Культура прокариотов

Глава 3. Палата «три шестёрки»

На протяжении недели от Рождества до Старого Нового года Михаил Иванович пообвыкся с проявлениями своей болезни. Он приспособился к ночным видениям, громким голосам, мерзким запахам и тряске кровати. К Звереву пожаловали все его коллеги, являлся младший брат и «мамка» неродившегося Александра Михайловича. Все его обвиняли, в чём-то обличали и громогласно стыдили. Драться с призраками он перестал. Не стыдясь, Михаил Иванович крестил тремя пальцами фантомов, и они исчезали.

Чтобы не допустить полной деградации личности, Михаил Иванович решил не зацикливаться на психическом здоровье. Он возобновил деятельность смотрителя подстанции. Зверев расчищал дорожки, проверял стойкий уровень масла в трансформаторе, посещал насосную. От однообразных ежедневных действий к вечеру кружилась голова. Михаил Иванович съедал опротивевшие полуфабрикаты и ложился в кровать, ожидая ночных кошмаров.

По утрам он терпеливо расставлял мебель по своим местам, закрывал окошко, подтирал пол. Не было ни одной ночи без передвижений каких-либо предметов. Исчез куда-то обрез со всеми патронами. А однажды, вернувшись с обхода территории, Зверев увидел кухонный стол в подвешенном состоянии. Массивная металлическая тумба зависла над полом на уровне колена Михаила Ивановича. Он потолкал стол вправо-влево. Безрезультатно.

— До чего же вы все мне надоели! — выругался он вслух.

— А ты бы ушёл отсюда, дорогу знаешь, — ответил вкрадчивый голос.

Михаил Иванович покрылся испариной. Болезнь стремительно прогрессирует: теперь галлюцинации приходят посреди белого дня! Зверев посмотрел на часы. Стрелки застыли на половине восьмого. Вдруг, словно от действия его взгляда, задвигались назад. Электрические часы на стене загудели как линия высоковольтки в жаркий летний день. Стрелки прокрутились назад и застыли на половине третьего. Михаил Иванович посмотрел на наручные часы, они показывали точно такое же время. Магнитная буря, решил Зверев. Закончатся завихрения, исчезнут аномалии.

Успокоенный, он сел за стол. Допил противный чай с привкусом половой тряпки.

— Уходи, — прошептал кто-то из-под зависшего стола.

— Куда? — спросил Зверев и мысленно отругал себя за это. Зачем вступать в контакт с собственными, вырвавшимися из-под контроля мыслями?

— Для начала в город, — голос перестал шептать и стал узнаваемым. Говорил родной брат.

— Прямиком в психушку?

— Ты это всерьёз? В Пастухове все видения исчезнут. Миха, тебя же просто морочат!

— Откуда мне знать, с кем я разговариваю?

— Помнишь, как учил меня исследовать силу антибиотиков?

Михаил Иванович засомневался. Может, в самом деле, каким-то образом его брат разговаривает с ним? Чудеса техники. Конечно, он помнил как Толику не удавалось определить количество погибших бактерий. Трудность была в том, что в одной чашке Петри испытывалось несколько препаратов, и зоны погибших бактерий в виде светлых пятен накладывались друг на друга. Характер действия антибиотиков Толик не знал и не хотел изучать. Работа стояла из-за пустяка! Михаил Иванович, будучи аспирантом, взял брата в работу, чтобы обеспечить ему экзамен «автоматом». Зверев старший сильно рисковал. На ректорской кафедре на такой эксперимент мало кто отваживался.

— Говорят, яблоко от яблони… — прошепелявил ректор. — Но вы с Анатолием Ивановичем упали в противоположные стороны. Мне будет стыдно, что поставил оценку без экзамена отъявленному разгильдяю!

— Но вы поставили её мне, — сказал тогда Зверев, глядя в глаза ректору. Зрачки старого академика были подёрнуты поволокой, похожей на третье веко ворона. Они на секунду вспыхнули и погасли. Ректор согласился.

— Может, скажешь, — предложил Михаил Иванович брату-невидимке, — как я называл тебя в детстве?

— Полудурком ты меня называл частенько, а что? Решил тестировать духа?

— Уходи, откуда пришёл, — сказал Михаил Иванович, подняв руку.

— Не будь болваном, не крести воздух! Лучше уходи в город, встреться с Пригожиным и объясни ему ситуацию. Он в курсе, что ты закончил научную работу. Ты не огорчишь его тем, что покинул никому не нужный объект. Наоборот, порадуешь. Ему не нужно будет нанимать борт, чтобы забрать тебя.

— Почему я должен его радовать?

— А почему ты должен сходить с ума в глухой тайге?

Михаил Иванович устал от собственных умозаключений, произносимых младшим братом, ставшим вдруг его жизненным учителем.

В голове стучали слова брата о том, что нужно уходить отсюда, пока окончательно не свихнулся. Но как? Девяносто километров по прямой, но где она, прямая? Если кружить со средней скоростью семь километров в час, подгоняемому страхом, и то… Михаил Иванович махнул рукой.

— Главное, одёжку переметни!

— Ну да, — ответил Михаил Иванович, — а то лешак-то зимний покруче летнего морочит!

Зверев замер. Вот оно, словечко! Не может его родной брат знать о словах деда! Всё же это никакое не чудо техники, а обычная галлюцинация.

Михаил Иванович справился с дневными работами обходчика и после ужина вышел во двор. Ярко горели звёзды. У кромки горизонта они падали, одна за другой. Зверев рассмеялся. Для единственного желания начинающего эпилептика: остаться в здравом уме и твёрдой памяти — мало упасть и солнцу!

В темноте, как заведённый, Зверев разбрасывал снег возле стен избушки. До седьмого пота, до полного отупения мозга, до помутнения в глазах — только так можно израсходовать весь запас энергии, чтобы увалиться спать замертво.

Измождённый Михаил Иванович вернулся в избушку, на полусогнутых ногах еле доплёлся до кровати.

— Пусть мне приснится приятный сон, — пожелал он себе и отключился. Но приятные сны остались в другой жизни, дотаёжной.

Не успел Зверев смежить веки, как перед глазами заплясали круги. Они были похожи на участки поражения бактерий от антибиотиков. Как волны от брошенных камней в стоячую воду, они расходились и накладывались друг на друга. Цвет кругов был разный, как у таблеток антибиотиков. И в каждом кружке сидело по знакомому призраку. Они скалились, не говоря ни слова.

— Сделал работу? — раздался голос Пригожина.

— Работа идёт полным ходом. Масла в трансформаторе под завязку, насосы обеспечивают целую воинскую часть, проходные пути к каждому объекту расчищены! — Михаил Иванович сделал поясной поклон.

— В вашей анкете не предусмотрено чувство юмора, — отвлечено сказал Пригожин. — Это большой недочёт психологов.

— Алексей Исаевич! — Зверев прижал руки к груди. — Это не промашка психологов. Это большой плюс!

— Согласен, — кивнул Пригожин. — Однако дело сделано. Какой смысл торчать тут? Я оплачу, как обещал.

— Оплатите моё лечение в элитной психушке?

— Если пожелаете.

— А если нет?

— Зачем спорить? Пойдёмте!

Михаил Иванович согласился. До утра, понимал он, ещё далеко. Неизвестно куда его утащит следующий кошмар. Пригожин не оказался негодяем, как предыдущие духи. Он оделся сам и подождал Зверева. Захватив с собой фонарь, они пошли на вертолётную площадку.

Пригожин развернул проржавевший трап. Михаил Иванович поразился, как это легко во сне: вбетонированные металлические стойки подались как пушинки!

Пригожин приложил ухо к асфальту. Что-то пробурчал. Из любопытства Зверев присел рядом, но начальник замахал руками и засверкал бесцветными глазами, отражающими падающие звёзды.

— Хочу, чтобы ты исчез, — сказал Зверев одними губами.

Пригожин не исчез. В следующий момент бетонная плита одним краем опустилась книзу. В глубине горели лампы дневного освещения.

— Пошли! — пригласил Пригожин.

— Только после вас, — сказал Зверев, гримасничая. Михаил Иванович поражался себе — никогда и ни при каких условиях он бы не стал так кривляться. Но в своих грёзах почему-то ведёт себя по-хамски. Главное, что такое поведение нравится ему, будто бы придаёт смелости.

Они спустились по каменной лестнице до ровной бетонной площадки.

Михаил Иванович считал ступеньки, дойдя до сто двадцать восьмой, сбился и начал заново. На шестой оказался внизу.

— Прямо по коридору, — сказал Пригожин через плечо. Походя, словно вёл своего коллегу по коридору конторы. — Кабинет «три шестёрки».

— Что-то я не вижу остальных шестисот шестидесяти пяти! — заметил Зверев.

— Они нам ни к чему, — ухмыльнулся Пригожин.

Михаил Иванович пощупал голову, самодельный шлем оказался на месте. Всё нормально, он в обычном кошмарном сне.

— Пришли, — сказал Пригожин, остановившись напротив сплошной каменной стены.

— И где тут кабинет?

— Не видишь номера? — спросил Пригожин таким тоном, будто вёл группу туристов, а один из них упорно ничего не замечал.

Михаил Иванович пригляделся. На высоте человека среднего роста на пласте горной породы виднелись выбитые отбойным молотком углубления, похожие на следы от удара фигурной отвёрткой.

— Эти звёздочки означают цифры?

— Жми на среднюю!

— Только после вас!

— Нет, не после, а вместе! — Пригожин приложил ладони к крайним значкам и скомандовал. — Ткни кулаком в среднюю!

Михаил Иванович дотронулся пальцами до холодной стены. Что-то заскрежетало. Зверев присел от страха. Казалось, сейчас обрушится многометровая глыба и погребёт заживо. Даже во сне мало приятного стать покойником. И пусть, решил он, зато сразу проснусь. Зверев выпрямился, улыбнулся Пригожину. В глазах Алексея Исаевича появился туман, зрачки его слились с белками глаз, превратившись в единую мутную плёнку. Постепенно пелена сошла с глаз Пригожина, они стали обычными, бесцветными и безучастными.

Заворожённый странными превращениями, Зверев не заметил, как каменная плита ушла под землю, открыв проём размерами с двери маленького гаража. Михаил Иванович, продолжая держаться за стену, по инерции повалился на Пригожина.

— Будь внимательнее! — услышал Зверев голос брата. Он смотрел на губы Пригожина. Они не шевельнулись. Хорошо хоть галлюцинации не сливаются, порадовался Михаил Иванович.

— Прошу! — почтительно поклонился Пригожин, приглашая Зверева пройти первым.

Михаил Иванович прошёл внутрь. Помещение, в самом деле, походило на кабинет. Стены покрыты голубым материалом. Михаил Иванович прошёл мимо письменного стола, ткнул пальцем в стену. Обшивка гуттаперчевая!

— Палата трижды шесть! Стоило огород городить, Алексей Исаевич? Чтобы упрятать меня в психушку, незачем было тратиться на перелёт.

— Это не моё дело, — Пригожин пожал плечами. Он смотрел на стол, не отрываясь. Михаил Иванович проследил за взглядом Пригожина. На столе лежали конспекты, выполненные от руки. Зверев взял бумаги в руки. Это были аккуратненькие фотокопии мыслей, посетивших Михаила Ивановича в таёжной глуши.

— Я это знал, — сказал Зверев вслух.

— Тебе предлагается выгодная сделка, — начал Пригожин.

— Я уже подписал контракт, — отрезал Зверев. Заключать какие-либо договоры в кабинете за номером в три шестёрки он не желал. Даже во сне, пусть и в сумасшедшем бреду.

— Вы подписали контракт на работу. Где обязались выполнять предписанную вам инструкцию.

— Спускаться в тартарары и заключать сделки с дьяволом?

— Что вы?! — рассмеялся Пригожин. — Неужели вы верите в эту мистическую чушь? Три шестёрки, ха-ха-ха! Это же, — он захлёбывался хохотом. — Это же, всего-навсего страшилка для набожных педиков!

— Странно, клыки у вас не выросли, и кожа не покрылась шерстью.

— Почему?

— Потому что говорите вы как голливудский вампир. Под «набожными педиками» вы имеете в виду всех людей?

— Смотря кому они молятся.

— Какую сделку вы хотели предложить?

— Вы хотите жить так, как заслуживаете с рождения?

— А вы?

— А я так и живу. Давно уже.

— Заключил сделку в этом кабинете?

— Да, — улыбнулся Пригожин. — И живу теперь в своё удовольствие.

«Что-то не заметно у тебя особого удовольствия жизнью» — подумал Михаил Иванович. Человека более мрачного он ещё не встречал.

— У каждого есть кое-какие возможности, но не всегда они реализуются, — продолжал разглагольствовать Пригожин. — Когда исполняются желания, жизнь становится сплошным наслаждением.

Зверев стоял над столом и просматривал свои путаные записи. Он посмотрел на часы. Половина пятого. Давным-давно пропели первые петухи, а Пригожин не унимается. Тоже, Мефистофель выискался.

— Михаил Иванович, вы можете заставить любого человека не делать того, чего вы лично не хотите. А ведь вы можете и побудить его к действию!

— Зачем? — спросил Зверев, не отрывая глаз от бумаг. Пригожин только расхохотался в ответ. Михаил Иванович молчал.

— Вы помните Пастухово, городок, в котором подписали контракт?

— Хочешь сказать, что Пригожин контролирует все поступки горожан? — незаметно для себя Зверев стал говорить о Пригожине в третьем лице.

— Так вот, это ли не счастье? Ощущать полную власть над людьми!

— Это приносит радость?

— Неописуемую! — Пригожин разошёлся и хлопнул кулаком по столу. Михаил Иванович от неожиданности выронил свои бумаги на пол.

— Я не биолог, а инженер. Но кое-что понимаю.

— Чего ты хочешь? Откуда ты?

— Не столько вопросов и сразу! Вначале скажу я! — Пригожин вынул из ящика стола первый экземпляр трудового договора, подписанного Зверевым М. И. собственноручно.

— «Обязуюсь при любых обстоятельствах сохранять тайну о положении рабочего места и характере выполняемых работ» — зачитал он вслух.

— Я что-то нарушил?

— Нет, но вы почему-то отказались сделать самое основное.

— Полностью заменить масло в трансформаторе?

— Если только на «Вологодское»! — улыбнулся Пригожин. — У меня тоже есть чувство юмора. Нет, Михаил Иванович, вы поняли, о чём я.

Зверев пожал плечами.

— Вы проделали колоссальную работу, а результата не представили. Речь идёт о бактериях разрушающих генотип человека. Расшифруйте свои записи, и мы заберём вас отсюда. Михаил Иванович, представьте формулу их получения и тотчас вернётесь к нормальной жизни! — говорил Пригожин, сидя напротив. При этом он держал ногу на ноге и верхней болтал так, что ремешок унтов постукивал о металлическую ножку табурета.

— Минуя психушку?

— Полно вам, Михаил Иванович! А то вы не догадались, что не было у вас никаких предшественников и что подстанция автономна и автоуправляема!

— Возможно, — сказал Зверев, чувствуя, как шевелится язык. Он попытался сглотнуть, но не смог. Интересно, подумал Зверев, сколько же кубиков адреналина выбросилось в кровь? Впервые в своём кошмаре он переживал всерьёз, до стресса.

— Я знаю, что человек вы образованный и понятливый.

— Тогда зачем сводить меня с ума? Неужели нельзя было предложить мне работу по профилю, не взирая на возрастной ценз?

— Вы бы не согласились. Да и денег столько за рутинную лабораторную работу столько не платят.

— Не был я богатым…

— Придётся начинать! Расшифруйте записи прямо сейчас, и мы уедем отсюда.

— Уедем? — Михаил Иванович опустил глаза. До чего же тяжко ощущать себя обманутым. Одно дело догадываться, другое — когда тебе об этом сообщают в глаза. Наверное, стоило рискнуть прогуляться по лесу. Скорее всего, Пастухово находится километрах в двадцати, а то и пяти. Не может подстанция находиться так далеко от источника потребления, и водокачка наверняка работает не впустую.

— Или улетим, какая разница? Главное, представьте формулу!

— Я не смогу сейчас с ходу расшифровать свои записи без своей лаборатории.

— Как же вы писали в глухой тайге? Без шифровальщиков.

Разговор принял шпионские обороты, а знаний по работе разведчика у Зверева было столь же, как по электричеству. Суть известна, а детали плавают в тумане.

— Я ничего не шифровал. В экстремальной обстановке мобилизовалась моя нервная система. Всплыли разрозненные куски информации из самых потаённых уголков памяти. И всё это благодаря кошмарам, устроенным вами!

— Неужели сложно разобраться в собственных умозаключениях? — спросил Пригожин. И Звереву показалось, что слышит голос своего брата. Михаил Иванович посмотрел на Пригожина. Тот по-прежнему сидел, болтая ногой.

— Вы не только мобилизовали мою память, но и вызвали скрытую до поры болезнь! — вскричал Зверев.

— От раздвоения личности избавиться легко. Достаточно закрыть один глаз!

— У меня не шизофрения. Эпилепсия!

— Не силён в медицинской терминологии, но смысл улавливаю. Вы говорили что-то об инсценированных кошмарах? — Пригожин, наконец, опустил ногу, облокотился на стол и наклонил голову вперёд: — Расскажите мне.

— Вы много хотите, Алексей Исаевич! Давайте решим так, вы забираете меня в оговорённое контрактом время, уплачиваете причитающуюся мне сумму, а потом организуем расшифровку моих записей.

— А вы можете идти. Прямо сейчас! — заявил Пригожин.

Михаил Иванович воодушевился: кошмар заканчивается!

— Куда?

— Поразмыслить. Всё взвесить и решить. А после мы вернёмся к нашему разговору.

Михаил Иванович похолодел. Слишком легко отпустил его Пригожин. Быстро отказался от своей затеи. Значит, собирается добить меня в психушке при помощи спецсредств. Узнает формулу без моего ведома.

— Да. Мне надо подумать, — сказал Михаил Иванович, поднявшись на ноги. — Сейчас я слишком устал.

— Кошмары не досаждают? — спросил Пригожин тоном участливого психиатра. Зверев вновь засомневался. А Пригожин ли это? И кабинет за номером «666» не палата ли?

— Переживу, — сказал Зверев вслух. — Так, где тут выход?

— Извини, проводить не могу, — Пригожин развёл руками, — работа.

Он указал рукой на выход. Золотая печатка на среднем пальце Пригожина была точно такой же, как при первой встрече: матовая, но благородная. Михаил Иванович вновь засомневался.

— Не теряйте времени, Михаил Иванович! — сверкнул глазами Пригожин. — Если станет совсем невмоготу, выкрикнете формулу. Все кошмары прекратятся, обещаю!

Широкий каменный порог начал медленно подниматься. Барьер в мгновение ока вырос по колено, затем по пояс. Не желая быть погребённым заживо, Михаил Иванович перемахнул через метровый порог.

Дальнейший кошмар он воспринимал с трудом, изо всех сил стараясь проснуться. Света в тоннеле не оказалось. Нащупать ногами лестницу Зверев не мог. Внизу была ровная бетонная плита, а вокруг каменные стены. Как в склепе. Михаил Иванович вспотел от страха. Показалось, каменный мешок вокруг него сжимается! Зверев ощупал стену, сырую и липкую. Нашёл какую-то палку, дёрнул на себя. Она оказалась привязанной. Здравствуй, старая знакомая, верёвочная лестница. В голове Зверева промелькнуло количество ступеней, по которым он спускался в сопровождении Пригожина. Это сколько ползти кверху? Задача облегчалась тем, что лестница свисала вплотную к стене. Главное, не смотреть вниз. Зверев усмехнулся. Как можно испугаться высоты, ничего не увидев. Что один метр, что сто!

Михаил Иванович пополз наверх. Он несколько раз потел, его колотил озноб, под руки попадались осклизлые жуки и черви. Впервые наткнувшись на холодную слизь, Михаил Иванович брезгливо отдёрнул руку. Держась одной левой, он силился восстановить равновесие. Браться второй рукой боязливо, можно наткнуться на какую-нибудь гадость. Инстинкт выживания оказался выше чувства омерзения — Михаил Иванович схватился за лестницу. Через две-три перекладины он перестал обращать внимания на всякую нечисть, облепившую палки лестницы. Он карабкался вверх, раздавливая мокриц и пауков руками и ногами. Поначалу Зверев боялся удариться головой о какой-нибудь люк. Затем, решив, что шлем выдержит, позабыл и этот страх.

Михаил Иванович устал и запыхался. Он прекратил подъём. Но отдохнуть не успел. Ни секунды.

Снизу, с самого дна, донёсся страшный скрежет. Как будто кто-то крутил барабан с верёвочной лестницей, и она медленно потянулась вниз.

Михаил Иванович в панике дёрнул перекладину на себя. Движение прекратилось. Едва он ослабил тягу, лестница вновь поползла вниз.

С удвоенной энергией Зверев устремился вверх. Он рвал на себя лестницу, топал по перекладинам всем телом, чтобы удерживать верёвку в постоянном натяжении. Но барабан внизу продолжал грохотать. Зверев ни о чём не думал, ничего не соображал. Только слышал биение собственного сердца: не меньше ста сорока в минуту. Как у новорождённого, осталось только выбраться наружу и сделать первый вдох, пока не лопнули переполненные кровью лёгкие!

Как по желанию, появился свежий морозный воздух. Он волнами спускался в шахту, останавливая подъём Михаила Ивановича. При каждом порыве ветра Зверев был вынужден цепляться в лестницу, обдирая локти и колени о шероховатую каменную стену. Останавливаясь и пережидая порыв ветра, Зверев ощущал, как лестница сползает вниз. Причём, с каждым вдохом земли, барабан крутился всё быстрее. Михаил Иванович заметил, что поднимается он гораздо медленнее. Тогда Зверев вцепился в канаты и завис над пропастью. Пускай опускают до кабинета, решил он. Найду Пригожина и, верхом на нём, как кузнец Вакула доберусь до самого дома!

Как по команде, после этой мысли Зверева, лестница резко прекратила спуск. Невидимый барабан загудел надсаднее, канаты натянулись как струны. Михаил Иванович мысленно распрощался с жизнью: хорошей и плохой, счастливой и мерзкой, интеллигентной и рабочей…

Но лестница поползла вверх со скоростью вдвое, втрое выше той, с какой она опускалась. Михаил Иванович крепче вцепился в перекладину. Встречный холодный воздух заморозил голову до отупения. Михаил Иванович окончательно потерял способность принимать решения. Его шатало и болтало, отбрасывало от стены и припечатывало к ней. Зверев не успевал подставлять плечи, чтобы не переломать рёбра.

Времени стремительного подъёма прошло столько, что Зверева должно было выбросить не вершину Эвереста. Михаил Иванович продрог и едва не покалечился. А лестницу всё тащило и тащило кверху.

Всё же, подумал он, лучше было вернуться к кабинету с тремя шестёрками и вернуться с помощью Пригожина. Лестница остановилась. Михаил Иванович посмотрел вверх и увидел звёздное небо. Вот оно, совсем рядом! Подними руку и ухватишься за млечный путь, щёлкни пальцами и дашь хорошего шалобана старому месяцу! А барабан закрутился в обратную сторону, увлекая верёвочную лестницу вниз.

Михаил Иванович из последних сил рванулся вверх. Переступая через две ступени, он попеременно работал руками и ногами, пока не уцепился за край бетонной плиты. Лестница тотчас упала вниз. Зверев выполз из шахты. Боясь остановиться, как заведённый, он полз по вертолётной площадке, пока не уткнулся носом в сугроб. Колючий снег ошпарил покарябанное лицо, зажгло ссадины на локтях. Михаил Иванович с трудом поднялся на ноги и, шатаясь, доплёлся до избушки.

На кухне горел свет. Не имея сил щёлкнуть выключателем, Михаил Иванович прошёл в комнату и свалился на кровать.

«Это ж надо так умотаться за день, чтобы, находясь во сне, завалиться спать» — успел подумать Зверев перед тем, как отключиться.

Михаил Иванович очнулся от сильного головокружения. Его мутило. Ополоснув лицо ледяной водичкой, он посмотрел на стол. Железная кружка стояла по традиции кверху дном, ручкой на север. Рядом стояла открытая банка шпрот с торчащими тыком окурками. На столе высохла лужа, оставив белесоватые хлопья. Михаил Иванович принюхался. Это была не накипь. Он вышел в прихожую, увидел открытую флягу с сухим горючим.

— Сильно не увлекайся! — сказал ему лётчик на прощание.

— Увлёкся, — ответил Михаил Иванович, спустя девяносто дней.

Зверев злился на самого себя. Как же угораздило пить растворённые таблетки сухого горючего? Не мудрено, что привиделось восхождение в какой-то шахте.

— От колёс и не такие галлы бывают! — услышал Зверев собственный глухой голос. Как только не умер от отравления? Он немедленно намешал пищевой соды, выпил кружку. Затем другую. Зверева вырвало. Он выпил ещё столько же. Михаила Ивановича воротило от собственных поступков и подросткового сленга, которым не то, что говорить, думать уже начал.

Превозмогая общую скованность движений, Михаил Иванович вышел во двор, вынес бадейку с сухим горючим. Он рассыпал таблетки по снегу и поджёг.

Обработав ссадины и царапины слабеньким раствором йода, Зверев смазал синяки гепариновой мазью. Приняв внутрь несколько таблеток аспирина и активированного угля, Михаил Иванович лёг в постель.