Если выпало в Империи родиться, лучше жить в глухой провинции у моря.
Пребывающего в прострации Серегу, который что-то такое нечленораздельное бормотал, втроем с трудом втащили в ялик, дополнительно загроможденный сложенной ловушкой. Ялик при этом опасно накренился, но запас остойчивости позволил ему не опрокинуться. Хорошо, что одна из жердей ловушки вывалилась за противоположный борт и сыграла роль противовеса. Спасатели — Бобров с Вованом влезли сами. Со всех текло. Но, тем не менее, все пребывали в состоянии счастливой расслабленности. Трое оттого, что спасли своего товарища, а товарищ хрен знает от чего.
Немного отдышавшись, Бобров стащил с себя футболку и штаны. Не потому что замерз, а потому что мокрая одежда противно липла к телу. Бросив их на носовую банку, он сказал Вовану:
— Отойдем. Чего мы здесь торчим как шпала в огороде.
Немногословный Вован кивнул и ялик, весело треща мотором, втянулся в бухту и занял неприметное место между полузатопленным понтоном и какой-то старой баржой. И тогда Бобров потребовал:
— Лысый, выкладывай. И нехрен тут лыбиться. И так всем веселье устроил..
Напоминающий блуждающей улыбкой радостного идиота Серега встряхнулся и стал серьезен, и по мере его рассказа физиономии остальных членов бригады вытягивались, а глаза становились круглыми и оловянными. Честно говоря, от такого рассказа глаза округлились бы у любого. Это конечно если считать Серегин рассказ за чистую правду. Но зато, что это была именно правда, говорили сразу два фактора.
Серега исчез, это да, это бесспорно. На поверхности его не было. Юрке можно было верить — на такое расстояние он в очках видел запросто. Под водой его не было тоже, потому что Бобров прыгнул буквально секунд через пять, вода была прозрачной с видимостью не меньше восьми метров, течения никакого, волнения… ну волнения, считай тоже никакого. Секунд через двадцать к нему присоединился Вован, который хоть и с угару, но не слепой. Ну не было Сереги. Опять же, камень, обнаруженный Вованом на дне. Ой, не простой это был камушек. Ой, не простой. И получается, что вот этот сидящий рядом мокрый тип говорит сущую правду?
Юрка по молодости лет и авантюрному складу был скорее склонен поверить. Уже не раз битый жизнью и имеющий, какой-никакой отрицательный опыт, Бобров старательно сомневался. И только скептически настроенный ко всему не вызывающему моментального опьянения Вован, даже несмотря на то, что своими глазами лицезрел и даже трогал странный камень, отнесся к рассказу Лысого без должного пиетета. И слушал Серегино эмоциональное повествование скорее из чувства коллективизма.
Примерно через пятнадцать минут, когда Серега практически иссяк, потому что много за пять минут он, конечно, увидеть не смог, Бобров, наконец, сказал:
— А что у нас является критерием истины?
— Практика, — тут же ответил Смелков, хотя маркситско-ленинскую философию уже исключили из программы ВУЗов.
— Молодец, — похвалил Бобров. — Далеко пойдешь. Поэтому, Вован, заводи мотор и пойдем на место депортации Лысого.
— Не депортации, а проникновения, — поправил Серега. — Депортация к моему явлению отношения не имеет.
— Ну ладно, — легко согласился Бобров. — Пусть будет проникновение.
Идти до места было совсем не далеко. Они даже доспорить не успели. Бобров только спросил:
— Кстати, а где казенные штаны?
Серега понуро заметил:
— На той стороне остались, — но в голосе его вины не ощущалось.
В это время Вован сказал:
— Все, пришли.
Бобров встал на корме.
— Лысый, ты со мной?
— А как же, — сказал Серега и вывалился прямо через борт.
— Ждите здесь, — сказал Бобров остающимся. — Мы быстро.
Они действительно вернулись быстро. Минут через пятнадцать. Серега волок за собой химкомплект.
— Возвращаемся, — бросил Бобров и дальше молчал всю дорогу до причала.
Пока Вован относил номинальному владельцу ялика причитающуюся ему долю, рыбаки разложили на палубе вытащенную из ялика ловушку, развесили на такелаже мокрую одежонку и отправили сухого Смелкова в ближайший магазин на старинной «восьмерке» Боброва. Магазин находился недалеко, ГАИ сюда отродясь не заглядывало, и не имеющий прав Смелков особо не боялся. А Бобров с Серегой вытащили из каюты две верхние койки и положили их на крышку грузового люка, подготовив, таким образом, место для совещания. В каюте совещание ввиду его важности и секретности решили не проводить, мало ли кто может незаметно подойти. А на палубе все и всех видно издалека и никто втихую не подкрадется.
Вован вернулся быстро, дольше ждали Смелкова, но и он прикатил минут через двадцать. Причем сразу за ним приехал рыбный оптовик и забрал весь улов, тут же и рассчитавшись. Выручка, конечно, была небогатой, но в свете вновь открывшихся обстоятельств на это не обратили особого внимания.
Про вновь открытые обстоятельства, по молчаливому уговору, все помалкивали, пока Юрка, Серега и Вован нарезали и раскладывали, а Бобров, как, типа, самый старший и умный, что-то строчил в своем засаленном блокноте. Речь наверно готовил.
Когда раздались характерные звуки вынимаемых пробок, Бобров захлопнул блокнот и уселся на председательское место. Серега, как штатный виночерпий, взялся разливать вино. Вован при виде красного сухого скривился, но возражать не посмел. Еще бы, водка при Боброве была под жестким табу.
Вован, конечно, свое еще наверстает. Позже, когда все уйдут, и он останется один на боте. Тем более, что деньги он сегодня получил. Его сладкие грезы прервал Смелков, в отличие от Сереги бывший штатным тамадой.
— Ну, — сказал он, поднимая брутальную алюминиевую кружку, целый десяток которых они прикупили у знакомого мичмана. — За наше мероприятие.
Все сразу догадались, о чем он, хотя примерное представление имели только двое. А остальные просто надеялись.
Когда утолили первый голод, а это значит, что подъели и выпили почти все, что находилось на импровизированном столе, Бобров, наконец, соизволил удовлетворить любопытство остальных членов экипажа.
— Так вот, — сказал он. — Не знаю, как это будет по-научному, но Серега, похоже, нашел портал в прошлое. Погодите, — он вытянул руку, смиряя разошедшуюся бригаду в лице Смелкова, потому что Вован молчал как рыба. — Подробности будут. Расскажу, что видел собственными глазами. На месте Серегиного утопления лежит здоровенная каменная плита. Вован, вон видел и сразу подметил несообразность. Эта плита выполняет роль границы что ли, или ворот. Да и не суть важно. Прошли мы сквозь камень, почувствовав холод, как будто, — Бобров пощелкал пальцами, подыскивая сравнение. — Никто не был в промышленном холодильнике или в морозильном трюме? Я так и думал, что никто. Так вот, ощущения примерно такие. Мгновенный сильный мороз такой, что, кажется, будто глаза замерзают и опять теплая вода. Кстати, на той стороне вода немного холоднее. Не знаю почему. Мне показалось, что времена года у нас сов-падают. До поверхности оказалось чуть дальше. Примерно на метр. Вынырнули мы аккуратно под тем же мысом. Волна шла чуть побольше и, если и смотрел кто с берега, заметить нас было бы мудрено.
Бобров прервался и отхлебнул из услужливо поданной кружки. Мимо, на выход из бухты прошел под солидным мотором ял-шестерка. Бот слегка качнуло на разведенной им волне. Под мостками пару раз плеснуло и опять стало тихо.
— Ну, — поторопил нетерпеливый Смелков.
— Херсонес там, — сказал Бобров, словно через силу. — Ну, вы же помните ракурс, прямо от этого мыса на дальний мыс Песочной бухты. Стены стоят как новенькие, крыши красные торчат, и куча мачт в том самом порту, который ныне затоплен. Время, правда, сходу не определить — не знаю я толком историю города. Но, говорю вам — живой город-то. Смотрели мы недолго, но нам хватило. Вы вообще-то представляете, что это такое — портал во времени? Вы представляете, какие это возможности? А теперь вопрос — сумеем ли мы предоставленной возможностью воспользоваться, а если сумеем, то каким образом.
— Откуда, шеф, — за всех ответил Серега. — Можно подумать, мы раз в неделю открываем порталы, и они нам даже успели обрыднуть. Да и вообще… Но я знаю точно, что, во-первых, молчать надо, — веско заметил Серега, глядя при этом на Смелкова.
— Нет, — возмутился тот. — А чего сразу я?!
— Да потому что у тебя масса знакомых, и завтра все они будут знать о том, что здесь говорилось. Потому что, ты болтун, Юрик.
Смелков надулся обиженно, но возражать не стал. Знал он за собой такой грех, чего уж там.
— Хватит вам собачиться, — раздраженно сказал Бобров. — Давайте лучше думать. Не проболтается он, — добавил, обращаясь уже прямо к Сереге. — Тут очень простой выбор получается — хочешь жить хорошо, не болтай. Ну а не хочешь жить вообще, то кто же тебе доктор.
— Поясни, — вытаращился Смелков.
— А тут и пояснять нечего. За нашу находку не только нас могутна фарш пустить, но всех и мало-мальски причастных. Нас обычные бандиты, их бандиты покрупнее, и так пока до столицы не дойдет. Атам вмешаются спецслужбы и покрошат оставшихся. Так-то.
Смелкова вроде проняло.
— И чего теперь? — спросил он, поеживаясь, как будто его уже потащили с камнем на шее к обрывистому берегу.
— А ничего, — Бобров пожал плечами. — Ловушка у нас зацепилась. Ежели что. Ныряли, пока не отцепили. И стойте на этом. Да, собственно, никто нас не видел, кроме пары рыбаков, а им это все глубоко до фени. Так что, просто не болтать будет вполне достаточно. Доказательств-то никаких. И не смотреть по сторонам напряженно, словно вы только что что-то украли. Причем очень много. Проще надо быть.
— Ага, — сказал Смелков. — Тебе хорошо, ты один живешь, а у меня жена. Она же, блин, сразу догадается.
— Вот оно, слабое звено, — зловеще сказал Серега. — Может нам его сразу и утопить. Спишем на несчастный случай.
Смелков посмотрел на него с опаской.
— Нет, — фыркнул Бобров. — Мы его в Херсонес переправим. Вместе с же-ной. Откроет там лавку, будет процветать.
Смелков глянул на него с надеждой.
— А что, — сказал он вдруг. — Это мысль.
Остальные трое посмотрели на него с интересом. Вован даже жевать перестал.
— Что, — осторожно спросил Бобров. — И жена согласится?
— Ну это, смотря какие условия будут, — пытался пойти на попятный Смелков.
— Ты не юли, — одернул его Серега. — А отвечай на вопрос. Только учти, света там нет, если только от масляных светильников, телефона нет и за водой ходить надо, а горячую, соответственно, греть.
Тут все рассмеялись. И сам Серега тоже понял, что спорол чушь — горячей воды в городе не было со времен развала Союза и некоторые про это благо цивилизации уже успели забыть.
— Не запугивай ты его, — примирительно сказал Бобров. — Все эти блага мы можем обеспечить. И водопровод сварганить, и генератор поставить, и воду согреть. Вот только телефон там ни к чему — разговаривать не с кем.
— Ну на таких-то условиях, — протянул Смелков, а потом спохватился. — А как же институт?
— А на кой ляд он тебе нужен? — в свою очередь поинтересовался Бобров. — У меня вот тоже институт за спиной. Сильно это мне помогло?
— Ну-у, — сказал Смелков неопределенно. — Может место какое потом смогу занять. Теплое.
— Ага, менеджером по клинингу. Или по продажам. Много вон вашего брата на пятом километре на толкучке стоят. Не один выпуск, поди. А тут у тебя появляется реальная возможность занять действительно престижное место. Как там говорил один древнегреческий товарищ, к сожалению, фамилии не помню. А он говорил: «Лучше быть последним батраком на земле чем царем в царстве Аида». Правда, он не совсем по этому случаю сказал.
— Ты на что же намекаешь, — воззрился на него Смелков. — Что там, типа, царство Аида.
— Наоборот, — поморщился Бобров.
— Тоже не фонтан. Быть батраком, это меня мало воодушевляет.
— Так, — сказал Бобров. — Запутал ты меня, демагог. Человек в кои-то веки «Илиаду» вспомнил к месту, — Бобров задумался. — Или все-таки «Одиссею»?
— Да ну тебя, шеф, — вмешался Серега. — Совсем ты его запугал. Сейчас отмазываться начнет.
— Все, — сказал Бобров. — Забыли. Неудачная у меня цитата. Значит, смотрите, главное для нас — легализоваться, а для этого надо как-то замотивировать свое там появление. Потому что просто вылезти из воды, изображая наяда, не получится. Народ хоть и древний, а излишней доверчивостью, скорее всего, не страдает. Потом, язык. Я больше чем уверен, что никто из вас древнегреческого не знает. Впрочем, я от вас недалеко ушел.
— Ну как же, — встрепенулся Смелков. — А «антропос»?
— Ну, ну, — одобрил Серега. — А дальше?
Юрка развел руками. Вован, под шумок допивая вино, ухмыльнулся.
— Помнит еще, — хмыкнул Бобров. — Хотя, по-моему, это там единственное греческое слово. Ладно, теперь давайте серьезно. Ты, — он ткнул пальцем в Серегу. — завтра идешь в Херсонесский музей и изучаешь историю от самого основания до века так пятого уже новой эры. Если будет какая литература, бери не жмоться. Потом компенсируем. Ты, — он повернулся к Юрке. — С утра топаешь в библиотеку Толстого и ищешь учебник греческого языка. Только не ищи древнегреческий, все равно не найдешь. И это, закажи себе контактные линзы. Хорош ты будешь в очках. Вован, у тебя свободный день и подумай, как можно будет ловушку на той стороне поставить.
— Чего тут думать, — сказал Вован с ленцой, обличающей опытного профессионала. — Протащить можно. Но без лодки ни поставить, ни снять.
— Без лодки, — сказал Бобров задумчиво. — Без лодки. Вован, ты же у нас моряк, не то, что мы — крысы сухопутные.
— Ну-у, — сказал Вован осторожно.
— А как будет выглядеть обломок кораблекрушения? Ну, вот в том времени? Чтобы, как минимум, двоих выдержал.
Вован озабоченно поскреб затылок.
— А вот хрен его знает.
— Подумай, — сказал Бобров веско. — Нам его еще делать придется.
— Задумал что-то? — спросил Серега.
— Так пока, — Бобров неопределенно покрутил пальцами. — Ладно. Всем всё ясно? Тогда пошли, не будем терять времени. И помните — обо всем молчок, если конечно хотите остаться в живых.
— Сурово, — сказал Серега, поднимаясь. — А как же завтра с сетями?
— Подождут сети, — Бобров коротко хохотнул. — Мы их потом рядом с Херсонесом выставим.
По дороге домой Бобров остановился на площади, утыканной разнокалиберными киосками, ларьками и открытыми прилавками так плотно, что порой покупатели должны были между ними протискиваться. Причем протискиваться, внимательно глядя под ноги, потому что там внизу еще сидела масса народу с плодами садов и огородов, разложенных на ящиках, коробках, а зачастую просто на картонках, постеленных на грязный асфальт. В воздухе стоял гул голосов, вычленить из которого отдельные слова было довольно сложно. Да Бобров и не пытался. Он купил у бабки кило помидор, пучок укропа у ее соседа и полкило сосисок в ларьке рядом. Сосиски были, конечно, далеко не говяжьи, но Бобров успокоил себя тем, что с одного раза ничего не будет.
Квартира встретила Боброва пыльным запустением, к которому он уже привык. Жена ушла лет пять как, оставив после себя только недобрую память. Бобров в принципе уже привык к своему холостяцкому бытию и не видел ничего особенного в том, чтобы самому себе сготовить ужин, пусть даже и такой примитивный как вареные сосиски. Однако к сосискам надо было что-то изобрести, потому что жевать эти якобы мясные изделия просто так было бы скучно.
Бобров пошарил по закромам и сусекам и извлек на свет несколько картофелин и подувянувший огурец. Почистить картошку было делом нескольких минут и, поставив ее варить, он принялся нарезать салат из помидор с огурцом. Картошка сварилась быстро, сосиски сварились еще быстрее, но салат Бобров порубил еще быстрее сосисок, отправив туда всю купленную зелень и остатки подсолнечного масла из бутылки. Ужин получился на славу и Бобров отдал ему должное, изучая настольную книгу молодого олигарха под названием «Финансист». К сожалению, рецептом быстрого обогащения автор не владел, а описанная им биржа не могла быть в городе по определению.
Бобров вздохнул и отправился мыть посуду, предварительно нагрев воду в старинной алюминиевой кастрюле.
Когда он уже пристраивался на старом продавленном диване, готовясь отойти ко сну, зазвонил телефон и Смелков таинственным голосом, понижен-ным до шепота, сообщил, что он нашел, чем можно торговать с древними товарищами. Боброву стало любопытно, но он жестко прервал Смелкова, сказав, что по телефону такие вопросы не решаются и чтобы он по этому поводу больше не звонил не только ему, но и кому бы то ни было.
Юрка обиженно засопел и повесил трубку, а Бобров, повозившись немного, кляня Смелкова и неудобный диван, провалился в сон.
И приснилось ему, что он Бобров, обряженный в тунику с красной полосой по подолу, стоит у рулевого весла собственной триеры, которая бодро рассекает волну под большим прямым красным парусом. А сразу за мысом открывается по правому борту белый город с портом полным кораблей. И, главное, он твердо знает, что недалеко за городом в роскошной вилле ждет его прекрасная женщина, которая, вот чудо, является его законной женой перед богами и людьми. А в городе, недалеко от театра стоит большой дом славкой и складами, где сибаритствует известный купец с недоступным языку прозвищем Смелков. Через недельку же должны нагрянуть ушедшие в Гераклею Понтийскую на испытания нового корабля Вован и Серега. Эти не пойдут вдоль берега, как здесь принято, а рванут напрямик через море. Барометр вроде не падает, компас, хоть и шлюпочный, у них есть, а по прямой тут всего-то полторы сотни миль — сутки ходу при нормальном ветре…
Бобров проснулся среди ночи от какого-то сладкого томления. Можно было назвать это предчувствием, но он давно уже не верил в мистику. Однако, воспоминание об увиденном будоражило и опять заснуть не получилось. Бобров дотянулся до выключателя настольной лампы сзади себя и посмотрел на часы. Стрелки показывали три часа ночи. Почувствовав, что спать больше не получится, он встал и пошел на кухню, где поставил на огонь чайник.
Заварив какой-то травы, продающейся под маркой цейлонского чая, он вышел с кружкой на балкон. В соседнем доме, тоже на пятом этаже горело окно. Бобров усмехнулся, представив себе такого же как он, озабоченного мыслью о невозможном, индивида. Фонари на улице горели тускло и через один, и Боброву вдруг стало невыносимо тоскливо, как не бывало уже давно, с тех самых пор как ушла жена. То ли сон был тому причиной, то ли призрачное видение белого города, который то ли был, то ли не был — Бобров не мог определить. Он прихлебывал бурду, называемую чаем, а мысли витали где-то далеко от балкона, на котором он стоял.
Бобров встряхнулся. Старая неизжитая интеллигентская черта: рефлексия и самокопание. Сколько он от нее не избавлялся, стоило расслабиться, вот как сейчас, и пожалуйста вам. Нет, чувствуется, не стать ему образцовым капиталистом и даже просто капиталистом не стать. Там требуются люди с совершенно иным складом характера. Жесткие, волевые, упорные. Бобров вздохнул. Жесткости ему явно не хватало.
Чай с надписью «Цейлонский» на коробке хоть и был жуткой бурдой, но свою функцию по поднятию тонуса выполнил исправно. Теперь спать Бобров не хотел вообще. Он порылся на книжных полках и вытащил оттуда слегка запыленный раритет под названием «Очерки по истории древнего мира» издания ажно 1938 года, которую он стрельнул у матери, когда она окончательно вышла на пенсию, и категорически завязала с преподаваемым предметом.
К сожалению, про Херсонес там было всего несколько строчек, но зато очень много про древнюю Грецию. Бобров и не заметил, как увлекся, заварил себе еще чая и просидел, вернее, пролежал над книгой до семи утра, пока жестяным звоном не задребезжал старинный будильник.
… Вован вместо того, чтобы вечером пойти в магазин, вдруг изменил курс и посетил лавку с вывеской «Канцтовары» где купил тетрадь и авторучку. Вован не любил что-либо обещать, но уж если пообещал, старался сдержать слово. Поэтому, скрепя сердце, он отменил вечерние посиделки с мужиками в одной из будок, выстроившихся в три ряда вдоль берега, засел в каюте за разложенным столом и принялся черкать в тетради. В нагревшемся за день корпусе вечером было душновато, и Вован включил вентилятор. Через час упорной работы, изрисовав непонятными каракулями полтетради, он пришел к какому-то выводу, запер каюту и побрел по берегу, рассматривая валяющиеся там и сям деревяшки пока солнце окончательно не зашло и не сделало его затею бессмысленной. Тогда он с легкой душой завалился спать и сны его не мучили.
«Восьмерка» Боброва, поскрипывая и дымя, остановилась напротив мостков, к которым был пришвартован бот. Бобров был одним из немногих, кто пользовался привилегией проезда на территорию, как владелец самого большого судна, платящий самый большой взнос за стоянку, ну и как хороший знакомый старшины причала. Причем, последнее, наверно, перевешивало.
Вован в одних драных шортах сидел на крышке грузового люка, задумчиво рассматривая, разложенные на палубе обрезки досок. Он оторвался от своего занятия только, когда Бобров спрыгнул на палубу.
— Здоров, — сказал Вован мрачно в ответ на приветствие.
— Чего так? — поинтересовался Бобров, разглядывая лежащие доски.
— Да что-то ничего не получается ни с куском обшивки, ни с куском палу-бы. Хрен их древних греков знает, чем они там доски скрепляли. Боюсь, что все наши средства будут слишком современными. Разве что бронзовые или медные гвозди где достать.
— Не множь сущностей, — сказал Бобров. — Возьми кусок бревна и нареки его мачтой.
Вован посмотрел как-то дико и аккуратно взялся за голову.
— Блин! — сказал он в тоске. — А я-то тут извращаюсь. Ты здесь пока?
— Пока да.
— Тогда я похожу по окрестностям.
И Вован, нацепив панаму, бодро сошел на берег.
Через полчаса он явился и доложил:
— Нашел. Только мне одному не унести. И еще, к нему хозяин прилагается.
— Сколько просит? — Бобров давно уже понял, что народ, вынужденный приспосабливаться к капитализму, ничего даром не отдаст.
— Ну, он вообще-то меня знает, и поэтому согласен взять рыбой.
— Занятно, — сказал Бобров. — А рыбу он хочет вперед, или по факту передачи?
— Вперед хочет, — вздохнул Вован. — И ни с места. То есть не уступает.
— Вот гад, — сказал Бобров. — А у нас сегодня, словно назло, вся команда в разгоне. Может возьмем кого-нибудь из праздношатающихся да пойдем сетку поднимем? Хотя нет, — подумав, добавил он. — Они тоже за работу попросят. А в сети хорошо, если пара камбал будет да тройка катранов. Жаль, но придется подождать. Но ты ему скажи, что мы в рейс сходим и сразу отдадим, чтобы, значит, не сплавил кому-нибудь.
— Хорошо, — сказал Вован, всем своим видом показывая, что как раз нехорошо и удалился.
До обеда Бобров и Вован успели починить разложенную на палубе ловушку, чтобы зря время не терять. Вован как раз убирал в рундук куски дэли и моток ниток, а Бобров затеял резать овощи для салата, когда на палубу спрыгнул довольный Смелков.
— Юрич! — сказал он проникновенно. — Антропос! Тудыть вас всех в кочерыжку!
— Чего это ты разошелся? — попытался урезонить его Бобров, но «обозник» не унимался.
— А где? Где наш «капетаниос»? Чего прячется этот мегалос антропос?
— Я тебе щас в глаз дам, — сказал, появляясь из рубки «капетаниос».
Смелков немного притих, тем более, что запас выученных в троллейбусе греческих слов у него иссяк.
— Нате вот, — сказал он уже нормальным голосом. — Я вам двоечникам, учебник привез.
И он вручил Боброву книжку с надписью «Русско-греческий разговорник». Бобров с интересом взял его, перелистал и, запинаясь, прочитал:
— Пос на фтасете сто лимани? А? Каково?
— Да ты прям грек какой-то, — восхитился Смелков.
— Чего это? — мрачно спросил Вован.
— Как пройти в порт? Валенок.
— А-а, — еще мрачнее протянул Вован. — Ну ты же знаешь, не силен я в греческом. Хотя в Пирее, помнится, бывал.
— Так, — сказал Бобров, захлопывая разговорник. — Юрик, ну-ка иди сюда, мерзавец. Ты когда научишься держать язык за зубами?
— Нет, а чего сразу я, — Смелков, тем не менее, подходить опасался. — Ну, забылся. С кем не бывает.
— Забылся он, — проворчал Бобров. — Альцгеймер у него в острой форме. Паяльником лечится. Который в задницу. Чего ты там собрался до меня донести?
— А, — оживился Смелков. — Я подумал, чего купцы с Востока тащили. Правильно, ткани они тащили. Всякие там шелка, муслины и прочие ситцы. Вы почитайте любые книги. Как только импорте Востока — бах, ткани. А у нас сейчас этого добра как грязи. И относительно недорого.
— Все это конечно здорово, — помедлив, ответил Бобров. — Но тут надо подождать, пока достаточно хорошо не пройдет внедрение. А как иначе ты замотивируешь появление уникальных тканей у бедных жертв кораблекрушения? Или ты хочешь подвалить к городу на личной триере?
— Ну, рулончик можно и прихватить, — подал голос молчавший доселе Вован. — Потерпевшие кораблекрушение купцы запросто могли быть людьми предусмотрительными.
Бобров выслушал его, не прерывая, и задумался. Потом сказал:
— Вот что значит коллективный разум. Глядишь, к Серегиному приходу у нас такой план будет, что дело встанет только за реализацией. Он порылся в разговорнике:
— И опойа эйнай и кириа емпорики периочи?
— Чаво? — вытаращился Смелков.
— Где находится главная торговая площадь? Лох, ты, Юрик. Греческого не знаешь.
После обеда все втроем сходили посмотреть на бревно. Бревно было признано отвечающим всем необходимым параметрам. При этом никто не знал, как выглядит натуральная мачта на древнегреческом купеческом судне. Весь расчет был на то, что никто не будет вести следствие по делу о потерпевших кораблекрушение. Правда, при этом надо было, чтобы гипотетическая мачта имела плавучесть, достаточную для того, чтобы удержать на поверхности двух здоровых лбов и мокрую штуку ткани. Поэтому Вован все-таки рекомендовал присовокупить к так называемой мачте несколько досок.
Хозяин бревна, заметив к нему интерес уже аж трех человек, стал подумывать, не продешевил ли он, назначив Вовану настолько низкую цену исключительно по знакомству. И когда странные посетители ушли, тщательно осмотрел бревно, пытаясь понять, что же так заинтересовало в обычной, казалось бы, деревяшке столь солидных людей.
Когда делегация исследовавшая бревно пришла обратно, на крышке люка уже сидел Серега.
— Уже отобедали? — первым делом поинтересовался он.
— А то? — отозвался Смелков, похлопывая себя по впалому животу.
— Проглоты, — мрачно констатировал Серега.
— Рыбу жареную будешь? — внезапно спросил Вован.
— И рыбу, — встрепенулся Серега.
— Только сковородку сам моешь.
Вован мухой смотался на берег и через десяток минут вернулся, неся в мешочке несколько ставридок. Тут же на мостках их очистил, смахнув внутренности в воду, и, прополоскав, пошел на камбуз. Там он открыл вентиль на баллоне с газом, зажег плитку и швырнул очищенных рыбок на политую маслом сковородку. Через пять минут он крикнул:
— Серега, забирай! Хлеб в шкафчике. И учти, я не солил.
— Сам посолю, — пробормотал Серега, сваливая рыбок на тарелку.
На палубу он не пошел, чтобы не вызывать нездорового ажиотажа среди уже отобедавшей публики и предался чревоугодию в каюте. Пока он чавкал, оставляя от ставридки только головы, на плитке закипел чайник.
— Эй, народ! — крикнул Серега в дверь. — Свежий кипяток будете!?
Разговоры на палубе сразу прервались.
— А с чем у нас нынче чай?! — крикнул Смелков.
— С таком, — радостно ответил Серега.
Тем не менее, отпугнуть народ ему не удалось. Когда все напились пустого чая, а Серега, выполняя обещание, вымыл с песочком сковородку, все опять расселись на грузовом люке. Серега сел в стороне с блокнотом, потому что, как он сказал, лектора необходимо видеть всем и начал.
— Херсонес был греческой колонией, основанной в 529–528 годах до новой эры выходцами из Гераклеи Понтийской, находившейся на малоазийском побережье Черного моря. Он расположен в юго-западной части Крыма у бухты, которая носит название Карантинной.
— Пока все сходится, — сказал ехидный Смелков.
Серега окинул его уничтожающим взглядом.
— Юрка, прекрати, — сказал Бобров. — Слушай, пригодится. Продолжай, Серега.
— Через сто с небольшим лет после основания территория Херсонеса уже занимала все пространство полуострова, лежащего между Карантинной и Пе-сочной бухтами.
Серега прервался и посмотрел на Боброва.
— Слышь, шеф, значит, мы видели город не раньше четырехсотого года до нашей эры.
Бобров медленно кивнул.
— Чего там у тебя дальше?
— Все годы существования государства херсонеситам приходилось вести войны. А, нет, вот еще. В четвертом веке до новой эры Херсонес выпускает серии своих серебряных монет. Значит, у насесть еще одна зацепка, если конечно там будут монеты. Трехсотый год до новой эры, или чуть раньше. Потому что там написано, что монеты чеканились на рубеже веков. А вот тут я попытался эту монету изобразить. Ну извини — не художник.
— Юрик, — позвал Бобров. — Ну-ка глянь. Ты как, будущий купец, просто обязан знать такие вещи. Давай, Серега, что у тебя еще?
— Я про войны начал. Так вот, во втором веке до нашей эры Херсонес вел длительную войну со скифами. Была утрачена Керкинитида, разрушен Калос-Лимен, — Серега оторвался от конспекта и пояснил. — Керкинитида это Евпатория, а Калос-Лимен или Прекрасная Гавань — Черноморское.
— Второй век, — задумчиво сказал Бобров. — Вот и еще одна засечка. Будем считать год этак сто пятидесятый до новой эры — война со скифами.
— Ага. По поводу войны. В результате боевых действий херсонеситы едва не продули свой город и вынуждены были обратиться к понтийскому царю Митридату VI Евпатору. Тот кочевряжиться не стал и прислал своего бригадира Диофанта. Ну а Диофант присоединил к своему войску херсонесских воинов и раскатал скифов в тонкий блин. И все три его компании пришлись на сто десятый — сто седьмой годы до новой эры. Таким образом, мы имеем еще одну временную засечку с вполне конкретной привязкой во времени. Так, тут неинтересно, тут тоже. Ага, вот. В шестьдесят третьем году до новой эры Херсонес был захвачен сыном Митридата Фарнаком, который был признан другом Рима. Следовательно, Херсонес косвенно попал в зависимость от Рима. Ну и дальше пошло. Херсонес то признавался независимым, то опять попадал в состав Боспорского царства. Вобщем у меня тут много чего записано. Но для нас главное — определиться со временем, в которое мы попадаем. Как только определимся со временем, так сразу станут ясны все расклады, которые в том времени существовали.
— Хорошо, — сказал Бобров. — Этапы большого пути более-менее понятны. Только все равно, без первого визита, который хоть немного прояснит время действия, дальше никуда. Язык надо учить, вот что. Хотя бы такой. Все равно иностранцами будем. Кем бы прикинуться? Индусом что ли. Серега еще сойдет. А я? Придется побыть каким-нибудь северным варваром. Вобщем, диспозиция на завтра такая: с утра идем снимать сети и, если улова не будет, сразу проверяем ловушку. Нам надо обязательно завтра выкупить это чертово бревно и хоть что-то наскрести на жизнь. Да и дизтопливо покупать надо.
— Шеф, — осторожно сказал Серега. — Может к траулеру подойдем, когда он трал выбирать будет, да и прикупим хоть кильки?
— Прикупим, — саркастически отозвался Бобров. — На что прикупим? Если мы завтра пустыми придем, нам даже соляр купить не на что будет. А ты — кильку. Ладно, Вован, готовь к утру пароход. Хотя, что там готовить.
… Утром вышли чуть свет. Как Вован договорился с пограничниками, что им пообещал, осталось его тайной. Но светало уже вовсю, и бот гордо шел на выход из бухты на своих полных семи узлах. Идти было недалеко, но с такой скоростью путь занимал около часа. Хорошо еще, что ветер был не встречный и движение не тормозил.
На траверзе мыса волна была уже приличная и бот ощутимо валяло. Это было еще терпимо, но вот найти среди волн маленький белый поплавок, обо-значающий конец сети было задачей трудноразрешимой. Наконец поплавок увидел самый слепой член команды. Как так вышло, думать было некогда. Юрка получил устную благодарность, хотя явно рассчитывал на большее.
Поплавок подцепили отпорным крюком, выбрали якорь, на котором стояла сеть, перевели саму сеть на кормовой рол и Вован повел бот самым малым ходом кормой вперед. Два человека на корме тянули сеть за подборы, а Бобров взял на себя функцию выборки улова.
Первые двадцать метров дали только несколько пучков водорослей и Смел ков мрачно продекламировал:
— Пришел невод с травой морскою.
Бобров не успел дать ему гневную отповедь. Серега, смотревший за корму, крикнул:
— Есть!
Через рол перевалилась крупная камбала и попала прямо в руки Боброва.
— С почином, — сказал он сам себе, выпутал рыбу из сети и переправил ее в ящик.
Следом за камбалой буквально тут же проследовала морская лисица.
— Не выбрасывай! — успел крикнуть Вован из рубки и Бобров аккуратно переправил лисицу в другой ящик.
Когда бот, выбрав сети, отправился обратно, в его трюме в трех ящиках, чтобы выглядело более изрядным, тяжело ворочались шесть камбал, три лисицы и целых восемь катранов, самый крупный из которых росточком был поболее метра. Волна с севера выросла и бот, шедший к ней лагом, валяло немилосердно. По каюте с грохотом перекатывалась вылезшая некстати пустая бутылка. Экипаж на палубе хватался за леера и бурно радовался. Вовану все это надоело и он повел свое судно вразрез волне, удаляясь от берега, чтобы потом, развернувшись, войти в бухту уже с попутной. Как только он вошел под прикрытие мысов, волну как отрезало, хотя на самих мысах прибой отрывался как настоящий.
Все десять минут, пока судно тащилось до стоянки, по слегка сморщенной поверхности воды, экипаж наслаждался тишиной и покоем. Мокрый от брызг Бобров встряхнулся по-собачьи и полез в трюм.
— Вован! — крикнул он оттуда. — На что бревно менять будем?
— Облезет он, за бревно камбалу отдавать, — ответил Вован, глуша двига-тель. — Крепите, крепите! — крикнул он Сереге и Юрке, — И сразу отвязывайте ялик. Пойдем ловушку выбирать. Вот с нее и отдадим, — сказал он уже Боброву.
Бобров позвал пацанов, удящих рыбу с причала, усадил их на палубу и наказал, чтоб бдели, а сам спрыгнул в ялик и отправился добывать оплату за осколок кораблекрушения. С ловушкой им повезло больше чем с сетями — полтора ведра отборной ставридки. Несколько подвернувшихся под горячую руку зеленух были отправлены обратно в родную стихию. Ловушку вернули на место, предварительно убедившись, что никто не подсматривает.
Вован лично отобрал рыбу и, взяв с собой Серегу, отправился за бревном. Серега вернулся буквально через пять минут, молча сложил в полиэтиленовый пакет еще десяток ставридок и, прихватив с собой Смелкова, опять удалился. Еще через пять минут они вернулись, неся на плечах бревно, а следом шел Вован и грязно ругался. Ругался он попросту, без вычурных словосочетаний. Чувствовалось, что человека задело не на шутку.
— Ладно, Вован, не жалей ты ту рыбу, — сказал Бобров.
Однако Вован разорялся еще минут пять, каждую минуту повторяясь как заезженная пластинка. Наконец он выдохся и взялся за бревно. Злость у него видно еще не прошла, потому что обычное бревно буквально за полчаса превратилось в обломок натуральной мачты, да такой, что даже Бобров был слегка огорошен.
— А двоих выдержит? — спросил он осторожно.
— Выдержит, — уверенно ответил Вован. — Если верхом не полезете. Когда пойдете?
— Если ветер переменится, то завтра вечером, — сказал Бобров.
— А почему не утром? — удивился Вован.
— Мы должны выглядеть соответственно. Поэтому переночуем на камнях, а с утречка поплывем на своем бревне…
— Мачте, — поправил Вован, ревниво относящийся к своему детищу.
— На мачте, — согласился Бобров. — Через Песочную бухту прямо к древним стенам Херсонеса. Кстати, Серега, а со стороны Солнечного ворота были. А то нам придется грести ажно до порта.
— По месту посмотрим, — отмахнулся Серега.
Оставшееся время они усиленно зубрили русско-греческий разговорник. Вечером Вован вручил командиру погранзаставы самую большую камбалу. А на следующий день ближе к восьми вечера, когда остальных уже в море не выпускают, ялик с четырьмя авантюристами, из которых двое смирно лежали под брезентом, прокрался вдоль берега к выходу из бухты.
Ветер, хоть и не стих, недействительно поменялся, и волна у мыса была, но несущественная. Двое в импровизированных набедренных повязках, вы-звавших у Смелкова очередной приступ нездорового смеха, выскользнули из-под брезента и тихо перебрались через борт. Следом Вован с Юркой, пыхтя, отправили обломок мачты с принайтовленным к ней грузом в виде куска бетона. Обломок, несмотря на груз, тонуть не желал, но когда за него взялись двое, сдался.
— Через три дня, — сказала голова Боброва. — В это же время.
И пропала. Вован еще немного подождал. Только волны облизывали камни, шурша и булькая. Вован включил мотор, развернулся и пошел обратно.
— Жизнь меняется, — философски заметил Смелков.