Квартирник

Глава 17 Бесконечные лестницы

Я чуть не захлебнулся кофе:

— Деньги нашлись? Удивительно. И на них можно взглянуть?

— Конечно. Послезавтра. На завтра у нас кассир отпросилась к врачу, а ключ от сейфа только у нее.

— Понимаю. Ну, по большому счёту это не моё дело, нашлись у вас деньги или нет. Для юридических лиц, ой простите, организаций, это дело обычное, всякое бывает. В конце концов, вы — лицо материально ответственное, с вас весь спрос. Давайте, я с вас возьму объяснительную по данному факту и документ с вашими полномочиями приложим. Но кассира мне тоже надо будет допросить, а то прокурор отказной материал не утвердит, больно уж обстоятельства дела странные.

Лицо главного комсомольца заметно расслабилось, очевидно он ожидал, что такой поворот в деле обойдется гораздо дороже. Я продиктовал объяснение, допил кофе и откланялся. Комсомольцы, стоявшие к коридоре под дверью кабинета, хором сказали «До свидания» и стайкой шустрых рыбок проскользнули в кабинет босса, а я, громко топая ботинками, двинулся к выходу. Топот моих ног с каждым шагом ослабевал и постепенно затих, а я на цыпочках вернулся и прижался ухом к двери кабинета.

— Как прошло? Как он отреагировал? — не знаю, кто из мужчин спрашивает.

— Как-как! Скривился, но заявление от меня взял. Сказал, чтобы кассир, как выйдет на работу, в РОВД приехала, пояснить, как она нашла деньги, а то прокурор бумаги не подпишет.

— Что-то не нравится мне идея кассиршу в милицию отправлять, мало ли, что и как у нее спрашивать будут. Может сказать, чтобы ее здесь допрашивали, в нашем присутствии?

— Давайте попробуем. Так то мент вроде не вредный. Кофе с пирожным угостим, он и доволен будет.

— Да, мне тоже не нравиться, если Анну Евгеньевну будут в милиции допрашивать, мало ли, что она сболтнет. Надо будем тортик какой ни будь купить и мента угостить, он мне кажется сладкое любит.

— Ну значить решили…

Тут я с ужасом услышал приближающиеся шаги, дверь кабинета стала приоткрываться… Это был крупный залет, мне оставалось только попытаться сделать вид, что я вернулся и только-что подошел к двери.

К моему счастью человек приоткрыл дверь на пару миллиметров, но не вышел, остановившись на пороге кабинета.

— Что, Леха, пошел?

— Ну да, первый час ночи уже, жена скоро выгонит из дома, скажет— иди к той сучке, у которой был.

— Слушай, ты ей столько денег приносишь, что могла бы и…

— К деньгам она уже привыкла, считает, что так всегда было.

Дальнейший разговор я уже не слышал, спиной вперед, на цыпочках, старался побыстрее убежать из ставшего ловушкой коридора.

Свет из открывающейся двери осветил темноту длинного проходя, а я, добежавший до лестничной площадки, стал быстро красться по лестнице вверх.

Мужчина, торопящийся к капризной супруге, быстро побежал по ступенькам вниз, я хотел последовать вслед за ним, но комсомольцам приспичило покурить. Не менее получаса я сидел на холодных ступеньках на два пролета выше, слушая неторопливый разговор соратников или соучастников. ЦНТТМ смело выходил на новый, принципиальный уровень. Задачей ближайших дней было подписание договоров с двумя крупными заводами на проведение научно-технических исследований и разработку принципиально новых систем очистки выбросов. Комсомольские горячие сердца с жаром готовы были включится в решение назревших экологических проблем крупных производств, которы, с момента эвакуации в Город в первый год Великой войны, без устали травили горожан своими ядовитыми отходами. Директора предприятий тоже озаботились экологической катастрофой, о которой подробно писал журнал «Огонек» и выразили готовность авансировать долгосрочные исследования на сто процентов. И тех и других подталкивала к сотрудничеству возможность комсомольцев обналичить перечисленные денежные средства, часть из которых должна была вернуться в глубокие карманы «красных директоров». А молодые сердца, хорошо усвоившие формулу Маркса «Товар-деньги-товар» уже планировали дальнейшее использование тысячных сумм. Из отрывочных фраз я понял, что в схеме участвуют шахтеры из соседней области, автомобили и японская бытовая техника, но разговор оборвался, второй заместитель или помощник распрощался и бодро застучал каблуками по лестнице. Я встал, надеясь, что мое заточение закончилась, но нет — Привалов и красивая главный бухгалтер стали со вкусом целоваться.

Не понимаю такой романтики — двое взрослых людей с громким чмоканьем целуются вреди голых беленных известью стен на пустой лестнице административного здания, хотя в десяти метрах от них, у каждого, есть уютный кабинет с удобными диванчиками, а выше из на два пролета мается загнавший себя в ловушку, вследствие своего крайнего любопытства, незадачливый милиционер. Когда вздохи Елены Алексеевны, которая своей улыбкой надавала мне авансов, а теперь изгибалась стройным телом в объятиях другого, стали меня крайне раздражать, я тихонечко пошел вверх по лестнице, лишь бы не слышать звуков интимного общения, в котором бы я, с огромным удовольствием, заменил Привалова.

На площадке четвертого этажа сиротливо лежала пустая картонная коробка из-под торта. Наверное, какая-то сладкоежка-комсомолка, поленилась дойти до мусорки и спрятала тару из-под съеденной сладости здесь. В остальном, в плоть до последнего, девятого этажа, все было пусто, скучно и уныло. Дойдя до крайней площадки, я стал спускаться вниз, в надежде, что любовники-комсомольцы утолили свой пыл и освободили мне дорогу к свободе. Но на пятом этаже я озадаченно замер — снизу раздавалось приглушенное шуршание, кто-то явно по лестнице, вверх, мне навстречу. Надеясь, что это не Привалов, случайно услышав мои шаги, во главе работников видеосалона, идет вверх разбираться, кто там ходит, а случайный посетитель просто хочет отлить, я стал быстро подниматься по лестнице. Если это случайный человек, то ему нет смысла подниматься на девятый этаж, чтобы оросить вонючей струей белую стену — облегчиться можно гораздо ниже.

Но моя надежда не оправдалась — звука журчащей струи слышно не было, но кто-то упорно пер наверх, громко сопя, начиная задыхаться, но все еще стараясь не топать ногами. Поднявшись на девятый этаж, я почувствовал себя крысой, загнанной в угол. Конечно, сейчас меня никто не тронет, тем более у меня с собой пистолет, но мало ли что в дальнейшем придумает Привалов, поняв, что я слышал все их ночные разговоры. Мой преследователь доплелся до восьмого этажа и замер там, тяжело отдуваясь и поскрипывая чем-то твердым по твердому. Любопытство толкнуло меня сделать осторожный шаг и выглянуть в щель между перилами. На площадке восьмого этажа, спиной ко мне, стояла тощая девчонка и старательно ковыряла стекло маленькой красной коробочки, за которой висел ключ от ящика с пожарным рукавом. Она возилась достаточно долго, что-то бормоча под нос, затем резко обернулась, очевидно, почувствовав мой взгляд. Узкое симпатичное личико, короткие светлые волосы и расширенные серые глаза, в которых плещется панический ужас — вот портрет ночной гостьи. Девушка ойкнула и бросилась вниз, уже особо не скрываясь, быстро перебирая ногами — веточками. Когда шум ее бегства затих далеко внизу, я попытался понять, что она делала с красной коробочкой. Стеклышко было вывернуто из пазов с трех сторон, еще держалась только четвертая, которую я за секунду вывернул ключом от квартиры. Бумажная с печатью на ящике с шлангом с одной стороны была аккуратно отклеена. Я сунул ключик в скважину и повернул его. Круглое контрольное окошко красного ящика позволяло видеть только плотно свернутые витки пожарного рукава из брезента зеленоватого цвета. Распахнутая дверка позволила мне обозреть все пространство красного бокса. По его углам были распиханы пачки денег, очень много денег. И я даже догадался, какая сумма здесь лежит.

Я запер дверку шкафа и пошел вниз. Мои планы были предельно ясны — вызов оперативной группы или, как минимум, эксперта. Изъятие денег с понятыми, а завтра… На мысли о планах на завтра я остановился. Я нашел похищенные деньги, те самые, которые, согласно лежащему в моей папке заявлению Привалова, никто и никогда не похищал. Я сделаю как надо, все изыму, а завтра хитрожопые комсомольцы заявят, что я заставил их написать заявление, что кражи не было, чтобы скрыть совершенное преступление. Или еще что ни будь придумают. Да даже ничего не заявят, просто Привалов заберет деньги, а красивая главный бухгалтер Елена Алексеевна снизойдет до поцелуя в мою небритую щеку и скажет, что я большой молодец. Нет, я не хочу быть молодцом и лохом. Есть юридический факт, что деньги комсомольцев нашлись. Значить, эти деньги, даже по советским законам, клад или находка, и с них мне полагается вознаграждение. Правда то, что я милиционер, лишает меня права на вознаграждение, так как я получаю оклад денежного содержания. Поэтому я не хочу делится с государством радостью от своей находки. Осталось только решить, как вынести отсюда деньги и самому незаметно уйти. Оставлять деньги здесь даже на пять минут было большой глупостью, вор или, точнее, воровка, могла попробовать вернуться. В карманы все пачки купюр не влезут, в папку с бумагами тоже. Я пошел вниз за коробкой из-под торта, которая бы вместила мои обретенные богатства. Дойти до коробки сразу у меня не получилось — на пятом этаже меня ждали.

На ступеньках сидела и плакала незнакомка с большими серыми глазами. Черная тушь размазалась по лицу, слезы текли по впалым щекам, оставляя грязные дорожки, но маленькая кисть крепко сжимала маленький перочинный ножик, чье наточенное лезвие грозно смотрело в мою сторону. Я остановился в метре от неё, она легко встала, подняв нож на уровень груди.

— Ты кто? — очень тихо спросил я.

Девушка зажмурилась и попыталась ткнуть меня ножиком. Естественно, длины ее руки не хватило, но давать ей шанс повторить эту глупость не стоило, поэтому я достал красные корочки и задрав полу куртки, показал кобуру пистолета.

— Это мои деньги! — прошептала девушка: — Они мои.

— Убери нож, пока ничего плохого не случилось.

Девушка задумалась на пару секунд, потом все-таки принял решение — узкая, хрупкая даже на вид стальная пластинка с щелчком исчезла в серой пластиковой рукояти перочинного ножа. Ножа я не боялся, какой-то маникюрный, вероятнее всего он бы сломался при попытке ударить меня, но рисковать не стоило. Я взял девчонку за плечо, легко преодолев её сопротивление, и потащил её вниз — оставлять её наедине своими деньгами я не собирался. Коробка из-под торта всё так и лежала на пыльном бетонном полу, я сунул ее недоумевающей девушке и, все также, молча, как буксир, потащил её вверх. На восьмом этаже я раскрыл коробку и стал аккуратно перекладывать пачки денег из красного бокса. Переложив деньги я вернул все в первоначальное положение, аккуратно вдавив стеклышко на место, и приняв коробку в свои надежные руки, стал подталкивать все еще молчащую девушку вниз. На площадке второго этажа я остановил ее и зашептал в ухо:

— Теперь очень тихо. Я отвлекаю билетёра, а ты проходишь мимо и ждёшь меня на улице. Кивни, если все поняла?

Дождавшись утвердительного кивка, особо не скрываясь, я шагнул на лестницу.

— Ну как ночные сеансы, народ идет? — я заговорщики подмигнул продавцу билетов.

— Народ идёт, поменьше конечно, чем днём, но идет. Все равно ночью в центре податься не куда. — кинув взгляд на коробку с тортом, ответил билетер: а у нас репертуар хороший. За черным занавесом кто-то когото громко убивал.

— Ну вы молодцы, внедряете в умы народа новые формы досуга — я, прижав коробку к боку, боясь, чтобы она не выпала из рук, засыпов все пространство разноцветными бумажками, стал теснит билетера к служебному столу: — Слушай, брат, я ты веревочкой или толстой ниткой не богат? А то ваши начальники тортиком угостили, веревочку, перевязать, не нашли. А до отдела добираться долго, боюсь уронить.

— Нитки есть, посмотри, подойдут? — парень нырнул головой в ящик стола, когда за его спиной, как бесплотная тень, скользнула в входной двери худая девица.

— Да мне хоть какие, лишь бы до отдела довести. — я стал осторожно обвязывать картонку ниткой, закончив все кокетливым бантиком: — Вот спасибо, вот выручил. Давай, спокойной тебе ночи, пока.

Девушка стояла метрах в двадцати от входа, по ее напряженной позе было видно, что она раздумывает, что ей делать — бежать или еще раз попытаться выманить у меня такие близкие деньги. Я, не обращаю на нее внимания, повернул в противоположную сторону, где под ярким фонарем стояла моя машина. Коробку из-под торта я сунул на пол за своим сидением. Завелся двигатель, с щелчками заработало реле «поворотника». В этот миг пассажирская дверь распахнулась, и тощая задница запыхавшейся девчонки плюхнулась рядом со мной.

— Куда мы едем?

— Я на службу, а ты не знаю.

Когда моя «газонокосилка» лихо зарулила к крыльцу с табличкой, золотыми буквами на красном фоне, «Дорожный РОВД Города», моя спутница в испуге съёжилась на своем сидении, но, собравшись с духом, держась за мной, зашла в здание милиции.

— Иди по коридору до конца. — махнул я рукой в сторону своего кабинета: — я сейчас подойду.

— Привет, для меня что-нибудь есть? — в дежурке было непривычно тихо, в камере торчали головы о чем-то беседующих БОМЖей, во второй кто-то спал, скорчившись на узкой лавке.

— Не, пока нет — дежурный оторвал голову от одного из бесчисленных журналов учета всего подряд: — Ты кого там приволок? Не потерпевшую, надеюсь?

— Нет, максимум свидетель, и то не факт. Ладно, я у себя.

— Чай будешь? Печенье есть. — я покопался в общественных запасах, хранящихся за шторкой, на широком, много раз крашенным белой краской, подоконнике.

Девушка, чье лицо в свете тусклой лампочки, казалось серым, отрицательно замотала головой.

— Я тебе все-таки налью, не хочешь — не пей.

Через пару минут мы молча пили крепкий чай — в магазинах еще встречался неплохой плиточный, во всяком случае, откровенные сухие ветки, как в грузинском, в нем отсутствовали. Девушка, обжигаясь почти черным напитком, к которому я выдал кусок рафинада, продолжала мелко дрожать — езда в «запорожце» в октябре, с открытыми форточками, так как иначе стекла мгновенно запотевали, удовольствие небольшое.

— Ты кто такая?

— Я Нина, Нина Захарова.

— Работаешь там?

— Да, работаю.

— Кем?

— Оператор вычислительной техники.

— Кем?

— На компьютере документы набиваю и печатаю, расчеты делаю, типа секретаря.

— Я правильно понимаю, что деньги из сейфа ты взяла?

— Да, правильно.

— И как это произошло?

— Случайно. Шла по коридору в сторону туалета, мусор из корзины выбросить. Увидела, что вся бухгалтерия «видик» смотрит в кабинете главного бухгалтера, а кабинет бухгалтерии открыт, и ключ из сейфа торчит. Обратно иду — ничего не изменилось, все в рабочее время кино смотрят, даже замок лень замкнуть. Ну я зашла в кабинет, все деньги в мусорную корзину вывернула, и ушла. Сначала думала вернуть, как кассира взгреют, а потом подумала — какого черта? У меня мать болеет, уже год не встает, лекарства нужно два раза в неделю колоть, а оно только на барахолке, с рук, по пятьдесят рублей за ампулу. Если на аптечном складе брать, то можно дешевле, по тридцать пять, но их надо сразу коробкой брать, десять штук, там поштучно не продают. А у меня зарплата четыреста рублей в месяц, и кроме лежачей мамы еще младший брат…

— У тебя зарплата в два раза больше моей, так что, ты меня не разжалобила.

— Знаешь, если ты месяцами, каждый Божий день не приходил домой, где целыми днями лежит лежачий больной, который не может себя обслуживать, ты меня никогда не поймешь. На лекарства уходит вся моя зарплата, а на мне еще три едока, и тетя Зина, которая помогает маму таскать в ванную и мыть. Два месяца она бесплатно помогала, а потом сказала — извини Нина. И теперь я ей плачу пятьдесят рублей в месяц, потому что у меня сил хватает маму только переворачивать и обтирать.

— У тебя уже больше денег уходит, чем твой заработок.

— Маме пенсию назначили, семьдесят рублей, и отец деньги высылает, алименты на брата…

В это время в кабинет, коротко стукнув в филенку двери, вошел дежурный по отделу:

— Сильно занят?

— Нет, не сильно. А что случилось?

— Минут через машина подъедет, надо будет на улицу Заводскую съездить, там якобы в санпропускник кто-то залез. Съезди, разберись, пожалуйста.

— Хорошо, договорились, машина подойдёт — позвони в кабинет, я подойду.

Когда дверь захлопнулась, я вновь вернулся к прерванному разговору:

— У тебя документы есть?

— Только пропуск.

— Давай пропуск.

На пропуске моя собеседница выглядел совсем молоденькой девчонкой, было ощущение, что в шкафу откопали старую фотографию пятилетней давности и прилепили то, что было под рукой. Я переписал данные на Захарову Нину Яковлевну.

— Где прописана и живешь?

— Улица Первой революции, дом восемьдесят пять, квартира тридцать.

— Пойдём со мной. — я вместе с покорно следующей за мной девицей, дошел до дежурки и наклонившись к окошечку в огромном листе оргстекла, крикнул дежурному:

— Слушай Вова, я не буду вашу дежурку ждать, сам съезжу до санпропускника на своей машине, заодно там заправлюсь. Если действительно взломали дверь — отзвонюсь по телефону, чтобы группа подъехала.

— Давай, езжай. Если это сделаешь — буду тебе сильно благодарен, а то сам знаешь, двадцать литров бензина на сутки на дежурку выделяют, у нее уже баки сухие, а ещё полночи впереди.

Я вывел Нину на улицу:

— Садись в машину, до дома тебя довезу.

— Ты что, меня отпускаешь?

— Отпускаю.

— Слушай, отдай мне деньги. Я матери лекарства куплю, а через два дня к тебе приду и во всем, признаюсь. Просто ей нельзя прием прерывать, доктора уверяют, что если продолжать колоть лекарства по схеме, она через полгода должна встать и потихоньку начать двигаться. Ну хочешь, я тебе расписку напишу, что это я украла деньги. Будь человеком, ну пожалуйста. Я только лекарства на весь срок куплю и прийду сдаваться…

— Садись в машину и поехали. Сейчас я все равно ничего решать не буду, а завтра позвони мне по этому телефону, будем с тобой вопрос закрывать. Давай, садись в машину, а то там уже весь санпропускник, такие же как ты нехорошие люди, вынесли. Придут завтра солдаты с эшелона помыться, а там все краны открутили и воды нет.