Красный Вервольф – 5

Глава 8

— А ты имеешь чё предъявить? — не двигаясь, осведомился я.

Голос, окликнувший меня из темноты, был детским, с басовитой подростковой хрипотцой.

— Шиш, это блатной, кажись! — пискнул другой голосок.

— Засохни, малявка! — огрызнулся первый.

— Ладно, шкеты, вылезайте, — сказал я. — Перетрем на холодке.

В кустах раздалось шуршание. И ругань. Шепотом. Потом на дорожку выбралось трое. Мал мала меньше. Подростки. Беспризорники. Промышляющие воровством и мелким разбоем. Самый рослый и, видимо, старший держал в руках самодельную заточку. Хорошо хоть — не шпалер, во время войны всякого можно ожидать. И вот такие малыши запросто могут пальнуть из кустов в прохожего и обобрать уже бездыханное тело. Кто их потом сыщет? Если убитый окажется местным жителем, полицаи пальцем о палец не ударят.

— Ну что, дуралеи, голодные небось?

Самый маленький шмыгнул носом и плаксиво протянул:

— Да-а…

Из-под вязанной шапочки на его голове торчали куцые крысиные хвостики. Да это же девчонка!

— Ты… эта… — пробурчал старший. — Чё звал? Тема есть?

— Брось, Шиш! — отмахнулся я. — Какой из тебя блатняк! До войны, небось, в школу ходил, был пионером…

Маленький пахан угрюмо засопел, но явно — не от страха.

— Я и сейчас пионер, — проговорил он. — А в эту их фашистскую школу я не пойду…

— Что же ты тогда прохожих грабишь, пионер? — спросил я. — Батя воюет небось?..

— Наш батя — на фронте! — гордо сообщила малявка и тут же получила подзатыльник, надо думать — от старшего брата. — Ой!

Я присел перед ней на корточки. Погладил по головке.

— Тебя как зовут, малышка?

— Нюркой кличут…

— Вот что, Нюра, братишка твой прав. Нельзя об отце рассказывать первому встречному.

— Я не буду…

Выпрямившись, я обратился к ее брату:

— Ну а тебя как зовут, пионер?

— Васятка, — нехотя отозвался он.

— Слушай сюда, Васятка… Я бы дал вам денег, но с немецкими марками на базаре ты сразу засыпешься… Мы вот как поступим… Вы где обретаетесь?

— На Плехановской, в подвале… В наш дом бомба попала, а подвал цел.

— Жди меня возле развалин. Часа через два я принесу вам продукты. Там и решим, что с вами дальше делать. А грабить прохожих — последнее дело. Даже если они сотрудничают с врагом. Схватят полицаи — повесят. И младших твоих не пожалеют. Понял меня?

— Понял! — кивнул пацан.

— Тогда дуйте! И ждите меня.

Они медленно отошли в сторонку, видимо, все еще не веря, что вместо фраера ушастого, встретили доброго дядю, а потом порскнули обратно в кусты. Я двинулся в глубь Летнего сада. Не успел сделать и трехсот шагов, как дорогу мне пересекла рослая фигура. Я сразу узнал Лаврика. Он не стал со мною заговаривать, лишь мотнул головой, чтобы я следовал за ним. Мы добрались до стены Окольного города, поднялись на холм, который псковичи называют Большим бастионом и здесь остановились. Не самое подходящее место, если придется срочно сваливать, ну да ладно.

— Ну здравствуй, герр Алекс! — поприветствовал меня Карнаус.

— Моя фамилия Горчаков, — откликнулся я.

— Я знаю, — хмыкнул чекист, — племянник князя Сухомлинского. Я знаю даже больше. Базиль Горчаков старый боевой товарищ, некого Анхеля Вольфбауэра, настоящее имя которого Анатолий Викторович Лесняков. Он бывший ротмистр, ныне эмигрант и член подпольной организации «Красная Русь», выступающей за сотрудничество с советскими властями.

— Поэтому ты приказал мне убить его? — спросил я.

— Это была проверка.

— Допустим. Что дальше?

— Недавно в отряде Слободского побывала некая особа. Я приказал Хайдарову ее не трогать. Более того, именно я помог этой особе добраться до Пскова, тем более, что нам было по пути, иначе бы ее сцапал первый немецкий патруль. Не скажешь ли, друг Алекс… Пардон, Базиль, с какой целью перебросили эту даму в зону оккупации? И — кто? Потому, что Центр ничего мне о ней не сообщал. Я ему — тоже. Пока.

Да, Лаврик умеет расставлять сети. И, как всегда, говорит меньше, чем знает. Зато ставит своего визави в такое положение, что любой ответ будет спрашивающему на руку.

Если я сделаю вид, что не понимаю, о какой особе речь, Карнаус может послать в Центр сообщение с описанием внешности Шаховской, что, в конечном счете, приведет к аресту академика Вернадского и его сподвижников. А если я расскажу ему о цели, которая привела вышеупомянутую особу в Плескау, то все заслуги в случае успеха операции этот чекист припишет себе.

Другой вопрос, имеет ли значение, кто в результате окажется героем, если нацисты не получат атомную бомбу? Пожалуй — нет. А если получат — тем более. Я уже внес коррективы в историческую реальность своей бурной деятельностью на оккупированных немецко-фашистскими захватчиками землях моей Родины, тем хотя бы, что спас Янтарную комнату, но не хватает, чтобы благодаря мне арийские физики состряпали первую в мире атомную бомбу. И сбросили ее на Москву или — Ленинград. Нет, этого я не допущу.

— Я знаю, о ком ты говоришь, — сказал я.

— Ну в этом я не сомневаюсь, — откликнулся чекист. — Видел, как ты кинулся выручать ее из лап полицаев. Меня интересует цель пребывания здесь этой особы.

— Информация в обмен на информацию.

— Что ты хочешь узнать?

— Зачем ты здесь?

— Меня интересуют «заповедные книги», иначе говоря — труды древнерусских чернокнижников, сосланных в здешние монастыри в разные исторические периоды.

— Что? Вот прямо сейчас? Когда враг все еще у наших ворот? — с немного наигранным удивлением переспросил я.

— Способы борьбы могут быть разные… И если немцы ищут поддержку у потусторонних сил, нам отставать негоже.

— Выходит, этот старичок в очечках тоже имеет к ним отношение?

— Да, он архивариус при музее, директором которого является сам бургомистр.

— Понятно.

— Я удовлетворил твое любопытство?

— Да, — нехотя признался я, чувствуя себя обманутым.

— Теперь твоя очередь.

— Немцы арестовали профессора Галанина, геофизика, соратника самого Вернадского. При обыске была изъята папка с черновыми материалами по залежам урана, а также — некоторыми соображениями по его практическому использованию. Если немцы серьезно отнесутся к этим материалам, а скорее всего это так и будет, они могут их подтолкнуть к созданию сверхмощного оружия.

— Какого же?

— Ты читал «Освобожденный мир» Уэллса?

— Доводилось. В детстве.

— Он описал там атомную бомбу, при взрыве высвобождающую чудовищную тепловую энергию, способную мгновенно убить сотни тысяч человек и стереть с лица земли небольшой город. Кроме того, от последствий облучения радиоактивными веществами, умрут еще сотни тысяч, а их потомки, будут рождаться уродами с полным набором наследственных заболеваний.

— Ну это же фантастика! — не поверил он.

— Уже — нет. Немцы и американцы как раз сейчас работают над такой бомбой.

— Тогда эти материалы нужно во что бы то ни стало изъять у фрицев!

— Вот та самая, упомянутая тобою, ОСОБА и прибыла в Псков с этой целью. А я собираюсь ей в этом помочь.

— Что ж, ради такого дела я готов отодвинуть в сторонку даже своих дряхлых чернокнижников, — без всякой иронии проговорил Лаврик. — Что тебе уже известно?

— Кроме сказанного — что скорее всего и Галанин и папка находятся в руках людей из Аненербе.

— О, это как раз мои непосредственные противники.

— В таком случае, может, ты знаешь, под какой крышей они сейчас работают?

— Знаю. При нашем музее.

— Выходит, они обосновались в Поганкиных палатах.

— Да. Все носят штатское, милые интеллигентные люди, внимательно изучают архивы и запасники. Многие превосходно говорят по-русски.

— Можешь меня свести с кем-нибудь из них?

— Пожалуй, с одним — да. Его зовут Карл Бюлов. Он славист, специалист по летописным сводам Древней Руси, профессор русистики Гейдельбергского университета.

— Познакомь меня с ним, например, завтра. Скажи, что я потомок русского канцлера Горчакова.

— Тогда приходи к двенадцати часам в музей.

— Договорились!

Мы обменялись рукопожатиями и разбежались. Встречей я был удовлетворен. Дело сдвинулось с мертвой точки. Познакомлюсь с этим Бюловым и размотаю его по полной. Однако этим я займусь завтра, а сегодня мне надо раздобыть жрачки, чтобы накормить детишек, которые меня пытались ограбить. Комендантский час уже наступил. Ни одна лавчонка не торгует, ну так я и не собираюсь лишний раз отдавать деньги разным мироедам.

Вот как раз и одна такая лавочка. Кажется, именно здесь днем я отоваривался. Отоварюсь и сейчас. Вскрывать амбарный замок на двери и проникать с фасаду, рискуя попасться на глаза патрулю, я не стал. В каждом магазине есть служебный вход, ведущий в подсобку. Оглядевшись, я перемахнул через забор, за которым находился двор, примыкающего к лавчонке дома. Приземлился на корточки. Прислушался. Тихо. Собак немцы перестреляли еще когда занимали город в прошлом году, а новых обыватели заводить не рискнули. Даже те, кому было что охранять.

Что ж, это мне как раз на руку. Я выпрямился. Крадучись пересек двор. Перебрался через еще один забор. И очутился во дворе, который относился уже к магазину. По старинному обычаю, лавка находилась на первом — каменном — этаже, а ее владелец жил на втором, сложенном из бревен. До оккупации здесь обитало несколько семей, въехавших в дом купчины в порядке уплотнения. Подмазав Черепенькину или одному из его присных, бывший нэпман добился выселения соседей и теперь обитал там один, не считая полюбовницы.

Окна, выходящие во двор, были темны. Дверь в подсобку закрыта на пудовый замок. Такими при царях запирали лабазы. Пришлось повозиться. Наконец, дужка, которая проходила через корпус замка насквозь, выскочила из него. Я тихонько положил его у порога и проскользнул внутрь. Чиркнул спичкой. Ага, кажется здесь у него кладовка. Не заперта.

Молодец. Открыв дверь, я посветил догорающей спичкой, свет отразился в тусклых боках консервных банок без этикеток, в стекле бутылок и погас. Я зажег новую.

На небольшой полочке, сбоку от двери, стояла керосиновая лампа. Очень кстати. Я снял стеклянный колпак, поднес огонек следующей спички к фитилю. Хлопчатый лоскуток, пропитанный керосином, занялся неровным пламенным язычком. Я накрыл его стеклом. Пламя сразу окрепло и выросло. Пришлось чуть прикрутить фитилек. Наладив освещение, я обнаружил на полу полупустой мешок, развязал тесемки, сунул руку внутрь. Вытащил пачку махорки. Этого добра нам не надо. Вытряхнул оставшуюся махорку на пол и принялся набивать мешок снедью, хватая с полок все, без разбору. Кроме бутылок и стеклянных банок.

— Роза, кажется, свет внизу! — раздался откуда-то с потолка приглушенный мужской голос. — Поди глянь!

— Я боюсь, Феропонтик, — заныл голос женский, — а вдруг — бандиты?

— Иди, иди, тебя, шлюху, они не тронут… Разве что — оприходуют, но с тебя не убудет…

Осмотрев потолок, я обнаружил вентиляционную отдушину. Ага, видать, свет керосинки дает отблески где-то на втором этаже. Пора сваливать. Я задул лампу и выбрался в узенький коридор, что соединял торговый зал со служебным ходом, но не успел сделать и нескольких шагов, как впереди послышался скрип ступенек. По ходу, в темноте я не заметил лестницу, соединявшую этажи и теперь между мною и выходом очутилась смутно различимая фигура в длинном и белом. Не привидение. Баба. Вряд ли она меня видела, но, наверняка, ощущала мое присутствие.

— Тихо, Розочка! — прошептал я. — Хочешь жить, скажи своему хахалю, что никого здесь нет. Если он кипишь поднимет, стукану в комендатуру, что Феропонт Силыч Расторгуев прячет у себя жидовку. Поняла?

— Да! — одним дыханием ответила она.

— Впарь своему барыге, что он керосинку в кладовке забыл загасить… А теперь дай мне пройти…

— Ну что там? — нетерпеливо осведомился купчина.

— Ты идиёт, Феропонт, — проныла его любовница. — Кажись, лампу в кладовой забыл потушить… Хорошо хоть пожару не наделал…

Она отодвинулась, но все равно протискиваясь мимо нее, я примял ее большие и довольно упругие еще груди с напряженными сосками, уколовшие меня даже через драп пальто. Розочка томно вздохнула, едва не застонав. Вот ведь воистину — шлюха. Я выбрался во двор, не заботясь о том, что хозяин ограбленной лавчонки обнаружит не закрытую дверь «служебного входа». Вряд ли он побежит жаловаться в участок на ограбление. Во-первых, полицаи его обчистят похлеще моего, изымут, так сказать, вещдоки, а во-вторых, любовница отговорит. Еврейка она там или нет, в гестапо разбираться не станут.

Я опять перелез через забор, но уже со стороны тихого по ночному времени переулка. Отсюда рукой подать до Плехановской Горки, где меня ждали малыши и, кстати, где в доме номер один жил сам бургомистр. Мне пришлось пару раз пережидать патрули, прежде, чем я добрался до нужного мне места. Сияла луна и длинная тень детской тощей фигурки пересекала мостовую. Я бросился к ней со всех ног, сграбастал и потащил за груду кирпичей и потолочных балок, оставшихся от разбитого бомбами дома.

— С ума сошел! — прошептал я. — Нельзя торчать на виду после комендантского часа!

— Я думал, ты нас не найдешь, — проворчал Васятка по кличке Шиш. — Нюрка голодная, плачет.

— Показывай свой подвал!

Пацан не шелохнулся.

— Я тебе глаза завяжу, ладно? — спросил он.

— Ну что ж, завяжи, — вздохнул я.

Вытянув из кармана какую-то тряпицу, он завязал мне глаза. От повязки пованивало, но я оценил предусмотрительность главаря маленькой шайки. Он не знал, что если потребуется, я найду дорогу сюда по запаху, по хрусту кирпичной крошки под подошвами, по множеству других мелких, незаметных обычному человеку признаков. Шиш взял меня за руку и повел вглубь двора. Через несколько минут я понял, что он водит меня по кругу, стараясь сбить с толку. Видать, не шибко надеется на свою тряпку.

Наконец, Васятка повел меня почти прямо. А потом предупредил, что сейчас будут ступеньки. Правда, я и так уже ощутил веющую откуда-то снизу сырость и запах самодельной коптилки. Мы спустились, со скрипом отворилась дверь на проржавевших петлях. Пацан отпустил мою руку и пропустил вперед. Я снял повязку. Судя по хлопку и лязгу, Васятка не только затворил дверь, но и запер ее на засов. Метнулось эхо, подсказав мне, что подвал довольно обширен. В кромешной тьме были видны красноватые отсветы на одной из стен.

Маленький главарь повел меня туда, откуда эти отсветы проникали и вскоре мы оказались в небольшом закутке. Здесь были самодельные топчаны из ящиков, застеленные разным тряпичным хламом, на столе, сколоченном из тех же ящиков, стояла фронтовая коптилка из снарядной гильзы. От нее-то и исходило красноватое свечение. Вокруг сидели детишки. Их оказалось существенно больше трех. Я насчитал двенадцать голов, кроме Васятки. Пять девчонок и семь пацанов. От шести до тринадцати лет.

— Ой, дяденька, ты пришел! — радостно завопила Нюрка и кинулась меня обнимать.

Остальные на нее зашикали, но в общем не слишком строго. Понятно. Не Васятка, так его братишка, а скорее всего — сестренка, растрезвонили о добром дяде, который обещал принести жратву. Мне пододвинули ящик — наверное, самый крепкий. Я осторожно опустился на него, поставив заветный мешок между ног. Оглядел чумазые, исхудавшие личики, в глазенках которых отражалось пламя, из-за чего эти пацаны и девчонки выглядели как стая оголодавших волчат.

— Давно ели-то? — спросил я.

Волчата дружно завыли и только Шиш, как вожак, внятно произнес:

— Позавчера.

— Ясно, — откликнулся я. — Теперь слушайте меня. Еду я, как и обещал, принес, но сразу на нее нельзя накидываться, можете заболеть. Сейчас вы съедите по кусочку шоколада, потом я дам вам что-нибудь еще. Ешьте осторожно, тщательно прожевывайте, прежде, чем проглотить. Вода есть?

— Есть! — ответил рыжеватый пацаненок лет десяти, — чистая, только мы уже опухли с нее.

— Ничего, будете запивать еду маленькими глотками.

Я достал из мешка одну из плиток немецкого шоколада, захваченного у Расторгуева. Когда зашуршала фольга, тринадцать пар изгвазданных лапок протянулись ко мне. Я принялся отламывать по квадратику и раздавать их. Коричневые горьковатые кусочки мгновенно исчезали в голодных ртах. Было видно, что детишки изо всех сил стараются неторопливо жевать, прежде чем проглотить, но не прошло и минуты, как лапки снова потянулись ко мне. Вдруг откуда-то и темноты раздался резкий окрик:

— Не жрите это, братва! Я знаю, кто этот мужик!

От автора

Вышел шестой том цикла НАЧАЛЬНИК МИЛИЦИИ Рафаэля Дамирова. Жанр: Назад в СССР. На весь цикл скидки.

Я погиб и очутился в прошлом. СССР в самом расцвете 1978 г. Все бы ничего, вот только я молодой кинолог и служу в милиции. Попал, так попал! НА ВСЕ ТОМА СЕРИИ СКИДКИ! https://author.today/work/353762