Ночь опускалась на дом номер 14 в Кенсингтоне, постепенно таял дневной свет, замолкали звуки, превращаясь в полную отдохновения тишину, день угасал, уступая смену следующему дню. Питер стоял в прихожей и смотрел в окно. Пушистые хлопья снега казались кусочками серебра в свете уличных фонарей.
Он шаркал ногами по истертому ковру и задумчиво смотрел на свои лакированные туфли. Он обнаружил, что может видеть их только слегка нагнувшись. Он нажал на свой живот и вздохнул.
Он прошел в холл, где слышался смех, доносившийся из спальни бабушки Уэнди. Заглянув туда, он увидел Уэнди, одетую в элегантное шелковое платье розовато-лилового цвета с кружевными рукавами и отделкой. Она сидела за своим туалетным столиком и сдержанно улыбалась в то время, как Мойра, наклонившись над ней, застегивала ей пуговицы на рукавах.
С оттенком обиды в глазах, она двигала руками так, чтобы помешать Мойре сделать свое дело. Мойра тихонько хлопнула ее по рукам, и обе они рассмеялись. Казалось, не было всех тех долгих лет разлуки со времени их последней встречи, и связь между ними была столь же сильна сегодня, как и тогда, когда Мойра была еще девочкой.
За спиной Питера опять возобновилось какое-то движение. Джек и Мэгги ворвались в холл, опрокидывая все на своем пути. За ними неслась Нана. Проскочив мимо своего отца, дети влетели в комнату Уэнди и стали метаться между кроватью и креслом. Нана, слишком большая для того, чтобы иметь право влезать на кровать, с лаем кружила вокруг резных деревянных стоек.
Мэгги заметила отца и крикнула: «Папа, папа, поиграй с нами!»
Питер улыбнулся и стал неуклюже поправлять галстук. «Потом, дорогая», — сказал он и шагнул в комнату, поймав на себе взгляд Мойры. «Скользкие туфли, — обратился он к ней и прошел, скользя по полу. — Вы не видели мою золотую запонку, а?»
— Мойра посмотрела на него:
— Здесь?
— Я думаю, может, я уронил ее тут раньше?
Он обошел комнату в поисках запонки, затем нагнулся и встал на четвереньки, чтобы заглянуть под кровать. В этот момент Мэгги вскочила ему на спину и закричала: «Но-о-о, лошадка! Поехали, поехали!»
Питер стоически посмотрел на нее:
— Мэгги, бога ради…
Мэгги слезла с него и убежала. Питер продолжил свои поиски под матрацем, не находя ничего, даже пыли. Он попятился назад и продолжил свое занятие у другого конца кровати и под креслом.
Когда он пополз вокруг кресла, то чуть не уткнулся в лоб Тутлса, который тоже стоял на четвереньках и что-то разыскивал. Они вовремя остановились, чтобы не столкнуться.
Тутлс посмотрел на Питера. Его глаза были, как стеклянные.
— Я потерял свои стеклянные шарики, — пробормотал он.
Питер кивнул:
— А я — запонку. Я чувствую себя неодетым, если на мне нет запонок.
Они еще с минуту смотрели друг на друга, а потом поползли в разные стороны, продолжая каждый свои поиски.
Через минуту Питер поднялся, вдруг почувствовав себя совершенным идиотом. Он отряхнул брюки и вышел из комнаты. «Придется надеть перламутровые запонки. Проклятье, так и не нашел другую! что за денек выдался!» — с раздражением подумал он и пошел по коридору в свою комнату.
Проходя мимо окон, он видел, что снег все еще идет — огромные пушистые хлопья, тихие, как полночь, падали на землю.
Пройдя полпути, он оказался около детской комнаты, которую отдали теперь в распоряжение Джека и Мэгги. Он замедлил шаг. Дверь была приоткрыта, и он заглянул вовнутрь. Маленький огонек в каменном очаге давал тусклый свет, отбрасывавший фантастические тени по всем углам комнаты. Вещи Джека и Мэгги покоились на двух маленьких кроватях в викторианском стиле. Всего кроватей было три. Питер минуту смотрел на вещи, затем оглядел всю комнату, всматриваясь в тени. Он в нерешительности стоял у двери. Ему и хотелось войти, и одновременно было как-то не по себе.
Что-то было в этой комнате, что неприятно действовало на него.
В темном углу щелкнули часы с кукушкой и пробили шесть раз. Питер отпустил дверь и вошел в комнату. Шаг, другой, третий.
И вдруг он замер.
Комната была такой, какой он ее помнил когда-то, какой оставила ее мама Уэнди, миссис Дарлинг. Во всей ее остановке чувствовалось любящее сердце и достаток. Три уютных кровати с тонкой резьбой: две, для Джона и Майкла, стояли слева, и еще одна, для Уэнди, — справа. В сумеречном свете блестели покрывала из белого атласа. Над каждой кроватью на специальных полочках стояли фарфоровые домики величиной с птичье гнездо, служившие ночниками. Огонь в камине горел ровно и тихо, слегка потрескивали в тишине поленья. Каминная доска, скрывающая очаг, поддерживалась двумя вытянутыми в струнку грубо отесанными деревянными солдатами, которых сделали сами мистер и миссис Дарлинги. Когда-то мистер Дарлинг начал вытесывать их, впоследствии миссис Дарлинг докончила начатую им работу, а мистер Дарлинг как-то перекрасил их, и, надо заметить, довольно неудачно.
Воспоминания нахлынули на Питера и умчались. В какую-то минуту он узнал все это, а в следующую — это чувство растворилось. Он ходил по комнате, притрагиваясь то к тому, то к другому, то и дело останавливаясь в этой чужой стране, которая тем не менее казалась ему чем-то знакомой.
Плюшевый медвежонок сидел на каминной доске, прислоненный к мятому цилиндру. Питер шагнул к медвежонку и пальцами почистил ему мех и потертый нос.
Потом он увидел кукольный домик Уэнди и заглянул внутрь, желая узнать, живет ли там кто-нибудь. У стены одиноко стояло бюро. Питер подвинулся так, чтобы стать как раз напротив него. Он нажал на его гладкие кнопочки и потряс его тихонько, пытаясь представить, что там может быть внутри.
Наконец он подошел к решетчатым французским окнам, которые были закрыты на задвижки и занавешены шторами. Он встал на порожек, протянул руки, раздвинул занавески, потянул щеколду и открыл окно. Крупные снежинки упали ему на нос и губы. Он слизнул их.
Потом он осторожно ступил на крошечный балкончик с металлическими перильцами и посмотрел вокруг — сначала на убеленные снегом небеса, затем на улицы и верхушки крыш. Он почувствовал, что земля уходит у него из-под ног, и мертвой хваткой вцепился в перила. Зажмурив глаза, чтобы не видеть ничего этого, он влетел назад в комнату.
Кружева на занавесках коснулись его лица, подхваченные дуновением ночного ветерка, и он опять открыл глаза. На кружевах, которыми были отделаны шторы, были вплетены особого рода рисунки, или сценки, которые следовали друг за дружкой, как картинки на стене. Он наклонился поближе, протянув руку к шторе, чтобы остановить ее движение.
Там он увидел мальчика, летящего по ночному, усыпанному звездами, небу, потом того же мальчика, который стоял, упершись руками в бока и запрокинув голову, как бы готовящегося закукарекать, и потом снова мальчика, сражающегося с капитаном пиратского корабля, у которого вместо недостающей руки был приделан крюк.
Питер Пэн.
Внезапно в дверях появилась Мойра и зажгла свет:
— Питер, тебя к телефону. Это — Брэд. Говорит, срочно.
Питер быстро повернулся и поспешил из комнаты.
В детской стало пусто и тихо. Но окно осталось открытым, и налетевший ветер подхватил занавески. На мгновение лунный свет пробился сквозь тучи и осветил комнату. Эти лучи были странного жуткого цвета, и от них в комнате появились новые тени, которые двигались и светились подобно привидениям.
Затем луч света побежал по полу и достиг дверцы с двойным зеркалом в массивном старинном шкафу, который стоял в самом дальнем углу. Это был темный деревянный туалет, в котором могли прятаться как мечты, так и ночные кошмары.
Питер вбежал в холл, ожидая самого худшего. Он возил с собой переносной телефон на всякий случай, потому что английские телефоны считал не столь надежными.
Бабушка Уэнди прошла мимо, вертясь, как девочка, и спросила:
— Тебе нравится мое платье, Питер?
Питер прошел мимо нее, не замедляя шага, и небрежно кивнул головой. Он вошел в гостевую спальню, которая была отдана на это время им с Мойрой, и схватил трубку, лежавшую на кровати.
— Да, Брэд? Что это значит, доклад Сьерра-Клаб? Я был уверен, что с ним все в порядке! Что? Коузи-Блю-Аул? — Его лицо налилось кровью. — Ну, если они опасаются, то, может быть, у них есть на то веские причины.
Появилась Мэгги, преследуемая Джеком. Они пробежали мимо него к дальнему концу кровати и умчались прочь. Через мгновение Мэгги появилась снова, хохоча и взвизгивая: «Папа, спаси меня! Спаси меня!»
Джек, изображая чудовище, рычал из-под кровати. Питер не обращал на них внимания и заткнул пальцем свободное ухо, чтобы не слышать их шума.
— С начала времен в эволюционном процессе случались всякие катастрофы! — рявкнул он. — Что, кто-нибудь жалеет о том, что передохли все тиранозавры?
— Я! — закричал Джек как бы в ответ на его вопрос и свирепо зарычал.
Питер повернулся к нему:
— Черт возьми, Джек, когда-нибудь ты станешь взрослее? Мэдджи, идите отсюда! Мойра!.. — Он опять обратился к телефону. — Десять дюймов высоты, и чтобы имели пятьдесят миль сопредельной площади? Господи, убейте меня!
Мэгги опять обежала вокруг кровати, вопя от удовольствия, и попробовала взобраться отцу на спину. Джек несся за ней, рыча и размахивая руками.
— Заткнитесь, наконец, — рявкнул Питер, пытаясь избавиться от них. — Замолчите все хоть на одну минуту! Мойра, ради бога, да забери ты их отсюда! Я говорю по телефону! Решается вопрос моей жизни!
Наконец появилась Мойра, ласково, но твердо взяла Джека и Мэгги за руки, позвала тихонько Нана и увела их всех в холл. Бабушка Уэнди стояла и ждала с вытянутыми руками, чтобы заключить детей в свои объятия. Ее сияющие глаза смотрели сквозь них на Питера в спальне.
— Знаете, — сказала она тихонечко, — когда ваш папа был маленьким мальчиком, мы любили стоять у окна и сдувать звездочки.
Джек фыркнул.
Когда Мойра снова вернулась в спальню, Питер уже закончил свой разговор и сидел на кровати, мрачно глядя в одну точку.
— Все полетело к черту, — схватился он руками за голову. — Я ни за что не должен был уезжать.
Мойра стояла рядом и не проронила ни слова. Он поднял на нее глаза и увидел, что она разочарована и зла. Она судорожно глотала слюну, чтобы на раскричаться на него. Они молча смотрели друг на друга. Затем он поднялся, подошел к ней, думая о том, что лучше предпринять, и остановился. Он тщетно стал жестикулировать руками, попытался заговорить и не смог.
Он покачал головой:
— Прости, Мойра, я… я не могу… — объяснение, которое он придумал, не получалось. — Я, кажется, потерял будущее, я не знаю почему…
Мойра заговорила низким, тихим голосом, но глаза у нее были жесткие:
— Ты не был в Кенсингтон Гарденс десять лет, хотя бабушка приглашает тебя каждый год. Питер, вспомни, сколько ты обещал… — она помолчала, — ты обещал детям, что здесь побудешь с ними, но ты даже не смотришь на них, только отчитываешь и кричишь…
Резко ворвавшись в тишину, на кровати снова зазвенел телефон. Питер стоял в нерешительности, но потом все же протянул к нему руку.
— Дай мне его! — приказала жена.
Питер посмотрел на нее:
— Не надо, Мойра.
— Дай мне телефон, Питер.
— Пожалуйста, Мойра.
Мойра протянула руку и выхватила телефон. Она решительным шагом направилась к окну и швырнула его на улицу. Питер, ошеломленный и притихший, наблюдал за ней.
Мойра повернулась к нему лицом:
— Мне жаль, что твое дело не удалось.
— Ты всегда ненавидела мое дело, — пробурчал Питер.
Мойра кивнула головой, поправляя свои темные волосы:
— Да, я ненавижу твою работу, но мне жаль, что у тебя сейчас неприятности. Питер, дети любят тебя, они хотят поиграть с тобой. Как долго, ты думаешь, это продлится? Всю жизнь? Три года ты не заходишь в комнату к Джеку. В нашем распоряжении есть всего лишь несколько лет, когда дети хотят, чтобы мы были с ними. Потом ты сам будешь выпрашивать, чтобы они уделили хоть немного внимания тебе. Слушай, Питер. Я сижу с ними дома. Я вижу их, я играю с ними. Я знаю, что ты теряешь, но я не могу описать тебе этого, потому что ты сам должен и посидеть, и поиграть с ними, чтобы все понять. Ты знаешь, сколько раз на дню они спрашивают: «А где папа? Когда он придет домой?» — Она глубоко вздохнула. — Да-а, к черту! Я просто говорю тебе, веселись, Питер! Наслаждайся их обществом, пока не поздно!
Она сжала губы и посмотрела на него, ожидая ответа. Он стоял и глядел на нее, не в силах произнести ни слова. Наконец, она подошла к окну и выглянула. Ее глаза были наполнены слезами, а на лицо легла глубокая печаль. Ей было так грустно за него.
— Я не собиралась выбрасывать твой телефон, — сказала она.
В голосе Питера прозвучала надежда:
— Я знаю.
Она повернулась лицом в комнату, и их глаза встретились.
— Но, я хотела, — прошептала она.
Нана пробежала через откидную доску в задней двери дома, бережно неся в зубах мусорную корзину. Большая собака поскакала по снегу к забору и высыпала содержимое корзины в контейнер. Она возвращалась домой той же дорогой, когда вдруг заметила телефон Питера. Она остановилась, обнюхала его, потом подобрала аппарат и со всеми предосторожностями отнесла его в палисадник. Там она положила его на землю и начала рыть ямку. Из-под се лап полетела земля вперемежку со снегом. Буквально в считанные секунды она вырыла ямку довольно приличных размеров. Потом взяла телефон и бросила его туда.
И стала закапывать.
Детская комната купалась в тенях. В камине прогорали поленья, превращаясь в угли, отбрасывавшие по комнате кроваво-красные блики. Джек стоял у раскрытого окна, опершись локтями на перила балкончика. Он перегнулся через перильца в ночь, вертя в руках диски и выключатели от своего Уокмена. Снег прекратился, и воздух был прозрачен и чист. На Джеке была бейсбольная рубашка, но лицо его выражало явную скуку.
— Все дети растут, кроме одного, — голос Уэнди был низким и завораживающим. Она сидела вместе с Мэгги на полу под простыней, служившей им палаткой, и читала им при свете карманного фонарика потрепанную книжку про Питера и Уэнди. Если бы Уэнди вспомнила, что на ней было ее вечернее платье, вероятно, она не поступила бы столь опрометчиво, усевшись в нем на пол, но она, казалось, не замечала и не заботилась об этом. Мэгги внимательно слушала ее, деловито пришивая тесемки к краю простыни.
— Ты знаешь, откуда появляются феи, Маргарет? — читала Уэнди и к ее голосу присоединился голосок Мэгги: — Когда первый младенец на земле засмеялся в первый раз, его смех раскололся на тысячи кусочков, и все они запрыгали кругом — это и было рождением фей.
Уэнди перевела лучик фонарика на картинку в книге, где была нарисована девочка Уэнди в ночном халатике, стоящая в окне.
— Смотрите, — прошептала она, — это — я, только много лет назад.
Мэгги посмотрела на рисунок, а потом снова на Уэнди:
— Но Джек говорит, что на самом деле ты — не настоящая Уэнди.
Уэнди фыркнула и раздвинула края простыни. Они вместе с Мэгги выглянули и посмотрели на Джека, который притворился, что ничего не замечает.
Глаза Уэнди озорно блеснули.
— А ты видишь, где стоит Джек? Это — то самое окно.
Уэнди и Мэгги обменялись многозначительными взглядами. Они и не заметили, как в комнату вошел в своем блестящем смокинге Питер, нервно теребя в руках листы бумаги с речью для бабушки.
— А это — та самая комната, где мы рассказывали истории о Питере Пэне и стране Никогда и о пугливом старом капитане Хуке. Мистер Бэрри, сэр Джеймс, наш сосед, придумал эти истории и записал их — о, боже! — больше восьмидесяти лет назад.
Шорох бумаг Питера привлек их внимание в наступившей тишине. Мэгги посмотрела на отца и неожиданно выпрыгнула из своего укрытия. Выхватив простыню у Уэнди, она побежала и протянула ее отцу.
— Папа! — закричала она. — Я сделала для тебя что-то. Это — пара… парашют! В следующий раз ты полетишь, и тебе не будет страшно!
Питер погладил Мэгги по головке, принял самодельный парашют, пронес его по комнате и повесил на стойку кровати. Вернувшись, он протянул руку бабушке Уэнди и помог ей встать. Уэнди улыбнулась. Она обняла Мэгги, послала воздушный поцелуй Джеку и отправилась включать ночники.
Когда она собралась уходить, то сказала тихонечко:
— Милые ночники, охраняйте моих спящих детей, горите ясно и не гасите свой свет сегодня ночью и никогда.
В дверях она помедлила минутку, оглянулась и вышла в холл.
Только теперь Питер заметил, что Джек стоит на балкончике, перевесившись через перила. Он подкрался сзади, нервно схватил своего сына и втащил его в комнату. А потом закрыл окно на задвижки. Впопыхах он оставил свои записи на туалетном столике около окна.
— Джек, что ты там делал? — спросил Питер. — Никогда не лезь туда. Открытые окна — это не игрушки. Ты видел когда-нибудь, чтобы мы дома держали окна открытыми?
Джек отпрянул от него:
— Нет, на наших окнах — запоры.
Он подошел к детской кровати и бросился на нее, явно недовольный. Затем пошарил под подушкой и вытащил оттуда свою бейсбольную перчатку. Надел ее, немного помял пальцами и положил обратно под подушку. Потом вдруг нахмурился, поднял подушку и посмотрел вокруг.
— Э, а где мой мяч? Он лежал вот здесь!
Серьезные глаза Мэгги скользнули к окну. Ее взгляд был устремлен вдаль, а голос звучал уверенно.
— Это тот пугливый человек стянул его, — тихо сказала она.
Питер подошел и сел рядом с ней:
— Никакого пугливого человека не существует. А я запру эти окна до самого нашего отъезда.
Мэгги с сомнением посмотрела на него, затем пошарила среди своих вещей и достала бумажный цветок. Она протянула его Питеру, а он в свою очередь аккуратно сунул его в волосы Мэгги.
— Это Тутлс сделал мне, — сказала она. — Приятно пахнет.
Питер улыбнулся:
— Это всего лишь бумага, хорошая моя. — Его лицо смягчилось, и странный покой вдруг пронизал все его существо. — А теперь запечатай себя в конвертик из простыней и отправляйся в страну снов.
Мэгги свернулась калачиком и натянула простыню до самого подбородка:
— Приклей на меня марку, почтальон.
Питер нагнулся и дважды поцеловал ее:
— Письмо — заказное.
Потом он поднялся и подошел к Джеку. Он сунул руку в карман, вытащил оттуда часы и протянул их сыну.
— Возьмешь меня на попечение, Джек? — спросил он. — Мы будем дома вместе по два-три часа, я обещаю.
Джек молча взял часы. В дверях показалась Мойра. На мгновение ее глаза встретились с глазами Питера, но она быстро отвела их.
— Мамочка, — позвала тихонько Мэгги. — Пожалуйста, не уходи.
Мойра подошла к ней, присела на край кровати и стала гладить Мэгги по волосам. Она взглянула на Питера, и в ее темных глазах была мольба. «Ну почему мы не можем жить всегда так, как сегодня?» — казалось, спрашивала она, будто ответ на этот вопрос мог хоть отчасти уладить все проблемы в их доме.
Она запела колыбельную. Джек и Мэгги легли в постель, и их глаза закрылись.