Лавка колониальных товаров

Верфь

Все наличные силы усадьбы кроме Ефимии, потому что, как было замечено, какая бы война вокруг не бушевала, обед должен быть по расписанию, бросили на сбор винограда. По словам Андрея, которому приходилось верить, потому что ни Бобров, ни Серега в винограде не разбирались вообще, на виноградниках усадьбы выращивались целых четыре сорта. Он называл их греческие названия, но оба хозяина называли их проще и прозаичнее — виноград. Два сорта, черный и светло— зеленый предназначались для изготовления вина. Соответственно, красного и белого. Сами ягоды были мелкими и невидными, но зато кисти плотными и крупными. Другие два сорта Бобров условно назвал столовыми. Потому что их подавали к столу. А как еще было их называть.

Кисти срезали специальными кривыми ножами и в корзинах таскали к давильне. Если кто видел фильм «Укрощение строптивого», тот должен помнить, как Челентано босыми пятками давил виноград. Так вот, все было не так. Ну, за исключением пяток, конечно. Не было бочек, веселой толпы, Челентано и музыки. Была небольшая каменная площадка, на которую ровным слоем укладывали виноград. Потом брался раб потяжелее, ему тщательно отмывали ноги и, предварительно дав плетей, чтобы шустрее двигался, запускали на площадку. Раб давил виноград и сок стекал по желобу в ферментационную цистерну, представлявшую собой обычный каменный ящик, только большой.

Таких площадок было три, а цистерн девять. Андрей с ног сбивался, и все обитатели усадьбы сбивались с них тоже. Потому что рабов потяжелее не было и приходилось на каждую площадку запускать по два человека, которые после танцев на винограде, зачастую, падали едва ли не замертво. Бобров даже подумал, что описанный Андреем способ с рабом и плетью более экономически выгоден.

Серега принял в сборе винограда и изготовлении вина живейшее участие. Не то, чтобы ему нравился процесс. Просто он желал максимально приблизить срок получения молодого вина. А вот Бобров, глядя на эту битву за урожай, призадумался, велел Прошке закладывать кобылу и отправился к Агафону, желая обсудить с ним пришедшую в голову мысль.

Когда богатый усадебный выезд, оснащенный рессорами и откидным верхом, подъехал к воротам постоялого двора, и одетый по последней афинской моде Бобров важно сошел на землю, встречен он был едва ли не почетным караулом. Агафон, который стал еще толще и глаже, проводил дорогого гостя в отдельную комнату и распорядился подать самого лучшего вина.

Бобров отхлебнул из кратера, слегка поморщился (никак он не мог при-выкнуть к манере греков портить хорошее вино медом) и осторожно поинтересовался у Агафона, как тот относится к скифам.

Агафон точно был греком, а не евреем, но он посмотрел недоуменно и задал встречный вопрос:

— А зачем это тебе?

Бобров еще раз отхлебнул, вспомнив в этой связи слова Хьюги из «Консервного Ряда» «После третьего стакана — отличный вкус».[12]

— Слышал где-то, что скифы большие любители крепких напитков.

— Правильно слышал, — сказал Агафон. — По крайней мере, вино они не разбавляют. А что ты имеешь в виду, говоря, крепкие напитки?

— Ну, — Бобров прикинул, как переводить градусы в градусы. — Раза втри крепче твоего вина.

Агафон недоверчиво хмыкнул.

— Не веришь? — Бобров посчитал про себя. — Через… Да, через четыре дня я доставлю тебе образец. Нет, образцы. Готов стать посредником?

— Надо посмотреть, — осторожно сказал Агафон. — Но если все будет так, как ты говоришь, то дело обещает быть стоящим. Вот как раз эти четыре дня я и подумаю.

— Идет, — сказал Бобров, допил вино и встал. — Хорошее у тебя вино, Ага-фон.

После визита к Агафону, Бобров посетил лавку, радостно встреченный Никитосом. Прошка отпросился и удрал проведать бывших корешей на рынке. А Никитос завел Боброва в лавку и стал жаловаться, что народу товары видно уже приелись, потому что выручка понемногу падает. Бобров его успокоил, сказав, что вопрос прорабатывается, и очень скоро он будет получать товары с новыми потребительскими свойствами. Никитос, что естественно, стал тут же интересоваться, что означают слова «потребительские свойства».

— Ну это, — Бобров покрутил пальцами. — То, что отличает один товар от другого. Вот, к примеру, у тебя шелк. Он ведь отличается от сукна, то есть имеет несколько иные потребительские свойства. А вот сахар вообще из другой оперы, то есть, я хотел сказать, трагедии. Или, опять же, оружие.

Никитос выглядел несколько растерянным.

— Так у меня в лавке уже сейчас этих свойств полно, — сказал он. — А ты хочешь еще новых добавить.

— Я могу и просто заменить, если ты не хочешь, чтобы я добавлял. Вот как у тебя свечи идут?

— Неплохо, — ответил Никитос. — Но не все же берут. Да и дороговато.

— Вот, — Бобров назидательно поднял палец. — А мы, чтобы освежить спрос, поставим новый вид светильника. Еще лучше и дороже. Тогда его начнут брать те, кто побогаче. А на свечи цену слегка сбросим, чтобы так называемому «среднему классу» было что брать, если на дорогую статусную вещь денег не хватит.

Никитос заинтересовался.

— А когда? — спросил он уже с нетерпением.

— Буквально на днях, — успокоил его Бобров.

Прошка все не шел и Бобров решил ехать навстречу. Пришлось тащиться почти до агоры прежде чем навстречу не вывернулся веселый пацан. Увидев Боброва на передке повозки, он несколько смутился, но, видя, что тот и не собирался его ругать, выпалил:

— Дядя Саша, а тебе еще мальчишки вроде меня нужны?

Бобров, ожидавший чего угодно от младшего товарища, задумался. Потом осторожно спросил:

— Аты с какой целью интересуешься?

Вообще-то у Боброва была такая мысль, привлечь слишком самостоятельную мелочь, ошивающуюся целыми днями в порту и на базаре, пробавляющуюся мелкими услугами или мелким же воровством. Прошка ведь был из этой же когорты. А из него уже получался вполне ответственный молодой человек. Не слишком, правда, грамотный. Но сие дело наживное. Тем более, что учить есть кому.

Прошка с ответом не промедлил. Но слегка смутился все-таки.

— Пропадет народ ведь, — сказал он совсем по-взрослому и Бобров взглянул на него внимательней. — Хорошие же есть мальчишки. Только жизнь у них не задалась.

— Ну хорошо, — сказал Бобров. — Если ты ручаешься, пусть приходят. Вот хотя бы завтра с утра. Но ты объясни народу, что у нас не базар и не порт. И придется работать и учиться. И по серьезному. Да заодно поспрошай кто у них родители.

— Идет, — обрадовался Прошка. — Давай, сейчас подъедем к агоре, я отлу-чусь на минутку. Только весть передам, и сразу обратно. Куда поедем-то?

— Ну давай. Только быстро. Мне еще на верфь надо.

На верфи у Боброва ничего не получилось. Верфь была загружена заказами, и никто из рабочих на посулы Боброва не клюнул. Более того, мастер даже на Боброва наехал. С оглядкой, конечно, кто ж будет напрямую наезжать на известного в довольно широких кругах купца и спонсора. Так, слегка. Но Бобров понял, что здесь ему с его запросами не рады. Прошка поглядывал сочувственно, но ничем помочь не мог.

Бобров молчал всю дорогу и только возле самых ворот усадьбы поинтересовался.

— Что, мальчишки-то завтра будут?

— Будут, — Прошка обрадовался возможности отвлечь Боброва от нерадостных, как он считал, мыслей. — Целых трое.

Злату он застал распростертую без сил на ложе. Босые ноги ее до середины икр носили явные следы неотмытого виноградного сока. Увидев входящего Боброва, она попыталась прикрыть их покрывалом и, заметив, что попытка не удалась, посмотрел жалобно и с вызовом. Бобров усмехнулся про себя, чтобы не обидеть, подошел и, наклонившись, поцеловал свою неразумную подружку.

Злата сразу расслабилась, улыбнулась и спросила:

— Так ты ругаться не будешь?

— Обязательно буду, — пообещал Бобров зловеще. — Почему это жена ува-жаемого в городе и окрестностях человека занимается работой презренного раба? Почему, я вас спрашиваю?

— Как ты меня назвал? — поразилась Злата, не обращая внимания на все остальное.

— Женой я тебя назвал. А что, разве нет? Ты от ответа-то не уходи.

Злата молча вскочила с ложа и повисла на Боброве, обхватив его руками и ногами. Тому ничего не оставалось, как подхватить ее под бедра. Бобров сказал себе, что просто поддерживает ослабевшую от работы девушку. Однако, держать Златку за попу было не просто приятно, а очень приятно и, наверно, она почувствовала это даже раньше Боброва. Он конечно, потом выражал сомнения в ее способности что-либо сделать кроме фигурного лежания, но Злата энергично доказала ему его неправоту. Вобщем Бобров понял, что резервов в юном организме, если он к тому же женский, вполне достаточно и надо только их разбудить вовремя сказанным нужным словом.

Когда заглянула якобы изможденная, и тщательно в себе эту изможден-ность культивирующая, Дригиса с призывом выйти в столовую, подняться смог только Бобров. Он и вышел, а бедная девушка осталась без обеда. Однако, она об этом нисколько не жалела. Если бы можно было проникнуть в ее красивую головку, то там обнаружился бы полный сумбур, но все мысли, коих было одновременно великое множество, начинались с одного слова — «жена». Она бывшая рабыня, презираемая и избиваемая хозяйкой, вдруг жена практически полубога. Не игрушка, не постельная утеха, которую используют и выбрасывают за ненадобностью. Она — жена великого человека.

Если бы Бобров знал, что о нем думают, он или возгордился бы неимоверно, или помер со смеху. А пока «великий человек» и «полубог» навестил стройку, где архитектор по своему разумению возводил этакую смесь дорийского ордера с промышленным зданием двадцатого века. Все это сооружение должно было называться судостроительной верфью. Архитектор, выполняющий заодно функции прораба, схватил Боброва за хитон и стал ему жаловаться на его же Боброва непомерные требования. Имелось в виду, что Бобров желал иметь над сооружением сдвижную крышу. А архитектор был с такими изысками не знаком, и это вызывало у него некоторый комплекс неполноценности.

Бобров не хотел знакомить местных товарищей с продукцией сталепрокатных заводов, используемой в качестве рельсов, а архитектор никак не мог придумать соответствующую каменную конструкцию. Бобров пытался подвинуть его в сторону дерева, уповая на то, что крышу сдвигать будут нечасто. Но тут все уперлось в крепление брусьев-рельсов к несущим стенам, и Бобров понял, что без анкерных болтов не обойтись.

Вообще конечно, верфь получалась весьма оригинальная. Там где берег был пониже, примерно в трехстах метрах от усадьбы вглубь бухты, перпендикулярно ему было выстроено длинное здание шириной метров семь и длиной все тридцать. Здание не имело торцевых стен. Вернее, оно не имело капитальных торцевых стен. Взамен их ставились сборно-щитовые времянки. Бобров внес новый термин в древнегреческую архитектуру и гордился этим. Крыша у здания предполагалась частично сдвижной, то есть, при необходимости, она должна была отъезжать в сторону от берега метров на двадцать. И тогда в дело вступала огромная (ну для греков огромная) П-образная стрела, смонтированная над зданием. По замыслу Боброва она должна была поднять построенный корабль и перенести его на воду бухты. На рисунках все получалось красиво.

Бобров тщательно рассчитал все длины и радиусы. Сам кораблик в деревянном исполнении не должен был тянуть больше трех тонн и система блоков с этим бы прекрасно справилась. Оставалось доделать и испытать в действии. И вот тут все уперлось в этого архитектора. Вобщем, Бобров был вынужден изменить самому себе и разработать собственную конструкцию. Архитектор, что вполне естественно, взбрыкнул, мол, я тут дипломированный специалист, а какой-то там купец без роду, без племени лезет в высокое искусство своими лапами. Ну, лапы ему Бобров еще простил, а вот какого-то купца спускать не собирался. И архитектор услышал про себя и свое высокое искусство много хорошего и нелицеприятного. Причем, многих слов он просто не знал, потому что они произносились на каком-то, скорее всего варварском наречии.

Вобщем, за сделанную работу Бобров заплатил, но доделывать ее ему придется самому. И это ему хорошего настроения не прибавило. Он наорал в усадьбе буквально на всех. Даже на Серегу. Тогда тот сговорился с Дригисой, та подговорила Златку, которая от Боброва на всякий случай спряталась, и она решила пожертвовать собой ради пущего спокойствия всех остальных обитателей усадьбы.

Злата нашла Боброва в таблинуме, где он, злобно сопя, рисовал что-то, перечеркивал, периодически отправляя скомканные листы под стол.

— Кто там еще? — спросил Бобров, не поднимая головы.

Злата от страха не знала, что и ответить. Таким она своего возлюбленного ни разу не видела. Наконец она решилась.

— Это я, — тихонько сказала девушка и поразилась произошедшей в раздраженном «полубоге» перемене.

Бобров поднял голову, увидел Злату и сведенные в гримасе губы вдруг раздвинулись в улыбке, нахмуренные брови разошлись, и складка поперек лба сразу разгладилась. Бобров медленно встал из-за стола и, обойдя его, остановился напротив обмершей девушки.

— Златка, — сказал он облегченно, стараясь, чтобы голос не звучал слишком грубо. — Златка.

Бобров видно хотел еще что-то сказать, но вдруг смутился. По крайней мере, девушке так показалось. Но она вздохнула с таким облегчением и ощутимо расслабилась, что это понял даже такой непроходимый обалдуй, каковым Бобров себя втайне от остальных считал. И поцеловала она его с совершенно неподдельной любовью. И Бобров враз забыл об верфях, архитекторах, неурядицах с ним связанных и, частично, даже об усадьбе.

А ближе к вечеру о верфи все-таки вспомнить пришлось. Дело втом, что уволенный с позором архитектор увел с собой и всю рабочую бригаду. И достраивать сооружение стало попросту некому. Тогда Бобров вспомнил о Прошкиных мальчишках и, высунувшись в коридор, рявкнул:

— Прошка! Предстань передо мной! — он хотел что-то еще добавить, но вовремя передумал, иначе бы пришлось объяснять мальцу метафору, а заодно и значение этого слова.

Прошка явиться не замедлил.

— Вот что, — заявил ему Бобров. — Ты же у нас вроде бы самый большой знаток городского дна.

Прошка даже не знал, гордиться ли ему, или вовсе обидеться и решил остаться нейтральным и просто пожал плечами.

— А не смог бы ты через свой безнадзорный контингент набрать мне не-сколько мужиков или парней постарше для разных работ на верфи. Я заплачу. Только, ради всех богов, не нужно воров и попрошаек. Ненадежные они люди. А вот попавших в стесненные жизненные обстоятельства — запросто.

— Ну, — солидно ответил Прошка. — Я спрошу, конечно. Только вот насчет стесненных обстоятельств… Хотелось бы получить разъяснения.

— Ага, — сказал Бобров. — А насчет остального, значит, вопросов нет. Хорошо. Вот, к примеру, потерял человек работу и семью ему кормить нечем. Или, не смог человек отдать долг и его выгнали из дома вместе с женой и детьми. Ну и так далее. Внял?

Прошка кивнул.

— Тогда завтра с утра. Возьмешь повозку и Ефимию до рынка.

Потом настала очередь Сереги. Тот безропотно оставил в покое Дригису и приготовился слушать.

— Серж, во-первых, прости меня за дневной наезд.

Серега смутился.

— Да ладно. Понятно же было, что ты не со зла.

— Все равно, прости. Теперь слушай, задумал я еще больше поднять наше благосостояние.

— Господи, мы же еще с верфью не разобрались.

— Не перебивай. У нас же огромная виноградная плантация. И соседи, на-сколько я знаю, имеют то же самое.

— Нуда, — сказал Серега и облизнулся.

— Вот поэтому здесь вино и дешевое, что его слишком много. Так вот, если его перегнать в винный спирт, а потом упаковать в бочки. Дубовые, естественно. То через пару, тройку лет у нас будет коньяк.

Бобров победно посмотрел на собеседника. Тот особого энтузиазма не выказал. Мало того, Серега принялся возражать.

— Я не говорю за перегонку — тут как раз ничего сложного не предвидится. Аппарат мы закажем, и нам его быстро сделают. Но бочки… Их оттуда не поставишь. Ежели только мелочь, какую. Значит, придется делать на месте. Ты умеешь? Я нет. А ведь это, я так понимаю, не единичный экземпляр. Значит нужно бондарное производство. И…

— Постой, постой, — прервал его Бобров. — Ишь разошелся. Дай я хоть на первые замечания отвечу. Аппарат, ты прав, сделать не вопрос. И перегонкой заняться тоже. Я конечно не практик, но методом тыка мы сделаем. Тем более, что знатоков-гурманов здесь нет. Теперь по бочкам. Да, придется организовывать бондарное производство. Сначала сами научимся, потом других учить будем. А ты как хотел. Это конечно не вино хлестать, да Дригису валять…

— Да ну, шеф, — обиженно сказал Серега. — Все ж в меру.

— Не злись. Это я в запале. Так вот, пора бы местным товарищам перехо-дить на другую тару. А то амфоры, амфоры. Бьются же эти амфоры. А попробуй, разбей бочку. И леса стоят еще не выведенные. Тут их еще на миллионы бочек хватит.

— Насчет этого я не думал, — признался Серега. — Ну полосовую сталь для обручей, понятно, где взять. Но ты не учел самого главного фактора — здесь и вообще по всей Греции к крепким напиткам отношение неоднозначное. Их вообще не употребляют. Куда сбывать наши гектолитры?

— Ага. Насчет Греции ты категорически прав. А вот у нас есть такие соседи. Буквально за забором. Скифы прозываются. И на днях я посредством Агафона отправляю туда на пробу как раз такие напитки. По слухам, они большие любители крепкого.

— Блин! — Серега даже вскочил. — А ведь верно! Когда мы в первые дни в том кабаке потребляли, на нас косились отдельные личности и еще скифами называли. Я-то думал они просто из вредности…

Прошка Бобровское поручение рационализировал. Чем бежать поутру в поисках людей, как сказал шеф, попавших в стесненные жизненные обстоятельства, он для начала привел к Боброву своих пацанов. Пацаны смотрелись весьма живописно. Это были настоящие, без подделки древнегреческие гавроши. Однако их внешний вид вселял надежду на то, что для этих пацанов не все еще потеряно. Одежонка их носила следы починки и чистки, физиономии были не полностью, но умыты и, несмотря на все жизненные перипетии, глаза смотрели задорно и были полны живым блеском. Бобров такие глаза очень уважал.

Прошка выстроил их в ряд перед Бобровым и отошел чуть назад, словно командир, представляющий воинство. Бобров встал с кресла, чувствуя, что сидеть перед этими мальчишками нельзя. Беглый опрос выявил стандартную ситуацию: родители бедные, детей куча, работа с малых лет, типа подай, принеси, ну и украсть, если плохо лежит. А самый мелкий рос вообще без отца и у матери их было трое. Кстати, самый мелкий Боброва заинтересовал больше всех, потому что робко заявил, что хотел бы стать учителем. Остальные двое хотели быть моряками (ну кто же в Херсонесе не мечтает стать моряком). Родители, вернее отцы тех, кто повзрослее, Боброва тоже заинтересовали. Один, как выяснилось, был каменотесом, а второй плотником.

— Немедленно, — сказал Бобров. — Немедленно отцов сюда. А сами посту-паете в распоряжение Прошки. Слушать его как меня. А ты, малец, присядь вот здесь. С тобой отдельный разговор будет.

Здание верфи Бобров все-таки достроил. И обошлось оно ему даже дешевле нежели с профессиональным архитектором. И конструкцию он применил какую сам хотел, а не какую ему тут рекомендовали. Вобщем Прошкина идея привести сначала мальцов, а потом, используя их, заняться вербовкой нужных людей себя полностью оправдала. Благодаря его шустрым пацанам, знающим в городе ну почти все и всех, Бобров буквально за неделю набрал нужное количество рабочих. Моряков для своего судна он набрал еще раньше.

Прошка был щедро вознагражден. Юрка купил ему роскошный блочный арбалет и долго стирал с него ненужные надписи. Пацан шатался потом по пространству усадьбы и палил во все, что подвернется. Правда, после жалобы Андрея, когда Прошка едва не подстрелил какую-то поденщицу, Бобров определил ему нечто вроде полигона. Прошка слегка обиделся, но просьбе внял. Тем более, что Бобров нашел, наконец, в городе образованного человека, который согласился обучать огольцов и у Прошки стало значительно меньше времени для забав.

Пока новонабранная команда осваивала управление судном под руково-дством то Боброва, то Сереги, на верфи был торжественно заложен первый корабль, спроектированный лично Бобровым по мотивам одновременно греческих торговых кораблей и небезызвестной биремы. Кораблик получался небольшой — всего-то метров шестнадцать, но имеющий вместительные трюмы и уже две мачты с вооружением гафельной шхуны. На закладке присутствовали все обитатели усадьбы и те, которые имели место жительства в городе, разнесли весть об этом потом по всему Херсонесу. Через день примерно вездесущая Прошкина агентура донесла, что владелец херсонесской верфи пренебрежительно отозвался о начинаниях Боброва, обозвав их неосуществимым прожектом.

Прошка рассказал это за обедом, вызвав хохот Сереги, улыбки девчонок и осторожную реакцию Андрея, который никак не мог понять принцип действия спускового устройства. Ему обещали объяснить все позже с показом на натуре.

За обедом же Бобров послал Серегу, которого сделал ответственным, как самого крупного знатока, к Агафону с образцами спиртных напитков. Напитки были преимущественно крепкие: водки, коньяки, настойки. Серега все проклял, пока разыскал на базаре соответствующие амфоры, перелил все содержимое бутылок, напробовавшись по дороге, и едва не перепутал этикетки. Но теперь весь десяток амфор был наготове, аккуратно упакован в ящик и Серега воссев на передок повозки, отправился в странствие. По дороге он должен был еще заехать к лесоторговцу, чтобы поторопить того с поставкой леса как для корабля, так и для поднимающего голову бондарного производства.

Для корабля поставленного леса хватило пока только на набор. В связи с невозможностью изготовить шпангоуты из кокор, представляющих из себя деревья с естественной кривизной, пришлось набирать их из нескольких отрезков-футоксов. Отходы при таком способе были больше и Бобров с трудом растянул имеемый лес еще и на стрингера. А лесоторговец с выполнением заказа запаздывал, нарываясь или на штраф или на мордобой. Поэтому два судовых плотника, набранных по наводке Прошкиных пацанов, маялись пока вынужденным бездельем, получая, тем не менее, оговоренную плату, потому что простой был не по их вине. Серега, будучи физически одаренным, и должен был проблему с лесоторговцем разрулить.

Вован с Юркой на той стороне придумали способ автономного общения миров и очень этим гордились. Они купили небольшую резиновую лодку и маленький подвесной мотор. Лодка должна была доходить до портала, там ее сдували и вместе с мотором протаскивали на ту сторону. А в обратном направлении, соответственно, надували. Чтобы не возиться с компрессором или с ручным насосом, в районе портала притопили пару баллонов от акваланга с редуктором. И теперь в любой момент можно было пользоваться этим минитранспортом.

Вован подчищал концы на той стороне, готовясь перейти в усадьбу и возглавить первую морскую экспедицию до Гераклеи на отремонтированном судне. А Юрка пока оставался на подстраховке.

Вернувшийся Серега доложил, развалившись в кресле, потому что, по его словам, не присел за все время, что напитки (при этом слове он облизнулся) Агафону переданы, и он прямо при нем дал поручение своему слуге отправляться завтра с утра в Неаполь. При этом Серега уточнил, что Неаполь — скифский и расположен на месте будущего Симферополя. Теперь стоит ждать результатов, а пока лесоторговец, получив втык как экономический, так и физический (Серега при этих словах задумчиво посмотрел на свой кулак), уже к вечеру обещал доставить все необходимое и покрыть задолженность.

— Сушилку надо делать, — сказал Серега напоследок. — Не верю я этому торговцу. Не поставит он нам сухой лес. Чего он там в бревнах под открытым небом насушит?

— Надо — сделаем, — успокоил его Бобров.

… Верфь пока отнимала у Боброва все силы и время. Взвалив все дела по усадьбе на Андрея, внешние сношения (имея в виду выход через портал) на Серегу, а город пока на неоперившегося еще, но уже проявляющего способности Прошку, обещающего в будущем стать большим специалистом внутренней и внешней разведки, Бобров просиживал в таблинуме над чертежами, на коленях ползал по плазу и лично пилил и строгал на стапеле. Двое плотников, его помощники, а в будущем местные корабелы, подстегиваемые хозяином и высокой платой, каковой не было на городских верфях от слова вообще, тоже старались вовсю. Тем более, что на верфи интенсивно применялись средства малой механизации из двадцатого века. Не говоря уже о ручной дисковой пиле, дрели, шуруповерте, электролобзике и пневмопистолете большое подспорье в обшивке корпуса оказывал ручной фрезер. Доску обшивки накладывали на корпус на некотором расстоянии от предыдущей и временно крепили к набору, потом упирали фрезер специальным упором в ребро предыдущей доски и он аккуратно вырезал на последующей профиль нужной кромки. И доску можно было сразу крепить к набору без последующей подгонки. Двое мужиков за рабочий день запросто накладывали три-четыре пояса обшивки с обоих бортов. Немного сложнее было с потеряйными поясьями, но и на них нашлись свои технологические хитрости.

Мужики довольно быстро освоили малую механизацию и с пониманием отнеслись к требованию Боброва сохранить все это в строгой тайне. Лишаться престижной и высокооплачиваемой работы очень не хотелось, а окружающие все равно ведь не поверят в самопильную пилу, в самострогальный рубанок и самокрутящееся сверло. Мало того, сочтут рассказчика сумасшедшим и ославят на весь город. А там и до изгнания недалеко. А Бобров, как практически олигарх, естественно отмажется: жертвы богам, взятки архонтам и все. Бобров все их предположения авторитетно подтвердил, добавив от себя, что к изгнанию он лично присовокупит нечто совершенно уж неприятное.

Привезенные запуганным лесоторговцем бревна были как раз кстати. Дубы раскатали на доски под бочки и отправили досушиваться под наспех сооруженный навес, а сосну Бобров вдумчиво распилил на доски и брусья для своего корабля. Все отходы в виде опилок, стружек и никому не нужных обрезков складывались отдельно. Была у Боброва пока нереализованная мысль изготавливать из этого хлама топливные брикеты. Потому что близилась зима, и отапливать помещения чем-то было надо.

Отсталые херсонеситы использовали для этих целей переносные жаровни, которые рационального Боброва ни в коей мере не устраивали. Печки на своей кухне и в доме Никитоса он уже сложил, и кухарки первое время (пока не привыкли) смотрели на них как на чудо. Теперь надо было придумывать для жилых помещений что-то отопительное. Юрка по просьбе Боброва курировал техбиблпотеку. Процесс там шел в нужном направлении и первые килограммы отобранной и скопированной литературы уже пополнили собрание таблинума. Среди поступившей литературы Бобров без труда нашел старинное руководство по кладке печей (было, оказывается, и такое), но пока руки не доходили, а поручить было некому. Златка, видя мучения своего мужчины, предложила, было, себя в качестве печника, но Бобров почему-то только усмехнулся.

А вот положение дел на верфи его сейчас только радовало. Старательные мужики выгладили последние детали корпуса и отрапортовали о готовности. Спрятав все инструменты и уничтожив следы деятельности, Бобров пригласил некоторых из особо неверующих гостей на торжественный спуск.

Гости охотно сошлись, рассчитывая на халяву выпить и закусить. Крыша верфи была заранее сдвинута на нужный размер. Корпус судна обмотан широкими полотнищами, способными выдержать и не такой вес, и прикреплен через пару трехшкивных блоков устрашающих размеров к поднятой П-образной стреле.

Все собрались вокруг, переговариваясь и пересмеиваясь. Бобров дал ко-манду. Внутри верфи, невидимые снаружи, несколько человек ухватились за ходовые концы. Все сооружение протяжно заскрипело, посыпалась какая-то труха, и корабль стал медленно подниматься. Вот он поднялся над зданием верфи и снаружи донесся протяжный вздох. Наступил самый ответственный момент — удерживаемая оттяжками стрела, стала медленно склоняться над бухтой и висящий под ней корабль, проплыв по воздуху над верфью оказался над водой в тот самый момент, когда стрела легла на предназначенные для нее опоры. Ходовые концы талей отдали и корабль медленно опустился на воду совсем рядом с обрывом.

— Ура! — тихо сказал Бобров и стиснул взвизгнувшую Златку, а Серега от полноты чувств хлопнул его по плечу тяжелой дланью.

Часть гостей радовалась, часть грустила и понятно почему. Но все они воспользовались приглашением хозяина и, толкаясь, прошествовали к столам. Вино у Боброва оказалось крепким и несмотря на то, что греки, как привыкли, разбавляли его водой, градусов двадцать оно сохранило. Не зря же Серега создавал этот купаж, используя водку и коньяк. Вобщем, и хорошая закуска не помогла. Гостей с непривычки развезло, и хозяева вынуждены были грузить их не вяжущих лыка в их повозки, у кого были, а приехавших верхом отправлять в своей пролетке, привязав лошадь или мула к заднему бамперу.

Спущенный же корпус подтащили к устроенной тут же достроечной набережной, представлявшей из себя обычный деревянный настил на вбитых в дно сваях. Сверху спустили и сразу установили на место две мачты. Оснащать судно Бобров решил сам, наняв себе посредством Прошки и его малолетних агентов двух помощников. А мужики, которые корабельные плотники на верфи, сразу же приступили ко второму корпусу, потому что намерения у Боброва были серьезными и он сразу начал создавать свой флот.

Нужные синтетические тросы для стоячего и бегучего такелажа Бобров притащил через портал. Не доверял он местным веревкам. А использовать в качестве ванти штагов стальные тросы не позволяла совесть — все-таки предполагались международные рейсы. Блоки сделали на месте. И хотя местное судостроение еще недоросло до применения шкивов, здесь Бобровская совесть была спокойна.

Шхуна получалась на загляденье. Бобров рассчитывал, что и на ходу она будет хороша. Рекордов от нее не ждали, но зато устойчивости на курсе, мореходности, вместимости и, наконец, возможности идти круто к ветру — обязательно.

Команду для нее сняли с имеемого судна. Бобров посчитал, что она, в смысле, команда, уже достаточно овладела навыками управления и надо ее только немного подучить, потому что все-таки шлюп немного отличается от шхуны. А шлюп он решил сделать учебным судном и решил заново набрать на него команду.

Вечером, после всех трудов, он поделился с Златкой грандиозностью своих планов, думая получить в ответ обычное женское воркование, мол, какой ты умный, сильный и смелый. А получил совершенно нетривиальный вопрос:

— А чего ты, Бобров этим хочешь добиться, в конце концов?

А вот тут Бобров, усадив на колени Златку и крепко ее обняв, задумался.

А действительно, чего он хочет добиться