невесомо теплым шелковым покрывалом, в комнате, залитой теплым, янтарным светом заходящего солнца. Лучи его лежали на темном паркете ровными, пыльными полосами, в которых танцевали мельчайшие частички пыли. Я подняла руку перед лицом. Не свою руку — с тонкими пальцами пианистки и крошечной татуировкой-якорем на запястье, помнящей прикосновение клавиш и клавиатуры. Это была рука Аделины — бледная, почти прозрачная, изящная, с безупречным маникюром и тонкими, почти невесомыми запястььями, на которых проступали голубоватые вены. Я сжала пальцы в кулак, впилась аккуратными ногтями в ладонь. Острая, отчетливая, ясная боль. Не сон. Ни капли.

Я позволила себе просто полежать, изучая обстановку. Воздух был густым и неподвижным, пахнущим воском для полировки старой мебели, сушеными лавандой и мятой, разложенными в шкафах, и легким, едва уловимым ароматом дорогих духов с нотками ириса и сандала — не моих, чужих. Шум в ушах сменился абсолютной, звенящей тишиной огромной спальни, нарушаемой лишь редкими, пронзительными криками пролетающих за окном птиц да тиканьем старинных часов на каминной полке.

И что же я чувствовала? Не ужас. Не панику, которая, казалось бы, должна была сковать грудь. Лишь странное, леденящее спокойствие, словно я перешла некую критическую черту, и щемящее, глубокое чувство дежавю, растянувшееся на целые месяцы чужой жизни. Да, это было реально. Я была здесь. В теле Аделины. Накатила волна чего-то, что можно было бы назвать удивлением, но оно было коротким, как вспышка, и тут же растворилось в этой новой, обретенной ясности. Будто я подсознательно, с самого первого сна, ждала этого момента. Ждала, когда хрупкая перегородка между мирами окончательно рухнет, и я останусь по эту сторону. Мысль о возвращении — в свою квартиру, с ее одинокими вечерами, надоевшей работой, где я была лишь функцией, и тихой, непримечательной пустотой, — вызвала у меня лишь горькую, скептическую усмешку, дрогнувшую в уголках губ. Нет. Ни за что на свете. Там меня ничего не ждало. Ничего настоящего.

А здесь… Здесь был целый, живой, дышащий мир. Пусть и не самый дружелюбный, полный странных правил и скрытых угроз. Но он был реальным. И ужин с «семьей», который должен был начаться совсем скоро по меркам этого дома, был частью этой реальности. Я отбросила покрывало и встала с кровати. Пол под босыми ногами был холодным, даже сквозь тонкую ткань ночной рубашки. Я подошла к большому, в полный рост, зеркалу в резной деревянной раме. Знакомое лицо. Аделина. Большие, слишком выразительные для ее привычно-робкого характера карие глаза, светлые, цвета спелой пшеницы волосы, заплетенные в длинную, слегка растрепанную после сна косу, хрупкие, покатые плечи. Но сейчас в этих глазах горел не привычный испуг или покорность, а холодный, собранный, изучающий огонь. Тот самый, что я видела каждое утро в своем отражении, собираясь на работу, где нужно было быть твердой и непробиваемой.

Мой огонь.

«Ну что ж, — подумала я, с интересом разглядывая свое новое, старое отражение и замечая, как по-новому ложится свет на скулы, как держатся губы. — Посмотрим, что ты из себя представляешь, семья Аделины. Раз уж мы стали так близки». Я двинулась в сторону гардеробной — просторной комнатки с шкафами из темного дерева. Действовала на автомате, руководствуясь чужими, но уже уложившимися в голове, как картотека, воспоминаниями. Простое, но сшитое из дорогой ткани платье цвета темной сливы, с длинными рукавами и высоким воротом. Удобные туфли на низком, устойчивом каблуке. Я не стала заново переплетать тугую, идеальную косу, лишь распустила волосы, тщательно расчесала их пальцами, чтобы они легкими, естественными волнами спадали на плечи — достаточно скромно по местным меркам, но уже не так по-детски, не так безлико. В одном из ящиков туалетного столика лежали украшения. Я провела пальцами по массивному, холодному колье с адрахилом, камнем помолвки, и с легким, инстинктивным отвращением отодвинула его в сторону. Вместо этого выбрала тонкую, изящную серебряную цепочку с небольшим, искусно выполненным кулоном-снежинкой. Просто, элегантно и со вкусом. Без фамильного пафоса.

Сделав последний глубокий, размеренный вдох, наполненный ароматом этого мира, я вышла из комнаты в прохладный, сумрачный, тянувшийся на десятки метров коридор, где мои шаги отдавались глухим, но уверенным эхом.

Шаг был твердым, спина прямой — я сознательно контролировала осанку, наслаждаясь непривычной легкостью и гибкостью этого тела. Я не Аделина. Я — та, кто занял ее место, как надевают новое платье. И мне пора спускаться на ужин. Посмотреть в глаза этим людям, почувствовать атмосферу этого дома не через призму сна, а наяву. Посмотреть в глаза ему. И, возможно, начать потихоньку менять правила этой игры, в которую меня втянули против моей воли. Мысль об этом заставила кровь бежать чуть быстрее, вызвав щекочущее ощущение в животе. Страх? Нет, скорее любопытство и азарт. Я медленно спустилась по широкой мраморной лестнице, уже зная, куда идти, — эти знания жили во мне, как заученные маршруты в родном городе.

Голоса из столовой доносились приглушенно, сквозь массивную дверь. Глубокий, размеренный баритон — ее отец, барон Элрик. Светский, слегка нервный, словно натянутая струна, тембр матери, леди Илэйн. И еще один... низкий, бархатный, с легкой хрипотцой, проскальзывающей на согласных. Голос, который умел бы отдавать приказы.

Витор.

Мое сердце — нет, сердце Аделины — екнуло, отозвавшись привычной, вложенной в него тревогой, но я подавила эту слабость, сделав еще один глубокий вдох. Я готова. Меня смущало только одно: я не знала, в какой именно день очнулась. В моих снах Аделина с замиранием сердца ждала приезда Витора завтра. А сейчас за высоким арочным окном, в которое были вставлены витражи с фамильными гербами, был вечер, а в столовой явно было больше двух человек. Значит, либо я перенеслась на день вперед, и этот самый «завтра» уже наступил, либо жених решил появиться раньше срока, нарушив все возможные договоренности, что уже было интересно и говорило о его характере. Впрочем, какая, в сущности, разница? Поезд уже тронулся, и мне оставалось только занять свое место в купе и наблюдать за пейзажем. Я решительно толкнула тяжелую дубовую дверь с бронзовой фурнитурой и перешагнула порог столовой.

Воздух здесь был другим — густым, насыщенным, теплым. Он был полон аромата жареного мяса с трюфелями, легкой кислинки дорогого игристого вина и едва уловимого, но стойкого запаха магической пыли, которую использовали для очистки воздуха, — он напоминал озон после грозы и холодный пепел. Мое тело само, помимо воли, совершило легкий, отточенный годами муштры и репетиций книксен, и я мысленно поблагодарила мышечную память Аделины, существенно облегчившую мне жизнь в этот первый решающий момент.

— Добрый вечер, — прозвучал мой голос, мягкий, мелодичный и послушный, совсем не похожий на мой собственный, привыкший ставить задачи и давать оценки.

За длинным столом из темного, почти черного дерева, накрытым белоснежной скатертью и уставленным серебряными подсвечниками и хрустальными бокалами, сидели трое. Отец, барон Элрик — высокий, плотный, солидный мужчина с густыми темными волосами, тронутыми благородной сединой у висков, которая делала его только внушительнее. Его лицо, обычно непроницаемое, как маска, сейчас выражало привычную суровую сдержанность, но в уголках губ таилась усталость. Мать, леди Илэйн, — хрупкая женщина в платье цвета морской волны, с идеальной, как у балерины, осанкой и легкой, почти незаметной для постороннего глаза складкой беспокойства у тонких губ. Ее пальцы перебирали жемчужное ожерелье.

И… он.

Витор горт Адарский.

Он сидел спиной к большому камину, в котором весело потрескивали поленья, отбрасывая длинные тени. Живой огонь рисовал золотистые блики на его черных, гладко зачесанных волосах, выгодно подчеркивал резкие линии высоких скул и твердый, упрямый подбородок. На нем был не парадный мундир, а темный, почти черный, но дорогой и безупречно сидящий камзол из бархата, подчеркивавший ширину плеч и узость талии. В его серых, стального цвета глазах, холодных и оценивающих, читалась все та же надменная уверенность, но сейчас в них, когда он на мгновение задержал на мне взгляд, промелькнула тень легкого, безразличного любопытства, с каким рассматривают новую деталь интерьера.

— Здравствуй, дочь, — спокойно, без особой теплоты, но и без упрека кивнул отец. Его пальцы с толстыми перстнями-печатками обхватили массивную хрустальную рюмку с темно-рубиновым вином. — Ты как раз вовремя. Мы как раз обсуждали детали твоей скорой свадьбы с Витором.

«Да? — пронеслось у меня в голове, в то время как на моих губах, совершенно самостоятельно, застыла все та же учтивая, легкая, ничего не значащая улыбка, которую я видела в зеркале у Аделины. Внутри же все было спокойно и ясно. — Ну, ради такого события, как моя собственная свадьба, я, конечно, с вами посижу. Послушаю, что вы тут без меня, главной заинтересованной стороны, успели порешать».

Я направилась к своему месту, ощущая на себе три пары глаз: тяжелый, оценивающий взгляд отца, тревожный, сканирующий взгляд матери и тот, самый интересный, — холодный, отстраненный, но невероятно внимательный взгляд моего жениха.

Игра начиналась.