Крик дафэна

ГЛАВА 17. Финюк

Конец нашего путешествия первой заметила жемчужина. Вдруг замигав, она неспешно, как бы извиняясь, погасла. Я было подумал, что с ней что-то случилось, но тут понял, что и без неё могу разглядеть и стены, и камни под ногами, и далёкое марево выхода, светлым пятном проступавшее впереди. Я еле сдержался, чтобы не побежать ему навстречу, но финюк уцепился за меня худенькой ручкой и просяще блеснул глазами. От волнения я забыл, что могу подхватить его на руки, и поэтому навстречу своему чудесному избавлению мы отправились торжественной размеренной походкой.

Следующие пять минут были самыми длинными в моей жизни. Выход представлял собой увеличенный вариант кроличьей норы, из которой мы, наконец-то, выбрались наружу. Мы вновь родились в этом мире, делая свой первый вздох и первый радостный вскрик. Вокруг нас простиралось бескрайнее небо, подступавшее вплотную к небольшой площадке, плоской вершине огромной горы (не той ли, с которой я недавно так мило беседовал?), своими боками со всех сторон уходившей круто вниз — в густую тьму ещё неразбуженного ландшафта. Я удивлённо огляделся. Ну, и где мы? Когда мы? Кто мы? Сколько нас? Какие песни мы поём?.. Великий Лес, да впридачу с великой Ишк'йяттой! Господи…

Стояло раннее утро. Прохладное, свежее, пока размытое и несформировавшееся. Над соседними вершинами веерообразно расходились в стороны роскошные золотые облака. Темное небо, прозрачное как вода, медленно, но верно набирало свою обычную утреннюю палитру: от серо-фиолетового до пастельно-желтого.

Внезапно каменная твердь под нашими ногами вздрогнула, зевнула и стянула дыру, из которой мы только что вылезли: пути назад больше не было. Хотя, кто же из нас хотел бы назад, а, финюк?

Тот промолчал, зачарованно созерцая окружавшее нас великолепие, не в силах справиться с такими небесами, не умея переплавить их во что-то такое, что исторгло бы спасительный вздох души, вскрик восхищения и присоединило бы и его маленькое естество ко всеобщему празднику начинавшегося дня.

Я тихо опустился рядом и обнял худые плечи. Он встрепенулся и судорожно вздохнул, заламывая пальцы и влажнея глазами.

— Ну, что ты?! — стараясь быть беззаботным, спросил я. — Мы ведь вырвались, дошли, смогли, дотерпели? Теперь уж точно — история только начинается!

Финюк что-то хотел ответить, но не смог, конвульсивно дрогнув горлом и шумно выдохнув воздух.

Находились мы на крошечном пятачке высоко над землёй, и спуска вниз не наблюдалось. Хоть какую-нибудь захудалую лестницу или парашют… А лучше — крылья отрастить!

«Васи-и-иииили-и-иииий!!! — раскатисто взорвалось у меня в голове. — Ты где??? Отзовииииись!!!»

От неожиданности я чуть не свалился с камня, на котором сидел. Зорр!!! Ей богу, Зорр!!!

«Васи-и-иии…» — снова заголосило у меня внутри, эхом рикошетя по мозговым извилинам.

«Я здесь!!! — со всей мочи проорал я. — Зорр! Я здесь!!!»

«Васька, ты?! — облегчённо донеслось в ответ. — А чего так орёшь-то? Жрёт что ли кто?»

«Это не я, а ты чего так орёшь? Обожрался что ли кем?» — улыбаясь от уха до уха, промыслил я.

«Фуф, точно ты! Ты куда слинял с поля боя, а? Как сквозь землю провалился!..»

«А я и провалился! Грольхи, мерзавцы, утащили. Да ладно, при встрече расскажу. У вас-то как? Все живы?!»

«Все, все. Только ты и был в горестном списке. Занесли тебя, понимаешь ли, в Красную книгу, как исчезнувший вид. Целый день искали. Я уж думал, что всё — потеряли мы нашего Василия. Фастгул’х же рычал и порывался искать снова!» — голос Горыновича обрёл знакомые нотки, душевные и издевательские одновременно. Я чуть не зарыдал от счастья — как же я по ним успел соскучиться!

«Фастгул'х, малыш… — нежно произнёс я. — А Врахх, проходимец, объявился?»

«А разве он куда-то пропадал?» — недоумённо поинтересовался Зорр.

Тут, возвращая меня с небес на землю, рядом зашевелился финюк, робко трогая меня за рубашку и заглядывая в глаза.

«Хорц, это друзья?..» — едва слышно прошептало у меня в голове.

«Эт-то кто ещё такой?! — не дал мне ответить Горынович. — Василий! Ты кого опять подцепил?!»

«Подцепить можно заразу, а это… — я задумался. — Сам увидишь, когда прилетишь, — я чуть не подскочил на месте. — Зорр!!! Родной!!! Прилети за нами!!! Мы тут влипли в одну историю…»

«Только лишь в одну?! Теряешь сноровку! Раньше бы ты умудрился…»

«Но зато в какую! Ладно, потом расскажу. Короче — вылетай!»

«Ух, я только что поел, — притворно вздохнул тот и вальяжно добавил: — Ну, и где ты? Вернее, вы?»

«На вершине горы».

«Где?! — изумился Зорр. Помолчал немного и добавил: — Да… Всего-то день прошёл, а ты уже успел на гору забраться. И оно тебе было нужно? А, Василий? Ну, и что это за гора, спрашивается?»

«Не знаю», — честно признался я, со вздохом обводя взглядом наполовину освещённые вершины.

«Извините, что вмешиваюсь, — вдруг залепетал финюк, — но справа от нас — тройная гряда Драконьей Короны, а слева…» — он стеснительно замолчал.

«Ха! Кто бы ты ни был — говори! — благодушно хохотнул Горынович и добавил, обращаясь непосредственно ко мне: — А ты шустрый, Василий! Раздобыл где-то такого полезного спутника. Он, надеюсь, не тяжёлый? Не величиной со слона? Или с Ядвигину избушку? А то я всех не стащу».

Поглядев на тщедушную фигурку, я не знал, плакать мне или смеяться. Тяжёлый финюк?…

Тот же, не обращая никакого внимания на комментарии хийса, начал своё объяснение. Через пару минут Зорр удовлетворённо икнул и остановил подробное описание близлежащей местности.

«Более чем хорошо! — сообщил хийс счастливому рассказчику. — Ждите! И никуда не вздумайте уходить, а то с вас станется!»

«А я вот почти собирался прыгать вниз!» — успел я изречь своё последнее слово. Впрочем, Горыновича и след простыл. Стихло, смолкло, отключилось, оставив нас одних.

Мой маленький спутник теперь смотрел на меня, как на волшебника. Только вылезли, — и полчаса не прошло, — а к нам уже спешит помощь, и не кто-нибудь, а сам легендарный Змей Горынович. Собственной персоной.

Рассвет, наконец, довершил своё нелёгкое дело, отодвинув темноту и проявив даже самые отдалённые уголки пейзажа, ранее спрятанные в глубине ущелий. Заметно потеплело.

Я оглянулся на финюка, впервые обращая внимание на полное отсутствие хоть какой-либо одежды на его жалком тельце.

— Ну что, будем наряжаться? — улыбнувшись, спросил я его. — А то, глядишь, ещё встретятся дамы. Неприлично вот так расхаживать. Не грусти! Мы сейчас из тебя такого красавца сделаем — закачаешься! Хотя качаться тебе, пожалуй, хватит.

Я снял с себя рубашку и решительно оторвал от неё рукава, связал их вместе и соорудил финюку набедренную повязку. Он молча повиновался, лишь один раз украдкой смахнул слезу.

— И вообще, хватит плакать! Ты теперь свободный человек! — я глянул на него и засомневался: — Ну, не человек, а фи…

«Фианьюкк, — вдруг мелодично прозвучало в моей голове, неповторимо вибрируя на последнем слоге. — Я фианьюкк. Вернее, когда-то был им… А сейчас ты видишь лишь то немногое, что от меня осталось».

— Что ж, будём знакомы! А ты, фианьюкк, оказывается, неплохо телепатически разговариваешь! Здорово!!! — я чуть было не хлопнул его по плечу. Перспектива молчать до прилёта спасательной команды меня совсем не прельщала, а тут такая удача — собеседник. — Можешь, значит?

«Главное, что не я, а ты можешь! — в его словах промелькнула лёгкая ирония, или мне показалось? — Чаще всего существа оставались мысленно глухими к моим обращениям. Приходилось либо долго настраиваться, либо срочно осваивать их язык».

— Срочно учить чужой язык? Вот это да! — восхитился я. — Так, может, выучишь быстренько наш, человеческий? Поболтаем?

«Не-ет… Не могу, — опечалился финюк. — Теперь не могу — каторга забрала все силы, память, знания».

«Извини, конечно… А за что ты попал на каторгу? — задал я, наконец, давно мучивший меня вопрос. Было трудно поверить, что маленькое хрупкое существо с проникновенным взглядом причинило хоть кому-нибудь зло. Хотя внешность — обманчивая, коварная и талантливая притворщица. — Трудно поверить, что такое существо, как…»

«Трудно, — согласился он. — Ты вообще первый, кто задается подобным вопросом. Первый, кто готов слушать меня, а не кого-нибудь другого, более высокопоставленного, — тут он впервые улыбнулся, хотя улыбка получилась весьма печальной. — Мы, фианьюкки — очень миролюбивый народ, может быть, даже слишком».

Сейчас финюк, вернее, фианьюкк (эх, действительно, язык поломаешь, пока научишься произносить правильно, а уж переливчатая трель в конце слова долго, наверное, останется для меня невоспроизводимой) скажет, что не виноват и на каторге оказался случайно.

«А на территорию чоттов я попал случайно, по наговору, — подтвердил он мои мысли. — Господин йокль поверил не мне, а моему обвинителю. Но это очень, очень длинная и запутанная история, и очень печальная…»

Он весь поник и ссутулился, проваливаясь в зыбучий песок воспоминаний. Глаза померкли и обратились внутрь, более ничего не видя, не желая видеть. Я едва успел перехватить его на пороге того тоскливого кричащего состояния, из которого иногда не бывает возврата.

— Эй-ей!!! Дружище! — я чуть было не затряс его за плечи. — Не вздумай грустить! Рано писать эпитафию на своей могиле! Всё ещё только начинается. Глупо отрицать, что ты родился под счастливой звездой! Оглянись! — я обвёл рукой великолепный пейзаж, среди которого мы парили, как на ковре-самолёте. — Красота! Свобода! А остальные, между прочим, остались там! — я притопнул по каменной поверхности под нами — финюк ощутимо поёжился и поднял очнувшееся лицо. — Тебе просто повезло! Повезло ошеломительно и непредсказуемо! Одному из многих! А это… — я потряс мешочком с пилюлями, оставленным нам Бэбэлэнцом, — это ерунда! Девять дней — иногда целая вечность. А за такой длинный срок запросто могут произойти самые невероятные чудеса. Верь мне! Со мной всё случается так быстро, что я и сам не устаю удивляться.

«Я верю тебе, — благодарно отозвался мой спутник. — Только не совсем ещё привык».

— Ничего. К хорошему можно привыкнуть очень быстро, а с несчастьями смириться гораздо тяжелее, да и надо ли? И вообще, времени у нас вагон! Моя новоиспеченная жилетка в полном твоём распоряжении — можешь плакаться в неё сколько угодно.

Он непонимающе оглядел мою бывшую рубашку. Я рассмеялся и махнул рукой, мол, не обращай внимания, это я так, просто беседу поддерживаю.

«Как только я увидел королевскую печать… — задумчиво начал он свой рассказ, нервно спутывая пальцы. — Да, именно тогда я и понял, что наконец-то стану свободным, даже если за эту свободу придётся заплатить жизнью. Когда-то очень давно я слышал, что печать проявляет суть событий и ускоряет их. Да… Да… Судьба, всё-таки, сошлась, связалась воедино. Странно, что я даже в подземном тупике, в тесных границах смертельной приёмной искал и ждал спасения. Уложенный в общую кучу, счёл хорошим знаком то, что из неё наружу оставили торчать не ноги, а мою голову: видеть и мыслить — вот, пожалуй, и всё, что было выкроено мне напоследок. Ах, знай я, что избавление так близко, я не стал бы мучить себя тем жестоким отчаяньем, которое вместо котла вываривало моё тело. Но это не могло тянуться вечно. Осталось совсем недолго, недолго, недолго — это единственное, что звучало во мне колоколом».

Я молчал, смотря на хрупкую фигурку фианьюкка, как будто видя его впервые. Я ничего о нём не знаю — скользнуло в моём мозгу. Почти ничего. Ни-че-го-шень-ки…

«Но потом я почувствовал, что нет, не конец, возможно, что не конец, а только продолжение той печальной истории, чьей неотъемлемой частью я пока что являюсь. Моя жизнь была и яркой, и счастливой, но когда я думаю о ней, мимо проносится лишь смазанный безудержный смерч отрывочных воспоминаний», — он перевёл дыхание и продолжил, глядя на меня честными глазами кающегося грешника. Хотя нет, выражение его лица напоминало скорее трепетный страх ребёнка, решившего, наконец, рассказать маме о её безнадёжно разбитой любимой вазе. Жизнь вместо вазы… И я первый, кому было доверено перебирать сии хрупкие осколки, воспроизводя по ним некогда прекрасный образ.

Я продолжал молчать, но теперь не настороженно, а ободряюще, выжидательно, готовый вникать и впитывать любую невероятную небылицу. Даже горы столпились вокруг как-то по-иному, тактично повернувшись к нам своими вершинами.

«…когда-то меня звали Айт Яэйстри. Надо же, я почти отвык от этого всеми уважаемого имени! Да-да, кто же не знал самого талантливого секретаря дворцовой канцелярии?..»

При слове «дворцовая канцелярия» у меня что-то ёкнуло внутри, я весь обратился в слух, но мало ли дворцов на свете. Это ещё совсем ничего не значило.

«Как я был счастлив тогда, — между тем рассказывал он, — счастлив и горд тем, что мог свободно говорить и писать на трёхстах семнадцати языках других существ, знал их законы и обычаи, звания и родственные связи, награды и подвиги, легенды и научные теории, анекдоты и сплетни. Чего только не хранилось вот в этой, теперь такой неприглядной голове!». Он грустно поднёс к своему лбу вытянутый палец, но так и не коснулся, уронив руку на сжатые колени, надолго задумался, мечтательно перебирая забытые, казалось бы, события. Наверное, он и сам был удивлён тем количеством всё ещё живых, сохранившихся кусочков души, выживших в адском пламени каторги…

Я смотрел на него, и постепенно мне удалось-таки снять с него археологический налёт времени, лишнюю пыль событий, сравнявшую и похоронившую под собой целую жизнь. Фианьюкк, тот прошлый фианьюкк, был идеально красив завораживающей красотой изящной египетской статуэтки: профиль Эхнатона, удлинённые пропорции, тонкая талия, грация и хрупкость, чарующий взгляд чуть выпуклых миндалевидных глаз… Ну, что ты так смотришь на меня и почему молчишь, а, Айт Яэйстри? Рассказывай: у нас достаточно времени, чтобы пролистать не одну главу твоей непростой жизни.

«Моё мастерство и опыт множились, и однажды сам великий советник королевы выбрал меня в свои личные секретари, — продолжил фианьюкк, — тем самым возвысив меня над другими фианьюкками. Я был тогда ещё сравнительно молод и открыто радовался, впрочем, никого не унижая. Это я теперь понимаю, что повода для тайной неприязни вовсе не требуется — достаточен самый ничтожный факт: хотя бы то, что я просто есть, что я посмел родиться на свет…»

Он неожиданно вскочил, судорожно оправляясь, притопывая и бросился колесить вокруг меня, сбивчиво и возмущённо бросая вдаль короткие неясные фразы:

— Солло лунло ун динаннэль… Солл… лиард… лунн… анн… фианьюкк лоррило сун! — даже в ругательном варианте его речь была необыкновенно музыкальна и очаровывала соразмерностью и плавностью. — Сондаун ни фаэн лурр. Тэйя, ла унди ман, унди ман найса айсинь… Тэйя фиа Яэйстри…

Он так же внезапно остановился, будто налетев на невидимую стену, замерев на месте с тем ошеломлённым выражением непредвиденного удара, который вышибает не только дыхание, но и, кажется, саму душу.

— Финюк, — забыв про правильное произношение этого слова, позвал я. — Слышишь?

Он вздрогнул и, никуда не глядя, потерянно прошёл на своё место, осел рядом и, вздохнув, продолжил:

«Тэйя… Тэйя фиа Яэйстри. Моя жена. Счастье моё, дальше которого уж и некуда было стремиться. Ла унди ман сийя!.. Это началось именно в тот момент, когда несравненная фиа Тэйя Лоосиндиль согласилась стать моей женой, — фианьюкк поднял ко мне лицо с болезненным напряжением в умоляющих глазах: как мне быть дальше, как? Как?! И зачем? — Сказать, что мы любили друг друга — это, наверное, не сказать ничего. Есть чувства слишком невесомые, чтобы удержаться в границах неповоротливого слова. Разве можно заключить в раму рисунок птичьего полёта, мозаику солнечных зайчиков или восторг восходящего солнца? Моя Тэйя была им сродни: восхитительна, как только что раскрывшийся цветок, как радуга во время прозрачного ливня, как песня, звучащая над детской колыбелью. Ах, моя фиа, жива ли ты, увижу ли я тебя хоть один лишь раз?»

Увижу ли я тебя, Диллинь? — вторила ему моя тоска. Хоть один лишь раз? Где ты? Отзовись… В это мгновение я был один. В порыве нежности я подошёл к обрыву, к черте между уходившей вниз горой и небом и прошептал:

— Диллинь, Диллинь Дархаэлла, Великая лесная Королева, любимая моя Диллинь… Динни! Прости мне мою детскую глупость, слышишь меня, это я, Василий… Детства больше нет.

«Ах, моя милая фиа, прости мне самонадеянное безумие, — вторил мне Айт Яэйстри, не выдерживая и снова заливаясь слезами. — Моя мудрая маленькая фиа, почему ты не остановила меня, почему?.. — он надолго замолчал, меняясь в лице, с усилием борясь с одолевавшими его воспоминаниями. Наконец, собравшись с духом, продолжил: — Да, чего уж говорить, это была моя идея — начать наше свадебное путешествие с королевского карнавала. Он бывает лишь в годы золотого снегопада, а тут такой случай — убеждал я её. Представляешь, утром — свадебное шествие, а вечером — сразу карнавал! Какая удача! Везение! Весь дворец будет веселиться вместе с нами! Нам даже не придётся переодеваться! Послушай, Тэйя, душа моя, тебе так к лицу лазоревое подвенечное платье! А бриллиантовый венец чудесно подойдёт к твоим сияющим глазам! Ты будешь самой восхитительной невестой, которая когда-либо ступала в тронный зал, и нас благословит сама пресветлая Королева!..»

Последние его слова снова отозвались во мне тревожным эхом. Тем временем фианьюкк продолжал:

«Всё шло великолепно. Сказочно. Слишком хорошо. Я едва выдерживал непомерный груз свалившегося на меня счастья, почти сходя с ума, потому что огромную радость так же трудно выдержать, как и огромное горе. Всё вокруг сверкало и лилось рекою: дорогое вино, песни, золотые зёрнышки (на счастье!) под нашими ногами, цветы, цветы, цветы… Море цветов и кричащих радостных лиц, музыка, обрывки поздравлений, здравицы, пожелания и… печальная улыбка моей (теперь действительно моей!) Тэйи. Как я люблю тебя, — отчего-то грустно говорили её глаза, — Айт, как я тебя люблю… Да, да! — ликовало в ответ моё сердце. — Навсегда вместе! Моя единственная, желанная, неповторимая… Мы стали мужем и женой. Скрепляющий манускрипт с золотой печатью надёжно покоился у меня за пазухой. Тысячи гостей были нашими свидетелями. Близилась ночь карнавала — наша первая брачная ночь…»

Он снова вскочил с камня, судорожно сжимая и разжимая пальцы, прерывисто вздохнул и, требовательно взглянув на меня (далее следовала, видимо, самая главная часть истории и, предположительно, самая болезненная), медленно, но решительно возобновил свой рассказ: «Когда последний луч солнца погас за горизонтом, грянули призывные звуки начинающегося ночного праздника. Если ты не был ни разу на королевском маскараде, а ты не был (я лишь подтверждающе развёл руками), то нет смысла даже пытаться описывать его чудеса. Поверь мне на слово, это стоит хоть раз в жизни посмотреть воочию, а слова — всего лишь слова, плоское отражение настоящего океана жизни, дышащего прибоями и непостижимыми глубинами, красками, звуками и запахами. Не имея с тобой общих воспоминаний, я не буду задерживаться на самом карнавале и перейду к последующим событиям. А они не заставили себя ждать… Для меня в ту ночь существовала только моя милая Тэйя, гордая Тэйя, сияющая Тэйя. Я смотрел только на неё, танцевал только с ней, мы молчали, но мне постоянно казалось, что мы говорим и говорим, не в силах выразить то счастье, которое, наконец, обрели. Отзвучала официальная часть нашего бракосочетания. Изредка кто-нибудь подходил с поздравлениями, улыбался и отходил. Мы кивали, впрочем, я почти не вслушивался. Моя звезда взошла на небе, и для меня больше ничего не имело значения. Так прошла первая часть праздника, и мы уже собирались уходить. Я томился, жаждая остаться с моей любимой наедине, и тут подошёл очередной поздравляющий — сильс. Неслыханно! Он подарил моей жене отворяющий перстень — тот, который является пропуском в личные апартаменты. Это такой предмет, как ключ…»

Фианьюк замешкался, сбился и стал помогать себе руками, чертя что-то в воздухе.

— Да знаю! — отмахнулся я. — У Горыновича такой же есть. Я даже видел.

Он удивлённо посмотрел на меня, покивал головой, мол, надо же, оказывается, я в курсе. И тут меня проняло.

— Погоди! — закричал я, подскакивая с места. — Так что это, всё-таки, за дворец? Часом, не Ульдроэль?!

От неожиданности он раскашлялся, а успокоившись, сел, остолбенело глядя на меня, нетерпеливо переминавшегося и подпрыгивавшего.

— Ульдроэль?! Ну, скажи, ведь это Ульдроэль?! — не унимался я. — А королева? Как зовут королеву?

«Великая пресветлая Королева сейчас носит имя Диллинь Дархаэллы, владычицы летающего Ульдроэля, — тихо ответил Айт Яэйстри. — Мне посчастливилось родиться и жить в этом удивительном месте. А позволь спросить, откуда тебе, человеку, известны…»

— Известны, ох, уж известны, — вздохнул я. — Но послушай, когда я рассказывал свою историю Бэбэлэнцу, ты ведь был рядом?

«Мне очень жаль, но я помню только начало, — виновато поник фианьюкк. — Что-то про девочку и мальчика… Про тебя? А вот дальше… Дальше я заснул — первый раз за долгое время моих мучений».

— Ладно, это после, — понимающе кивнул я. — Просто прими к сведению, что я знаю про Ульдроэль и про… Диллинь. Диллинь Дархаэллу. Сейчас время твоей истории. Правда, с этого момента я, уж извини, буду задавать целую кучу вопросов. Дело в том, что мне позарез надо попасть именно в этот дворец!

«И мне! Именно туда же! — эхом откликнулся мой собеседник, весь подаваясь вперёд. — Тэйя, моя Тэйя, если жива, она там!»

— Если жива? Что же, в самом деле, приключилось с вами в ту ночь?

«Ночь… Мы направлялись к выходу, когда к нам подошёл сильс, сын главного советника».

— Енлок Рашх? — скорее констатировал, чем спросил я. — Опять он!

— Лурр фарлу ун дсуррхуррах!!! — взвизгнул, вскакивая Айт Яэйстри. Он едва успокоился и уселся обратно, как на горячие угли.

«Не произноси вслух это отвратительное имя! — попросил он, болезненно морщась. — Да, это был Рашх. Тогда мы чувствовали себя на седьмом небе от оказанной чести. Поздравления, пожелания, комплименты… Всё началось с подарка. Неслыханно! — опять повторил фианьюкк. — Преподнести чужой жене ключи от своего дома?! Это выглядело как приглашение, как… как непристойное предложение! Я онемел. Я был потрясён. Растерян. Что оставалось делать? Не устраивать же скандал прямо на свадьбе! А этот мерзавец знай себе заливался сладкоголосым пиальвинном, какие мы восхитительные и изысканные, как подходим друг другу, как нам повезло и всё такое прочее, а сам пожирал Тэйю глазами, постепенно переходя на хвалебные дифирамбы только ей. Какие у вас, несравненная фиа Тэйя, удивительные глаза, какие губы, плечи, какая высокая и нежная… Как будто ему было неизвестно, что одно упоминание о… о… неважно, считается у нас, фианьюкков, смертельным оскорблением».

— Он сделал это специально, — прищурившись, кивнул я. — Просто для того, чтобы разозлить тебя. Но послушай, ты ведь такой маленький, и твоя жена… Если он положил на неё глаз… Ну, вобщем, зачем она ему, такая крошечная? Я знаю, он жуткий тип, но чтобы настолько!

«Это я теперь такой маленький, как ты говоришь, — печально вздохнул Айт Яэйстри, окидывая себя взглядом, затем нерешительно помялся и добавил: — Усох, завялился, почти испарился. О, святой Лес!.. Как я покажусь ей на глаза?»

— Извини.

«Но ведь это же так и есть! — возразил он. — Да, фианьюкки — невысокий народ, в самом деле — невысокий, в среднем девять лоорсов… тебе до груди. Стройны, даже хрупки. А Тэйя была очень высокой, почти до твоего плеча, такой же, как когда-то и я. Взрослая Тэйя была так же высока, как юная сильсэсса, только что вошедшая в возраст первого свидания, так что…»

— Понятно! У него не было никаких теоретических преград, чтобы доставить себе сие сомнительное удовольствие. Кроме совести, конечно, и этических принципов.

«Ха-ха-хыхх! — почти зарыдал несчастный Айт. — Совесть??? Ха-ах… Только не это! Сильсы — умные и могущественные существа, но этические нормы?! Они — скорее правила некой виртуозной игры, рамки и ограничения, легко преодолимые барьеры на пути к достижению поставленной цели. Тем более, что это касалось лишь любовного флирта. Одно дело — политические и дворцовые интриги, а другое дело — маленькая красавица фиа, предназначенная для краткого удовольствия. Я в расчёт не брался ни в каком виде: ни в живом, ни в мёртвом».

— Кольцо-ключ! — напомнил я, опасаясь, что фианьюкк опять провалится в омут мучительных подробностей.

«Тэйя не взяла подарок, — безразличное звучание его голоса не смогло обмануть меня. Он едва не держался за сердце, видимо, решив не щадить себя, медленно, но непреклонно приближаясь к роковой развязке. — Это тоже было оскорблением, серьёзным публичным вызовом. Я испугался. Моя жена побледнела, но всё ещё улыбалась, кивая проходившим мимо и ничего не замечавшим гостям. Сильс неожиданно расхохотался, хлопнул меня по плечу и заявил, что он просто пошутил, что у меня чудесная, верная жена, и нельзя ли пригласить её на танец?»

— Вот ведь… дерьмо! — мрачно усмехнулся я.

«Играла музыка, кружились пары, — продолжал Айт Яэйстри, — а я видел лишь лазоревое платье, смятое на талии — талии, которую крепко обнимал Енлок Рашх. Неважно, это неважно! — умоляли меня проплывающие мимо непостижимые глаза Тэйи. Неважно?! С каждым тактом мелодии, шумом отдававшейся у меня в ушах, с каждым новым кругом меня всё более одолевала мысль: если он снова подойдёт к нам, я брошу ему вызов! Но музыка стихла, и он раскланялся, не дойдя до меня три шага. Я бросился к Тэйе. Она еле шла, слишком прямо и напряжённо, упав ко мне в объятия в поисках спасения, которого я не мог ей дать. Лишь бесконечное преклонение, бесконечную нежность. В единый миг я придумал десятки вариантов мести, так же быстро отметая их один за другим. Тщетно. Так же безуспешно можно было плеваться в горного тигруса или тыкать иголкой в дракакурда. Тщетно… И очень опасно! Не помню, как мы очутились дома, захлопывая за собой все двери и окна, плетя защитную магическую паутину. В данном случае это не приносило безопасности, но успокаивало: надо же было хоть что-нибудь делать. Умом я понимал, что мы находимся в Ульдроэле, и нам „как бы“ ничто не грозит, но… Тэйя заснула, сидя в кресле, крепко сжимая мою руку, так и не сняв подвенечного платья, только её головной убор сверкающим замком высился на столе. Почти час я боролся с нашими страхами и подступающим сном. Со страхами я справился, но сон — сон подкрался незаметно и свалил меня прямо у ног моей спящей жены. Так закончился первый и последний день нашего супружества, наша первая брачная ночь так и не началась».

Фианьюкк замолчал и надолго задумался, глядя вдаль на медленно выраставшую в небе воздушную башню. Причудливое сооружение сформировалось и вновь потеряло чёткость, меняя стиль архитектуры и окружающий ландшафт. Наконец небесному зодчему наскучила эта забава, и он нарвал облака живописными перистыми клочками, разметав их до самого горизонта.

«Я проснулся от холода и одиночества, скорчившись на полу у пустого кресла. Тэйи не было», — вдруг неожиданно произнёс Айт.

Откуда-то налетел порывистый ветер. Облака стремительно таяли, как сладкая вата на горячем солнцепёке, ничтожная их кучка спасалась, спрятавшись за соседнюю вершину.

«Ужас, почти равный смерти, — продолжал он, — ударил мне в самое сердце. Тэйя! — кричал я, но ответом мне было лишь эхо, убегавшее в распахнутую дверь. Она ушла?! Но почему??? Может, кто-то пришёл и увёл её? Кто?! Вопросы дробили меня на части, мешая сосредоточиться, отдышаться… Я заметался, бесцельно бегая по комнатам, роняя предметы, ища непонятно что — то ли следы, то ли доказательства похищения. Чем больше проходило времени, тем больше я запутывался. Позвать на помощь?! Но мне никто не поверит! Более того, меня даже обвинят в её пропаже: проспал, не уберёг! Пока будут разбираться, зыбкие следы растают окончательно… Нет! Нет и нет! Не терять ни минуты! Шальная мысль пружиной выкинула меня из комнаты и погнала по коридору: это он! Он!!! ОН!!! Больше некому!

Постепенно я замедлил шаг и стал осторожнее. Моё безумие окончательно завладело мной, и я крался теперь по коридору, как дикий зверь, вышедший на охоту. Мне казалось, что в воздухе сохранился едва уловимый шлейф аромата духов Тэйи. И я, принюхиваясь, следовал за ним, облекая в движение столь изысканную галлюцинацию моего сумасшествия. Где-то раздавалась музыка, продолжался карнавал, небо над Ульдроэлем неторопливо теряло непроницаемую густоту и приобретало сиренево-серые оттенки. Пару раз мне попадались расходившиеся по своим комнатам усталые гости. Я отступал в спасительную тень, и они беззаботно проходили мимо. Дорога мне была хорошо знакома: я не раз ходил по ней, ведь я был секретарём самого Советника, отца моего врага. Я знал, что через главные покои меня никто не пропустит: в такой час моё появление сочли бы более чем странным, а грандиозный скандал не входил в мои планы, и я решил проникнуть к сильсам через крошечную потайную дверь, ведущую в их библиотеку, а затем в приёмную, а затем… Что было бы затем, я не представлял абсолютно. Там будет видно, говорил я себе, лишь бы убедиться, что моя Тэйя жива и невредима. То, что она именно там, не вызывало у меня никаких сомнений. Безумец!

Пока мне везло: я удачно миновал болтающую и смеющуюся первую охрану внешнего круга, повернул за угол и подошёл к нише с небольшим фонтаном, бьющим из пасти мраморного даллийфана, надавил на неприметный выступ на стене за ним и нырнул в бесшумно раскрывшийся проём, тут же захлопнувшийся за моей спиной. К слову сказать, весь дворец напичкан подобными ходами и выходами, необходимо лишь знать, какой из них безопасен, а какой лучше обходить стороной как можно дальше. Этим потайным ходом я не пользовался с самого детства: когда-то мы забирались тайком в библиотеку и листали старинные книги в поисках „страшных тайн“. Вскоре мы попались, нас жестоко наказали, но хода мы не выдали, соврав, что у нас был ключ. Ключ действительно был, но попасть через основную дверь так и не выпадало возможности. К тому же, красться в темноте было гораздо интереснее. Много лет спустя, когда библиотека, по неожиданному совпадению, стала моим рабочим местом, я решил проверить, действует ли наш бывший потайной ход, но так и не собрался. Что ж, этот момент, видимо, настал.

Я уверенно шёл в темноте узкого коридора, как в детстве отсчитывая тридцать пять шагов, поворот, ещё восемь и…

— Но господин! — вдруг услышал я знакомый и так ненавидимый мною голос. — Я готов следовать любым вашим указаниям, но это будет выполнить очень и очень трудно.

Я приник к маленькой дырочке, специально проделанной таким образом, чтобы просматривалась почти вся комната, представлявшая собой домашнюю библиотеку. Енлок Рашх стоял ко мне спиной, задумчиво теребя страницу раскрытого фолианта. Его собеседник, к сожалению не видимый из моего укрытия, что-то тихо и настойчиво возразил. Сильс занервничал и с досадой захлопнул книгу.

Однако, где же Тэйя? Где он её спрятал? В том, что это он виноват в её исчезновении, я не сомневался ни на минуту. Она где-то заперта, — навязчиво стучало в моей голове. Где-то. Где?! Я чуть подался вперёд, сильнее прижимаясь лбом к тонкой стенке. Меня вдруг стала раздражать крошечность отверстия (до чего же плохо видно!), ковры и многочисленные книги, поглощавшие звуки (понятно, библиотека, должно быть тихо, но это уж слишком тихо, до чего же плохо слышно!). Не думая о последствиях или, наоборот, желая их жадно, я аккуратно потянул вбок дверцу. К счастью, та отъехала в сторону бесшумно, открывая моему взору остальную часть комнаты.

Рашх, занятый явно неприятным для него разговором, пока не догадывался о моём присутствии.

Я высунулся наполовину из своего укрытия, огляделся, намереваясь улучить момент и переползти за массивный диван, стоявший неподалёку. Во мне разгоралось знаменитое фианьючье любопытство. Что, великий Ульдроэль, тут происходит?.. К тому же, я не терял надежду отыскать свою жену.

— Нет! Это почти невозможно! — раздражённо барабанил пальцами по столу Енлок Рашх. — Вы предлагаете мне государственное преступление.

— Мы предлагаем вам корону и бессмертие, — скучающе монотонно убеждал шепчущий голос, с интонацией терпеливого школьного учителя, в сотый раз объясняющего прописную истину. — С вашими-то внешними данными, умом, обаянием и настойчивостью, вы обязательно добьётесь своего.

— Но ведь это же королева, а не какая-нибудь… очередная красивая кукла! — наверное, тоже в сотый раз возразил сильс. Впрочем, он выглядел неуверенным и явно начинал злиться.

Бороться с собой больше не было сил, и я ползком переместился за диван, в последний момент, на мгновение, выглядывая из-за бархатного валика. О, лондилум!.. Увиденное превзошло все мои даже самые смелые предположения.

Енлок Рашх общался с привидением!!!»

Рассказ фианьюкка захватил меня полностью. Я так и не задал ни одного обещанного мною вопроса, лишь изумлённо смотрел на маленького рассказчика, который так волновался, что под конец снова вскочил и, не в силах с собой справиться, стал ходить из стороны в сторону.

— Привидение? — заинтересованно переспросил я, тоже привставая на месте. — Какое оно было? Белое и прозрачное? С горящими глазами и открытой пастью?

«Какие странные призраки тебе встречались, — растерянно пожал плечами Айт. — Тот, с которым беседовал сильс, был плотным тёмным силуэтом, закутанным в плащ с накинутым капюшоном».

— А почему тогда ты так уверен, что это был призрак? — удивился я. — Может быть, кто-то просто не хотел показывать своё лицо!

«Никакого лица-то не было вовсе! Одно чёрное ничто с горящими углями глаз. Кстати, эта жуть висела прямо в воздухе, чуть смазываясь по краям и изредка полыхая искрами. Иногда очертания силуэта мерцали и пропадали, впрочем, тут же появляясь опять».

— Голограмма! — понимающе кивнул я. Айт приподнял брови и вопрошающе посмотрел на меня. — Пространственное изображение, одна лишь видимость, — пояснил я, — кино, иллюзия, пшик, обычная картинка для удобства общения. Ну, чтобы не разговаривать с пустым местом, или для психического воздействия — чтоб было страшно.

«Да уж. Это действительно выглядело весьма неуютно! Кроме того, складывалось впечатление, что Рашх, как привязанная собака, не может отойти от своего „хозяина“ добровольно, хоть тот и представлял собой, как ты говоришь, иллюзию, пшик, какое-то непонятное кино».

И тут меня осенило:

— О, чёрте чотт! Так это ведь был магар! — я опустился на землю. Рассказываемая история всё больше и больше вызывала тревогу, тем более что новым действующим лицом в ней выступала сама королева. Оно и понятно: не одному же мне интересна её судьба. Я разозлился и опять подскочил на месте: — Так! Давай снова и по порядку!

«Как?! Сначала?» — поразился Айт, с сомнением оглядываясь на меня. Наверное, я действительно выглядел странно: ещё пять минут назад слушал себе, прилежно сидя на камне, и вдруг подпрыгнул, как ужаленный.

— Да нет, конечно нет! Только о призраке! И… и о королеве.

Хорошо хоть фианьюкк пока ничего не спрашивал, только окинул меня внимательным взглядом и мысленно сказал:

«А что кроме сказанного? Я почти ничего не слышал. Скорее всего, ты прав! — Айт был задумчив и печален. — Это и на самом деле был магар, вернее, его призрачный дух. Но каков наглец! Магары в Ульдроэле — немыслимо!!!»

— А разве Ульдроэль не защищён от подобных визитёров? Хотя нет, это ведь была всего лишь картинка. Дело обстоит гораздо хуже, чем я предполагал. О чём конкретно говорили сильс и магар? Может, ты попытаешься вспомнить как можно больше?

«Увы! Моя голова растеряла и слова того разговора, — уклончиво ответил фианьюкк, но, глянув на меня, добавил: — Но я попробую…»

Он надолго задумался. Я не торопил.

Значит, Диллинь стала самой завидной и желанной невестой. Конечно, кто ж не хочет быть королём?! Я не хочу, — настырно возразил мой внутренний голос. Да уж, я точно не хочу… А что я хочу? Увидеть Диллинь и умереть? Так она не Париж, и умирать я, кажется, раздумал. А вот увидеть и… Что «i»?

«Жениться на Королеве!.. Надо ли говорить, что Енлок Рашх согласился. Конечно, кто же не хочет стать Королём? — рассказывал Айт Яэйстри. — Первоначальные сомнения были с лёгкостью забыты, и через некоторое время он уже был уверен, что столь прекрасная идея сама пришла к нему в голову. А магар… Магар лишь напомнил о ней, указав на благоприятность момента для её исполнения. Сильсы заслуживают всеобщего поклонения, они великие и неповторимые существа, — нашёптывал его вкрадчивый голос, — и кто кроме них достоин править этим миром? Тем более, что они и так находятся на вершине власти. Королева в любом случае должна будет выйти замуж. Пусть же рядом с ней окажется истинно достойный!

— Я! Я!!! — расхохотался Енлок Рашх. Теперь его глаза светились ещё большим безумием, чем мои. Я сжался за своим укрытием, с ужасом понимая, что явился свидетелем того, за что убивают на месте. Я почти не дышал, не зная, что делать дальше. Тем временем они перешли к обсуждению деталей своего грандиозного плана.

— Вы должны немедленно прекратить дуэли и нежелательные ухаживания, явив собой образец достоинства и благородства. Что вам стоит? — требовал, просил, приказывал тихий голос. — Немного усилий — и все вокруг заговорят о великом лорде Енлоке Рашхе Хроссе, восхваляя его мудрость, силу и красоту! А мы поможем, чтобы эти слухи как можно быстрее достигли ушей Королевы. Не вам же, в самом деле, хвастаться перед ней своими достоинствами?!»

Я сердито пнул камень, ускакавший прямехонько в пропасть.

Фианьюкк удручённо вздохнул и продолжил:

«Но Королева, несмотря на свой юный возраст, необыкновенно умна! — возразил сильс. — Потребуется время, прежде чем окончательно исчезнут сплетни и слухи обо мне.

— Но ведь это всего только слухи! — отмахнулся магар. — А жители дворца так любят развлечения, увлечения и приключения. Что ж, мы удовлетворим их глупые желания, и скоро Ульдроэль будет гудеть, как улей, восторженно восхваляя вас на разные голоса! Следуйте нашим указаниям, и вы станете героем номер один и первым претендентом на руку умной, но всё же очень неопытной Королевы.

— Слушаюсь, мой господин! — слишком манерно и с явным ехидством поклонился Енлок Рашх. — Мне остаётся только оправдать ваши и наши надежды!

— Мы будем следить за вами, лорд! — уже неотчётливо произнёс магар, тая в воздухе и теперь действительно напоминая привидение. Ещё секунда — изображение исчезло, завершив свой уход напутственным пожеланием: — Будьте осторожны и терпеливы! Пожалуй, это будет для вас самое трудное…

— Осторожным — да! А вот терпеть я начну, пожалуй, с завтрашнего утра! — гримасничая, ответил пустому месту сильс. Он гибко, по-кошачьи потянулся, хрустнул пальцами, отцепил от пояса тяжёлое оружие, которое, смеясь, закинул небрежно на диван прямо перед моим носом. Меч тяжело плюхнулся в мягкие подушки. Затем, пройдя в другой конец библиотеки, Рашх остановился перед полкой с восточной поэзией и, продолжая улыбаться, вынул несколько книг, сунул руку в образовавшееся углубление и чем-то там защёлкал. Полка медленно отъехала в сторону. За ней обнаружилась небольшая, тут же вспыхнувшая неярким светом комнатка.

Я был так заинтригован, что даже забыл прятаться, старательно вытягивая шею и заглядывая в образовавшийся проём. Рашх был занят механизмом двери и меня не замечал. Я осмелел и переполз поближе, по дороге утянув за собой его меч.

Теперь я перехожу к самому печальному моменту моей истории и признаюсь в своём бессилии и невезении. Там, в той самой комнатке, на широком ложе спала моя жена. В первую секунду она показалась мне мёртвой, так безжизненно белело её лицо, безвольно замерли плечи, руки. Вдруг она застонала и едва заметно вздрогнула, как бабочка, попавшая в смертельную паутину. И только тут я заметил серебристые нити, опутывавшие всё её тело. Тэйя и правда была поймана — сильнейшим магическим заклятием.

Что делать?!

Я был в панике.

Сильс завершил свои манипуляции и, издавая гадкие звуки, подошёл к моей Тэйе.

— Ну что, несговорчивая моя прелестница? — ухмыляясь, поинтересовался он, освобождая её от пут, а заодно и от подвенечного платья. Жадно охватил взглядом её тело. Фиа застонала, приоткрыла глаза и с ужасом уставилась на сильса, медленно обретая смысл происходящего.

Полка плавно вставала на привычное место…

Я истошно закричал и бросился в сужающийся проём.

Енлок Рашх озабоченно оглянулся и досадливо поморщился, быстро прищёлкивая пальцами: дверь замерла.

— А ты здесь точно лишний! — зло проговорил он, поднимаясь ко мне навстречу. Бросил взгляд назад: беспомощная фиа, едва-едва шевелящаяся, пытающаяся прикрыться остатками одежды: — Никуда не уходи, моя красавица! Ха-ха-хааа!!! Я скоро! Не скучай без меня!

Я выхватил из ножен меч, выставляя клинок прямо перед собой, водя остриём по воздуху: он был огромен для меня, и его приходилось держать двумя руками.

— Осторожнее, не порежься! — издевался Енлок Рашх, резко отскакивая в сторону. Он забавлялся.

Я понимал, что у меня не будет второго удара. Я и с первым разом-то не знал, что делать. Моим оружием всегда была самопишущая палочка или обеденная ложка.

Я заорал и бросился на него, — чего тянуть время, да и помощь ждать неоткуда, — размахивая мечом, как мне казалось, сильно и непредсказуемо. Он даже не стал уклоняться, кинул мне чем-то тяжёлым прямо в лоб, кажется, лежавшим на столике у кровати увесистым апельсином, и ему только и оставалось, что поймать меня в воздухе, одновременно выбив подальше меч. Клинок звонко отлетел куда-то в сторону, а меня сильс перехватил поудобнее за шиворот, подняв вверх на вытянутой руке, как щенка. Тэйя пронзительно закричала. Я извивался, стараясь освободиться. Рашх выругался и сильно тряханул меня, выколачивая дыхание и последние шальные мысли. При этом он что-то стремительно чертил в воздухе.

Яркая вспышка света указала местонахождение только что созданного им портала. Часть стены исчезла, открыв крутящийся пространственный коридор, куда сильс и шагнул, волоча меня за собой. Последнее, что удалось увидеть, было побелевшее лицо моей жены, которая, забыв о растоптанном достоинстве и уничтоженном платье, непримиримо ползла за нами.

Тэйя…»

Солнце давно стояло в зените, давая столько света, что это воспринималось изощрённой пыткой. После тесной прохладной тьмы подземных коридоров синее небо оглушало безбрежностью и поистине царственным оттенком.

Мои друзья пока не прилетели, и я безуспешно всматривался в горизонт, не зная, с какой стороны ждать подмоги.

Пришлось снова оторвать лоскут от моей рубашки и плотно обмотать глаза фианьюкка: у него солнечный свет вызывал непереносимую боль. Тонкие, почти прозрачные веки не могли защитить большие глаза Айта. Сколько же должно пройти времени, чтобы он смог видеть днём?

— И куда утащил тебя Рашх? — осторожно возобновил я разговор.

Он повернул ко мне замотанное лицо и глухо произнёс:

— Соол сун тоогро лоо, суфаа.

Немного помолчал и перевёл, переходя на мысленную речь:

«Туда же, куда судьба занесла и тебя. Туда же, куда и всех остальных, чьи дороги пролегали через Лабиа Тхун. Мы выскочили где-то высоко под каменным сводом, на самой верхней галерее. Сильс повредил мне горло, и я лишь хрипел, судорожно хватая воздух. Слова больше не удавались мне, а отдельные рваные звуки несли так же мало смысла, как и мой обезумевший взгляд.

— И куда ты лезешь, неуёмный гадёныш?! — шипел Рашх, волоча меня к перилам смотровой площадки. — Не бойся, я тебя не убью! — тут он засмеялся. — Ты сам умрёшь! По собственной воле, от собственной глупости и скупости. Такой женой, как твоя фиа, грех обладать одному, да и куда тебе такое огромное сокровище, а? Ты хоть знаешь, что с ним делать? А теперь… Не хочешь делиться — не надо: пусть действительно достается только одному! Догадайся — кому?..

Он стоял, что-то внимательно высматривая вокруг, а я корчился у его ног.

— Не-е-ет! Я не буду пачкать о тебя руки! А если позже спросят, виноват ли я в твоей смерти, что ж, честно отвечу — нет! А жёнушка, прекрасная Тэйя (в его устах это имя звучало почти кощунственно), твоя бывшая супруга, будущая вдова, пренепременно обо всём забудет! Уж я постараюсь — будь спокоен… Есть масса средств!

Тут он вдруг наклонился ко мне, подхватывая подмышки, и поставил на ноги, прижимая к парапету.

— А вот и тот, кто нам нужен! — промолвил Рашх, вытаскивая из-за пояса крошечный излучатель и вкладывая его мне в ладонь, крепко сжал мои пальцы своими и, не отпуская мою руку, прицелился куда-то вверх — хотя, что там могло быть ещё выше? — и выстрелил. Голубой лучик рванулся к невидимой жертве.

Короткий вскрик возвестил о точном попадании. Но я уже и сам видел того, кто на свою беду оказался рядом: странное круглое создание, размахивая толстыми ножками, нелепо кувыркалось в воздухе и падало, катастрофически падало вниз.

— Сюда! Лети сюда! — громко закричал Енлок Рашх, драматично протягивая к нему руку.

Оно услышало и поверило, из последних сил дотянуло до нашей площадки, неуклюже спикировав нам прямо под ноги.

— Ошибочка вышла, — пробормотал сильс и снова прицелился моей рукой. Я сопротивлялся, но безуспешно: проще было бы воевать с дракакурдом. Голубой лучик вспыхнул снова и упёрся в выпученный глаз раненого существа. Глаз брызнул, оставляя вместо себя безобразную дырку, ножки взбрыкнули и обвисли — несчастный толстяк был мёртв».

— Бедный жепоб, — вспомнил я смешной летающий мешок, виденный в подземном городе. — Это самое глупое и безобидное создание, которое я когда-либо встречал.

«Да, бедолага, — кивнул фианьюкк. — Впрочем, для него-то мучения кончились, а для меня же только начинались… Откуда-то появилась целая стая летающих лягушек с синими седоками. Тогда я почти ничего не соображал и был не в состоянии вслушиваться, о чём они разговаривали с Енлоком Рашхом. Его голос болезненно отдавался в моей голове: требовал, обличал, взывал о наказании. Меня никто не спрашивал, впрочем, моё повреждённое горло всё равно не издало бы ни одного членораздельного звука. Потом я, наконец, потерял сознание, а с ним и свою свободу, ибо очнулся я только на каторге, с биркой на шее и отчаяньем в душе. Рядом стоял эагрэшт и плотоядно улыбался…»

Фианьюкк задрожал и запрокинул к небу замотанное лицо.

— Айт, дружище, держись! Слышишь, это уже позади! Не надо о каторге.

«Это жуткое место, жуткое. Однако в чём-то справедливое. Знаешь, эта жидкость в котлах чоттов обладает множеством удивительных свойств: мало того, что она способна невероятно долго продлевать жизнь тела…»

— Ничего себе, долголетие, — фыркнул я. — Была охота стать живой мумией!

«Зря смеешься, — возразил Айт. — Большинство готово жить в любом виде, лишь бы не умирать. Такое понятие, как душа их мало заботит. Впрочем, оно и до этого ничего для них не значило».

— Но только не для тебя! Как я успел тебя изучить, ты просто душа-парень!.. Постой, но если ты действительно таков, то это же несправедливо! И куда смотрели йокли?!

«В данном случае, синие стражи смотрели на знакомого нам сиятельного лорда, — вздохнул фианьюкк. — Я их понимаю: что называется, налицо свежий труп и рядом с ним я с орудием убийства в руке, сказать ничего не могу, зато может объяснить произошедшее всеми уважаемый и мудрый сильс, так кстати оказавшийся поблизости и — о, удача! — схвативший злостного преступника. Ко всему прочему, добавляется мой безумный взгляд и нечленораздельный хрип, ничего или наоборот всё объясняющий: свихнувшийся от потрясения финюк, — Айт горько усмехнулся, — понятно, потерял жену, да в первую брачную ночь! Решил найти виноватого да не выдержал — стал палить по всем подряд. Ай-ай-ай! Впрочем, причина не смягчает наказания. К тому же, у йоклей была дополнительная, последняя возможность проверить мою невиновность».

— И что же они?! — не выдержал я. — Не проверили?

«Не спеши, а то успеешь! — уже более расслабленно улыбнулся Айт. — Так вот. Возвращаемся опять к известным нам котлам. Как я и говорил раньше, варево в них обладает поистине чудодейственными свойствами, одним из которых, кроме продления жизни, является определение виновности или невиновности заключённого. Да-да, и не смотри так удивлённо. Я и через повязку чувствую твой взгляд. Вновь прибывших по очереди бросают в первый котёл. Если кто-то из них идёт на дно, его проваривают минут десять (с этого момента начинается необратимая реакция превращения в мумию), затем вытаскивают и складывают в штабеля. Если же он не тонет (как я, например), а это бывало крайне редко, то его тут же вылавливают и складывают в специальное место до последующего разбирательства. Считается, что с ним что-то не так: возможно, проверяемый невиновен и попал на каторгу по наговору или по ошибке — что ж, всякое случается! В этом случае полагается ждать до повторного разбирательства. Йокли же, в свою очередь, не торопятся — ждут, когда наберётся таких странных непотопляемых штук хотя бы пятьдесят. Ради меньшего количества, по их мнению, не стоит прибывать в такое отвратительное место, а эти, якобы невиновные, не так уж и невиновны, как они считают, чтобы не подождать немного. Их судьба, говорят они, не настолько глупая особа, чтобы впустую устроить им испытания. Без причины и прыщ не вскочит, не то что…»

— Что ж, в их словах есть определённая доля истины, — задумчиво пожал плечами я, но, взглянув на ещё более задумчивого Айта, торопливо добавил: — Но я, конечно, не имел в виду…

«Да нет. Наверное, в этом действительно есть какая-то справедливость. У меня было столько времени подумать о своей жизни, и я пришёл к весьма неожиданным выводам, — вздохнул фианьюкк. — Тот молодой талантливый фиа — страстно влюблённый жених, восторженный Айт-до-каторги — кажется мне теперь таким смешным и ненастоящим, мне, который переступил черту смерти и стал Айтом-после-каторги, тем существом, которое живёт дальше только ради своей единственной мечты. Ах, Тэйя…»

Далёкий призывный рёв оборвал наши совместные душевные блуждания. Со стороны заметно снизившегося солнца быстро приближалась тёмная точка.

Я впервые видел его во всём великолепии. Тот предыдущий раз, когда в ярком контрасте пламени и ночи я выхватил лишь грандиозный образ могучего зверя, пышущего огнём и злостью, вряд ли можно было назвать нашим первым знакомством, и теперь я со смешанным чувством опасности и восхищения наблюдал, как вырастает в небе силуэт гигантского ящера. Каждый взмах кожистых крыльев стремительно пожирал разделявшее нас пространство, и если бы не излишество устремлённых вперёд голов, я бы, может быть, начал подумывать о круговой обороне.

Фианьюкк торжественно замер рядом, всем своим незрячим существом впитывая ответственность момента. Он повернулся в сторону приближавшегося Змея, каким-то образом безошибочно определив, откуда тот должен появиться.

Уже стала различима крошечная мальчишеская фигурка, вжавшаяся в линию гребня на чешуйчатой холке, прямо у основания средней шеи. Мальчик что-то звонко вопил и размахивал одной рукой, вторую плотно прижимая к своей груди, будто держа небольшой свёрток.

Из-под плотно сжатых драконьих когтей на одной лапе беспорядочно торчали четыре страусиные ноги, и я со смехом отметил, что Иичену тоже путешествует вместе со всеми, хоть и таким забавным способом. Впрочем, он, наверное, не видел в этом ничего потешного.

Интересно, а где же дофрест? Хотя с такого расстояния разглядеть миниатюрного Враххильдорста вряд ли представлялось возможным.

И вот Змей распластался и завис, раскинув крылья над нашей площадкой. Освещённое солнцем брюхо горело и переливалось тысячами огней, преломляя солнечный свет, как кольчужная броня. Крылья его трепетали, ловя потоки восходящего воздуха. Дохнуло горячим и острым запахом уставшего исполинского зверя. Редкие травинки прилепились к каменистой поверхности, прижатые порывами ветра от каждого взмаха широких крыльев, да мы и сами вжались в землю, опасаясь, что Горынович сметёт нас вниз каким-нибудь неосторожным движением.

— Дядя Вася!!! — орал Фастгул'х, молотя от восторга ногами. — Ура! Вы живы!

«Ну, чего? Налюбовался?» — вдруг ехидно поинтересовался Горынович, разворачиваясь к нам боком, при этом целые комья сухой земли взметнулись в воздух и заскакали по всей площадке.

«Пал ниц пред когтями вашего чудовищного великолепия! — хмыкнул я, впрочем, действительно втираясь лицом в камни и цепко притягивая к себе невесомое тельце Айта: того гляди, ещё улетит в небо, лови его потом! — Нам пора занимать места согласно купленным билетам?»

«Вам в первом классе или во втором?! — хохотнул Зорр, причём одна из голов поперхнулась и плюнула струёй раскалённого воздуха, едва успев отвернуться в сторону. — Не смеши, а то полетите в виде бифштекса. Где твой нахлебник-то? Это, что ли, вот тот заморыш, что замер у тебя под боком? Ну и вкус у тебя, Василий!»

«Я ж не обедать им собрался!» — улыбнувшись, возразил я.

«А что ты им собрался?! Ладно, долетим — разберёмся! Пихай его под одежду! Придётся нести вас, как и иича… До первой остановки, само собой. Извини, посадочная площадка маловата-с: я-то сяду, а вот от вас, на которых я и сяду, мало что останется, так что клади его за пазуху, замри и ничего не бойся!»

«Размечтался! Пусть боятся…» — я так и не успел придумать, кто же должен бояться вместо меня. Нас придавило ураганным ветром, тряхнуло и рвануло вверх, больно ударив по рёбрам. Я лишь изумлённо выдохнул и поплотнее прижал к себе фианьюкка, прохладным комком замершего у меня под рубахой. Фатш Гунн неудобно давил подмышкой, но переместить его уже не было возможности — мы были плотно зажаты в капкане когтей. Из соседней когтистой клетки на меня с пониманием и весьма сочувствующе смотрел Иичену. Я крикнул ему что-то ободряющее, но мой голос унёсло ветром.

Под облаками было холодно. Воздух обжигал горло и перехватывал дыхание. Кожа покрылась пупырышками и саднила. Но больше всего меня волновали развязавшиеся шнурки на левом ботинке: последующая перспектива путешествовать босиком вызывала стойкое недоверие. По нашей русской привычке я таки изловчился и подтянул к себе ногу, уперевшись подошвой в ближайший коготь. Вздохнул с облегчением и, наконец, огляделся.

Горный хребет внизу плавно изгибался и разделялся на три направляющих, удачно копируя моего крылатого друга. Вершины топорщились острыми пиками, выстраиваясь в каменный гребень. Казалось, что внизу распластался и замер гигантский дракон, — этакий «папа» всех драконов, — и в данный момент мы пикировали ему прямо на спину, снижаясь по скручивающейся спирали, метя в ложбину между зубцами. Густая тень скрывала относительно ровное пространство размером с небольшую деревенскую площадь.

Почти касаясь лапами земли, поднимая крыльями облака пыли, Горынович разжал когти. Я почувствовал подошвами твёрдую почву. Не удержавшись на ногах, тяжело осел на камни и огляделся, тряся закружившейся головой. Рядом, колыхаясь перьями и расползаясь всеми четырьмя ногами, шмякнулся Иичену: его тоже укачало. Мы красноречиво переглянулись.

— Чу-чуу-чу… — едва слышно пробулькал иич.

— Согласен, — кивнул я.

— Дядя Вася!!! — сзади налетел импровизированный смерч, чуть не уронив меня окончательно. Маленькие ручки плотно обвили мою шею.

— Где ты был??? — прокричал мне прямо в ухо Фастгул'х.

— Гулял! — радостно ответил за меня подошедший Зорр. Я и не заметил, как исчез трехголовый ящер, в мгновение ока преобразившись в усатого красавца. — Смотри, какое пузо нагулял! Да ладно, хватит дуться, душа моя! — Он заулыбался и вдруг почти обиженно добавил: — Если б ты знал, как мы переволновались! Перерыли всю округу. Один Врахх знает… Да, кстати, он один легкомысленно твердил, что, мол, всё в полном ажуре, и ты обязательно найдёшься.

— Сказать, что я счастлив — так мало, — с облегчением ответил я, осторожно разжимая детские ручки и вытягивая мальчика в зону видимости. — Фастх!!!

Под рубашкой зашевелился фианьюкк.

— Кстати, а где этот всезнающий пройдоха? Где Враххильдорст? — спросил я, освобождая из-под одежды Айта.

— Да здесь я, здесь! Соскучился? — раздался сбоку долгожданный голос дофреста. — Можно подумать, что я могу куда-нибудь провалиться!

— Можно подумать, я могу! — усмехнувшись, я с нежностью созерцал пушистого карикатурного дракончика, восседавшего на соседнем камне. — Хотя, пожалуй, что могу. Вернее, уже смог! Послушай, шустрый и проницательный: ты случайно не заглядывал в один подземный город? А то местный йокль говорил, что видел очень похожего…

— Кого? Меня?! Какой-то йокль?! — притворно возмутился Враххильдорст, шмыгая носом. — Делать мне нечего, как…

— Чтоб мне огнём подавиться!!! — вдруг изумлённо вскрикнул Горынович, прерывая нашу шутливую болтовню и неприлично тыкая пальцем в фианьюкка, которого я, наконец, освободил из-под своей рубашки (при этом повязка соскользнула с его лица, и он жмурился, прикрывая глаза ладонями). — Чтоб у меня четвёртая голова отросла, если это не писец Яэйстри!!!

Они так и замерли друг перед другом: Айт — настороженно, подслеповато вглядываясь и вслушиваясь, Зорр — с восторгом и прибывающей жалостью.

— Айт Яэйстри… Это точно вы?.. Ты?!.. — было видно, как сомнения всё более охватывали хийса: похож или не похож? Может быть, и не тот вовсе? Он и сам уже не знал, почему назвал это жалкое существо пропавшим фианьюкком. Так бывает, когда мельком увиденный прохожий вдруг кажется давно знакомым, но чем больше вглядываешься в него, тем более удивляешься — совсем непохож! И как так могло показаться — непонятно. Надо же… А может быть и на самом деле — он?

— Да он это, он! — ответил я за Айта. — Подожди, а вы знакомы? Хотя, что за вопрос — конечно, знакомы!

— Конечно, — задумчиво кивнул Горынович, внимательно рассматривая молчавшего фианьюкка. — Лорлоо сунна умт. Ла рил луу?

— Луу рил, умт самда туниву ла! — вздрогнув, будто проснувшись, пробормотал тот. Затем встрепенулся и, захлёбываясь, затараторил, забыв про слепящее солнце, во все глаза глядя на стоявшего рядом Зорра: — Ло! Ло! Сунда ма унни ма умт! Лоо…

— Он ещё мысленно может, — зачем-то добавил я и неожиданно забеспокоился: — Лицо надо завязать — ему же больно!

— Его надо одеть! — звонко вмешался Фастгул'х, тут же начиная раздеваться, торопясь и от этого только запутываясь в своей одежде. За ним обеспокоено топтался Иичену.

— Ага! И накормить! — поддакнул Враххильдорст, впрочем, не двигаясь с места и лишь красноречиво почёсывая своё толстое брюшко.

— Как же это тебя угораздило? — присел рядом с фиа Горынович, озадаченно теребя усы.

Все разом переключились с меня на фианьюкка.

Айт оглядел нас и расплакался: судорожно, безголосо, так и не уронив ни единой слезинки — все слёзы были давным-давно уже выплаканы.

— Вот так и обзавёлся ещё одним спутником! — закончил я свой рассказ, окидывая взглядом всю нашу честную компанию.

Айт спал, укутанный по самые уши, счастливо посапывая во сне, впервые за время нашего знакомства напоминая не уродца, а ребёнка какого-то миниатюрного сказочного народа.

Пылал костер, зажжённый хийсом. К моему удивлению он просто дохнул на ближайшую кучу камней (это в человеческом-то обличье!), и та прилежно загорелась, и горела, кстати, до сего момента: ровным синим пламенем, без вспышек и затуханий — забавно, необъяснимо, но очень удобно, не правда ли?

Мы молчали, по очереди посматривая то на нашего нового «товарища», то на Фатш Гунн, лежавший рядом со мной.

— А что за пилюли подарил тебе гном? — первым нарушил паузу Горынович. — Дай-ка глянуть.

— Шарики как шарики, — пожал я плечами, протягивая ему мешочек. — Состав мне не объяснили.

— А и не надо! — усмехнулся Зорр, высыпая содержимое себе на ладонь. — Ну-ка, посмотрим! — отложил мешочек и накрыл горошины второй рукой, что-то невнятно бормоча себе в усы. Шарики вспыхнули и замерцали голубым, просвечивая сквозь неплотно сомкнутые пальцы. — Ого-го!!! Серьёзные таблеточки! — только и выдавил он, торопливо ссыпая их обратно и отдавая мне.

— Что, кусаются? — насмешливо поинтересовался я, затягивая верёвочку и убирая подальше ценное лекарство.

— Волшебные?! — восхищённо констатировал Фастгул'х, внимательно наблюдая за происходящим.

— Считай, что так, — улыбнулся Горынович, взъерошив волосы малыша. — Ой-ой-ой, какие волшебные! Думаю (уже обращаясь ко мне), туда входят корень Мардровира и синяя смола, мёд, желчь, яд, соль, перец, толчёный дроид, лук, цах, кора люрсоита и… и наверное, ещё целая куча всего, о чём я и понятия не имею, — он улыбался всё шире.

— Впечатляет! Кстати, их осталось только восемь! — не обращая внимания на иронию в его голосе, сказал я. — Восемь шариков — восемь дней жизни Айта. Если уж мы решили дружно принять участие в его судьбе, давайте возьмём фианьюкка с собой к Ушраншу? Насколько я понял, Оллис Ушранш — это гипотетическая фигура, кое-что смыслящая в жизни и смерти?

— Что ж… — посерьёзнел Горынович. — Я не против.

— Возьмём, возьмём! — захлопал в ладоши Фастгул'х.

— Тише! — улыбнулся Враххильдорст, до этого молча наблюдавший за нами. Он всё время выуживал из ближайшей котомки сухие хлебцы и тихонько ими похрустывал, роняя крошки себе на живот, где они благополучно застревали в густой шёрстке. — Конечно, возьмём. В конце концов, не здесь же его оставлять. Да и глянь-ка на «дядю Васю»: и йоклю понятно, что он теперь ни за что не расстанется со своим новым ценнейшим приобретением! — он с сожалением обнаружил, что запасы сухарей подошли к концу.

— Так, значит, в Лабиа Тхуне был, всё-таки, ты! — я погрозил дофресту пальцем: — Был и не выручил! Это значит, что я мог бы не продираться через чоттовый отстой, то есть каторгу?! Да ты… да ты!..

— Я — это я! — спокойно ответствовал Враххильдорст, совершенно не обращая внимания на мой праведный гнев, а занимаясь чисткой своей шубки. Он как раз выудил внушительную крошку, придирчиво оглядел её со всех сторон, положил в рот и, захрустев, продолжил: — Пора бы перестать обижаться. Сколько можно? В конце концов, тогда бы ты не встретил ни Севу с тэльлией, ни йокля, ни черхадда, ни фианьюкка, — он деловито загибал пальцы. Я молчал. Он, снисходительно улыбаясь, докончил: — Выгода очевидна. По глазам вижу, что ты совершенно согласен.

Я что-то невнятно пробурчал в ответ — у меня не было слов. И ведь прав же паршивец?! Кто скажет, что неправ?

— Как бы то ни было, есть в этом что-то несправедливое, — вздохнул Фастгул'х. — Неужели нельзя… Чтобы дядя Вася сразу же к нам вернулся?

— Нет, дорогой, нельзя! — обнял его Горынович. — Ты ещё маленький, но скоро поймёшь, что невозможно достичь многого, не преодолев многое. Где же тогда победа? Не может же добрый молодец просто так взять и найти за первым поворотом меч-кладенец, коня да красну девицу. Что ж это за история тогда получается? Один сплошной счастливый конец.

— А разве это плохо? — не сдавался мальчик.

— Да нет, не плохо, конечно, — вздохнул хийс, задумываясь и явно начиная грустить. — Однако, молодцами не рождаются: молодцами становятся!

— Это уж точно! — улыбнулся я, поигрывая плечами. — Видишь, какой я стал за это время!

— Ну-ну! — хмыкнул Зорр. — Да будет тебе известно, что герои в сказках не плечами, а друзьями сильны. Так-то вот! А у тебя этого добра, считай, навалом! Даже если меня возвести в ранг боевого коня, а дофреста считать мечом-кладенцом, то всё равно ещё остаются малыш с Иичену да фианьюкк впридачу.

— Тебя сделать конём… — придирчиво разглядывая Горыновича, проговорил я. — Да, в этом что-то есть! — я не выдержал и рассмеялся: — Какой ты, право слово, жертвенно-уступчивый!

Тут Айт тревожно забормотал во сне и, не открывая глаз, сел. Лицо его потемнело и пошло пятнами. Глазные яблоки под закрытыми веками задвигались из стороны в сторону, будто он пытался поймать взглядом суетящуюся вокруг лица муху. Он захрипел, ловя ртом воздух, выгнулся и повалился на спину, как в предсмертной агонии, мелко трясясь всем телом.

Всё произошло так быстро, что мы ничего не успели понять. Зорр подскочил, озираясь вокруг, явно ища внешнего врага. Дофрест замер, наконец перестав жевать. Иичену встревожено забулькал, заглядывая через плечо испуганного Фастгул'ха. Я смотрел на фианьюкка, судорожно соображая, что же происходит… О боже, таблетки!!! Но ведь день ещё не прошёл? Или всё же?.. Когда Бэбэлэнц скормил ему первую пилюлю?

— Дядя Вася! Лекарство! То самое, волшебное! — как будто услышав мои мысли, прокричал мальчик.

Я протянул руку, ища драгоценный мешочек, но Горынович уже подавал мне его в развязанном виде.

Фианьюкк едва дышал.

Я приподнял его и вложил в раскрытый рот одну горошину. А дальше? Глотать ведь он сейчас не может. В следующий раз лучше дать лекарство заранее — пусть жуёт себе на здоровье! Если этот следующий раз случится…

Горошина выпала. Я поймал её и вложил снова, проталкивая фианьюкку за щеку поглубже. Ну, давай, растворяйся! Водой тебя залить, что ли?.. Пилюля вдруг вспыхнула и исчезла.

Как от вставленной в фонарик батарейки тело Айта засветилось — всё сильнее и сильнее — пока не загорелось, как электрическая лампочка. Я невольно отвернулся: слишком ярко!

Ещё секунда, и импровизированная лампочка погасла.

— Уже ночь? А сколько же я спал? — раздался спокойный голос Айта на чистейшем русском языке.

…Любовь, — вздохнула девушка. — Любовь… Пожалуй, это единственное чудо, которое свершается в этом мире. Что ж, мы ищем понимания, потому что ищем любви, и мы ищем любви, потому что любим. Я понимаю. Или думаю, что понимаю, — улыбнулась она. — Мой муж выразился бы проще. Любовь — это пространство и время, ставшие доступными восприятию сердца, сказал бы он, — тут она не выдержала и рассмеялась, легкомысленно махнув рукой. — Да что это я, право слово?